Необычайная психотерапия

ПРЕДИСЛОВИЕ.

В эпилоге к первому изданию этой книги я писал:

Милтон Эриксон сейчас кончает последнюю главу своей жизни. Смертельно больной, прикованный к инвалидному креслу, он встречается с пациентами лишь от случая к случаю. В последние годы его подход к проблемам человека обрел ту простоту и эффективность, которая так характерна для поздних работ многих художников. Пикассо достиг большей простоты в своих рисунках, Борхес обрел новый, более простой способ рассказывания историй, а Эриксон овладел, возможно, компенсируя свою нарастающую слабость, такой экономностью терапевтического стиля, которую мы можем увидеть в движениях резчика по алмазу. Он схватывает сущность ситуации человека с удивительной быстротой, и его терапевтические вмешательства точны и просты, без лишних усилий. С возрастом его мудрость возросла, и это произошло именно тогда, когда он потерял силы для того, чтобы ее реализовать, что является одним из проявлений иронии жизни».

После смерти Эриксона в 1980 году его стратегический подход к терапии стал стал еще более популярным и изучался и преподавался повсеместно. Из противоречивой фигуры в психотерапии он превратился в фигуру, вызывающую однозначное восхищение. Книги о нем появляются почти ежемесячно, и многие люди проводят семинары по эриксоновской терапии. Он приобрел статус культовой фигуры с тысячами почитателей, собирающихся на собрания общества друзей Эриксона, созданного в его честь.

Я считаю, что Эриксону был бы приятно, что годы тяжелой работы над изобретением новых способов влияния на людей не пропали даром. Возможно, что культу, созданному вокруг его имени, он порадовался бы в меньшей степени, поскольку он был весьма практическим человеком. Тем не менее, он любил создавать атмосферу тайны вокруг своей работы. В одно время я хотел назвать эту книгу «Волшебство и здравый смысл», поскольку и то, и другое. органично входило в его жизнь.

В январе 1953 года, когда я начал работать у Грегори Бэйтсона в рамках одного из его проектов по изучению коммуникации, мне очень повезло. Джон Уикленд в то время тоже присоединился к этому проекту, и Бэйтсон предоставил нам полную свободу в выборе предмета нашего исследования, только бы он касался тех парадоксов, которые возникают в процессе коммуникации. На первом году этих исследований и появился на нашем горизонте некто Эриксон, предлагая один из своих семинаров по гипнозу, рассчитанных на уикэнд. Я сказал, что хочу посещать этот семинар, и Бэйтсон устроил нам это. Он знал Эриксона с давних пор, когда он консультировал его и Маргарет Мид по поводу тех фильмов о трансе, которые они сняли в Бали.

После этого семинара я начал изучать коммуникативные аспекты гипнотического контакта. Джон Уикленд присоединился ко мне, и мы начали регулярно бывать в Финиксе, где у Милтона Эриксона была очень большая частная практика. Мы провели много часов, беседуя с Эриксоном о природе гипноза и наблюдая его работу с пациентами. Проводя семинары и давая консультации по всей стране, он сохранял при это широкую частную практику. Несмотря на два приступа полиомиелита, после которых он передвигался исключительно с тростью, он сохранял бодрость, энергичность и хорошее здоровье. Он принимал пациентов прямо у себя в доме: столовая превращалась в кабинет, а его комната — в комнату ожидания. Многие из его восьми детей в 50-х годах были еще маленькими и находились дома, и таким образом пациенты как бы смешивались с его семьей. Он жил в скромном кирпичном доме на спокойной улице и мне часто хотелось знать, что думают об этом пациенты, приезжавшие со всех концов страны и ожидавшие увидеть ведущего психиатра страны, живущим в более шикарном доме.

После того, как мы некоторое время позанимались изучением гипноза, наш интерес переместился на стиль его терапии. В середине 50-х я начал заниматься частной психотерапевтической практикой, специализируясь на краткосрочном лечении. Моей задачей являлось настолько быстрое разрешение проблемы пациента, насколько это было в данном случае возможно. Обычно я использовал при этом гипноз. Я скоро понял, что простая гипнотизация не ведет к выздоровлению пациента. Я должен сделать что-то еще, чтобы произвести изменения. Я искал человека, который мог бы проконсультировать меня по краткосрочным методам лечения, но в те годы для длительной ориентированной на инсайт-психотерапии мне не удалось найти никого. Дон Джексон, который был нашим супервизором в ходе психотерапии, проводимой нами с шизофрениками в рамках нашего исследовательского проекта, помогал нам, но его опыт в плане краткосрочной терапии был ограниченным. Продолжая искать консультанта, я пришел к выводу, что единственным человеком, обладающим опытом в плане краткосрочной терапии, был доктор Эриксон.

Из наших бесед я уже знал, что у Эриксона был такой специальный стиль психотерапии, которая иногда включала гипноз, а иногда нет. И я начал обсуждать с ним пациентов, которых я в то время вел. Очень скоро мне стало очевидным, что у Эриксона был оригинальный, неповторимый стиль психотерапии, аналога которому я подобрать не мог. Я попытался описать его подход в статье о краткосрочной психотерапии, которая позднее вошла как одна из глав в книгу «Стратегии в психотерапии». По истечении многих лет я попытался описать подход Эриксона более полно в форме книги. Я колебался, поскольку осознавал огромнейший объем такой работы, а также отсутствие теоретической рамки, необходимой для того, чтобы осмыслить и описать методы терапии. В ходе реализации нашего исследовательского проекта мы изучали тогда все многообразие форм терапии, записывали и снимали на видеопленку работу различных практиков. Однако доктор Эриксон сам по себе представлял уникальную школу психотерапии, и обычные предпосылки психиатрии и психологии были неадекватными для описания эриксоновского подхода. В течение этого периода времени как раз происходила революция в психотерапии, которая была связана с внедрением идеи о семейной ориентации. То, что когда-то определялось как симптомы или индивидуальные проблемы, переопределялось теперь как продукт межличностных взаимоотношений. По мере развития наших исследований в области семейной терапии, по мере того, как я начинал и продолжал работать с семьями, я осознавал, что эриксоновский подход к лечению был совершенно новаторским. Стало казаться возможным описать его терапию с помощью теории семьи. Ориентация на семью была имплицитной в его работе. Беседа с Эриксоном и анализ его пациентов помогли мне приобрести новый взгляд на семью как на центр, в котором собираются человеческие проблемы. Когда я начинал думать о человеческих проблемах, как о неизбежно возникающих в ходе развития семьи, я осознал, что терапия доктора Эриксона была в большой степени основана на таком допущении. Таким образом, я нашел рамку для описания его работы.
Познакомившись с этими необычайными историями болезни, читатель может пожелать найти дальнейшую информацию о докторе Эриксоне. В этом вам поможет книга «Усовершенствованные техники гипноза и психотерапии». Она состоит из статьи Эриксона, введения, посвященного биографии Эриксона, и приложения, содержащего общее обсуждение его работ. В книге содержится также полная библиография работ Эриксона для тех, кто решить продолжать знакомиться с его трудами.
Но здесь будет полезно сказать несколько слов о профессиональной подготовке доктора Эриксона. Он учился в Висконсинском университете и завершил свое медицинское образование в Центральной больнице штата Колорадо, получив там диплом врача. Там же он получил и диплом психолога. Пройдя специализацию в больнице штата Колорадо для психопатов, он стал работать психиатром в государственной больнице н а Род Айленде. В 1930 г. он поступает на работу в Уорчерстерскую государственную больницу, штат Массачусетс, где становится главным психиатром службы исследований. Через четыре года он переезжает в Элоизу, штат Мичиган, где становится директором лаборатории психиатрических исследований и подготовки персонала в Уэйнской больнице. Вместе с тем он преподает психиатрию студентам и аспирантам медицинского колледжа Уэйнского государственного университета.
В этот же период он какое-то время преподает клиническую психологию в Мичиганском государственном университете в Ист-Лансинге. В 1948 году по причинам, связанным в основном с его здоровьем, Эриксон переезжает в Финикс, штат Аризона, где вскоре у него появляется обширная частная практика. Он был членом американской психиатрической ассоциации, равно как и американской психопатологической ассоциации. Кроме того, он был почетным членом многочисленнейших обществ медицинского гипноза в Европе, Латинской Америке и Азии. Он был также основателем и президентом американского общества клинического гипноза и редактором журнала, издаваемого этим обществом. После 1950 года его профессиональная жизнь включает в себя как обширную частную клинику в Финиксе, так и постоянные путешествия по Соединенным Штатам и всему миру с целью проведения многочисленных семинаров.
Несмотря на то, что все идеи, представленные в этой книге, мы разрабатывали вместе с Эриксоном, общий подход к предмету не обязательно принадлежит доктору Эриксону. Это мой собственный способ описания его подхода к психотерапии. Он читал и одобрил рукопись моей книги, но его взгляд на собственную терапию выражен в других его собственных работах. Описания пациентов, приводимые мною в этой книге, даны словами доктора Эриксона, многие из этих описаний взяты из его статей, но они отредактированы таким образом, чтобы подчеркнуть то, что я хотел подчеркнуть. Эта книга — всего лишь частичный портрет эриксоновской терапии. Он написал более 100 статей, и у меня имеется более 100 часов записанных бесед с Эриксоном. Отобранные мной случаи представляют собой лишь часть всей огромной информации о его работе. Он владел огромным множеством гипнотических техник, которые здесь не описаны, равно как и огромным количеством подходов к индивиду и к семье, которые не были еще даже исследованы.
Эта книга не является также и критическим обзором деятельности и работ доктора Эриксона. Я не подчеркивал точки своего несогласия с ним, но старался подчеркнуть как можно сильнее и представить как можно яснее его идеи о том, чем должна быть психотерапия. Там, где я согласен с ним, я приводил случаи не только из его, но и из своей практики, но в случае моего несогласия с ним я приводил его идеи и его интерпретацию, но никак не свою.
Некоторых читателей, возможно, будет раздражать постоянное подчеркивание того факта, что психотерапия Эриксона была успешной. Но, естественно, у него были свои неудачи и ограничения. Иногда, впрочем, в книге говорится и о неудачах, чтобы подчеркнуть то или иное утверждение. Эта книга посвящена эффективным способам решения человеческих проблем, и поэтому включенные сюда случаи — это те случая, в которых подход Эриксона работает. У нас уже достаточно книг о методах психотерапии, которые, как правило, являются неэффективными, хотя иногда авторы склонны подчеркивать красоту своих теорий и никак не низкую результативность психотерапии.
Обычно сегодня в наш век техники, если автор описывает работу психотерапевта, он должен представить видео- или, в худшем случае, аудиозапись его работы, чтобы документировать такое сложнейшее явление, как психотерапевтический процесс. Эта книга более старомодна. Это сборник историй болезни, опирающихся в основном на то, что сам психотерапевт рассказывает о своей работе. Следовательно, тут имеется такой недостаток, как субъективность интерпретации того, что происходит в ходе психотерапии. Конечно, когда психотерапевт описывает свою работу, могут возникать всевозможные отклонения. Но я считаю, что, несмотря на применение самых изощренных средств реконструкции психотерапевтического процесса, описание психотерапевтом своей работы всегда останется актуальным. Мне случалось описывать психотерапевтов с помощью аудио- и видеозаписей, их работы с пациентами с помощью кинофильмов, приходилось заставлять психотерапевтов комментировать подобные записи их работы и т.д. Такой способ описания случаев, когда психотерапевт рассказывает, как он увидел проблему и что он сделал, чтобы ее решить. продолжает оставаться ценным для понимания данного психотерапевтического подхода. Такой сборник случаев позволяет охватить широкий круг техник, используемых для решения широкого круга человеческих проблем. Каждый из случаев, обсуждаемых в этой книге, используется для иллюстрации нескольких техник или идей, но любой из этих случаев в развернутом виде мог бы представлять собой книгу. Поскольку все в этой книге предельно упрощено, ее в сущности можно рассматривать как сборник анекдотов, резюме же в каждом случае посвящено критическим событиям в ходе психотерапии. Вообще говоря, доктор Эриксон описал свой подход с замечательной ясностью, добавляя иногда оттенки драматизма. поскольку он склонен видеть мир таким образом. Очень часто ему нравилось описать проблему так, как если бы она была неразрешимой, а затем представить ее решение. То, что он делал в ходе психотерапии, кажется несколько разумным, если же, конечно, вы схватили его точку зрения, что хочется сказать, что если бы не Эриксон совершил данное терапевтическое вмешательство, то именно это должен был сделать кто-то другой. В течение многих лет я применял его методы, такие как это делали многие другие, и эти методы оказались эффективными. Любой психотерапевт может приспособить его подход к собственному стилю. Для Эриксона было очень типичным вовлекаться в процесс психотерапии, но пациент, который получал его полное внимание, испытывал на себе огромное влияние его личности. Несомненно, что и другие психотерапевты с другими чертами личности и с меньшей склонностью к вовлеченности в процесс психотерапии вполне могут использовать многие из эриксоновских техник.

Когда я просматривал эту книгу перед ее новым изданием, мне было очень приятно обнаружить, что я не сожалею о том, что в ней написано и не собираюсь в ней ничего менять. Идеи и теории по-прежнему останется основополагающими, а приведенные случаи вечными: в каждом приведенном случае психотерапия Эриксона как бы кристаллизована и это для него очень характерно. Ему до сих пор приятно, что я нашел такую рамку для описания эриксоновской работы как жизненный цикл семьи. Эта идея сегодня используется широчайшим образом и сейчас для всех является само собой разумеющимся, что в жизни семьи имеются периоды и это является релевантным процессу психотерапии. Но в это время, когда эта книга была написана, эта идея была совсем новой.

В 1960-х годах, когда только начал писать эту книгу, мне повезло в том, что целый год я смог посвятить только работе над ней. Я думал тогда, что мне это будет достаточно. А на самом деле эта книга потребовала у меня для своего завершения целых 5 лет. Я должен был слушать, расшифровывать, анализировать аудиозаписи бесед с Эриксоном за 12 лет на самые различные темы: от техник гипноза до самых различных других оттенков человеческого опыта. Я должен был по-новому осмыслить подход Эриксона, так как традиционные психотерапевтические идеи были непригодны для описания его работы. Описывать чужие идеи и изобретены всегда трудно, поскольку никогда нельзя быть уверенным — одобрит ли их сам создатель в том виде, в котором они будут выражены. Это сообщение верно в том случае, когда новые идеи еще туманны и находятся в процессе формулирования. И больше всего в этой книге мне нравится то, что Эриксону было приятно видеть такое описание своей работы. Он заказал себе много экземпляров этой книги и с удовольствием дарил ее своим коллегам и ученикам.

Многими идеями этой книги я обязан Джону Уикленду. Мы провели вместе много лет, разделяя интерес к психотерапии и гипнозу. Вклад Грегори Бэйтсона заключается не только в идеях, но и в том, что он обеспечивал саму возможность подобного исследования внутри многостороннего проекта исследований коммуникаций. На завершающем этапе книги мне были крайне полезны беседы с Браулио Монтальво, которые помогли мне прояснить многие идеи.

Джей Хейли, 1986 год.

ГЛАВА 1. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ.

Психотерапия может быть названа стратегической, если клиницист определяет и инициирует то, что происходит в течение психотерапевтического сеанса и намечает определенный подход для решения каждой проблемы. То, что происходит при встрече психотерапевта и человека с проблемами, определяется обоими, но при стратегической психотерапии инициативу берет на себя психотерапевт. Он должен идентифицировать решаемые проблемы, наметить цели, определить, каковы должны быть необходимые вмешательства для достижения данных целей, проанализировать реакции, которые он получает от клиента, чтобы откорректировать свой подход, и, в конце концов, посмотреть на результат психотерапии, чтобы определить, была ли она эффективной. Психотерапевт должен быть очень чувствительным и тонко реагирующим на пациента и свое окружение, но то, что он будет делать, должен определять только он сам.
В течение всей первой половины нашего века клиницисты обучали избегать планирования и инициирования того, что происходит в ходе психотерапии. Они должны были ждать, чтобы пациент сказал или сделал что-либо. И только тогда психотерапевт может действовать. Под влиянием психоанализа, роджеровской психотерапии и психодинамической терапии сформировалась идея о том, что человек, который не знает, что делать, и ищет помощи, должен определять то, что будет происходить на психотерапевтическом сеансе. Психотерапевт должен был сидеть пассивно и интерпретировать то, что пациент говорит и делает. И он мог также предложить всего лишь один подход, вне зависимости от того, что к нему обращались самые разные люди с самыми различными проблемами. Сосредоточивать внимание на проблеме, ставить цели, вмешиваться в человеческую жизнь или рассматривать результаты своей работы считалось «манипулятивным». Такой пассивный подход исключил из применения множество эффективных терапевтических стратегий, которые были созданы до нашего столетия.
Стратегическая психотерапия не представляет собой какой-то отдельный подход или теорию, но является собирательным наименованием для тех типов психотерапии, где психотерапевт берет на себя ответственность за прямое влияние на людей. В 50-х годах нашего века такие подходы начинают получать широкое распространение. Различные виды семейной психотерапии и условно-рефлекторной психотерапии развивались, опираясь на предпосылку, что психотерапевт должен планировать свои действия. Некоторое время широко обсуждалось то, должен ли психотерапевт предпринимать какие-либо действия, чтобы произвести изменения, но сейчас кажется ясным, что эффективная психотерапия требует такого подхода, и разногласия касаются того, какие действия и как психотерапевт должен предпринимать.
Хотя психотерапия из пассивной стала активной, среди психотерапевтов, использующих гипноз, непрерывность в этом плане сохранялась.
Гипнотизер всегда инициировал то, что должно происходить — в этом природа гипноза. Влияние гипноза на все остальные формы психотерапии не было оценено полностью. Можно спорить о том, что многие психотерапевтические подходы имеют свои источники в учении о гипнозе. Условно-рефлекторная терапия со всеми ее различными названиями прошла путь от Торндайка через Скиннера и дальше, но основные свои предпосылки она имеет в учении Павлова, который сделал значительный вклад в теории гипноза. Бихевиоральная психотерапия в форме реципрокного торможения была создана Джозефом Вольне, который использовал при этом свой опыт гипнотизера. Динамическая психотерапия, в особенности ее психоаналитическая форма, возникла в тот великий период гипнотического экспериментирования, который имел место в конце прошлого века. Метод Фрейда имел свои корни в гипнозе, и хотя тут произошло изменение движения прямой индукции транса к более недирективному подходу, его работа выросла на почве гипнотической ориентации. Возможным исключением здесь могут являться некоторые формы семейной психотерапии. Вообще-то семейный психотерапевт принес с собой множество идей на области гипноза в область семейной психотерапии. Однако, существуют семейные психотерапевты и другой ориентации. Они обращают внимание на последовательность реакций или на процесс взаимодействия между членами семьи. На них учение о гипнозе повлияло в меньшей степени. Исключением из последней группы является Милтон Эриксон, который изменяет поведение людей в семье, используя при этом подход, который вырос прямо из гипнотической ориентации.
Эриксона можно рассматривать как мастера стратегического подхода к психотерапии. В течение многих лет он был известен во всем мире как ведущий гипнотизер в области медицины, занимающийся исследовательской работой и использующего гипноз в терапии, в бесконечном множестве его вариантов. Стратегический подход без формального применения гипноза, разработанный Эриксоном в применении к индивидам, семейным парам и семьям, гораздо менее известен. В течение многих лет он вел обширнейший психиатрический прием, где сталкивался со всеми видами психологических проблем и с семьями на всех стадиях их развития. Даже если при этом он формально не использовал гипноз, его стиль психотерапии настолько пронизан гипнотической ориентацией, что любое его действие, как кажется, имеет своим источником именно это искусство. Эриксон обогатил психотерапию огромным количеством гипнотических техник, но кроме этого, он широко распространил идею о том, что гипноз является чем-то гораздо большим, нежели ритуал, а именно особым стилем коммуникации.
Стратегическую психотерапию Милтона Эриксона можно рассматривать как логическое продолжение гипностической техники. При использовании гипностической техники приобретается навык наблюдения поведения человека, сложных способов коммуникации человека с человеком, навык мотивирования людей так, чтобы они следовали директивам и навык использования собственного языка, интонаций и телесных движений клиента для того, чтобы влиять на него. Из гипноза приходит также и восприятие людей как изменяемых существ, восприятие времени и пространства как пластичных явлений и специфическое представление о том, как можно влиять на других людей, чтобы они стали более автономными. Также как гипнотизер может думать о преобразовании тяжелого симптома в более легкий или более кратковременный, он может думать и о превращении интерперсональной проблемы в некоторое преимущество. Человек, имеющий подготовку гипнотизера, гораздо легче может схватить идею о том, что субъективные чувства и восприятия могут меняться с изменением отношения. Стратегический способ мышления является центральным при гипнотическом подходе, если последний используется правильно, и Эриксон в своей работе сделал это предельно ясно. Эриксон является и гипнотизером-экспериментатором и психотерапевтом-экспериментатором, переносящим идеи гипноза в психотерапевтические процедуры, где далеко не каждый ожидает их обнаружить. Если же эти идеи там обнаружены, они могут прояснить и обострить идеи и развить навыки любого психотерапевта.
Большинство людей, включая многих профессионалов, имеющих клиническую подготовку, считают гипноз особой специальной ситуацией, не похожей на обычную жизненную ситуацию. Люди, не подготовленные в плане гипноза, считают, что гипноз это такая специальная процедура, когда гипнотизер говорит «расслабьтесь», и клиент «засыпает», а затем ему что-то внушается. Или же клиента просят смотреть на светящуюся точку или на какой-то объект и говорят, что сейчас его веки станут тяжелыми и он заснет. Наивный субъект считает, что если такого ритуала нет, то и гипноза нет. Если считать, что гипноз это стереотипный ритуал, который предполагает сон, то трудно увидеть его связь с такими типами психотерапии, когда психотерапевт не произносит определенных слов и может даже разговаривать одновременно со всеми членами семьи.
В этой книге термин гипноз относится не к ритуалу, а к определенному типу коммуникаций между людьми. Милтон Эриксон исследовал почти бесконечное количество вариантов индукций гипнотического транса. При чтении Эриксона и других современных гипнотезеров читателю может показаться трудным определить для себя, что является гипнотическим контактом, а что не является. Эриксон вполне может использовать ритуальную форму наведения транса, но он может также, не упоминая даже слова гипноз, просто разговаривать с субъектом. Он может гипнотизировать какого-либо человека, разговаривая при этом с кем-то другим, а может читать лекции и вместе с тем индуцировать состояние транса у определенного человека в аудитории, выделяя для этого в своей речи определенные слова или же он часто работает с человеком, который только впоследствии осознает, что его гипнотизировали, если он вообще это осознает. Исходя из результатов подобных экспериментов, Эриксон пришел от понимания транса как состояния человека к его пониманию как определенного типа взаимодействия между двумя людьми. При таком понимании гипноза появляется возможность увидеть присутствие этого явления в очень многих ситуациях, в особенности в ситуациях интенсивного взаимодействия между двумя людьми в процессе психотерапии.

Предубеждения клиницистов против гипноза могут мешать им понять природу использования гипнотических приемов. Не надо всегда помнить о том, что понимание природы гипноза сильно варьирует в зависимости от идеологического климата эпохи. Когда психотерапию считали приобретением религиозного опыта, гипноз был мистическим ритуалом. По мере развития психодинамической теории гипноз стал рассматриваться как трансферентный феномен. (Психоаналитики также пренебрегали гипнозом, рассматривая его как поверхностную или поддерживающую терапию, или же использовали его в искаженном виде так называемого гипноанализа.) Сейчас мы переживаем период интенсивного научного исследования феномена гипноза. Весьма крупные исследования были предприняты для того, чтобы доказать, что гипноза не существует, или же, скорее, для доказательства того, что в состоянии транса человек не может совершить нечто большее, нежели в бодрствующем состоянии. В этот период научного исследования гипноза он стал определяться как, скорее всего, неспецифическая ситуация. Подобные исследования совершенно бесполезны для клиницистов, поскольку гипноз в исследовательской ситуации и гипноз в ситуации терапии — это феномены совершенно различного порядка. Клиницисты продолжают использовать гипноз для создания рабочих взаимоотношений с клиентами, несмотря на то, что лабораторные исследования говорят о том, что такого явления, как гипноз, не существует. Если гипноз смог пережить религиозный период, то он сможет пережить и научный период. Следующий шаг, по-видимому, будет состоять в том, чтобы переопределить гипноз как феномен обусловливания при условии, что обусловливающая терапия будет развиваться дальше и станет более популярной. При всей вероятности станет применимой теория обучения, и феномен транса будет объяснен в рамках этой теории.
В этой книге мы уделим особенное внимание одному из аспектов гипноза. Он будет рассматриваться скорее как специальный тип взаимодействия между людьми, нежели как религиозный опыт, феномен перенесения или процесс обусловливания. С этой точки зрения гипноз — это некоторый процесс взаимодействия между людьми, способ, с помощью которого один человек общается с другим. Подход Эриксона сделал возможным увидеть эту тайну с точки зрения интерперсонального взаимодействия.
Связь психотерапии и гипноза лучше всего иллюстрируется наличием общих закономерностей, и эта общность обнаруживается, несмотря на различие в ритуалах гипноза и психотерапии. Если гипноз используется эффективно, то подход в данном случае является стратегическим, а стратегия оказывается подобной тем, которые можно обнаружить в различных психотерапевтических подходах. Сходство гипноза и психотерапии можно обнаружить, описывая то и другое в терминах цели, процедур и специфических техник, предназначенных для преодоления сопротивления.
Оставаясь на самом высоком уровне обобщения, можно сказать, что целью гипнотизера является изменение поведения, сенсорных реакций и сознания другого человека. Тут целью является расширение внутреннего опыта субъекта, появление у него новых способов мышления, чувствования и поведения. Очевидно, что к этим же целям стремится любая психотерапия. И гипнотизер, и психотерапевт стремятся установить с клиентом такие отношения, которые позволили бы им создать многообразие переживаний и расширить поле возможностей клиента.
Сравнивая различные гипнотические процедуры и различные эриксоновские способы наведения транса, можно заметить, что, несмотря на многообразие форм, существует некоторая общая идея и необходимая последовательность шагов. Гипнотизер заставляет человека спонтанно изменить свое поведение. Поскольку человек не может реагировать спонтанно, если он исполняет приказ, гипнотический подход представляет собой парадокс. Гипнотизер коммуницирует с клиентом сразу на двух уровнях: «делай то, что я сказал», — говорит он, но внутри этой рамки он говорит: «не делай того, что я тебе велю, ведя себя спонтанно». Способом, с помощью которого клиент адаптируется к такому противоречивому сочетанию приказов, является изменение сознания и поведения, которое описывается как трансовое поведение.
Можно выделить два шага этой парадоксальной процедуры: а) гипнотизер заставляет клиента сделать что-то, что он может делать произвольно, например, смотреть на какую-либо точку, сконцентрировать свое внимание на руке, принять определенную позу, представить какой-либо образ и так далее; б) затем гипнотизер заставляет клиента реагировать непроизвольно, или спонтанно. Он говорит о том, что рука начнет спонтанно двигаться, появится ощущение тяжести век, мышцы расслабятся, человек увидит что-то, чего здесь нет, возникнут или прекратятся какие-то физиологические процессы или же начнется или прекратится что-либо другое, что не подлежит сознательному, волевому контролю. Но эти же самые шаги встречаются и вне применения формального гипнотического ритуала. Психотерапевт может попросить человека устроиться поудобнее, а затем обратить внимание на какую-либо свою мысль или заметить новое ощущение, заметить, как одна мысль сменялась другой или испытать еще что-либо, что не подлежит сознательному волевому контролю. Когда врач говорит пациенту: «Принимайте эти таблетки 3 раза в день и вы почувствуете себя лучше», он тоже делает эти два шага: сначала он просит, чтобы пациент сделал что-то, что он может регулировать волевым образом, а затем говорит, что наступят непроизвольные изменения. Гипнотизер не хочет, чтобы в ответ на его инструкции последовала та реакция, которую от требует, поскольку ему совершенно не надо, чтобы клиент вел себя как робот. Он хочет, чтобы субъект следовал инструкциям, но, кроме того, участвовал в процессе, реагируя автономно.
Различные формы психотерапии тоже используют эти два шага в своих процедурах. Психотерапевт просит пациента сделать что-то, что он может сделать сознательно, а затем требует спонтанных изменений или говорит о том, что он их ожидает. Различные психотерапевтические школы подчеркивают либо один, либо другой аспект этого процесса. Некоторые минимизируют директивные аспекты и подчеркивают важность спонтанности, в то время как другие минимизируют спонтанность и подчеркивают значение директивности.
Например, в случае психоанализа психотерапевт просит пациента сделать то, что он может сделать сознательно, например, являться в назначенное время, платить определенный гонорар и лежать на кушетке. Затем аналитик ожидает «непроизвольного» поведения, давая пациенту инструкции говорить то, что приходит ему в голову и видеть сны, которые могут быть потом проанализированы. Аналитик вовсе не хочет, чтобы пациент делал только то, что ему сказано. Он хочет, чтобы пациент участвовал в процессе психоанализа, реагируя независимо и автономно. В данном случае царит идеология спонтанности, директивные же аспекты подхода минимизированы и скрыты.
В случае бихевноральной психотерапии имеет место подобная же процедура. Пациента просят сделать то, что он может сделать сознательно, например, составить список ситуаций, которые вызывают у него тревогу, распределить эти ситуации в иерархическом порядке, сесть и принять определенную позу. Затем психотерапевт просит пациента «расслабиться» и «не тревожиться». Это не может быть выполнено с помощью волевых усилий пациента. Это просто произойдет. Психотерапевт инициирует участие пациента в определенных ситуациях, чтобы пациент «утвердил» себя в них. Психотерапевт ни в коем случае не хочет, чтобы пациент спонтанно менялся таким образом, чтобы не испытывать более тревоги и утверждать себя в разнообразных ситуациях без усилий.
Процедуры позитивного и негативного подкрепления в обусловливающей терапии тоже разделяются на эти два шага. Предполагается, что реагирование на клиента адекватным подкреплением в терапевтической ситуации, что несомненно направляет его поведение, идет к тому, что он начнет вести себя так же и в других, не терапевтических ситуациях, причем это произойдет «спонтанно». Психотерапевт здесь не желает видеть в пациенте робота, реагирующего определенным образом только в ответ на него. Он ожидает, что впоследствии пациент начнет себя вести адекватно и независимо от ситуации. Психотерапевты этого направления склонны подчеркивать директивные аспекты своей процедуры и в меньшей степени полагаться на спонтанность изменений. Иногда они обозначают изменение словом «обучение».
Между гипнозом и психотерапией существует еще и другое сходство. В основе обоих лежат добровольные взаимоотношения. Ни одна из этих процедур не навязывается ни кому, но применяется к человеку стремящемуся к подобному типу отношений. Но как гипнотический субъект, так и психотерапевтический пациент часто сопротивляется инструкциям несмотря на то, что они сами пожелали находиться в ситуации гипноза или психотерапии. Существеннейшим аспектом и гипноза, и психотерапии является необходимость мотивировать человека сотрудничать с гипнотизером или психотерапевтом в плане выполнения инструкций и иметь дело с сопротивлением, если оно возникает.
Несмотря на то, что отношения гипнотизера и гипнотического субъекта или пациента и психотерапевта являются добровольными, в самом начале процесса необходимо убеждение. Пациента или субъекта надо мотивировать к сотрудничеству, и обычно это делается с помощью подчеркивания тех преимуществ, которые он будет иметь в случае кооперирования, равно как и упоминания того, что он потеряет, если он не будет сотрудничать. Но даже в случае высокой мотивации субъекты и пациенты часто сопротивляются, отказываясь от того, что им предлагает человек к которому они обратились за помощью. В гипнозе существуют два основных вида сопротивления: недостаточная кооперация и избыточная кооперация.
Если субъект не реагирует так, как он должен реагировать, то есть сопротивляется, то гипнотизер имеет на этот случай отработанные способы решения такой проблемы. Милтон Эриксон в большей степени чем любой другой гипнотизер сосредоточился в данном случае на развитии техники для убеждения сопротивляющихся субъектов для достижения их же целей. Исследуя феномен сопротивления в гипнозе, Эриксон изобретал тем самые новые способы решения проблем в ходе психотерапии. Его подход к клиентам с проблемами, при котором он формально не использовал гипноз, в сущности является тем же самым подходом к сопротивлению в гипнозе. Если понять эту общность, то станут понятными и многие психотерапевтические техники Эриксона.
Когда человек страдает от какого-либо симптома, по определению, он не может помочь себе. Его поведение непроизвольно. Фобик, человек с навязчивостью, алкоголик или семья с нарушенными отношениями ведут себя так потому что не могут вести себя иначе. И поэтому гипнотический субъект, который хочет быть загипнотизированным, часто не будет выполнять инструкций. Он не отказывается — он просто дает знать, что он не может иначе. Или же он отреагирует противоположным образом, показывая гипнотизеру, что все происходит помимо его воли. Например, если субъекта просят положить руки на подлокотники кресла, а затем говорят ему что руки становятся легче и легче и начинают подниматься он может в общем поднять их но ответит: «Они стали тяжелее». Искусство гипноза состоит в том чтобы справляться с подобными видами сопротивления и производить изменения, но и искусство психотерапии состоит в искусном решении такого рода проблем.
Поощрение сопротивления.
Если гипнотизер скажет субъекту, что его руки становятся легче, а тот ответит: «Мои руки стали тяжелее», то гипнотизер не ответит: «Прекратить это!», вместо этого он примет реакцию субъекта и даже поощрит ее сказав например: «Это хорошо, они могут стать еще тяжелее». Такое принятие типично для гипноза, но кроме того оно является фундаментальным в подходе Эриксона к человеческим проблемам вне зависимости от того, использует он гипноз при их решении или нет. Что происходит если кто-то «принимает» сопротивление субъекта и даже поощряет его? Субъект, таким образом, оказывается в ситуации, когда его попытка к сопротивлению принимается как стремление к сотрудничеству, как кооперативное поведение. Субъект, таким образом, оказывается в ситуации, когда его попытка к сопротивлению принимается как стремление к сотрудничеству, как кооперативное поведение. Субъект обнаруживает, что он выполняет инструкции гипнотизера, что бы он ни делал, потому что то, что он делает определяется как кооперация. А если он сотрудничает, то ему можно предписать и новые поведенческие реакции. Эриксон использует здесь аналогию с человеком, который хочет изменить направление течения реки. если он перегородит реку, она разольется и сметет препятствие. Если же он примет силу реки и просто повернет ее в другом направлении, река с помощью своей же силы пробьет себе новое русло. Например если пациент обращается с жалобами на головную боль, но которая не имеет соматических причин, Эриксон «примет» эту головную боль так же как он принял бы гипнотическое сопротивление. Он сосредоточится на необходимости иметь головную боль длительность, частота и интенсивность этой боли может варьировать до того момента, пока она не исчезнет вообще.
Случаи из практики Эриксоновской семейной психотерапии демонстрируют, как самые различные терапевтические вмешательства могут быть связаны со своим гипнотическим источником и, в частности, с поощрением сопротивления. Обычно, работая с супружеской парой или семьей, Эриксон использует следующую последовательность: сначала он просит членов семьи сделать что-то, что они могут сделать произвольно (обычно то, что они уже делают), а затем он говорит им о спонтанных изменениях, или же изменения наступают сами, как следствие поощрения их обычного поведения. Очень редко он говорит паре или семье прекратить делать то, что они делают. Если муж и жена постоянно и бурно ссорятся и отказываются принимать хорошие советы, Эриксон вероятнее всего, попросит продолжать ссориться, но он изменит место и время ссоры, может быть какие-либо другие ее параметры, и реакцией семьи будет «спонтанное» изменение поведения.
Предложение худшего варианта.
Психотерапевт предпочитает, чтобы пациент сам инициировал свое новое поведение, и сам выбирал себе новое направление в жизни. Но вместе с тем психотерапевт хочет, чтобы пациент изменился совершенно определенным образом, который сам психотерапевт считает наиболее важным. Проблема и психотерапии и гипноза заключается в том, как заставить пациента или субъекта следовать инструкциям, но вместе с тем развиваться автономно, принимать собственное решение и самостоятельно выбирать пути своего развития.
Обычно Эриксон использует здесь следующую процедуру. Он предлагает пойти пациенту в одном направлении, но предлагает так, что провоцирует его выбрать себе другое направление. Если Эриксон хочет, чтобы гипнотический субъект отреагировал определенным образом, то он может проинструктировать его сделать что-либо, что он не хочет делать, и субъект выберет тогда что-либо, что он не хочет делать, и субъект выберет тогда что-либо более подходящее для себя. Например, если Эриксон хочет добиться амнезии, он может дать субъекту инструкцию забыть что-либо из того, что тот предпочитал бы помнить. В качестве альтернативы субъект забудет что-либо другое, но более полно и прочно, потому что он сам выбрал то, что он забудет.
Комментируя этот прием, Эриксон говорит: «С помощью подобных инструкций вы устанавливаете для пациента класс некоторых действий, которые он может воспринять как «упражнения». Затем вы вводите в этот класс один элемент, который как вы подозреваете, субъект не очень то хочет выполнять. Таким образом, вы заставляете его «спонтанно» найти другой элемент в этом же классе. Это хороший способ вдохновить кого-либо найти такие действия которые он сможет выполнить, которые будут ему нравиться и в которых он преуспеет».
Хотя и психотерапевт и гипнотизер настроены благонамеренно, они часто создают трудности человеку который не сотрудничает с ними в достаточной степени. Иногда это делается намеренно, например, пациенту предлагается сделать что-то, что он не хочет делать в расчете на то, что он выберет что-то лучшее для себя. В другом случае могут использоваться и угрозы, либо какие-либо другие процедуры в расчете на то, что пациент изменится, чтобы избежать чего-либо худшего. Например, гипнотизер может сказать: «Вы хотите погрузиться в транс сейчас или немного попозже?» Ставя вопрос таким образом гипнотизер избегает говорить о том, хочет ли субъект вообще войти в транс но он предполагает ему также и легкий путь отступления. Субъект может ответить: «Позже», чтобы избежать необходимости погружаться в транс прямо в данный момент. Гипнотизер может так же сказать: «Вы можете погрузиться в глубокий транс или же легкий транс». Субъект может погрузиться в легкий транс, чтобы избежать глубокого транса, но он мог бы избежать даже легкого транса, если бы ему не была предложена худшая альтернатива.
Эриксон использовал множество процедур для того, чтобы человеку стало труднее сохранять свою проблему при себе, нежели решить ее. Некоторые из этих процедур предполагают, выполнения взятых на себя добровольно неприятных обязательств например, таких обязательств, как делать физзарядку каждый раз в два часа ночи, если симптом за данные сутки появился большее количество раз, чем пациент этого хотел. Иногда Эриксон комбинировал «рассеивание», то есть типичную гипнотическую технику, с такими трудно выполнимыми обязательствами.
Произведение изменений с помощью метафорической коммуникации.
Если субъект сопротивляется инструкциям, то можно применить аналоговую или метафорическую коммуникацию. Если субъект сопротивляется реакции
А, гипнотизер может говорить о Б и если А и Б метафорически связаны, субъект построит эту связь «спонтанно» и отреагирует соответственно. В сложнейшем процессе наведения гипнотического транса аналогия может быть передана вербально или невербально. Обычно, когда гипнотизер внушает субъекту, что рука стала легче и начала подниматься, он поднимает свою голову и начинает говорить более высоким голосом указывая метафорически на то, как рука должна двигаться. И субъект реагирует на это пространственное и вокальное изменения. Если субъект раньше подвергался гипнозу, а гипнотизер хочет сейчас, чтобы транс наступил «спонтанно» он может начать обсуждать с субъектом как эта комната или ситуация напоминает субъекту ту комнату или ситуацию в которой его гипнотизировали раньше. Субъект будет реагировать на такую аналогию так же как он реагировал тогда в той другой комнате или ситуации. Подобно этому если одного человека гипнотизируют в присутствии другого, можно метафорически обратиться к этому другому таким способом, что у первого возникнет состояние транса, причем он не будет никак на этом сосредоточен. Аналоговый или метафорический подход особенно эффективен при сильном сопротивлении, поскольку очень трудно сопротивляться внушению, о котором субъект не знает сознательно, что он его получает.
Милтон Эриксон мастерски владел метафорическим подходом. Слушая и наблюдая человека, реагируя на него он имеет дело со множеством метафорических сообщений, которыми постоянно обмениваются люди при общении. На уровне метафор он функционирует так же гладко и легко, как большинство людей функционирует на уровне сознательной логической коммуникации. Его инструкции пациентам не являются простыми и прямолинейными. Они включают множество аналогий, применимых к проблемам пациента. Метафорический подход, который он использует без формального применения гипноза, берет свое начало в том периоде, когда он экспериментировал с метафорическими внушениями, которые субъектом не осознавались.
Типичный пример. Если Эриксон имел дело с супружеской парой страдающей от сексуального конфликта, но избегающей обсуждения этого конфликта, то он использовал метафорический подход. Он выбирал какой-то аспект из совместной жизни, аналогичный сексуальному и изменял этот аспект так как он мог бы изменит сексуальное поведение. Он, например, мог обсудить с этой парой их совместный обед и расспросить их о том, что они предпочитают есть на обед. Он обсудил бы с ними то, что жена любит перед обедом заказать разные закуски в то время как муж хотел бы начать сразу прямо со второго блюда — с мяса и картошки. Или же жене может нравиться обедать спокойно, не торопясь, слушая при этом музыку, для мужа же, быстрого и непосредственного по характеру, самым важным может быть еда. Если муж и жена начнут связывать то, что они обсуждают с сексуальными отношениями, Эриксон тут же быстро поменяет тему, а затем снова вернется к этой аналогии. В конце такой беседы Эриксон может дать им задание пообедать вместе в определенный день, причем так, чтобы оба получили от этого удовольствие. если прием сработал, то они начинают получать удовлетворение не только от обеда, но и от сексуальных отношений, и при этом они не осознают, что Эриксон сознательно поставил себе такую цель терапии.
Готовность Эриксона к работе с метафорами относилась так же и к тем людям, которые вообще жили метафорической жизнью. Такой стиль жизни типичен для шизофреников. Эриксон предполагал, что метафора является для шизофреника важным сообщением. Например, когда Эриксон работал в Уорчестерском госпитале, там был молодой пациент, который считал себя Иисусом Христом. Он шествовал как мессия, обернув вокруг себя простыню и пытался обращать окружающих людей в христианство. При встрече
Эриксон спросил его: «Если я не ошибаюсь, у вас есть опыт плотницкой работы?» И Эриксон привлек этого молодого человека к реализации особого проекта книжного шкафа и переключил его продуктивную работу.
В том же самом госпитале лежал крупный промышленник, который обанкротился и испытывал сильнейшую депрессию. Он не переставая плакал и стереотипно двигал руками вперед и назад, к груди и вперед. Эриксон сказал ему: «Вы человек, который знал свои взлеты и падения», и попросил его изменить движение руками. Теперь он должен был двигать руками вверх и вниз, а не вперед назад. Затем Эриксон обратился за помощью к трудотерапевту. Указывая на эти новые движения больного вверх и вниз, он сказал: «Вложите пожалуйста ему в каждую руку по куску наждачной бумаги, а между руками пропускайте доску. Таким образом он сможет ее зачищать». И вот этот пациент начал заниматься чем-то продуктивным и перестал плакать. Затем он увлекся работой по дереву, стал делать наборы шахмат и продавать их. Вскоре ему стало настолько лучше, что его смогли отпустить домой на испытательный срок, а через год после выписки его состояние составляло 10 тысяч долларов.
Несмотря на то, что Эриксон охотно общается с пациентами с помощью метафор, он никогда не «интерпретирует» их: не объясняет что означают эти метафоры и это резко отличает его от остальных психотерапевтов. Он не переводит «бессознательную» коммуникацию в сознательную форму. Если пациент говорит что-то в метафорической форме, Эриксон отвечает ему точно так же. С помощью притч, действий и инструкций он работает внутри метафоры, чтобы произвести определенные изменения. Он как-будто бы чувствует, что глубина и быстрота изменений не будет столь значительной, если пациента подвергнуть такой процедуре, как перевод коммуникации в сознательную форму.
Эриксон избегал интерпретации не только вербальных утверждений пациента, но и его движений. Он улавливал мельчайшие детали невербального поведения, но информация, которую он при этом получал и оставалась невербальной. Например, женщина однажды сказала своему психотерапевту: «Я без ума от моего мужа», и говоря это она прикрывала рот рукой. Психотерапевт тут же проинтерпретировал это так, что если она прикрывает рот, говоря эти слова, она вроде бы не должна этого говорить. Он помогал ей осознать ее «бессознательный» жест. Эриксон никогда бы не сделал такого замечания, но принял бы жест этой женщины как совершенно валидный способ коммуникации. Перевод этого сообщения в иную форму нарушил бы процесс коммуникации, и был бы просто невежливостью. Более того, это бы слишком упростило бы крайне сложное утверждение. Обычно «инсайтные» интерпретации бессознательной коммуникации являются редукционистскими до абсурда, подобно пересказу Шекспировской пьесы, состоящему из одного предложения.
Эриксон работал с помощью метафор не только в терапевтическом процессе. Он также собирал информацию с помощью подобных приемов. Например, один раз в присутствии посетителя он разговаривал с пациентом, который обратился к нему по поводу фонтомной боли руки. Этот пациент, 70-ти летний мужчина, упал с крыши и повредил себе руку настолько сильно, что ее пришлось ампутировать. Он страдал от болей в ампутированной руке уже много месяцев и никакое лечение ему не помогало. Наконец он приехал в Финикс к Эриксону. Во время беседы, в которой пациент говорил, в основном, о возможности выздоровления, он упомянул двух братьев. Позже, обсуждая эту беседу с посетителем, Эриксон заметил, что он знал только об одном брате. Возможно, этот человек имел других родственников, о которых он не упомянул. Эриксон заметил также, что пациент употребил какую-то туманную сразу, которая могла бы дать собеседнику понять, что он был женат более чем один раз. Посетитель заинтересовался, почему Эриксон прямо не спросил пациента о его родственниках. Эриксон ответил: «Этот человек в течении 27 лет занимался тем, что настилал полы. Большинство мужчин не могут выдержать на такой работе более 15 лет, но он выдержал почти в два раза больший срок. Если бы я действительно хотел узнать больше о его семье, я мог бы начать говорить с ним о том, как можно ехать по пустыне. Я бы описал, как кто-то едет по дороге и объезжает холм, стоящий посреди пустыни. И вдруг повернув за этот холм, я бы увидел на нем одинокое железное дерево. Одна из веток этого дерева сломана скорее всего порывом ветра, гуляющего по пустыне.
«Я бы использовал образ железного дерева, потому что у этого человека была именно такая специальность. Железное дерево со сломанной ветвью. Наверно ее сломал порыв ветра, гуляющего по пустыне. Затем я поговорил бы с ним о кустах мескито растущих вокруг дерева. Я узнал бы о его родственниках, потому что дерево было окружено кустами. «Если бы я был последним листочком на дереве».
Озадаченный тем, что Эриксон собирает информацию столь странным способом, посетитель спросил Эриксона, почему бы ему просто не спросить пациента о его родственниках. Эриксон ответил: «Да потому, что если я спрошу вас о вас и вашей сестре, о вашем брате, о ваших родителях, вы поместите их в социальную рамку, соответствующую вашему образованию. Если же я буду делать это косвенно, то получу совершенно иную информацию. Вот она сломанная ветка одинокого железного дерева». По всей видимости, Эриксону очень нравился этот образ, возможно потому, что скорее это он был похож на одинокое железное дерево в пустыне, многие годы борясь со своими физическими трудностями, что было поистине Геркулесовской борьбой. И он продолжал: «А когда я упомянул о том, что можно осмотреться вокруг — нет ли поблизости кустов полыни, которые выше кустов мескито, пациент будет говорит о своих внуках и родственниках, которые выше ростом, чем его внуки».
Провоцирование рецидива болезни.
Иногда, когда пациенту становится лучше, особенно если выздоровление наступает слишком быстро, Эриксон давал ему инструкцию ухудшить свое состояние. Подобная процедура кажется весьма необычной и не напоминает ни одну из всех терапевтических техник. Но, если вспомнить о сопротивлении в гипнозе, то цель применения этой техники в психотерапии станет совершенно понятной.
Пациент, который слишком активно сотрудничает с гипнотизером, представляет собой проблему. Иногда гипнотический субъект слишком охотно выполняет все инструкции, фактически он часто даже предвидит их, и, таким образом, становится непонятным, кто отвечает за то, что происходит. Весьма часто такой гипнотический субъект вдруг прекращает сотрудничать с гипнотизером, говоря: «А я вообще не верю, что вы сможете загипнотизировать меня». Из запасов мудрости, накопленной в истории развития гипноза, можно почерпнуть такой способ работы с данным видом сопротивления: гипнотизер бросает «вызов» субъекту. Гипнотизер дает инструкцию сопротивляться ему, что равносильно требованию перестать сотрудничать с ним, с гипнотизером, и потерпеть неудачу. Например, гипнотизер говорит: «Я хочу чтобы вы сейчас попробовали открыть глаза и обнаружили что вы не можете этого сделать». Такой вызов прямо или косвенно принуждает субъекта к попытке сопротивления и к последующему выводу о том, что он сопротивляться не может.
Психодинамические психотерапевты склонны интерпретировать слишком быстрое выздоровление как сопротивление или уход в здоровье. Иногда они делают это потому, что их теория утверждает, что быстро выздороветь невозможно, и, таким образом, они принимают быстрое выздоровление за сверхсотрудничество. В иных же случаях интерпретация работает как вызов.

В подобных ситуациях Эриксон часто действовал, используя вызов, который представлял скорее инструкцию, нежели интерпретацию. Если пациент сотрудничает с психотерапевтом слишком хорошо и выздоравливает слишком быстро, скорее всего вскоре последует рецидив болезни и пациент выразит свое разочарование в психотерапии.
Чтобы избежать этого Эриксон принимал улучшение, но давал пациенту ухудшить свое состояние. И единственный способ сопротивления, который остается пациенту, это не ухудшать свое состояние, а продолжать улучшать его. Используя этот прием Эриксон использует различные объяснения, чтобы сделать такую инструкцию понятной пациенту. Одна из наиболее изящных процедур состояла в том, чтобы сказать пациенту: «Я хочу, чтобы вы пришли домой и почувствовали себя также плохо, как вы чувствовали себя тогда, когда пришли ко мне в первый раз со своей проблемой. Потому что я хочу, чтобы вы посмотрели существовало ли тогда что-то такое, что вам до сего времени хотелось бы сохранить и спасти». При успешном применении эта инструкция ухудшить свое состояние на самом деле предупреждает ухудшение точно так же, как вызов усиливает гипнотическую реакцию.
Вызывание реакции посредством ее фрустирования.
Следующая техника типична как для Эриксоновского гипноза, так и для Эриксоновской семейной психотерапии, где применение гипноза как бы не предполагалось. Это техника работы с сопротивлением в гипнозе и вызывания «спонтанной» реакции в психотерапии. если гипнотический субъект реагировал лишь на часть инструкции, то Эриксон рекомендовал затормозить эти реакции. Таким образом, гипнотизер побуждал пациента вести себя определенным образом, а когда субъект начинал себя так вести, гипнотизер тормозил эту реакцию и переключал внимание субъекта на что-либо другое. Когда же гипнотизер возвращался к этой инструкции снова, субъект к этому времени становился более реактивным, поскольку у него развилась готовность к действию, но за этим следовала прострация.
Эриксон перенес эту процедуру в семейную психотерапию. Когда он например интервьюировал всю семью кто-то один сидел в углу и вообще не разговаривал, как бы его к этому не вынуждали. С формальной точки зрения здесь мы имеем точно такую же проблему, как и с субъектом, который реагирует тем меньше, чем больше его к этому принуждают. В таких случаях Эриксон часто предписывал такому члену семьи вообще не говорить или тормозил его участие в беседе каким-либо другим способом.
Подобную же процедуру Эриксон использовал в тех случаях, когда ему нужно было привлечь мужа к терапии жены. Он делал так, что муж, который решительно отказывался сотрудничать с ним, вдруг «спонтанно» принимал решение посещать сеансы психотерапии вместе со своей женой. Пока муж отказывался посещать сеансы Эриксон встречался только с его женой. При каждой встрече с женой он делал какое либо утверждение, с которым бы ее муж заведомо не согласился, и при этом добавлял: «Ваш муж конечно бы с этим согласился бы» или: «Я не уверен в том как ваш муж понял бы это». Услышав от своей жены насколько неправильно доктор его понимает муж проявит свою свободную волю и настоит на встрече с доктором и тем самым станет доступным психотерапевтическому воздействию.
Использование локализации в пространстве.
Следующий аспект гипноза касается ориентации в пространстве. Наблюдая способность субъекта быть дезориентированным в пространстве и во времени гипнотизер учится воспринимать пространство и время как субъективные переживания. Находясь в гипнотическом состоянии человек может сидеть в одной комнате и думать, что он сидит в другой. Он может сидеть посередине комнаты и при этом видеть себя из угла этой комнаты. Находясь в определенной временной точке он может считать, что это совсем другая временная точка и что гипнотизер — это совсем другой человек. С опытом к гипнотизеру приходит понимание того, что люди ориентируются в пространстве и времени с помощью аудиальных и визуальных признаков и что изменение этих признаков может изменить и ориентацию человека в пространстве и во времени.
Именно благодаря этому опыту Эриксон в работе с семьей учитывает, как может измениться поседение каждого из членов семьи, если изменится их положение в пространстве. гораздо в большей степени, чем большинство семейных психотерапевтов, Эриксон был склонен к тому чтобы менять членов семьи местами в процессе сеанса, а также к тому чтобы приглашать их к себе на прием в самых различных сочетаниях.
Сам он говорил так: «Когда я встречаюсь с семьей, я могу работать сразу со всеми, но вместе с тем я оставляю за собой свободу отправлять кого-то из членов семьи домой, а кого-то оставлять у себя в кабинете. После того как они заходят в кабинет и рассаживаются, я как-бы случайно упоминаю о том, что вот мол отец сидит на этом стуле, а мать на другом стуле, сестра сидит здесь, а брат вон там. Упомянув об этом я определяю их географически, каждый из них в данном интервью имеет свою пространственную позицию. Когда я обращаюсь к ним, я обращаюсь к определенной части пространства, а остальные при этом слушают. Когда человек обращается ко мне, другие тоже молча слушают. Такое разделение пространства на части предотвращает вмешательство в разговор между другими членами семьи, что жестоко заставляет каждого приобретать более объективный взгляд на проблему».
Если я отправляют кого-то из кабинета, например, мать и ребенка, то я могу осторожно переместить отца в кресло матери. Или же если я отсылаю ребенка, я могу посадить мать на его стул, по крайней мере на время. Иногда я комментирую это так: «Теперь, когда вы сидите там, где сидел ваш сын, то вы имеете возможность понять его гораздо лучше». Или же: «Если вы сядете туда, где сидел ваш муж, то это возможно поможет вам понять, как он воспринимает меня». Через несколько сеансов проведенных со всей семьей я меняю всех членов семьи местами так, что там, где раньше сидела мать, теперь сидит отец. Группировки внутри семьи остаются, но они преобразованы к чему вы и стремились, желая изменить семью.
Все это не только напоминает гипнотические приемы, но находится с ними в теснейшей связи. Шаги, которые Эриксон намечает в работе с семьей таковы: первый состоит в определении человека в терминах его позиций в пространстве. На второй стадии надо изменить эту позицию так, чтобы он изменился вместе с ней. Подобно этому работая в сопротивлении в гипнозе Эриксон многообразно обозначает и акцентирует сопротивление как нечто локализованное в пространстве. Он мог сказать например: «Вы можете обнаружить, что сидя в этом кресле вы сильно сопротивляетесь». Затем он просил человека пересесть в другое кресло оставляя сопротивление на старом месте где оно возникло.
Подчеркивание положительного.
В конце 19 века поток идей связанных с «бессознательным» раздваивается. Зигмунд Фрейд считал что бессознательное состоит из аморальных идей стремящихся прорваться в сознание. Его психотерапевтический метод был построен на недоверии к всему, что рождается вне сознания и рационального понимания. Другой комплекс идей принадлежащих в основном гипнотизерам, характеризовал подсознание как положительную силу. Подсознание может устроить все так, что человек сделает для себя самое полезное из того, что он мог бы сделать. Поэтому гипнотизеры склонялись к тому, что следует позволять подсознанию выражать себя в жизни человека. Эриксон склонялся к последнему комплексу идей. Как при использовании гипноза, так и в работе с семьями он подчеркивал позитивные моменты в поведении человека. Это основывалось на положении о существовании внутри индивида естественной тенденции к развитию, а также на том, что в случае подчеркивания положительного пациент в большей степени склоняется к сотрудничеству с психотерапевтом. В отличие от психодинамически ориентированных психотерапевтов, чьи интерпретации направлены на проявление негативных и агрессивных чувств и поведенческих реакций, Эриксон переформулирует то, что человек делает, в позитивном плане. Он не преуменьшает трудности и проблемы, но находит в них такой аспект, который может быть использован для улучшения функционирования личности или семьи. Вместо того, чтобы предполагать наличие в подсознании агрессивных сил, которые надо вывести наружу, он, скорее, предполагает существование в подсознании сил позитивных, которые надо освободить для того, чтобы личность продолжала развиваться. Работая с супружеской парой или семьей, Эриксон не сосредоточивался на неадекватных способах взаимодействия, но находил такой аспект их отношений, который является ценным и который можно было укрепить и расширить. Представляется, что это сосредоточение на позитивном берет свое начало непосредственно в его опыте гипнотизера.
«Посев» идей.
Наводя гипнотические состояния, Эриксон любил «сеять» или внедрять определенные идеи, а затем развивать их. Он подчеркивал определенные мысли в начале взаимодействия, чтобы впоследствии, когда ему понадобится определенная реакция, он уже имел бы предпосылки для ее получения. Также и в работе с семьями, уже на стадии сбора информации, Эриксон вводил определенные идеи. Впоследствии, в подходящей ситуации он мог развивать их. Именно так и гипноз Эриксона и его психотерапия приобретали непрерывность — в процесс постоянно вводилось что-то новое, но внутри определенной рамки это новое могло быть увязано с тем, что было сделано ранее.
Ампликация отклонения.
Для Эриксона характерно, что он сначала пытался добиться минимальной гипнотической реакции, а затем он развивал ее, амплифицируя до тех пор, пока не добивался цели. Он часто предостерегал гипнотизеров от попыток достичь слишком многого очень быстро, рекомендуя, скорее, принятие того, что предлагается и усиливание этого. И для работы Эриксона с семьями также характерно стремление к минимальному изменению, а затем к последующему его расширению. Если изменение было введено в критическую область, то, кажущееся минимальным, оно могло изменить всю систему. Иногда Эриксон использовал аналогию дыры в плотине — Эта дыра не должна быть такой уж большой, чтобы вскоре вся структура плотины сильно изменилась.
Семейные психотерапевты все яснее осознают тот факт, что они пытаются изменить систему, внутри которой определенные стереотипы повторяются, и, следовательно, являются стабильными. Тут представляются правомерными два подхода. Первый заключается в том, чтобы дестабилизировать систему, и тогда она, стремясь вернуться к состоянию стабильности, начнет использовать другие стереотипы взаимодействия. Другой подход состоит в том, чтобы выбрать один признак системы и изменить его, а затем амплифицировать это изменение, пока система не потеряет управление и не будет вынуждена создать новый набор стереотипов. Эриксон использовал и кризисное вмешательство, но в гораздо большей степени, чем все другие психотерапевты, он был склонен к тому, чтобы вызвать маленькое отклонение в функционировании системы, а затем увеличить его до тех пор, пока не появятся крупные изменения во всей системе. Такой же подход использовался Эриксоном и для усиления гипнотической реакции субъекта.
Амнезия и контроль над информацией.
Школы семейной психотерапии различаются в плане своих представлений о том, что вызывает изменения и какие должны быть процедуры введения этих изменений. Нередко психотерапевт убежден в том, что отреагирования аффекта и достижение инсайта являются именно теми событиями, которые ведут к изменениям. Поэтому он будет побуждать членов семьи к свободному выражению своих чувств друг к другу и помогать им понять, из-за каких прошлых переживаний они вели себя так, а не иначе. Очень часто семейный психотерапевт поощряет поток открытой свободной коммуникации между членами семьи, так, чтобы каждый из членов семьи говорил вслух все то, что приходит ему в голову. Представляется, что Эриксон не был ориентирован подобным образом, хотя в некоторых случаях он мог побуждать к свободному выражения аффекта, или к пониманию, или к открытой коммуникации, обычно он этого не делал. Часто он встречался со всеми членами семьи по отдельности, и, когда потом он собирал всех вместе, организовывал все то, что должно быть сказано, и как это должно быть сказано, с тем, чтобы все происходящее было направлено к определенной цели. Иногда он встречался с женой, давая ей определенные инструкции, а затем с мужем, получавшим от него другие инструкции. Он отнюдь не поощрял, даже предотвращал попытки супругов обсуждать происходящее между собой. Часто муж и жена получали от Эриксона свои инструкции, а затем он собирал их вместе и обеспечивал открытую коммуникацию между ними. Обычно он следовал фундаментальному правилу семейной психотерапии — не объединяться постоянно с одним членом семьи против другого, или с одной частью семьи против другой. Тем не менее, когда он начинал входить в систему семьи, его влияние могло быть направлено на разные части семьи, причем он тщательно контролировал, как именно информация должна распределяться между членами семьи.
Поскольку такой подход сильно отличается от всех других, любопытно будет проследить за его источниками. Я считаю, что он вырос из гипнотических техник. Опыт гипнотизера давал Эриксону возможность не только выдавать инструкцию, но и брать ответственность за то, что происходит, контролируя это, а также управлять, как это делают многие гипнотизеры, сознанием субъекта. Он был склонен представлять личность как состоящую из двух частей и управлять процессом поступления бессознательных идей в сознание. Очевидным примером является осознание забытого травматического переживания. Этот прием Эриксон использовал на ранних этапах своей работы с гипнотическими состояниями. Сначала он развивал у субъекта способность к амнезии, а затем систематически модифицировал способ воспроизведения травматического переживания. Обычно переживание воспроизводилось, но субъект выходил из гипнотического состояния с амнезией на это воспроизведение. Затем, постепенно, по шагам, с помощью специальных контролируемых способов, информация перемещалась из подсознания в сознание. Иногда имел место и инсайт относительно ситуации, затем этот инсайт подвергался амнезии и лишь позднее возвращался в сознание. Я считаю, что по форме этот процесс напоминает Эриксоновский контроль над распространением информации среди членов семьи, когда он разрешает обмениваться одним видом информации, но не другим — до тех пор, пока конечная цель не будет достигнута.
Пробуждение и освобождение
Подобно некоторым другим семейным психотерапевтам, Эриксон обращал пристальное внимание на достижение независимости и автономии каждым членом семьи, впрочем, как и на сплоченность семьи. Если к нему обращались по поводу проблемного поведения ребенка, он был склонен искать в семье взрослого, чаще всего одного из родителей, кто находился в слишком тесной эмоциональной связи с этим ребенком, и вмешивался с целью обеспечения ребенку более широкого пространства и большего количества степеней свободы. Если речь шла о подростковой или юношеской шизофрении, он был склонен работать в направлении освобождения этого подростка от слишком интенсивной, патологически интенсивной вовлеченности в семью и оринтирования его на самостоятельную жизнь. Это внимание к интенсивным диадическим отношениям, при которых два человека реагируют друг на друга настолько сильно, что исключают из взаимодействия всех других, кажется мне вполне естественным для гипнотизера. Гипнотизер сосредоточивается на субъекте и стремится к тому, чтобы заставить субъекта как можно более полно реагировать именно на него, а не на другие стимулы. Когда гипнотизер наблюдает за взаимодействием членов семьи, он с легкостью опознает такую диаду и знает, как с ней быть. Я считаю также, что изучение того, как гипнотизер управляет процессом пробуждения, может помочь нам понять, как переключить человека с интенсивных взаимодействий с другим человеком на более поверхностные. Мы часто принимаем пробуждение от гипнотического сна как простую реакцию на какой-либо стимул, например, слова гипнотизера: «Просыпайтесь», или же на счет: «Раз, два, три». Но если внимательно понаблюдать за гипнотизером и субъектом, то можно увидеть, что этот процесс гораздо более сложен. Гипнотизер не просто предъявляет стимул, но он меняет все свое поведение в целом. Меняется его поза, характер движение, интонация, и его внимание и интерес перемещаются на что-то другое. Субъект тоже переходит от трансового поведения к более социализированному. Если субъект сопротивляется, продолжая оставаться в трансе, гипнотизер часто начинает акцентировать нетрансовые социализированные черты своего поведения, побуждая субъекта реагировать на него менее вовлеченным образом. Мне кажется, что создавая способы психотерапевтического вмешательства в диаду со сверхинтенсивными отношениями, Эриксон опирался на свой многообразный опыт пробуждения субъектов от гипнотического сна.
Избегание самоанализа.
Стремление Эриксона разрешить задачу изменения отношений в семье равно по силе его стремлению избежать того, чтобы члены семьи поняли, почему же их способы взаимодействия были до сих пор такими неадекватными. Радикально новым в подходе Эриксона является полное отсутствие интерпретаций предполагаемых причин поведения. Несмотря на то, что Эриксон вроде бы нигде не утверждал этого открыто, имплицитно в его работах присутствует мысль о том, что психотерапевт, пытающийся дать пациентам понять, почему они ведут себя так, а не иначе, фактически препятствует реальным психотерапевтическим изменениям.
Базовым условием выздоровления в динамической психиатрии считалось понимание пациентом себя, мотивов своего поведения. Представляется, что основным источником этой идеи является принадлежащее XIX веку понимание человека как рационального существа. Фрейд пришел к выводу, что человек не столь уж рационален, но если бы он, человек, изучил бы законы своего собственного подсознания, то стал бы вполне рациональным. Вытеснение в теории Фрейда рассматривалось как основная причина психической патологии, а возвращение вытесненного сознания посредством инсайта представляло собой основную цель терапии. Техника заключалась в интерпретации того, что пациент говорил и делал с целью осознания пациентом трансферентных искажений в собственном восприятии и поведении.
По мере того, как психиатрия становилась все более интерперсональной, точка приложения сил психотерапевта перемещалась. Салливен подчеркивал необходимость осознания пациентом своих трудностей в интерперсональных отношениях. Если бы пациент мог «увидеть», что он делает, и «связать» это со своим прошлым опытом, он изменился бы и выздоровел.
Впоследствии, когда психотерапевты начали работать с семьями, а не с отдельными индивидами, они автоматически привнесли в свою работу идею о том, что осознанное понимание влечет за собой изменение (иногда допускались вариации: осознанное переживание, осознанный эмоциональный опыт). Если бы члены семьи могли понять, как и почему они взаимодействуют друг с другом, вся система семьи изменилась бы. Иногда психотерапевт использовал психодинамические интерпретации, чтобы помочь членам открыть внутри себя интроецированные образы из прошлого. Иногда интерпретации могли быть более саллизеновскими, если целью было осознание нарушений межличностных отношений. Весьма часто интерпретации касались провокаций или трансферентных отношений членов семьи и психотерапевта.
В последнее десятилетие психотерапевты, использующие теорию обусловливания, предложили альтернативную теорию изменений. Процедуры реципрокного торможения и модификации поведения с помощью специальных подкреплений не предполагают идеи о том, что для изменения необходимо осознать причины своего поведения. Предполагается, что изменение подкреплений изменит поведение. Некоторые, весьма немногие, типы семейной психотерапии опираются на идею о том, что способ вмешательства психотерапевта в семью порождает в ней изменения совершенно независимо от сознания членов семьи. Поэтому более респектабельным стало утверждать, что терапевтические изменения появляются вне зависимости от того, понимают ли пациенты значение или функцию своего поведения. Оказалось также, что такие несознательные изменения более устойчивы, нежели те, которые были достигнуты «с пониманием» того, что человек делает.
Но, как правило, и сегодня хорошо подготовленный психотерапевт склонен делать интерпретации, и это происходит почти рефлекторно. Он может рассуждать об интерперсональном поведении, теории систем, подкреплении, но его психотерапевтическая техника будет состоять, в основном, в выдаче характеристик поведения пациента и попыток оказания пациенту помощи в плане понимания причин своего поведения. Если лишить психотерапевта возможности интерпретировать, он, как правило, почувствует себя неуютно. При введении такого ограничения его технический репертуар ограничился бы несколькими малознакомыми для него приемами обусловливания и модификации поведения. Альтернативой является психотерапевтический подход Эриксона, представленный в этой книге.
Милтон Эриксон получил подготовку психиатра, но затем пошел своим собственным путем. В период учебы Эриксона отношение Фрейда к гипнозу сделало это искусство запретным для нескольких поколений молодых психиатров. Но Эриксон обучился гипнозу и использовал его для лечения пациентов весьма широко. Клиницисты тогода, если и использовали гипноз, то все равно оставались в рамках Фрейдовской концепции. Они проводили гипноанализ и привносили в сознание пациента прошлые травмы и бессознательные идеи. Эриксон экспериментировал с этим подходом, но, впоследствии, оставил его, создавая вместо этого совершенно новые способы применения гипноза. Вместо того, чтобы думать о том, как помочь человеку осознать, почему он делает то, что он делает, Эриксон начал думать о том, как совершить психотерапевтическое изменение. И это заставило его отойти от традиционного психиатрического подхода. Этот отход не был обусловлен принципиальными соображениями, но тщательным анализом своей работы и изобретением новых перспективных методов, приемов и техник. В настоящее время терапевтический подход Эриксона представляет собой результат 30-ти летнего экспериментирования с различными способами создания измерений.
Легче, наверное, будет рассказать о том, чего Эриксон не делал в психотерапии, нежели рассказать о том, что он делал. Целесообразнее всего, наверное, будет приведение историй болезней. Стиль Эриксона не основывается на инсайте относительно подсознательных процессов, равно как и на понимании пациентом своих проблем в области межличностных отношений. Он не делает трансферентных интерпретаций, не исследует мотивов поведения субъекта, и не производит простого переобусловливания. Его теория изменений более сложна. Представляется, что она основана на интерперсональном влиянии психотерапевта на пациента без осознания пациентом этого влияния. Оно предполагает применение инструкций, обеспечивающих изменение и метафорическую коммуникацию.
Жизненный цикл семьи.
Описание Эриксоновской стратегии, предназначенной для решения проблем человека, будет неполным, если не проанализировать цели его терапии. Гораздо в большей степени, чем все другие психотерапевты, он учитывал «нормальные», обычные процессы в жизни людей. К новобрачным он относился совершенно иначе, нежели к семейной паре, поженившейся 20 лет назад. Если он имел дело с семьей, где были маленькие дети, он действовал совершенно иначе, чем тогда, когда перед ним была семья, где дети выросли настолько, что были готовы покинуть дом. Окончание истории болезни пациентов, которыми занимался Эриксон, часто как бы банальны, потому что его цели очень просты. В период ухаживания успехом терапии он считал брак. В первые годы семейной жизни — рождение детей. На любой стадии жизни семьи критическим шагом развития семьи является переход семьи на следующую стадию. Структура этой книги соответствует последовательности стадий в жизненном цикле семьи от ухаживаний до старости и смерти. Стратегии, используемые Эриксоном для решения проблем на каждой из этих стадий, описываются в структуре соответствующих историй болезни. Подход Эриксона становится наиболее понятным, если учитывать процессы развития семьи и точки кризиса, возникающие при переходе от стадии к стадии на протяжении всего жизненного цикла семьи.
ГЛАВА 2. ЖИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ СЕМЬИ.

Несмотря на то, что ареной человеческих страстей всегда являлась обыкновенная семейная жизнь на последнюю стали обращать внимание и воспринимать серьезно лишь совсем недавно. Стало более ясно что семьи развиваются во времени, а явления дистресса и психической патологии появляются тогда, когда этот процесс развития нарушается. Однако для профессионалов будь они клиницистами или представителями социальной науки задача изменения отношения к этим простым человеческим материям не более серьезнее оказалась очень трудной. Психиатры и психологи предпочитали рассматривать казавшиеся им более глубокими вопросы идентичности, формирования бредовых идей, динамику бессознательного или законы восприятия, а вовсе не проблемы которые возникают когда люди, мужчина и женщина женятся, выходят замуж и выращивают детей. Сейчас когда мы начинаем понимать какое большое влияние имеет на человека его ближайшее социальное окружение, мы обнаруживаем, что социальное окружение развивается во времени, а об этом процессе развития вам известно очень и очень мало.
Если говорить, что в психотерапии следует использовать стратегический подход, то надо определить и цель, для реализации которой предназначена эта стратегия. За последние 20 лет мы весьма далеко продвинулись в понимании симптомов психических болезней. Когда-то симптомы рассматривались как свойства индивида независимого от своей социальной ситуации. Тревога или депрессия являлись характеристиками состояния человека. Затем появилась идея о том, что симптомами являются выражением отношений между людьми и средствами достижения некоторых тактических целей в отношениях с близкими. Вопрос теперь ставится так: чему служит приступ тревоги, если рассматривать его в контексте семейных отношений, отношений на работе или отношений с психотерапевтом. Сейчас принят еще более глубокий взгляд имплицитно содержащийся в работах Милтона Эриксона. Симптомы появляются если имеют место смещение или нарушение процесса разворачивания жизненного цикла семьи или другой естественной группы. Симптомы являются сигналом того, что семья испытывает трудности при переходе с одной стадии развития на другую. Например, приступы тревоги у молодой матери начавшиеся сразу после рождения ребенка говорят о том, что эта семья не в состоянии перейти на стадию выращивания детей. Сосредоточиваясь весьма узко на симптомах Эриксон видел не цель, сверхзадачу психотерапии в разрешении проблем данной семьи таким образом, чтобы она могла продолжать свой жизненный цикл. Восхищение виртуозной техникой Эриксона может привести к тому, что его метастратегия, опирающаяся на представление о жизненном цикле семьи может остаться незамеченной.
Осознавая заново всю важность процессов развития семьи мы понимаем как мало нам об этом известно. Лонгитюдиальных последований семьи нет вообще. Есть лишь исследования где применялись методики основанные на самонаблюдении членов семьи, но они представляются мне не очень валидными. О развитии семей мы можем узнать также и из клинической практики изучения тех семей которые обращаются к нам за помощью, но в этом случае мы не можем узнать что происходит на этой же стадии в нормальной семье. Клиницист желающий понять естественное развитие семьи, чтобы построить на этом свою психотерапевтическую стратегию обнаруживает лишь свое невежество и работает неся на плечах груз мифов о том какими должны быть семьи.
Дополнительная проблема состоит в том, что сама семья и ее жизненный цикл меняется с изменением социума и возникают новые типы семьи. Нуклеарная семья состоящая из детей и родителей и живущая отдельно от остальных родственников является сравнительно новой формой семьи. Начиная понимать закономерности развития этой формы семьи мы обнаруживаем, что уже появились иные формы семьи, общинные и работая с молодежью клиницист может обнаружить что его концептуальная модель устарела. Клиницист должен быть толерантным по отношению к различным вариантам образа жизни семьи и вместе с тем иметь общий взгляд на процессы развития семей, который направлял бы его поиски кризисной стадии развития.
Чтобы лучше понять стратегический подход Эриксона целесообразно будет дать краткое описание кризисных стадий которые переживает американская семья принадлежащая к среднему классу. Это описание не претендует на полноту и не учитывает культуральных и классовых различий. Из-за огромной сложности предмета мы не будем претендовать на что-либо большее. Это описание представляет собой некоторую рамку для понимания последующих глав посвященных Эриксоновским способам разрешения проблем семьи на различных стадиях ее развития.
Но еще до того как мы начнем описывать жизненный цикл семьи мы должны по-видимому ответить на возможные возражения против такого подхода в психотерапии. Если сказать что целью психотерапии является помощь в преодолении кризиса перехода с одной стадии жизненного цикла семьи на другой, то многие клиницисты могут предъявить в ответ на это упрек в том, что при таком подходе мы «приспосабливаем» человека к семье или к обществу которое формирует семьи. Такая точка зрения наивна, поскольку она не учитывает тот факт что свобода и развитие индивида определяется успешностью его участия в своей естественной группе и ее развитий. Можно конечно изолированного индивида считать более свободным чем человека который любит и работает, но только до тех пор пока мы не начнем рассматривать ограничения внутри которых такой изолированный индивид существует.
Существует два способа «приспособления» индивида к его ситуациям без того чтобы инициировать в нем развивающее изменение. Один из них состоит в стабилизации его состояния с помощью лекарств. Если молодой человек достиг определенного возраста, а семья не может освободить его у него могут появиться симптомы болезни. Применение лекарств в данном случае избавит от забот, но сделает ситуацию хронической как для молодого человека так и для его семьи. Второй вариант состоит в применении долгосрочной индивидуальной психотерапии состоящей в попытках помочь пациенту понять закономерности своего развития и неадекватность своего восприятия а не реальность его настоящей жизненной ситуации. Многие жены, например, неудовлетворенные ограниченностью образа жизни семьи в пригороде в течение многих лет стабилизируют себя с помощью интенсивного анализа. Вместо того чтобы простимулировать этих женщин к действиям которые сделали бы их жизнь богаче и сложнее, процесс терапии фактически препятствует таким действиям, навязывая пациентам идею о том что проблема находится внутри их психики, а не кроется во внешней ситуации.
Если считать что целью психотерапии является создание многообразия и богатства жизни конкретного человека, то следует стремиться к тому чтобы освободить человека от ограничений, накладываемых социальной организацией. Симптомы обычно появляются тогда когда человек находится в невозможной для него ситуации и пытается из нее вырваться. Когда-то было высказано утверждение что направленность лечения на симптом «просто» ослабляет и устраняет симптом по мере того как человек приспосабливается к ситуации. Этого взгляда придерживались клиницисты не умевшие вылечить симптом и поэтому не понимавшие что симптом нельзя вылечить не произведя базовых изменений социальной ситуации человека (за исключением редких случаев) освободив его тем самым для роста и развития. Приступы тревоги, например, являющиеся следствием ограничения интерперсональной ситуации не могут быть устранены пока психотерапевт не поможет пациенту найти и осуществить новые жизненные выборы.
Период ухаживания.
Систематические исследования семьи человека начались недавно, причем одновременно с исследованиями социальных систем у других животных. Примерно с 1958 года за человеческими существами равно как за зверями и птицами стали наблюдать не изымая их из естественной среды. В результате этих наблюдений прояснились как черты сходства так и точки критических различий между человеком и животным и это помогло нам глубже понять природу человеческих проблем. Как у человека так и у животного имеют место процессы ухаживания, спаривания, постройки гнезда, выращивания детей и освобождения их для самостоятельной жизни, но вследствие огромной сложности организации социальной жизни человека проблемы возникающие на различных стадиях являются специфичными только для него.
Каждое обучающееся животное в соответствующем возрасте участвует в ритуалах ухаживания и вариации тут весьма широки. Животные принадлежащие к видам живущим анонимными стаями в соответствующее время года будут спариваться со всеми кто попадается, предпочтительно с представителями противоположного пола. В других видах спаривание менее анонимно. Животное встречается со своим партнером в период течки один раз в год, но вне этого периода они не встречаются. Представители иных видов выбирают себе партнеров на всю жизнь для регулярного воспроизведения потомства. Некоторые виды лебедей, например, выбирают партнеров на всю жизнь и если один умирает, оставшийся в живых тоскует и как правило остается в одиночестве до конца жизни.
Человеческие существа с их многообразными возможностями могут по сути воспроизводить любой из этих форм спаривания. Мужчина может копулировать с любой женщиной которая проходит мимо, причем чем более анонимно это будет происходить, тем лучше. Мужчины могут также иметь тайные любовные интриги, встречаясь с женщиной только для сексуальных целей и никогда для других целей. Есть также варианты при которых возможна множественность мужей и жен, как у некоторых видов животных. Но чаще всего мужчина выбирает женщину на всю жизнь и пребывает с ней постоянно или же по меньшей мере такой порядок вещей является устойчивым мифом о моногамии. Этого мифа четко придерживается средний класс Америки, которому и посвящена наша книга.
Критическое различие между человеком и животными состоит в том, что человек единственное животное учитывающее дальнее родство. Распространенная семья играет свою роль на любой стадии жизни человеческого индивида, у других же видов имеет место прерывность поколений: родители выращивают своих маленьких, которые вырастают и покидают их находя себе партнеров среди сверстников самостоятельно. Медведица не говорит своей дочке за кого она должна выйти замуж и не следит за тем, как она воспитывает медвежат. Родители же человека четко знают потенциальных партнеров своих детей и помогают воспитывать внуков. Брак таким образом не является соединением двух людей, но представляет собой объединение двух семей, которые оказывают свое влияние и создают сложную сеть подсистем.
Когда человеческие индивиды как и представители других видов вступают в подростковый возраст они теряют толерантность свойственную молодежи в тот период, когда она еще полностью интегрирована в сообщество взрослых. Существует определенный период к счастью относительно длинный у человека для того чтобы индивид определил свое положение относительно других индивидов и выбрал себе пару. У большинства видов животных те особи которым в течение этого критического периода не удается занять собственную территорию в дальнейшем имеют самый низкий статус в обществе и не приобретают самок. Они становятся периферическими животными которые бродят среди владений других особей. Если они попытаются бороться чтобы завоевать статус и пространство то нарушат закон согласно которому каждое животное на своей территории как привило побеждает. Эти парии обнаруживают что самки отказываются спариваться с самцами не завоевавшими себе статуса. Самки которых не выбрали самцы со статусом тоже становятся периферическими особями, игнорируемыми самцами и преследуемыми самками которые получили самцов и следовательно статус. Периферические особи большинства видов не защищены, никто о них не заботится. Они — пасынки природы и их обычно приносят в жертву хищникам что является способом самозащиты группы. Их жизнь относительно коротка и они не воспроизводят себе подобных. У человека периферическими особями занимаются профессионалы, представители благотворительных организаций, социальные работники, психологи, психиатры. Представители этих профессий являются по своей природе как несущими помощь и доброту людьми, так и агентами социального контроля. С одной стороны они пытаются помочь девианту получить работу, партнера противоположного пола и стать полноправным членом общества. Как агенты социального контроля они пытаются поместить девианта в закрытую организацию, чтобы он не беспокоил тех кто завоевал себе пространство и достиг статуса. Иногда это тоже рассматривается как помощь девианту.
Хотя о поведении американских подростков в период ухаживания нам известно гораздо меньше чем о таком же поведении других животных (ухаживание у лебедей например изучается уже около 5-ти лет) мы знаем что здесь существует фактор времени и фактор риска. Существует возрастной период в течении которого молодой человек научается ухаживать и чем длиннее этот процесс, тем ближе к периферии он в конце концов оказывается в структуре социальных связей. Молодой человек у которого нет подруги и которому за 20 будет девиантом по сравнению со своими сверстниками которым процедура ухаживания уже знакома в течении нескольких лет. Дело не только в том что неопытный молодой человек не учится взаимодействовать с противоположным полом или же в том что у него не возникает соответствующей физиологической реакции. Его социальное поведение также неадекватно. Те кого он выбирает для ухаживания уже продвинулись в этом процессе гораздо дальше, а он еще осваивает лишь первые шаги.
Если бы ухаживание представляло собой рациональный процесс проблема была бы менее сложна, но увы это не так. Молодые люди женятся чтобы уйти из дома, спасти друг друга или потому что просто полюбили друг друга или хотят иметь детей или по многим другим причинам. Первая встреча двух молодых людей может привести к непредвиденным результатам. Особенную проблему подростков составляет то, что они одновременно являются и членами родительской семьи и членами подростковой группы. То как подросток ведет себя чтобы оставаться к адаптированным в семье родителей может мешать ему адаптироваться к группе сверстников. В сущности это та же самая проблема что и отнятие от груди. Этот процесс не закончен пока ребенок не окажется вне дома и не установит близкие связи с людьми не из своей семьи. Длинный период выращивания человеческого детеныша скорее наводит его на мысль о том что он никогда не покинет дом нежели готовить его е самостоятельной жизни. Медведица посылает медвежат на верхушку дерева, а сама уходит. Родители человеческого индивида могут и освободить, отпустить его, но могут и запутать его в семейных связях навечно.
Многие подростки ставшие периферическими людьми так до конца и не освободились от своих родительских семей, чтобы пройти через необходимую стадию выбора партнера и построения собственного гнезда. В некоторых культурах эксплицитно зафиксировано право родителей выбирать партнера своему ребенку, но даже в культурах имеющих более романтическое представление о браке ребенок не свободен в выборе партнера противоположного пола. По мере того как молодой человек начинает отделаться от семьи и серьезно думать о том чтобы связать свою судьбу с определенной девушкой, родители обоих молодых людей становятся важнейшим фактором в процессе принятия решения о браке. Даже тогда, когда молодой человек выбирает невесту назло родителям, он все равно не свободен так как его выбор не является независимым. То что когда-то считали «невротическим выбором партнера» представляет собой процесс в котором принимает участие вся семья.
Для многих молодых людей помощь профессионального психотерапевта представляет собой церемонию инициации в ходе которой устанавливаются отношения с посторонним человеком который хочет помочь ему достичь независимости и зрелости. Это — один из способов с помощью которых культура может помочь освободить молодого человека от жесткой организации его родительской семьи для того чтобы он мог создать собственную семью.
Если психотерапия проходит успешно она выталкивает молодого человека в жизнь где он может реализовать максимум своих потенций. Если психотерапия не удалась человек становится периферической особью и психотерапия усугубляет это. Чем более резким является вмешательство психотерапевта, например, если он настаивает на госпитализации или на длительном лечении, тем прочнее прилипает к молодому человеку ярлык «особой» личности. И это конечно может скорее ухудшить, нежели улучшить его ситуацию. Длительное лечение может разнообразным образом нарушить нормальную жизнь человека: продолжается финансовая опека родителей над ребенком, семья выучивается доверять оплаченным отношениям, а не естественным и так далее. Психотерапия продолжающаяся длительный срок создает особую категорию подростков которые сосредоточены на сознании того, что они делают вне зависимости от того, что они делают причем идеология объяснения своих поступков у них весьма ограничена.
По мере развития психотерапии уточнялись ее цели и совершенствовались ее техники. Самое крупное изменение произошло тогда когда стало понятным что всех подростков и юношей с проблемами нельзя вылечить с помощью одного метода. Каждый индивид находится в уникальном контексте и психотерапевт должен быть достаточно гибким чтобы приспособиться к любой ситуации. Лечение многих молодых людей начинается тогда когда они чувствуют что не могут любить и работать так как им хотелось бы и они ставят цели, а психотерапевт должен помочь им их достичь. Часто бывает так что и психотерапевт и пациент сформулировали цель, но в ходе лечения появляется третья цель и это происходит неожиданно для обоих. Результат вмешательства психотерапевта в жизнь человека ни в коем случае не предсказуем.
Психотерапевт работающий с молодежью должен обладать достаточной мудростью, чтобы управлять процессом с одной стороны, но и не исповедовать идею о том, что он должен «приспособить» молодого человека к жизни такой какой он сам ее видит с другой стороны. Обычно молодые люди женятся и воспитывают детей, но многие и многие представители молодого поколения, которые не избрали этот путь также могут жить совершенно нормально. Если молодой человек обращается к психотерапевту потому что он хочет жениться или сделать карьеру, но не может, долг психотерапевта помочь ему в этом. Если же он выбирает другой образ жизни, то навязывать ему это только потому что таково «приемлемое» поведение просто не реалистично. Это может блокировать весь терапевтический процесс. К счастью наша американская культура достаточно разнообразна чтобы позволять жить людям не только так, как предписывают эти нормы нуклоарной семьи среднего класса, живущей в пригороде.
Если клиницист убежден в том, что целью психотерапии является создание богатства и сложности человеческой жизни, он в большей степени озабочен стимулированием альтернативных способов жизни, чем соответствием образа жизни пациента социально приемлемым образцам. Проблема психотерапевта состоит в том, чтобы осознать тот факт, что узость, ограниченность жизни, которую ведут многие подростки, обусловлена тем, что им не удалось выпутаться из своих семейных связей. Например, многие молодые люди становятся девиантами потому, что они разделяют молодежную культуру, находящуюся в поисках альтернативных способов жизни, другие же становятся девиантами потому что их функцией в семье является олицетворение неудачи. Они реагируют не на своих сверстников, не на то, что могло бы произойти в семье, если бы они выбрали более конвенциональный образ жизни. И несмотря на видимость того, что они сделали свободный выбор, на самом деле они всего лишь беспомощно реагируют на семейную ситуацию. Говорить с ними о возможности иного образа жизни — это все равно что говорить с узником о том, как он бы мог использовать свою свободу. Для психотерапевта трудность тут состоит в том чтобы определить природу ограничений препятствующих тому, чтобы молодой человек начал вести более сложную и интересную жизнь. И часто это не возможно определить не встретившись со всей семьей.
Молодые люди могут избегать вступать в брак по причинам, которые кроются внутри родительской семьи. Но точно так же они могут стремиться к преждевременному браку, пытаясь освободиться от сковывающих их отношений в родительской семье. Очень часто задачей психотерапевта может являться предотвращение такого преждевременного брака чтобы молодой человек не переходил на следующую стадию развития не будучи осведомленным о разнообразии способов жизни.
Подход доктора Эриксона к решению проблем возникающих на стадии ухаживания описан в третьей главе.
Брак и его последствия.
Важность церемонии брака не только для новобрачных, но и для всей семьи становится все более и более очевидной по мере того как молодежь от нее отказывается. Ритуал, который может казаться молодым людям поверхностным, может быть важной демаркационной линией между стадиями. Этот ритуал может помочь каждому члену семьи сделать переход к новым отношениям друг с другом. В большинстве культур церемонии сопутствующие рождению половой зрелости, браку и смерти, являются неприкосновенными, так как считаются критическими условиями стабильной жизни.
Какими бы ни были отношения молодой пары до брака, брачная церемония меняет эти отношения непредсказуемым способом. Для многих пар медовый месяц и период до рождения детей — самая счастливая пора за всю их супружескую жизнь. Для других дело обстоит совсем не так; возникают сильные стрессы разрывающие брачные узы или вызывающие психическую болезнь еще фактически до начала совместной жизни.
Сама по себе цель некоторых браков может привести к тому, что нарушения семейной жизни начнутся с первый моментов существования семьи. Например: молодые люди, которые поженились в основном потому что не хотели больше жить дома, могут обнаружить что раз они уже поженились, то цель брака уже достигнута и основания для него исчезли. Они уже ушли из семьи, но у брака нет другой цели, и если он будет продолжаться, надо бы найти какую-либо другую цель. Иллюзии о том, каким должен быть брак, очень часто оказываются весьма далекими от реальности.
Хотя символический акт брака имеет для каждого индивидуальное значение, прежде всего он представляет собой согласие о том, что молодые люди посвящают друг другу свою жизнь. В наше время легких разводов брак может представлять собой также и попытку. Но в той мере в какой брак является именно посвящением молодые люди обнаруживают что они реагируют друг на друга по другому. Иногда они чувствуют что они попались в ловушку и начинают протестовать и возникает проблема авторитета или же они обнаруживают в себе желание «быть самим собой» и начинают себя вести так, как никогда не вели раньше, так как не ожидают их супруги. Заключение брака освобождает молодых людей от необходимости держать дистанцию в общении друг с другом и это движение навстречу неограниченной интимности может приветствоваться ими, но может так же и пугать их. Многие настроенные консервативно молодые люди до сих пор не вступают в добрачные сексуальные отношения и разные представления о сексе так же как и преувеличенные ожидания могут повлечь за собой разочарования и эмоциональные расстройства.
По мере того как молодые люди начинают жить вместе они должны установить огромное количество соглашений необходимых для каждой пары находящихся в близких отношениях. Они должны договориться о том как они будут взаимодействовать с родительскими семьями, с друзьями, как будут вести хозяйство и каковы тонкие равно как и выраженные различия между ними как индивидами. Имплицитно или эксплицитно они должны разрешить огромное множество вопросов о существовании которых до брака они даже не подозревали. Они должны решить где они будут жить, в какой степени жена должна влиять на карьеру мужа, можно ли осуждать друзей супруга, должна ли жена работать или быть домохозяйкой и кто будет ухаживать за одеждой. Информация о браке и опыт переживания брака — это два совершенно различные рода знания.
Вырабатывая новые отношения молодая пара должна найти также способы взаимодействия в случае несогласия. Очень часто в самый ранний период они избегают противоречий и критики потому что хотят сохранить благожелательную атмосферу в семье и потому что не хотят ранить чувства другого. По прошествии некоторого времени эти скрытые противоречия растут и супруги обнаруживают что они все время находятся на грани ссоры и почему-то легко и сильно раздражаются реагируя друг на друга. Иногда эти необсуждаемые вопросы как бы с самого начала встроены в брак. Все чаще кто-то проявляет минимальное несогласие, другой отвечает тем же, разгорается ссора в которой выплывают на поверхность то области взаимодействия, которые открыто ранее не обсуждались. Часто такая ссора пугает обоих потому что возникают неожиданные эмоции и заканчивая ссору они клянутся никогда не ссориться снова. Но не обсуждаемые вопросы снова накапливаются, создают напряжение, и от любой искры может загореться огонь и ссора повторяется. В этом процессе пара вырабатывает собственные способы взаимодействия в случае несогласия. Иногда эти способы не удовлетворяют их самих потому что ведут лишь к возрастанию неудовлетворенности которая впоследствии осознается как неудовлетворенность браком. Например, пара может прийти к выводу что противоречие может быть разрешено только тогда, если один партнер подчинится другому в большей степени чем бы ему того хотелось. Именно в этот ранний период мужья и жены научаются манипулировать как с помощью слабости и болезни, так и с помощью силы.
На большинство решений которые принимаются молодой парой в ранний период ее совместной жизни влияет не только их опыт, который они вынесли из родительской семьи, но и актуальные связи с родительской семьей. Эти связи являются неизбежным аспектом в семейной жизни. Каждый из молодых людей должен сделать шаг от зависимости от своих родителей к новым независимым отношениям с ними как между взрослыми людьми.
Принимая решения относительно своей семейной жизни молодые люди с трудом избегают влияния родителей на эти решения. Например, родители в значительной мере влияют на то, будет ли жена работать и где молодая пара будет жить. Молодая пара должна установить территория относительно независимую от родительского влияния и родители в свою очередь должны изменить способы своего взаимодействия с детьми после того, как они создали свою собственную семью. Обильная помощь может повредить так же как и жесткая цензура. Если родители продолжают поддерживать семью в финансовом плане, то это может служить скрытым или прямым указанием на то, что они имеют право контролировать образ жизни молодой семьи. Финансовая поддержка может быть как полезной, так и вредной и при этом возникает много вопросов: давать ли деньги наличными или в подарках, одному члену семьи или другому, или обоим? Даются ли деньги свободно или со скрытой критикой что вот мол особой необходимости в этом нет? Вмешательство родителей может внести в брак раскол, причем весьма часто нет осознания того, что же именно вызывает неприятные чувства. В случает конфликта с родителями мужа или жены могут развиваться симптомы психической болезни. У жены чей муж не может предотвратить вмешательство своей матери в дела молодой семьи могут развиться симптомы и это будет один из способов с помощью которых она может приспособиться к данной ситуации.
Некоторые пары пытаются защитить независимость своей территории делая ее совершенно независимой от своих родителей. Они полностью отрезают себя от взаимодействия со своими родителями. Обычно такие попытки не увенчиваются успехом и работают на разрушение брака поскольку искусство жить в браке предполагает достижение независимости в сочетании с сохранением эмоциональных связей с родственниками. (случаи иллюстрирующие способы решения семейных проблем на ранних стадиях развития семьи представлены в 4-ой главе).
Рождение ребенка и взаимодействие с ним.
Увлекательность брака состоит в частности в том, что по мере того как разрешаются проблемы одной стадии начинается другая стадия с ее собственными возможностями. Молодая пара которая создала новые способы взаимодействия друг с другом и преуспела в этом обнаруживает, что рождение ребенка ставит перед ними новые проблемы и старые способы взаимодействия друг с другом уже не годятся. Для многих пар период ожидания и рождения ребенка очень приятен, для других же этот период чреват стрессами, которые принимают различные формы. У жены могут начаться эмоциональные нарушения во время беременности или же у нее могут возникнуть таинственные болезни, которые могут помешать доносить ребенка до положенного срока, или же после рождения ребенка она начинает вести себя странно и непредсказуемо. Возможно так же что не только жена, но и муж или кто-то из родителей жены или мужа после рождения ребенка изменит свое поведение.
«Причину» изменения поведения кого-то из членов семьи после рождения ребенка определить трудно, поскольку с возникновением нового члена семьи ломаются многие и многие старые связи. Молодые люди считавшие свой брак попыткой обнаруживают что расстаться теперь им будет гораздо труднее. Иные пары, которые считали до этого что они посвятили друг другу свою жизнь обнаруживают себя после рождения ребенка как бы в ловушке в первый раз у них возникает ощущение хрупкости их брачного контракта.
Игра в которую играла молодая пара до рождения ребенка — это игра для двоих. Они научились взаимодействовать друг с другом и нашли способы разрешения многих проблем. С рождением ребенка автоматически образуется треугольник. И это не треугольник с человеком извне семьи или членом распространенной семьи. Может развиться ревность нового типа если один из супругов чувствует что другой больше привязан к ребенку чем к нему. Многие проблемы супруги начинают теперь решать через ребенка и он становится и козлом отпущения и оправданием новых проблем, равно как и старых, до сих пор не решенных. Мужья и жены находящиеся на грани развода могут сейчас прийти к выводу что они могут сейчас остаться вместе для добра ребенка. Жены не удовлетворенные браком и раньше могут теперь решить что их состояние обусловлено ребенком. Например мать 18-ти летней девочки больная психозом, жаловалась, что ее дочь всегда стояла между ней и ее мужем. И в доказательство она приводила строки из своего письма, которое она написала когда дочке было несколько месяцев. В этом письме она писала мужу что он всегда объединяется с дочерью против нее. Если ребенок играет в треугольнике подобную роль, то, когда он вырастает и пытается покинуть дом, возникает кризис поскольку супружеская пара оказывается перед необходимостью взаимодействовать друг с другом непосредственно без ребенка, который играл при этом роль средства. И вновь актуальными становятся проблемы, которые не были решены в свое время, давным давно до рождения ребенка.
Во многих случаях брак заключается поспешно из-за беременности. В этом случает молодые люди вообще не имеют опыта жизни вдвоем. Брак начинается и продолжается как жизнь в треугольнике пока ребенок не вырастет и не уйдет из дома. Часто все это протекает без проблем. В иных же случаях ребенок становится единственным оправданием брака и его обвиняют во всех внутрисемейных конфликтах.
Само событие рождения ребенка представляет собой факт объединения двух семей. Это событие создает бабушек, дедушек, теть, дядей с обеих сторон. С рождением ребенка меняется даже и сама процедура нанесения друг другу визитов. Семьи могут ссориться из-за того как нужно назвать ребенка, как его учить и воспитывать, какая из семей должна влиять на него больше и так далее. Очень часто в распространенной семье брак рассматривался как временный, но до того момента, когда появляется ребенок. Возможность или факт появления ребенка с дефектом может оживить потенциальные сомнения о полноценности всех ветвей семьи и это тоже можно также использовать как оружие в борьбе между семьями.
С рождением ребенка молодая пара с одной стороны как бы удаляется от своих родителей, но с другой стороны оказывается еще более прочно запутанной сетями семьи. Став родителями они в большей мере проявились ка взрослые люди, на сам ребенок заново вовлекает их в сложное взаимодействие со всеми родственниками по мере того как старые связи разрушаются, а новые возникают. Если в этот период возникает стресс, то он часто выливается в форму симптомов от которых страдает один из супругов. Однако весьма часто оказывается, что надо лечить не того человека, который страдает от симптомов. Болезни жены могут быть просто реакцией на мужа который в связи с предполагаемым ребенком чувствует себя как в ловушке. Или же она может реагировать таким образом на кризис в распространенной семье. Если молодая семейная пара пережила период рождения детей многие последующие годы она будет занята их выращиванием и воспитанием. Каждый новый ребенок изменяет общую ситуацию, вместе с ним появляются новые проблемы, равно как и актуализируются старые. Радость которую приносят дети часто уравновешивают переживания из-за множества сложных проблем с которыми родители должны научиться справляться причем надо делать это самостоятельно, так как в этот период обычно присутствует нежелание молодых родителей использовать те же самые методы воспитания которые применялись когда-то к ним самим.
На этой стадии ухода за маленькими детьми особенные проблемы возникают у женщины. Они ждали появления ребенка с нетерпением и это было для них ожиданием самореализации. Но уход за маленькими детьми может стать и источником фрустрации. Образованные и подготовленные к такому образу жизни при котором каждый день они смогут использовать свои специальные способности молодые матери вдруг обнаруживают что они отрезаны от мира взрослых и снова замкнуты в детском мире. В противоположность им их мужья остаются в мире взрослых и имеют возможность наслаждаться общением с детьми, приобретая дополнительные намерения в своей жизни. Жена же у которой единственными собеседниками остаются дети чувствует себя дискомфортно, награждая себя ярлыком «всего лишь» жены и матери. Страстное желание участвовать в мире взрослых к чему она впрочем хорошо подготовлена может служить причиной возникновения у нее чувства неудовлетворенности и зависти по отношения к активной жизни мужа. И брак может начать разрушаться по мере того как у жены будут возрастать требования относительно помощи по уходу за ребенком, а у мужа будет возникать чувство что жена и ребенок мешают его работе. Иногда мать может пытаться преувеличить важность ухода за ребенком инициируя у ребенка эмоциональные проблемы, которым она может впоследствии может посвящать все свое внимание. Задачей психотерапевта в этом случае является решение проблем ребенка посредством освобождения матери от вовлеченности в проблемы сына. Психотерапевт в этом случае должен помочь матери начать вести образ жизни в большей мере удовлетворяющий ее.
Хотя период ухода за маленькими детьми достаточно труден, наиболее распространенным периодом возникновения кризиса является поступление ребенка в школу. Раньше когда ребенок начинал себя плохо вести или отказывался посещать школу ему обычно разрешали оставаться дома и предписывали индивидуальную психотерапию с надеждой что он выздоровеет и обязательно станет готовым к школе. Вместе с тем он все больше и больше отставал от своих сверстников. С появлением ориентации на семью, ребенка стали чаще оставлять в школе и лечить его целостную ситуацию осознавая что проблема может крыться как в школе, так и в семье или же там и там.
В этом возрасте дети очень уязвимы в связи с тем что происходит в сложной семейной организации, но так же и в связи с тем что он вовлекается во внесемейную жизнь. Конфликт между родителями касающийся воспитания ребенка становится более явным, так как продукт их воспитательной деятельности оказывается объектом всеобщего обозрения. В связи с поступлением ребенка в школу родители впервые переживают тот факт что ребенок когда-то вырастет и покинет дом, а они останутся наедине друг с другом.
Именно на этой стадии структура семьи становится более прозрачной для психотерапевта так как вся она отражается в проблеме ребенка. Способы коммуникации в семье стали к этому времени стереотипными и определенные их структуры не приспособлены к ситуации пребывания ребенка вне семьи. Некоторые типы неадекватных структур встречаются весьма часто и все они обусловлены пребыванием связи поколений внутри семьи. Наиболее распространенная проблема состоит в том что мать постоянно объединяется с ребенком против отца, протестуя против того, что он слишком строг к ребенку. Отец же протестует против того, что она слишком балует ребенка. В таком треугольнике родители стараются спасти ребенка друг от друга, предоставляя ребенку возможность объединиться с тем, с кем ему выгодно объединиться в данный момент. Этот треугольник можно описать по-разному. Один из полезных способов описания состоит в том, чтобы рассмотреть мать как «сверхвовлеченную» в проблемы ребенка. Очень часто мать страстно хочет помочь ребенку, но вместе с тем она и раздражена на него будучи фрустрированной в своих попытках справиться с его проблемами. Отец находится скорее на периферии взаимодействия. Если он вмешивается чтобы помочь матери, она нападает на него и он снова отходит на свою позицию в то время как мать по-прежнему не может справиться с ребенком. Этот стереотип взаимодействия проигрывается бесконечное количество раз препятствуя созреванию и взрослению ребенка и не позволяя матери отвлечься от проблем ребенка и начать жить более продуктивно. По мере того, как этот стереотип продолжает проигрываться, ребенок становится средством с помощью которого родители общаются друг с другом по поводу тех проблем которые они не могут обсудить открыто. Например: если в семье никогда не поднималась открыто проблема мужественности отца, мать может поднять вопрос о том, не слишком ли их сын похож на девочку в то время как отец может настаивать на том, что мальчик достаточно мужественный. Ребенок реагирует на это следующим образом: он объединяется с матерью проявляя в своем поведении женские черты для того, чтобы обеспечить мать аргументами в этом споре и вместе с тем ведет себя достаточно мужественно чтобы поддержать отца. Ребенок в данном случае производит впечатление неосведомленного о том, какого же он пола на самом деле, поскольку в этом треугольнике он играет роль метафоры. Когда ребенок оказывается во внесемейной среде устойчивые стереотипы поведения оказываются под угрозой и симптомы ребенка могут указывать на то, что семья испытывает трудности при переходе на следующую стадию своего развития.
Этот треугольник может возникнуть даже и тогда, когда родители разведены, поскольку формальный развод не обязательно изменяет тип проблемы. Если мать воспитывающая ребенка одна предъявляет его как проблему, внимательный психотерапевт учитывает то, что в ситуацию может быть вовлечен и бывший муж и в этом случае целью психотерапевта является помочь семье действительно освободиться от бывшего его члена.
В семьях без отца типичная структурная проблема на этой стадии является бабушка, которая постоянно объединяется с ребенком против матери. Если мать молода, бабушка часто относится к ней и к внуку так как если бы они были ее детьми одного возраста и ребенок оказывается вовлеченным в борьбу матери и бабушки через поколение. Такая структура особенно типична для бедных семей. /Бельведер Минушиц «Семьи трущоб» Нью-Йорк 1967 г./ В семьях среднего класса жена часто расстается с мужем после длительной борьбы с ним за ребенка, но далее мать жены замещает мужа в этой борьбе.
Такая борьба через поколение может стать явной и очевидной только тогда, когда ребенок окажется вовлеченным во внесемейные структуры. Стереотип коммуникации который до сих пор функционировал достаточно гладко в этот период может сломаться и семья обращается к психотерапевту за помощью. /Подход Эриксона к этим проблемам описан в главах 5 и 7./
Трудности на зрелой стадии брака.
У большинства видов животных семейные единицы из родителей и детей существуют в течение очень короткого промежутка времени. Обычно потомство появляется один раз в год, молодежь подрастает и уходит в мир воспроизводить свой вид, в то время как родители снова зачинают новых особей. У человека же родители продолжают отвечать за своих детей в течении многих и многих лет. Родители продолжают оставаться связанными со своими детьми и после того как им приходится изменить отношение к ним. Если раньше они относились к ним действительно как к детям, то впоследствии они в большей мере относятся к ним как к равным. И в конце концов когда родители стареют дети начинают опекать своих родителей. Этот факт уникален для человека и требует того, чтобы члены семьи адаптировались к экстраординарным изменениям в отношениях друг к другу. По мере изменения отношений в семье пересматриваются и собственно брачные отношения.
Говорить о брачных проблемах это значит создавать особую реальность «брака» и это может толкнуть нас к тому чтобы недоучесть все те силы вне брака, которые на него влияют. Это сеть связей которую мы начертили вокруг брачной пары нуклеарной семьи или вокруг системы отдаленного родства является принципиальной в нашей дискуссии. Если мы рассмотрим влияние на семью ее материального положения или вторжения корпорации в семейные дела чиновников среднего класса станет ясным что проблемы супружеской пары мы сумеем понять весьма ограниченно если сосредоточимся собственно на супружеской паре. Если у мужа нет работы, а жена получает пособие по безработице то «семейная проблема» включает в себе способ вмешательства государства в семью. Источник трудностей супружеской пары может находиться в поведении свекрови или детей и во многих других областях. Важно всегда учитывать, что семья это развивающаяся группа подверженная постоянно меняющимся внешним влияниям со своей историей и со своим будущим, и со своими стадиями развития равно как и со всеми стереотипами не меняющимися в течении многих лет.
В семье как мы ее на сегодня знаем пара, которая прожила вместе 10-15 лет сталкивается с проблемами, которые могут быть описаны как с точки зрения индивида, так и самой пары или всей семьи. В этот период муж и жена обычно находятся в среднем возрасте. Очень часто это самый лучший период жизни. Муж может испытывать удовлетворение от своей карьеры, жена может радоваться тому, что она помогла мужу эту карьеру сделать. Дети теперь требуют несколько меньше внимания и у жены появляется свободное время, она может теперь развивать свои способности и делать карьеру. Трудности раннего брака со временем преодолеваются и подход к жизни с возрастом смягчается, становясь более зрелым. В этот период отношения между мужем и женой углубляются и расширяются. Стабилизируется отношение с родственниками и друзьями. Трудности воспитания маленьких детей позади и теперь можно с удовольствием понаблюдать за тем, как развиваются и удивительным образом проявляют себя подросшие дети.
Психотерапевт встречается со всеми находящимися на этой стадии развития конечно не тогда когда у них все идет хорошо, а тогда когда у них все идет плохо. Для многих семей это очень трудное время. Часто муж в этот период своей жизни осознает что выше по карьерной лестнице ему уже не подняться, а в юности мечталось о гораздо большем. Его разочарованность может влиять на всю семью и в особенности на жену. Или же наоборот муж достигает гораздо большего чем ему мечталось и в то время как вне дома к нему относятся с необычайным почтением и уважением жена продолжает вести себя по-прежнему. Отсюда могут возникать обиды и конфликты. Один из неизбежных человеческих конфликтов состоит в том, что когда мужчина достигает среднего возраста и приобретает высокий социальный статус, он становится более привлекательным для молодой женщины, в то время как его жена для которой физическая привлекательность гораздо более важна чувствует, что она стала менее привлекательной для мужчин.
Когда все дети пошли в школу, она чувствует что должна как-то изменить свою жизнь. Теперь когда у нее есть свободное время она может вспомнить что в юные годы она хотела сделать карьеру, например, но сейчас она может испытывать неуверенность в своих способностях. Культуральная предпосылка состоящая в том, что быть домохозяйкой и матерью недостаточно превращается в проблему по мере того как подросшие дети нуждаются в матери все меньше и меньше. Время от времени она начинает чувствовать, что она тратит свою жизнь понапрасну и ее социальный статус понижается в то время как социальный статус ее мужа повышается.
К этому моменту своего совместного существования супруги уже решили много проблем и выработали довольно устойчивый и часто ригидный и повторяющийся способ взаимодействия друг с другом. Стабильность в семье поддерживается к этому времени с помощью сложных стереотипов взаимодействия используемых как для разрешения проблем, так и для избегания столкновения с ними. По мере того как дети подрастают и семья подвергается изменениям, отработанные стереотипы могут становиться неадекватными и в связи с этим возникают кризисы. Иногда это выражается в интенсификации проблемного поведения такого, например, как пьянство или жестокость по отношению к супругу и это достигает нетерпимого уровня. И тогда один из супругов или же оба начинают чувствовать что если когда-либо они хотят быть менее несчастными, то они должны расстаться прямо сейчас, не дожидаясь когда дети вырастут.
Зрелые годы брака склоняют супружескую пару к решению вопроса о том, стоит ли им и дальше оставаться вместе или каждому идти своей дорогой. Этот период когда дети реже бывают дома заставляют родителей еще раз осознать что в конце концов все дети покинут дом и они останутся наедине друг с другом. Во многих случаях супруги решают жить вместе и дальше только для блага детей и по мере того как они видят что дети взрослеют и момент расставания с ними приближается, они вступают в мир супружеских мучений.
В этот период могут возникать очень сильные напряжения в отношениях между супругами и даже разводы несмотря на то, что многие кризисы семья преодолела благополучно. Большинство кризисов семья переживает тогда когда кто-то вступает в семью или же покидает ее. В зрелый же период семья не меняет своего состава, но в каком-то смысле он все же меняется так как дети взрослеют.
Подростковый кризис можно рассмотреть как внутрисемейную борьбу за поддержание прежнего иерархического порядка. Например, мать может выработать определенные способы общения с дочерью как с ребенком, вместе с тем, у нее могут иметься стереотипы взаимодействия с женщинами, как с соперницами. Когда же дочь подрастает и может представлять собой женщину-соперницу, устойчивое отношение матери к дочери нарушается. Отец ощущает себя между взрослой дочерью и женой как в ловушке. Подобный конфликт возникает тогда, когда мальчик превращается в молодого мужчину и отец должен взаимодействовать с ним и как со своим сыном, но и как со взрослым мужчиной. Возникающие в целях стабилизации системы семьи симптомы могут возникнуть как у родителей, так и у детей, но данный конфликт гораздо чаще, чем в другие периоды, возникает именно благодаря проблемам, существующим в отношениях между супругами.
Разрешить проблему, возникшую на зрелых стадиях брака, гораздо труднее, чем в ранние годы брака, когда молодая пара еще нестабильна и находится в процессе создания новых стереотипов взаимодействия. В зрелый период стереотипы коммуникации сформировались и стали привычными. Очень часто супружеская пара испытывает новые способы согласования различий и возвращается к старым стереотипам, несмотря на то, что они неудовлетворительны. Один из типичных способов стабилизации брака заключается в использовании детей как средства коммуникации. В этом случае кризис возникает тогда, когда дети покидают дом и супруги остаются наедине друг с другом.
Отлучение родителей от детей.
Представляется, что когда взрослые дети начинают покидать дом, каждая семья испытывает кризис, и последствия этого кризиса разнообразны. Часто супруги переживают этот период очень тяжело, но по мере того, как супруги вырабатывают новые способы взаимодействия друг с другом, семейная жизнь нормализуется. Они успешно разрешают свои конфликты и позволяют детям выбирать себе партнеров и карьеру. Сами же они начинают осваивать роли бабушек и дедушек. В семьях, где имеется только один родитель, он может ощущать уход ребенка как начало одинокой старости, но эту потерю можно успешно пережить и найти в жизни новые интересы. Пройдет ли этот процесс отлучения нормально или нет, зависит, с одной стороны, как от серьезности проблем, актуализирующихся в этот период, так и от качества помощи, которая может быть оказана.
Во многих культурах отлучение детей от родителей и родителей от детей сопровождается церемонией, которая определяет ребенка как только что созданного взрослого. Такая инициация дает ребенку новый статус и требует от родителей нового отношения к нему. В семьях американского среднего класса такая четкая демаркационная линия отсутствует, в культуре нет способа констатации факта, что подросток превратился во взрослого человека. Школьный выпускной вечер в какой-то мере выполняет такую функцию, но чаще всего это ведь только промежуточная ступень и дальше следует поступление в колледж, а во время учебы в колледже родители продолжают поддерживать детей. И даже брак в тех случаях, когда родители продолжают поддерживать молодую семью, не является констатацией факта расставания детей и родителей и не является церемонией, завершающей отлучение детей от родителей.
В некоторых семьях конфликт достигает максимальной остроты, когда самый старший ребенок покидает родительский дом, в то время как в других семьях обстановка становится все хуже и хуже по мере того, как уходят все более младшие дети. В иных же семьях конфликт достигает максимума перед тем моментом, когда должен оставить семью самый младший ребенок. Во многих случаях родители, которые успешно расставались со многими детьми вдруг, начинают ощущать напряжение, когда критического возраста достигает определенный ребенок. В таких случаях оказывается, что этот ребенок играл в семье особо важную роль. Возможно, именно через этого ребенка родители общались друг с другом, либо же забота о нем и любовь к нему сплачивала их.
Проблема супругов в этот период может состоять в том, что после ухода детей они обнаруживают, что им нечего сказать друг другу и ничего общего у них больше не осталось. В течение многих лет они не говорили друг с другом ни о чем, кроме детей. Иногда супруги начинают спорить с о том же самом, о чем спорили, когда дети еще не родились. Поскольку эти проблемы не были решены, а были отложены так как родились дети, они снова выплывают на поверхность. Часто такой конфликт приводит к тому, что супруги разъезжаются или разводятся, и постороннему наблюдателю это может показаться трагичным. Если же конфликт очень глубок, могут случиться также попытки убийства или самоубийства.
Представляется, что люди чаще всего сходят с ума — заболевают шизофренией — где-то в возрасте около 20 лет, то есть тогда, когда им предстоит покинуть дом и тогда, когда семья дезорганизована. Юношеская шизофрения и другие тяжелые нарушения психики могут представлять собой способ разрешения семейной проблемы на этой стадии жизни. Когда ребенок и родители не могут более выносить изоляцию друг от друга, тогда опасная изоляция может быть устранена, если с ребенком начнет происходить что-то плохое. Становясь социально неприспособленным, благодаря болезни, ребенок остается в кругу семьи. Родители могут продолжать использовать ребенка как источник несогласия и наоборот, совместной заботы, и необходимость взаимодействовать друг с другом непосредственно отпадает. Ребенок может продолжать участвовать в треугольнике в борьбе между родителями, предлагая себя и свою «психическую болезнь», в качестве оправдания всех трудностей.

Когда родители приводят подростка или юношу к психотерапевту, он может сосредоточиться на нем и предписать ему индивидуальную психотерапию либо госпитализировать его. Если это делается, родители несколько успокаиваются, ребенок же проявляет свою болезнь в более острой форме. Эксперт в данном случае замораживает семью на данной стадии развития, привешивая ребенку ярлык и относясь к нему как к «пациенту». Родители теперь не должны разрешать свой конфликт и переходить на следующую стадию развития своего брака. Ребенок также не должен более искать устанавливать близкие взаимоотношения с кем-либо вне семьи. Если психотерапевт это сделал, то ситуация остается стабильной до тех пор, пока ребенку не становится лучше. Если он становится более нормальным и серьезно угрожает родителям тем, что собирается выйти замуж или преуспеть в том, чтобы содержать себя материально, семья еще раз оказывается на стадии, когда ребенок должен покинуть дом и таким образом конфликт возникает снова. Реакция родителей на этот новый кризис состоит в том, чтобы прекратить индивидуальную психотерапию или же снова госпитализировать его из-за рецидива и семья снова стабилизируется. По мере того, как этот стереотип повторяется, ребенок становится «хронически больным». Часто психотерапевт воспринимает проблему, как состоящую в борьбе ребенка против родителей и отождествляется с ребенком, который, по их мнению, является жертвой, чем создают дополнительные трудности для семьи. сохраняя точно такой же взгляд на семью, врач в больнице иногда советует молодому человеку покинуть семью и никогда более с родителями не встречаться. Такой подход всегда терпит неудачу, ребенок снова срывается и продолжает свою карьеру хронически больного.

Хотя мы не знаем точно, как происходит нормальное расставание взрослого ребенка с родителями, дело выглядит так, что он проигрывает, если оказывается на одном из двух полюсов. Если он покидает семью и пытается сделать это навечно, так, чтобы никогда не видеть родителей снова, его жизнь обычно складывается плохо. Если же в нашей культуре он остается с родителями и позволяет им управлять своей жизнью, жизнь его также складывается плохо. Он должен отделить себя от своей семьи и вместе с тем продолжать оставаться связанным в нею. Большинство семей оказываются в состоянии поддерживать подобное равновесие и именно к этой цели стремится современный семейный психотерапевт.
Семейный психотерапевт, к которому приводят декомпенсированного юношу, не воспринимает его как основную проблему, он видит всю семейную ситуацию в целом. Его цель заключается отнюдь не в том, чтобы сплотить родителей и детей и сделать так, чтобы они понимали друг друга. Он рассматривает себя как организатор церемонии инициации, взаимодействуя с семьей таким образом, чтобы ребенок в конце концов присоединился к миру взрослых, а родители научились относиться к нему и друг к другу иначе. Если психотерапевт освобождает ребенка от семьи и разрешает конфликты, которые возникли по поводу расставания, ребенок расстается со своими симптомами и получает свободу, для того, чтобы идти своим собственным путем.
Когда ребенок покидает дом и начинает создавать собственную семью, его родители должны претерпеть одно из крупнейших изменений в жизни — они должны стать бабушками и дедушками. Иногда они оказываются совершенно к этому не подготовленными, если, например, их дети не выполнили соответствующих брачный ритуал. Родители должны научиться тому, как стать хорошими бабушками и дедушками и создать способы участия в жизни детей, и справиться с той ситуацией, согласно которой они должны оставаться дома только вдвоем. Часто именно в этот период они должны пережить потерю своих собственных родителей.
Изучая семью, мы поняли, что ее развитие представляет собой естественный процесс, благодаря которому трудности разрешаются в той мере, в какой они возникают. Например, возьмем рождение внука. Однажды одна мать пошутила, что она рожает все новых и новых детей для того, чтобы характер самого младшего не испортился. Очень часто матери слишком вовлечены в отношения с младшим ребенком, когда он достигает критического возраста и должен покинуть дом. Если в этот момент у старшего ребенка рождается свой ребенок, ее внук, то это ее может освободить эмоционально от ее младшего и облегчить ее переход на стадию становления бабушкой. Если посмотреть на естественный процесс развития семьи именно с этой точки зрения, то станет ясна важность поддержания связи между поколениями. Если молодые люди прерывают контакты со своими родителями, они лишают своего ребенка бабушек и дедушек, и затрудняют своим родителям переход на более поздние стадии в их жизненном цикле. Каждое поколение зависит от всех других поколений, и эти связи очень многообразны. Мы начали понимать это, наблюдая распад семьи, прерывание связи между поколениями в наше динамичное время. (Концепция Эриксона, касающаяся важности непрерывности семейной жизни, наиболее ясно отражается в том, как он разрешает проблемы расставания молодых людей со своими родителями и установления между ними новой связи. Это описано в главе 8).
Пенсия и старость.
Когда родители расстались со своими детьми и установили с ними новые связи, часто наступает период относительной гармонии, который может продолжаться и после ухода мужа на пенсию. Однако, иногда уход мужа на пенсию может усложнить их совместное существование, будут находиться теперь наедине друг с другом в течение 24 часов в сутки. Нередко после ухода мужа на пенсию у жены развиваются симптомы болезни и психотерапевт тогда должен скорее помочь паре в поисках более приятных способов взаимодействия друг с другом, нежели сосредоточиваться на проблеме, считая, что она заключается только в жене.
Несмотря на то, что индивидуальные эмоциональные проблемы пожилых людей могут иметь различные причины, одной из наиболее частых причин является мотив защиты кого-либо. Например, если у жены появляется такой симптом, как невозможность открыть глаза, то ее проблема диагносцируется как истерическая. Внимание сосредоточено на ней и на той жизненной стадии, на которой находится лично она. С семейной точки зрения ее симптом можно воспринять как способ поддержки мужа в период кризиса. Проблема возникла тогда, когда муж ушел на пенсию и ощущал, что если раньше он жил активной жизнью, помогая другим, то теперь его как ненужный предмет за ненадобностью отложили на полку. Теперь же, когда его жена заболела у него появилась полезная функция — он должен был теперь помочь своей жене выздороветь. Он водил ее от врача к врачу и заботился о том, чтобы она жила нормально, даже будучи слепой. Это стало очевидным тогда, когда жена стала поправляться, а у него начала развиваться депрессия. Он снова ожил только тогда, когда у нее случился рецидив. Поддерживающая функция проблемы или болезни, очевидная на любой стадии семейной жизни, равно важна и тогда, когда супруги на склоне своих лет остаются наедине друг с другом.
Со временем, конечно, один из супругов умирает, а другой остается один и вынужден искать новые способы связи со своей семьей. Иногда старый человек может отыскать себе полезную функцию, иногда же, особенно теперь, он оказывается просто лишним для представителей молодого поколения. На этой стадии семья сталкивается с трудной проблемой ухода за старым человеком или же с проблемой выселения его в дом для престарелых, где за ним будут ухаживать другие. Это тоже кризисная точка и не все семьи проходят через нее гладко. Однако отношения молодых к своим старым родителям становятся моделью того отношения, которое ждет их в старости со стороны своих детей, так жизненный цикл семьи продолжается бесконечно.
ГЛАВА 3. ПЕРИОД УХАЖИВАНИЯ: ИЗМЕНЕНИЕ МОЛОДОГО ВЗРОСЛОГО.

Когда молодой человек или юноша становится взрослым, он оказывается включенным в сложную сеть социальных связей и это требует от него разнообразных способов поведения. Основная задача в это время — преуспеть в ухаживании. Успех здесь зависит от многих факторов: молодые люди должны преодолеть неадекватности в своем поведении, они должны уметь объединяться с людьми своего возраста, они должны также достичь к этому времени адекватного социального статуса, они должны обрести независимость от своих родителей и им нужно общество достаточно стабильное, чтобы позволить им завершить процесс ухаживания. В этот период у молодого человека могут возникать многие проблемы и психотерапевт может помочь разрешить некоторые из них.
Трудности, с которыми в этот период может столкнуться молодой человек, проявляются по разному. Может появиться, например, озабоченность по поводу минимальных физических недостатков, неловкость поведения, нарушение процессов мышления, страх открытого пространства, страх перед общением с противоположным полом и так далее. Эти трудности могут выполнять различные функции. Если молодой человек еще не освободился от своей родительской семьи, возникающие проблемы приводят к тому, что он терпит неудачу на работе и при выборе партнера противоположного пола, что заставляет его снова вернуться в родительскую семью. Этот аспект проблемы будет обсуждаться в главе восьмой. Иногда трудности связаны не с родительской семьей, а с общением со сверстниками. Вне зависимости от того, какую функцию выполняет проблема, цель психотерапии заключается в том, чтобы помочь молодому человеку пройти стадию ухаживания и вступить в брак. Это не означает, что каждый обязательно должен вступать в брак, или же, что если кто-то не вступает в брак, то это ненормально. Но многие молодые люди, которые обращаются за помощью, имеют в виду, обращаясь к психотерапевту, именно эту цель.
Серия случаев, которую мы здесь вам предлагаем, должны проиллюстрировать подход Милтона Эриксона к разрешению некоторых проблем молодых людей, находящихся на этой стадии своего индивидуального развития. Молодых людей, обращающихся за помощью в этот период, можно разделить на две группы. Первая группа это те, которые только начинают выпадать из нормального потока жизни, и вторая это те, которые уже стали периферическими особями и представляют собой, без всякого сомнения, социальных дивиантов. Независимо от того, к какой группе принадлежит молодой человек, Эриксон стремится вернуть его к работе и любви. Обычно он никогда не говорит с ними о их прошлом и не помогает им понять причину их затруднений. Его общий подход состоит в том, чтобы принимать способ поведения молодого человека, вместе с тем побуждая его к таким мыслям и действиям, которые могли бы привести к изменению. Конкретные приемы, которые использует Эриксон в каждом отдельном случае, крайне разнообразны и это позволяет ему оставаться открытым по отношению к каждому новому пациенту, изобретая в каждом случае все новые способы вмешательства. В одном случае он может использовать гипноз, чтобы изменить течение мыслей, в другом он может сосредоточиться на том, чтобы довести проблему до абсурда, и в третьем он может предписать пациенту совершение каких-то весьма специфических действий. Однажды к нему обратился молодой человек, страдающий астмой. Он находился в сильной эмоциональной зависимости от своей матери. «Это бедный больной маменькин сыночек, — сказал Эриксон, — а она милая мама, которая может принести ему бутерброд, стакан воды, салфеточку. Я настоял на том, чтобы молодой человек поступил на работу в банк. Он совершенно не интересовался банковским делом. Затем я встречался с ним периодически, сначала один раз в неделю, затем — один раз в две недели, а потом — один раз в три недели. Каждый раз я спрашивал его о какой-либо детали банковского дела, зная, что он на этот вопрос ответить может. Ему очень нравилось рассказывать мне об этом. Каждый раз, когда он делал на работе какую-либо ошибку, я интересовался той процедурой, с помощью которой ошибка была исправлена. Но я никогда не спрашивал о том, как и почему была совершена ошибка. Как была исправлена ошибка, и как вел себя и как действовал человек, который помогал тебе исправить ошибку? Через некоторое время он стал относиться к банковскому делу прямо-таки с энтузиазмом, рассматривая его как очень приятный способ заработать деньги, чтобы в дальнейшем иметь возможность платить за обучение в колледже. До этого момента он в колледж не собирался. Свою астму он воспринимал теперь как недоразумение, и всю свою энергию он вкладывал теперь в подготовку к учебе в колледже».
Работая с молодыми людьми, Эриксон обычно не интерпретировал их страхи и не фиксировался на них. Он сосредоточивался на том, чтобы произвести изменения и расширить мир молодого человека, а не на том, чтобы дать ему знания о его недостатках. Его подход предполагает действия, влекущие за собой изменения.
Чтобы преуспеть в работе и ухаживании молодой человек должен быть географически мобильным. Если кто-то не может перемещаться с места на место или входить в определенные здания, то он будет социально неполноценным в наш мобильный век. Представляется, что только человеческое существо может определять публичное пространство как беспредельное. Иногда страх находится в определенной области пространства определяют как фобию, но Эриксону такое определение на нравилось. Например, рассказывая о молодом человеке, выполнявшем работу гораздо ниже своих способностей, передвигавшемся только по тихим улицам и не способным посещать многие публичные места, Эриксон сказал: «Почему мы должны трактовать это как страх перед определенными областями и зданиями? В данном случае молодой человек последовательнейшим образом избегает женщин, и, имея такую мать, он имеет причину поступать таким образом. Я ничего не сказал ему о страхе, который он испытывает перед женщинами. Я проявил интерес к его телу и обсудил с ним подробно, какую квартиру должен иметь мужчина, имеющий такую мускулатуру, и силу, и мозг, какие имеет он. Он переехал на другую квартиру и стал жить отдельно от матери. Мы обсуждали его бицепсы и другие мышцы, и он не мог не начать гордиться также и тем, что было между ними. По мере того, как изменялся к лучшему его образ самого себя, менялось его поведение. Зачем мне было ему говорить, что он боялся женщин? Он больше их не боится. Он женился». Вот еще один пример, как Эриксон действовал в случае ограничения свободы передвижения клиента в пространстве. Один молодой человек не мог переходить через дорогу и это касалось только определенных улиц, а также он не мог входить в определенные здания без того, чтобы сразу же вслед за этим не терять сознания. В особенности это касалось одного ресторана, здесь мы его назовем «Звонкий петух». Он избегал и многого другого, включая женщин. Доктор Эриксон рассказывает:
«Я пришел к выводу, что могу разрешить проблему этого молодого человека, связанную с посещением этого ресторана, и тем самым могу помочь ему преодолеть и другие страхи, в особенности страх перед женщинами. Я просил его, как бы ему понравилось посещение этого ресторана, и он ответил, что как только он туда войдет, он обязательно потеряет сознание. Затем я описал ему разные типы женщин: молодую наивную женщину, разведенную, вдову и пожилую женщину. Они могли быть привлекательными или не привлекательными. И я спросил его о том, какая из этих женщин была бы для него наиболее непривлекательной. Он сказал, что о молодой наивной девушке не может быть и речи, на самое неприятное, что он мог бы себе вообразить, это обед с привлекательной разведенной женщиной.
Я сказал ему, чтобы он собирался повести мою жену и меня в «Звонкий петух» пообедать и предупредил его, что с нами будет кое-кто еще. Это может быть, сказал ему, молодая девушка, разведенная женщина, вдова или пожилая женщина. Он должен был заехать за мной во вторник в семь часов. Я сказал, что машину поведу я, поскольку не хочу, чтобы он был за рулем в тот момент, когда он начнет терять сознание. Он приехал в семь часов и я заставил его ждать в напряжении пока «этот кое-кто еще» не прибыл. Конечно я пригласил зайти к нам к 7-20 очень привлекательную молодую разведенную женщину. Она была из тех очаровательных людей, с которыми очень легко общаться, и когда она зашла, я попросил его представиться. Он справился с этим и я рассказал этой женщине о наших планах. Этот молодой человек, сказал я, собирается пригласить нас пообедать в «Звонком петухе».
Мы сели в мою машину, доехали до ресторана и я поставил машину на стоянку. Выходя из машины я сказал молодому человеку: «Вот площадка усыпанная гравием, довольно хорошее место, чтобы упасть и потерять сознание. Предпочтете ли вы это место или найдете лучшее?» Он ответил: «Я боюсь? что это случиться, как только мы подойдем к входной двери». Мы почти дошли до двери, когда я сказал: «Вот хорошая пешеходная дорожка, но если вы упадете здесь, то здорово расшибете голову. Может все-таки там?» Заставляя его отвергать мои предложения одно за другим, я не давал ему возможности выбирать такое место, где бы ему захотелось упасть. Он не упал в обморок. Он сказал: «Не могли бы мы занять столик, который бы стоял близко у двери?» Я ответил: «Мы сядем за тот столик, который выберу я». Мы прошли через весь зал в дальний угол, где было небольшое возвышение на котором стоял столик. Разведенная женщина села за мной и в ожидании официанта она, моя жена и я вели оживленный разговор, совершенно непонятный для молодого человека, и при этом смеялись от всей души. У этой женщины была степень кандидата наук и мы обсуждали вещи, которые были определенно выше понимания этого молодого человека и звучали для него весьма загадочно.
Мы втроем чувствовали себя прекрасно, молодой же человек был определенно не в своей тарелке и с каждым моментом ему становилось все хуже и хуже. К нашему столу подошла официантка, а я начал с ней ссориться. Это была очень шумная ссора, в конце концов я потребовал хозяина ресторана и когда он подошел, я начал ссориться и с ним. Молодой человек был растерян до крайности. Ссора достигла кульминации, когда я потребовал провести меня в кухню. Когда мы там оказались, я объяснил ситуацию так, что я разыгрываю моего друга и попросил их помочь. Официантка начала почти швырять новые блюда на стол. Когда молодой человек съел обед, я попросил его, чтобы он съел все до конца, доел все кусочки на тарелке. Ко мне присоединилась и разведенная женщина, комментируя это так: «Хорошо бы вам было прибавить в весе».
Он пережил все это и отвез нас домой. Я слегка подтолкнул молодую женщину и она сказала: «Вы знаете, у меня сейчас появилось настроение потанцевать». Молодой человек едва-едва умел танцевать, с трудом научившись этому в старших классах школы. И они пошли с ним на танцы.
На следующий вечер молодой человек пригласил своего друга пообедать в «Звонком петухе». После того, что случилось, ему нечего было бояться, любой другой эпизод был бы приятнейшим облегчением. С этого момента у него исчез страх также и перед определенными зданиями и улицами.
В этом случае подход Эриксона заключается в такой организации ситуации, в которой человек заходит туда, куда он боится зайти, но сопутствующих этому поведенческих реакций не возникает. Эриксон вовлечен в ситуацию и управляет ею, проводя психотерапию не в кабинете, а там, где возникает страх. Он заставил молодого человека пережить ситуацию, которую он считал для себя невозможной.
В следующем случае Эриксон использует совершенно другой тип вмешательства. К нему обратился молодой человек, утверждающий, что у него есть только одна проблема. Он мог ездить только по определенным улицам и пределы города покидать не мог. Как только он подъезжал к окраине, он начинал испытывать тошноту, затем следовала рвота, а затем он терял сознание. Если с ним были друзья, то все равно все повторялось то же самое. Если он продолжал ехать за город дальше, он мог на мгновенье очнуться, а затем снова потерять сознание. Эриксон попросил его подъехать в определенное место на окраине города в три часа утра, надев при этом самую лучшую свою одежду. Это была безлюдная дорога, вдоль нее тянулись довольно глубокие канавы. Подъезжая к границе города молодой человек должен был свернуть на обочину, остановить машину, быстро выйти из нее, броситься в канаву и лежать там в течение 15 минут. Затем надо было вернуться в машину, проехать расстояние, равное двум корпусам машины и повторить эти действия. Повторяя это снова и снова, он должен был увеличивать проезд до тех пор, пока он не смог бы проезжать расстояние от одного телефонного столба до другого. Причем, при малейшем появлении каких-либо симптомов, надо было останавливаться и бежать в канаву. Молодой человек последовал указаниям Эриксона и выполнил эту процедуру несмотря на внутренний протест. Потом он рассказывал: «Я проклинал вас за то, что вы заставили меня делать такие идиотские вещи, и чем дальше я продвигался, тем сильнее ярость вскипала во мне. В конце концов я бросил все это и просто поехал, наслаждаясь этим». С тех пор прошло уже тринадцать лет, но никаких проблем с вождением машины у этого человека не наблюдается.
Вне зависимости от того, использует Эриксон гипноз или нет, он обычно заставляет людей вести себя определенным образом. Многие психотерапевты предпочитают не советовать клиентам и не предписывать им определенных действий. Так происходит, в частности, потому, что они боятся, что люди их не послушают. Эриксон же выработал множество способов, для того, чтобы убедить людей сделать то, что он им советует. Однажды он, комментируя это, он сказал: «Пациенты обычно делают то, что я им говорю и делают главным образом потому, что я ожидаю этого от них. Одна пациентка сказала мне: «Вы никогда не делали проблему из того, последую ли я вашему совету или нет. Вы просто ожидаете этого от меня, и делаете это таким образом, что мне просто приходится сделать это. Когда я уклоняюсь и стараюсь избежать выполнения ваших инструкций, я всегда хочу, чтобы вы заставляли меня, но вы всегда прекращали разговор на эту тему. Тогда я начинала усиливать свои попытки заставить вас принудить меня сделать это». Таким образом она могла приблизиться ко мне в плане выполнения предписанного действия.
Вот видите как устроены человеческие существа. Если вы начинаете лишать человека чего-либо, он начинает настаивать на том, чтобы вы ему это дали. Когда я даю пациенту определенную инструкцию, пациент чувствует, что я ему приказываю. Они хотят, чтобы я потерпел в этом неудачу. Когда я перестаю приказывать им, причем делаю это в правильно выбранный момент, они сами замещают меня внутри себя и начинают приказывать сами себе. Но конечно они не осознают, что заменили меня сами». Рассматривая инструктирование пациента таким образом, Эриксон учитывает, что получая инструкции, пациент может стать зависимым от психотерапевта, но нельзя сказать, чтобы он был этим очень озабочен. Если цель состоит в том, чтобы пациент установил адекватные эмоциональные связи с другими людьми, то при этом он становится независимым от психотерапевта. Следующий случай иллюстрирует способ применения Эриксоном директив для решения очень трудной проблемы за очень короткое время.
Однажды к Эриксону обратилась девушка, которой недавно исполнился 21 год. Она хотела бы выйти замуж, иметь свой дом и детей, но она никогда не дружила ни с кем из юношей и чувствовала, что дело это безнадежное и она обречена остаться старой девой. Она сказала: «Я считаю, что я слишком неполноценна, чтобы жить. У меня нет друзей, я одинока и я слишком некрасива, чтобы выйти замуж. Я подумала, что прежде, чем покончить с собой, я могу сходить к психиатру. И я пришла к вам, а если через три месяца ничего не изменится, то это будет конец».
Эта девушка работала секретаршей в строительной фирме и больше никакой жизни у нее не было. С молодыми людьми она никогда не дружила. На работе один молодой человек всякий раз появлялся рядом с ней, когда она ходила к фонтанчику пить, но хотя он ей нравился, она находила его привлекательным, а он оказывал ей достоверные знаки внимания, она игнорировала его и никогда с ним не разговаривала. Она жила одна, ее родителей уже не было в живых.
Девушка была хорошенькая, но она очень хорошо умела сделать себя непривлекательной, ее волосы были секущимися и неровно подстриженными, кофта и юбка не соответствовали друг другу, на юбке была дырка, а туфли были пыльными. Как она считала, основным ее физическим недостатком была щель между передними зубами, и когда она говорила, то прикрывала рот рукой. Щель была не более 1/8 дюйма и не выглядела безобразно. В сущности эта девушка неуклонно сказывалась вниз, замышляла суицид, чувствовала себя совершенно беспомощной и сопротивлялась любым действиям, которые могли бы помочь ей достичь ею же поставленной цели выйти замуж и иметь детей.
Эриксон справился с этой проблемой с помощью двух основных вмешательств. Он предложил девушке, поскольку она все равно скатывалась вниз, испытать на этом пути последний всплеск жизни. Это предполагалось, что она возьмет со своего счета в банке деньги и потратит их на себя. Она должна была пойти в определенный магазин, где консультант помог бы ей выбрать определенную одежду, и в определенную парикмахерскую, где ей бы сделали красивую прическу. Девушка с готовностью приняла это предложение, поскольку она собиралась делать не за тем, чтобы изменить и улучшить свою жизнь, а затем, чтобы после всего этого совершить суицид.
Затем Эриксон дал ей следующее задание. Дома, в ванной комнате она должна была тренироваться, чтобы в конце концов научиться плевать водой через цель между зубами на расстояние шесть футов, причем с большой точностью попадая в цель. Она нашла задание глупым, но сама по себе абсурдность его привела к тому, что она пришла домой и начала добросовестно тренироваться.
Когда девушка оделась как следует, начала выглядеть привлекательно и научилась плевать водой через щель между зубами довольно метко.
Эриксон дал ей следующую инструкцию. Он предложил, чтобы в следующий понедельник она пошутила следующим образом. Когда тот молодой человек приблизится к фонтанчику, вместе с ней, она должна была набрать полный рот воды и плюнуть в него. Затем она должна была повернуться и бежать, но не просто бежать, а бежать прямо на него, а затем от него со всех ног до конца коридора.
Сначала девушка отвергла все это как невозможное. Затем она стала воспринимать это как забавную, но грубую фантазию. Наконец она решила сделать это. Ведь она находилась в том настроении, которое нужно было для последнего всплеска жизни.
В понедельник она пришла на работу красиво одетой и причесанной. Она подошла к фонтанчику и, когда молодой человек приблизился, она наполнила рот водой и плюнула в него. Молодой человек сказал что-то вроде: «Ах ты, маленькая дрянь!» Это рассмешило ее и она побежала прямо на него, он ее поймал к великому ее смущению, обнял и поцеловал.
На следующий день девушка приближалась к фонтанчику с некоторой дрожью в коленях. Молодой человек выскочил из-за телефонной будки и выстрелил в нее из водяного пистолета. На следующий день они пошли вместе обедать.

Она вернулась к Эриксону и рассказала о том, что произошло. Она сказала также, что ее мнение о себе изменилось и попросила его покритиковать ее. Он это сделал, указывая среди прочего на то, что она хорошо сотрудничала с ним, что раньше она одевалась плохо, а теперь одевается хорошо, и что раньше она думала, что у нее дефект зубов, вместо того, чтобы думать, что это дополнительное достоинство. Через несколько месяцев она прислала Эриксону вырезку из газеты, где сообщалось о ее браке с этим молодым человеком. Через год она прислала фотографию их новорожденного сына.
Такой подход не вписывается в рамки традиционной психотерапии. Он не типичен ни для одной психотерапевтической школы, включая гипнотические школы. Но для Эриксона этот случай очень типичен и я считаю, что данный подход развился на базе его гипнотической ориентации. Точно также, как гипнотизер обычно принимает сопротивление субъекта и даже поощряет его, Эриксон принимает тот способ, с помощью которого девушка взаимодействует с ним и даже поощряет и развивает его, но развивает таким образом, что наступают изменения. Девушка определяла себя как скатывающуюся вниз, приближающуюся к концу жизни. Эриксон принимает и даже одобряет это, добавляя только, что как раз перед самым концом и случаются всплески жизни. Эта девушка была жестока к мужчинам и никогда не предпринимала попыток понравиться им. Эриксон принимает такое поведение и, в соответствии с ним, организует ситуацию у фонтана. Но последствия этой ситуации для девушки совершенно неожиданны. Приемы, с помощью которых он мотивирует ее сделать то, что он хочет и с помощью которых он справляется с ее сопротивлением, характерны именно для гипноза. Однако он привносит сюда социальный контекст. Вместо того, чтобы заставить ее свободно следовать инструкциям, а затем обнаружить, что все произошло само по себе, он организует ситуацию так, что она следует его инструкциям, а затем обнаруживает, что нечто произошло спонтанно, потому что так на все это отреагировал кто-то другой.
Безусловно здесь мы можем обнаружить и другие аспекты, свойственные исключительно Эриксону. Превращение симптома в достоинство для него очень типично, равно как и его постоянная готовность вмешаться, изменить нечто и тут же уйти со сцены, так, чтобы пациент мог развиваться независимо от него, в то время как он продолжает следить за процессом, чтобы быть уверенным в том, что результат устойчив. Типично также использование всех доступных ресурсов, находящихся внутри социальной ситуации клиента. В терапевтическую ситуацию был включен не только парикмахер и модистка, но и тот единственный мужчина, которого девушка имела вблизи себя. Следующий пример иллюстрирует способ использования Эриксоном инструкции для того, чтобы помочь молодой женщине достичь независимости от семьи и от него самого. В ходе психотерапии Эриксон помогает ей пройти через стадию ухаживания к заключению брака.
Эту девушку прислал ко мне врач из соседнего города, ту девушку прислал ко мне врач из соседнего городка, цикл.

Эриксон: Да, и тут бы я хотел спросить ее о бренности жизни, тела и о том, что тело может внезапно и жестоко прекратить свое существование. И об угрозе смерти. Это тело обречено на превращение в прах, и каждый менструальный период приближает ее к смерти, а это очень болезненно.

Интервьюер: Это иной способ восприятия менструации.

Эриксон: Но вы знаете, он работает.

Интервьюер: Да-да, я знаю, но менструация говорит ей также, что она женщина, но не беременна. Я думал примерно об этом.

Эриксон: Вы воспринимаете менструацию в рамках мужского мышления, в рамках биологического мышления.

Интервьюер: А как воспринимает это женщина? В рамках старения?

Эриксон: О чем думает каждая женщина? Когда она достигнет определенного возраста, она перестанет менструировать. И поэтому для нее, как для личности, это совершенно иная вещь. Внутри ее личного пространства менструация представляет собой нечто живое. Вы просто подумайте, как женщина воспринимет свой день рождения, когда ей исполняется 25 лет.

Это не 25-летний юбилей, это юбилей четверть века. А как она чувствует себя по поводу своего 30-летия? Она навсегда прощается с тем временем, когда ей было 20… А эта страшная дрожь при расставании — расставании — с четвертым десятилетием? А 25-летний юбилей — это юбилей четверть века, а этой четверти века придается огромное значение от Аризоны до Массачусетса. Так когда она прекратила менструировать?

Интервьюер: В возрасте 13 лет. Когда ей было 3 года, она потеряла своего отца. Впоследствии, во время бомбежки, она потеряла и отчима, который тогда отправился на фронт. В его отсутствие мать развелась с ним. И тогда у девочки не только прекратились менструации, но и появились приступы головокружения и тошноты по утрам, и это продолжалось в течение многих месяцев. Это выглядело так, как будто она старалась заменить потерянную семью другой, своей собственной. Мне казалось, что ее состояние имитирует беременность.

Эриксон: Она потеряла своего отца, когда ей было 3 года, и отчима во время бомбежки. Если бы ей было три года, она могла бы ждать возвращения отца. А как она могла представить свое состояние в три года?

Интервьюер: Вы бы восприняли ее состояние как регрессию?

Эриксон: Да, потому что в возрасте 3-х лет, как она понимала это в 14 лет, она действительно могла с нетерпением ждать, когда отчим снова придет домой. А сейчас, из-за этой бомбежки, город не функционирует, порядок в доме нарушен, и ее функция тоже нарушена. Она ведь — это часть целого.

Интервьюер: Да, она описывает так, как если бы все перестало функционировать. Может быть, она и не использует этих слов, но смысл ее описаний именно таков. Она перестала ходить в школу, встречаться с подругами, видеть отчима и так далее.

Эриксон: Да, она еще не выросла, чтобы ходить в школу, ее забрали из школы.

Она была слишком маленькой для школы и слишком маленькой, чтобы

менструировать.

Интервьюер: Почему, когда менструации появились снова, они стали болезненными?

Эриксон: Почему бы нам не предположить, что это была закономерная болезненность?

Интервьюер: Что вы имеете в виду?

Эриксон: Первая менструация может появиться легко и естественно. Не вызывая никаких особенных ассоциаций. Таким образом, первая менструация может быть безболезненной. Затем вы прерываете функцию, и через некоторое время она снова появляется неожиданно и внезапно. Потеря функции была очень болезненной. И ее появление может напомнить о той боли, которая была пережита в результате потери любви, и прибавьте сюда еще нормальную мышечную реакцию. Итак, это закономерная болезненность. Вы ломаете руку, ее загипсовывают, постепенно вы привыкаете к гипсу. В один прекрасный момент гипс убирают, но вы стараетесь держать руку в прежнем положении, потому что иначе она болит.

Интервьюер: Да.

Эриксон: Да, это тоже закономерная боль. Боль в неиспользуемом органе. Тем не менее, вы хотите, чтобы ваша рука двигалась нормально, но она у вас болит не от того, что у вас есть конфликты. Почему прерванный менструальный цикл, возобновляясь, должен нести с собой боль? Этот факт уже сам по себе мог испугать ее и поднять вопрос: «Может быть, теперь так будет всегда?» И она начинает ждать болезненных менструаций. Каждый раз она имеет целые месяцы для того, чтобы предвидеть болезненную менструацию и проверить это.

Интервьюер: Я уверен, что это именно то, что она делает: проводит весь месяц в ожидании боли.

Эриксон: Да, каждый раз она имеет еще одно дополнительное доказательство. В беседе с ней я бы задал ей примерно такие вопросы: «Каков именно ваш цикл?»,»Как много прокладок в день вы используете?», «Регулярны ли менструации?»,»Начинаются ли они обычно по утрам?», «Может, они начинаются днем или ночью?», «Или же тут нельзя обнаружить никакой закономерности?»

Интервьюер: Обычно регулярно и по утрам.

Эриксон: Я бы обратил особое внимание на вопрос: «Сколько прокладок?» Ведь это очень-очень интимный вопрос. «Промокают ли прокладки насквозь?» «Или же вы меняете их как только они становятся влажными?» Она уже сказала, что менструации регулярны и начинаются по утрам. «А что бы вы почувствовали, если бы менструация началась днем и раньше того срока, чем вы ожидали? А если не утром, а ночью? Что бы вы тогда почувствовали?» Первое, что я хотел бы здесь сделать, это изменить время появления симптома.

Интервьюер: Вы считаете, что если вы измените время, та вам удастся сделать что-либо с болью.

Эриксон: Если мне удастся сделать это со временем, тогда боль перестанет быть ожидаемым событием. Неожиданное событие безболезненно, поскольку появляется внезапно. Затем вы должны укрепить эту идею в ее сознании. В данный момент она будет слишком занята вопросами типа «Сколько прокладок?», «Промокают ли они у вас насквозь?». Поэтому внушения, касающиеся перемещения симптома во времени, до ее сознания не дойдут.

Интервьюер: Станут ли внушения более эффективными оттого, что они пройдут мимо ее сознания?

Эриксон: Она находится на таком расстоянии от вас, что может свободно вас слышать — она слышит все, что вы говорите — она пришла затем, чтобы говорить с вами — она собирается слушать, используя для этого как сознание, так и подсознание. А вы просто отдаете себе отчет в том, что это так. «А что вы почувствовали бы, если бы менструация началась неожиданно — ночью?» Заметьте, что я использую здесь слово «чувствовать», чувствовать можно не только боль.

Интервьюер: Да-да, я понимаю.

Эриксон: Итак, я ей заменил чувство боли, которое возникало как реакция на менструацию, другим чувством. А сейчас давайте займемся общим подходом к болезненным менструациям. Многие врачи и психотерапевты совершенно не учитывают права пациента. И они стараются избавить девушку от болезненности менструаций, не давая ей ничего взамен. Если какая-то девушка приходит ко мне и просит избавить ее от боли при менструации, я четко ей объясняю, что она хочет избавиться от боли при менструации, насколько она сама об этом знает. Несомненно, в ее жизни могут возникнуть обстоятельства, когда она будет нуждаться в этом болезненном периоде. Возможно, ей понадобится уклониться от какого-либо мероприятия, и тогда она сможет использовать этот аргумент. Быть может, ей понадобится отложить экзамен. Или же ей захочется иметь дополнительный выходной день. Так что на это можно посмотреть вполне реалистично. Она хочет избавиться от боли, а боль ей удобна. Бессознательное гораздо более разумно, чем сознание. К вам приходит девушка, просит избавить ее от боли при менструации, и вы жизнерадостно внушаете ей, что она свободна, а ее бессознательное знает, что проблемы-то вы не поняли. В данный момент вы говорите ей как менструирующему существу, что она может быть свободной от боли, но она твердо знает, что она собирается выходить замуж, беременеть и, таким образом, прерывать свой менструальный цикл и что, таким образом, ни одно из ваших внушений не сформулировано таким образом, чтобы соответствовать и новой последующей истории с менструацией.

Она отвергает предложенное вами избавление от боли, поскольку вы не учли естественный ход событий. Ее подсознание остро осознает это и просто смеется над вами, потому что вы предположили, что ее менструальный цикл никогда не прервется. Но он прервется. Она может заболеть. Может быть, она уже когда-то болела, и болезнь нарушила регулярность менструации. Ее бессознательное, обратившись к вам за помощью, хочет, чтобы вы рассматривали ее как индивида, который встретится в жизни с такими-то и такими-то вещами. Если вы даете ей право на болезненную менструацию как на способ сообщения мужу того факта, что она хочет иметь новую шубу, то вы даете ей право на то, чтобы сохранить эту боль, равно как и на то, чтобы избавиться от нее. Теперь это дело ее собственного выбора, вы ничего не отбираете у нее насильно, ничего такого, что она считала бы своим. Вы просто предлагаете ей возможность устранения боли, если это в данной ситуации удобно, либо сохранение ее, если она сейчас нужна. Тут дело обстоит точно так же, как и тогда, когда вы побуждаете их скрывать.

Интервьюер: Но ведь все это верно относительно большинства симптомов, не так ли? Это верное отношение к симптомам.

Эриксон: Это верное отношение к симптомам. Вот пациентка, женщина 30 лет, которая сосет свой большой палец, расцарапывает соски и пуп до тех пор, пока там не появятся царапины. Она делает это с детства. Она хотела прекратить это, поэтому обратилась к психотерапевту. Я сказал, что я не буду проводить с ней психотерапию, я просто вылечу это меньше, чем за 30 секунд. Она знала, что это невозможно. Но она хотела знать, как я это сделаю за 30 секунд, и я сказал ей, что все, что она должна будет делать, это говорить «да». И она знала, что это ничего не изменит. «Говорить «да» и иметь в виду «да»«. «В следующий раз, когда вы хотите почесать соски, я хочу, чтобы вы сделали это. Вы придете ко мне в кабинет, откроете грудь и сделаете это. Сделаете ли вы это?» Она сказала: «Да». А затем добавила: «Вы знаете что, никогда этого не сделаю. Никогда не буду». И она имела в виду: «Я никогда не сделаю этого». Она говорила о том, что никогда не сделает этого у меня в кабинете.

Интервьюер: Да.

Эриксон: «Да, конечно, вы никогда не сделаете этого». Ее бессознательное знало, о чем идет речь, и переместило всю интенсивность в отрицание.

Интервьюер: Возвращаясь в образу собственного тела и к нашей пациентке, что вы делаете тогда, когда приходите к выводу о дефективности образа собственного тела?

Эриксон: Что я делаю? Девушка пришла ко мне потому, что она была очень нервной, пугливой, тревожной, неуверенной в себе. Она не любила людей, и люди не любили ее. Она была настолько стеснительна, что с трудом выходила из дома. Она боялась людей, и если она обедала в ресторане, то покупала газету, чтобы скрыться за ней. Домой она возвращалась парковыми аллеями, чтобы ее увидело поменьше народу. Она всегда ходила в самые дешевые рестораны, чтобы люди могли смотреть на нее и презирать ее. Ну, и кроме этого, она совсем не стоила того, чтобы на нее смотреть. Я заставил ее нарисовать свой портрет, как бы проверяя ее способности к рисованию. Вот ее портрет, видите?

Интервьюер: Ничего не понятно. Простое собрание частей.

Эриксон: В конце терапии она нарисовала свой портрет в полный рост в обнаженном виде. Сначала она нарисовала голову, а потом все остальное.

Интервьюер: А что же вы делали в период между первым и вторым рисунком? Каков способ преодоления дефективного образа собственного тела?

Эриксон: Сначала я спросил ее о том, действительно ли она хочет, чтобы я проводил с ней психотерапию. Будет ли она сотрудничать со мной в процессе психотерапии. Она ответила, что у нее нет выбора, и я согласился с ней. И она действительно не имела выбора, но другого психотерапевта выбрать вполне могла, но если уж она пришла ко мне, т.е. совершила первый, самый трудный шаг, то попытка поменять психотерапевта означала бы, что этот самый первый трудный шаг ей придется делать заново. Это убедило ее в том, что она должна остаться у меня.

Интервьюер: Я понимаю.

Эриксон: Она не осознавала, что я поставил преграду ее возможным попыткам уйти от меня. Но этот барьер был поставлен, и я сказал ей, что психотерапия будет направлена на все ее функции как индивида, что предполагало не только то, как она работает и ходит по улицам, , но и то, как она ест, спит и отдыхает. Что предполагает еда? Еда предполагает последующую уринацию и дефекацию. Попытайтесь-ка есть, не делая этого. Каждый ребенок знает, что человек ест и раньше или позже он должен сходить в туалет. Это одна из самых фундаментальных вещей, и вы всегда помните об этом. Я дал ей понять это на примере еды.

Таковы и все ее функции как индивида. Не личности, а индивида. Индивид, который ест, спит, работает, отдыхает, и это включает в себя все. Я хочу знать все, что вы можете мне сказать. И все, о чем я только могу подумать.

Интервьюер: Это очень хитрая фраза, не так ли? Вы бы хотели знать все, что она может сказать вам. Это пугающее утверждение, но опасность тут же устраняется.

Эриксон: И обо всем, о чем я мог подумать, — а я могу осмелиться подумать о множестве вещей. В действительности это означало для нее, что ничего, абсолютно ничего не будет сюда включено. Будет включено все — все, о чем она сможет рассказать, и все, о чем я могу подумать. Но я врач, и я действительно могу подумать, и я действительно знаю. И все-таки это сказано так мягко. И каждый бит информации должен был быть выложен прямо здесь и сейчас. Первое, что меня интересовало, это было ее отношение к своей внешности, лучший способ рассказать об этом, это сравнить с чем-либо свою внешность. «Ну, — сказала она, — я блондинка». «И у вас, конечно, есть два глаза, два уха, один рот, один нос, две ноздри, две губы и один подбородок. Что же вы думаете обо всем этом? Значит, вы блондинка. А какая именно блондинка?» «Цвета грязной воды, которая остается от мытья грязной посуды». Что вам еще надо? «И у меня кривые зубы, слишком большие уши и слишком маленький нос. Я совершенно обыкновенная девушка, и это все, что я могу сказать». Что же предполагает эта обычность? Когда она перешла от описания своего лица к «совершенно обычной девушке», она описывала себя. Все остальное ее тело скрывалось за выражением «самая обычная девушка». Затем я попросил ее сказать мне, предпочитает ли она принимать ванну или мыться под душем. Я попросил ее подробно рассказать мне, как она заходит в душ, что там делает и чем занимается. Она должна была визуализировать себя — я заставил ее раздеться прямо передо мной, не так ли? Вы знаете, наверное, что очень трудно узнать свой голос, записанный на магнитофонной пленке. Она начинает думать о том, узнала бы она свое голое тело без головы, и снова оказывается голой. «А сейчас я могу сказать вам нечто о вашем теле, о чем вы не знаете, хотя я вашего тела никогда не видел. Вы, без сомнения, совершенно уверены в том, что знаете цвет волос у вас на лобке. Я никогда их не видел и не ожидаю увидеть. Я не думаю, что вы знаете их цвет». «Вот одна вещь, в которой я уверена».

Интервьюер: Это заставит ее не только подумать об этом, но и, прейдя домой, проверить это.

Эриксон: Ее первый ответ был таким: «Естественно, того же самого цвета, что и волосы у меня на голове, цвет грязноблонд». Но при естественной, нормальной пигментации тела лобковые волосы будут немножко темнее, нежели волосы на голове, это я знаю. Следовательно, я могу сказать ей: «Вы говорите, что ваши лобковые волосы того же самого цвета, что и волосы на голове, но я хочу вам возразить». Она проверяет это и обнаруживает, что я прав. Я действительно продемонстрировал, я дал ей шанс поспорить со мной. Я оспаривал ее знания собственного тела. А как же насчет неприличного упоминания мною лобковых волос? Это не предмет спора. Предметом спора является ее знание собственного тела. И она будет доказывать себе, что ничего не знаю, а не что я вторгаюсь в запретную область. Итак, она начинает бороться, и это напрасная борьба. Она не может ли мне сказать, ошибаюсь ли я, или же я прав, не упоминая при этом лобковых волос. «А какого цвета ваши соски? Я хотел бы знать, известно ли вам это». Они никак не могут упустить интеллектуальность предмета спора — «Я хочу знать, действительно ли вам известно». «Естественно, цвета моей кожи». «Не думаю, что это так. Вы вполне можете обнаружить, что их цвет не совпадает с цветом вашей кожи». И вот теперь у нее есть за что бороться, и предмет борьбы чисто интеллектуальный. Она собирается бороться, но это будет борьба на моей территории.

Интервьюер: Да, это так. Но то, что вы были правы относительно цвета лобковых волос, заставит ее еще более ясно осознать, что она была перед вами голой.

Эриксон: О, да. И еще то, что я был прав относительно цвета ее сосков. А когда она скажет мне, что ее бедра слишком широки, я могу дерзко сказать ей: «Вы используете их единственно для сидения». Вы никак не сможете оспорить это без ужасной путаницы в аргументах. Они состоят из мышц и из жира, и о них не принято говорить. Но то, что они могут быть полезными тогда, когда вы поднимаетесь по лестнице…

Интервьюер: И для привлечения мужчин?

Эриксон: Об этом я упомяну позже. Тогда же я скажу ей о том, что разные люди воспринимают одни и те же вещи по-разному. У каких это там африканских женщин есть утиные клювы? Я забыл, как называется это племя. Ну, знаете, эти женщины с торчащими вперед губами, словно утиные клювы, на которые можно поставить тарелочку. «А знаете ли вы, что мужчины этого племени считают этих женщин прекрасными и очень удивляются тому, что американские мужчины считают очень красивыми такие губы, как у вас». Что я сказал?

Интервьюер: Здесь скрыт очень изящный комплимент.

Эриксон: Тут я представляю мужскую точку зрения. Тут нет ничего моего личного.

Интервьюер: Да, вы говорите здесь так обобщенно, как будто это не обязательно ваше суждение.

Эриксон: И это часто делается, если вы проводите краткосрочную психотерапию.

Интервьюер: Мне кажется, что одна из проблем краткосрочной психотерапии состоит в том, чтобы дать пациенту почувствовать, что это не только ваше личное мнение, но что есть и другие люди, которые согласятся с вами, по крайней мере, другие мужчины согласятся.

Эриксон: Совершенно не обязательно другие мужчины будут думать так же, но все они имеют мужскую точку зрения. Мужчина не хочет целовать усы, а женщина часто делает это с удовольствием.

Интервьюер: Ну, тут есть еще изящный поворот: вы делаете ей комплимент за счет ее привлекательных губ, и она может либо отвергнуть его, считая, что вы ошибаетесь, либо принять его, зная, что это ваше личное мнение, но не мнение мужчин вообще.

Эриксон: Это верно. Но хочу преподать ей урок относительно функций тела. «Вы едите — как работает ваш желудок, не нарушена ли его работа?» «Какими именно запорами вы страдаете?» «Хорошо ли вы питаетесь?» «Уважаете ли вы свой желудок, едите ли вы хорошую еду, или вталкиваете в себя все, что попадется под руку?» С помощью такой фронтальной атаки, которой невозможно сопротивляться, вы можете узнать, как она относится к своим гениталиям, груди, бедрам, лодыжкам, коленям, животу. Не слишком ли кривые у нее зубы? Действительно ли они кривые? Как бы мужчина реагировал на ее улыбку, если бы увидел ее? Было бы его зрительное восприятие настолько дефектным, что он увидел бы только два кривых зуба, или же он увидел бы ее губы? Заметил бы ли он ее подбородок, понравилась бы ли ему ее улыбка? Имеет ли он право видеть то, что он хочет видеть? То, что ему нравится видеть? Имеет ли она право сказать: «А сейчас я улыбаюсь, и смотрите на мои кривые зубы»? Может быть, он предпочтет заметить форму и полноту ее губ?

Интервьюер: Вы стараетесь заинтересовать ее возможностью быть привлекательной, не так ли?

Эриксон: Нет. Я хочу, чтобы она осознала, что любой мужчина, который выбирает, может посмотреть на нее и заметить что-то красивое. И мужчины различаются по своим вкусам.

Интервьюер: Я всегда хотел узнать, как вы заставляете пациентов выполнять ваши инструкции. Как вы склоняете их к этому.

Эриксон: Очень часто я вовлекаю их в соревнование. Например, пациентка не справляется с работой и предъявляет все эти обычные жалобы. В первый раз, когда она ко мне пришла, я заметил, что у нее была очень-очень плохая прическа. Она заметила, что я гляжу на ее волосы и сказала: «Не делайте то, что делает мой начальник, он все время говорит мне, чтобы я сделала хорошую прическу, а я и так делаю все, что от меня зависит». Я ответил: «Вы хотите лучше справляться со своей работой, и вы очень стараетесь привести в порядок свои волосы, но я хотел бы знать, насколько сильно вы боитесь выглядеть лучше, чем вы выглядите сейчас?» И я сказал ей, что она сможет ответить на свой вопрос, прейдя домой, приняв душ и вымыв голову. «И вы обнаружите очень много вещей, очень непосредственно касающихся вас».

Интервьюер: И больше вы ничего не уточняли?

Эриксон: Ничего не уточнял.

Интервьюер: И что же она обнаружила?

Эриксон: Впоследствии она рассказала, что она приняла душ, тщательно вытерлась, встала перед зеркалом, взяла ручное зеркальце, чтобы видеть себя сзади, и провела таким образом очень много времени, рассматривая свое тело. Она рассматривала его вопреки тому, что ее начальник был недоволен ее прической. И она ненавидела его, когда он критиковал ее. Чем пристальней она рассматривала себя, на эмоциональном фоне ненависти к своему начальнику, тем больше нравилось ей ее тело.

Интервьюер: Каким-то чудом вам удается превратить сопротивление в соревнование, победа в котором продуктивна для личности, а не деструктивна для нее.

Эриксон: Я всего лишь использую нарциссизм, с которым каждый человек рождается.

Интервьюер: Вы можете вступить с пациентом в такое соревнование, при котором он будет оставаться больным, чтобы оказать вам, что вы неправы, но вы поворачиваете все таким образом, чтобы они доказывали вам, что вы неправы, делая при этом что-то чрезвычайно полезное для себя. Самый интересный вопрос здесь заключается для меня в том, как вы избавляетесь от этиологии.

Эриксон: Этиология — это сложная вещь, и она не всегда связана в разрешением проблемы. Мужчина может пройти через процедуры официальной регистрации брака и вот теперь, когда они провозглашены мужем и женой, он обнаружил, что перестал испытывать всякое удовольствие от сексуальных отношений. Это вовсе не означает, что здесь имеет место единственный специфичный этиологический фактор. Если мы возьмем развитие мальчика. а иногда я описываю этот процесс своим пациентам-мужчинам и, в особенности, женщинам, то в этом процессе развития он должен узнать очень много нового. Он должен обучиться воспринимать ощущения в своем пенисе, эпидерме, крайней плоти, уретре. Мальчик узнает все это, подрастая, и когда он достигает подросткового возраста, он должен обучиться эякуляции и обучиться хорошо. Но после этого ему предстоит еще учиться и учиться, поскольку он должен овладеть очень трудным искусством получать и давать сексуальное наслаждение. Кто же может его этому научить? Тот, кто говорит на его языке. Не на приукрашенном языке для кукол, а на языке голов и секунд. Его беспокоит скорее то, как далеко вы умеете прыгать, чем то, какой цвет кожи сопутствует всему этому. Это чужой язык, угрожающий язык. И вот он отправляется на поиски других мальчиков. Там он получает возможность обучиться, как давать и получать сексуальное наслаждение. Тут они имеют возможность обменяться информацией, хотя бы на самом элементарном уровне. Они сравнивают свои пенисы по длине и по форме, поскольку должны же вы с кем-то идентифицироваться. Мальчики сравнивают свои мышцы. Они спорят о том, кто лучше играет в мяч и у кого сильнее эякуляция. Как далеко ты можешь выстрелить? И при этом они как-то обращаются друг с другом. Как же именно? Иногда мануально. Иногда наблюдая. Иногда слушая рассказы об этом. Может, это гомосексуальная стадия? Или же это фундаментальный элементарный уровень обучения получению и предоставлению сексуального наслаждения? Ведь лучше начинать с кем-то, кто принимает и использует твой язык, нежели с каким-то чужим человеком, который говорит совершенно на чужом языке. У него другое тело, он не умеет играть в мяч и вообще не умеет делать ничего интересного. У него даже нет никаких мышц. Все эти элементы новой информации не появляются отдельно друг от друга.

Мальчик научается, как продуцировать эякуляцию посредством мануальной стимуляции, фрикции и т.д. Он знает о том, что это делают другие мальчики. Но чтобы стать зрелым человеком, стать мужчиной, надо позаботиться и об эмоциональных ценностях. И у него появляются мокрые сны. Поначалу эти сны еще очень смутные. Но он спит спокойно, не прикасаясь к себе, но как реакция на какие-то мысли и чувства у него появляется эрекция и эякуляция. Это мокрый сон. Он должен пройти через достаточное количество, мокрых снов, через достаточное количество эякуляций, чтобы в результате определенных чувств, мыслей и образов у него могла возникать впоследствии правильная эякуляция. Но часто его мать говорит, что он возбуждает себя, и процесс обучения затормаживается. Мокрые сны появляются у мальчика не потому, что он делает это назло своей матери, а потому, что таков процесс его физиологического развития. Определенный элемент физического развития организуется в одно целое с чувствами, воспоминаниями, переживаниями и мыслями. Все это, конечно, очень смутно и расплывчато, но для него жизненно важно. Но сексуальное развитие не осуществляется посредством накопления отдельных новых элементов. Тут должна быть смесь реагирования на мальчиков и присоединения впоследствии реагирования на девочек. Мальчики начинают кататься вместе с ними на роликах, вовлекаясь вместе с ними в приятную ритмическую, физическую активность. Они начинают танцевать с ними, а затем обнаруживают, что с ними можно пойти и в поход. Потом они открывают, что у девочек есть и другие качества, нежели физические, например, некоторые из них прямо-таки преуспевают в математике. Итак, мальчик должен обучиться всему этому на элементарном уровне и, обучившись всему этому и наблюдая за взрослыми, они в конце концов понимают, что такое девочка. И все эти грубые, непристойные разговоры, которые так осуждаются. Они хотят знать о девочках все в самом грубом виде, о их бедрах, грудях, и у них возникает желание ущипнуть их за сосок или же толкнуть в грудь локтем. И это до тех пор, пока они не научатся помочь девочке надеть свитер, а затем провести по груди рукой. Но сначала они толкаются и пихаются локтями и руками. Эта грубость нужна для того, чтобы правильно локализовать грудь. Грубые щипки, шлепки и разговоры. Им не хватает утонченности языка, учитывающего эмоции. А потом — первая любовь. Девочка ставится на пьедестал и обожается на расстоянии, но желания, чтобы она сошла с пьедестала, не возникает, потому что он еще не настолько знаком с противоположным полом, чтобы осмелиться слишком приблизиться к ней. Она странное, чужое существо. И они держат ее на пьедестале, пока она не покажет кусочек плоти. Затем они воздвигают пьедестал для другой девочки, но уже не такой высокий, пока и эта девочка не покажет кусочек плоти. И, наконец, девочки и мальчики встречаются на одном уровне, и теперь они могут, действительно, посмотреть друг другу в глаза. Мальчику теперь не нужно напрягать шею. Но, конечно же, и девочки воздвигают пьедесталы для мальчиков, пока те не покажут кусочек плоти. Все, что делает мальчик, девочка делает тоже, но по-своему. Мальчик должен поразмышлять над тем, что такое поцелуй. Мой сын узнал, что такое поцелуй, когда ему было 11 лет. Это оказалось отвратительным. Он хотел знать, опустится ли он еще когда-нибудь до этого, он вместе с тем отдавал себе отчет в том, что он этого достигнет. А как же мальчики и девочки узнают собственно о сексуальном акте? К этому времени у них имеется достаточно определенное понимание вопроса, и они могут искать дополнительную информацию в книгах или у взрослых людей, которым доверяют. И они могут связывать все это в одно целое и тогда в экспериментировании нет необходимости. Некоторые мальчики просто не могут связать и синтезировать эту информацию в одно целое, и тогда они нуждаются в экспериментировании. Они поднимаются, исследуя тело от шеи вверх и от талии вверх, от талии вниз — в зависимости от, если можно так сказать, вещей морального характера. Некоторые девочки тоже должны экспериментировать, чтобы понять о сексе все, что им нужно.

Кроме всего этого, очень часто вне поля внимания оказываются биологические свойства пациента. Мужчина совершает половой акт с женщиной, и для него это биологически локальное действие. Происходит процесс выделения сперматозоидов и, как только он кончается, организму мужчины эти клетки больше не нужны. Нет цели, для которой он мог бы их использовать. Они полезны организму мужчины только в том плане, что он избавляется от них, помещая их во влагалище женщины. Таким образом, с биологической точки зрения, сексуальный акт является для организма мужчины чисто локальным феноменом, и он может быть осуществлен очень быстро, за несколько секунд. Это просто локальное событие, и избавившись от сперматозоидов, он завершает сексуальный акт. Женщина же, с биологической точки зрения, завершает акт тогда, когда становится беременной. Беременность длится девять месяцев. Затем наступает лактация, и это длится еще шесть месяцев. А затем она должна заботиться о ребенке, учить его, кормить, следить за ним и давать ему возможность развиваться. Таким образом, в нашей культуре женщина завершает сексуальный акт приблизительно через 18 лет. Мужчине же нужно для этого всего 18 секунд. Как устроен организм женщины? Очень немногие люди дают себе труд осознать это — с какой полнотой женский организм вовлекается в половой акт. Когда женщина начинает жить активной половой жизнью и адаптируется к этому процессу, количество кальция в ее костях возрастает. Стопа увеличивается на четверть размера, надбровные дуги слегка расширяются.. Подбородок несколько тяжелеет, нос чуть-чуть удлиняется, меняются также волосы, грудь меняет и размер, и консистенцию. Бедра, бугорок Венеры также меняют свой размер и консистенцию. Несколько меняется форма позвоночника. И все эти глубинные физические и физиологические изменения могут произойти всего лишь за две недели интенсивной половой жизни. Это происходит потому, что ее организм должен приспособиться к тому, чтобы заботиться о новом живом существе, которое будет жить внутри него в течение долгих девяти месяцев. А затем, в течение многих месяцев и лет, все функции ее организма также будут сосредоточены на ее отпрыске. И с каждым ребенком стопы женщины увеличиваются, подбородок тяжелеет и т.д. Каждая беременность приносит эти колоссальные физические и физиологические изменения. У мужчин же в результате половой жизни усы не станут длиннее, количество кальция в костях не увеличится и размер стоп не изменится. Центр тяжести его тела останется на месте. Для него это все исключительно локальное событие. Но для женщины половой акт и беременность влекут за собой колоссальные физические и физиологические изменения. Она должна участвовать в нем как целостное физическое существо. Вот здесь и кроется вся этиология любой частной сексуальной проблемы. Часто предполагается, что причиной появления какого-либо симптома служит какая-то обыкновенная травма. Или же, что открытие себя в процессе терапии изменит личность. Я вижу проблему несколько иначе, и она, по-моему, состоит в том, чтобы преобразовать ситуацию человека таким образом, что он сможет использовать то, что он знает и будет иметь возможность узнать больше о том, что он должен знать для того, чтобы получать сексуальное наслаждение.

Интервьюер: Не считаете ли вы, что исследовать прошлое не особенно важно? В каждом отдельном случае я стараюсь выяснить для себя, как много я должен знать о прошлом пациента, если я провожу с ним краткосрочную психотерапию.

Эриксон: Вы знаете, в июле у меня была пациентка, которая подвергалась психоанализу в течение четырех-пяти лет и ничего от этого не получила. Кто-то из знающих ее людей сказал: «Много ли внимания вы уделяли ее прошлому?» Я ответил: «Вы знаете, я совершенно забыл об этом». Эта пациентка, по моему мнению, была достаточно консервативной личностью. Она страдала от навязчивого стремления к чистоте, и его реализация занимала у нее 20 часов в сутки. В этиологические вопросы я не вдавался, единственный вопрос, который я задал, был таким: «Когда вы заходите в душ и начинаете скрести себя, и делаете это в течение многих часов, скажите мне, пожалуйста, начинаете ли вы это делать с головы, или с пальцев ног, или же с середины тела? Вы моетесь, начиная с шеи и вниз, или же начинаете с ног и продолжаете продвигаться вверх, или же вы начинаете с головы и продвигаетесь вниз?»

Интервьюер: Почему вы об этом спросили?

Эриксон: Чтобы она поняла, что это меня действительно интересует.

Интервьюер: Чтобы таким образом завоевать ее доверие?

Эриксон: Нет, чтобы она поняла, что это мне действительно интересно.

ГЛАВА 4. КОРРЕКЦИЯ ХАРАКТЕРА В ПЕРИОДЕ РАННЕЙ ВЗРОСЛОСТИ.

Если проблема молодого человека или девушки настолько серьезна, что заставляет его изолироваться от человеческого общества, то Эриксон предпринимает попытку коррекции его характера. Общий подход остается тем же самым, что и при краткосрочной терапии, но вмешательство будет более глубинным. Если Эриксон проводит психотерапию с пациентом в течение многих месяцев или лет, он, как правило, не встречается с ним регулярно, каждый день или один раз в неделю. Он может встречаться с пациентом регулярно некоторое время, затем сделать перерыв и возобновить встречи. Эриксону нравилось инициировать изменения, которые могли продолжаться без его прямого участия. В подобных случаях длительность лечения могла достигать нескольких лет, но количество психотерапевтических сеансов в целом было гораздо меньше, нежели при других типах длительной психотерапии.

Если молодой человек или девушка изолируются от общества, то этому может быть множество причин. В первом приводимом нами случае молодая женщина изолировалась от общества потому, что она считала себя физически дефектной. Озабоченность своей внешностью типична для юности и ранней взрослости, но такой интенсивности, как в данном случае, она достигает редко. Обычно на этой стадии своего развития молодые люди сравнивают себя с культуральным идеалом и приходят к выводу, что того-то и того-то им не хватает. Обычно эта озабоченность исчезает по мере того, как они преуспевают в периоде ухаживания. Девушки начинают считать себя привлекательными тогда, когда мальчики считают их привлекательными. Однако, иногда у девушек развивается настолько повышенная озабоченность своим каким-то физическим недостатком, реальным или мнимым, что они начинают избегать тех социальных ситуаций, которые могли бы помочь им преодолеть эту озабоченность. Иногда это бывает действительно реальный физический дефект, в других случаях это какой-то минимальный недостаток, но крайне важный для самой девушки. Тут может начаться движение по порочному кругу, когда девушка все больше и больше изолирует себя от других людей, и чем сильнее изоляция, тем в большей степени ее занимает собственный дефект, потому что количество интересов у нее уменьшается и, таким образом, она становится еще более изолированной. Поддержка и ободрение со стороны родителей не меняет результата, т.к. девушка принимает их попытки за благотворительность. Иногда подобный симптом развивается у девушки как реакция на семейную проблему, например, она может отрицать свою физическую привлекательность, чтобы не потерять контакт с матерью, которая видит в ней соперницу. Бывает также, что взрослеющая девушка попадает в центр конфликта между отцом и матерью, когда мать смотрит на нее как на соперницу, или же отец использует ее против жены. Бывает также, что такая повышенная озабоченность реальным или мнимым физическим недостатком возникает как бы на пустом месте, и никакие логические аргументы не могут разубедить девушку в том, что она слишком непривлекательна, чтобы общаться с людьми.

Милтон Эриксон имел не только огромный опыт работы с подростками и юношами как с пациентами. У него самого было восемь детей, и однажды его жена отметила, что в течение 30 лет у них в доме всегда был юноша или девушка. Эриксон воспринимает и анализирует проблемы молодых людей, прекрасно зная об их уязвимых точках.

Семнадцатилетняя девушка, которая должна была поступить в колледж, отказалась выходить из дома. Она ушла от мира потому, что ее грудь совершенно не развивалась, в остальных отношениях она была совершенно нормальна. Она получала интенсивное медикаментозное лечение, включая экспериментальную эндокринологическую терапию, но это не привело ни к какому результату. Ее эмоциональное состояние продолжало ухудшаться и, наконец, встал вопрос о том, чтобы поместить ее в психиатрическую лечебницу. Эриксон пришел к ней домой и обнаружил ее спрятавшейся под диваном. Когда он нашел ее, она спряталась за пианино. И только тогда, когда она узнала, что ее больше не будут лечить, она согласилась поговорить с Эриксоном. Он начал работать с ней и обнаружил, что она является хорошим гипнотическим субъектом. Он рассказывал:

На первом сеансе я говорил с ней о ее личностных достоинствах в состоянии транса и в бодрствующем состоянии. Я обнаружил в ней проказливость, хорошее чувство юмора, склонность к актерству, и все это я использовал в моей комбинации. Я напомнил ей старую песню о скелете, где каждая косточка прикреплена к другой косточке. Когда она заинтересовалась, я предложил ей аналогию с эндокринной системой, утверждая, что точно так же, как кости стопы прикреплены к кости лодыжки, «адреналиновая кость» прикреплена к «тиреоидной кости», причем каждая из них поддерживает и помогает другой.

Затем я внушил ей, чтобы она почувствовала жару, затем холод, затем жар исключительно в лице, затем чувство усталости и, наконец, ощущение покоя и отдыха. Она прекрасно выполнила все эти внушения, а затем я внушил ей невыносимый зуд в ногах. Затем я сказал ей, чтобы она отослала этот зуд прочь, но не вниз. Она должна была отослать этот зуд в «бесплодную пустыню» своей груди — вот какая цель прибытия должна быть у невыносимого зуда, однако дальнейшее наказание будет заключаться в том, что этот зуд будет постоянно присутствовать, и это будет ощущение ни противное, ни приятное, но заметное, хотя и неопределенное, и оно постоянно будет заставлять ее осознавать ту область своего тела, где должны находиться груди. Эта серия внушений была направлена на достижение сразу нескольких целей: нужно было озадачить и заинтриговать ее, учесть ее амбивалентность, простимулировать ее чувство юмора, удовлетворить ее потребность в аутоагрессии и в презрении к себе и сделать все это так, чтобы не ухудшить ее эмоционального состояния. Все это было сделано настолько косвенно, что ей не оставалось ничего более, как принять эти внушения и выполнить их.

Затем я внушил ей, что на каждом сеансе она будет визуализировать себя в самых неловких и смущающих ситуациях, которые она только может вообразить. Эти ситуации, хотя и будут разными, но будут всегда связаны с ее грудями. И каждый раз она будет испытывать страшное смущение, ощущая его сначала в лице, а затем с чувством облегчения она почувствует, что тяжесть смущения медленно спускается вниз и останавливается в области грудей. Дальнейшие постгипнотические внушения заключались в том, что каждый раз, когда она будет оставаться одна, она будет использовать эту возможность, чтобы подумать о психотерапевтических сеансах, и тогда у нее будет возникать сильное чувство смущения, и оно немедленно будет собираться в области грудей, что будет еще больше смущать ее, но смущать все-таки приятно.

Цель этих внушений была очень простой. Это была попытка конструктивным и приятным образом переместить в область грудей такие деструктивные соматические реакции, как «ужасные болезненные узлы в желудке, которые я начинаю ощущать при малейшем волнении».

Последний набор гипнотических внушений касался того, чтобы в колледже она все время чувствовала себя хорошо. С помощью подобных внушений удалось легко обойти все дискуссии на тему ее нежелания посещать колледж.

Я объяснил ей также, что в колледже она не только сможет успешно учиться, но и развлекаться, мистифицируя своих товарищей по учебе тем, что она будет носить обтягивающие свитера, используя при этом накладные груди разных размеров, причем иногда одна грудь может быть больше, чем другая. Она также должна была носить накладные груди разных размеров в своей сумке на случай, если ей придет в голову в течение дня поменять свой внешний вид, или же на другой случай, если кто-то из ее ухажеров окажется слишком смелым, чтобы он имел некоторый выбор. И, таким образом, ее проказы не привели бы к осложнениям.

Впервые я увидел эту девушку в середине августа и после этого мы встречались еженедельно. Первые несколько сеансов я использовал для того, чтобы повторить и усилить ранее данные инструкции, обеспечить их понимание и укрепить желание пациентки сотрудничать со мной. После этого три или четыре сеанса, согласно моему разрешению, она провела самостоятельно. Примерно на час она запиралась в своей комнате и, в соответствии с постгипнотическими инструкциями, переходила в состояние транса средней глубины. В этом состоянии она систематически и подробно анализировала все полученные ранее внушения и беседы, а также все то, что могло прийти ей в голову в течение этого часа. Я совершенно не стремился ясней определить «все то», и она тоже не хотела давать мне никакой информации по этому поводу, сказав лишь, что она думала при этом и на другие темы. Затем я возобновил наши встречи, на которых она иногда спрашивала меня о чем-либо, иногда я погружал ее в транс, почти всегда давая ей инструкции относительно того, «чтобы все продолжалось». Иногда она с откровенным весельем описывала реакции своих друзей на ее накладную грудь. Она поступила в колледж в сентябре, хорошо адаптировалась там, по некоторым предметам получила первые награды, и преуспела в занятиях сверх программы. В течение последних двух месяцев наши встречи напоминали короткие светские беседы. Но в мае она пришла ко мне в свитере и, сильно смущаясь, сказала: «Я больше не ношу накладную грудь. У меня выросла своя. Она несколько больше среднего размера. А сейчас сделайте, пожалуйста, так, чтобы грудь перестала расти. Я совершенно удовлетворена».

Я направил ее на полное медицинское обследование, а присланные мне результаты говорили мне о том, что она совершенно здорова во всех отношениях. В колледже она успевала прекрасно, и вся ее последующая жизнь была совершенно удовлетворительна.

Я не знаю, была ли гипнотерапия причиной роста груди у этой девочки. Вполне возможно, что тут имела место задержка процесса развития. Рост груди мог быть результатом медикаментозной терапии и благоприятно изменившегося эмоционального состояния. Во всяком случае, она поступила в колледж и начала наслаждаться жизнью вместо того, чтобы целыми днями сидеть в своей комнате.

Одной из характерных черт Эриксона была готовность к проявлению гибкости в плане любого аспекта психотерапии. Он мог встречаться с пациентом у себя в кабинете, у него дома или же на работе. Сеансы психотерапии могли длиться от нескольких минут до нескольких часов. Он мог использовать гипноз, а мог и не использовать. Иногда он вовлекал в психотерапию всю семью, а иногда — нет. В приведенном же случае мы видим, что сеансы Эриксоновской психотерапии могли принимать форму светских визитов.

У другой пациентки Эриксона были гораздо более серьезные проблемы. Это была молодая женщина 21 года, однажды она позвонила ему и попросила помощи, добавляя, что он, конечно же, не захочет видеть ее. Войдя в кабинет, на сказала: «Я вам говорю, что сейчас я уйду навсегда. Мой отец умер, мать тоже, и сестра умерла, да и мне остается тоже только умереть». Эриксон повел себя следующим образом:

Я посадил девушку и, быстро проанализировав ситуацию, осознал, что единственно возможное общение с этой девушкой лежит через крайнюю невежливость до грубости. Я должен был использовать грубость для того, чтобы убедить ее в моей искренности. Любое доброе отношение к себе она могла неправильно понять и вежливому обращению с собой просто не поверить. Я должен был во что бы то ни стало убедить ее в том, что я понимаю и осознаю ее проблему, а также в том, что я совершенно не боюсь говорить с ней открыто, свободно, объективно и правдиво.

Я быстро собрал анализ и затем задал два важных вопроса: «Какой у тебя рост и сколько ты весишь?» В отчаяньи она ответила: «Мой рост 147 см, а мой вес где-то 112-117 кг. Я просто толстая, жирная неряха. Никто и не посмотрит на меня, разве что с отвращением».

Таким своим высказыванием она открыла мне путь, и я сказал «Ты не сказала мне всей правды. Я скажу тебе ее, чтобы ты знала правду о себе и знала также, что я ее знаю. Ты поверишь, действительно поверишь в то, что я скажу. Ты НЕ толстая, жирная, отвратительная неряха. Ты самая жирная, самая уродливая и ужасная до отвращения бадья жира, и смотреть на тебя поэтому совершенно невозможно. Ты окончила среднюю школу. Кое-что из жизни ты знаешь. Вот ты здесь сидишь, и рост у тебя 147 см, и весишь ты 112-117 кг. У тебя самое уродливое лицо из всех тех, которые мне когда-либо случалось видеть. Твой нос кто-то расплющил прямо на лице. Зубы у тебя кривые. Верхняя челюсть у тебя меньше нижней. Лицо безобразно расплылось. Лоб уродливо низкий. Волосы у тебя даже не причесаны. А платье, которое ты носишь, — оборки, бесконечные оборки, миллионы оборок. У тебя нет никакого вкуса, даже в выборе одежды. Ступни почему-то выпирают из ботинок. Если сказать просто — ты отвратительнейшая грязнуля. Но ты нуждаешься в помощи, и я готов тебе эту помощь оказать. Я вижу, ты понимаешь теперь, что я не остановлюсь перед тем, чтобы сказать тебе правду. Перед тем, как узнать о многом, что нужно тебе для того, чтобы помочь тебе, ты должна узнать правду о себе. Но я не считаю, что ты сможешь ее вынести. Почему ты пришла ко мне?»

Она ответила: «Я думала, что, может быть, вы меня загипнотизируете, чтобы я похудела». Я сказал: «Может быть, ты научишься входить в гипнотический транс. Ты была достаточно умна, чтобы окончить среднюю школу и, может, окажешься достаточно умна для того, чтобы научиться входить в транс. Я бы хотел загипнотизировать тебя. Для меня это возможность сказать тебе еще более неприятные вещи. Я думаю, что, находясь в бодрствующем состоянии, ты этого просто не вынесла бы. Но в состоянии транса ты сможешь меня выслушать. Ты можешь меня понять. Ты можешь что-то сделать. Но не многое, конечно, поскольку ты находишься в очень невыгодном положении. И я хочу, чтобы ты вошла в транс. Я хочу, чтобы ты делала все, что я буду тебе говорить, потому что то, как ты набиваешь в себя еду, делая себя похожей на переполненное мусорное ведро, делает очевидной твою потребность научиться тому, что поможет тебе не оскорблять более человеческие взгляды. А теперь, когда ты знаешь, что я могу сказать тебе правду, просто закрой глаза и входи в глубокий транс. При этом не пытайся отлынивать, как ты не отлыниваешь, когда делаешь из себя отвратительнейшее существо. Входи в совершенно глубокий гипнотический транс. Ты ни о чем не будешь думать, ничего не будешь видеть, ничего не будешь чувствовать, ничего не будешь делать, ничего не будешь слышать, кроме моего голоса. Ты поймешь все то, что я скажу, и будешь рада, что я говорю с тобой. Ты услышишь многие правдивые вещи, которые я хочу тебе сказать. В бодрствующем состоянии ты не смогла бы их выслушать. Так что спи глубоко, глубоким гипнотическим сном. Ты ничего не слышишь, кроме моего голоса, и ничего не видишь, ни о чем не думаешь, кроме того, о чем я скажу тебе думать. Ничего не делай, кроме того, что я велю тебе делать. Будь просто беспомощным автоматом. Делаешь ли ты сейчас то, что я тебе говорю? Кивни головой и точно выполняй все мои инструкции, потому что ты знаешь, что я говорю тебе правду. Первое, что я хочу сделать, это заставить тебя скорее рассказать мне о себе. Ты можешь говорить, хотя ты уже находишься в глубоком трансе. Отвечай на каждый вопрос просто, но информативно. Что ты можешь сказать о своем отце?»

Она ответила: «Он ненавидел меня. Он был пьяницей. Мы жили на пособие. Он избивал меня. Это все, что я помню о своем отце. Пьяный, избивающий меня, ненавидящий меня». «А твоя мать?» «Она была точно такая же, но она умерла первой. Она ненавидела меня еще сильнее, чем отец. Она относилась ко мне еще хуже, чем отец. Они послали меня в среднюю школу только потому, что я ненавидела среднюю школу. Все, что я могла там, делать, это учиться. Они заставили меня жить в гараже вместе с моей сестрой. Она родилась дефективной. Она была очень низкая и жирная. Мочевой пузырь был у нее снаружи тела. Она всегда болела. У нее была почечная болезнь. Мы любили друг друга. Нам больше некого было любить. Когда она умерла от почечной болезни, они сказали: «Хорошо». Они даже не позволили мне пойти на похороны. Они без меня похоронили единственное существо, которое я любила. В школе я была новичком. На следующий год моя мать упилась до смерти. Отец женился на женщине, которая была еще хуже, чем моя мать. Она даже не разрешала мне заходить в дом. Она приносила в гараж помои и заставляла меня есть их. Она желала мне обожраться до смерти. Скатертью дорога, говорила она. Она была пьяница, как и моя мать. Социальный работник не любила меня тоже, но она послала меня на медицинское обследование. Врачам не нравилось прикасаться ко мне. Сейчас и моя мачеха, и моя сестра, обе они умерли. Мне сказали, что я должна найти работу. Я нашла работу и стала чистить полы. Мужчины там насмехались надо мной. Они предлагали деньги тому, кто переспит со мной, но никто не хотел. Я просто ни на что не гожусь. Но я хотела бы жить, у меня есть место, где жить, это старая лачуга. Я не зарабатываю много и ем кашу и картошку. Я думаю, что вы можете меня загипнотизировать и сделать что-то для меня. Но я догадываюсь, что это бесполезно».

Постаравшись сделать это как можно более резко и безапелляционно, я сказал: «Ты знаешь, что такое библиотека? Я хочу, чтобы ты пошла в библиотеку и взяла там книги по антропологии. Я хочу, чтобы ты посмотрела на изображение всех тех уродливейших женщин, на которых мужчины женятся. В книгах ты найдешь эти изображения. Примитивные дикари женятся на женщинах, которые выглядят гораздо хуже тебя. Просматривай книгу за книгой с любопытством. Затем прочти книги о том, как мужчины и женщины уродуют себя, например, татуировкой, чтобы выглядеть еще более ужасно. Все свое свободное время проводи в библиотеке. Делай все как следует и приходи ко мне через две недели».

Закончив этим постгипнотическим внушением сеанс, я пробудил ее, и она ушла также раболепно, как и пришла. Через две недели она вернулась. Я сказал ей, чтобы она, не тратя время зря, входила в транс, глубокий транс, и немедленно. Затем я спросил, нашла она какие-то картинки, на которые ей было неприятно смотреть. Она рассказала о женщинах племени готтентотов, о женщинах с утиными клювами и шеями, как у жирафа, а также о келлоидных рубцах, которыми украшают себя мужчины некоторых африканских племен.

Затем я дал ей задание пойти в самый оживленный квартал города в бодрствующем состоянии и тщательно осмотреть лица и фигуры тех женщин, на которых женятся мужчины. Она должна была это сделать в течение недели. В течение недели она должна была рассматривать лица и фигуры мужчин и делать это с интересом.

Она точно явилась на следующую встречу, вошла в транс и, удивившись очень непосредственно, сказала, что она действительно видела женщин, таких же уродливых, как она сама, но имеющих мужа и носящих обручальные кольца. Она видела мужчин и женщин, которые, по всей видимости, были мужьями и женами, но были они при этом тучными и неловкими. Я ответил ей, что она начала кое-что понимать.

Затем она должна была пойти в библиотеку и прочесть все книги по истории косметологии, чтобы понять, что для человеческого глаза является красивым. Она тщательно выполнила задание и на следующий раз вошла в кабинет без страха и раболепия, но все еще в платье с оборками. Тогда я сказал ей вернутся в библиотеку и прочитать книги о старинных обычаях, одежде и т.п., для того, чтобы найти там изображение какой-либо такой детали одежды, которая была бы изобретена не менее 500 лет назад, но до сих пор сохраняла бы очарование. Энн возвратилась, вошла в транс сразу же после того, как переступила порог кабинета, села и с жаром начала рассказывать о том, что она увидела в книгах.

Затем я сказал ей, что следующее задание будет очень трудным. В течении двух недель она должна была посещать магазины женской одежды, один за другим, по-прежнему одеваясь в свои платья с оборками. Она должна была опрашивать продавцов о том, что ей следует носить и спрашивать так честно и непосредственно, чтобы они ответили ей. Она рассказала, что пожилые женщины обращались к ней «дорогуша», объясняли ей, почему она должна не носить платья с миллионами оборок. Они рассказали ей, почему она не должна носить платья, которые ей не шли, которые ее делали более толстой. Следующее задание состояло в том, чтобы провести две недели в навязчивых поисках ответов на такие вопросы: «Почему я должна так много весить, ведь я родилась весом менее десяти килограмм? Почему я должна наращивать на себя слои жира?» Как она сказала, из этого задания она ничего для себя не извлекла.

В состоянии транса ей было дано следующее задание. После того, как она не открыла никакой причины для того, чтобы весить столько, сколько она весила, она должна была представить себе, как бы она выглядела, если бы весила всего, примерно, 68 кг и была бы правильно одета. Она должна была проснуться ночью с этой мыслью в голове, а потом снова крепко заснуть. На последующих нескольких сеансах она анализировала все задания, вспоминая одно задание за другим, чтобы увидеть, какое из них было особенно полезным.

Энн приходила ко мне один раз в две недели. Через шесть месяцев она пришла ко мне и с огромным интересом к предмету объяснила мне, что она не может найти никакой разумной разумной причины тому, что она весит так много или тому, что она должна одеваться так уродливо. Она прочитала достаточно книг по косметологии, по парикмахерскому делу, макияжу, пластической хирургии и ортодонтии. И она жалобно попросила меня проверить, сможет ли она сделать что-либо для себя.

Через год Энн весила уже 68 кг. Одевалась она с удивительным вкусом и выполняла более квалифицированную работу. Она записалась в университет. Заканчивая университет, она весила уже 63 кг и была обручена. ей переставили два зуба, которые выходили за общую зубную линию, и ее улыбка стала действительно привлекательной. Она получила работу художника по оформлению каталогов газет. Энн привела ко мне своего жениха. Она зашла в кабинет первой и сказала: «Он такой дурак!

Он считает, что я хорошенькая. Но я не собираюсь разочаровывать его. У него слепит в глазах, когда он на меня смотрит. Но вы и я, мы-то знаем правду. Мне очень трудно удерживать вес меньше 68 кг и я боюсь, что снова начну поправляться, но я точно знаю, что он любит меня и такую».

К настоящему времени они женаты уже 15 лет, у них трое красивых детей. Энн свободно вспоминает о психотерапии, поскольку помнит все, что я ей говорил. Несколько раз она повторяла: «Вы были так правы, так искренни, когда говорили мне все эти ужасные вещи. Я знала тогда, что вы говорили мне правду. Но если бы вы меня не загипнотизировали, я бы не сделала ничего того, что вы заставляли меня делать».

Наиболее интересным в этом случае является то, каким образом Эриксон организовал ситуацию так, что девушка сама попросила разрешения сделать себя более привлекательной. Она не только не сопротивлялась изменениям, но и жалобно просила о них. Но к тому моменту она была уже достаточно осведомлена о предмете и замотивирована к изменениям. Эриксон, как это он делал довольно часто, использовал здесь и ресурсы социума — публичную библиотеку. Вместо того, чтобы дать девушке понять в беседе, почему она страдала от излишнего веса, что предполагалось при традиционном подходе, он потребовал, чтобы две недели она интенсивно до навязчивости думала о том, почему она такая толстая. И только после того, как она не нашла никаких причин, обуславливающих ее повышенный вес, стало целесообразным разрешить ей потерять вес.

А вот еще яркий пример долгосрочной психотерапии, которую Эриксон проводил с молодым человеком, который работал сезонным рабочим и имел гомосексуальные склонности. Через несколько лет он превратился в выпускника колледжа с предпочтением женщин в половом отношении. Этот случай мы изложим более детально, поскольку он иллюстрирует многие аспекты эриксоновских терапевтических процедур, которые в предыдущих случаях были лишь кратко упомянуты. Эриксон рассказывает:

Позвонив мне, Гарольд, в сущности, не просил о встрече, а слабым и прерывающимся голосом пытался выяснить вопрос, смогу ли я потратить на него несколько минут моего ценного времени. Явился он в кабинет в совершенно ужасном виде. Он был немыт и небрит. Волосы, которые он, несомненно, стриг себе сам, были слишком длинными, нечесаными и свалявшимися. Одежда была грязной, ботинки рваными, а оторванная подошва была привязана бечевкой. Он стоял передо мной ступнями внутрь и ломал руки. Лицо его искажала гримаса. Вдруг он резко сунул руку в карман и вытащил оттуда пучок смятых долларовых бумажек. Он высыпал их на стол и сказал: «Мистер, это все, что у меня есть. Вчера вечером я не все отдал сестре, как она этого хотела. Я заплачу вам еще больше, как только получу еще денег».

Я смотрел на него молча, и он сказал: «Мистер, я не очень-то ловок и хорош. Я даже не ожидаю, что я буду лучше, но я не совсем плохой. Я всего лишь проклятый глупый кретин, но я никогда не делал ничего плохого. Я усердно работаю. Посмотрите на мои руки и вы увидите, что я говорю правду. Я работаю потому, что если я прекращу делать это и сяду, то начну плакать, чувствовать себя несчастным и намереваться убить себя, а это неправильно. Поэтому я ни на минуту не прекращаю работать, но я не могу спать и есть, и знаете, мистер, я не могу этого больше выносить». И он начал плакать.

Когда он сделал паузу, для того, чтобы вдохнуть, я спросил: «И чего же вы хотите от меня?»

Сквозь рыдания он ответил: «Мистер, я просто кретин, глупый кретин. Я умею работать. Я ничего не хочу, хочу только быть счастливым, вместо того, чтобы быть испуганным до смерти, и рыдающим, и желающим убить себя. Такой доктор, как вы, был у нас в армии, и если парням случалось помешаться, он их вылечивал. Мистер, помогите мне, пожалуйста. Я буду работать еще больше, чтобы вам заплатить, мистер, помогите мне. »

Он повернулся и пошел к двери кабинета, опустив плечи и волоча ноги. Подождав, пока он возьмется за ручку, я сказал: « Послушай, послушай меня. Ты всего лишь глупый кретин. Ты умеешь работать и ты хочешь помощи. Ты нечего не знаешь о том, как лечить. Это знаю я. Садись в это кресло и дай мне возможность работать».

Я тщательно сформулировал эту инструкцию в соответствии с его настроением и типом речи, для того, чтобы остановить и зафиксировать его внимание. Когда он, озадаченный, сел, он уже, в сущности, находился в легком трансе. Я продолжал: «И вот, когда вы сидите здесь, в этом кресле, я хочу, чтобы вы меня слушали. Я буду задавать вопросы. Вы будете отвечать и, черт побери, делать это не более и не менее подробно, чем это нужно. Это все, что вы должны будете делать и ничего больше».

Отвечая на вопросы, Гарольд смог рассказать мне свою историю. Ему было 23 года, он был восьмым ребенком в семье, в которой было еще 12 детей: 7 сестер и 5 братьев. Его родители были неграмотными иммигрантами и жили они в крайней бедности. Поскольку одежды не хватало на всех, Гарольд часто пропускал школу. Он ушел из средней школы, прозанимавшись там два года и имея неудовлетворительные оценки, чтобы помогать младшим братьям и сестрам. В 17 лет он пошел в армию, где провел 2 года как новобранец. После службы он стал жить со своей 20-ти летней сестрой и ее мужем в Аризоне. Там они все стали алкоголиками. Он работал разнорабочим, и почти все свои деньги отдавал сестре. Контактов с другими членами семьи он не поддерживал. Он попытался записаться в вечернюю школу, но у него ничего не получилось. В жизни он был обеспечен самыми минимальными удобствами, он снимал паршивую однокомнатную лачугу и ел тушеные овощи с дешевым мясом, приготовленные на плитке, тайным образом включаемой в розетку соседней лачуги. Мылся он в ирригационных каналах и не очень часто. В холодную погоду он спал в одежде, поскольку укрываться было нечем. Он смог рассказать также о своем отвращении к женщинам и, кроме того, что никакая женщина не будет иметь дело с таким дураком, как он. Он был пьяницей и считал, что никакие усилия не смогут отвратить его от алкоголя. В сексуальные отношения с «неопытными юнцами» он вступал достаточно редко.

Подход Эриксона к этому пациенту очень типичен для него. На этом материале мы сможем проанализировать различные аспекты эриксоновской терапии. Но надо помнить о том, что любое краткое изложение, в особенности, краткое изложение такого невероятно сложного подхода к лечению, где каждое терапевтическое действие нерасторжимо связано с последующим действием, выбор определенных аспектов с необходимостью упрощает все дело.

Когда Гарольд вошел в кабинет, Эриксон почти сразу же решил, что он будет его пациентом. Он почувствовал, что «этот человек обладает таким богатством личностных сил, которые, несомненно, оправдают любые терапевтические усилия. Его неряшливый вид, отчаяние, неясность речи и мыслей и покрытые жуткими мозолями руки создавали у меня впечатление огромного терапевтического потенциала».

Тем не менее, после того, как Гарольд высказал свою отчаянную просьбу о помощи, Эриксон не бросился ему навстречу немедленно. Он подождал, пока тот опустится на самое дно, позволяя ему уйти, чувствуя, что его отвергли. И только, когда Гарольд взялся за дверную ручку, Эриксон отозвался. Вот как он сам об это рассказывает: «Когда этот пациент повернулся, чтобы уйти, он находился в самой крайней точке эмоционального упадка. Он пришел, чтобы попросить о помощи, и вот он уходил, этой помощи не получив. Психологически он был пуст. И в этот момент я вбросил серию внушений, причем таких, на которые он не мог не отреагировать позитивно. Из глубины отчаяния его вдруг выбросило на высоту реальной надежды, и это был ужасный контраст».

Гарольд определил себя как кретина, глупого кретина, и Эриксон принял это определение, как он обычно всегда принимал точку зрения пациента. Сам он говорил об этом так: «Тот факт, что между нами с самого начала существовало несогласие относительно того, кретин он или нет, никаким образом не определяло актуальную ситуацию. Всеми фибрами он тогда чувствовал, что он глупый кретин, ничем не интересующийся. И никакого другого мнения он бы тогда не потерпел». И это «соглашение» между Эриксоном и Гарольдом относительно того, что последний является глупым кретином, было устранено только тогда, когда Гарольд поступил в колледж. Вот как далеко простиралась способность Эриксона «принимать» мнение пациента о себе.

В первой инструкции Эриксона содержалось сообщение о том, что язык пациента вполне приемлем, а также идентификацию и определение позиций участников терапевтической ситуации. Эриксон будет лечить, а пациент будет следовать инструкциям. Это обеспечивает пациенту ощущение безопасности. Гарольд должен был говорить ему «черт побери, не больше и не меньше, чем ему надо было знать». Затем он добавляет: «Это все, что вы должны делать, и не больше», и это снова создало у Гарольда ощущение определенности и безопасности. Как говорит об этом сам Эриксон: «Какой бы иллюзорной ни была эта безопасность, она ему нужна». Он добавляет: «Отвечая на вопросы при этих условиях, он освобождается от потребности оценить свои суждения. Только я могу делать это, но даже в этом случае, это будет оценка количества информации, а не эмоционального качества или ценности». Несколько позже на этом же сеансе, который продолжался больше часа, Эриксон сказал пациенту, что существует еще две-три вещи, о которых он не упомянул, но которые важны в психотерапии. Поскольку психотерапия предполагала разделение ответственности, Гарольд должен был добавить еще кое-что, что он считал неважным и незначительным.

Сформулировано это было примерно так: «Кое-что, о чем еще не было рассказано, должно быть рассказано. Но это всего лишь кое-что». Отвечая на это, Гарольд объявил, что поскольку ответственность он разделяет, он должен проинформировать Эриксона, что он «пьяница». Он не может терпеть женщин и предпочитает феллацио с мужчинами. Он ни в коем случае не хочет, чтобы его сделали гетеросексуальным, и просит Эриксона пообещать, что он в этом плане ничего не будет делать. Эриксон отреагировал типичным для него образом: он предложил компромисс, который позволял ему преследовать собственные цели, пообещав, что каждое действие, которое он предпримет, будет направлено на то, чтобы удовлетворить потребности Гарольда «в той мере, в которой он будет их понимать все глубже и глубже». Ни Эриксон, ни пациент не стремились преждевременно определить цель психотерапии, которая до сих пор не была еще поставлена, и, согласно условиям, ни один из них не имел права приказывать другому. Каждый должен был делать свою собственную работу, питая безусловное уважение к честным усилиям, предпринимаемым другой стороной.

Эриксон в большей степени, нежели другие психотерапевты, стремится к постановке как можно более конкретных целей на первых сеансах. На первых сеансах он постоянно спрашивает об этом пациента. При второй попытке обнаружить цель психотерапии Гарольд объяснил, что он человек слабоумный, у него «нет ни мозгов, ни образования», и он может делать исключительно физическую работу. «В голове у него все переплелось и перемешалось», и он хотел, чтобы все это «выпрямили», чтобы он мог счастливо жить, «как живут другие слабоумные кретины». Когда он спросил Эриксона, не слишком ли много он желает для себя, тот энергично заверил его, что «при любых обстоятельствах он не получит более, чем причитающуюся ему долю счастья».. И он должен будет принять «все это счастье, которое будет принадлежать исключительно ему, и неважно, большая это будет порция или маленькая». Таким образом, Эриксон склонил его к принятию того, что он заслуживал, но вместе с тем определил ситуацию так, что Гарольд был вправе принять или отвергнуть полученное, в зависимости от своего желания. Как Эриксон сам говорит об этом, здесь «не возникает ничего чуждого личности, человек оказывается готовым как к позитивным, так и к негативным реакциям, и при этом у него имеется внутреннее чувство долженствования, которое представляет собой огромную мотивирующую силу».

Впоследствии, когда Эриксон определил задачу терапии как «высказывать мысли и выпрямлять их независимо от того, каковы они, чтобы никто никак не смог бы снова перемешать все у него в голове, даже это будет кому-либо приятно». Гарольд выразил надежду, что слишком многого от него ожидать не будут. Эриксон заверил его, что он будет должен делать только столько, сколько он захочет, в сущности, «ему, черт побери, лучше не делать больше, чем он может, потому что это будет тогда просто напрасной тратой времени».

В конце интервью Эриксон определил ситуацию следующим образом: «Вы позволили мне взяться за лечение — это мое дело — вы же беретесь за то, чтобы вам стало лучше, но только в пределах того, что вы можете, — это ваше дело». Эриксон комментирует это так: «Эта негативная формулировка наиболее приемлемо и эффективно для Гарольда скрывала за собой позитивную цель — реальное улучшение. Таким образом, и позитивное, и негативное стремление объединялись здесь для достижения общей цели — благополучия — т.е. цели, которая, как он чувствовал, была ограниченной, но которая таковой не являлась».

Резюмируя содержание первой встречи Эриксона с этим пациентом, можно сказать, что предпринятые шаги предполагают, что пациент одновременно двигается в двух противоположных направлениях. Пациент определяет отношения с психотерапевтом таким образом, что он сам отчаянно добивается помощи у психотерапевта, но вместе с тем, он сопротивляется любым изменениям. Эриксон отвечает пациенту на двух уровнях, удовлетворяя обе потребности пациента. Он принимает просьбу о помощи, определяя себя как человека, который берет на себя ответственность за ситуацию, и производит лечение, а пациент при этом должен следовать инструкции. Внутри этой рамки он, вместе с тем, определяет их отношения таким образом, который подходит к тому человеку, который сопротивляется изменениям и не готов выполнять прямые инструкции. Это достигается (А) мотивированием пациента к изменениям посредством задержки предложения помощи, когда пациент находится в состоянии отчаянья, (Б) использованием языка пациента и согласием с определением пациентом себя как кретина, (В) определением приемлемых пределов того, что пациент должен делать, и чего не должен, (Г) облегчением дальнейшего самораскрытия, (Д) определением ожиданий к пациенту в терминах целей и с большой неопределенностью, заверением пациента в том, что он не должен делать больше, нежели он может и он не получит больше, чем ему нужно, и (Е) определением ситуации как такой, в которой «ни один ее участник, ни другой не могут приказывать друг другу».

Самым трудным здесь является противоречивое и расплывчатое определение ситуации, но любая психотерапевтическая ситуация является таковой. По определению, пациент, обращающийся к психиатру, просит помощи, но, также по определению, в обычном смысле слова, у него все в порядке, его проблема состоит в том, что он не может взаимодействовать с другими людьми, в особенности с теми, кто предлагает им помощь.

Поэтому общая ситуация должна быть определена как помощь, но внутри этих рамок следует избегать прямых требований и ожидать более «нормального поведения, т.е. поведения, характерного для обычной ситуации, когда один предлагает, а другой принимает помощь. Другими словами, общее определение ситуации должно предполагать, что ситуация предназначена для того, чтобы создавать изменения, но внутри этой ситуации прямых требований изменения быть не должно, а должно быть принятие человека таким, каков он есть. В случае с Гарольдом, если Эриксон требовал изменений, то они определялись как незначительные количественные возрастания того, что есть. Вот почему Эриксон определяет психотерапию, с чем пациент охотно соглашается, как такую процедуру, при которой ни он, ни пациент не будут пытаться что-либо реально менять: просто слабоумному кретину помогут продолжать быть таким, каков он есть, но стать при этом счастливее и работать несколько лучше.

Работа и достижение определенного социального статуса.
В работе с Гарольдом можно было выделить две основные линии: во-первых, продвижение вверх по социальной лестнице, и, во-вторых, возрастание социализированности, в особенности в его отношениях с женщинами. Эти два направления работы, конечно, тесно взаимосвязаны, поскольку продвижение по социальной лестнице существенно зависит от социализации, но мы будем описывать эти два направления по отдельности.

Обычно, работая с Гарольдом, Эриксон тратил на сеансы по одному часу, иногда по два. «Сначала почти всегда я использовал легкий транс, затем, по мере продвижения в процессе терапии, я стал использовать транс средней глубины, а затем, время от времени — глубокий транс». Гипноз использовался для того, чтобы обеспечить следование пациента инструкциям, а также для того, чтобы временами вызвать амнезию и таким образом обойти сопротивление. На последующих же стадиях терапии гипноз использовался для того, чтобы изменить субъективное чувство времени пациента, за счет чего можно было решить некоторые задачи в более короткие сроки.

Эриксон специально тренировал Гарольда, чтобы тот учился свободно выражать свои мысли. Он заставлял его подробнейшим образом рассказывать о том, как он сегодня работал и чем занимался. Эриксон задавал ему вопросы, высказывал свои суждения, спорил с ними, таким образом Гарольд учился и выражать мысли, и воспринимать их.

На первом сеансе Гарольду было авторитарно сказано: «Я не хочу спорить с вами. Я собираюсь поделиться с вами некоторыми идеями и объяснить их. Я хочу, чтобы вы слушали и понимали, и отдавали себе отчет в том, подходит ли это вам, а если подходит, то каким образом вы могли бы их использовать именно так, как нужно вам, именно вам, а не мне и не кому-то другому. Вы поймете их так, как вы их поймете, и не иначе. Вы останетесь собой — таким, какой вы есть».

Гарольд рассказал, что его сестры и мать были очень религиозны, но он таким не был. Но Библия была, по его словам, «самой важной вещью на свете», хотя при это она «его совершенно не интересовала». Опираясь на эту информацию, Эриксон начал укреплять у Гарольда ощущение важности собственной работы, связывая это и с умственной недостаточностью. Он говорил: «Вы верите в Библию, вы верите в то, что это самая важная вещь на свете. Это верно, и это хорошо. Вот сейчас я хочу, чтобы вы кое-что узнали и поняли это. Где-то в Библии сказано, что бедные всегда с вами, Бедные — это дровосеки и водоносы. Это простая каждодневная работа, но мир без нее не мог существовать. Я просто хочу, чтобы вы поняли это».

Так, на первом и на последующих сеансах, началось обсуждение важности труда, выполняемого «слабоумными» для всего общества. В этом контексте рассматривалась трудовая история Гарольда и ее значение для него, как для производителя и законного члена общества. Вместе с тем, систематически, но маленькими порциями вводилась информация о важности физических свойств человека. При этом упоминались размеры мускулов, сила, координация, моторные навыки, а также качество ощущений.

Например, работа на строительстве ирригационных сооружений «не требует всего лишь грубой мышечной силы. Вы должны ее иметь, но вы должны уметь также копнуть так, чтобы набрать на лопату ровно столько земли, сколько надо, иначе вы устанете задолго до того, как сделаете всю дневную норму. То же самое при работе с хлопком. Вы не сможете ничего сделать, если даже у вас есть сила, если не научитесь видеть и чувствовать, как надо правильно работать». В подобных разговорах незаметно, ненавязчиво подчеркивалось осознание важности координации работы мышц и органов чувств, а также уважения и восхищения реальностью и собой, как частью этой реальности. Поскольку он презирал себя, обсуждалась также работа конвейерных рабочих и атлетов, как людей, обладающих только мышцами, но отнюдь не интеллектом. Я также высказывал замечания о том, что существуют повара, обладающие изощренными вкусовыми ощущениями, а интеллект у них при этом весьма низок. Таким образом, я строил прочный фундамент для идеи о том, что даже самый слабоумный человек может научиться делать очень многие вещи. Когда, как мне показалось, он понял это, я предложил ему длинное интересное исследование идиотов-ученых с историями болезней и тщательным исследованием их способностей и дефектов. Особенно восхитил Гарольда и возбудил его интерес железнодорожный Джек. Я закрыл эту дискуссию, глубоко загипнотизировав Гарольда и утверждая, что он не является ни идиотом, ни ученым, а кем-то, находящимся между ними. И пока он не успел осознать все значение этого замечания, я пробудил его, дав инструкции относительно амнезии, и отпустил его.

Половина ценности гипноза заключается в том, что вы можете использовать амнезию в тот момент, когда предлагается критическое или крайне важное внушение, и оно может быть оспорено или подвергнуто сомнению. При использовании амнезии отвергание ценной идеи исключено, и пациент может воспользоваться этой идеей позже, когда он созреет.

Весьма часто терапевтические внушения могут быть банальными по своему характеру, как таковые, они представляют собой генерализации, проекции которых на данную личность еще неосознаны, но которые впоследствии станут неоспоримыми. Например: «Неважно, что вы говорите, или как вы это говорите, важно только то, что вы при этом имеете в виду». Или: «Не существует никого, кто не мог бы научиться чему-то хорошему, интересному, страшно приятному от каждого младенца, каждого ребенка, каждого мужчины, каждой женщины». Или: «никто не может сказать, что вырастет из этого ребенка и никто не знает, каким он будет через пять лет, или даже через год».

Вместе с идеей о широких возможностях слабоумных и о потенциальных способностях каждого человеческого существа Эриксон вводил неопределенность относительно потенциальных способностей самого Гарольда. Однако, это делалось так, что эту неопределенность не так легко можно было оспорить или отвергнуть.

Параллельно подчеркиванию важности и полезности труда слабоумных, Эриксон начал сосредоточиваться на качествах, которые нужны хорошему рабочему. Обычно он находил какое-либо позитивное качество человека и использовал его как рычаг для того, чтобы сдвинуть с определенных стереотипов поведение человека. В нашем случае Гарольд гордился тем, что он хороший рабочий, и именно вокруг этого Эриксон организовал свои внушения. Он начал с того, что хороший рабочий нуждается в физическом благополучии, затем он подчеркнул важность хорошей диеты и побудил Гарольда научиться хорошо готовить. Чтобы этому научиться, Гарольд должен был брать поваренные книги в библиотеке и, таким образом, он научился пользоваться библиотекой. Эриксон также убедил его в том, что лучше покупать хорошие продукты, нежели отдавать заработанные деньги алкоголичке-сестре и ее алкоголику-мужу. В данном случае Гарольд научился воспринимать эту супружескую пару как яркий пример саморазрушения и пренебрежения к себе. Как мотивирующая сила здесь использовалось желание Гарольда стать хорошим рабочим. На этой начальной стадии Гарольд принял идею о том, что хороший рабочий должен заботиться о своем организме и о своем физическом Я, что включало в том числе покупку хороших удобных ботинок, что позволяло бы ему работать лучше. Однако, когда эта идея применялась к нему самому, Гарольд начинал оказывать сопротивление. Поэтому Эриксон сменил тему и стал беседовать с ним о работе на хлопковых полях.

В ходе этой беседы мы начали разговаривать о тракторе, как о такой части оборудования фермы, которая используется только для выполнения физической работы. Я заметил, что трактор нуждается в уходе за собой, для того чтобы хорошо работать. Его надо смазывать, чистить и защищать от коррозии. Его надо регулярно заправлять, используя при этом соответствующие сорта масла и бензина, и бензин, конечно, не должен быть авиационным, клапаны должны быть опущены, зажигание прочищено, радиатор наполнен, если вы хотите, чтобы трактор исправно трудился. Я провел и другие аналогии, а затем сказал: «Вы знаете, иногда вы должны делать какие-то вещи, которые следует делать, даже если вы не хотите их делать». Но при этом я тщательно позаботился о том, чтобы не уточнять, что это за «вещи».

Он отреагировал тем, что в следующий раз пришел ко мне в чистой одежде. Будучи настроенным агрессивно и воинственно, он ждал, как я прокомментирую его внешний вид. Я сказал: «Ну, пришло время позаботиться о своей одежде, вместо того, чтобы тратить деньги на свое тело, приобретая все новые и новые тела, потому что они изнашиваются так быстро». В этой фразе поддерживалось как убеждение Гарольда о своей неполноценности, так и его принятия идеи о том, что о себе следует заботиться и, таким образом, это замечание побуждало его продолжать заботиться о себе. Он облегченно вздохнул и спонтанно перешел в состояние транса, чтобы избежать дальнейшего обсуждения своей одежды. Я сразу же рассказал ему с вымученным чувством юмора историю о скупом фермере, который считал, что мул — это просто «рабочая лошадь», но вместо того, чтобы кормить его травой, он надел на него зеленые очки и давал ему есть древесную стружку. Впоследствии он жаловался, что пока он учил мула питаться древесной стружкой, тот умер, так и не успев поработать на него. И прежде чем Гарольд смог отреагировать на это, я начал читать и комментировать «Дьяконовский шедевр, или чудесный одноконный фаэтон». Затем я отпустил его в запутанном и довольно неопределенном состоянии ума.

На следующую встречу он явился первый раз аккуратно подстриженный, в новой одежде, и было очевидно, что он недавно принял ванну. Он смущенно объяснил, что его сестра и ее муж протрезвели для того, чтобы отпраздновать годовщину своей свадьбы, и он чувствовал, что должен сюда пойти. Я ответил, что некоторые вещи делать надо, и что если привычка сформировалась, то любые действия становятся нетрудными. Гарольд добавил также, что в качестве подарка он поведет свою сестру к своему стоматологу и своему врачу, для того, чтобы пройти медосмотр. Кроме того, он вскользь упомянул, что теперь у него новый адрес «с недавних пор» — и ничего более не было сказано о том, что он теперь умеет заботиться о своем физическом «я» и что уровень его жизни повысился.

Когда Гарольд начал хорошо одеваться и жить более комфортабельно, Эриксон стал побуждать его проверить, на что он способен, посредством организации неудачи.

Я побудил его записаться на вечерний курс алгебры. Оба мы знали, что ему не справиться с этой работой, но я чувствовал, что желательно создать сначала негативную ситуацию, затем избавиться от нее, прежде чем создавать позитивную ситуацию. Пациент продолжал чувствовать необходимость быть в своем праве, даже того, когда он ошибался, и психотерапевт в такой ситуации должен присоединиться к пациенту в этом плане. Таким образом, когда придет время для исправления ошибки, пациент и психотерапевт смогут исправлять ее совместно, и таким образом психотерапия становится в большей степени их объединенным усилием. Гарольд вскоре с удовлетворением объявил, что он не может справиться с курсом алгебры, а я с таким же удовлетворением объявил, что я очень доволен провалом. Это доказывало, что Гарольд ошибался, записываясь на курс алгебры для того, чтобы определить, сможет ли он успешно закончить курс вместо того, чтобы определить, что он не сможет этого сделать. Это утверждение поставило Гарольда в тупик, но оно было сформулировано таким образом для того, чтобы создать предпосылки для дальнейших попыток учиться.

Как только ситуация с неудачей была завершена безопасным для пациента образом, Гарольд стал воспринимать и другие инструкции.

С этого момента Эриксон начинает инструктировать его в плане социализации, что будет обсуждаться в главе с эти названием, но здесь мы коснемся лишь одного сеанса, который был важен для развития способностей Гарольда.

Я дал Гарольду задание завязать еще одно знакомство и дал ему адрес, как туда попасть, и предписав ему взять из этой ситуации все, что можно, ничего не пропустив, и посещать этого человека часто.

В течение нескольких последующих недель, когда он выполнял это задание, я запретил ему обсуждать это со мной и, таким образом, все, что он делал, было на его ответственности. Подобная инструкция также побуждала его все время быть готовым к обсуждению того, что он делал.

Человека, к которому я послал Гарольда, звали Джо, ему было 38 лет, и почти сразу же они с Гарольдом крепко подружились. Джо страдал от астмы и артрита. Прикованный к инвалидному креслу, он, тем не менее, удовлетворял почти все свои желания и сам поддерживал себя. В своей время, зная, что он потеряет способность ходить, он соорудил у себя в доме множество различнейших приспособлений для любых нужд. Он зарабатывал себе на жизнь ремонтом радиоаппаратуры и электроприборов, запаивал кастрюли соседям и, кроме всего прочего, был превосходной нянькой для детей. Его истории, песни и стихи, которых он знал множество, а также его выразительнейшая мимика очаровывали и взрослых, и детей. Еду Джо готовил себе сам, да так, что у него просили рецепты, и он охотно давал консультации хозяйкам, живущим по соседству.

У Джо не было даже и шести классов образования, и коэффициент его интеллекта не превышал 90 баллов. Но он обладал хорошей памятью, умел внимательно слушать и имел богатейший запас фактов и философских идей. Он любил людей и был жизнерадостным и ободряющим, несмотря на свои физические дефекты.

Эта дружба продолжалась два года, оборвавшись из-за смерти Джо от инфаркта. Гарольду эта дружба дала бесконечно много. Мне он рассказывал о Джо очень мало и, таким образом, эта дружба осталась как бы личным секретом Гарольда и его личным достижением.

Гарольду было дано задание посетить местную библиотеку и тщательно познакомиться с детской литературой, что он уже делал благодаря Джо. Он спонтанно начал исследовать и другие разделы библиотеки и начал делиться с Эриксоном своими впечатлениями о книгах и соображениями относительно мыслей, там высказанных. Обсуждались и те мысли, которые высказывал Джо.

Однако две вещи, стоило их лишь упомянуть, повергали Гарольда в отчаянье. Это было приготовление пищи и искусство письма. Но Эриксон начал говорить о приготовлении пищи как о высоком искусстве, но, вместе с тем, он презрительно отозвался о нем, как о чем-то таком, что может делать даже слабоумный или женщина. Способность писать также обсуждалась как величайшее достижение человека, но в то же время как нечто, что могут делать даже маленькие дети, слабоумные и даже женщины. Более того, письмо приравнивалось к нацарапыванию крючков и палочек, какими пользуются женщины-стенографистки.

Поскольку Гарольд обратился к психотерапевту, чтобы обеспечить себе чуточку удовольствия в жизни, Эриксон рассмотрел вместе с ним возможные источники удовольствия, которое может возникать при отдыхе.

Гарольд любил музыку, и у него уже был радиоприемник, хотя он чувствовал себя по этому поводу виноватым, считая, что он не достоин его иметь. Я убедил его в том, что на какое-то время радио ему просто необходимо, так как таково мое медицинское предписание. Я сказал ему «на какое-то время», чтобы помочь ему принять инструкцию, осознавая ее ограниченность. Если в будущем он отверг бы свое право иметь радиоприемник, то это могло бы быть рассмотрено как сотрудничество, потому что обладание радиоприемником предписывалось лишь на некоторое время.

Далее, я предложил ему рассуждение о том, что он, как хороший рабочий, должен тренировать свое тело, но не только тело, но и глаза, уши и психическое «я» в целом. Теперь, когда обладание радиоприемником и интерес к музыке стали законной частью его жизни, развития интереса к развлечениям можно было добиться относительно легко, т.к. внушения можно было теперь связать с его интересом к музыке. Например, можно было дать постгипнотическое внушение о том, что мелодия, которая ему понравится, останется у него в памяти. Он захочет выучить эту мелодию, но лучше всего она запомнится только тогда, когда он съест гамбургер. Таким образом, ненавязчиво, можно было изменить, например, его диету.

На каждом сеансе я просил Гарольда рассказать о том, какая музыка и какие песни ему понравились в последнее время, чтобы использовать названия этих песен и цитаты из них для формулирования терапевтических внушений. Например, внушения были извлечены из «делаю то, что приходит само», «акцентируй позитивное, исключай все негативное» и «сухие кости» («Косточка большого пальца прикреплена к кости ступни и т.д.). Но все песни, исполняемые женщинами, равно как и воспевающие женщин, до определенного момента терапии отвергались Гарольдом.

Я просил Гарольда о том, чтобы слушая музыку, он отбивал такт рукой и мурлыкал мелодию вместе с певцом. Затем, преодолев некоторое сопротивление с его стороны, я убедил его подпевать певцу в полный голос. И, наконец, я индуцировал у него мысль о том, что неплохо бы купить магнитофон, чтобы он мог записывать музыку и свое собственное пение, будет ли он петь один или вместе с певцом. Гарольду все это настолько понравилось, что я получил возможность предложить ему нечто более рискованное. Я начал внушать ему, чтобы он научился играть на каком-либо инструменте, лучше на банджо или на гитаре, чтобы аккомпанировать себе. Но тут же я отверг эту мысль, поскольку ведь Гарольд был предназначен исключительно для физической работы, требующей сильных мускулов, а не тонких мышечных движений. Я со всех сторон анализировал этот вопрос, взвешивал все за и против, часто повторяя, что я сожалею обо всем этом, а эти выражения сожаления представляли собой в сущности косвенные гипнотические инструкции. И, наконец, мы нашли решение. Гарольд мог быстро освоить все эти сложные действия, требующие тонкой моторной координации, овладев стенографией и печатаньем на машинке, ведь раньше у него просто не было возможности научиться всему этому. Ведь эти действия мог выполнять любой слабоумный и каждая глупая клуша, т.е. женщина, поскольку стенография это не что иное, как нацарапывание карандашом крючков и палочек, а печатание — это просто стучание по клавишам, точно такое же, как игра на фортепиано, но когда ты печатаешь, то сразу можешь увидеть, что сделал ошибку и тут же исправить ее. Возможно, подобный аргумент для пациента, находящегося в бодрствующем состоянии, был бы смешным и неубедительным; в состоянии же транса пациент настроен реагировать на необычные идеи и ориентирован скорее на положительный результат, чем на поиски логических связей и соответствий.

Гарольдом овладела отчаянная решимость. Он выполнял все инструкции, и его желание овладеть стенографией и машинописью было просто огромным, он упорно тренировался, выполняя все задания. Он обучился всему этому очень быстро и в этом ему помогло восхищение мануальными навыками Джо, точностью и изощренностью его движений.

Следующий шаг заключался в том, чтобы побудить Гарольда брать еженедельные уроки фортепиано, «чтобы ускорить обучение машинописи и игре на гитаре». Я послал его к пожилой учительнице музыки, муж которой был тяжело болен. Гарольд должен был выполнять всю мужскую работу по дому, а с ним расплачивались уроками музыки. Гарольд принял это предложение, не осознав, что теперь он находился в особых отношениях с женщиной, играя, с одной стороны, роль ученика, а с другой — роль сильного мужчины. (Это обстоятельство возникло спонтанно, но потом оно было в полной степени использовано.)

Поскольку теперь затраты Гарольда на жизнь возросли, он купил магнитофон, гитару, пишущую машинку, он был вынужден поискать себе более высокооплачиваемую работу. Приятель научил его водить автомобиль, затем он устроился на автобазу грузчиком, а потом и шофером.

Следующий сеанс был посвящен анализу рабочей карьеры Гарольда, отмечались его несомненные достижения, но общий комментарий был таков: «И вот, проживая день за днем, вы выполняете все ту же самую рутинную работу, и не обнаруживаете ничего нового». И, наконец, я побудил Гарольда читать объявления о найме на работу. Совершенно случайно он наткнулся на объявление о свободном месте личного секретаря, пишущего под диктовку, и располагающего своим временем таким образом, чтобы работать в любое время дня или даже ночи и, кроме всего прочего, живущего в отдельном домике в горах. Кандидат на это место должен был уметь печатать на машинке и владеть стенографией. Гарольд побеседовал с работодателем и был принят с окладом 410 долларов в месяц. Его работодателем был богатый эксцентричный пожилой человек, который вел очень замкнутый образ жизни и имел хобби, которое заключалось в снятии копий со старых рукописей, последующем их анализе и аннотировании. Гарольд выполнял обязанности секретаря, а также обязанности повара, когда тот брал выходной. К этому он был вполне готов, т.к. процесс психотерапии включал в себя изучение поваренных книг, а также практику приготовления пищи в доме сестры.

Хозяин был очень доволен работой Гарольда, и он начал снабжать его сверх заработка новой одеждой на все случаи жизни. У Гарольда был теперь деловой костюм, для визитов в библиотеку и другая одежда, например, для того, чтобы выезжать в город за покупками.

Гарольд работал там 18 месяцев, время от времени приходя ко мне на двухчасовой сеанс. За это время его мышление стало ощутимо более зрелым, кругозор его невообразимо расширился, равно как расширился круг его интересов и углубилось понимание различных вопросов. Все это было результатом бесед с его образованным работодателем. Наконец, последний покинул Аризону, заплатив Гарольду вперед за три месяца.

За несколько дней Гарольд нашел себе другое место секретаря, настолько же хорошо оплачиваемое, но здесь ему были приданы еще и функции руководителя. Он очень колебался перед тем, как принять это предложение, т.к. считал, что справиться с работой ему помешает его умственная отсталость. Но, в конце концов, он согласился, ожидая, что очень скоро его выгонят за некомпетентность. Факт того, что его приняли, он объяснял так: «Они не смогли найти никого лучше».

Когда Гарольд пришел ко мне, я загипнотизировал его и попросил проанализировать глубоко и тщательно всю свою карьеру. Он должен был обратить особое внимание на то, чтобы противопоставить с «безжалостной объективностью» ранний период своей жизни и самый последний период, когда он работал в качестве секретаря. Это заставило его страдать, но он выполнил инструкцию. Я дал ему постгипнотическую инструкцию о том, что в следующий раз он придет ко мне и затронет самый важный вопрос в форме предварительного соображения, и отпустил его.

На следующем сеансе Гарольд сказал: «Все это время я чувствовал себя, как дурной зеленый юнец, и как будто что-то рвалось внутри меня, как будто я собирался что-то делать, но не знаю что. Но, может быть, я знаю часть ответа. Как-то глупо об этом говорить, но я чувствую, что я должен поступать в колледж, даже если меня оттуда выгонят». Он добавил, что он хочет исправить еще многие вещи и хочет испытать риск в жизни, и хочет наслаждаться заходом солнца. Затем он добавил: «О, да, ведь в жизни еще есть столько всего, но послушайте, я еще к этому не готов».

И я повелительно ответил ему: «Хорошо, вы пойдете в колледж, но на этот раз вы не ошибетесь, как это было с курсом алгебры, когда вы записались туда, чтобы определить, сможете ли вы с ним справиться, вместо того, чтобы убедиться в том, что вы с ним не справитесь. В сентябре вы поступите в колледж на полный курс, чтобы в середине семестра обнаружить, с какой частью курса вы не справитесь». Я добавил, что в этот период жизни он должен будет обращать особое внимание на те простые, маленькие и приятные пустяки, которые и составляют большую часть жизни.

В течение трех последующих месяцев мы встречались с Гарольдом один раз в неделю, причем характер наших встреч значительно изменился. Гарольд теперь спрашивал меня о том, как я смотрю на те или иные вещи. Он вел себя так, как ведет себя любопытный человек, желающий узнать, как другой человек, которого он уважал и любил, воспринимает разные вещи, поступает, отдыхает, думает и чувствует. В сентябре Гарольд записался на полный регулярный курс в колледже, что занимало у него 16 часов в неделю. Он не консультировался со мной о том, на какой курс записываться, или как это сделать, не имея диплома об окончании средней школы. Убеждение Гарольда в том, что он страдает умственной отсталостью, еще не рассеялось, так что мне пришлось напомнить ему о том, что стоит подождать середины семестра, чтобы узнать о своем провале. Будучи совершенно уверенным в своем провале, он мог записаться в колледж с чувством абсолютной уверенности. Он не должен был ожидать от себя ничего сверх своих способностей, даже испытания этих способностей, но, чтобы осуществить этот провал, он должен был все-таки записаться в колледж.

Проходили недели, но Гарольд не собирался обсуждать со мной свои занятия. После экзаменов в середине семестра он с удивлением рассказал мне, что ему поставили хорошие оценки по всем предметам, я ответил ему, что половина семестра это в действительности очень маленький срок для того, чтобы преподаватели могли адекватно оценить способности новых студентов. Я сказал ему подождать до конца семестра, когда его способности смогут быть адекватно оценены. Таким образом, отсутствие провала объяснялось ошибкой преподавателя. Кроме того, с помощью такого определения ситуации, я готовил Гарольда к тому, чтобы он принял свои будущие оценки за семестр как правильную оценку своих способностей.

Возможно, очень трудно поверить в то, что пациент так очевидно ошибался, оценивая свои успехи в учебе, но следует помнить, что здесь использовались гипноз, амнезия, отвлечение и переориентация внимания, и все это способствовало тому, что он смог успешно скрыть от себя все, что с ним происходило в конце первого семестра. Гарольд получил по всем предметам высшие оценки и явился ко мне гораздо раньше назначенного времени. Он совершенно потерял свое душевное равновесие и чувствовал, что с ним что-то капитально не в порядке. Я уверил его в том, что с ним все в порядке, просто он до сих пор во многом ошибался. Когда он находился в глубоком трансе, я дал ему следующую постгипнотическую инструкцию: « Как только вы проснетесь, вы будете знать свои оценки. Вы будете знать также, что этот вопрос закрыт. Для каждой дискуссии есть свое время, поскольку теперь это не острый спорный вопрос, а состоявшийся факт «.

Гарольд продолжал успешно учиться в колледже, где столкнулся с новой проблемой — как взаимодействовать с женщинами в интимных отношениях, но прежде чем перейти к этой теме, мы хотим добавить еще некоторые комментарии.

Во-первых, следует резюмировать, что за 2-3 года разнорабочий, который считал себя глупым кретином, история его жизни подтверждала это, превратился в человека, способного жить, как обычный представитель среднего класса и учиться в колледже. Из периферической особи, живущей на грани выпадения из общества, он превратился в полноправного члена общества с довольно высоким статусом. Эта цель была достигнута без всякого исследования того материала, который лежал «за» этой проблемой в обычном психиатрическом смысле. Гарольд изменился без всякого инсайта относительно своего прошлого и без анализа отношений между прошлым и настоящим, производимого посредством трансферентных интерпретаций. Он не открыл для себя никаких детских травм, которые могли бы быть использованы для объяснений его трудностей. Его, по всей видимости, несчастное детство, не предлагалось ему в качестве объяснения его неудач или его низкой самооценки. В сущности, вместо того, чтобы осознавать прошлое, такая психотерапия интенсивно использует произвольную дозированную амнезию, чтобы не допускать некоторые мысли и переживания в сознание. Материал осознается по порциям, согласно плану, и осознанное касается не прошлого, а собственных способностей пациента, каким он обладает в настоящем.

Такой подход типичен исключительно для Эриксона и он включает множество приемов, характерных для процесса обучения. Однако, пациент узнает не о причинах того, почему он таков, а о способах, как стать другим и прийти к успеху. Возможно, самым замечательным способом является в приведенном случае то, что пациент не узнал о том, что он не слабоумный, и не соглашался по этому поводу с Эриксоном до тех пор, пока не начал успешно учиться в колледже.

Тут следует подчеркнуть еще одну особенность эриксоновского подхода. В течение всего курса психотерапии Эриксон использовал сложную комбинацию авторитарных вмешательств, касающихся одних пунктов и предоставления пациенту полной свободы относительно других пунктов. В большинстве своем, действие пациента предполагает его полную автономию и независимость от Эриксона. Во многих случаях Эриксон работал с пациентом, как с тем трактором, о котором шла речь несколько выше. Он заправляет его бензином и запускает мотор, а затем позволяет функционировать ему так, как он этого хочет.

Социализация и ухаживания.
Продвигая Гарольда к социальной позиции, которая была бы достойна его, Эриксон параллельно развивал способность Гарольда ухаживать за женщинами. В начале терапии круг общения Гарольда ограничивался его сестрой и ее мужем. У него не было друзей-мужчин, а женщин он избегал в принципе. Он обедал в столовых самообслуживания, чтобы не встречаться с официантками, покупки делал, если это было только возможно, у продавцов-мужчин и предпочитал ходить пешком вместо того, чтобы ездить в автобусе, если там были пассажиры-женщины.

Более того, он с трудом выносил присутствие рядом с собой собственной сестры и терпел он это только потому, что она была его сестрой. Его сексуальная активность сводилась к нерегулярным контактам с мужчинами, с которыми он занимался пассивным, а иногда активным феллацио. Его сексуальные партнеры должны были удовлетворять следующим требованиям: они должны были быть моложе его, предпочтительно мексиканского происхождения, с длинными волосами, ростом не выше 160 см и весом от 55 до 60 кг. У них должно было быть круглое лицо, полные губы, узкие плечи, широкие бедра, пружинистая походка, они должны были употреблять души, масло для волос и иметь склонность к хихиканью по любому поводу. Гарольд знал несколько таких парней, которых он именовал «юнцами», и поддерживал с ними связь. Гарольд никогда не был связан с женщинами, и у него не было даже подружки и он настаивал на том, что от женщин ему совершенно ничего не нужно. С терапевтической точки зрения проблема вовлечения Гарольда в процесс нормального ухаживания была невыразимо сложной.

Эриксон начал действовать с типичной для него манере — он начал предлагать пациенту жизненные инструкции, которые позволяли пациенту сделать для себя связь с женщиной более приемлемой, а также он предложил пациенту серию заданий, выполняя которые он вовлекался в процесс ухаживания. Важным и необходимым было также то, что Гарольд стал лучше одеваться, улучшил свои жизненные условия и, продвинувшись по социальной лестнице, стал более привлекательным для женщин.

На ранних стадиях терапии Эриксон дал Гарольду задание в течение недели познакомиться с совершенно чужим человеком. Гарольд согласился, внутренне сопротивляясь, и «при этом он сомневался, что от него в данном случае требуется — успех или неудача» (возможно, потому, что Эриксон недавно поздравлял его по поводу провала по алгебре).

Давая ему это задание, я предложил, чтобы он прогулялся мимо любой стоянки трейлеров. Затем я повернул дело так, чтобы он выбрал определенную трейлерную стоянку, где жил еще один мой пациент, привычки которого я хорошо знал. Гарольд, естественно, дождался последнего дня той недели, которая была дана ему для выполнения задания, и, дрожа от страха, начал свою прогулку по трейлерной стоянке, и было это в шесть часов вечера. Когда он проходил мимо одного из трейлеров, его окликнул мужчина, который сидел вместе со своей женой в тени своего трейлера. По вечерам в это время они всегда сидели там, зазывая прохожих в гости. Дружба закрепилась, и много недель прошло до того, как они узнали, что оба являются моими пациентами. Сначала инициатива в этой дружбе исходила от супружеской пары, но впоследствии Гарольд стал гораздо менее пассивным и более вовлеченным.

Многие пациенты надеются на то, что одинокий пациент найдет себе друга, но Эриксон предпочитает организовать жизненную ситуацию пациента так, чтобы это обязательно произошло. Он может прямо познакомить пациента с кем-либо, или же может потребовать, чтобы пациент в определенное время находился в определенном месте, где, как он знает, с большой долей вероятности произойдет знакомство с определенным человеком. Пациент часто остается при убеждении, что это случилось спонтанно. Следующее задание для Гарольда было более эффективным. «После того, как дружба между Гарольдом и супружеской парой укрепилась, я дал Гарольду познакомиться еще с одним человеком, дал ему адрес, велел ему пойти туда и познакомиться с этим человеком, проанализировав все, что увидит, и ничего не пропустив. Посещать этого человека надо было часто». Именно так Гарольд повстречался с Джо, больным мастером на все руки. Эта дружба имела для Гарольда важнейшее значение. Она длилась два года, пока Джо внезапно не умер.

Организуя жизненную ситуацию пациента таким образом, Эриксон избегает развития таких отношений между терапевтом и пациентом, которые бы замещали собой нормальные отношения и поэтому не давали бы им развиваться. В данном случае сам терапевт создает иные отношения пациента с другими людьми.

Следующей ступенью в социализации Гарольда было обучение игре на фортепиано, за уроки он расплачивался со своей пожилой учительницей, делая всю мужскую работу по дому. Таким образом, его связь с этой женщиной характеризовалась, с одной стороны, тем, что он был ее учеником, а с другой стороны, он был при ней компетентным мужчиной, выполняющим всю ту работу по дому, которую ее муж выполнить не мог.

Затем, когда Гарольд сумел подружиться с супружеской парой, мужчиной и пожилой женщиной, Эриксон потребовал от него выполнения следующих задач. Он предложил Гарольду обучиться плавать, посещая бассейн христианской ассоциации молодежи, а также обучиться бальным танцам.

Оба моих предложения совершенно не пришлись Гарольду по вкусу, и он отреагировал на них крайне отрицательно. Он возбужденно объяснил, что один раз в неделю в этот бассейн допускаются женщины, а он не намерен погружать свое тело в такую грязную воду. Что же касалось танцев, то они предполагали добровольное прикосновение к женскому телу, но даже сама мысль об этом была для него непереносимой. Старательно и испуганно он снова и снова пытался объяснить, что он гомосексуалист, что женщины ему совершенно отвратительны, и что в этом мире, навязывающем ему женщин там и сям, у него с этим делом и так достаточно забот, и не хватало ему забот выполнять мое новое требование.

Здесь Эриксон предлагает сразу две инструкции, причем одна из них более сложна, чем другая. Это делается затем, чтобы пациент мог отвергнуть первую и принять вторую. В данном случае перспектива обучения бальным танцам оказалась для Гарольда более устрашающей, нежели перспектива обучения плаванию в бассейне христианского союза молодежи, который был, как никак, чисто мужской организацией. Однако, произошло так, что Гарольд с некоторой поддержкой Эриксона справился с обоими заданиями.

Когда Гарольд начал возражать против обучения плаванию и танцам, я предложил ему аналогию. Допустим, он хотел бы нарвать овощей, которые растут в обильно удобренном огороде, политом, кроме того, еще и инсектицидами. В этом случае он знал бы, что может помыться сам, помыть овощи и хорошо поесть. Точно так же, и я на этом настаивал, обстоит дело с плаванием и танцами. Все плохое, что может произойти в результате плавания и танцев, может быть исправлено с помощью воды, куска хорошего мыла и полотенца.

В сущности, мне удалось отклонить все его возражения. Затем я заметил, что танцам лучше всего обучаться в студии профессионалов, где все контакты должны быть исключительно безличными. Оправдание этим двум новым деятельностям находилось в том, что он, как хороший рабочий, должен овладеть двумя различными физическими навыками, основанными на ритме.

Гарольд быстро овладел как плаванием, так и бальными танцами, но он начал использовать лишь определенный сорт мыла, и его мытье после занятий приняло ритуалистический характер. Я заметил, что другой сорт мыла был бы настолько же хорош, но никак не лучше того, что он использует. В сущности, оба сорта были бы хороши.

Таким образом, Эриксон искусственно создал у пациента навязчивую реакцию умывания, что помогло ему овладеть двумя новыми моторными навыками. Затем Эриксон начал расшатывать эту навязчивость, как он обычно поступал в таких случаях, деритуализируя ее: будет хорош как один, так и другой сорт мыла, для мытья удобно как одно время, так и другое, мыться можно долго, а можно и быстро.

Когда Гарольд начал участвовать регулярно в ситуациях, где предполагалось, пусть и безличное, общение с женщинами, Эриксон начал посвящать терапевтические сеансы тому, чтобы изменить образ мысли пациента относительно многих аспектов его жизни.

Когда Гарольд стал более восприимчивым к сексуальным вопросам, мы начали обсуждать их на сеансах. Я заявил, что если я обладаю определенными знаниями и имею определенные интересы, то и он должен приобрести по меньшей мере общие знания о многих аспектах человеческой жизни, касающихся продолжения рода. Например, он определил меня как гетеросексуала, а себя как гомосексуала, но делал это слепо, в действительности не понимая значения каждого из этих терминов. Затем я прочитал ему лекцию о сексуальном развитии индивида, останавливаясь на индивидуальных и культуральных различиях в сексуальных ценностях и действиях. Таким образом, я предлагал ему возможность модифицировать свои взгляды спонтанным образом, а не в результате целенаправленного усилия.

Затем я прочитал Гарольду другую, довольно академическую лекцию, о физиологии пола и биологическом значении процессов размножения. Я рассказал ему о сексуальных циклах, о брачных танцах птиц, сезонах течки у животных, о сексуальном поведении человека в рамках различных культур, равно как о музыке, песнях, танцах и литературных произведениях, посвященных этому вопросу. Как я позднее обнаружил, это привело к тому, что Гарольд начал систематически изучать в библиотеке литературу по этому вопросу. Затем я предъявил Гарольду серию инструкций, которые он должен был исполнить через некоторое время. Эти загадочные, с виду непонятные, общие инструкции предъявлялись ему, когда он находился в состоянии транса. Вот эти инструкции: 1) обнаружить существование совершенно несчастных молодых людей, которые боятся делать то, что хотят делать; 2) пронаблюдать за этими людьми и подумать, почему они себя так ведут; 3) обнаружить, что многие молодые несчастные люди надеются, но, в сущности, не верят, что кто-то придет и поможет им; 4) оказать помощь ограниченному числу таких людей, действуя при этом безличным образом.

Когда я почувствовал, что Гарольд чувствует себя достаточно безопасно, чтобы выполнить эти инструкции, я дал ему задание походить на танцы в разных местах и внимательно понаблюдать за молодыми людьми, которые хотели бы танцевать, но были бы слишком робкими и трусливыми даже для того, чтобы научиться этому. Затем он должен был заметить девушек, которые подпирали стену, — толстых девушек, тонких, уродливых, которые с надеждой высматривали себе партнера или танцевали друг с другом, жадно поглядывая на молодых людей, которые стояли у стены, шаркая ногами, слишком смущенные, чтобы танцевать.

Гарольд не отверг это задание, но бесконечно удивился тому, что такие ситуации могут существовать. Однако, когда он впервые попытался выполнить это задание, он почти полностью оцепенел, и только через три часа и после нескольких безуспешных попыток, он прибыл в танцзал. Там он заметил группу молодых людей, подталкивающих друг друга и обменивающихся репликами, вроде: «Ну, давай», «Если ты пойдешь, то и я пойду», «Нет, нет, я не умею танцевать», «Ну и что, может, кто-то из девушек тебя научит», «Ну, давай же», «Ну, кто хочет?».

Когда Гарольд понял смысл этой ситуации, как он впоследствии рассказывал, он углубился в зал и обнаружил там примерно полдюжины девушек, которые, по всей очевидности, оставались без партнеров. Они выглядели растерянными, но с надеждой смотрели на него, когда он нерешительно остановился вблизи них, а затем, разочаровавшись, снова стали смотреть на площадку, где другие девушки танцевали друг с другом. Гарольд рассказывал: «Огромным усилием воли я овладел собой, подошел к ним и пригласил на танец сначала одну девушку, затем другую, пока не перетанцевал со всеми. Затем я покинул это место, чтобы обдумать все случившееся».

Гарольд был в танцзалах три раза и пришел к следующему выводу: «Этот опыт со всей определенностью дал мне понять, что я и наполовину не так уж плох, как я думал. Я не боюсь делать теперь некоторые вещи». Я ответил со значением: «Но ты действительно и наполовину не так уж плох, как ты думаешь, так почему бы тебе не обратиться в комиссию по делам ветеранов и не попросить дать тебе серию тестов, чтобы проверить, насколько ты хорош?» После этого я немедленно отпустил его, пока он находился в состоянии изумления. Через несколько дней Гарольд вернулся, и передо мной был теперь совершенно другой человек. Он торжественно объявил, что тесты показали соответствие его интеллекта выпускнику средней школы. Ему порекомендовали поступить в колледж. Он сказал: «Неплохо ведь для умственно отсталого?» А я ответил: «Да, неплохо даже для парня, который всегда считал, что он умственно отсталый». После этого я резко закончил интервью. Затем я отменил несколько последующих встреч, обосновывая это тем, что у него есть о чем подумать.

Эта серия предписаний очень типична для эриксоновского подхода. Очень часто он давал пациенту серию общих и, скорее, расплывчатых инструкций, а затем организовывал ситуацию, когда эти инструкции должны были быть применены. У пациента же оставалось чувство, что он спонтанно принял решение. В данном случае Гарольду было сказано, что он должен был наблюдать и оказывать минимальную помощь некоторым молодым людям. Позднее Эриксон посылает его в танцзал. В зале Гарольд «спонтанно» решил пригласить некоторых девушек и при этом испытывал чувство, что совершил что-то важное. Вместе с тем, эти инструкции преследовали цель поставить его в ситуацию, где он начал бы нормально ухаживать за девушками, сопоставил бы себя с другими мужчинами и понял, что он способен на многое, на что другие мужчины не способны. Посещение танцев вызвало у Гарольда нормальное переживание, которого он был раньше лишен.

В интимные отношения с женщиной Гарольд вступил гораздо позднее, когда он уже учился в колледже. Эриксон узнал об этом лишь впоследствии. В этот период терапии Эриксон развивал у Гарольда способность к искаженному восприятию времени. Суть методики состоит в использовании гипноза для того, чтобы повлиять на чувство времени человека таким образом, чтобы переживания, длящиеся минуты, казались бы длящимися в течение многих часов. Это должно было, в частности, помочь Гарольду в учебе. Гарольду было дано задание молча сидеть и анализировать, кем он был и чем он был, кто и что он есть сейчас и кем бы он хотел быть, и что бы хотел делать. Кроме того, он должен был противопоставить свое прошлое своему будущему, подумать о себе как о актуальном биологическом существе обладающем как эмоциональными, так и физическими ресурсами, и о своем личностном потенциале, позволяющем ему с разумной степенью неадекватности функционировать в жизни, общаясь с другими и с собой. На этих сеансах Гарольд выглядел как человек, занятый разрешением проблем, приятных или неприятных, но крайне важных. К концу каждого из этих сеансов Гарольд очень уставал. После этих шести сеансов мы сделали двухнедельный перерыв, а затем Гарольд снова появился у Эриксона, чтобы рассказать «о новой проблеме».

Гарольд вел себя несколько скованно, и все его поведение изменилось, став менее бесцеремонным. Казалось, что он хотел что-то у меня узнать, стараясь при этом, чтобы я оставался в неведении относительно того, зачем ему это нужно. Поэтому я реагировал довольно пассивно, уклоняясь от позитивных реакций, но свободно высказывая негативные.

Он рассказал мне, что вот уже в течение некоторого времени, какого точно, он сказать не может, в соседнюю квартиру въехала женщина. Вскоре он заметил, что она входила в квартиру и выходила из нее в то же самое время, что и он. Он заметил это, испытывая очень неприятные чувства, когда она начала жизнерадостно здороваться с ним. Это раздражало его, но он не смог сделать ничего, кроме как ответить ей.

Затем женщина начала, едва завидев его, останавливаться и пытаться заговаривать с ним. Это поставило его в «ужасное положение», т.к. теперь он стал предметом обсуждения соседей. От соседей же он узнал, что она была на 15 лет старше его, и что она ушла от мужа-алкоголика, который избивал ее. Теперь она содержала себя сама и копила деньги на развод.

«Все это было бы еще ничего», но этот период кончился однажды вечером, когда «без всяких объяснений и извинений» она «вторглась» в его квартиру с полными сумками продуктов в руках и начала готовить ужин на двоих. Оправдывая свое «ужасное поведение», она заявила, что должен же мужчина хоть раз поесть ужин, приготовленный женщиной. Моя посуду, она попросила его поставить какую-либо пластинку с классической музыкой.

Он сделал это с огромным чувством облегчения, поскольку это исключало необходимость разговора, а затем «к счастью, убрав кухню», она покинула его квартиру. Остаток вечера и почти всю ночь он бродил по комнате, «стараясь думать, но в голову не приходило никаких мыслей».

Через несколько дней, когда он собирался готовить ужин, эта женщина «просто-напросто зашла» и сказала ему, что у нее ужин уже готов, и пригласила его к себе. «И я не мог сделать ничего иного, как почти за ней и, словно ребенок, сесть за стол. После ужина она собрала посуду и преложила пойти ко мне опять послушать музыку. Мы сделали это, и она ушла около 10 часов. Я снова не мог заснуть всю ночь. И снова я не мог ни о чем думать, я просто чувствовал, что я схожу с ума, что я должен что-то сделать, сделать что-то важное, но я не мог понять, что именно. В таком состоянии я находился примерно две недели. Понимаете, я начал избегать ее, но через пару недель я все понял. Я должен был приготовить для нее ужин, и это должно было ей понравиться. Я так и сделал, но это не принесло ожидаемого мной результата. Надо сказать, что это был очень хороший ужин. Мы снова слушали пластинки. Она действительно любила музыку и много знала о ней. Она была очень умной женщиной, но в некоторых отношениях все-таки очень глупой. Она собралась уходить в половине одиннадцатого, и, уже выйдя за дверь, она наклонилась и поцеловала меня. Я мог убить ее в тот момент. Я даже не смог сразу закрыть дверь. Я кинулся в ванную комнату, встал под душ и включил его. Даже не скинув одежды, я начал мыть лицо с мылом. Я потратил на это чертовски много времени. Я намыливал лицо, тер его, смывал мыло и снова намыливал и смывал. Эта ночь была действительно тяжелой. Несколько раз я одевался и выходил на улицу, чтобы позвонить вам из автомата, но каждый раз я говорил себе, что я не должен звонить вам так рано. Потом я возвращался в ванную комнату и снова мылся и скребся. Господи, я сходил с ума. Я знал, что сам должен справиться с этим, но что это было и что я должен был делать, я не знал. Наконец мне в голову пришла мысль, что ответ у меня уже есть. Я получил его на одном из этих шести сеансов, от которых я так уставал. Что-то внутри меня подсказывало мне: «Это и есть ответ,» — но тогда он не имел смысла, как не имеет смысла и сейчас. Но это может помочь мне перестать мыться и скрести себя щеткой».

«Я не знаю, почему я пришел к вам сегодня, но я должен был прийти. Я не хочу, чтобы вы мне что-то говорили, но в то же время я хочу вас слушать. Но, проклятье, будьте внимательны к тому, что вы будете говорить. Извините, что я так разговаривая с вами, но я чувствую, что я должен быть уверен в том, что я услышу. Это моя проблема».

Весьма осторожно я начал общий расплывчатый разговор, специально не касаясь содержания сообщения Гарольда. Когда он расслабился, я заметил, что не следует обвинять или критиковать эту женщину за то, что она хочет развестись. И что брак должен предполагать нечто большее, нежели несчастье и физическое насилие, и что каждое человеческое существо имеет право как на личное, так и на физическое благополучие. Поскольку эта женщина хотела быть самодостаточной во всех отношениях, она определенно обладала качествами, внушающими уважение, восхищение и симпатию. Что касается ее дружелюбности и вторжения в его личную жизнь, то нужно отдавать себе отчет в том, что люди, в сущности своей, являются стадными существами, и следовало бы ожидать, что он, она, как и все остальные представители человеческой расы, будут стремиться к совместным переживаниям. Это могло бы не только объяснить, но и помочь принять ее поведение. Что касается еды, то с незапамятных времен двумя лучшими приправами к ней являются голод и приятное общество. Музыку, как правило, тоже лучше слушать с другими людьми. Что касается поцелуя, который привел его в такое отчаянное состояние, то о возможном значении этого простого физического действия можно только догадываться. Существует поцелуй любви, страсти, смерти, поцелуй матери или ребенка, родительский поцелуй, поцелуй бабушки или дедушки, поцелуй, означающий приветствие, прощание, выражающий желание, удовлетворение, и это лишь несколько из множества возможных вариантов. Прежде чем приписывать этому поцелую какое-то специфическое значение, ему бы следовало знать, какой именно поцелуй это был. Это можно узнать, только свободно и с готовностью размышляя об этом, без всякого страха и ужаса, но исключительно с желанием понять.

Следовало бы также быть готовым к осознанию того, какое значение хотел бы придать этому поцелую он сам. В сущности, сейчас ничего не известно о том, какие личные мотивы двигали ее поведением, поскольку ни один из них не дал своему поведению осознанного определения. Однако, можно сказать, что он не должен колебаться перед тем, как отвергнуть нечто, что ему определенно захочется отвергнуть.

После этого высказывания мы молчали примерно пять минут. Гарольд перешел в бодрствующее состояние, посмотрел на часы и заметил: «Ну, я действительно должен продвигаться вперед, что бы это ни означало» и ушел.

Здесь важно прокомментировать следующее. Эриксон никоим образом не старается помочь Гарольду «понять» в обычном психотерапевтическом смысле значение его переживаний. Он не делает никаких интерпретаций о том, что возраст женщины может провоцировать ассоциацию с матерью. Отсутствуют любые попытки символической интерпретации ситуации. Следовательно, отсутствуют любые негативные санкции в плане отношения с этой женщиной. Эта связь трактуется Эриксоном как реальное отношение с реальной женщиной.

На следующей неделе Гарольд пришел к Эриксону на беседу, которая длилась примерно час. Он сказал: «Я действительно не хочу ни о чем вас спрашивать, но что-то внутри меня хочет знать, что вы думаете о Джейн. Расскажите же мне о ней, но будьте внимательны, что бы это ни значило. Я знаю, это глупая просьба, вы знаете только те немногие вещи о ней, которые я вам рассказал, но все же я хочу знать, что вы думаете об этой женщине, но будьте внимательны, когда будете о ней говорить, что бы это ни значило». И Эриксон начал говорить, опираясь на известные ему объективные общие признаки.

Отвечая Гарольду, я ненавязчиво упомянул обо всем, что было особенно важно для него. Я описал Джейн, как биологическое существо, одаренное богатством различных черт, качеств, свойств и способностей, развитых в различной степени, и собрание всего этого делает ее уникальным человеческим существом. Другие представители человеческого рода будут реагировать на нее в зависимости от их собственных способностей и потребностей. Например, история ее брака могла говорить о том, что она являлась гетеросексуальной женщиной, привлекательной для гетеросексуального мужчины. Ее специальность говорила о том, что она может быть продуктивной, стремление к разводу указывало на то, что она желает счастья себе как личности, и то, что ему понравилось, как она готовит и общается, говорило о том, что она обладает способностью вызывать к себе личный интерес.

Я отметил также, что дальнейшее продвижение в терапии, к которому, возможно, он стремится, должно было включать развитие отношений с женщинами вообще, как с представительницами реальной жизни. Я заключил сеанс следующими словами, произнося их на языке Гарольда, которым он пользовался, когда впервые пришел ко мне: «Хотелось бы тебе, черт побери, узнать, какого сорта эта женщина. Да, ты не дашь ей подцепить тебя на крючок, да и напортить ей ты не захочешь, как не захочешь испортить и себе. И все, что тебе надо делать, это выкладывать ответы по очереди». Я говорил таким образом для того, чтобы заставить его осознать контраст между его изначальным и настоящим статусом. Он ушел, почти никак не отреагировав, только у двери он задержался, посмотрев на меня пристально, с любопытством о чем-то размышляя, как если бы он не знал, что сказать.

На этот раз Эриксон не назначал Гарольду встречи, но через несколько недель он явился сам и сказал:

«Я бы хотел рассказать вам это по-своему, но вы психиатр. Я обязан вам буквально всем, и поэтому я должен рассказать это по-вашему, и, возможно, это будет полезно кому-то еще.

Последнее, что вы сказали мне, это было выкладывать ответы по очереди, и я почти ответил вам, что я собирался делать именно это. Но я понял, что вы минимально заинтересованы в том, что я могу вам сказать. Вы просто хотели, чтобы я для себя определил, кто я есть, что есть и на что я способен. Помните, как я стоял у двери и смотрел на вас, примерно в течение минуты? Вот о чем я думал. Я знал, что ответы должны будут появляться по очереди, один за другим. Я шел домой, я знал это, но мне было смешно, поскольку я не знал, что это будут за ответы. Я просто знал, что я должен выкладывать их по очереди.

Прийдя домой примерно в половине шестого, я озадаченно обнаружил, что выглядываю в окно, как будто ожидаю что-то там увидеть. Пока не появилась Джейн и не поставила свою машину в гараж, я не понимал, что жду именно ее. Я вышел и пригласил ее на ужин. Утром я удивлялся себе, зачем это я покупал все это. Она приняла мое приглашение и начала готовить ужин, а я играл на гитаре и пел дуэтом вместе с магнитозаписью, которую сделал сам. После ужина мы потанцевали под магнитофон, пока не захотели присесть. Мы сели на диван, и я сказал ей, что я собираюсь поцеловать ее, но сначала я должен был подумать, насколько мне это понравится. А пока я это сделаю, сказал я ей, она может перестать сопротивляться. Она выглядела озадаченной, а затем начала смеяться. Я понял, что то, что я сказал, может звучать для нее очень странно, но я имел в виду именно то, что я сказал. Когда она перестала смеяться, я поцеловал ее сначала в одну щеку, затем в другую, а потом в губы. Мне это понравилось, но я был настолько поглощен этим, что она немного испугалась, поэтому я предложил еще потанцевать. Во время танца я снова начал целовать ее, и она мне ответила.

И тогда со мной начали происходить еще и другие вещи, но я знал, что к этому еще не готов. Поэтому я прекратил танцевать и стал играть для нее классическую музыку, затем спел несколько песен, и она присоединилась ко мне. У нее очень хороший голос. Затем я проводил ее домой и на прощание поцеловал. Этой ночью я спал, как младенец».

Таким образом Гарольд готовился вступить в нормальные сексуальные отношения, но следует учесть, какая тщательная и кропотливая работа была предпринята для создания условий, при которых такие отношения стали бы возможными. Гарольд мог теперь начать ухаживать за женщинами, потому что он теперь хорошо одевался, жил в приличной квартире, учился в колледже и имел хорошую работу. Теперь он мог также разделить с этой женщиной ее компетентный интерес к музыке и к приготовлению пищи. К этому моменту он обладал также опытом общения с разными людьми, умел танцевать, в том числе и с женщинами. И, наконец, его отношение к женщинам изменилось, у него появилось любопытство и желание проверить, на что он способен.

Гарольд продолжал: «Проснувшись на следующее утро, я обрадовался, что сегодня воскресенье. Я хотел иметь в своем распоряжении свободный день, чтобы просто наслаждаться жизнью. Примерно в три часа я зашел к Джейн, она была очень занята шитьем платья, и я сказал ей, чтобы она не прерывала свою работу и пригласил ее к себе на ужин примерно в шесть часов. После ужина мы слушали классическую музыку, а потом немного легкой музыки. Мы потанцевали, а когда устали, сели на диван.

Я целовал ее, она отвечала мне, и мы начали целовать друг друга. Я был очень осторожен, зная, что я всего лишь начинающий и, наверное, неловкий, но мы обнимались, целовались, и я узнал, что такое французский поцелуй. Потом мы снова танцевали, затем ласкали друг друга и опять танцевали. Каждый раз при ласках я отмечал у себя физиологическую реакцию, но я знал, что очередь для этого еще не пришла. Наконец, мы еще раз послушали классическую музыку, и я проводил ее домой, с чувством поцеловал ее и пошел спать. В эту ночь я тоже спал очень хорошо.

Затем я не встречался с ней три дня. Это были весьма специфические дни, поскольку я не могу вспомнить многое из того, что тогда происходило. В понедельник я проснулся, чувствуя себя прекрасно. Я вспоминал вчерашний вечер и испытывал приятные чувства. Затем я пошел на работу, а следующее, что я помню, как я оказался у себя в квартире после того, как рабочий день уже кончился. Что конкретно происходило в течение дня, я совершенно не помню, но испытывал хорошее и сильное чувство, что на работе сегодня все было отлично. Во вторник я отправился на работу, намереваясь выпытать у окружающих ненавязчиво, что же происходило вчера, но следующее, что я помню, это то, что я вхожу в свою квартиру. Сначала мне было смешно, потом стало тревожно, и я стал думать о том, что же может произойти в среду. Конечно, и вся среда испарилась из памяти, но к тому же я обнаружил себя входящим в квартиру с огромным количеством покупок. Что меня совсем поразило, так это чеки, оказывается, я купил все это в гастрономе, в котором ранее никогда не бывал. Напряженно стараясь припомнить, как же я сделал все эти покупки, я бессознательно прошел прямо к Джейн. Я был так удивлен, когда она поприветствовала меня, что сказал ей, чтобы она не трудилась одеваться — она была одета просто в шорты и в кофточку. Я был готов, и она могла прямо пройти ко мне и сесть за ужин».

В эту ночь Гарольд впервые вступил в сексуальные отношения с женщиной, и он переживал это как интереснейшее исследование. Впоследствии он рассказывал:

«Утром мы позавтракали, Джейн пошла на работу, а я остался дома. Я провел дома целый день, чувствуя себя счастливым, по-настоящему счастливым, впервые в моей жизни. Мне просто трудно все это объяснить. Существуют вещи, о которых можно говорить, но выразить словами невозможно. Вот именно такие переживания испытывал я в четверг.

Мы договорились снова встретиться в субботу вечером, и в пятницу я пошел за покупками. В субботу я убрал в квартире, но более подробных воспоминаний об этих днях у меня не сохранилось. Помню только приятное ощущение того, что все идет хорошо. В субботу вечером я приготовил ужасно изысканный обед, и когда Джейн вошла, она была в очень красивом платье и выглядела очень женственно, когда я сказал ей об этом, она ответила, что ей нравится мой галстук. Тогда я впервые узнал о том, что я тоже изысканно одет. Это меня удивило. Мы ужинали, танцевали, ласкали друг друга. Примерно в десять часов мы зашли в спальню. Сегодня все было по-другому, я не старался изменить себя или испытать что-то новое. Просто мы были людьми, которые нравились друг другу и хотели долго заниматься любовью. Где-то после полуночи мы заснули. На следующее утро она приготовила завтрак и ушла, объяснив, что к ней на несколько дней приезжает подруга. В понедельник утром я встал очень рано и пошел на работу, не зная о том, почему я вышел так рано. Прошло совсем немного времени, и я это понял. Это произошло, когда я ехал по улице, навстречу мне по тротуару шла девушка, и я был так изумлен, что должен был затормозить, остановиться у тротуара и проводить ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду. Эта девушка была прекрасна, совершенно, абсолютно, невероятно прекрасна. Это была первая прекрасная девушка, которую мне удалось увидеть. Через два квартала повторилось то же самое, только на этот раз я увидел сразу двух абсолютно прекрасных девушек. Я все время испытывал желание останавливаться и смотреть на все. Ведь все так изменилось. Трава стала зеленой, деревья прекрасными, дома выглядели так, как будто их только что покрасили, машины казались новыми, мужчины выглядели так же, как и я, а улицы Финикса были переполнены хорошенькими девушками. И так было, начиная с понедельника.

В среду мне захотелось узнать, как поживают те юнцы, с которыми я когда-то общался, и я поехал посмотреть на них. Это было забавное переживание. Я должен был быть действительно ужасно больным, когда имел дело с этими бедными созданиями. Сейчас я просто пожалел их.

До субботнего вечера, пока подруга Джейн не уехала, ничего особенного не произошло. В субботу вечером мы ужинали, слушали пластинки, а затем, когда я выключил проигрыватель, мы оба почувствовали, что пришло время серьезно поговорить. Мы оба были благоразумны, обсуждая то, как мы могли бы наслаждаться друг другом, но продолжать это не имело смысла. Мы решили, что я должен был найти девушку моего возраста, а она должна подумать о мужчине своего возраста. Мы согласились в том, что мы должны остаться друзьями, нам это удалось.

Я хожу в церкви, молодежные клубы, меня интересуют достопримечательности. Знаете, теперь я живу и наслаждаюсь этим. И будущее у меня есть. Я закончу колледж, я знаю, карьеру какого типа мне хочется сделать, и я знаю точно, что я хочу иметь жену, дом и детей».

Гарольд закончил колледж и стал работать на весьма ответственном посту, что ему очень нравилось.

ГЛАВА 5. БРАК И ЕГО СЛЕДСТВИЯ.

Проблемы, которые возникают как следствие брака, проявляются обычно в форме сексуальных нарушений или симптомов, которые делают нетрудоспособным одного из супругов и могут также приводить к кажущемуся непонятным разрыву брачных отношений вскоре после заключения брака. С точки зрения семейного цикла, цель лечения заключается в том, чтобы помочь молодой паре установить стабильные отношения между собой, а затем перейти на следующую стадию развития брака — стадию рождения и воспитания детей.

Когда молодой человек, недавно вступивший в брак, обращается к психотерапевту с проблемой, то суть этой проблемы может восприниматься по-разному, в зависимости от того, с какой точки зрения на нее смотреть. Если рассматривать только индивидов, то проблема будет иной, чем тогда, когда мы возьмем во внимание супружескую пару. Точно так же, если мы будем рассматривать супружескую пару, то проблема будет выглядеть иначе, если мы возьмем во внимание распространенную семью. Вот пример. Ко мне на лечение была направлена молодая женщина, страдающая сильным тремором правой руки. В прошлом году она подверглась экстенсивному и соответственно дорогостоящему неврологическому обследованию, было дано заключение, что этот тремор является симптомом истерии. После 6 месяцев традиционной психотерапии рука у пациентки стала дрожать еще сильнее. В данный момент надо было срочно устранить симптом, иначе она могла потерять работу. Меня попросили провести краткосрочную терапию в надежде на то, что хотя бы ослабится интенсивность симптомов. Сначала я применил эриксоновский гипноз, и через несколько минут стало понятно, что тремор можно перемещать из руки в руку. Это позволяло поставить диагноз истерии, не прибегая к обширным исследованиям и большим затратам, или это было при неврологическом обследовании. Оставалась проблема «излечения».

Психотерапевт, который ранее лечил эту молодую женщину, считал, что она находится в такой же ситуации, как и любая другая молодая женщина, и поэтому, так как она с этой ситуацией не справлялась, с ней было что-то не в порядке. Но если посмотреть с другой точки зрения, эта молодая женщина недавно вышла замуж, и симптом появился почти сразу же после заключения брака.

Я пригласил молодых супругов на беседу и понял, что муж производил впечатление довольно потерянного молодого человека, и что жена опекала его во всех отношениях. Они поженились, когда он служил во флоте, то есть имел определенный статус и романтический ореол профессии. Теперь же, после демобилизации, он был просто гражданским лицом без работы. Он никак не мог решить, продолжать ли ему учиться или идти работать, и не предпринимал никаких шагов ни в одном из направлений. Содержала его жена. С точки зрения выгоды этот симптом выполнял в браке определенную функцию. Это стало еще более очевидным, когда я спросил жену, что бы произошло, если бы ей стало еще хуже. Она ответила, что в таком случае она бы потеряла свою работу. А когда я спросил, что бы произошло в этом случае, она ответила: «Я думаю, что мой муж вынужден был бы тогда пойти на работу». Таким образом, симптом выполнял позитивную функцию, продвигая этот брак к более нормальному состоянию. С этой точки зрения терапевтические усилия должны были быть сосредоточены на муже и на супружеской паре.

Если в подобных случаях лечению подвергается только жена, то это неминуемо отразится на семейных отношениях. Муж оказывается в ситуации, когда жена не только страдает, но несколько раз в неделю ходит к другому мужчине и беседует с ним скорее всего о нем. По самой природе индивидуальной терапии муж, психотерапевт и жена образуют классический треугольник. В данном случае муж чувствовал, что его недостатки как мужа, несомненно, обсуждаются женой с другим преуспевающим мужчиной, и он начал еще более усиленно сомневаться в ее лояльности по отношению к нему. Жена же, в свою очередь, оказывается в ловушке: с одной стороны, психотерапевт побуждает ее высказывать свою неудовлетворенность, с другой стороны, муж ведет себя так, что, когда она это делает, он считает ее нелояльной по отношению к нему.

При длительной индивидуальной психотерапии играют роль еще и другие факторы. Чем в большей степени она отказывается от того, чтобы посвящать себя исключительно мужу, что является важнейшим аспектом брачного контракта. Часто в подобных случаях супругу достаются остатки — каждая новая мысль и переживание сначала разделяется с психотерапевтом и только гораздо позже, если это вообще происходит, они предлагаются мужу. Такое лечение может стать барьером между супругами и разъедать брак, приводя к неудовлетворению и, возможно, к разводу. Если случается развод, то психотерапевт может считать, что пациент «перерос» супруга, и поэтому развод необходим. Он склонен считать, в особенности тогда, когда он не осознает, что его собственное вмешательство было одной из причин нарушения супружеских отношений вне зависимости от «всякого развития». Иногда супруг или супруга пациента также обращаются к психотерапевту, уже другому, и брак превращается в игру вчетвером. Какие бы благородные цели при этом ни преследовались, чем дольше продолжается такое лечение, тем в большей степени брак становится «ненормальным» в том смысле, что он начинает все меньше напоминать обычный брак. Если один из супругов находится на индивидуальном лечении 8 или 10 лет (а я знаю случаи, когда индивидуальная терапия продолжалась 18 лет), то последующие стадии брака протекают с отклонениями, что мешает нормальному развитию семьи. Например, ожидание рождения ребенка, или трудности, возникающие при выращивании детей, вызывают у женщины переживания, которые она разделяет с психотерапевтом в той же мере, как и с мужем, и таким образом психотерапевт, в сущности, становится оплачиваемым членом распространенной семьи.

Проблема нашей молодой женщины с тремором руки будет выглядеть совершенно иначе, если мы расширим контекст ее рассмотрения, включив туда не только ее мужа, но и ее родительскую семью. Ее родители возражали против этого брака, в сущности, они запрещали ей выходить за него замуж. Но она все-таки вышла за него, предполагая, что, когда они поженятся, родители будут вынуждены признать это как состоявшийся факт. Но когда молодые супруги устроились в своей новой квартире, мать позвонила ей и спросила ее, не вернется ли она сегодня вечером домой. Когда молодая жена ответила, что она теперь замужем и у нее есть теперь свой собственный дом, мать сказала: «Ну, это ненадолго». На следующий день мать снова спросила ее, когда она вернется домой и заверила ее, что ее комната всегда будет ждать ее. С удручающей регулярностью мать звонила ей и говорила с ней о недостатках молодого человека, будучи при этом совершенно уверенной в том, что дочь вскоре вернется домой. Звонки матери обостряли и преувеличивали все сомнения, которые молодая жена имела относительно своего мужа. Таким образом, молодой человек жил в атмосфере враждебности со стороны своих новых родственников. Его нерешительность при выборе своей дальнейшей карьеры во многом объяснялась тем, что он был сверхозабочен мнением родственников жены о его будущей работе. Несомненно, что на процесс принятия молодым человеком решения влияла разветвленная сеть семейных отношений, и его нерешительность в данном случае имела скорее социальный источник, нежели была чертой его характера. В этом более широком контексте симптомы жены являются частью конфликта между двумя семейными подгруппами и отражают трудности в достижении независимости от родителей и завоевании отдельной и стабильной территории, принадлежащей молодой паре. Шестимесячная психотерапия тоже может быть рассмотрена в этом более широком контексте. Дорогостоящие неврологические тесты, равно как и индивидуальная терапия оплачивались родителями пациентки. Таким образом, проблемы девушки дорого им обходились, укрепляя их в мысли, что ее брак был ошибкой, поскольку в результате у нее появились проблемы, которые потребовали вмешательства психиатра. Лечение, как это часто бывает, стало оружием в семейной борьбе, в то время как психотерапевт совершенно не интересовался и не заботился об этом аспекте терапии.

Этот случай иллюстрирует также тот факт, что терапевты могут присваивать себе заслуги в решении проблемы, которая несомненно разрешилась бы сама собой без всякой посторонней помощи. Как однажды сказал Монтень: «Природа вылечивает, а медицине достается слава». Вопреки тому, что были применены блестящие психотерапевтические приемы, представляется, что проблема разрешилась сама по себе, независимо от проводимой терапии. Молодая женщина забеременела, и это изменило всю ситуацию. Она должна была уйти с работы, и ее муж соответственно должен был начать работать, чтобы содержать ее. Родители хотели, чтобы дочь к ним вернулась, но они не хотели, чтобы она вернулась с ребенком. Таким образом, они изменили свое отношение к браку и начали поддерживать молодую пару, узнав, что в семье ожидается внук. «Природа» решила проблему, переместив молодую пару на следующую стадию развития семьи: стадию рождения и воспитания ребенка. Симптом исчез, и молодая женщина, равно как и ее муж, стали более зрелыми и уверенными в себе.

Многие психотерапевты только начинают понимать, что симптомы, наблюдаемые у индивида из молодой семейной пары, имеют отношение к старшему поколению. Одной из типичных проблем молодой пары является неспособность сплотиться для взаимодействия со своими родительскими семьями. Например, жена не хочет, чтобы родители мужа вторгались в их жизнь так, как они это делают, но муж не в состоянии противоречить своим родителям. В такой ситуации у жены часто появляются симптомы болезни. Сейчас мы приведем пример именно такой ситуации. Эриксон в данном случае создал у пациентки более продуктивный симптом.

Ко мне обратилась за помощью женщина с язвой желудка. Боль была такой, что не давала ей ни работать, ни делать что-либо по дому, ни просто общаться. Ее жизненная проблема заключалась в том, что она не могла выносить визитов родителей своего мужа, которые повторялись 3-4 раза в неделю и длились, сколько они желали. Приходили они без предупреждений. Я заметил, что она не может выносить родителей мужа, но она терпеливо выносит службу в церкви, игру в карты с соседями и свою работу. Имея в виду родителей мужа, я сказал: «Вы в действительности не любите своих новых родственников. Каждый раз, когда они приходят, у вас появляется боль в желудке. Это следует использовать. Они, конечно же, не ожидают, что вы, так как у вас болит желудок, будете вытирать пол, когда вас вырвет, как только они придут». Она усвоила сказанное, и ее вырывало всякий раз после прихода родителей мужа. Пока они вытирали пол, она жалобно слабым голосом извинялась перед ними. Заслышав, что их машина въезжает во двор, она бросалась к холодильнику и выпивала стакан молока. Они заходили, она приветствовала их и начинала беседовать с ними, а затем ей внезапно становилось плохо, и ее вырывало.

Вскоре родители мужа начали звонить ей, если собирались нанести им визит. Они хотели узнать, достаточно ли хорошо она себя чувствует, чтобы принять их у себя. Сначала она отвечала: «Не сегодня», затем снова: «Не сегодня». И наконец, она сказала: «Мне кажется, что сегодня я чувствую себя хорошо». К несчастью, она ошиблась, и им опять пришлось вытирать пол.

Она нуждалась в том, чтобы быть беспомощной и, таким образом, она сберегла всю свою боль в желудке для визитов родителей мужа, что ее вполне удовлетворяло. (Язва желудка у нее прошла, и она стала гордиться своим желудком. Ведь это был страшно хороший желудок — он смог прогнать из дома назойливых родственников.) В течение нескольких месяцев родители мужа вообще не приходили, затем она сама пригласила их зайти «во второй» половине дня. Они осторожно вошли и время от времени повторяли: «Может быть, мы лучше пойдем домой». Когда она захотела, чтобы они ушли, ей достаточно было принять страдальческий вид и положить руку на живот, как они тут же собрались домой. Таким образом, эта пациентка превратилась из беспомощного человека в такого человека, которому достаточно держать под рукой стакан молока для того, чтобы достичь желаемой цели. Однако, в открытой ссоре здесь никакой потребности не было. Это напоминает мне гостя, который всегда являлся к воскресному обеду, и ему всегда предлагали бисквит и с наслаждением задавали вежливый вопрос: «Не хотите ли немного бисквита?» — пока он не понял.

Консервативная терапия испытывающей затруднения супружеской пары определяется сейчас как вмешательство с целью произведения изменений, но при этом вмешательство не должно быть частью системы. Во время медового месяца часто развиваются сексуальные нарушения, такие как импотенция и фригидность, но очень часто они исчезают сами по себе. Во многих случаях, когда пара ищет помощи, эксперт может поступить гораздо мудрее, сказав пациентам, что их проблема весьма обычна и разрешится сама по себе. Если же этого не случится, они всегда могут вернуться и получить лечение. Очень часто простого обсуждения сексуальных вопросов с авторитетным человеком оказывается достаточно для того, чтобы разрешить эти проблемы раннего брака. Это происходит не потому, что молодые люди получают новую информацию, а потому, что авторитетное лицо дает им разрешение на сексуальную жизнь, в то время как ранее другие авторитетные лица запрещали испытывать удовольствие от секса. Такая беседа является частью церемонии инициации.

Если наслаждение от сексуальной жизни не возникает само по себе, то целью терапевтического вмешательства является появление возможности наслаждаться, а также стабилизация брака и помощь в переходе на следующую стадию — рождение и воспитание детей. Иногда до сексуальных отношений дело не доходит, и таким образом, у супружеской пары отсутствует не только наслаждение сексуальной жизнью, но и сама возможность перехода на стадию рождения и воспитания ребенка. Вот какой пример приводил Эриксон. Жалобы здесь предъявлял молодой муж.

Молодой человек, который обычно весил 75 килограммов, женился на красивой и чувственной девушке. Его друзья подшучивали над ним, потому что почти сразу же после женитьбы он стал быстро худеть. Через 9 месяцев он обратился ко мне как к психиатру. Его волновали две проблемы. Первая состояла в том, что он более не мог терпеть подшучиваний над тем, что он похудел почти на двадцать килограммов. Реальная проблема, конечно, состояла совсем в другом. Это брак еще не был завершен.

Он рассказал, что его жена каждый вечер обещает ему, что этой ночью они будут близки, но при первом его движении она впадает в панику и со страхом убеждает его подождать до завтра. Спит он очень беспокойно, чувствуя сильное желание и в то же время безнадежность. Недавно у него появился страх, что, несмотря на возрастающий сексуальный голод, он потеряет способность к эрекции.

Когда он спросил, могу ли я хоть как-то помочь ему или его жене, я успокоил его и назначил встречу его жене. Я попросил его объяснить ей, почему ей надо прийти на консультацию и сказать, чтобы она подготовилась к обсуждению ее сексуального развития, начиная с подросткового периода.

Они явились точно в назначенный час, и я попросил мужа оставить кабинет. Она рассказывала о себе достаточно свободно, хотя очень смущаясь. Она объяснила свое поведение тем, что испытывала совершенно не контролируемый, полностью овладевающий ею ужас, который она смутно связывала с моральными и религиозными нормами. Рассказывая историю своего сексуального развития, она показала мне тетрадку, в которой она тщательно записывала дату и час начала каждой менструации. Согласно этим забавным записям оказалось, что в течение десяти лет менструации у нее наступали каждые тридцать три дня и начинались почти всегда между 10 и 11 часами утра. Несколько раз цикл нарушался. Раньше срока менструация не начиналась никогда. Встречались лишь задержки, и каждый раз была отмечена дата действительного начала менструации и ожидаемая дата начала менструации. Эти пометки сопровождались краткими пояснениями типа: «была сильно простужена и лежала в постели». для себя я отметил, что следующая менструация должна была начаться у нее через 17 дней.

Когда я спросил ее, хочет ли она, чтобы ей помогли разрешить эту супружескую проблему, она сказала сначала, что, конечно же, хочет. Но тут же она испугалась и начала умолять меня разрешить ей «подождать до завтра». Наконец, я успокоил ее, несколько раз повторив, что решение будет принимать только она сама. Затем я прочитал ей длинную лекцию о супружеских отношениях, все чаще и чаще разбавляя ее внушениями, направленными на вызывание усталости, сонливости, пока она не перешла в действительно хорошее гипнотическое состояние.

После этого, продолжая поддерживать у нее состояние транса, я сделал ей ряд внушений возрастающей интенсивности. Они сводились к тому, что она могла и даже, вероятно, была должна удивить себя, сдержав свое собственное обещание сделать это завтра, и это произойдет после того, как она внезапно и неожиданно расстанется со своим страхом, и все это произойдет раньше, чем она думала. По дороге домой сегодня после сеанса она будет полностью поглощена приятной, но непонятной мыслью, что она из-за одной только мысли о страхе слишком торопит события.

Затем я отдельно поговорил с мужем и заверил его, что этой ночью все будет благополучно. На следующее утро он с горестным выражением лица сообщил мне, что вчера у нее на полпути к дому на семнадцать дней раньше срока началась менструация. Я успокоил его, сделав правдоподобное утверждение о том, что это отразило силу ее сексуального желания и ее абсолютной решимости завершить брак. Следующую встречу с ней я назначил на тот день, когда у нее должна была кончиться менструация.

В следующую субботу я снова встретился с ней и погрузил ее в транс. На этот раз я объяснил ей, что завершение брака должно состояться, и я чувствую, что это произойдет в течение последующих десяти дней. Когда именно это произойдет, она должна решить сама. Я сказал ей, что это может произойти в субботу вечером или в воскресенье вечером, хотя я предпочел бы, чтобы это произошло в пятницу вечером. Или же это может произойти в понедельник, либо во вторник, хотя для меня предпочтительна пятница. И, опять же, это может быть в четверг вечером, но я без сомнения предпочитаю пятницу. Перечисляя все дни недели и всякий раз повторяя при этом, что я предпочитаю пятницу, я добился того, что это стало изрядно раздражать ее.

Затем я разбудил ее и повторил все то же самое. При каждом упоминании того, что я предпочел бы пятницу, у нее на лице появлялось отвращение. Затем я встретился с мужем и сказал, чтобы он не проявлял никакой активности, оставался абсолютно пассивным, но сохранял бы готовность реагировать, и в этом случае успех был бы обеспечен.

В пятницу он рассказал мне: «Она сказала, чтобы я рассказал вам, что произошло вчера вечером. Это произошло так быстро, как никогда. Она, в сущности, изнасиловала меня. Потом она разбудила меня еще до полуночи, и это произошло снова. Утром она смеялась, и когда я спросил ее, почему она смеется, она попросила передать вам, что это не была пятница. Я сказал ей, что сегодня именно пятница, но она продолжала смеяться и сказала, что вы поймете, что это была не пятница».

Я не стал ничего объяснять ему. Последующая супружеская жизнь этой пары складывалась удачно. Они купили дом, а затем у них начали появляться дети с интервалом в два года.

Давая этой девушке десять ней для принятия решения, перечисляя дни недели и упоминая о том, что я предпочитаю пятницу, я преследовал следующие цели: десять дней — это достаточно длинный период для того, чтобы принять решение, к тому же длительность этого периода, в сущности, редуцировалась до семи дней, потому что я их перечислил. Постоянные упоминания о том, что я предпочитаю пятницу, создавали для нее неприятную эмоциональную проблему: поскольку я перечислил все дни недели, каждый день приближал ее к тому неприятнейшему дню, который предпочитал я. Поэтому накануне четверга оставался только этот четверг и пятница, потому что суббота, воскресенье, понедельник, вторник и среда были отвергнуты. Таким образом, консуммация должна была произойти или в четверг, согласно ее выбору, или в пятницу, согласно моему выбору.

Процедура, которую я использовал на первом сеансе, оказалась совершенно неправильной. Пациентка это блестяще использовала, чтобы наказать и фрустрировать меня за мою некомпетентность. Второй сеанс был более удачным. Он создал для нее дилемму, которую она не осознавала: либо день, который выберет она, либо день, который выберу я. Постоянные напоминания о дне выбранном мною вызывали у нее сильную коррективную, эмоциональную реакцию: желание немедленно наказать и фрустрировать меня на время заглушило все остальные ее желания. Наступила консуммация, и она смогла посеяться надо мной, объяснив, что вчера была не пятница, находясь в счастливой убежденности, что я должен это понять.

Оказаться не в состоянии завершить брак может не только молодая жена, но и молодой муж. У мужчин здесь встречается чаще всего потеря способности к эрекции. Иногда это обнаруживается сразу же в начале медового месяца. У мужчин при этом может быть богатая история сексуальных отношений, но сам акт заключения брака создает такую ситуацию, при которой он теряет способность к половому акту. Иногда эта проблема разрешается сама по себе, в иных случаях краткое психотерапевтическое вмешательство может устранить трудность и спасти брак.

Один из моих студентов женился на очень красивой девушке, но в первую брачную ночь обнаружил, что потерял способность к эрекции. До свадьбы он переспал почти со всеми потаскушками во всем городе. После заключения брака прошло уже две недели, но за это время у него ни разу не было эрекции. Он перепробовал все, что можно, но даже мастурбация не вызывала у него эрекции. Вытерпев две недели такого медового месяца, жена пошла у юристу, чтобы проконсультироваться с ним о разводе.

Когда молодой человек рассказал мне все это, я сказал ему, чтобы он позвонил нескольким друзьям, которые знали его жену и могли бы убедить ее прийти ко мне. Она пришла, и я поговорил с ней наедине. Она была крайне ожесточена, и я позволил ей высказаться. Она подробно рассказала мне всю эту печальную историю. Она считала, что она привлекательная, и к тому же тут она была совершенно обнажена, а он даже в такой ситуации оказался неспособным заниматься с ней любовью. Ведь для девушки первая брачная ночь представляет собой крайне важное событие. Эта ночь, когда девушка превращается из девушки в женщину, а каждая женщина хочет быть желанной и единственной. Это была потрясающая ситуация, о чем я ей и сказал.

Затем я спросил ее, думала ли она, какой огромный комплимент ей сделал муж. Это озадачило ее, поскольку было противоположностью тому, что она только что рассказала. Я продолжил: «Но очевидно же, что он счел ваше тело настолько прекрасным, что это просто поразило, потрясло его. Совершенно потрясло. А вы этого не поняли, но отметили лишь его несостоятельность. И конечно, он оказался несостоятельным, поскольку понял, насколько малыми возможностями он обладает, чтобы оценить по достоинству красоту вашего тела. А сейчас вы пройдете в соседний кабинет и подумаете над этим».

Я позвал мужа и позволил ему рассказать мне всю эту историю их медового месяца. Затем я сказал ему то же самое, что и жене, но подчеркнул, что он сделал свой жене огромнейший комплимент. До брака у него было много связей с девушками, и он испытывал по этому поводу сильное чувство вины, но именно его несостоятельность в данном случае доказывала, что теперь-то нашел эту единственную, потрясающую девушку.

Они сели в машину и вместе поехали домой, и им чуть ли не пришлось останавливать машину, чтобы сейчас же начать половой акт. С этого момента сексуальная жизнь разворачивалась успешно.

В сущности, такой тип лечения представляет собой вмешательство в кризис, и основным условием его эффективности будет являться правильность выбора момента вмешательства. Быстрые своевременные действия могут часто до конца разрешить проблему, с которой впоследствии, когда она станет хронической, бывает справиться очень трудно. Представляется, что иногда такое вмешательство является разрешением на успех, что сочетается с элегантным избавлением от трудностей. Вот различные варианты вмешательства, используемые Эриксоном.

Двадцатичетырехлетний выпускник колледжа, молодой муж, прервал свой медовый месяц и пришел ко мне в совершенно упадочном настроении духа, потому что он потерял способность к эрекции. Его жена, приехав, немедленно бросилась к юристу, желая получить развод, а он обратился к психиатру.

Я убедил его привести ко мне жену, и она без труда согласилась участвовать в гипнотерапии, которую я собирался проводить с ее мужем. Это происходило следующим образом. Я велел ему смотреть на свою жену и заново переживать эти его чувства крайнего стыда, унижения, беспомощности и безнадежности. Делая это, он должен был почувствовать, что он вместе с тем делает все, действительно все, чтобы избавиться от этих разрушительных чувств. Продолжая делать это, в какой-то момент он должен был обнаружить, что не способен видеть никого и ничего, кроме своей жены, даже меня он не сможет увидеть, но мой голос он будет слышать постоянно. Когда это произойдет, он должен будет осознать, что находится в глубоком гипнотическом трансе и поэтому не может контролировать свое тело. Затем он должен был представить себе свою жену обнаженную, затем себя обнаженным. Таким образом, он мог обнаружить, что он не может пошевелиться и, следовательно не контролирует свое тело. Это, в свою очередь, приведет к тому, что он с удивлением обнаружит, что ощущает физический контакт со своей женой, и этот контакт становится все более интимным и волнующим, и он совершенно не в состоянии контролировать эти свои реакции. Но эти его реакции должны были оставаться незавершенными до тех пор, пока этого не пожелала бы его жена.

Состояние транса возникло у него достаточно легко, и, заключая сеанс, я сказал: «Сейчас вы знаете о том, что вы можете. В сущности, вы уже преуспели, и вам не остается ничего более, как только продвигаться от успеха к успеху».

Этой ночью была достигнута консуммация брака. Впоследствии я иногда встречался с этой парой как семейный советник. Сексуальные проблемы в этой семье более не появлялись.

Неисчерпаемость человеческой природы такова, что проблемы для молодеженов может представлять не только отсутствие эрекции, но и слишком легкое ее возникновение. В следующем приводимом нами примере жена была не удовлетворена именно этим.

Молодая женщина была замужем уже целый год, и за этот год она успела окончательно ожесточиться по отношению к своему мужу. Она объяснила мне, что в течение дня и вечера они прекрасно ладят, но как только она заходят в спальню, начинаются проблемы. Она сказала: «В ту же самую секунду, когда мы заходим в спальню и закрываем за собой дверь, у него появляется эрекция. Я могу раздеваться медленно или быстро — ему это все равно. Он ложится в постель в эрекцией каждый вечер. Он просыпается утром опять же с эрекцией. Это доводит меня до сумасшествия, и поэтому мне все время хочется с ним ссориться».

Я спросил ее: «Чего же именно вы хотите?»

Она ответила: «Если бы один раз, один только раз он лег бы в постель без эрекции. Если бы только раз он дал мне возможность почувствовать мою женскую силу».

Это показалось мне разумной просьбой, поскольку каждая женщина имеет право вызывать эрекцию и гасить ее. То, что эрекция у мужчины появляется сразу же, как только женщина бросит на него короткий взгляд, как и то, что это происходит с ним, стоит ему лишь зайти в спальню, может в равной степени не удовлетворять женщину. Я встретился с мужем и дал ему понять, насколько это важно для его жены. Я взял с него клятву не говорить жене о нашей беседе. На следующий вечер он трижды занимался мастурбацией и когда он зашел в спальню, его пенис был опущен, и она прекрасно провела время, извиваясь и изгибаясь. Ему самому стало интересно, появится ли у него эрекция. Она же испытала огромное удовольствие от того, что вызвала у него эрекцию исключительно своими движениями, а не прикосновениями и поцелуями. Она действительно испытала свою женскую власть. Через несколько месяцев, когда мне снова пришлось быть в этом городе, они пригласили меня на обед. Она действительно обрела свою женскую власть и наслаждалась ею. Я мог это заметить, наблюдая за ней за столом.

Некоторые женщины стремятся к тому, чтобы наслаждаться своей женской властью. Другие же в период медового месяца обнаруживали, что вообще не способны начать сексуальные отношения. Эриксон рассказывал нам о молодой женщине, которая, выйдя замуж, в течение недели не допускала к себе мужа, хотя хотела этого. Стоило ему приблизиться к ней или даже предложить близость, она начинала испытывать страшную панику и скрещивала ноги. Она пришла к Эриксону с мужем, запинаясь, рассказала свою историю и сказала, что надо что-то делать, поскольку иначе муж расторгнет брак. Ее муж подтвердил сказанное, добавив несколько деталей.

Тут я использовал, в сущности, ту же самую технику, что и во многих других случаях. Я спросил ее, готова ли она к тому, чтобы пройти через кажущуюся ей разумной процедуру для того, чтобы разрешить ее проблемы. Она ответила: «Да, я готова на все, но ко мне не должны прикасаться, поскольку, если ко мне прикоснуться, я сойду с ума». Муж подтвердил это ее высказывание.

Я предупредил, что я буду использовать гипноз. Поколебавшись, она согласилась, но снова потребовала, чтобы никто не смел к ней прикоснуться.

Я сказал ей, что муж в течение всего сеанса будет сидеть в кресле у противоположной стены кабинета, а я буду сидеть за ним. Она должна была сама отодвинуть свое кресло в дальний угол комнаты, сесть там и все время наблюдать за мужем. Если бы кто-то из нас попытался покинуть сове кресло, она должна была немедленно покинуть комнату, поскольку ее кресло находилось сразу же у двери.

Я попросил ее вытянуться в кресле, вытянуть ноги вперед, скрестить ступни и напрячь все мышцы. Она должна была пристально смотреть на мужа до тех пор, пока она окажется не в состоянии увидеть что-либо иное, кроме мужа. Кроме того, краешком глаза она должна была видеть и меня. Руки она должна была скрестить на груди, а кулаки крепко сжать.

Она покорно начала выполнять задание. Пока она это делала, я говорил ей, что она засыпает глубже и глубже и не видит ничего, кроме мужа и меня. Засыпая все глубже и глубже, она должна будет испугаться до панического состояния, но при этом она не будет в состоянии ни пошевелиться, ни сделать что-либо другое, кроме того как смотреть на нас и засыпать все глубже и глубже гипнотическим сном, и чем сильнее будет состояние паники, тем глубже она заснет. То есть я проинструктировал ее, что паническое состояние должно было углубить транс и вместе с тем неподвижно фиксировать ее в кресле.

Затем я сказал ей, что теперь постепенно она начнет ощущать, как ее муж прикасается к ней ласково и интимно, но вместе с тем она будет продолжать видеть, как он сидит в противоположном углу моего кабинета. Я спросил ее, готова ли она испытать такие ощущения и добавил что, позволить ей кивнуть головой, если она согласна, или потрясти головой, если она не согласна. Я добавил также, чтобы она не торопилась и дала продуманный ответ.

Через некоторое время она утвердительно кивнула головой.

Я попросил ее отметить, что мы, я и ее муж, отвернулись от нее, потому что сейчас она начнет ощущать все более интимные прикосновения и ласки мужа до тех пор, пока она не почувствует полное наслаждение, счастье и релаксацию. Примерно через пять минут она сказала мне: «Пожалуйста, не оборачивайтесь, я очень смущена. Разрешите, мы сейчас пойдем домой, потому что у меня все в порядке».

Я отпустил их, дав мужу инструкцию отвести ее домой и пассивно ждать развития событий. Через два часа они позвонили мне и просто сказали: «Все в порядке».

Проверочный телефонный звонок через неделю, подтвердил, что у них по-прежнему все было хорошо. Примерно через пятнадцать месяцев они с гордостью приняли своего первенца.

Иногда при том, что молодая пара справляется с сексуальной жизнью, случается так, что какой-то момент сексуального акта упускается, как это было в следующем нашем примере.

Ко мне обратился молодой преподаватель колледжа. Он никогда не испытывал оргазма, и у него никогда не было эякуляции. О том, что такое эякуляция, он узнал из словаря. Он пришел ко мне, чтобы спросить, почему слово эякуляция используется для описания мужского сексуального поведения. Я спросил его: «Как долго вы мочились в постель?» Он ответил: «По-моему, до 12 лет».

Он рассказал, что он счастливо женат, половая жизнь у них протекает нормально, и у них уже двое детей. Я спросил его: «Что вы делаете вместо эякуляции?» Он ответил: «Я начинаю половой акт, я наслаждаюсь им, и через некоторое время, как если бы я уринировал, семенная жидкость вытекает из пениса».

Таким образом, он знал, что пенис годится для того, чтобы уринировать, и поэтому использовал его, чтобы уринировать в вагину жены. Он сказал: «Разве не так бывает у всех мужчин?» Я рассказал ему, что он должен делать теперь. Каждый день или через день он должен выделить один час времени, пойти в ванную комнату и там мастурбировать. В процессе мастурбации он должен идентифицировать все части пениса и все ощущения, исходящие от каждой части. Он должен стараться задержать семенную жидкость как можно дольше, чтобы определить, насколько он может себя возбудить, он может усилить возбуждение легкими прикосновениями и покачиваниями. Он должен сосредоточиться на ощущениях напряжения, теплоты, трения, но не на выливании семенной жидкости. Он должен держать ее внутри себя. Потеря семенной жидкости будет означать потерю физиологической возможности мастурбировать.

Он думал, что я дал ему детское и дурацкое задание, но в течение месяца занимался этим регулярно. Однажды в одиннадцать часов вечера он позвонил мне и сказал: «Я сделал это». Я ответил: «Что вы имеете в виду?» Он сказал: «Ну, вместо мастурбации я сегодня лег в постель с моей женой и почувствовал себя сексуально возбужденным, и у меня случилась эякуляция». В час ночи он позвонил снова, так как это повторилось.

Его жена хотела узнать, зачем он звонил мне ночью и рассказывал, как он занимается с ней любовью. Он спросил меня, должен ли он ей об этом говорить. Я ответил, что это не ее дело. Позже я имел беседу с женой и спросил ее: «Довольны ли вы вашим браком?» Она ответила утвердительно. «А хороша ли была ваша половая жизнь?» Она ответила: «Да», но потом добавила: «Но с тех пор, как мой муж ночью звонил вам для того, чтобы сказать, что он занимается со мной любовью, моя сексуальная жизнь еще улучшилась, хотя я не знаю почему».

Одна из наиболее распространенных проблем молодеженов состоит в том, что они неспособны наслаждаться друг другом в сексуальном плане из-за ложной стыдливости. Иногда краткое высказывание может изменить отношения таким образом, что молодые супруги получают возможность наслаждаться друг другом. Следующий пример иллюстрирует это.

Однажды ко мне пришли молодежены после месяца совместной жизни. На консультации настаивала жена. Муж же сказал, что он принял уже окончательное решение, — он будет разводиться с ней. Он не мог выносить более ее возмутительного поведения.

Потом он с воодушевлением высказал свое неблагоприятное мнение о психиатрах. Наконец, я сказал: «Теперь, когда вы высказали свое мнение я буду настолько же откровенным. Не прошло еще и месяца вашей супружеской жизни, как вы уже заговорили о разводе. Я не знаю, что вы за трус, но вам следует прожить с женой хотя бы полный месяц, прежде чем разводиться. Так что будьте добры заткнуться и послушать, что хочет мне сказать ваша жена». И он сделал именно это — скрестил свои руки, сомкнул челюсти и стал слушать.

Его невеста сказала: «Взгляды Генри на то, как надо заниматься любовью, кажутся мне неправильными. Он хочет, чтобы мы везде погасили свет, опустили занавески и раздевались каждый по отдельности в ванной комнате. Он не заходит в спальню до тех пор, пока свет во всей квартире не будет выключен. Мне надо надеть ночную рубашку и не снимать ее. Ему нужны самые просты сексуальные отношения из всех возможных. Он не хочет даже поцеловать меня».

Я спросил его: «Так ли это?» И он ответил: «Я считаю, что не следует разводить вокруг секса всякие сентиментальности».

Она продолжала: «Кажется, что он избегает даже прикасаться ко мне. Он не хочет поцеловать мои груди или поиграть с ними, он не хочет даже дотронуться до них».

Муж ответил: «Груди — это утилитарная вещь, они предназначены для детей».

Я сказал ему, что я склонен сочувствовать его жене, а ему, скорее всего, не понравится то, что я должен сказать. «Итак, — сказал я, — вы сидите здесь, скрестив руки и сжав челюсти. Злитесь сколько вам угодно, но я собираюсь сказать вашей жене то, что, как я считаю, ей следует знать».

И я рассказал жене каким образом, как это я считаю, муж должен целовать ее груди и ласкать соски. Я указал, как и куда он должен ее целовать, причем это должно ему очень нравиться. Ей это должно тоже нравиться как здоровой женщине. Затем я рассказал о том, что люди часто имеют антропоморфические склонности. Они называют винтовку «Старая Бетси», лодку — «Ванька-Встанька», а хижину — «Заходи!» Люди без труда находят бесконечное количество нежных имен любым вещам, которые им принадлежат. И я предположил, что ее муж, поскольку он говорит, что любит ее, должен найти какие-то ласкательные имена для ее близнецов. Она выглядела несколько озадаченно, и я добавил: «Ну, знаете, они ведь близнецы», и указал на ее груди. Близнецы действительно нуждаются в именах, которые рифмуются. Затем я повернулся к молодому человеку и твердо сказал: «Завтра вы придете ко мне и скажете, как вы назвали груди вашей жены. Если вы не придумаете им имена, я дам имя одной из них, а имя второй тут же появится у вас в голове и прилипнет к вам». Он гордо вышел из кабинета.

На следующий день они пришли, и жена сказала: «Знаете, вчера, когда мы занимались любовью, Генри вел себя гораздо лучше. Мне кажется, что он стал лучше меня понимать, но дать имена близнецам отказался».

Я повернулся к нему и сказал: «Собираетесь ли вы дать имена близнецам? Помните, что если вы не захотите сделать это, я назову одну из них, а имя другой, рифмующееся с именем первой, само придет к вам в голову и прилипнет к вам». Он ответил: «Я не собираюсь терять достоинство из-за грудей моей жены».

Я предложил, чтобы он подумал об этом в течение получаса, в то время как мы с его женой будем обсуждать другие вопросы. И мы начали обсуждать другие аспекты их сексуальной жизни, которые жена считала нужным обсудить.

И, наконец, когда полчаса почти истекли, я сказал ему: «Итак, готовы ли вы дать имена близнецам? Я готов, но я надеюсь, что и вы готовы». Он ответил: «Я просто игнорирую вас». Я снова объяснил, что я назову одну грудь, и что ему в голову сразу придет второе имя, рифмующееся с первым. Когда он снова отказался, я сказал его жене: «Ну, а вы готовы?» Она ответила удовлетворительно. Я сказал: «Я называю вашу правую грудь «Китти»«. И немедленно молодому человеку в голову сразу пришло слово «Титти»1, рифмующееся со словом Китти».

Жена была очень довольна. Она была не из нашего штата, и через шесть месяцев я получил от них рождественскую открытку. Она была подписана их именами, а также буквами К. и Т. Жена писала мне, что ее муж превратился в прекрасного любовника и очень гордится своими близнецами. Через несколько лет я побывал в их городе и обедал с человеком, который их знал. Он сказал: «Что за прекрасная пара. Я помню, каким был Генри сразу после свадьбы, но сейчас он стал действительно человечным». Еще через несколько лет я снова получил от них открытку, и теперь после К. и Т. обнаруживались и другие пополнения в семье. Он действительно понял, для чего существовал «Титти».

В психотерапии вы часто можете использовать ненавязчивость в терапевтических целях, как в данном случае. Муж компульсивно избегал прикасаться к грудям жены. Я создал компульсивную рифму, и он не смог от этого отклониться. Вся компульсия, таким образом, сосредоточилась теперь на нежных именах для грудей, тогда как раньше была направлена на избегание прикосновения к ним. Таким образом, компульсия была просто перемещена.

Поскольку человеческие существа обладают специфической способностью осознавать свои действия, непосредственное поведение часто превращается в результат целенаправленного усилия, и, таким образом, природа этого поведения меняется. Сюда относятся, например, сознательная решимость достигнуть эрекции, пережить оргазм и так далее. Попытка воспроизвести непроизвольное поведение с помощью усилия воли заманивает человека в ловушку, где его ждет саморазрушение. Сексуальное просвещение часто носит настолько научный, если не жесткий, характер, что для сверхобразованных людей секс становится техническим действием. Благонамеренные просветители могут даже сексуальные наслаждения представить как обязанность. Гуманизация сексуальных отношений стоит терапевтических усилий, и наш следующий пример иллюстрирует подход Эриксона к этой проблеме.

Тридцатилетний преподаватель университета встретил на танцах одинокую, тоже тридцатилетнюю женщину. Их потянуло друг к другу, и через месяц они были уже женаты и планировали свое будущее. Через три года они пришли ко мне и рассказали свою печальную историю. Рассказывая ее, они очень смущались, стыдились и использовали напыщенную и формальную фразеологию. В сущности, их жалоба состояла в том, что еще до брака они планировали создать большую семью, и поскольку им обоим было по тридцати лет, задерживаться им в этом плане было никак нельзя. Прошло три года, а они все еще были бездетными, несмотря на многочисленные медицинские обследования и рекомендации. Они оба зашли в кабинет и, рассказывая мне все это, мужчина сказал: « После некоторого размышления мы с женой пришли к выводу, что более целесообразным будет если я возьму слово, для того чтобы рассказать вам об этом по возможности кратко. Наша проблема заставляет нас страдать и разрушает наш брак. Поскольку мы хотим ребенка, мы вступаем в супружеские отношения с отсутствующими физиологическими реакциями каждую ночь и каждое утро для целей воспроизведения рода. По воскресеньям и по праздникам мы вступаем в супружеские отношения со всеми сопутствующими физиологическими реакциями для целей воспроизведения рода до четырех раз в сутки. Нет таких физиологических трудностей, которые могли бы нам помешать. В результате фрустрации нашей потребности в воспроизведении рода наши супружеские отношения становятся для нас все более неприятными, но, несмотря на это, мы продолжаем предпринимать столь же интенсивные усилия с целью продолжения рода. Но оба мы страдаем, замечая, что мы раздражаем друг друга все сильнее и сильнее. Поэтому мы пришли к вам, а также потому, что медицина не смогла нам помочь». Тут я прервал его, сказав: «Вы поставили проблему. Теперь я хочу, чтобы вы молчали, а ваша жена сейчас расскажет, что она думает по этому поводу, и расскажет это своими словами». Точно так же педантично, но смущаясь еще сильнее, нежели ее муж, жена изложила свои жалобы. Я сказал: «Я могу сделать для вас то, что вы просите, но это будет шоковая терапия. Это не будет электрошок или любой другой физический шок, но это будет шок психологический. Сейчас я оставлю вас наедине друг с другом в этом кабинете на пятнадцать минут, чтобы вы смогли обсудить, готовы ли вы или нет пережить довольно серьезный психологический шок. После того, как пройдет пятнадцать минут, я вернусь, спрошу вас о вашем решении и в зависимости от него буду действовать».

Я вышел из кабинета и, вернувшись через пятнадцать минут, спросил: «Каков ваш ответ?» Мужчина ответил: «Мы обсудили этот вопрос как объективно, так и субъективно, и пришли к выводу, что мы выдержим все, что в принципе может помочь нам удовлетворить наше желание воспроизведения рода». Я спросил жену: «Окончательно ли ваше согласие?» Она ответила: «Да, сэр». Я ей снова объяснил, что шок будет психологическим, затронет их эмоции и будет представлять некоторое насилие над ними. «Это произойдет очень просто, но психологический шок будет более чем сильный. Я предлагаю вам сейчас, когда вы сидите в ваших креслах, крепко взяться за подлокотники и устроиться как можно глубже в этих креслах и слушать внимательно, что я скажу. После того, как я закончу и применю этот шок, я хочу, чтобы вы оба продолжали хранить абсолютное молчание. Через несколько минут вы можете покинуть кабинет и вернуться домой. Я хочу, чтобы вы продолжали хранить абсолютное молчание на всем протяжении дороги домой, и пока вы будете молчать, в ваше сознание прорвется множество мыслей. Храните молчание до тех пор, пока вы не войдете в дом и не закроете за собой дверь, тогда вы будете свободны! А сейчас поглубже устройтесь в своих креслах, поскольку сейчас я собираюсь применить к вам этот психологический шок. Вот он: в течение трех лет вы поступаете в супружеские отношения со всеми сопутствующими физиологическими реакциями для целей воспроизведения рода по меньшей мере два раза в день, а иногда до четырех раз в сутки, но тем не менее ваша потребность в продолжении рода остается неудовлетворенной. Так почему бы вам, черт побери, просто не … (совершать половой акт, очень грубо) просто для развлечения и не помолиться дьяволу, чтобы он помог обрюхатить ее не позже чем через три месяца. А сейчас вы можете идти».

Впоследствии я узнал, что по дороге домой они действительно все время молчали, «обдумывая многие вещи». Когда они наконец зашли в дом и закрыли за собой дверь, то, как рассказывал муж: “Мы обнаружили, что мы не можем дойти до спальни. Мы просто упали на пол, мы не вступали в супружеские отношения, мы развлекались. Сейчас три месяца едва истекли, а моя жена уже беременна». Через девять месяцев у них родилась девочка. Когда я навестил их, чтобы посмотреть на ребенка, то обнаружил, что при разговоре они больше не используют многосложные слова, абсолютно правильно построенные фразы и формальные выражения. Теперь они могли даже рассказывать рискованные анекдоты.

Проехав сорок миль в абсолютном молчании в соответствии с данными им внушениями, они обнаружили у себя в голове массу ранее подавляемых, а теперь необузданно вторгшихся в сознание мыслей. И все это вылилось в сексуальную активность сразу же после того, как они вошли в дом и закрыли за собой дверь. Это было именно то, на что я надеялся. Когда я спросил их об этом, они ответили, что чем ближе они были к дому, тем большее количество эротических мыслей у себя в голове обнаруживали. Но конкретных воспоминаний у них об этом не осталось.

Этот случай был подробно изложен в аудитории Колумбийского университета, где собралось более семидесяти практикующих психиатров. Перед тем, как рассказать этот случай, я спросил их мнение относительно того, смогут ли они выдержать произнесение непечатных слов в связи с одной психотерапевтической проблемой. Все в аудитории были уверены в том, что это выдержать они смогут, и я был убежден в том же. Однако, к моему великому удивлению, после произнесения ключевого слова аудитория на несколько мгновений застыла в неподвижности. Я заметил еще, что и мой собственный голос прозвучал иначе. Это было явное свидетельство отделенных последствий усвоенных в детстве и предъявляющихся в зрелом возрасте запретов.

Если с одними людьми Эриксон использует шокирующие слова в терапевтических целях, то с другими он разговаривает таким образом, что пациент лишь много позже понимает, что было сказано.

С теми пациентами, которые очень боятся, как бы речь не пошла о чем-либо, с их точки зрения неприличном, Эриксон поступает очень осторожно. Он считает, что в каждом случае требуются иные действия, и не пытается втиснуть всех пациентов в единые терапевтические рамки. Он может совершенно откровенно, как в предыдущем случае, обсуждать сексуальные вопросы, но может также подойти и этим вопросам очень косвенно, позволяя пациенту понять самостоятельно, что предметом был секс. Например:

Замужняя женщина жаловалась на многочисленные страхи, но особенно тревожили ее собственные волосы. Она никак не могла найти в городе хорошего парикмахера. Волосы у нее постоянно путались независимо от того, зачесывала ли она их направо, налево или назад. Я пытался говорить с ней о чем-либо ином, но она упрямо возвращалась к своим волосам. Когда она потратила на это два часа, я сказал ей: «Сейчас в течение часа вы будете рассказывать мне о своих волосах, причем будете говорить беспрерывно. Ведь в конце этого часа я собираюсь сказать вам нечто совершенно бессмысленное. Я буду слушать то, что вы скажете, и когда вы скажете мне что-либо, дающее возможность сказать это бессмысленное нечто, я сделаю это. Когда я это сделаю, я открою дверь и выпущу вас».

Она снова начала говорить о своих волосах, о их волнистости, о локонах, о лосьонах для волос, шампунях и так далее. Когда час почти прошел, она упомянула о том, что ей трудно разделить волосы на пробор, я сказал: «Посмотрите-ка, вы имеете в виду, что вам бы действительно понравилось, если бы ваши волосы кто-то как следует разделил пробором с помощью расчески, состоящей из одного зуба». Пока она тупо смотрела на меня, я проводил ее из кабинета.

Иногда Эриксон обсуждает проблему секса. Даже без эксплицитного согласия относительно обсуждаемого предмета. Например, он может беседовать об удовольствии, получаемом от еды и таким образом метафорически говорить о сексе: «Любите ли вы не прожаренное мясо или же вы употребляете его очень редко?» Он считает, что довольно часто сексуальные проблемы можно решить, совершенно не обсуждая их открыто. В других случаях, если пациент особенно скромен и зажат, он будет обсуждать с ним все, что угодно, но так, что пациент в конце концов сам расскажет о том, о чем он так стеснялся говорить. Например:

Одна женщина написала мне письмо о том, что у нее есть проблема, о которой она не смогла бы рассказать. Она хотела бы знать, не смогу ил я как-то помочь ей при таких условиях. Я ответил, что я смогу помочь ей с большей вероятностью, если она придет ко мне. Она ответила, что ей нужно несколько месяцев, чтобы набраться смелости, но она придет. Наконец, она пришла ко мне и пожаловалась на недостаточный самоконтроль. Ее сексуальные отношения с мужем были очень затруднены, поскольку, как она считала, могло произойти нечто. Ее мать считала, что, ухаживая за собой, надо быть очень внимательной относительно запаха. Исходя из того, как она произнесла слово «запах», я понял, что ее страх касался отхода газов во время полового акта. Открыто обсуждать это она не могла, и я начал беседовать с ней о спортивных соревнованиях. Я говорил о том, как чувствует себя человек, способный послать мяч для гольфа на триста ярдов. Или, например, плавание на длинные дистанции — это тоже нечто. Затем я перешел к описанию тяжелоатлета, который может поднять вес в двести фунтов, и я изобразил, с каким усилием он это делает. Очевидно было, что она вместе со мной воспроизвела это движение.

Затем я рассказал ей о том, что мышцы нашего тела имеют привилегию ощущать, как сильно и эффективно они сокращаются. Подобное удовлетворение имеет место также и тогда, когда удается разгрызть твердый леденец. И каждый ребенок знает, как приятно проглотить целую вишню и почувствовать, как она спускается вниз по пищеводу. Она смогла осознать все эти ощущения и считала, что я предлагаю ей выслушать изложение совершенно очаровательного исследования. Как только я рассказал о проглатывании вишни, она дополнила меня, рассказав, как было приятно ей в жизни глотать некоторые вещи. Затем я начал говорить о том, как важно уважать собственные ноги и покупать для них хорошую обувь, и она согласилась с тем, что следует уважать свои ноги, глаза, уши и зубы. Далее я сказал: «Конечно же, вам знакомо то огромнейшее удовольствие, которое вы испытываете, набив как следует желудок хорошей едой». Она была довольно кругленькой, и, бросив на нее один лишь взгляд, вы могли сказать, что она любит поесть. Я продолжал эту линию, сказав, что желудок заслуживает того, чтобы ему делали приятное, а затем я поставил вопрос о том, не считает ли она, что было бы честно и справедливо признать, что прямая кишка тоже заслуживает того, чтобы ей делали приятно посредством полноценных движений кишечника. Но каковы должны быть эти движения кишечника? Жарким летним днем в пустыне при недостатке воды эти движения должны быть медленными, преодолевающими сопротивление из-за того, что в организме мало воды. После слабительного движения кишечника будут более мелкими и частыми, поскольку кишечник знает, что делает. Желудок воспринимает еду и выбирает из нее то, что он может переварить, затем двенадцатиперстная кишка воспринимает еду и выбирает то, что она может переварить, и так далее. Кишечник может посмотреть на слабительное и решить для себя: «Это нуждается в жидкости и устранении». Так она пришла к вопросу, который задала вслух: «А что же такое газы?» Я рассказал, что это симбиотическая вещь. В кишечном тракте живут бактерии, которые помогают перерабатывать пищу, но у них тоже есть свое пищеварение, и в его результате выделяются газы. Таким образом, имеет место некоторый процесс разложения, и поэтому необходимо освобождаться от газовой субстанции. При расщеплении белков должны происходить некоторые химические изменения. И прямой кишке приятно движение твердой субстанции, мягкой субстанции, а также жидкости и газообразной субстанции. Я также рассказал ей о том, что для каждого действия существует свое время и место. Вы можете есть за столом, но, так или иначе, хотя законом это не запрещено, вы не будете за столом чистить зубы. Вы не моете посуду на столе, хотя на деревенской кухне, где нет раковины, вы ставите на стол большую миску и моете посуду прямо в ней. Так и должно быть, но если у вас есть возможность, вы моете посуду в раковине. Точно так же для работы кишечника есть свое место и время, но следует признать, что потребности кишечника более важны, чем личные потребности. Вы можете ехать в машине, желая к определенному времени попасть в определенное место, но если вам в глаз попадет песчинка, вам лучше остановиться и удовлетворить потребности вашего глаза. Ваши личные потребности отходят на задний план перед потребностями вашего глаза. Таким образом, потребности различных частей тела следует удовлетворять и делать это до тех пор, пока необходимая степень контроля над ними не будет достигнута.

Все остальное она сделала сама. Придя домой, она сварила себе большое блюдо фасоли, впоследствии она рассказывала: « Это было очень забавно.

Я провела целый день, издавая звуки высокие и низкие, громкие и тихие». С тех пор ее сексуальные отношения не омрачались более заботой о том, что газы могут отойти не вовремя. Сейчас у нее есть ребенок.

Несмотря на то, что жениться, выходить замуж и рожать детей считается «нормальным», многие люди предпочитают вести иной образ жизни, не вступая в брак или вступая в него по иным соображениям.

Однажды мой интерн, лечивший одного работника больницы, пришел ко мне в растерянности. Он рассказал, что его пациент был гомосексуалистом, но несмотря на это, он хотел бы жениться. Он спрашивал его, как найти девушку, которая вышла бы за него замуж только для соблюдения приличий, для того, чтобы иметь в глазах соседей хорошую репутацию.

В этой же больнице работала девушка, лесбиянка, но интерн об этом не знал. Она тоже хотела себе мужа для того, чтобы выглядеть прилично.

Я сказал интерну: «Предположим, что вы скажете своему пациенту, чтобы в четыре часа пополудни он прогуливался по дорожке за больницей.

Скажите, что там он найдет то, что ищет».

Затем я сам сказал молодой девушке, чтобы она пришла на то же место и там она сама поймет, что надо делать.

На этой прогулке каждый из них должен был что-то искать, но что именно, ни один из них не знал. Ничего и никого, кроме друг друга, они просто не могли там найти. Таким образом, никто им ничего не навязывал. У них был выбор — они ведь могли просто пройти мимо друг друга.

Девушка сориентировалась быстрее, чем мужчина. Она пришла ко мне и сказала: «Ведь это устроили вы, не так ли?» Я ответил: «Да». Тогда она сказала: «Когда я его увидела, я поняла, что он гомосексуалист, и откровенно сказала ему об этом. Он так обрадовался! Должна ли я сказать ему о том, что вы знаете?» Я ответил: «Хорошо, если вы будете нуждаться в дальнейших советах».

Они поженились, и все у них пошло гладко. Он часто уходил в покерный клуб, она — поиграть в бридж. Примерно через год им преложили работу в больнице, которая находилась в другом штате. Они пришли ко мне посоветоваться, стоит ли принимать это предложение. Я считал, что это очень хорошая идея. Там у меня работал знакомый врач, я написал ему так: «Приезжает доктор такой-то со своей женой. Впоследствии вы поймете, почему я поручаю их вашему вниманию. Они нуждаются в протекции и защите».

Когда они переехали, то обратились к нему, и он сказал им, что получил от меня письмо, где говорилось о том, что они приезжают и придут к нему, но зачем придут, там не говорилось. «Я думаю, что он надеялся на то, что вы сами мне об этом скажете». Они облегченно вздохнули, так как получили возможность все ему рассказать.

Теперь у них есть дом с четырьмя спальнями. Они часто принимают друзей. Он спит в своей спальне, а она в своей, а остальные спальни часто наполняются друзьями.

Очень многие проблемы, требующие вмешательства психиатра, связаны с супружеской жизнью, но психиатрия прошлого как бы изымала симптом из контекста супружеской жизни. Истерическая слепота, например, считалась реакцией на тревогу, испытываемую индивидом, сексуальный же контекст, к которому индивид должен был адаптироваться, в рассмотрение не принимался. Он просто игнорировался или считался имеющим вторичное значение по отношению к «первичной» причине возникновения симптома, который был якобы проявлением внутренней психической жизни индивида. Более современный взгляд состоит в том, что симптом возникает как способ адаптации к невыносимым ситуациям, а когда ситуация меняется, симптом теряет свою функцию и исчезает. Очень часто невыносимые ситуации в супружеской жизни возникают тогда, когда спорные вопросы не обсуждаются. Несмотря на то, что они не обсуждаются, на них надо как-то реагировать, и симптом, таким образом, помогает разрешить проблему. Приводимый нами далее пример истерической слепоты демонстрирует как понимание Эриксоном причины возникновения симптома, так и изящный способ его устранения.

Ко мне направили молодого человека, работающего в нашей больнице. Идя на работу, он внезапно ослеп. Страшно испуганного, его ввели в кабинет. Со страхом и колебаниями он рассказал мне, что сегодня за завтраком они с женой беззаботно веселились, но вдруг его очень обеспокоил неприличный анекдот, который она рассказала. Он рассердился, вышел из дома и решил пойти на работу пешком вместо того, чтобы, как всегда, поехать на автобусе. Заворачивая за угол одной из улиц, он вдруг ослеп. Его охватила паника, но мимо на машине проезжал его друг, заметил его и привез в больницу. Офтальмолог осмотрел его и направил ко мне. Пациент был слишком испуган, чтобы рассказать мне все как следует, но он сказал мне, что ссорится с женой уже довольно давно, потому что она дома пьет, и он находил спрятанные бутылки с алкоголем. Она же решительно отрицает это.

Когда я спросил его, о чем он думал, выйдя из дома, он ответил, что его одолевала злость на жену, так как она не должна была этого рассказывать. Кроме того, его одолевали мрачные предчувствия о том, что все это может привести к разводу.

Я попросил его подробно, шаг за шагом, представить себе свой путь из дома на работу вплоть до момента слепоты. Он сосредоточился на этом задании. Затем я попросил его описать этот угол, и он ответил, что несмотря на то, что он проходил там множество раз, сейчас он не может вспомнить ни одной детали, потому что в голове у него абсолютная пустота.

Поскольку я сам хорошо знал это место, то стал задавать ему различные наводящие вопросы, для того чтобы получить нужную мне информацию.

Затем я попросил его подробно описать, как возникла слепота. Он рассказал, что все началось с внезапной вспышки красного цвета, как если бы он смотрел на горячее красное солнце. Эту красноту он видит и сейчас. Вместо того, чтобы видеть темноту или черноту, он видит ярчайший, ослепляющий насыщенный красный цвет. Его одолевало ужасное чувство, что больше никогда в жизни он не увидит ничего, кроме этой ослепительно сверкающей красноты. Сказав это, пациент так разволновался, что пришлось успокоить его и уложить в постель.

В больницу вызвали жену пациента, и страшно неохотно, с многочисленными заверениями в том, что она бесконечно любит своего мужа, она, в конце концов, подтвердила его сообщение о том, что она страдает алкоголизмом. Рассказать анекдот, который предшествовал ссоре, она отказалась, упомянув лишь о том, что анекдот был пустяковый и речь там шла о девушке с рыжими волосами.

Я рассказал ей, где именно настигла мужа слепота, и спросил, что она знает об этом месте. После многочисленных уверток она вспомнила, что на противоположной стороне улицы там располагается бензоколонка. Они с мужем постоянно покупали там бензин. После дальнейших настойчивых расспросов она припомнила себе служащего бензоколонки, у которого были ярко-рыжие волосы, и, наконец, вняв моим многочисленным одобрениям, она призналась, что состоит с этим человеком, которого все зовут «рыжий», в интимной связи. Случалось, что он при муже намекал ей на их интимную связь, и после этого они с мужем страшно ссорились. Серьезно подумав, она объявила, что намерена разорвать эту связь, если я вылечу мужа от слепоты, и потребовала, чтобы все ее тайны я хранил в секрете. Я сказал, что ее муж подсознательно верно понимал ситуацию и что то, будет ли она изменять ему, всецело зависит от нее.

На следующий день пациент был по-прежнему не в состоянии дать какую-либо дополнительную информацию. Я постарался убедить его в том, что его слепота — явление временное. Но это оказалось для него совершенно не приемлемым. Он потребовал, чтобы его устроили в школу для слепых. С большим трудом его удалось убедить в том, чтобы только попробовать полечиться, и он согласился при условии, что с его зрением ничего не будут делать. Когда он дал окончательное согласие, я предложил ему гипноз как самый подходящий в этом случае и эффективный метод лечения, позволяющий достигнуть его целей. Он тут же спросил, будет ли он знать о том, что произойдет с ним, когда он будет в трансе. Я ответил, что эта информация может оставаться исключительно в его подсознании, если он этого пожелает, и, таким образом, у него не будет необходимости беспокоиться, находясь в бодрствующем состоянии.

Глубокий транс возник легко, но сначала пациент никак не соглашался открыть глаза и проверить, способен ли он видеть. Дальнейшие объяснения таких явлений, как амнезия, подсознание и постгипнотические внушения, побудили его восстановить свое зрение в состоянии транса. Я показал ему мой экслибрис и попросил в подробностях запомнить его. Сделав это, он должен был проснуться снова слепым, ничего не зная о том, что он видел экслибрис. Однако он должен был после применения постгипнотического ключа, к своему собственному удивлению, подробно описать этот экслибрис. Как только он это понял, я разбудил его и повел с ним бессвязный разговор. После применения постгипнотического сигнала он дал мне полное описание экслибриса. Это его крайне озадачило, поскольку он знал, что ранее этого экслибриса не видел. Когда его описание подтвердили еще и другие люди, он проникся бесконечным, но мистическим доверием в терапевтической ситуации.

После следующего сеанса он выразил свое полное удовлетворение тем, что происходит, и проявил абсолютную готовность сотрудничать. Когда спросил, означает ли это, что он полностью полагается на меня, он поколебался, но затем решительно и утвердительно ответил на мой вопрос. Из бесед с коллегами пациента я узнал, что в последнее время он испытывал особый интерес к одной рыжей женщине, которая тоже работала в больнице. Постепенно и осторожно мы дошли и до этого вопроса.

Несколько поколебавшись, он рассказал все. Когда я спросил его, что бы об этом подумала его жена, он стал защищаться, утверждая, что она нисколько не лучше, нежели он, но попросил все то, что он рассказал, держать в секрете.

Я медленно перевел разговор на описание того места, где наступила слепота. Он описал это место медленно и тщательно, но бензоколонку упомянул в последнюю очередь. Наконец, очень фрагментарно он описал ее, упомянув в конце о своих подозрениях, связанных с рыжим парнем.

Я спросил, не появились ли его подозрения в одно время с интересом к рыжей девушке. Меня интересовало также, что он хочет делать во всей этой ситуации. Он подумал и объявил, что, несмотря на то, что произошло, и он, и его жена одинаково виноваты, поскольку не стремились к общности интересов.

Я спросил его о том, чего бы он желал для себя в плане своего зрения. Он ответил, что боится обрести его немедленно, сейчас же. Он попросил только чтобы «эта ужасная яркая краснота» немного потускнела, и иногда, на некоторые моменты, зрение возвращалось, и эти промежутки времени стали бы все длиннее и проявлялись бы чаще, вплоть до полного восстановления зрения. Я заверил его в том, что все произойдет так, как он хочет, и дал ему серию соответствующих инструкций.

Я выписал ему больничный лист, и он вернулся домой, посещая меня каждый день. Я стал проводить с ним сеансы гипноза. На этих сеансах я лишь усиливал и закреплял внушения о медленном прогрессивном улучшении его зрения. Через неделю он объявил, что его зрение в достаточной степени улучшилось, чтобы вернуться на работу.

Через шесть месяцев он снова зашел ко мне, чтобы рассказать, что он разводится, и что они с женой по этому поводу достигли полного согласия. Она собиралась уезжать в свой родной штат, у него же пока не было конкретных планов на будущее. Его интерес к рыжей девушке исчез. Он продолжал спокойно работать в больнице еще два года, а затем поменял место работы.

В некоторых случаях, как, например, в этом случае своего раннего периода, Эриксон избавляет пациента от симптома и предоставляет супружеской паре возможность решать свои дела так, как она этого захочет. Но бывало, в особенности если на то было желание пациентов, он вмешивался и пытался решить супружеские проблемы. Иногда симптом появлялся как способ избегания осознания существования внебрачных связей супруга. Достаточно часто случается, что супружеская пара воспринимает внебрачную связь как проблему. В этом случае Эриксон использует один из своих многочисленных способов помощи молодой паре в преодолении этой трудности.

Молодой человек привел ко мне свою жену и сказал: «Я люблю мою жену и не хочу ее потерять. Она изменила мне с моим другом. Через неделю я узнал об этом. Несмотря на это, я ее люблю. Я не хочу потерять наших детей, а их у нас двое. Я уверен, что мы помиримся, как я уверен в том, что она поймет, что ведет себя, как сумасшедшая».

Проверка искренности заверений мужа заняла у меня около часа. Он простил ее и не хотел с ней расставаться. Он все продумал и оценил ситуацию.

И я сказал молодому человеку: «Хорошо, а теперь пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату. Тщательно закройте за собой дверь. Там вы найдете книги, которые сможете почитать».

Когда мы остались наедине с его женой, она сказала: «Я хочу, чтобы вы поняли, что мой муж в действительности не знает всего. На самом деле это длилось гораздо больше, нежели неделю, прежде чем он это обнаружил».

Я ответил: «Это означает, что у вас было больше мужчин? Насколько больше?»

Она ответила: «Этого я вам не скажу».

«Вы хотите, чтобы я понял больше, нежели ваш муж. Так сколько же у вас мужчин было?»

Она: «По меньшей мере двое».

Я не пытался подвергнуть сомнению то, что она сказала, но это означало, что по меньшей мере у нее было трое мужчин. Я спросил, был ли женат тот первый мужчина, с которым она изменила мужу. Она ответила утвердительно.

И я сказал: «Давайте будем говорить честно, откровенно и прямо. Когда ваша первая интрига закончилась, каким образом этот мужчина сказал вам, что вы глупая гусыня и он устал от вас?»

Она ответила: «Но это очень грубо и вульгарно!»

Я ответил: «Хотите ли вы, чтобы я использовал те вежливые слова, которые он произносил вслух, и избегал тех слов, которые он произносил про себя?»

«Она просто сказал, что теперь было бы лучше, если бы он вернулся к своей жене».

Затем она добавила: «Глупой гусыней назвал меня второй мужчина через три месяца».

Я ответил: «А теперь, когда мы понимаем друг друга, мы можем использовать вежливые выражения».

Я рассказал ей о том, почему ее муж узнал об интриге с последним мужчиной уже через неделю после начала этой интриги. В действительности это длилось уже четырнадцать дней. Я сказал ей: «Получается, что вы решили позволить вашему мужу обнаружить этого третьего и, таким образом, вы действительно хотели, чтобы интрига закончилась.

Наверное, вам вообще все эти интриги смертельно надоели, и поэтому вы повернули ситуацию так, чтобы муж так быстро обнаружил вашу измену».

Получалось, что понимая ситуацию таким образом, я бесконечно доверял ей, а она заслуживала доверия. Я поместил это доверие прямо перед ней, а затем сзади немножко подтолкнул ее к нему, и она должна была оправдать его. Но она, конечно же, не знала о том, что я это сделал. Вопрос состоял всего лишь в выборе слов. Она решила вернуться к своему мужу.

Когда дело касалось супружеской измены, Эриксон мог действовать и иным образом.

Молодой муж, когда жена на несколько дней уезжала в другой город, соблазнил их служанку, очень некрасивую девушку, которая к тому же была умственно отсталой и имела опыт промискуитета. Все это произошло в постели жены, и когда она вернулась и обнаружила это, то прибежала ко мне в слезах. Она не могла видеть мужа у себя в доме. По отношению к служанке она тоже испытывала неистовый гнев.

Сначала я поговорил с каждым из них отдельно. Муж был полон отчаяния. Девушка тоже чувствовала себя виноватой и испуганной. Затем, приняв их всех вместе, я повернул разговор так, чтобы каждый из них сказал что-либо двум остальным. Муж должен был сказать служанке и жене множество вещей, так как они обе были настроены против него. Жена должна была упрекать как мужа, так и служанку. Служанка могла протестовать против того, как они оба к ней относятся. Это была довольно драматическая ситуация, и, собравшись вместе, они действительно могли вылить все чувства, которые они друг к другу испытывали. Я потребовал, чтобы муж сумел уважительно отнестись к горю и к злости своей жены, а она должна была учесть, как сильно он должен раскаиваться. И я позволил мужу повернуться к служанке и обвинить ее, чтобы она потом ответила ему взаимными обвинениями. Это была ситуация крайне неприятная для всех ее участников, но она спасла брак.

Муж и жена сплотились и решили отправить девушку в другой штат, где у нее были какие-то родственники. Кроме того, я сделал так, чтобы жена заставила служанку собрать всю одежду мужа и выставить чемоданы во двор, чтобы он мог их взять и уйти жить куда-либо в другое место. Она выгнала его из дома вместе со служанкой. Затем она заставила служанку внести вещи обратно, распаковать, а затем снова сложить их и вынести.

В этой ситуации жена испытала наслаждение от обладания властью, и, кроме того, муж мог вернуться домой в случае, если бы она ему это предложила. И она в конце концов решила позволить ему вернуться. Она попросила меня передать ее мужу, что он может вернуться. Вместо того, чтобы исполнить эту просьбу, я сказал: «Да, я могу сказать ему, чтобы он возвращался, но это может сделать любое другое третье лицо, например, почтальон». Она испытала колоссальное облегчение. Она написала мужу письмо, и третье лицо, то есть почтальон, передал ему его. Мне не хотелось быть третьим лицом, но я знал, что в этом случае третье лицо должно появиться. Они снова соединились друг с другом, и, таким образом, проблема была решена. Через несколько лет служанка вернулась и попросилась на прежнее место, чем они были праведно возмущены.

Подобно многим другим психотерапевтам, ориентированным на семью, Эриксон предпочитает помочь супружеской паре разрешить проблему и остаться вместе. Однако, если он считает, что брак был ошибкой, то, вероятнее всего, организует развод. Если же он сочтет ситуацию опасной, он активно вмешается с той целью, чтобы развод произошел как можно быстрее.

Однажды меня посетила супружеская пара из Калифорнии. Они зашли в кабинет, сели, и мужчина сказал: «Я хочу, чтобы вы кое-что объяснили моей жене. Мы поженились месяц назад, и я тщательно объяснил ей, что наш первый ребенок должен быть мальчиком, и он должен быть назван в честь меня. Когда она спросила, что произойдет, когда родится девочка, я сказал ей об этом. Я ей объяснил, что если наш первый ребенок не будет мальчиком, я застрелю ее, а затем ребенка».

Я посмотрел на жену, которая была достаточно испуганной, затем на рассерженного мужа, и спросил его, какое у него образование. Он ответил: «Я юрист. У меня обширная практика. Но мой первый ребенок должен быть мальчиком. А сейчас объясните ей, пожалуйста, это».

Его угроза звучала как констатация непреложного факта, и вместе с тем он был образованным человеком, практикующим юристом.

Я сказал: «А сейчас я хочу, чтобы вы оба послушали меня. Как врач, я не знаю ни одного способа определения пола ребенка. Вы должны ждать до тех пор, пока он родится. Пол ребенка определяется в течение первых трех месяцев жизни плода. После этого вы ничего не можете сделать.

Ваша жена обречена на пятидесятипроцентную вероятность того, что родится мальчик. Я не думаю, что она должна с нетерпением ждать, когда она забеременеет и через девять месяцев родит девочку, за что получит в награду пулю. Я не считаю также, что вы должны ждать девять месяцев, чтобы стать убийцей. Мне это представляется бессмысленным. Я могу обсуждать это с вами так долго, как вы пожелаете, но я собираюсь посоветовать вашей жене подать на развод. Я считаю, что она должна вернуться в Калифорнию и переехать в другой город, и даже сменить имя. Она должна подать на развод и хранить свой адрес в тайне. Что касается вас, почему бы вам не поехать в Джорджию? Джорджия очень хороший штат, может быть, у вас есть там друзья». (Я выбрал Джорджию совершенно случайно, в частности, наверное, потому что я только что оттуда вернулся.) Он ответил: «О да, у меня есть друзья в Джорджии. Мне бы хотелось их навестить». Я ответил: «Да, вы можете поехать в Джорджию прямо отсюда, и я уверен, что ваша поездка будет очень удачной. Ваша жена будет рада выехать из квартиры в ваше отсутствие».

Они пришли ко мне на следующий день, это было воскресенье, и захотели продолжить нашу дискуссию. Я согласился, и в конце концов они согласились со мной во всем. Она вернулась в Калифорнию и впоследствии позвонила мне из города, в который она переехала, и сказала, что подала на развод. Он позвонил мне из Джорджии и сказал, что прекрасно проводит время со своими друзьями. Когда бракоразводный процесс кончился, он позвонил мне, чтобы поблагодарить меня за мой умный совет. Еще он сказал, что перед тем как жениться снова, он еще раз все это продумает. Возможно, он был не прав. Я предложил, чтобы в будущем он обсудил все это со своей невестой до формального заключения брака.

Когда жена позвонила мне, чтобы сказать, что бракоразводное дело завершено, она добавила, что он не стал опротестовывать результаты судебного процесса. Она сказала также, что свой адрес она хранит по-прежнему в тайне, даже от своей семьи. Она восприняла угрозу серьезно, и я думаю, что она была права.

Учитывая огромное разнообразие проблем, с которыми сталкивается психотерапевт, можно с очевидностью утверждать, что ни один метод и ни один подход не в состоянии исчерпать все многообразие конкретных ситуаций. Для Эриксона же характерно, что многообразие его реакций на проблемные ситуации сравнимо с многообразием проблем, предлагаемых ему для разрешения. Он мог потребовать от молодых супругов, чтобы они вели себя определенным образом, но мог оказаться очень любезным и осуществлять свое влияние на них косвенным путем. Как правило, он предпочитал такой подход, при котором «принимается» способ поведения клиента, но принимается так, что этот способ может измениться. Если супруги ссорятся, он никогда не скажет им, чтобы они прекратили это делать, но будет поощрять это. Однако он организует ситуацию так, что ссора послужит средством разрешения длительное время существующей проблемы. Например, если молодая пара всегда ссорится со свекровью за обеденным столом, Эриксон может потребовать, чтобы все они вместе поехали в пустыню и ссорились именно там. Ссориться в другой обстановке, да еще зная, что теперь они должны это делать достаточно трудно, и это меняет природу ссоры и затрудняет ее продолжение.

Иногда Эриксон организует ссоры таким образом, что симптом не используется более как средство борьбы и поэтому исчезает. В следующем нашем примере говорится о человеке, испытывающем сильный страх от того, что он может умереть от сердечного приступа. Несмотря на то, что множество врачей уверили его в том, что сердце у него в порядке, он продолжал испытывать страх. В таких случаях жена обычно не знает, как реагировать на мужа. Его страх и беспомощность ее раздражают, но она никогда не бывает уверенной в том, что сердце у него действительно здорово. Обычно она реагирует на него то как на больного, то как на здорового, а он, в свою очередь, определяет все, что происходит в доме, используя для этого страх за свое сердце. Как правило, когда мужу становится лучше, жена начинает страдать от депрессии. А когда у нее начинается депрессия, у него снова обостряется страх, и она снова начинает реагировать на него то как на больного и беспомощного, то как на здорового. Когда мужу плохо, жена чувствует себя полезной и у нее есть цель, когда же он начинает выздоравливать, она ощущает, что не находит себе применения. Таким образом, заключенный между ними контракт включает в себя наличие страха за свое сердце. Если на лечении находится один муж, то такое лечение может продолжаться многие годы и оставаться безуспешным.

В подобных случаях я склонен организовывать ситуацию, в которой жена проявляет то, что можно назвать мстительным гневом. Я встречаюсь с женой, и обычно жена при этом очень раздражена. Она жалуется, что муж не дает ей жить, что он замучил ее своими сердечными приступами, а он беспомощно жалуется на свое здоровье. Жена несчастна, и она хочет в конце концов убедиться в том, что сердце ее мужа нормально.

Затем я даю жене инструкцию, чтобы всякий раз, когда ее муж пожалуется на сердце и скажет, что он боится умереть от сердечного приступа, она была бы к этому готова. Она должна обойти все похоронные бюро в городе и набрать там как можно больше рекламных проспектов и объявлений. Она должна запастись рекламными проспектами о различных типах похорон, объявлениями о продаже разнообразных видов похоронных принадлежностей и так далее. Когда ее муж пожалуется на сердце, она должна сказать: «Я должна убрать в комнате, навести порядок». Затем она должна разложить объявления на столе. Муж, скорее всего, с раздражением вышвырнет их, но у нее должны быть в запасе другие объявления и проспекты. В конце концов наступит момент, когда он даже не осмелится упомянуть о своем страхе, и вскоре этот страх совсем исчезнет. Это и есть мстительное поведение: ты мучаешь меня, а если мерка приложима к одному, то она приложима и к другому. Иногда она может вносить в эту процедуру разнообразие, добавляя к проспектам и объявлениям его страховой полис.

Такое поведение жены вынуждает мужа взаимодействовать с ней, не используя симптом. Она тоже вынуждена теперь иначе взаимодействовать с ним, а дальше можно уже приступать к разрешению реальных спорных вопросов, которые существуют в данной семье.

Для эриксоновского подхода характерно выраженное внимание к той проблеме, которая, по мнению клиента, привела его к психотерапевту. Если клиент пришел к врачу, чтобы избавиться от симптомов, то Эриксон обычно работает прямо на устранение симптома, но посредством такой работы он производит все те изменения во взаимодействиях между супругами, которые считает нужным произвести. Он утверждал, что область симптомов является наиболее важной для человека, имеющего проблему, и поэтому именно в этой области психотерапевт может установить тот рычаг, который и послужит орудием изменения. Если один из супругов страдает от симптома, то устранение этого симптома может изменить супружескую жизнь в целом.2 Обычно Эриксон считал, что проблемы молодых супругов разрешаются тогда, когда они преодолевают актуальный симптом и у них рождается ребенок. После этого супружеская пара переходит на следующую стадию развития, которая несет с собой новые проблемы, требующие новых решений. Иногда переход на эту стадию задерживается, поскольку муж или жена боятся, что не смогут быть хорошими родителями. В таких ситуациях Эриксон мог сконструировать человеку иную историю детства, как в нашем следующем примере. Он рассказывал:

«В 1943 году жена одного из моих учеников обратилась ко мне, изложив свою проблему так: «Передо мной и моим мужем стоит очень серьезная проблема. Мы очень любим друг друга, но он находится сейчас на военной службе, изучая там медицину. Он закончит курс в 1945 году, мы надеемся, что к тому времени война кончится. После того, как он демобилизуется, мы надеемся завести ребенка, но я боюсь этого. У моего мужа есть братья и сестра, и происходит он из очень хорошей семьи. Я единственный ребенок в семье, мой отец очень богат, у него есть предприятия в Чикаго, Нью-Йорке и Майами. Скоро он приедет домой и тогда навестит меня.

Моя мать посвятила себя общественной жизни. Она постоянно занята организацией мероприятий в Нью-Йорке или Лондоне, в Париже или в Италии. Меня воспитывали гувернантки. Они занимались мной с самого раннего детства, потому что моя мать не могла позволить, чтобы ребенок мешал ее общественной жизни. Кроме того, она считала, что гувернантка гораздо полезнее ребенку, поскольку она специально подготовлена для того, чтобы иметь дело с детьми. Мне не часто доводилось увидеть свою мать. Когда я еще не ходила в школу, мать, если она только появлялась дома, устраивала многолюдные вечера, и меня вытаскивали из детской, чтобы продемонстрировать мои хорошие манеры и то, как я умею рассказывать детские стишки. Гости восхищались, и после этого я должна была убраться со сцены. Мать всегда покупала мне подарки, например, прекрасных кукол, на которых можно было только смотреть, и обычно они лежали на полке, так как были слишком хороши для того, чтобы с ними можно было играть. Она никогда не подарила мне ничего такого, с чем можно было бы играть. Когда мать случайно оказывалась дома, то я была для нее всего лишь объектом демонстрации. Отец мой был совершенно другим. Когда он был дома, а старался он приезжать всегда тогда, когда мог подарить мне несколько дней детства, он водил меня в цирк, на праздники, на рождественские елки и даже на обеды в разные рестораны, где я могла сама заказать все, что только приходило мне в голову. И я действительно любила отца, но его доброта заставляла меня сильно тосковать о нем, когда его со мной рядом не было. Когда я подросла, меня послали учиться в пансион. Летом я ездила в самые лучшие детские лагеря. Все у меня было самое лучшее. Но в конце концов меня послали в такую школу, где я научилась вести светские разговоры и вообще говорить правильные вещи. Ученицам того класса, где я училась, разрешалось посещать вечера младшекурсников в колледже, и там я познакомилась со своим будущим мужем. Мы стали переписываться, затем встречаться все чаще и чаще, и наконец мой отец согласился на наш брак, но моя мать сначала тщательно изучила родословную моего жениха, прежде чем дала свое согласие на брак. Она тщательно планировала грандиозную свадьбу и была до глубины души оскорблена, когда мы с мужем просто уехали. Я знала, что я просто не смогу выдержать того социального мероприятия, которое моя мать намеревалась сделать из моей свадьбы. Она наказала меня за наш отъезд тем, что сама уехала в Париж, отец же сказал нам: «Браво, ребята!» Он, в сущности, никогда не одобрял светскую жизнь моей матери. А сейчас моя проблема состоит в том, что я очень боюсь заводить детей. Мое детство было несчастным, и я была очень одинока. Вокруг не нашлось никого, кто бы заставил моих гувернанток выполнять свои обязанности как следует, и они воспринимали меня как какое-то надоедливое существо. Подруг у меня вообще не было. И вот теперь я очень боюсь иметь детей, я не знаю, что с ними делать. Я действительно не знаю ничего хорошего о детстве. Но я хочу иметь детей, мой муж тоже этого хочет, и мы оба хотим, чтобы они были счастливы. Мой муж послал меня к вам. Сможете ли вы загипнотизировать меня и устранить мои страхи?»

Я думал над этой проблемой несколько дней, а затем решил использовать гипноз, причем использовать таким образом, который в данном случае мог бы быть полезным. Сначала мне надо было проверить компетентность молодой женщины как гипнотического субъекта. Она оказалась сомнамбулой, и к тому же очень чувствительной по отношению к любым внушениям. Обнаружив это, я загипнотизировал ее и добился возрастной регрессии «где-то между четырьмя и пятью годами». Я дал ей инструкцию, что сразу же после регрессии к этому возрасту она «спустится вниз в гостиную», где увидит «незнакомого человека», который заговорит с ней.

Она регрессировала удачно и посмотрела на меня широко открытыми, удивленными глазами ребенка, спросив: «А вы кто?». Я ответил: «Я — Февральский Человек, я друг твоего отца. Я сижу здесь и жду, когда он придет домой, потому что у меня к нему дело. Не поговоришь ли ты со мной, пока я буду ждать?» Она приняла предложение и рассказала, что ее день рождения в феврале. Она ждала, что отец пришлет ей на день рождения хорошие подарки, а может быть, даже приедет сам и привезет их. Она говорила совершенно свободно на уровне четырех-пятилетней девочки, которая была довольно одинока, своим поведением очевидно демонстрируя, что «Февральский Человек» ей очень нравится.

Примерно через полчаса я сказал, что пришел отец, и я буду говорить с ним, а она сейчас пойдет к себе наверх. Когда я уйду, она спустится вниз снова к своему отцу. Она спросила, вернется ли Февральский Человек снова, и я заверил ее в том, что она увидит его снова, но не раньше июня. Но Февральский Человек появился и в апреле, и в июне, и незадолго до Дня Благодарения, и перед Рождеством. Между появлениями Февральского Человека я пробуждал пациентку и вел с ней какие-то необязательные разговоры.

Я продолжал встречаться с пациенткой в течение нескольких месяцев, иногда два раза в неделю. У нее обнаружилась спонтанная амнезия на события, которые происходили в трансе, но в регрессивно гипнотических состояниях я разрешал ей вспоминать предыдущие визиты Февральского Человека. Проводя с пациенткой первые беседы, я позаботился о том, чтобы собрать информацию о важных датах ее жизни, для того чтобы Февральский Человек случайно не пришел и не помешал произойти какому-либо важному событию в ее жизни. Терапия продолжалась, в состоянии транса пациентка проживала год за годом, и интервалы между появлениями Февральского Человека постепенно увеличивались, так что, когда ей исполнилось четырнадцать лет, она начала встречать его «случайно» в тех местах, где ей действительно случалось быть. Часто Февральский Человек появлялся за несколько дней перед каким-то важным событием в ее жизни. Когда ее возраст приближался к двадцати годам, она продолжала встречаться с Февральским Человеком, находя в этом удовольствие и беседуя с ним о том, что обычно интересует подростков.

По мере того, как я узнавал о моей пациентке все больше и больше, и она вспоминала все больше событий, случавшихся с ней в детстве, я мог регрессировать ее к данному возрасту, и Февральский Человек появлялся за несколько дней до какого-либо действительно важного события в ее жизни и разделял с ней ожидание этого события. Или же он мог встретиться с ней через несколько дней после этого события и вспоминать его вместе с ней.

С помощью этого метода оказалось возможным внедрить в ее память ощущение того, что ее понимают, а также того чувства, которое возникает, когда делишься с реальным человеком своими переживаниями. Она могла спросить Февральского Человека, когда она снова его увидит, но когда она требовала подарков, ей приносились только недолговечные вещи. Таким образом, у нее появлялось чувство, что она съела леденец или только что гуляла с Февральским Человеком в цветущем саду. Поступая таким образом, я обнаружил, что расширяю ее воспоминания о прошлом, добавляя к ним чувства, характерные для эмоционально удовлетворительного детства.

По мере продолжения терапии пациентка, находясь в обычном бодрствующем состоянии, становилась все более и более уверенной в том, что она может быть хорошей матерью. Время от времени она спрашивала, что я с ней делаю в состоянии транса, поскольку она чувствует себя все более и более уверенной в том, что она знает, как правильно общаться с детьми любого возраста. Вне зависимости от того, находилась ли она в трансе или бодрствующем состоянии, я всегда отвечал ей, что не следует помнить то, что возникает в состоянии транса таким образом, чтобы осознавать значение произносимых тогда слов. Она должна была помнить свои эмоции, наслаждаться ими и разделять их с детьми, которые, возможно, у нее будут. Через много лет я узнал, что она родила трех детей и наслаждается тем, как они растут и развиваются».

ГЛАВА 6. РОЖДЕНИЕ ДЕТЕЙ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С НИМИ.

Рождение ребенка создает матерей, отцов, бабушек, дедушек, дядей, теть и оказывает влияние на всю систему семьи. Ребенок может стать желанным приобретением семьи или приносить с собой дополнительные трудности. Он может сплотить семью, или разрушить семью. Если присутствовали какие-либо сомнения относительно устойчивости брака, то с рождением ребенка они усиливаются. У членов семьи появляются новые обязанности. Супружеские контакты также меняются. Женщина, которая выбрала себе мужа, над которым могла легко доминировать, после рождения ребенка часто чувствует себя уязвимой и хочет, чтобы мужчина заботился о ней. Эти новые требования жен часто очень удивляют таких мужей. Если вещи и свекрови до сих пор не были допущены в дом, теперь они появляются там в качестве бабушек, и это, несомненно, оказывает влияние на отношения между супругами. Если в этот период появляются какие-либо эмоциональные проблемы, то их следует рассматривать в контексте изменившихся отношений в расширенной семье.

После рождения ребенка симптомы чаще всего появляются у матери. Она может стать депрессивной, совершать странные действия, что обычно диагностируется как послеродовой психоз, или же вести себя таким образом, который заставляет окружающих тревожиться о ее состоянии.

Если центром внимания является мать, а не целостная семейная ситуация, ее обычно помещают в психиатрическую больницу, при условии, что нарушения поведения у нее достаточно выражены. Этот подход, как обычно считают, представляет собой консервативное лечение с целью защиты здоровья матери и ребенка. Пока она находится в заключении, ей помогают понять, почему она заболела, став матерью. С точки зрения семейной психотерапии госпитализация представляет собой радикальное вмешательство в семью, имеющее неблагоприятные последствия.

Тут совершенно не учитывается результат госпитализации, если рассматривать его в целостном семейном контексте. Игнорироваться могут самые очевидные проблемы, такие, например, как вопрос о том, кто будет заботиться о новорожденном, пока мать находится в психиатрической больнице. Обычно ребенка включают в какую-либо семейную подгруппу. Часто отец забирает ребенка в свою родительскую семью, где за ним ухаживает его мать. Ребенок в данном случае включается в семейную систему таким образом, что его мать оказывается изолированной от семьи. Когда мать возвращается из психиатрической больницы, она обнаруживает, что ее ребенок стал членом другой семьи. Как правило, женщина начинает бороться за то, чтобы вернуть своего ребенка, или же она может беспомощно наблюдать, как за ее ребенком ухаживают другие. Когда мать снова помещают в больницу, то причиной этого обычно считают нарастание трудностей, связанных с ролью матери. Тот факт, что ее снова помещают в больницу тогда, когда она начинает злиться и отстаивать свое право заботиться о ребенке, игнорируется, равно как и другой факт, состоящий в том, что она проявляет беспомощность, реагируя на недоверие родственников по отношению к ней. В таких случаях муж начинает метаться между женой, на которую эксперты навесили ярлык психически больной, и матерью, которая успела привязаться к новорожденному. Когда его мать предъявляет обоснованную жалобу на то, что ее внука будет воспитывать бывшая пациентка психиатрической больницы, он теряется. Стигма госпитализации в психиатрическую больницу может заставить супружескую пару свернуть с нормальной лини развития и, таким образом, лечение лишь усложняет проблему вместо того, чтобы ее решить.

Следующий приводимый нами пример иллюстрирует кризис семьи в период рождения ребенка.

Женщина 20-ти с лишним лет родила своего первого ребенка, после чего ее психическое здоровье резко расстроилось. Она рыдала, заявляла, что она ничтожество, потому что не в состоянии позаботиться о своем новорожденном ребенке. Когда пришло время выписываться из больницы, она по-прежнему выглядела расстроенной, апатичной и все время рыдала. Сразу после выписки муж предпочел отвезти свою жену к своим родителям, а не в их собственный дом. Живя с родителями мужа, жена начала лечиться у районного психиатра. После нескольких недель безрезультатных встреч с ним она была помещена в психиатрическую больницу на обследование. В истории болезни записано: “Стационирование ускорилось тем, что однажды утром она приняла десять или двенадцать таблеток эмпирина, что очень встревожило ее мужа и его родителей, с которыми они жили вместе. Ранее предполагалось, что после выписки из роддома они будут жить в собственном доме, но это сказалось невозможным». После двухнедельного лечения в психиатрической больнице ей стало несколько лучше, но «это улучшение скорее всего было лишь демонстрируемым для того, чтобы скорее выписаться из больницы».

Несколько раз в неделю она ходила теперь на индивидуальную психотерапию, однако несколько раз психотерапевту пришлось прийти к ней домой, поскольку «она ссылалась на то, что ее состояние не позволяет ей прийти к психотерапевту». На сеансах психотерапии она рыдала и называла себя неудачницей. Через четыре месяца безрезультатного лечения психиатр послал ее на консультации к двум своим коллегам. Один поставил диагноз «шизоэффективные нарушения у недостаточно зрелой личности» и счел показанным электрошоковое лечение, поскольку при использовании психотерапии больная не продвигалась к выздоровлению. Другой психиатр поставил другой диагноз: «истерическая структура характера с включением обсессивно компульсивных элементов», но вместе с тем он считал, что здесь «имеется минимум психотических факторов». Этот психиатр направил ее на психологическое обследование, и психолог дал заключение об «отсутствии психотических факторов». Она дала всего три ответа на десять карт.

После всех этих консультаций психиатр направил ее ко мне на гипноз, чтобы определить, возможно ли ослабление симптома, или же, по меньшей мере, прояснение причин ее болезни. При этом она продолжала посещать индивидуальную психотерапию.

При первой встрече с ней стало ясно, что она не является хорошим гипнотическим субъектом. Поэтому речи о гипнозе быть не могло. (Впоследствии я узнал, что по дороге ко мне она сказала мужу: «Никто не сможет меня загипнотизировать!»)

Поскольку женщина могла лишь рыдать, я пригласил в кабинет ее мужа и разговаривал сразу с ними двоими. И жена стала меньше плакать, но больше говорить — она была вынуждена делать это, потому что ей надо было корректировать то, что говорил муж о ее состоянии.

Муж оказался приятным молодым человеком, который работал у своего отца. Состояние жены его и пугало и, вместе с тем, вызывало недоумение. Он отметил, что, несмотря на утверждение жены о том, что она не в состоянии заботиться о ребенке, она прекрасно справляется с купанием и кормлением ребенка. Тут жена прервала его, чтобы сказать, нет, она не может этого делать, и что именно поэтому за ребенком ухаживает полностью его мать. Она сказала также, что не чувствует, чтобы ребенок был действительно ее, поскольку она за ним не ухаживает. Когда муж приходит домой с работы, он, чтобы поговорить о ребенке, идет не к ней, а к своей матери, и они обсуждают между собой поведение ребенка в этот день.

И все это происходит потому, что она так неадекватна и неполноценна, сказала она перед тем, как зарыдать с новой силой.

Эту проблему можно рассмотреть с различных точек зрения. Если в центре внимания будет находиться только жена, то следует предположить, что из-за определенных событий ее прошлой жизни материнство вызывает тревогу и страдание. Лечение в этом случае должно быть направлено на то, чтобы помочь ей понять, что означает для нее рождение ребенка и связать актуальную ситуацию с прошлыми ситуациями и подсознательными идеями.

Если же расширить угол зрения, то в ситуацию можно будет включить и мужа. Это был приятный молодой человек, который, по-видимому, не хотел покидать свою родительскую семью и брать на себя ответственность, присущую взрослому человеку. Он работал на своего отца, и, как казалось, был не в состоянии противоречить своей матери и поддерживать свою жену, когда между ними возник спор. Демонстрируя свою несостоятельность, жена хотела заставить мужа взять в их браке большую ответственность. Он же отреагировал тем, что передал эту ответственность своей матери.

Если же рассмотреть целостный семейный контекст, то окажется, что молодая пара жила в ненормальной ситуации. Их собственный дом оставался пустым, а мать мужа выполняла роль матери ребенка, вместо роли бабушки ребенка. Настоящая мать все больше и больше отдалялась от мужа и семейного круга, в то время как муж возвращался к роли сына, живущего в лоне родительской семьи.

Если посмотреть на эту проблему более широко, то цель лечения становится очевидной: надо, чтобы молодая пара переехала в свой собственный дом, и мать начала заботиться о ребенке так, как это делают нормальные матери. Если же это произойдет не сразу, то будет лучше нанять служанку, нежели воспользоваться помощью кого-либо из родственников, так как впоследствии, когда мать выздоровеет, служанку можно будет просто уволить, в то время как родственников будет не так легко убедить в том, что все уже в порядке и помощь их более уже не нужна.

Чтобы разрешить проблему этой молодой пары, мы применили простую процедуру в стиле Эриксона. Поскольку жена считала себя беспомощной в данной ситуации, я разговаривал, обращаясь к мужу, она же участвовала в разговоре, делая поправки и высказывая возражения. Разговор касался их планов на будущее, и муж сказал, что они надеются, в конце концов, вернуться к себе домой. Жена со слезами согласилась с ним. В ответ на мой вопрос муж также сказал, что он всегда может на пару недель освободиться от работы, чтобы помочь жене ухаживать за ребенком, когда они переедут в свой дом. Поскольку с тем, что надо возвращаться домой, были согласны все, то оставалось лишь определить срок, когда это произойдет. Довольно резко я спросил мужа: «Не рано ли будет, если вы вернетесь в среду?» Среда наступала через два дня. Муж довольно нерешительно согласился, предположив, что это возможно. Жена перестала рыдать и начала протестовать, утверждая, что два дня это недостаточный срок, потому что дом был закрыт в течение многих месяцев и там надо как следует убрать. В ответ на мой вопрос муж сказал, что он сможет взять два выходных дня и посвятить их подготовке дома к переезду. Жена рассердилась и сказала, что они не успеют, поскольку детскую нужно отремонтировать и, кроме того, сделать еще очень многое. Но я продолжал настаивать на том, что они могут переехать уже в среду. Она упрямо отстаивала свое. Так продолжалось некоторое время, пока она не сказала сердито, что до субботы у них все равно ничего не получится. Компромисс был достигнут, и все согласились с тем, что надо переезжать в четверг, причем жена была очень довольна тем, что ей удалось снять среду с повестки дня. В течение трех последующих дней жена была так занята уборкой и ремонтом, что у нее не осталось времени осознать сам факт переезда. Родители мужа были поставлены перед свершившимся фактом и могли лишь помочь им переехать.

Мужу хватило всего недели, чтобы помочь жене адаптироваться. Через неделю он вернулся на работу. Молодая мать прорыдала несколько дней, но при этом ухаживала за ребенком очень хорошо. Через две недели она не только перестала плакать, но и выражала полную уверенность в том, что она способна быть матерью, и уверенность эту она оправдывала своими действиями. Психиатра она более не посещала.

При таком способе лечения может стать вопрос о том, была ли в действительности разрешена проблема, если даже мать теперь вела себя нормально. Что породило симптом и что ожидает эту женщину в будущем? Впоследствии состояние этой женщины оставалось нормальным, а ее младенец вырос и превратился в здорового, счастливого ребенка (каким он и был в период депрессии матери). Что же «скрывалось» за симптомом, осталось неизвестным.

Этот случай является примером того, как удивительно быстро можно вылечить человека, если разделять эриксоновскую предпосылку о том, что отдаленная цель терапии должна быть и непосредственной целью. Если конечная цель «лечения» состоит в том, чтобы женщина начала ухаживать за своим ребенком в своем собственном доме, живя с мужем, готовым взять на себя ответственность за семью, то следует предпринять немедленные действия, направленные на достижение этой цели. Цель не может быть достигнута, пока не преобразована жизненная ситуация, и проблема состоит именно в создании более нормальной жизненной ситуации. Чтобы изменить микросоциальную ситуацию, не обязательно вылечивать всех членов семьи, предписывая им терапию, как это представляют себе некоторые сторонники семейной терапии. Очень часто терапия, проводимая с одним из членов семьи, может изменить всю ситуацию, а для этой пары являлась нормальной ситуация правильного функционирования на стадии ухода за младенцем. Они нуждались лишь в помощи, которая дала бы им возможность преодолеть кризис, препятствующий переходу на эту стадию.

После рождения ребенка наступает длящийся несколько лет период ухода за маленькими детьми и вхождения в сложную роль родителей. Хотя и в этот период возникают проблемы, чаще кризисы возникают, когда дети достигают школьного возраста и у них становится больше обязанностей перед обществом. В этот период как дети, так и родители делают свои первые шаги к расставанию друг с другом.

Если у ребенка в этот период появляются проблемы, то чаще всего причиной этого является несоответствие ранее адаптивного внутри семьи поведения новым внешним обстоятельствам. Широко распространены проблемы, которые возникают в результате неспособности ребенка ходить в школу. Причины этого могут скрываться в доме, в школе или же во взаимодействии дома и школы. Обычно причины трудностей надо искать в семье, но это совсем не означает, что из-за проблемы ребенка на лечение следует брать всю семью. Но это означает, что психотерапевт, совершая вмешательство, должен учитывать при этом ситуацию в семье.

При работе с детьми Эриксон использовал множество процедур. Иногда он привлекал к лечению родителей, или же просто просил их сотрудничать с ним, выполняя определенные действия. Но он мог и совершенно исключить родителей из процесса лечения и объединиться с ребенком против родителей и против всего остального мира.

Критическое значение «игры» в эриксоновской терапии становится наиболее очевидным при его работе с детьми, но это отнюдь не игровая терапия в обычном смысле этого слова. Так же, как и при работе со взрослыми, Эриксон не ставит себе цели помочь ребенку понять, что он чувствует по отношению к своим родителям, или понять значение своих переживаний. Эриксон ставит себе цель совершить изменение. При работе с детьми он использовал и гипноз, но следует отдать себе отчет в том, что это был совершенно необычный гипноз. Он никогда не использовал обычную процедуру индуцирования транса, а просто реагировал на ребенка, используя его язык и видение ситуации, и рассматривал это как часть гипнотической техники. Сейчас мы приведем пример этой техники, где Эриксон взаимодействовал со своим собственным ребенком (он часто рассказывал случаи со своими детьми, чтобы проиллюстрировать то или иное свое утверждение).

Трехлетний Роберт упал с лестницы, рассек губы и вогнал передний зуб обратно в десну. Он истекал кровью и громко кричал от боли и страха. Мы с женой поспешили ему на помощь. Едва увидев, как он лежал на земле, рыдая с полным крови ртом, можно было понять, что ситуация требует срочных и правильных мер.

Никто из нас не попытался поднять его. Вместо этого, как только он сделал паузу для того, чтобы снова набрать в легкие воздуха для нового рыдания, я быстро сказал ему очень просто, твердо и с сочувствием: «Ужасно больно, Роберт. Тебе просто ужасно больно».

И сразу же, без малейших колебаний, мой сын понял, что я знаю, о чем говорю. Он мог согласиться со мной, и он знал, что я тоже полностью согласен с ним. Поэтому он мог теперь слушать меня и доверять мне, поскольку я продемонстрировал, что я полностью понимаю ситуацию. В педиатрической гипнотерапии нет ничего более важного, чем такое обращение к пациенту, которое давало бы ему возможность согласится с вами и начать уважать вас за то, что вы можете настолько правильно и полно понять ситуацию, как он считает со своей точки зрения. Затем я сказал Роберту: «И это будет еще болеть». Сделав это простое утверждение, я выразил в словах его страх, подтвердил его понимание ситуации, еще раз продемонстрировал, что я хорошо понимаю все это и полностью соглашаюсь с ним, поскольку в этот момент он мог единственно предвидеть, что впереди его ждут только страдания и боль.

Следующий шаг для него и для меня состоял в том, чтобы сделать такое следующее утверждение, как в тот момент, когда он делал вдох: «И ты очень хочешь, чтобы перестало болеть». И снова мы находились в полном согласии и я оправдывал и даже поощрял его желание. И это было его желание, исходящее изнутри и представляющее собой настоятельную потребность. Определив всю ситуацию таким образом, я мог теперь предложить утверждение, которое могло быть принято с некоторой вероятностью. Это было такое внушение: «Может быть, оно скоро перестанет болеть, через минутку или две». Это внушение полностью согласовывалось с его собственными желаниями и потребностями и, поскольку оно сочеталось со словами «может быть, перестанет», оно не противоречило его собственному пониманию ситуации. Таким образом он мог принять идею и начать реагировать на нее.

Как только он начал это делать, я перевел его внимание на другой важнейший аспект, важный для него как для страдающей личности и имеющий психологическое значение для всей этой ситуации в целом. Это перемещение внимания само по себе играло важную роль в изменении ситуации.

При использовании гипноза в лечебных или других целях наблюдается тенденция делать слишком сильное ударение на очевидном и неоднократно подчеркивать уже выполненные внушения, вместо того, чтобы создавать ситуацию ожидания, в которой могут возникнуть желаемые реакции. Каждый боксер знает, насколько вредной может оказаться перетренированность. И каждый продавец знает, как опасно запродать больше, чем имеется в наличии. Те же самые человеческие страсти влияют на применение гипнотической техники.

Следующим шагом в процедуре, использованной во взаимодействии с Робертом, было признание того значения, которое травма имела для самого Роберта — осознание боли, потери крови, телесных повреждений, потери целостности, нормального нарцистического самоуважения и чувства физического благополучия, так необходимого каждому человеческому существу.

Роберт знал, что ему больно, что он травмирован, он мог видеть на земле пятна сырой крови, ощущать ее вкус во рту и видеть свои измазанные кровью руки. Однако, подобно всем другим человеческим существам, в своем несчастье он хотел видеть нарцистический знак отличия, стремясь вместе с тем к нарцистическому комфорту. Никто не хочет страдать от пустяковой головной боли — если уж болит голова, то пусть это будет страшная, ужасная головная боль, которую сможет перенести только один страдалец. Любопытно, насколько искусной и успокаивающей может быть человеческая гордость! Итак, внимание Роберта должно было быть направлено на две вещи, жизненно важные для него в этот момент. Это было сделано с помощью следующих утверждений: «Смотри, на земле ужасно много крови! Это здоровая, хорошая, красная кровь? Мама, посмотри внимательно и скажи. Я думаю, что это кровь именно такая, но я хочу чтобы и ты убедилась».

В данном случае ценности, важные для Роберта, утверждались несколько другим способом. Ему необходимо было знать, что его несчастье в глазах других тоже выглядит катастрофически, как и в его глазах. Но он нуждался также и в том, чтобы ему представили осязаемое доказательство того, что он может сам себя оценить по достоинству. Выслушав мое замечание об «ужасном количестве крови», Роберт снова мог признать, что я умно и компетентно оцениваю ситуацию, принимая его собственные, пока не выраженные, но тем не менее реальные потребности. Вопрос о качестве крови возник в связи с психологическим значением этой травмы для Роберта. В ситуации серьезной травмы у человека, прежде всего, возникает непреодолимая потребность в компенсаторном чувстве благополучия. В соответствии с этим мы с его матерью рассматривали кровь на земле и оба выразили мнение, что это хорошая, красная, здоровая кровь. Таким образом, мы убедили его, не только на уровне эмоций, но и на уровне исследования реальности, обучая его этому.

Но затем мы дали Роберту понять, что благоприятное заключение о его крови надо еще подтвердить, рассмотрев кровь на белом фоне раковины в ванной комнате. К этому моменту Роберт перестал плакать, и его боль и страх отступили на задний план. Вместо этого он явно заинтересовался проблемой качества крови. Мать помогла ему встать и пройти в ванную комнату, где умыла его, чтобы посмотреть «правильно ли вода смешивается с кровью», придавая ей при этом «правильный розовый цвет». Затем мы снова внимательно проверили кровь на красноту с последующим благоприятным заключением, а воду после умывания — на розовость, к выраженной радости Роберта по поводу того, что его кровь была настолько хорошей, красной и здоровой, и при смешивании с водой придавала последней правильный розовый цвет.

Затем очередь дошла до вопроса о том, правильно ли кровоточит его рот и правильно ли он опухает. Тщательный осмотр к нашему и Роберта удовлетворению снова показал, что все, что происходит во рту, является хорошим и правильным, и доказывает, что имеет место реакция здорового организма. Затем встал вопрос о сращивании губы. Поскольку это легко могло вызвать негативную реакцию ребенка, контекст, в котором это было ему преподнесено, тоже был негативным, предотвращая таким образом его возможную негативную реакцию. Вместе с тем, это позволяло получить еще один важный результат, и я с сожалением сказал что вряд ли при сращивании губы ему удастся получить много швов, и к сожалению, он даже сможет их сосчитать. Похоже на то, что он не получит даже и десяти швов, а он умел считать до двадцати. Я сожалел также и о том, что у него не будет и семнадцати швов, как у его сестры Бетти-Элис, или двенадцати, как у его брата Алена. Но все-таки, и это его успокоило, у него будет больше швов, нежели у его братьев Берта и Ланса и у сестры Кэрол. Таким образом, актуальная ситуация была преобразована в такую ситуацию, когда Роберт получил возможность разделить со своими старшими братьями и сестрами общие переживания и, тем самым, почувствовать себя наравне с ними и даже выше их. Таким образом, он оказался подготовлен к тому, чтобы встретить хирургическое вмешательство без тревоги и страха, но с надеждой на то, что ему удастся помочь хирургу и желанием выполнить свое задание, т. е. убедиться в том, что он сможет посчитать швы. Таким образом, не требовалось больше никаких утешений, равно как и внушений об отсутствии боли.

К разочарованию Роберта, потребовалось всего семь швов, но хирург сказал ему, что для сшивания была использована нить из новейшего и лучшего материала, который был недоступен его братьям и сестрам, и, кроме того, хирург сообщил ему, что шрам будет иметь необычную форму буквы W, то есть первой буквы названия папиного колледжа. Таким образом, недостаточное количество швов было компенсировано.

Может возникнуть вопрос о том, был ли здесь использован гипноз. В сущности, гипноз в данном случае использовался с самого первого момента, и очевидным это стало, когда мальчик посвятил все свое внимание медицинским процедурам — всем по очереди, проявляя при этом интерес к ним и испытывая удовольствие.

В данном случае ни разу не было сделано фальшивого утверждения, а также никто не пытался утешать мальчика, высказывая суждения противоречащие его чувствам и пониманию ситуации. С самого начала я объединился с ним, опираясь на его понимание, а затем шаг за шагом мы рассматривали и определяли жизненно важные для него элементы ситуации, и эти определения должны были либо заведомо удовлетворить его, либо заслуживать того, чтобы он их принял. Роберт в этой ситуации находился в роли заинтересованного участника, адекватно реагирующего на каждую предложенную идею.

Этот пример так типичен для Эриксона, что он может служить эмблемой его подхода как ко взрослым, так и к детям. Сначала он полностью принимает позицию пациента, в данном случае говоря: «Страшно больно, Роберт. Ужасно болит». Затем он делает утверждение, противоположное по содержанию ободрению или утешению — он говорит: «И это будет еще болеть». Многие могут принять это за негативное подкрепление или за предложение оставаться в состоянии страдания. Для Эриксона же это способ присоединения к пациенту, создания таких взаимоотношений, при которых возможно изменение его состояния, в чем и состоит цель. Когда такие отношения устанавливаются, он может теперь делать шаг к изменению, говоря: «Может быть, через минутку или две это перестанет болеть».

Те, кто считает, что психотерапевт должен вести себя «непосредственно и честно», а не «манипулировать» людьми, прочтут это описание с некоторой осторожностью. Но, как отмечает Эриксон, мальчику не было предъявлено ни одного ложного утверждения. Гораздо менее честно и непосредственно было бы утешать мальчика, говоря ему, что не случилось ничего страшного, что у него ничего не болит, никак не учитывая, таким образом, его актуальные переживания.

Когда Эриксон называет это гипнозом, то нам должно быть ясно, что его понимание гипноза отличается от обычного. Для Эриксона гипноз — это способ взаимодействия двух людей друг с другом. Глубокий транс — это один из вариантов взаимодействия между двумя людьми. Понимаемый таким образом гипноз не предполагает выдачи повторяющихся инструкций или фиксации взгляда на специальном предмете, а также никаких других традиционных гипнотических процедур. В сущности, Эриксон предпочитал индуцировать глубокий транс в ходе обыкновенного разговора, или же с помощью неожиданного действия, ускоряющего наступление транса. Следующий пример как раз иллюстрирует быстрое наступление глубокого транса без использования каких-либо ритуальных действий.

Родители наполовину ввели, наполовину втащили в мой кабинет восьмилетнего сына. Он мочился в постель. Его родители стыдили его перед соседями и публично молились за него в церкви. Сейчас они привели его к «доктору для сумасшедших», что было для них последним шансом. После визита ко мне ему был обещан обед в ресторане.

Очевидно, что мальчик был крайне озлоблен. Я сказал ему в присутствии родителей: «Ты очень рассержен и ты имеешь право быть рассерженным. Ты считаешь, что с этим ничего нельзя поделать, но на самом деле можно. Ты не хочешь видеть «доктора для сумасшедших», но ты здесь и поэтому ты хотел бы что-либо сделать, но ты не знаешь, что. Сюда привели тебя твои родители. Они заставили тебя прийти сюда. Но ты можешь заставить их выйти из кабинета. Фактически, мы вместе можем это сделать. Давай скажем им, чтобы они вышли». Тут я дал родителям незаметный сигнал, и они вышли, к немедленному, почти внезапному удовлетворению мальчика.

Затем я сказал: «Но ты еще рассержен, впрочем, и я рассержен тоже, потому что они приказали мне вылечить тебя, чтобы ты перестал мочиться в постель. Но мне-то они не могут приказывать, как они приказывают тебе. Но сначала мы приготовим их к этому», — сказал я и сделал медленный тщательный привлекающий внимание указующий жест: «Посмотри-ка на этих щенков, мне больше нравится коричневый, но мне кажется, что тебе понравится этот черно-белый, потому что у него белые передние лапки. Если ты заботливый, то ты можешь погладить и моего щенка тоже. Я люблю щенков, а ты?»

Ребенок, крайне удивленный, тут же погрузился в сомнамбулический транс. Он встал, сделал несколько шагов и стал делать движения, как будто бы он гладил двух щенков, одного чаще, чем другого. Когда он, в конце концов, посмотрел на меня, я сказал: «Я рад, что ты на меня больше не сердишься. Я не думаю, что мы должны что-либо рассказывать твоим родителям. В сущности, ты дашь им хороший урок за то, что они притащили тебя сюда, если подождешь примерно до конца учебного года, но одну вещь я могу тебе сказать определенно: ты можешь спорить с кем угодно, что если в течение месяца у тебя будет сухая постель, ты получишь в подарок щенка, точно такого же, как этот черно-белый, даже если ты не скажешь родителям ни слова об этом. Они просто сделают это и все. А сейчас закрой глаза, глубоко дыши, крепко спи и проснись ужасно голодным».

Ребенок выполнил все инструкции и я отпустил его родителям, с которыми я потом побеседовал отдельно. Через две недели мальчика демонстрировали как больного на занятии для группы врачей. Никаких попыток лечения не предпринималось. Наступил последний месяц учебного года, и мальчик каждое утро драматически зачеркивал каждый прошедший день в календаре. В конце месяца он загадочно сказал матери:

«Тебе лучше приготовиться».

31 мая мать сказала ему, что его ждет сюрприз. Он ответил: «Лучше, если он будет черно-белый». В этот момент в комнату зашел его отец со щенком. К огромному удовольствию мальчика он забыл, что надо задавать вопросы, Через 18 месяцев его постель по-прежнему оставалась сухой.

Кажется, что в этом случае транс у ребенка наступил внезапно и каким-то чудесным образом. Однако следует учитывать, что инструкция галлюцинировать щенков не представляла собой изолированного утверждения, но упала на почву, тщательно подготовленную всем предшествующим взаимодействием Эриксона с мальчиком против родителей, предъявлением серии внушений и чудесным исчезновением родителей из кабинета. Удивительное движение, указывающее на щенков, было последним элементом в серии взаимодействий, которые привели к наступлению транса у ребенка, и оно лишь кажется изолированным. Как правило, Эриксон тщательно готовит почву для тех действий, которые он предпринимает позже. И эта почва весьма богата потенциальными возможностями, любую из которых Эриксон может использовать при подходящем случае. Он называет это «посевом» идей, после которого наступает период неопределенности, когда он принимает решение о движении в определенном направлении. Предпосылки для этого движения, таким образом, уже созданы.

Следующий случай Эриксон также приводил как пример для иллюстрации своей гипнотической техники. И снова мы не обнаруживаем здесь формальной процедуры гипнотической индукции. Шестнадцатилетняя школьница сосала большой палец, что крайне раздражало ее родителей, учителей, товарищей по классу, водителя школьного автобуса и любого человека, который с ней общался. За нее тоже публично молились в церкви, а также заставляли носить особый знак, который бы информировал окружающих о том, что она сосет палец. И, наконец, отчаявшись, ее послали к Эриксону, несмотря на то, что визит к психиатру означал позор.

Эриксон поговорил с ее родителями и кое-что узнал о семейной ситуации девочки. Он узнал также, что школьный психолог сказал девочке, что сосание пальца является агрессивным актом. Родители потребовали, чтобы терапия, проводимая с дочерью, основывалась на религиозном подходе. Отклоняя их требование, Эриксон заставил их пообещать, что после того, как он примет девушку на лечение, «в течение целого месяца ни один из вас не будет вмешиваться в процесс терапии, вне зависимости от того, что будет происходить. Сосание пальца не должно упоминаться совсем и недопустим даже укоризненный взгляд, брошенный на девочку по этому поводу». Эриксон описывал этот случай так:

Девушка неохотно зашла в кабинет вместе со своими родителями. При этом она шумно сосала палец. Я отпустил родителей и повернулся к ней. Она на некоторое время, достаточное для того, чтобы объявить, что она не любит «докторов для психов», вынула палец изо рта. Я ответил: «А мне совсем не нравится, что твои родители приказали мне вылечить тебя от сосания пальца. Приказывать мне, надо же! Это же твой палец, твой рот, и почему, черт побери, ты не можешь сосать его, если тебе хочется? Приказывать мне вылечить тебя! Единственно, что меня здесь интересует, почему, если ты хочешь быть агрессивной с этим сосанием пальца, то ты не делаешь этого, а занимаешься пустяками, как младенец, который действительно не знает, как сосать палец агрессивно. Я хотел бы тебе рассказать, как сосать палец достаточно агрессивно для того, чтобы успешно, черт побери, доводить до белого каления твоих стариков. Если тебе это интересно, то я тебе расскажу. Если нет, то я над тобой посмеюсь».

Употребление слова «черт» полностью привлекло ее внимание — ведь она знала, что врач не должен говорить так со школьницей, которая регулярно посещает церковь. Утверждение о неадекватности ее агрессивности, а термин был ей знаком из бесед со школьным психологом, приковало ее внимание еще в большей степени.

И, наконец, предложение научить ее, как доводить ее родителей, да еще изложенное таким языком, без остатка завладело ее вниманием, так что, в сущности, она уже была в состоянии гипнотического транса. Затем я сказал решительно: «Каждый вечер после ужина твой отец идет в гостиную и читает газету от корки до корки. Каждый вечер, как только он начнет это делать, входи в гостиную, садись сзади него и соси свой большой палец как следует, и как можно громче, и доведи его до предела за эти самые длинные в его жизни 20 минут.

Затем пойди в ту комнату, где мать по вечерам шьет в течение часа, прежде чем пойти мыть посуду, садись сзади нее и как можно громче, как следует, соси палец и доведи ее до белого каления за эти самые длинные в ее жизни 20 минут.

Проделывай это каждый вечер и делай это как следует. Когда идешь в школу, внимательно осмотрись, и выбери какого-нибудь богатого сопляка, который тебе больше всего не нравится и каждый раз, когда ты встречаешь его, наблюдай за ним, пока он не обернется. И будь готова снова засунуть палец в рот, если он обернется еще раз.

А затем вспомни своих учителей и выбери одного, которого ты действительно терпеть не можешь, и засовывай палец в рот всякий раз, как только он посмотрит на тебя. Я надеюсь, что ты сможешь стать действительно агрессивной».

Сделав несколько случайных замечаний, я отпустил девочку и вызвал ее родителей. Я напомнил им их обещание и сказал, что если они его сдержат, то девочка прекратит сосать палец. На пути домой девочка не сосала палец и всю дорогу молчала. Родители были настолько довольны, что, приехав домой, позвонили мне, чтобы поблагодарить. Но вечером, к ужасу родителей, она начала выполнять мои инструкции. Родители также повиновались инструкциям не реагировать на сосание пальца. Они позвонили на следующий день совершенно несчастные и рассказали о том, что случилось вечером. Я снова напомнил им об их обещании и о том, что через месяц девочка может выздороветь.

Несколько последующих вечеров девочка честно выполняла инструкции, затем это начало ей надоедать. Она начала сокращать время сосания, затем стала опаздывать и раньше заканчивать и, наконец, она стала пропускать вечера, и в конце концов она забыла об этом!

Менее чем за четыре недели девочка бросила сосать палец и дома, и где бы то ни было. Понемногу она стала включаться во все виды деятельности, характерные для подростков, ее адаптация улучшилась во всех отношениях.

Я навестил девочку в школе через год, она узнала меня, посмотрев на меня в течение нескольких минут, и сказала:

«Я не знаю, нравитесь ли вы мне или нет, но я вам благодарна».

В этом случае есть несколько замечательных аспектов, если сравнивать его с психотерапевтическими процедурами доэриксоновской психотерапии. Стародавний патологический навык был устранен за один сеанс, что само по себе достаточно замечательно, но еще более замечательной является уверенность Эриксона в том, что исход лечения будет успешным. Эта уверенность проявляется в том, что Эриксон четко заявляет родителям, что их ребенок через месяц выздоровеет. Но он обеспечивает себе и путь отступления, требуя от родителей отказа от реакций на провокации дочери и от любых увещеваний по поводу сосания пальца. Если бы они не сдержали своего обещания, он не мог бы гарантировать результата. Таким образом и девочка, и ее родители вынуждены были вести себя по-иному: девочка должна произвольно создавать симптом, а родители вынуждены терпеть ее провокации. Как и в большинстве случаев, Эриксон никак не интерпретирует симптом, а требует, чтобы симптоматическое поведение осуществлялось произвольно и в течение абсурдно длинного промежутка времени.

Иногда, если дело касается сосания пальца, Эриксон говорит ребенку, что сосать один палец совершенно недостаточно, и он теперь должен сидеть около родителей и сосать не только большой палец, но и все пальцы по очереди. При этом он должен смотреть на часы и каждый палец сосать в течение определенного времени. Превращенное в обязанность, сосание пальца утрачивает свою привлекательность. Важнейшей частью процедуры является вовлечение в программу родителей либо добровольное, как в этом случае, когда они дали определенное обещание, либо косвенное, когда ребенок произвольно ориентируется психотерапевтом на то, чтобы с помощью симптома вызвать у них раздражение.

В следующем случае, когда опять же проблема была решена в течение одного сеанса, Эриксон использовал совершенно иной подход. Гипноз не применялся, но Эриксон считал, что он использовал именно гипнотическую технику. У четырнадцатилетней девочки возникла мысль о том, что у нее слишком большие ноги. Ее мать пришла к Эриксону одна и описала ему ситуацию. В течение трех месяцев девочка становилась все более и более замкнутой. Она не хотела ходить в школу, в церковь и даже на улицу. Говорить о своих ногах ни с кем, даже с врачом, она не хотела. Попытки матери переубедить ее не имели никакого успеха и девочка становилась все более и более замкнутой. Эриксон рассказывал:

Мы договорились с матерью девочки, что на следующий день я приду к ним домой под ложным предлогом. Она должна была сказать девочке, что я приду осмотреть ее на предмет гриппа. Это был лишь предлог, но мать действительно чувствовала себя не очень хорошо и я настоял на том, что полный медицинский осмотр необходим. Когда я пришел к ним, мать находилась в постели. Я произвел полный медицинский осмотр, прослушал грудную клетку, осмотрел горло и так далее. Девочка находилась тут же. Я послал ее за полотенцем, а затем попросил ее все время стоять около меня, на случай, если мне понадобится что-либо еще. Здоровье матери ее очень беспокоило. Это дало мне возможность рассмотреть ее. Она была довольно крепкого сложения и ее ступни имели вполне нормальный размер.

Изучая девочку, я думал над тем, что здесь можно сделать. Наконец, у меня созрел план. Закончив осмотр матери, я сделал так, чтобы девочка находилась точно сзади меня. Я сидел на кровати, беседуя с матерью, затем медленно и осторожно начал вставать, а затем внезапно сделал шаг назад. При этом я изо всех сил наступил девочке на ногу. Она, конечно, взвизгнула от боли. Я повернулся к ней и находясь в абсолютном гневе, сказал: «Если не можешь вырастить свои ноги настолько, чтобы они были достаточно большими и заметными для мужчины, то причем тут я!» Девушка озадаченно посмотрела на меня и продолжала смотреть, пока я писал рецепты и звонил в аптеку. В этот же день девушка спросила у матери, может ли она пойти в кино, где она не была уже несколько месяцев. Затем она пошла в школу и в церковь, и таким образом ее добровольное трехмесячное заключение закончилось. Через некоторое время я проверил, как идут дела у девочки и оказалось, что она продолжала оставаться дружелюбной и общительной. Она не осознала, что я сделал, равно как не осознала этого ее мать. Мать заметила лишь, что я был невежлив с ее дочерью. Но с возвращением дочери к нормальной жизни она это не связала.

Кажется совершенно очевидным, что эта техника базируется на гипнотической ориентации. Как говорит об этом Эриксон: «В этой ситуации девушка не могла ни отвергнуть комплимент, ни оспорить его. Если она не смогла вырастить свои ноги достаточно большими, чтобы их смог заметить мужчина, девушка не могла сказать мне, что я был неловок, ведь я был врачом ее матери. Она не могла и отомстить мне. У нее оставался один выход — принять абсолютное доказательство того, что ее ноги малы». Эриксон нередко использовал гипноз для того, чтобы внедрить в сознание субъекта идею, которую тот не мог бы отвергнуть. В данном же случае он достиг этой цели в повседневной ситуации, не прибегая к гипнозу.

Важным аспектом эриксоновского подхода к детям является банальное допущение того, что дети являются естественными антагонистами родителей. Они принадлежат к другому поколению, а конфликт между поколениями — вещь естественная. Это допущение может вызвать дискомфорт у тех, кто привык думать о детях и родителях с точки зрения сплоченности. Однако странно, что очень часто сплачивает детей и родителей ни что иное, как утверждение о том, что они представляют конфликтующие интересы. Однажды в беседе Эриксон сказал об этом так: «Если вы говорите с супружеской парой, вы можете спросить, что им нравится друг в друге. Если же вы беседуете с ребенком, спросите, что ему не нравится в его родителях».

Следуя этому допущению, Эриксон довольно часто объединяется с ребенком против родителей. Это означает всего лишь, что для достижения терапевтических целей целесообразно объединяться с ребенком, а не с его родителями. Но он может объединяться с родителями против ребенка, знает об этом ребенок или нет.

Когда он объединяется с ребенком, он может либо прямо выходить на проблему, либо общаться с ребенком по поводу проблемы посредством аналогий или метафор.

Мать десятилетнего мальчика обратилась ко мне по поводу того, что он каждую ночь мочится в постель. Они всячески пытались прекратить это. В кабинет они его просто втащили, в буквальном смысле этого слова. С одной стороны его под руку держал отец, с другой — мать, а он просто волочил ноги по полу. Они положили его на пол лицом вниз. Я отослал родителей и закрыл дверь. Мальчик рыдал.

Когда он сделал паузу, чтобы набрать в легкие воздуха, я сказал: «Проклятье, разве можно так делать! Терпеть этого не могу, черт побери». То, что я сказал, его удивило, он поколебался, переводя дыхание, но я сказал ему, что он может продолжать плакать. Он снова зарыдал и когда он опять остановился, чтобы перевести дыхание, зарыдал я. Он повернулся ко мне, а я сказал: «Теперь моя очередь». Закончив, я сказал: «Теперь твоя очередь». И он опять зарыдал. Потом зарыдал я и сказал, что теперь должен рыдать он. После этого я продолжил: «Мы, конечно, можем продолжать так же, но это очень утомительно. Я лучше продолжу это в кресле. А вон там есть еще одно свободное кресло». Я сел в кресло и пришла моя очередь, затем он сел в кресло и пришла его очередь. Таким образом способ взаимодействия на будущее был определен: я сделал так, чтобы мы рыдали по очереди, затем я изменил игру таким образом, чтобы мы стали делать это сидя в креслах. Затем я сказал: «Знаешь, твои родители приказали мне вылечить тебя, чтобы ты не мочился в постель. Кем это они себя вообразили, что посмели приказать мне?» Мальчика наказывали достаточно часто и, таким образом, я теперь оказывался на его стороне. Я сказал ему: «Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. О том, как мочатся в постель, мы не будем говорить. О чем же можно поговорить с десятилетним мальчиком? Ты ходишь в школу? И у тебя красивые, плотные запястья. Красивые, плотные лодыжки. Знаешь, я врач, а врачи всегда проявляют интерес к тому, как сложен человек. У тебя красивая, округленная, хорошего объема грудная клетка. Ты не относишься к этим людям с впалой грудью и покатыми плечами. У тебя выпуклая грудная клетка. Уверен, что ты хороший бегун. Благодаря твоему компактному телосложению, ты, несомненно, хорошо владеешь своими мышцами». Я объяснил ему, что такое координация движений и предположил, что он должен преуспеть в тех видах спорта, которые требуют тонких мышечных навыков, а не только мяса и костей. Нет, нет, я имею в виду игры, которые требуют тонких навыков и умений. Я спросил, какие виды спорта он любит, и он ответил: «Бейсбол и стрельбу из лука». Я спросил: «Хорошо ли ты стреляешь из лука?» Он ответил: «Вполне нормально». Я сказал: «И конечно же, это требует зоркого глаза, твердой руки и координации движений всего тела». Оказалось, что его младший брат играл в футбол и был выше, нежели пациент, как, впрочем, и все остальные члены семьи. «Футбол — прекрасная игра для тех, у кого есть достаточное количество мышц и костей. Для этих длинных переростков».

И вот мы говорили о том, о сем, и, в частности, о координации движений мышц, я сказал: «Знаешь, когда ты натягиваешь тетиву и наводишь стрелу на цель, как ты думаешь, что происходит со зрачком? Он сужается». Я объяснил ему, что есть мышцы плоские, короткие, длинные и, наконец, кольцеобразные, «как, например, мышца, которая находится в самом низу твоего желудка, знаешь, когда ты ешь, эта мышца сокращается и кольцо смыкается и, таким образом, еда остается в твоем желудке, пока она не переварится. Когда желудок захочет избавиться от еды, эта кольцевая мышца на дне желудка откроется, желудок освободится и снова закроется в ожидании того момента, пока ты снова поешь. Мышца на дне твоего желудка — а где находится дно желудка, если ты маленький мальчик? Она всегда внизу».

Итак, мы обсуждали это в течение часа и в следующую субботу он пришел ко мне один. Мы еще немного поговорили о спорте и о том, о сем, но не о том, как мочиться в постель. Мы беседовали о бойскаутах, о походах и других вещах, интересных для маленького мальчика. На четвертый раз он зашел ко мне широко и торжествующе улыбаясь. Он сказал: «Знаете, моя мама много лет пытается бороться со свей привычкой. Но она не смогла ее преодолеть». Его мать курила и старалась бросить это. Я сказал: «Да, верно, некоторые могут расстаться с дурной привычкой очень быстро, другие же разводят вокруг этого сплошные разговоры, но ничего не делают». Затем мы перешли на другие темы.

Через шесть месяцев он зашел, чтобы просто навестить меня и снова появился, будучи уже старшеклассником. Сейчас он учится в колледже.

А я всего лишь поговорил с ним о кольцевой мышце на дне желудка, которая может замыкаться и удерживать содержимое до тех пор, пока от него не захочет освободиться. Конечно, дело здесь заключалось в использовании символического языка, но это прекрасное введение относительно глаза, руки, координации движений было необходимо. У мальчика прошел энурез, причем в наших беседах мы не упоминали о нем даже словом.

Несмотря на то, что Эриксон предлагал для обсуждения самые разнообразные, искусные способы решения труднейших проблем, он сталкивался и с такими проблемами, которые не мог разрешить.

Вот пример:

Ко мне направили двенадцатилетнего мальчика. Я знал многих его родственников и, таким образом, был немного осведомлен о том, что происходило у него в семье. Его мачеха рассказывала мне, что однажды утром он спустился к ней на кухню, держа в руках велосипедную цепь. И он сказал ей: «Я хочу посмотреть, как ты танцуешь». Она ответила: «Ты шутишь?» Он ответил: «О, нет». И указал на ребенка, которому не было еще и года, сидевшего в высоком креслице. «Видишь ребеночка?» — сказал он и поднял цепь. И вот она танцевала на этой кухне в течение часа. Ко мне его привел отец. Я никогда не видел такого крайне злобного ребенка. В конце концов я сказал ему: «Знаешь, ты мне не нравишься, а я не нравлюсь тебе, и ты специально используешь такие интонации, которые действуют на нервы даже мне. А сейчас я собираюсь сказать твоему отцу, чтобы он забрал тебя отсюда и отвел к другому психиатру». Мне хотелось побить этого ребенка. Его интонации были крайне приспособлены к тому, чтобы раздражать людей. То, что он мне продемонстрировал, было настоящим искусством. Он знал, что он делал это. Отец просил меня встретиться с мальчиком еще раз, но я отказался.

Трудно сказать, почему Эриксон решил не работать с мальчиком. По-видимому, это связано с тем, что он не мог сохранить эмоциональную нейтральность в ответ на провокации ребенка и это помешало бы ему работать эффективно. Но, со всей очевидностью можно сказать, что при отборе пациентов Эриксон не руководствовался ни тяжестью проблемы, ни сложностью семейной ситуации. Следующий пример иллюстрирует это.

Ко мне пришла мать с просьбой заняться ее сыном. Она сказала: «Он лгун и мошенник, и с помощью своих вспышек гнева он подчинил себе всех в доме. А ругается он самыми страшными словами, которые только можно себе вообразить».

Мать была очень озлоблена. Она рассказала: «Его отец — сексуальный извращенец. Я не знаю в точности, каким извращением он страдает. В течение какого-то периода времени он спал со мной, но все равно у него масса всяких перверсий. Он использует женскую одежду для осуществления своих перверсий. Мне кажется, что он эякулирует на мою одежду, и я потом должна носить ее в чистку. Сын встречается с отцом не очень часто. Отец не выдержан и часто кричит на мальчика».

Она сказала, что мальчик не хотел приходить ко мне, но она сказала, что если будет надо, то она приведет его силой. Она рассказала также, что водила его к другим врачам, но он устраивал такие скандалы в кабинетах, что врачи отказывались иметь с ним дело. Она ввела его в кабинет. Это был очаровательный, красивый мальчик с нежным голосом. Он сказал: «Я думаю, мама про меня вам уже все рассказала».

Я ответил: «Она рассказала мне некоторые вещи, которые ей известны, но отнюдь не все о тебе. Существует очень много прямо касающихся тебя вещей, о которых знаешь только ты, и ни одной такой вещи она мне не рассказала. Я хочу знать, не хочешь ли ты рассказать мне что-нибудь из этой области».

Он сказал: «Вряд ли».

Я сказал: «Давай поставим хотя бы одну точку над «и» прямо сейчас. Я мог бы сидеть здесь и тратить свое время, ничего не делая, и это лучше, чем смотреть на тебя, как ты катаешься по полу от злости. Ну, и что теперь будет? Будешь кататься по полу от злости или мы будем просто сидеть и тратить понапрасну время, или же перейдем к делу?»

Он ответил: «Это не пройдет» и улыбнулся. «Мы можем тратить время, переходить к делу, но мои припадки злости будут по-прежнему оставаться со мной». Он был проницательным и остроумным мальчиком.

Мне так и не пришлось увидеть его приступов злости. Мне удавалось сильно рассердить его. Однажды он забросал комками грязи и водяными бомбами соседей. Я попросил его описать ту гордость, радость, счастье и триумф, которые он ощутил, бросая бомбу. Это привело его в ярость. Я сказал:

«Ты готов сейчас показать свою вспышку злости. Здесь этого с тобой еще не случалось и сейчас ты имеешь прекрасную возможность для этого. И что же ты собираешься делать сейчас, взорваться или рассказать мне что ты чувствовал?» И он описал мне свою злость.

Его поведение дома улучшилось и у него появились друзья. Сейчас он ведет себя дома и в школе очень хорошо и испытывает массу удовольствия от своей продуктивности. Над своим прошлым поведением он смеется.

У Эриксона не было установленного метода. Его подход ориентирован на конкретную личность и ее ситуацию, и он считал, что только из опыта психотерапевт может сказать, что надо делать с данным ребенком. Успешность проводимой Эриксоном терапии объясняется, в частности, его упорством. Если какая-либо примененная им процедура не срабатывала, он переходил к другой процедуре. Кроме того, он всегда был готов работать не только на своей территории. Он ходил к пациентам домой и работал с ними там, где требовалось. Следующий случай иллюстрирует и эту его готовность, и ту настойчивость, с которой Эриксон настаивал на своих способах взаимодействия с ребенком, вопреки желаниям родителей.

Девятилетняя девочка начала плохо учиться и замкнулась в себе. Когда ее спрашивали, в чем дело, она сердито и со слезами отвечала: «Просто я ни на что не способна».

Раньше она училась очень хорошо, но играя с подругами, проявляла себя неумелой, неловкой и нерешительной… Родители были озабочены исключительно ее оценками и именно в этой связи просили моей помощи. Поскольку девочка не хотела приходить ко мне, я навещал ее каждый вечер у нее дома. Я узнал, что некоторые девочки ей не нравятся, так как они только и знают, что играть в кегли, кататься на роликах и прыгать через веревочку. «И никогда не развлекаются по-настоящему».

Я узнал, что у нее есть кегли и мячик, но что «играет она ужасно». Так как в результате перенесенного полиомиелита я не полностью владел правой рукой, я сказал ей, что я могу играть еще «более ужасно», чем она. Мой вызов был принят. Мы начали играть и вскоре в игре возникло настроение здорового соревнования и стало возможным установить с ней раппорт и относительно легко индуцировать ее транс, сначала легкий, затем средней глубины. Мы играли, когда она находилась в состоянии транса, и когда она была в бодрствующем состоянии. Через три недели она уже играла прекрасно, хотя ее родители были крайне недовольны тем, что я, якобы, не проявлял никакого интереса к ее учебе.

Через три недели я объявил, что катаюсь на роликах еще хуже, чем она, поскольку я не полностью владею правой ногой. События развивались точно так же, как и при игре в кегли, но на этот раз нам понадобилось всего две недели, чтобы она научилась кататься на роликах как следует. Затем мы начали обучаться прыгать через веревочку, проверяя, сможет ли она научить меня этому. Через неделю она прыгала прекрасно.

Затем я вызвал ее на соревнования по велосипедному спорту, утверждая, что я могу кататься на велосипеде очень хорошо, что она и так знала. Я смело утверждал, что победа будет за мной и только ее убеждение в том, что я проиграю, позволило ей принять предложение. Однако она обещала постараться как следует. Шесть месяцев назад ей подарили велосипед, но проехала она едва ли за квартал от своего дома.

В назначенное время она вышла из дома с велосипедом, но потребовала: «Вы должны играть честно. Вы не должны позволить мне победить просто так. Вы должны стараться изо всех сил. Я знаю, что вы умеете ездить достаточно быстро для того, чтобы победить меня. Я буду наблюдать за вами, чтобы вы не мошенничали».

Я сел на велосипед, она тоже. Но она не знала, что одновременное использование двух ног при езде на велосипеде дается мне страшно трудно, обычно я использую только левую ногу. Поэтому, наблюдая за мной, она могла заметить, что я трудолюбиво кручу педали двумя ногами, но при этом еду не так уж быстро. И наконец, убедившись, что я не мошенничаю, она вырвалась вперед и победила меня в этом соревновании.

Это был наш последний терапевтический сеанс. Вскоре после этого она стала чемпионом школы по кеглям и прыганью через веревочку. С учебой, конечно же, она тоже справлялась. Через год девочка навестила меня, чтобы узнать, каким образом я позволил ей победить себя на наших велосипедных гонках. То, что она научилась играть в кегли, прыгать через веревочку и кататься на роликах, конечно же, необычайно сильно укрепило ее Эго, но она дискредитировала эти свои достижения, ссылаясь на мои физические дефекты. Но с велосипедными гонками было иначе. Она объяснила, что ей было известно, что я хороший велосипедист. Поэтому она была уверена в том, что я могу ее опередить, и у нее не было никакого намерения выиграть задаром. Тот факт, что я старался изо всех сил, но она все-таки победила меня, окончательно убедил ее в том, что она «может делать все». Воодушевленная этим убеждением, она вернулась в школу, где вся ситуация оказалась для нее вызовом, позволившим ей реализовать себя.

Таким образом, как мы видим, Эриксон готов использовать свои физические дефекты как инструмент терапевтической процедуры. Надо сказать, что степень его дефекта, как правило, преуменьшается: после первого приступа полиомиелита, когда ему было семнадцать лет, он совершил водный поход на каноэ, пройдя тысячу миль, причем сделал это в одиночку, чтобы восстановить свои силы. После второго приступа, в 1952 году, он, пользуясь двумя тростями, прошел по одному из самых трудных маршрутов в Аризоне.

В данном примере мы знакомимся с уникальным случаем наведения транса, называемым «индукцией с помощью игры в кегли». Кроме того, здесь ясно видна готовность Эриксона делать все, что может привести к изменению. Если надо устроить на улице велосипедные гонки, он их устраивает.

Для эриксоновского подхода типично также и следующее: если родители и ребенок борются друг с другом и обе стороны терпят в этой борьбе поражение, он организует ситуацию так, что обе стороны начинают выигрывать. Довольно часто ему удается достичь этого, оставляя предмет борьбы в стороне и рассматривая спорный вопрос с совершенно неожиданной точки зрения, как, например, в следующем случае:

Ко мне привели мальчика, который должен был учиться в седьмом классе, но он не умел читать. Его родители настаивали на том, что он умеет читать, но он, когда они заставляли его это делать, отказывался, потому что, по его словам, читать он не умел. Уже не первое лето отнимали у него занятия с репетитором. Реагировал он на это отказом от чтения. Я начал работать с этим мальчиком, сказав ему: «Мне кажется, что твои родители довольно упрямые люди. Ты знаешь, что ты не умеешь читать, и я знаю, что ты не умеешь читать. Твои родители привели тебя ко мне и потребовали, чтобы я научил тебя читать. Между нами, давай-ка забудем об этом. Я должен что-то сделать для тебя и мне следует сделать для тебя что-то приятное. Скажи мне, что ты любишь делать больше всего?» Он ответил: «Каждое лето я хочу поехать на рыбалку с моим отцом».

Я спросил его, где его отец ловит рыбу. Он рассказал мне, что его отец, который работал полицейским, ловил рыбу в штатах Колорадо, Вашингтон, Калифорния и собирался даже отправиться на Аляску. Он ловил рыбу во всех хороших местах на побережье. Я захотел узнать, знает ли мальчик, как называются города, вблизи которых расположены эти прекрасные места для ловли рыбы. Мы нашли карту западного побережья и стали искать на ней эти города. Мы не читали то, что там написано. Мы смотрели на названия городов. Смотреть на карту — это не означает читать слова.

Иногда мне случалось перепутать эти города, а он поправлял меня. Я искал город Колорадо-Спрингс в Калифорнии и он был вынужден поправить меня. Он не читал, он поправлял меня. Он быстро нашел на карте те города, которые нас интересовали. Он не знал о том, что он прочитывает названия. Мы хорошо провели время, разглядывая карту и находя хорошие места для рыбной ловли. В следующий раз он с удовольствием явился ко мне, чтобы обсудить разные вопросы, касающиеся рыбной ловли, например разные виды наживки. Кроме того, мы рассматривали энциклопедию, находя там описания разных рыб.

В конце августа я сказал ему: «Давай подшутим над твоими учителями и родителями. Ты знаешь, что когда начнутся занятия в школе, тебе дадут разные тексты на чтение. Родители очень обеспокоены тем, как ты с ними справишься, как, впрочем, и твои учителя. Давай сделаем так: ты возьмешь хрестоматию для первого класса и начнешь читать ее медленно медленно, запинаясь на каждом слове. Слова произноси только по слогам. Хрестоматию для второго класса ты будешь читать немного лучше, а для третьего — еще чуть-чуть лучше. А хрестоматию для восьмого класса ты будешь читать прекрасно». Он счел это прекрасной шуткой. Все это он проделал блестяще. Затем он, прогуляв уроки, явился ко мне, чтобы рассказать, какими потрясенными были лица родителей и учителей.

Если бы он получил задание прочитать хрестоматию для первого класса хорошо и выполнил его, то это бы означало, что в борьбе с родителями и учителями он потерпел поражение. Но когда он не смог этого сделать, а затем перескочил через седьмой класс, чтобы блестяще прочитать отрывок из хрестоматии для восьмого класса, это сделало его победителем. Ему удалось запутать учителя, ввести в заблуждение родителей и стать признанным победителем.

Поскольку терапия Эриксона в основном директивна, важным моментом его искусства являлось умение убедить людей следовать его директивам. Один из способов такого убеждения заключался в том, чтобы начать говорить о чем-либо, а затем отклониться от темы. Он сам описывал эту процедуру так:

Когда я беседую с семьей, с супружеской парой, или с матерью и сыном, я делаю определенные вещи. Люди приходят за помощью, но не только за ней, а еще за тем, чтобы получить подтверждение своей правоты, сохранив, таким образом, свою репутацию в глазах окружающих и в своих глазах. Учитывая это, я склонен выражаться так, чтобы они думали, что я на их стороне. Затем я на приемлемое расстояние отхожу от темы, оставляя их тем самым в состоянии неопределенности и формирующегося ожидания. Они вынуждены принять мое отклонение от темы. Но они не ожидают, что я буду отклоняться от нее именно таким образом. Неустойчивое равновесие, неопределенность — это некомфортное состояние, и все сильнее и сильнее они хотят, чтобы я разрешил этот вопрос, который сам поставил на повестку дня, но оставил его на грани разрешения. Стремясь к этому разрешению, они в большей мере склонны принять то, что им будет сказано. Они очень хотят, чтобы я сделал решительное заключение. Если же сразу вы выдадите им инструкцию, они могут начать спорить с вами. Но если вы сначала отклонитесь от темы, они начнут надеяться, что вы к ней вернетесь, и когда это произойдет, они будут только приветствовать ваше решительное утверждение.

Этот прием Эриксон иллюстрирует двумя примерами. В обоих случаях он имел дело с двенадцатилетним мальчиком.

Мать привела Джонни к Эриксону потому, что он каждую ночь мочился в постель. Мать хотела помочь ему избавиться от этого, но отец был против. Отец был холодным, суровым человеком и обвинял свою жену в том, что она «слишком нянчится с сорванцами». Когда мальчик подходил к отцу, тот отталкивал его. Мать старалась оправдать поведение отца. Реакция мальчика на это была такой: «Я хочу добиться любви от моего отца, но он меня не любит, мать встает поперек дороги и ведет себя таким образом, что отец больше не ощущает необходимости любить меня». Единственное, что мальчик помнил из слов отца, было его мнение о том, что каждый ребенок мочится в постель, и что если он этого не делает, то он ненормальный, и что он сам мочился в постель почти до шестнадцати лет. Мать, конечно, не считала это нормальным и хотела избавить сына от этого. Эриксон рассказывал об этом:

Я пригласил на беседу отца, чтобы составить себе мнение о нем. Это был человек с громким голосом, который зашел в кабинет, сел и начал говорить со мной так, как если бы я был на расстоянии двадцати метров от него. Он спросил меня, известно ли мне о том, что все дети мочатся в постель, пока им не исполнится примерно шестнадцать лет. Так было с ним, с его отцом, скорее всего, со мной, как и с другими мальчиками. И что за глупости насчет того, чтобы вылечить ребенка от этого? Я позволил ему объяснить мне все это. Наша беседа очень понравилась ему и он долго тряс мне руку. Он сказал, что ему редко попадались такие умные собеседники.

Когда ко мне пришли мать и сын, женщина сказала: «Муж сказал, что он вам все объяснил». Я ответил: «Да, это так, он это объяснил, и очень подробно». На ее лице читалось: «Да, представляю это себе». У сына при этом было страдальческое выражение лица. Я сказал им: «Что касается меня, то я собираюсь забыть абсолютно все, что он сказал. Вы не должны этого делать, но вас при нашем разговоре не было и вы лишь приблизительно представляете то, что он мне сказал. Я собираюсь забыть, как он себе все это представляет, потому что мне важно лишь то, как себе представляете это вы, я и Джонни. Мне важно только это».

Понимаете ли вы, что было сделано? Сначала я присоединился к Джонни, а затем сделал это еще раз. Сначала я объединился с Джонни, а затем заставил мать объединиться со мной. Вы видите, что Джонни теперь на моей стороне, потому что я собираюсь забыть то, что сказал его отец, а Джонни хотел бы сделать то же самое. Затем я заставлю мать присоединиться ко мне, забывая то, что сказал отец. Таким образом отец оказывается в стороне, но при этом никто его не отталкивал. Я внимательно выслушал его и они об этом знали. Он пришел домой и сразу же рассказал им об этом. И я сразу же забыл об этом, причем не испытывая ни страдания, ни злости. Отца невозможно было включить в процесс лечения, поскольку его суждения были непоколебимыми, и поэтому его следовало изолировать.

Когда мне удалось составить мнение об отношениях матери и сына, то оказалось, что Джонни весьма агрессивно настроен против матери. Он злился на нее и боролся с ней по поводу энуреза. Я сказал Джонни, что у меня есть для него лекарство, но оно определенно ему не понравится. Это будет эффективное лекарство, оно со всей определенностью поможет ему, но оно ему совершенно не понравится, но его матери оно не понравится еще больше. И что же было делать Джонни? Если матери это не понравится еще больше, чем ему, то это будет прекрасно. Он был готов на все, чтобы досадить своей матери.

Я сделал Джонни довольно простое предложение. Я предложил, чтобы его мать вставала каждый день в четыре или пять часов утра и, если его постель оказывалась мокрой, она должна была разбудить его. Если же постель была бы сухой, он мог бы продолжать спать. Но если постель будет мокрой, он должен был вставать, сесть за стол и начать переписывать ту книгу, которую он себе выберет. Он мог заниматься этим с четырех до семи часов утра или с пяти до семи. Мать должна была наблюдать за ним, пока он это делал. Переписывая книгу, надо было работать над своим почерком. Почерк у мальчика действительно был ужасный и нуждался в исправлении.

Предложение вставать в четыре-пять часов утра показалось Джонни ужасным, но мать должна была вставать еще немного раньше. Неприятным было также и то, что мать должна была сидеть и наблюдать, как он пишет, но ведь писать он должен был только тогда, когда постель будет мокрой. Вообще-то ничего более неприятного нельзя было себе и представить — вставать в четыре часа утра, чтобы работать над улучшением своего почерка.

Они начали выполнять эту процедуру и очень скоро перестали делать это каждое утро. Несколько позже мать обнаруживала мокрую постель только два раза в неделю. Затем это случалось с мальчиком каждые десять дней. Но мать по-прежнему должна была вставать в четыре часа утра каждое утро и проверять постель мальчика.

Наконец дело ограничилось одним разом в месяц, а потом Джонни вообще избавился от симптома. У него появился первый в его жизни друг. Дело было летом, и к нему начали приходить дети, а он начал ходить в гости к ним. Когда в сентябре он пошел в школу, он начал приносить оттуда гораздо лучшие, чем раньше, оценки. И это было его первым реальным достижением. В данной ситуации мать играла против сына, а сын — против матери. Я использовал простую схему: «У меня есть для тебя лекарство, но тебе оно не понравится». Затем я отклонился от темы и заговорил о том, что матери оно не понравится еще больше. Джонни хотел, чтобы я поскорее сказал ему, что это за лекарство. Это желание всецело завладело им. Непосредственной целью стало улучшение почерка, а сухая постель стала как бы привходящим условием, более или менее приемлемым. Мокрая постель перестала быть центром, приковывавшим все внимание и эмоции мальчика.

Мать, наблюдая за тем, как улучшается почерк ее сына, могла гордиться его достижениями. Он тоже мог гордиться этим. Когда они пришли ко мне вдвоем, чтобы показать образцы нового почерка Джонни, я увидел прилежного ребенка и прилежную мать, гордящуюся успехами сына. Я листал тетрадку страницу за страницей и рассматривал по отдельности буквы «Н», «Е» и «Т», комментируя достоинства почерка мальчика. Поскольку у Джонни была теперь всегда сухая постель, отец стал раньше приходить с работы и играть с мальчиком в мяч. Отец реагировал на излечение мальчика удивительным образом, он сказал ему: «Ты научился не мочиться в постель гораздо быстрее, чем я, потому что, должно быть, ты гораздо умнее меня». Он оказался очень щедрым. Меня он совершенно исключил из ситуации. Помог его сыну не психиатр, это он сам, отец, передал ему по наследству могучую силу ума. Выздоровление Джонни стало общим достижением семьи, отец не уставал хвалить Джонни, и мальчик, таким образом, получил признание и принятие со стороны отца.

От какого бы симптома ни страдал ребенок, будь это энурез либо что-либо другое, рядом с ним всегда обнаруживается взрослый, сверхвовлеченный в проблемы ребенка, и терапевтические действия направлены на то, чтобы ослабить в этой паре эмоциональную связь друг с другом. В следующем нашем примере весьма острая проблема решается посредством выполнения терапевтических заданий как мальчиком, так и его отцом.

Двенадцатилетний мальчик в течение двух лет ковырял себе лоб таким образом, что там у него образовалась незаживающая рана. Мать и отец использовали все виды наказаний для того чтобы он прекратил ковырять лоб. Его учителя и товарищи пытались уговорить его не делать этого. Врачи пугали его раком, бинтовали голову, заклеивали рану и делали все возможное для того, чтобы он перестал ее трогать. Но мальчик проникал под бинты и пластыри и продолжал ковырять рану. Он объяснял, что его желание ковырять рану не поддается никакому контролю с его стороны.

Родители мальчика делали все возможное, чтобы помочь ему прекратить ковырять в ране, но они не могли согласиться друг с другом в отношении того, какие наказания следует использовать. Отец был склонен к крайностям, предлагая лишить ребенка всех развлечений. Он продал велосипед мальчика и сломал его лук и стрелы.

Наконец, мальчика направили ко мне. Поговорив с матерью, я узнал некоторые вещи о семейной ситуации. Я узнал, какие ценности и нормы в этой семье, какие обязанности выполняют члены семьи, включая тот факт, что мальчик занимался уборкой. У них был большой газон и большой сад, и мальчик полностью отвечал за их чистоту. Я узнал также, что мать была склонна защищать мальчика, который был очень обижен на отца за то, что тот его так часто наказывает. Особенно он переживал из-за сломанного лука и стрел. Я узнал также, что у мальчика страдает правописание: он часто пропускал буквы в словах. (Мне нравится заглядывать в тетради детей, чтобы проверить, что у них там есть).

Затем я побеседовал с мальчиком и его отцом одновременно, причем сразу же поднял вопрос о собственности. В качестве примера я взял лук и стрелы. Чьи они были? Отец признал, что лук и стрелы принадлежали мальчику, ему подарили их на день рождения. Затем я спросил, как следует, по его мнению, лечить язву. Мы пришли к выводу, что лечить язву следовало бы с помощью бинтов и разнообразных лекарств. Я спросил, как можно использовать лук и стрелы, чтобы вылечить язву. Каким образом уничтожение лука и стрел может помочь вылечить язву? Отец был очень смущен и растерян, а сын пристально смотрел на него прищуренными глазами. После того как отец покраснел, начал бормотать что-то в свое оправдание, я повернулся к мальчику и спросил его, не может ли он поверить отцу хотя бы в том, что, несмотря на его глупое поведение, намерения у него были вполне хорошие. С этим утверждением должны были согласиться они оба. Таким образом, мальчик смог назвать поведение своего отца глупым, но делая это, он должен был поверить ему в том, что его намерения были хорошими. Затем я спросил, как долго мы будем обсуждать те лекарства, которые им не помогли. Или же мы просто забудем об этом? Я сказал: «Вы пытались справиться с этим два года. И все способы, начиная уничтожением лука и стрел и кончая продажей велосипеда, не сработали. Что же мы будем делать?» Мальчик сказал, что это дело должен взять на себя я.

Я ответил ему: «Хорошо. Я сделаю это. Но тебе явно не понравится то, как я это сделаю. Потому что я собираюсь сделать нечто, что избавит тебя от язвы. То, что я сделаю, тебе совершенно не понравится, но тебе вполне понравится то, что я вылечу твою язву — это уж действительно тебе понравится». Затем я сказал ему, что я хочу, чтобы он посвящал лечению язвы каждую субботу и воскресенье — в то время как отец будет делать за него субботнюю уборку газона и сада. Тут мальчик торжествующе посмотрел на меня и на отца.

Тут мы перешли на тему уборки и обсудили, как надо ползать по траве, подбирая собачьи испражнения, подметать дорожки в саду и так далее. Я спросил, кто контролирует работу мальчика, когда он убирает газон и сад. Отец ответил, что это всегда делает он. Я сказал: «Так, теперь по субботам, прерывая свою работу над лечением язвы, поскольку ты не сможешь работать над ее лечением беспрерывно, ты сможешь выйти и проверить, насколько хорошо отец справляется с твоей работой».

К этому моменту мальчик уже очень хотел знать, что же собственно он должен будет делать, чтобы вылечить язву на лбу. И я начал ему давать инструкцию. Медленно, затянуто, занудно я изложил свой терапевтический план. Когда вы излагаете инструкцию таким образом, пациент устремляется навстречу вам, желая, в конце концов, узнать, в чем состоит суть, и что конкретно он, собственно говоря, должен делать. Он доверяет вам, так как вы излагаете инструкцию продуманно, и видно, что вы долго ее разрабатывали. Он знает, что вы не хотите отделяться от него просто так. Он ждет, пока вы доберетесь до критической точки, и когда вы до нее действительно доберетесь, то он уже мотивирован к тому, чтобы принять ваш план.

Я сказал мальчику: «Я обнаружил, что ты очень плохо пишешь. Ведь ты очень часто пропускаешь буквы в словах».

Затем я сказал: «Я считаю, что тебе следует начать лечить свою язву в субботу утром, примерно в шесть часов. Знаешь, ведь если ты встаешь очень рано утром, чтобы сделать что-либо, то тогда ты воспринимаешь это более серьезно, а то, что ты собираешься делать, достаточно серьезно. Конечно, если ты проснешься без пяти шесть, то можешь сразу садиться за работу вместо того, чтобы ждать, когда пробьет ровно шесть. Или же ты можешь вполне начать работу в пять минут седьмого — пять минут не составят разницы».

Затем я продолжал: «Ты можешь писать ручкой, а можешь и карандашом. Хорош был бы цветной карандаш, но можно использовать и простой. Ты можешь писать ручкой, обмакивая ее в чернила, или шариковой ручкой. Я считаю, что лучше использовать линованную бумагу. Она должна быть примерно такой ширины, или чуть пошире, вот на столько. Я думаю, что отец даст тебе линованной бумаги, которая была бы нужной ширины».

Наконец я добрался до ключевого пункта. Я сказал: «Вот предложение, которое, как я считаю, тебе следует написать:

«Я не считаю, что ковырять язву во лбу — это хорошо». Я медленно повторил это предложение и добавил: «И ты будешь писать эту фразу медленно, внимательно, тщательно. Считай каждую линеечку, когда будешь писать. Затем напиши эту фразу еще раз. И снова проверь каждую строчку и каждое слово, поскольку ты не должен пропустить ни одной буквы. Ведь ты не хочешь пропустить ни одного, даже самого маленького шага в лечении такой язвы, как твоя».

Затем я сказал ему, что не знаю, как долго нужно будет язву лечить. Я считаю, сказал я ему, что если он страдает от этого уже два года, то хотя бы месяц лечения будет необходим. Каждые три или четыре дня он может подходить к зеркалу, чтобы проверить, как продвигается лечение. Каждый день подходить к зеркалу нельзя, поскольку прогресс тогда не будет заметен. После того, как язва исчезнет, чистописанию нужно будет посвятить еще одну субботу и одно воскресенье.

Он должен был начинать писать в шесть часов, а завтракать попозже. Беседуя с матерью наедине, я сказал ей, чтобы во время завтрака она не торопилась, чтобы он мог отдохнуть. Каждые два часа он должен делать перерыв, выпивая стакан сока или воды. Затем он должен спуститься в сад, чтобы проверить работу отца, а затем вернуться к себе и продолжать писать. Я объяснил, что сначала у него будет болеть рука, и что ему следует делать в связи с этим. Он должен будет делать упражнение, быстро сжимая и разжимая кулак. Это поможет мышцам расслабиться, и хотя слегка увеличит усталость, но впоследствии увеличит выносливость мышц. Затем я заметил, что после обеда он должен быть свободен от всякой работы. В сущности я уделил очень мало внимания тому, чтобы он кончал свои занятия в четыре часа пополудни. Демонстрируя свое равнодушие к этому, я смягчил оттенок наказания, который был у этого занятия.

Итак, мальчик занимался правописанием субботу и все воскресенье, каждый уик-энд. У меня накопились огромные кипы листов линованной бумаги, исписанных этим предложением. Все это было выписано с гордостью и с удовольствием. Мать и отец совершенно не принуждали его к чистописанию. Наоборот, они были очень удивлены тем, что он так гордился своим почерком. Тысячный вариант исполнения этой фразы был совершенно прекрасным. Я четко объяснил мальчику, что проверять его работу буду только я. Если бы он захотел показать свою работу матери и отцу, он вполне мог это сделать, но принимать и оценивать его работу должен только я. Я проверял каждую страницу. Я сказал ему, что стоит мне бросить мгновенный взгляд на страницу, как я уже знаю, стоит ли данной странице уделять более пристальное внимание. Таким образом, он не ожидал от меня, что я буду тщательно рассматривать при нем каждый лист,

Чем больше он писал, тем больше укреплялся в своем праве контролировать работу отца. Чем больше он писал, тем более аккуратным становился его почерк. Любой шанс использовался для продвижения. Таким образом, я прекратил компульсивное ковыряние в ране и заставил его компульсивно же аккуратно писать, то есть делать нечто, чем он мог обоснованно гордиться.

Его отец сказал: «Я знал, что я должен был делать. На этом газоне я делал самую прекрасную работу, какую только можно себе представить». Мальчику было очень приятно обнаружить на газоне после уборки сухой лист. Отец привел газон и сад в идеальный порядок, отремонтировал забор, убрал весь мусор, пока мальчик писал свое предложение.

Через месяц язва у ребенка прошла. Через год у него тоже было все в порядке. Эта хроническая ужасная язва прошла и от нее не осталось даже шрама.

Исписанные мальчиком листы бумаги я положил к себе в шкаф и спросил у него, как долго я должен их хранить. Они заняли в шкафу целую полку. Он ответил, что их нужно хранить несколько месяцев. Тогда я спросил, что нужно сделать с ними потом, и он ответил: «Ну, тогда это будет просто ненужная бумага».

В этих двух случаях Эриксон не вмешивается непосредственно в конфликт между родителями по поводу того, как надо взаимодействовать с ребенком, как он это часто делал. По поводу того, что ребенок часто использует как оружие в борьбе между родителями, Эриксон как-то сказал: «Когда вы вылечиваете ребенка, или исправляете его поведение, родители получают от вас незнакомого ребенка. Тогда они вынуждены воевать, не используя при этом ребенка. Теперь он самодостаточен и исключен из конфликта».

Хотя Эриксон склонен был играть с детьми и объединяться с ними против взрослых, он ни в коем случае не считал, что надо воспитывать детей в «разрешающем» духе. Он работал с родителями, обучая их играть с детьми и предостерегал их от слишком суровых и бесполезных наказаний. Но он также обучал родителей четко ограничивать детей. Если ребенок плохо себя вел, то Эриксон не помогал ему понять причины этого, он так организовывал ситуацию, что ребенок начинал вести себя более нормально. Часто его идеи казались старомодными. Например, если ребенок отказывался от завтрака, чем расстраивал мать, Эриксон советовал ей сделать следующее. Он предлагал ей приготовить ребенку хороший завтрак и если ребенок отказывался от него, она должна была поставить этот завтрак в холодильник, на обед она должна была вынуть этот завтрак из холодильника и предложить ребенку его съесть. Если он опять отказывался, то следовало предложить ему то же самое на ужин, и продолжать это до тех пор, пока ребенок не съедал приготовленную один раз еду.

Даже при серьезных нарушениях детской психики, таких, например, как аутизм, Эриксон не считал, что эти дети нуждаются в любви точно так же, как и те дети, которые обладают большей властью, чем они могут вынести. Он считал, что отсутствие ощущения внутренней безопасности у ребенка может быть обусловлено тем, что он не знает пределов своей власти, и задачей терапии является тогда установление этих пределов. Проблема состоит в том, как организовать такую ситуацию, чтобы пределы устанавливали сами родители, а не чужой человек, каким является психотерапевт. Имея дело с ребенком, Эриксон сосредоточивался на семейной ситуации в той же мере, что и на самом ребенке…

Следующий пример иллюстрирует этот подход, который использовал Эриксон при работе с детьми, страдающими от нарушения поведения.

Двадцатисемилетняя мать начала испытывать серьезные трудности со своим восьмилетним сыном, который становился все более и более непослушным. Ни один день не обходился без серьезного проступка. Мать развелась с мужем два года назад. Причины развода были адекватны и целесообразны по мнению всех, кто их знал. Кроме сына, у нее было еще две дочери в возрасте девяти и шести лет. Через несколько месяцев после того, как она начала встречаться с мужчинами, надеясь на второе замужество, оказалось, что сын начал бунтовать все сильнее и сильнее, и это была для нее неожиданная проблема. Старшая дочь на некоторое время присоединилась к нему. Но мать сумела откорректировать поведение дочери с помощью обычных воспитательных мер, то есть крика, угроз и шлепков, что сопровождалось последующим разумным, спокойным и объективным разговором с ней. Поступая таким образом, она всегда добивалась от детей того, что хотела. Однако ее сын Джо на этот раз не отреагировал на это обычным образом. Несмотря на то, что она повторяла это несколько раз, добавив еще шлепков, лишения удовольствий, слез, и привлекая к воспитанию Джо всю семью. Джо просто объявил, жизнерадостно и счастливо улыбаясь, что он будет делать то, что ему нравится, и ничто в мире не сможет помешать ему.

Такое поведение мальчика распространилось и на школу. Ничто не могло устоять перед его разрушительной силой. Он портил школьное имущество, оскорблял учителей, бил товарищей по классу, вытаптывал клумбы у соседей и разбивал окна. Соседи и учителя пытались совладать с ним, преуспели в его запугивании, но ничего не добились. Наконец, мальчик начал портить в доме ценные вещи и делал он это ночью, чтобы утром невинно смотреть матери в глаза и отрицать свою вину. Эти последние проступки и привели мать ко мне. Когда она рассказывала все это, Джо слушал ее с широкой торжествующей улыбкой. Когда она закончила, он хвастливо объявил, что я не смогу сделать ничего такого, что могло бы остановить его, и что он по-прежнему собирается делать лишь то, что ему нравится. Я честно и серьезно заверил его в ответ, что мне совершенно не нужно ничего делать, чтобы изменить его поведение, потому что он достаточно взрослый, сильный и умный мальчик, который вполне способен изменить свое поведение сам. Я заверил его также и в том, что его мать сделает достаточно для того, чтобы предоставить ему возможность изменить свое поведение «совершенно самостоятельно». Джо принял это мое утверждение недоверчиво и глумливо. Я сказал затем, что я собираюсь научить мать некоторым простым действиям, которые она сможет выполнить для того, чтобы он сам изменил свое поведение. Затем я отправил его из кабинета.

Действуя очень мягко, я направил его размышления на то, что это могли быть за действия. Это озадачило его и некоторое время он спокойно размышлял, ожидая, когда из кабинета выйдет его мать.

Беседуя с матерью, я обсудил с ней требование ее сына жить в мире, в котором он мог стать уверенным в том, что существуют люди более сильные, нежели он. До этого момента ее сын демонстрировал с возрастающим отчаянием, что мир вокруг него настолько ненадежен, что он в этом мире является единственным и самым сильным человеком — он, маленький восьмилетний мальчик. Затем я выдал матери тщательные, четкие инструкции о том, что она должна делать в течение двух последующих дней.

Когда они уходили, мальчик с вызовом спросил меня, не порекомендовал ли я его матери побольше его шлепать. Я заверил его в том, что не будет предпринято никаких мер, кроме тех, которые могли бы дать ему полную возможность самому изменить свое поведение, ведь никто другой этим заниматься не стал бы. Этот ответ поставил его в тупик. На пути домой мать была вынуждена применить к нему сильное физическое наказание, чтобы заставить его позволить ей вести автомобиль нормально. Я предвидел такое его поведение на обратном пути и посоветовал матери реагировать незамедлительно и без лишних слов. Вечер они провели как обычно — мать разрешила мальчику смотреть телевизор, как он этого хотел.

На следующее утро их навестили бабушка с дедушкой и забрали девочек к себе. Джо, который хотел пойти поплавать, потребовал, чтобы ему подали завтрак, и был немало озадачен, заметив, что мать несет в гостиную большую тарелку с сэндвичами, фрукты, два термоса, один с соком, другой с кофе и несколько полотенец. Все это она аккуратно положила на тяжелую кушетку, на которой стоял еще телефон и лежало несколько книг. Джо еще раз потребовал, чтобы она сейчас же приготовила ему завтрак, не то он испортит первую попавшуюся ему под руку вещь. Мать в ответ улыбнулась ему, схватила его, быстро положила его на пол животом вниз, а сама села сверху. Тогда он заорал, чтобы она скорее встала, она ответила, что уже позавтракала и ей больше нечего делать, поэтому она попытается поразмышлять о том, как изменить его поведение. Но при этом она отметила свою уверенность в том, что ей не удастся ничего придумать. И поэтому этот вопрос должен будет разрешить он сам.

Мальчик яростно старался сбросить с себя мать, несмотря на ее преимущество в весе и силе. Он кричал, орал, выкрикивал ругательства и оскорбления, рыдал и, наконец, жалобно пообещал быть хорошим мальчиком. Мать ответила, что его обещания ничего не значат, поскольку она еще не определила для себя как изменить его поведение. Это вызвало у него новый приступ ярости, который наконец кончился, после чего мальчик срочно попросился в туалет. Мать мягко объяснила, что она еще не закончила размышлять и предложила ему полотенце, чтобы потом вытереть лужу. Это вызвало у него новый приступ ярости, который вскоре истощил его. Мать, воспользовавшись периодом спокойствия, решила позвонить своей матери. Беседуя с ней, она случайно упомянула, что в своих размышлениях еще не пришла к определенному выводу и поэтому ей остается верить, что инициатива изменения поведения будет исходить от Джо. Джо ответил на это замечание самым оглушительным криком, на который он только был способен. Мать прокомментировала это «так, что Джо слишком занят испусканием криков, чтобы как следует подумать об изменении своего поведения, а затем она поднесла телефонную трубку ко рту Джо, чтобы он продолжал кричать прямо в нее.

Джо впал в мрачное молчание, время от времени прерываемое отчаянными усилиями освободиться, криками, требованиями, рыданиями, а иногда жалобными просьбами. На все это мать давала мягкие конкретные ответы. Через некоторое время мать налила себе кофе, сока, поела сэндвичи и начала читать книгу. Незадолго до полудня мальчик вежливо сказал, что ему действительно надо пойти в туалет. Она сказала, что ей нужно сделать то же самое. Она объяснила далее, что это будет возможно только в том случае, если он обещает вернуться и снова лечь на пол, позволив ей тоже занять свою прежнюю позицию. Поплакав, он согласился. Он выполнил свое обещание, но почти сразу начал яростнейшую борьбу за освобождение. Как только ему казалось, что он приближается к успеху, он удваивал усилия. Пока он отдыхал, она ела фрукты и пила кофе, разговаривала по телефону и читала книгу. Когда прошло более пяти часов, Джо сказал матери, просто и приниженно, что он отныне готов выполнять все то, что она ему скажет. Мать ответила ему также просто и серьезно, что ее размышления ни к чему не привели и она просто не знает, что она должна сказать ему. Он разразился слезами, но сквозь рыдания сумел сказать, что он знает, что делать. Она ответила, что очень рада этому, но ей кажется, что он не располагал до сих пор достаточным временем, чтобы как следует продумать это. Будет очень хорошо, если он подумает еще часок. Джо молча ждал, пока пройдет час, а мать в это время спокойно читала книгу. Когда прошло более часа, она сказала мальчику об этом, но выразила желание дочитать главу до конца. Джо прерывисто вздохнул и начал тихонько плакать, пока мать заканчивала чтение.

Когда глава была наконец окончена, мать встала и Джо тоже встал. Он робко попросил немного еды. Мать объяснила ему очень подробно, что обедать сейчас уже поздно и что завтрак едят до обеда, а завтракать сейчас тем более поздно. Она предложила ему просто попить холодной воды и лечь в постель. Джо быстро уснул, но его разбудил запах вкусной еды. Его сестры ужинали и он попытался присоединиться к ним.

Мать объяснила ему просто, серьезно и весьма подробно, что сначала принято есть завтрак, потом обед, а затем ужин. К несчастью, он пропустил завтрак, и поэтому вынужден был пропустить обед. И вот сейчас он вынужден пропустить ужин, но к счастью, завтра с утра он сможет начать свой новый день. Джо вернулся в спальню и плакал, пока не уснул. Мать этой ночью почти не сомкнула глаз, а Джо проснулся только тогда, когда она почти уже приготовила завтрак.

Джо вошел в кухню, где завтракали его сестры, и счастливый сел на свое место. Мать раздавала дочерям блины и сосиски. Перед Джо стояла большая чашка. Мать объяснила, что она специально для него сварила овсянку, которую он не очень любил. На глаза Джо навернулись слезы, но он поблагодарил мать по семейному обычаю и жадно съел кашу. Мать сказала на это, что она специально сварила много каши, чтобы он мог попросить добавки. Потом она жизнерадостно выразила надежду, что после завтрака останется достаточно каши для обеда. Джо старался съесть как можно больше, чтобы предотвратить эту возможность. Но мать сварила действительно очень много каши.

После завтрака Джо взялся за уборку в своей комнате без всякого напоминания. Сделав это, он спросил мать, можно ли ему навестить соседей. Она совершенно не представляла, чем это может кончиться, но разрешила ему выйти. Спрятавшись за занавеску, она наблюдала, как он звонит соседям. Когда дверь открылась, он что-то сказал соседу, попрощался и вышел на улицу. Как впоследствии она узнала, точно так же систематически, как он раньше терроризировал всех соседей, он начал теперь завоевывать их доверие, извиняясь и обещая, что очень скоро он придет к ним, чтобы отремонтировать все то, что он сломал. Он объяснил, что для того, чтобы исправить все то, что он сломал, ему потребуется довольно много времени.

Джо вернулся к обеду, съел холодную, жирную овсянку: добровольно вызвался вытирать посуду, а затем сел за уроки, в то время как его сестры смотрели телевизор. Ужин был обильный, но состоял из остатков, и Джо съел это спокойно без единого замечания. Когда пришло время спать, Джо отправился в спальню без всяких уговоров, в то время как его сестры оказали матери обычное в этих случаях сопротивление.

На следующий день Джо пошел в школу, где он продолжал извиняться и давать обещания. Обещания принимались с осторожностью. Вечером он поссорился с сестрой. Это была обычная детская ссора, и сестра позвала на помощь мать. Как только мать вошла в комнату, Джо начал дрожать. Она предложила детям сесть и рассказать, что случилось. Первой должна была рассказывать сестра. Когда пришла очередь Джо, он сказал, что во всём согласен с сестрой. На это мать ответила, что она хотела бы, чтобы Джо был совершенно нормальным восьмилетним мальчиком и как все нормальные восьмилетние мальчики, он бы иногда ссорился с детьми и имел другие подобные неприятности. Затем она заметила, что их ссора была бесполезной и не имела смысла, поэтому ее лучше прекратить. Дети покорно согласились с ней.

Добиться от матери Джо, чтобы она выполняла мои инструкции, было очень трудно. Она закончила колледж и была умной женщиной с широкими общественными интересами и обязанностями. Я попросил ее описать весь тот ущерб, который Джо нанес школе и соседям. По мере того, как она это делала, размеры ущерба в ее сознании все возрастали и возрастали. (Растения могут вырасти снова, стекла можно вставить, рамы можно отремонтировать, но рассказывая, она это совершенно не учитывала.)

Затем я попросил ее описать Джо «каким он обычно бывает» — счастливым, хорошо себя ведущим и действительно выдающимся ребенком. Я снова и снова давал ей задания сравнивать его настоящее и прошлое поведение. Каждый раз сокращая описание, но все более четко выделяя самое главное. Затем я попросил ее поразмышлять вслух о будущем Джо такого, «как обычно» и «такого как сейчас». Помогая ей нарисовать две эти резко контрастирующие друг с другом картины будущего сына, я делал наводящие замечания.

Затем я попросил ее проанализировать абсолютно все возможные варианты своего поведения на предстоящий уик-энд и ту роль, которую она должна в конце концов принять относительно Джо. Поскольку она ничего не знала, она была вынуждена занять совершенно пассивную позицию, а я, таким образом, получил возможность предложить ей свой план, я использовал ее подавленную агрессию и злость по отношению к сыну, а также его отклоняющееся поведение. Я постарался преобразовать все это в адекватную произвольную острую бдительность, с которой она должна была предупреждать все попытки сына доказать ее несостоятельность, подтвердив тем самым отсутствие у него чувства безопасности. Самым важным фактором, который позволил мне установить с матерью отношения сотрудничества, были ее возражения, внешне совершенно справедливые и состоящие в том, что ее вес, примерно 67 кг, слишком велик, для того, чтобы сидеть на восьмилетнем ребенке. Сначала я тщательно избегал упоминания этого аргумента. Я помогал матери систематически изложить все свои возражения против моего плана, кроме одного, кажущегося неоспоримым, состоящего в том, что ее вес слишком велик, чтобы его выдержал ребенок. По мере того как она укрепилась в этом мнении, я с помощью тщательно подобранных слов дал свободу ее возрастающему желанию оказаться способной выполнить все мои инструкции, которые я детализировал все больше и больше, распространяя их на весь уик-энд.

Когда эмоциональная готовность матери сформировалась в достаточной степени, я поднял вопрос о ее весе. Я просто заверил ее в том, что она не нуждается в мнении специалиста по этому поводу. Завтра она сама сможет обнаружить, что ее вес не нанесет ребенку никакого вреда. На самом деле, чтобы справиться с ситуацией, нужно будет к весу добавить всю ее силу, ловкость и внимательность. Она может даже проиграть бой, потому что ее вес может оказаться даже недостаточным. (Мать не смогла проанализировать решающую силу последнего аргумента, который я представил ей столь просто. Я поставил ее в такое положение, что она должна была доказывать, что ее вес слишком велик для того, чтобы осуществить задуманное. Для доказательства этого требовались усилия со стороны сына, и я был уверен, что агрессивные реакции мальчика не позволят ему сдаться и пассивно лежать, когда мать будет сидеть на нем. Таким образом сын должен был помочь матери отказаться от тех защитных аргументов, которые она против меня выдвигала и, кроме того, сама жестокость его поведения должна 6ыла заставить ее признать обоснованность моих предложений.) Впоследствии мать рассказывала:

«Как только эта лягающаяся лошадка попробовала меня сбросить, я поняла, что если я хочу сохранить мою позицию, то мне предстоит серьезнейшее дело. Вопрос теперь состоял в том, кто более ловкий, я должна была стараться изо всех сил. Потом я начала испытывать удовольствие от того, что мне удавалось предвидеть его движения и с готовностью встречать их. Скорее всего это напоминало игру в шахматы.

И, конечно же, я научилась уважать и даже восхищаться его ревностью и настойчивостью, получая огромное удовольствие от того, что я фрустрирую его так же умело, как он раньше фрустрировал меня.

Но несмотря на это, один момент у меня был просто ужасный. Когда он вернулся из туалета и лег снова на пол, он посмотрел на меня так жалобно, что я тут же хотела обнять его, но я помнила, что вы сказали мне не принимать его поражения из-за жалости, а следовало дожидаться, когда мы по-настоящему договоримся. Теперь, когда я знала, что победила, я стала тщательно следить за своими чувствами, чтобы мое поведение не мотивировалось жалостью. Остальное удалось мне легкое я действительно могла осмысливать, что и почему делаю».

В течение нескольких последующих месяцев все шло хорошо. Но потом, после обыкновенной ссоры с сестрой, которая была несправедливо разрешена в ее пользу, Джо спокойно, но твердо объявил, что он не намерен более мириться с таким положением вещей. Он сказал, что может «растоптать» любого, в особенности меня, и добился от матери, чтобы в тот же вечер они явились ко мне. Не зная, что предпринять, мать немедленно привела его ко мне. Как только они вошли, она рассказала, не совсем точно передавая его намерения, что Джо угрожал «растоптать» все в моем кабинете. Я тут же сказал ему с пренебрежением, что скорее всего он не сможет топнуть ногой так сильно, чтобы из этого что-то вышло. В ярости Джо поднял ногу и изо всех сил топнул своим ковбойским ботинком по ковру. В ответ на это я сказал ему снисходительно, что для восьмилетнего мальчика он топает с замечательной силой и что он скорее всего сможет повторить это действие несколько раз, но не очень много. Джо заорал, что он сможет топнуть хоть пятьдесят, сто, а если захочет, то и тысячу раз. Я ответил, что ему всего восемь лет и как бы он ни рассердился, он не сможет топнуть тысячу раз. И даже пятьсот раз он не сможет топнуть, то есть половину от тысячи раз. Если только он попробует это сделать, то вскоре устанет, будет топать все слабее и слабее, потом будет вынужден поменять ногу и отдохнуть. Хуже того, сказал я ему, пока он будет отдыхать, он не сможет даже стоять прямо, не качаясь и не испытывая желания сесть, если он мне не верит, то пусть попробует. Когда он устанет, как маленький, то сможет отдохнуть, постояв некоторое время спокойно, пока не обнаружит, что он уже не может стоять, не шатаясь и не испытывая желания сесть. Демонстрируя оскорбленное достоинство, Джо объявил, что торжественно обещает топать до тех пор, пока в полу не образуется дыра, хоть бы это потребовало сто миллионов топаний. К тому времени я отпустил мать, попросив ее вернуться через «4» часа, что она поняла как «через два часа». Таким образом Джо не знал, когда должна вернуться мать, хотя понимал, что я назначил ей определенное время. Когда дверь за ней закрылась, Джо, балансируя на правой ноге, изо всех сил ударил левой ногой в пол. Я принял удивленный вид, заметив, что топнул он гораздо сильнее, чем я предполагал, но я сомневаюсь, долго ли он продержится на таком уровне. Я сказал ему, что он скоро ослабеет до такой степени, что не сможет даже стоять спокойно и прямо. После этого Джо топнул еще несколько раз, пока о топаний еще нельзя было сказать, что оно стало слабее.

Собрав все силы, Джо досчитал до тридцати, прежде чем понял, что переоценил свою способность к топанию. Когда это понимание явно отразилось на лице Джо, я снисходительно предложил ему просто погладить пол ногой тысячу раз, поскольку он действительно не мог стоять спокойно, не качаясь и не испытывая желания сесть. Собрав все свое достоинство, он отверг мое предложение и объявил, что будет стоять прямо. Он тут же выпрямился, опустив руки по швам и глядя на меня. В ответ я показал ему часы, которые стояли на моем письменном столе и заметил, что минутная стрелка движется очень медленно, не говоря уже о часовой, несмотря на то, что тикают часы очень быстро. Я отвернулся к столу и начал делать записи в истории болезни Джо, а затем, продолжая сидеть, стал заниматься другими делами.

В течение 15 минут Джо переминался с ноги на ногу, крутил головой, двигал плечами. Через полчаса он вытянул вперед руку и начал опираться на спинку стула, около которого он стоял. Но как только я поднял голову от записей, он отдернул руку. Через час я ненадолго вышел из кабинета. Джо в полной мере использовал мое отсутствие и делал так каждый раз, когда я выходил, не забывая, однако, возвращаться в прежнюю позицию, когда я возвращался. Когда мать постучала в дверь, я сказал Джо: «Когда твоя мать войдет, делай то, что я тебе скажу». Мать зашла и села, с интересом глядя на Джо, стоявшего по стойке смирно, лицом к столу. Сделав матери знак молчать, я повернулся к Джо и властно скомандовал: «Джо, покажи своей матери, как сильно ты можешь топать до сих пор». Джо был изумлен, но отреагировал превосходно. «А теперь, Джо, покажи-ка ей, как прямо и неподвижно ты можешь стоять по стойке смирно». Примерно через минуту я выдал еще два указания. Я сказал матери: «Эта беседа останется в секрете между мной и Джо». Затем я сказал Джо: «Не говори матери ничего о том, что происходило в этом кабинете. Знаем об этом только мы с тобой и этого достаточно. Хорошо?»

Джо кивнул головой, и мать сделала то же самое. Вид у нее был несколько озадаченный, в то время как у Джо задумчиво удовлетворенныйый. По дороге домой Джо был очень спокоен и сидел, тесно прижавшись к матери. На полпути домой Джо прервал молчание, заметив, что я «хороший доктор». Как впоследствии рассказала мать, это его замечание, неизвестно почему, совершенно успокоило ее. Она никогда не спрашивала о том, что произошло в кабинете, и я сам тоже ей ничего не рассказывал. Она знала лишь, что Джо любил и уважал меня, доверял мне и был рад иногда встречаться со мной, чтобы просто или не очень просто, поговорить со мной. Джо продолжал вести себя нормально, оставаясь очень умным ребенком, и иногда причиняя матери совершенно обыкновенные неприятности.

Через два года мать Джо обручилась. Будущий отец понравился Джо, но он спросил у матери, одобряю ли я ее выбор. Уверившись в том, что я выбор матери одобрил, он принял избранника матери безоговорочно.

В окружающем мире, где интеллектуальные и эмоциональные колебания создают у человека состояние неопределен нести, интенсивность которой меняется от момента к моменту, невозможно испытывать ощущение безопасности. Джо хотел узнать, что в этом мире было сильным, безопасным и надежным, и он узнал это, усвоив эти знания так же крепко, как человек, на опыте понявший, что нельзя винить огонь за то, что он обжигает, когда его хватают голыми руками.

ГЛАВА 7. СУПРУЖЕСКИЕ И СЕМЕЙНЫЕ КОНФЛИКТЫ.

Когда брак достигает среднего срока своего существования, трудности, которые испытывают супруга во взаимодействии друг с другом, приобретают стереотипный характер. Иногда в борьбу между супругами вовлечены дети, но часто проблемы осознаются именно как конфликт между супругами. Типичный предмет конфликта — это вопрос о власти, о том, кто будет доминировать в браке. Все животные, способные к обучению, организуют иерархию, так как это лежит в их природе. Вопрос о том, кто в доме первый, а кто — второй, является вечным вопросом в супружеских отношениях. Некоторые пары подходят к решению этого вопроса достаточно гибко. В определенных случаях и в определенных же ситуациях доминирует жена. В других случаях и в других ситуациях доминирует муж, и существуют также ситуации, в которых они выступают как равные партнеры. Трудности начинаются тогда, когда пара имеет лишь один способ функционирования, и он не удовлетворяет ни одного из супругов. Иногда один из супругов предъявляет другому парадоксальные требования. Довольно часто жена хочет, чтобы ее муж был более доминирующим, но она бы хотела, чтобы он доминировал именно так, как она пожелает.

Если семья испытывает трудности такого рода, связанные с борьбой за власть, это может продолжаться годами, несмотря на то, что ни один из супругов не желает этого.

Оружием в этой борьбе могут служить любые поведенческие реакции, включая симптомы. Эриксон создал множество процедур для разрешения супружеских конфликтов, которые проявляются в привычном циклическом поведении. Два следующих примера иллюстрируют два совершенно различных подхода к одинаковым по сути конфликтам. Супружеская пара владельцев ресторана многие годы вела борьбу за власть, кто должен вести дело. В первом случае Эриксон решил проблему, беседуя исключительно с женой. Муж не был непосредственно вовлечен в терапевтический процесс.

Хозяин ресторана мистер Смит, которому сейчас шел пятый десяток, всю свою жизнь занимался ресторанами. Еще школьником он торговал пирожками и сосисками. Он занимался ресторанным делом всю свою жизнь. Но каждый вечер жена требовала у него подробного отчета за день по многим вопросам. Это начиналось еще тогда, когда они были обручены и продолжалось до настоящего времени. Она рассказала, что чувствует себя как бы обязанной проверять мужа каждый день, чтобы убедиться в том, что он правильно управляет рестораном. Эта проверка приводила его в ярость, но он позволял ей делать это. Тратили они на это каждый вечер около двух часов, пока он рассказывал, что купил, какие организационные решения принял.

Она сказала, что не хотела бы доминировать над мужем таким образом и готова сделать все, чтобы прекратить это. Поскольку она чувствовала, что не может справиться с собой и отказаться от проверки действий мужа, делая это как бы вынужденно, я решил использовать это чувство конвульсии, переключив его с него на нее самое. Тогда он дал ей задание экзаменовать мужа, как она до сих пор это делала, но теперь она должна была составить список тех вопросов, которые она всегда задавала. Затем она должна была составить параллельный список вопросов, касающихся ее собственных действий. После того, как она проэкзаменовала мужа, она должна была проэкзаменовать себя. Она должна была задавать себе вопросы от имени мужа, а затем отвечать на них. Если она спрашивала его, в каком состоянии находятся запасы того или иного продукта в ресторане, то себя она должна была спрашивать о запасах того, что должно находиться в доме. Она должна была ответить, например: «Я заказала два литра молока и купила две булки и хлеба» и так далее.

Она по-прежнему спрашивала мужа, но затем всегда брала на себя его роль, за исключением того момента, когда она в буквальном смысле задавала вопросы сама себе и должна была отвечать на них. Она управляла всей ситуацией, но вместе с тем исполняла роль лишь отчитывающегося. В конце концов она отреагировала предсказанным образом: ей все это надоело и она перестала каждый день мучить мужа вопросами. Последний раз я видел ее вскоре после окончания лечения. Она рассказала мне, что бывает в ресторане только тогда, когда ей случится пригласить друзей на ужин. Она больше не требует от него отчета и сама никогда не отчитывается ему о том, как она ведет дом. Но она вполне справляется с ведением пятидесяти тысячедолларового дома — к полному удовлетворению мужа.

В данном примере характерно то, что, имея дело с импульсивно действующим человеком, Эриксон организует такую ситуацию, когда, выполняя свой импульсивный акт, человек избавляется от первоначальной проблемы. Необычным тут, однако, является то, что муж используется здесь, совершенно не будучи вовлеченным в терапевтическую ситуацию. Эриксон организовал ситуацию таким образом, что жена, управляющая мужем, должна была управлять своими действиями по управлению им, когда он управлял ею, и в результате этого прервалась многолетняя процедура экзамена, крайне раздражавшая мужа и причинявшая страдания обоим супругам. Для Эриксона характерно также и то, что прежде чем он начал освобождать жену от обязанностей по надзору за мужем, он убедился в том, что муж способен справиться с рестораном в одиночку.

В другом, очень похожем случае Эриксон работал с мужем и женой вместе. Он разрешил длительный супружеский конфликт посредством простой инструкции, которая повлекла за собой изменения, что было обусловлено сущностью сложившейся ситуации.

В течение многих лет муж и жена содержали ресторан и при этом постоянно спорили о том, кто должен управлять делом. Жена настаивала на том, что управлять должен муж, а он заявлял, что она никогда не позволяла ему делать это. Он сказал так: «Да, я постоянно слышу от нее, что я должен управлять рестораном. Она все время делает это сама, приговаривая, что на самом деле я должен делать это. Я и собираю посуду со стола, мою полы и встречаю гостей. Она пилит меня по поводу покупок, бухгалтерии, немытых полов. Я вполне мог бы нанять кого-нибудь для мытья полов, но моя жена не может ждать, пока кто-либо придет и возьмется за работу. И вот мне приходится крутиться, делая это самому, и, таким образом, оказывается, что и нанимать-то никого не надо».

Жена, в свою очередь, рассуждала весьма разумно, высказывая желание, чтобы муж справлялся со всей работой в ресторане сам, потому что она хотела бы лучше находиться дома. Дома она хотела бы шить. Дома, кроме того, хотела бы она хотя бы раз в неделю кормить мужа едой, которую он очень любил и которая была бы приготовлена дома ей самой. Муж на это ответил: «Вот она что говорит. Вы можете слышать ее и я могу ее слышать, но завтра ранним утром она непременно явится в ресторан!»

Я узнал, что вечером они закрывают ресторан в десять часов, а открывают в семь часов утра. И я начал решать эту проблему, спросив жену, у кого находится ключи от ресторана. Она ответили: «Ключи есть у нас обоих. Но я всегда подхожу к двери первой и открываю ее, пока муж припарковывает машину».

Тогда я заметил, что ей следовало бы следить за тем, чтобы муж приходил в ресторан на полчаса раньше ее. У них была только одна машина, но ресторан находился всего за несколько кварталов от их дома. И пешком она вполне могла бы прийти в ресторан на полчаса позже. Когда она согласилась поступать таким образом, это привело к разрешению конфликта.

Обсуждая эту пару с коллегами, Эриксон рассказал этот случай точно так же просто, как он здесь изложен. Заставив женщину приходить в ресторан на полчаса позже, Эриксон решил проблему. Поскольку то, что произошло, было бы гораздо понятнее ему самому, нежели аудитории, он добавил следующие подробности:

«Если муж приходил в ресторан на полчаса раньше жены, то это означало, что он отвечает за ключи, он открывает дверь, он отпирает все двери внутри ресторана. Он запускает ресторан в работу на целый день. Когда приходит жена, то оказывается, что она безнадежно отстала. Он уже запустил множество рабочих процессов, он ими управляет.

Жена же, в свою очередь, оставаясь дома еще на полчаса, была вынуждена в это время мыть посуду и делать еще некоторые дела, перед тем, как пойти в ресторан. И если она могла опаздывать на полчаса, она могла опоздать и на тридцать пять минут. В сущности, приняв мое предложение, она бессознательно обнаружила, что может опаздывать на сорок минут или даже на час. Таким образом, в конце концов оказалось, что муж может справиться с управлением ресторана и без нее. Муж, в свою очередь, обнаружил, что он может самостоятельно справляться с работой.

Если жена согласилась оставаться дома по утрам на полчаса, то это автоматически привело к тому, что она по вечерам согласилась уходить из ресторана раньше, чем он, и готовить ему ужин. Таким образом, муж теперь отвечал за приведение ресторана в порядок и закрытие его на ночь.

Тем временем жена училась управлять домом, что было для нее гораздо важнее. В конце концов она стала проводить дома практически все свое время, замещая кассиршу и других работниц, если они болели или были в отпуске. В другое время она не испытывала потребности бывать в ресторане — и не бывала там».

Обсуждая этот случай, один из коллег заметил, что проблема состояла не только в жене. Своим поведением муж провоцировал жену взять на себя ответственность за управление делами в ресторане, и, таким образом, их взаимодействие являлось игрой, в которую были вовлечены они оба. Эриксон согласился, но сказал, что если бы он помог мужу обнаружить свою вовлеченность, то это бы, скорее всего, никоим образом не привело к изменению ситуации: «Вряд ли я достиг бы чего-либо, сказав мужу, что он провоцирует жену, чтобы она заставляла его мыть пол и так далее. Он бы этого просто не понял. Но он понял почти сразу же, что в течение получаса он один отвечал за весь ресторан. И при этом он чувствовал себя превосходно.

Часто очень трудно бывает создать такую ситуацию, в которой бы жена изменила бы свое поведение, и это изменение было бы устойчивым. Особенно трудно это сделать тогда, когда жена очень любить доминировать. Комментируя это возражение, Эриксон заметил, что жена приняла его предложение и выполняла его инструкции потому, что они были сформулированы особым образом. Он попросил ее проследить за тем, чтобы муж приходил в ресторан на полчаса раньше ее. Получалось, что именно она совершала изменение и отвечала за его результаты, и поэтому она охотно приняла предложение Эриксона.

Беседуя с супружеской парой, психотерапевт часто обнаруживает, что заключенный между ними контракт предполагает, что жена будет определять все, что будет сказано в кабинете. Психотерапевт испытывает трудности, даже желая просто узнать точку зрения мужа на проблему, так как жена не дает ему говорить, отвечая за него на все вопросы. Очень часто достаточно просто заставить жену помолчать, чтобы муж смог высказать свое мнение, но иногда не срабатывает и это. С такими «доминирующими» женщинами Эриксон поступал по-разному.

Когда я прошу мужа высказать свою точку зрения, а жена прерывает его даже тогда, когда я ее не спрашиваю, я обычно прошу ее произвести какое-либо действие, которое могло бы успокоить ее. Например, я говорю жене: «Я все время хочу узнать, что думает по этому поводу ваш муж, а вы все говорите и говорите. Я знаю, что таким образом вы хотите помочь мне понять вашу проблему. Но может быть у вас есть с собой губная помада?» Конечно же, у нее есть с собой губная помада, и я прошу, чтобы она вынула ее из сумочки. Затем я говорю: «А сейчас, хоть это может показаться вам смешным, подержите, пожалуйста, помаду вот так» и я показываю ей, как надо держать помаду, едва касаясь губ самым ее кончиком. «Держите ее так, едва прикасаясь к губам. Я буду задавать вопросы вашему мужу, а вас прошу пронаблюдать, как ваши губы будут дрожать, желая говорить. Я думаю, что это будет вам очень интересно». Обычно женщину совершенно зачаровывает наблюдение за движениями своих губ. Поступая таким образом, я предлагаю ей законным образом использовать свои губы. Она не вполне понимает все это, но находит ситуацию забавной.

Если женщина является настолько доминирующей, что исключает мужа из процесса воспитания ребенка, Эриксон присоединяется к ней таким образом, что убеждает ее начать следить за тем, чтобы муж занимался ребенком как можно больше.

Если я встречаю женщину, которая совершенно сверх доминирует в браке, я поздравляю ее и даю высокую оценку ее компетентности. Когда это сделано, я поднимаю сомнительный вопрос. Я говорю, что неспособен понять, как. женщина с таким интеллектом, как у нее, может пренебрегать таким источником компетентности, как ее собственный муж. Затем я замечаю, что с биологической точки зрения мужчина — это совершенно другое существо, нежели женщина. У него своя философия жизни, и физиологические функции по отношению к детям тоже иные.

Полный половой акт занимает у женщины около восемнадцати лет. Она должна получить сперму, выносить ребенка в течение девяти месяцев, вынянчить его, и в этом процессе организм женщины сильно трансформируется. Она должна заботиться а ребенке, учить его, кормить, давать образование и защищать его, пока у него тянется детство. Биологически женщина ориентирована именно на эту задачу. Слушая все это, женщина обретает законное оправдание своей доминантности в процессе воспитания ребенка, но в той же мере, в какой она оправдывает себя, она чувствует себя ответственной за то, чтобы использовать любой находящийся в окружающей среде источник благоприятствования для развития своего ребенка. А среди этих источников находится и ее собственный муж, являющийся носителем особого биологического опыта. Ее ребенок должен жить в мире мужчин и в мире женщин и взаимодействовать с обоими полами. Следовательно, ребенок должен адекватно осознавать биологические свойства обоих полов. Таким образом, я, в буквальном смысле этого слова, заставляю доминирующую женщину осознать, что она должна использовать эти внутренние биологически присущие ее мужу свойства для пользы ребенка.

Однажды Эриксону рассказали о женщине, которая настолько сильно доминировала над своим мужем, что разговаривала за него по телефону. А если собеседник не желал представиться, она просто клала трубку. Она вела себя так, как если бы должна была прочищать все коммуникативные каналы своего мужа. Когда Эриксона спросили, как бы он поступил с мужчиной, который допустил такое, он ответил, что предпочел бы взаимодействовать с его женой.

Я бы встретился с женой наедине и повел бы с ней окольные разговоры о важности интегрированности. Существуют вещи, которые человек должен хранить в тайне от других людей, даже от самых близких. Я ответил бы, что жене совершенно незачем объявлять мужу, что сегодня у нее первый день менструации, хотя для него это важно. Затем я перешел бы к обсуждению некоторых контактов, о которых не стоило бы говорить. Ни одна женщина не захотела бы научить мужа разбалтывать тайну рождественского подарка, который он готовит для нее. То же самое касается и подарка, который он готовит к ее дню рождения. Он должен также сохранить в тайне, что он заставил свою сестру купить подарок своей жене. Или жена соседа должна иметь право убедиться в том, что в церкви, на выборах старосты группы он голосовал за нее. Существует очень много секретов, которые человек должен иметь, если он хочет сохранить интегрированностъ своей жизни. У нас есть секреты даже от самих себя. Многие ли мужчины знают, с какой ноги они начинают одевать брюки, с правой или с левой?

Я дал бы этой женщине понять, что вполне возможно знать о чем-либо все, но это создавало бы у нее дискомфорт. И только она должна отвечать за то, чтобы ее знания создавали ей комфорт, а также за то, чтобы обеспечивать мужу неприкосновенность определенных областей его личного пространства.

Чаще всего конфликты возникают из-за того, что жена слишком доминирует над мужем. Но случается также, что муж слишком доминирует над женой. Ясно, что проблема состоит не в том, каким «должен» быть брак, а в том, какова сущность конфликта по этому поводу в каждой конкретной паре. Часто супружеской паре удается соблюдать два договора одновременно. Они делают вид, что самый главный в семье — муж, в то время как в большинстве областей семейной жизни управляет жена. И каждая супружеская пара исповедует миф о том, что два поколения назад все было иначе. Например, мы считаем, что в викторианский период отцы были более сильными и доминантными фигурами. Однако наша информация о структуре семьи в тот период основана по большей части на слухах. Вот анекдот, иллюстрирующий мифологичность наших знаний о том периоде. Однажды я начал спрашивать пожилых людей, выросших в Вене в начале века, на предмет их семей. Меня интересовало, какой семейный климат господствовал во времена Зигмунда Фрейда, что он воспринимал отца как такую могучую, кастрирующую фигуру. Одна женщина, выросшая в Вене, рассказала мне, что у них в семье отец был очень авторитетной и властной фигурой. Она добавила: «Нам даже не разрешалось сидеть в кресле отца». Мне стало любопытно, как отцу удавалось сделать так, чтобы они не садились в его кресло. Она ответила: «О, нет, отец этим не занимался. Этим занималась мать. Она говорила нам, что если мы сядем в это кресло, у нас на попках появятся прыщи». Очевидно, что отец в данном случае удостоился хотя бы веры в то, что главным в семье был он.

Иногда в этот период существования брака жена обращается к психотерапевту, протестуя против того, что муж доминирует над ней, не давая ей сказать ни по одному важному поводу ни слова. Два последующих примера посвящены способам, с помощью которых Эриксон разрешал подобные проблемы и тогда, когда они носили острый характер, и тогда, когда они проявлялись в завуалированной форме.

Женщина рассказала мне, что испытывает серьезные трудности, касающиеся ее взаимодействия с мужем. Они были женаты уже много лет и накопили денег, чтобы купить дом. Это должно было быть важным событием в их жизни. Однако, когда пришло время выбирать дом, муж стал настаивать на том, что решение будет принимать только он. Он хотел выбирать и дом, и внутреннее оборудование. Она рассказала, что он всегда тиранизировал ее, но тут же почувствовала, что должна что-то изменить, поскольку для нее было очень важно принимать участие в решении вопроса о том, в каком доме они будут жить.

Существует множество вариантов терапевтического вмешательства в такую ситуацию, начиная с индивидуальной терапии, проводимой мной с женой по поводу ее ощущения беспомощности, и кончая терапией супружеской пары, нацеленной на прояснение коммуникации между супругами. Эриксон же сосредоточился на проблеме так, как она была представлена, и решил ее наиболее эффективным и экономным путем.

Я встретился с мужем наедине, без жены. Мы беседовали о том, кто должен быть хозяином в семье, и пришли к очевидному выводу, что хозяином должен быть только мужчина. Мы пришли также к согласию относительно того, что при покупке дома последнее слово должно оставаться за мужчиной. Только мужчина должен определять, какой дом следует купить и как следует его оборудовать. Во время беседы я несколько изменил ее предмет и мы стали обсуждать, какой мужчина является настоящим хозяином в семье, Когда мне удалось в достаточной мере возбудить его любопытство относительно того, каким должен быть такой мужчина, я сказал, что настоящий хозяин — это такой хозяин, который достаточно влиятелен для того, чтобы позволить своим подчиненным определять ситуацию по маловажным вопросам. Таким образом, я убедил его в том, чтобы он отвечал за все на более высоком уровне, позволяя своей жене отвечать за детали. Мы договорились, что он выберет двадцать планов домов и двадцать проектов внутреннего устройства домов и позволит своей жене сделать выбор среди его планов. Результат вполне удовлетворил жену, равно как и мужа, поскольку в конечном итоге за все отвечал именно он.

Реализуя такой подход, Эриксон настолько расширял пространство взаимодействия между мужем и женой, что каждый из них, чувствуя себя более свободным, начинал обращаться с партнером более дружелюбно.

Наш второй пример носит несколько иной характер: здесь муж тиранизировал жену своей чрезмерной благожелательностью и щедростью.

Они были женаты много лет и все эти годы боролись друг с другом, хотя открыто эта борьба ни разу не проявилась. Он вырос в Новой Англии, в богатой семье, где все делалось для него. Он был очень дотошным и щепетильным, и вся его жизнь определялась жесткими правилами этикета. Его жена выросла на ферме и была приучена, соответственно, к свободной жизни с пикниками, ночевками на природе и умела черпать удовольствие из спонтанной активности.

Совместную жизнь этой пары всецело определял муж, действуя благонамеренно и протективно. Жена при этом испытывала ужасную злость, которую не могла выразить потому, что он всегда был очень благожелательно настроен и поступал всегда правильно. Ее злость находила себе выход опосредованно в сексуальной жизни. Она была холодна к нему, а он страдал от преждевременных эякуляций. Когда она испытывала сексуальный голод, у него появлялись преждевременные эякуляции, и она оставалась неудовлетворенной. Когда же он был способен контролировать эякуляцию, она была совершенно равнодушна, неохотно подчиняясь ему и даже зевая.

К этой проблеме я подошел с другой стороны, касаясь иных аспектов их совместной жизни. Для вмешательства я выбрал такие ситуации, как ужин в ресторане, празднование годовщины свадьбы и выбор цветов, которые он должен был ей подарить.

Жена любила ужинать в ресторане и муж очень любил вывозить ее, но их совместные поездки в ресторан всегда превращались в абсурдное предприятие, кончающееся обоюдным неудовлетворением. Он предположительно мог бы ее повезти в любое место, куда она захочет, позволить выбрать в меню все, что она захочет, и так далее. Но каким-то образом всегда оказывалось, что они не попадали в тот ресторан, в который она хотела бы попасть, не садились за понравившийся ей столик и не заказывали ей ту еду, которую в тот вечер ей хотелось бы заказать. Но вслух она всегда должна была сказать, что это прекрасный ресторан, чудесный ужин и все было замечательно. Домой она ехала всегда испытывая бессильную ярость и беспомощность. Муж всегда предоставлял ей возможность поправить его, но делал это так, что она не могла этим предложением воспользоваться.

Проблема прояснилась, когда я беседовал одновременно с обоими супругами. Когда она сказала, что никогда не могла выбрать ту еду, которую ей хотелось бы, он возразил:

«Поверьте мне, я никогда не мешал ей. Без всякого сомнения я не хотел бы лишать мою жену чего бы то ни было». Затем он объяснил жене, что ситуация была совершенно не такой, как она ее описала, и в конце концов она в моем присутствии согласилась с мужем, что он и в самом деле не делал ничего подобного.

Я спросил его, не хочет ли он в следующий раз вывезти свою жену поужинать в такой ресторан, выбор которого его очень удивит. Он согласился, потому что он хотел поступать только правильно. И, когда они пришли ко мне на следующий раз, я заготовил набор инструкций, которые они должны были выполнить. Он должен был вести машину, а жена должна была читать ему инструкцию вслух. Взяв в руки план города, я зачитал список улиц, по которым он должен был проехать. Отъехав от дома, он должен был проехать столько-то кварталов вниз по улице, затем завернуть налево и проехать такое-то количество кварталов, затем повернуть направо и проехать один квартал, затем определенное число кварталов на север и так далее. И в конце концов ему следовало остановиться у первого ресторана с правой стороны, который совершенно случайно оказался рестораном над названием «Зеленая лагуна». Жена однажды упомянула этот ресторан в ряду других, рассказывая о тех местах, где ей не случалось бывать. Следуя указанному маршруту, они должны были в сущности дать круг по всему городу и почти вернуться к исходной точке, так как этот ресторан находился всего за несколько кварталов от их дома.

Мои инструкции, однако, касались не только того, как добраться до ресторана, но и того, как себя там вести. Они должны были миновать первую кабину, первый столик направо, ряд кабин вдоль стены, обойти вокруг следующего столика и сесть в конце концов за определенный столик. После того, как официантка принесла меню, жена должна была следовать инструкциям очень внимательно. Я отметил, что официантка подает меню сначала ей, а затем ему. Когда он начнет читать свое меню, а он всегда делает это очень тщательно, она должна была сказать: «Давай поменяемся меню». Кажется, простая вещь, но однако это полностью изменило его ориентацию. Она выбирала блюда, пользуясь его меню. Когда он спросил ее, что она хотела бы заказать, она попросила его заказать филе миньон, средней прожаренности, салат с рокфором и так далее. Продолжая вглядываться в свое меню, а затем закрыв его, он спросил ее, что он может заказать для нее. Этот дотошный человек считал, что раз его меню находится в ее руках, то он должен заказывать себе еду с ее помощью.

Обед получился прекрасным. Он испытал массу удовольствия от того, что мои инструкции сработали так точно, что привели их прямо к «Зеленой лагуне». Этот дотошный человек восхищался моими инструкциями, как произведением искусства. Когда они поехали ужинать в следующий раз, он предложил повторить то, что было: «Давай поедем так же, как в прошлый раз, и посмотрим в каком ресторане мы в конце концов окажемся». Он повторил тот же самый маршрут и наконец сказал: «Давай теперь проедем десять кварталов вперед и остановимся около первого ресторана, который нам понравится». (Я запретил им ходить в рестораны, в которых они уже бывали.) Жене понравился один из ресторанов и она сказала, что он вроде бы выглядит приятно. Он остановил машину и они вышли. Это был большой и совершенно незнакомый им ресторан. Жена тут же объявила, что она хочет заказать то-то и то-то, как это сделала в «Зеленой лагуне», и у них состоялся еще один прекраснейший обед. Он не понял, как до сих пор терроризировал свою жену, но почувствовал, что в первый раз в жизни она, находясь рядом с ним, действительно наслаждается и говорит ему об этом. Его никогда еще не благодарили таким образом, и это побудило его продолжать в том же духе.

Одно из самых крупных изменений в работе с этой парой удалось произвести благодаря тому, что вскоре должна была наступить годовщина их свадьбы. Раньше муж сам всегда организовывал прием по этому поводу, что страшно не нравилось жене, но противостоять ему она не могла. Она рассказала мне, что он обычно делал. Он заказывал фигурный торт, приглашал тех людей, которых следовало пригласить и следил за тем, чтобы произносились соответствующие тосты и были поданы определенные сорта шампанского и так далее..

Я встретился с мужем и сказал ему, что по случаю приближающейся годовщины свадьбы хорошо бы преподнести жене сюрприз. Причем он должен был преподнести ей такой сюрприз, который был бы незабываемым. Пока я описывал этот сюрприз, он смотрел на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. Я велел ему взять напрокат пикап, купить спальные мешки и другие принадлежности для туристского похода, ветчину и яйца, пирожки с сосисками и гамбургеры и так далее. Кроме того он должен был купить жене джинсы «Леви» и тяжелые ботинки, сняв размеры с ее сестры. За день перед годовщиной он должен был въехать во двор на этом пикапе и сказать жене: «Вот твоя одежда, одевайся. У меня есть для тебя сюрприз». Он сделал все, что ему было сказано, и свой праздничный завтрак они съели у костра, после того как провели ночь на заднем сиденьи пикапа, стоящего посреди пустыни. Кроме того на следующий день они должны были совершить восхождение на гору, приготовить обед, съесть его, а потом сесть в пикап, тронуться с места и заблудиться. Им удалось выполнить и это. Он сказал жене, что вместо того, чтобы ехать в город, он поедет по случайной дороге, совершенно не зная куда она ведет. Это была чудесная поездка. С этого момента они с женой проводили уик-энды только так. Такое празднование годовщины свадьбы пришлось жене исключительно по душе. Ведь прежде она так скучала по пикникам и походам своей юности.

А сейчас муж навещает меня примерно три раза в год, чтобы рассказать о своих достижениях и о достижениях своей жены. Она приходит примерно два раза в год, просто поговорить. Я знаю, что в рамках некоторых психотерапевтических школ рекомендуется, чтобы супруги, испытывающие скрытую агрессию друг к другу, выразили ее открыто, а затем проработали. Я же считаю, что лучше, если это возможно, избежать открытого конфликта. Если дом невозможно вымыть и вычистить, не пытайтесь сделать это. Лучше будет переехать в новый дом.

В случаях острой борьбы за власть, когда кому-то из супругов грозит опасность, Эриксон действует очень быстро. Он не верит в то, что не следует советовать людям делать что-либо и вообще как-либо вмешиваться в их жизнь. Однажды к нему зашла мать с ребенком, чтобы обсудить поведение своего мужа. Эриксон велел ей немедленно покинуть город, не заходя домой и не взяв с собой ни одной вещи. Она послушалась, а через некоторое время к Эриксону зашел муж, страшно злящийся на Эриксона за то, что он куда-то дел его жену. Но все-таки он признался Эриксону, что купил винтовку, чтобы ее убить. Впоследствии Эриксон встретился с мужем и женой одновременно, чтобы решить их проблему.

Эриксон обращался с пациентами очень уверенно и эта уверенность была обусловлена, в частности, его собственной четкой моральной позицией. Он знал для себя совершенно определенно, как люди должны себя вести, но вместе с тем был очень толерантным к разнообразным способам жизни, существующим в этой культуре. Его моральные установки отнюдь не ригидны, но вместе с тем, он не подвергает их постоянному анализу и сомнению, как это делают многие интеллектуально ориентированные психотерапевты.

Моральная позиция Эриксона опирается не на абстрактную идею, а на то, что могло бы сделать жизнь человека более приятной. Иногда, когда он считает, что один супруг использует другого, он производит изменения.

У одного из моих пациентов была жена, которая до этого была замужем четырнадцать раз. Он считал, что она была замужем только дважды. Мне нравился этот парень. У него был хороший, сильный характер. Он чувствовал свою силу, но не хотел применять ее к своей хорошей, запутавшейся, невротичной жене.

Я встретился с женой, которая совсем не собиралась говорить мне о своих четырнадцати браках, но каким-то образом она «спонтанно» рассказала мне об этом. Она взяла с меня обещание ничего не говорить ее мужу. Я заметил, что ее муж странно терпелив и добр по отношению к ней. Он позволял ей подделывать чеки и оплачивал их. Она вышла из себя и разбила машину, и он за нее заплатил. Она постоянно изменяла ему с другими мужчинами. Я сказал ей, что ее муж пытается сейчас принять решение о том, стоит ли ему оставаться с ней. Я спросил ее: «Не считаете ли вы, что следует сказать ему о тех четырнадцати браках. о которых вы до сих пор умалчивали?» Она ответила: «Нет!» На что я сказал: «Вот он ваш ответ и придерживайтесь его».

Конечно же она рассказала все мужу. Она терпеть не могла выполнять приказы мужчин, а я приказал ей «придерживаться своего ответа». Она продемонстрировала неповиновение мне, рассказав мужу о своих четырнадцати браках

Когда муж узнал все, то его отношение к жене изменилось Он спросил ее: «Сколько раз в своих предыдущих браках мы подделывала чеки?» Она ответила ему. «Сколько раз мы изменяла мужьям с другими мужчинами?» И она снова ответила ему. Он сказал: «Ну, хорошо, я женился на тебе, я. люблю тебя несмотря на то, что ты дрянь. Если я еще раз обнаружу подделку или измену, я подаю на развод. Я буду иметь веские основания для развода — ведь ты утаила от меня жизненно важную информацию»,

Жена исправилась. Она боялась потерять своего пятнадцатого мужа.

Имея дело с супружеской парой, Эриксон не объединялся с одним из супругов против другого и считал это важным общим правилом, из которого делались исключения тогда, когда речь шла о насилии или об абсолютном отказе от сотрудничества. Иногда он встречался с каждым из супругов отдельно, иногда они должны были приходить к нему вместе. Какой из этих двух вариантов выбрать, Эриксон иногда решал прямо в приемной. Он рассказывал:

«Когда ко мне приходит супружеская пара, я выхожу, чтобы встретить их, и, как правило, спрашиваю: «Кто из вас хочет поговорить со мной первым? Или же вы зайдете в кабинет вместе?» Задав вопрос, я наблюдаю затем за их лицами и головами.

Когда я вижу, что они смотрят друг на друга, как бы говоря: «Не хотел (а) бы ты зайти со мной?», то я приглашаю в кабинет обоих. Если муж смотрит на меня с ужасом и показывает на жену жестом, который должен сообщить, что первой должна зайти именно она, и взглянув затем на нее, я вижу, что она делает то же самое, я также приглашаю в кабинет их обоих. Если он указывает на нее, а она смотрит на меня ожидая, когда я ее приглашу, я приглашаю ее первой.

Иногда муж говорит: «Я хотел бы поговорить с вами, прежде чем вы начнете беседовать с моей женой». Или же жена может сказать то же самое, желая побеседовать со мной до того, как я буду беседовать с ее мужем. Я не всегда выполняю их пожелания. Иногда я говорю: «Хорошо, но чтобы я лучше понял вас, давайте поговорим все вместе в течение пяти или шести минут. Затем я буду говорить с одним из вас». Я поступаю таким образом потому, что если они поведут себя по-диктаторски, решая вопрос о том, кто зайдет в кабинет первым, они могут пожелать вести себя таким образом и дальше, поэтому эту первую ситуацию начинаю определять я. Когда мы начинаем беседовать все вместе, я могу продлить время этой предварительной беседы до пятнадцати минут или до двадцати, но почти всегда я ограничиваюсь пятью, шестью минутами. Отпуская кого-либо из них, я могу сказать: «А сейчас я буду беседовать с одним из вас в течение пяти минут». Я всегда ограничиваю время и оставляю за собой возможность перестраивать всю процедуру».

Иногда один из супругов отказывается прийти к психотерапевту для решения супружеской проблемы и чаще всего это случается с мужем, нежели с женой. Разные психотерапевты справляются с такой ситуацией по-разному. Обычно срабатывает простое приглашение сопротивляющегося супруга, но если это не помогло, Эриксон действовал в этом случае уникальным образом.

Муж привел ко мне свою жену и сказал, что ему надоело платить психоаналитику гонорар за три встречи в неделю в течение пяти лет, потому что его жене стало еще хуже по сравнению с тем моментом, когда она начинала лечение. Он сказал мне также, что не собирается говорить со мной. Он хотел всего лишь, чтобы я взаимодействовал только с женой и каким-то образом помог ей.

Я провел с его женой семь лечебных часов, прежде чем мне удалось заполучить его к себе в кабинет. Я использовал процедуру, к которой я часто прибегаю в подобных случаях. Беседуя с женой, я на каждом сеансе выдвигал какое-либо утверждение, с которым ее муж не должен был согласиться, замечая при этом: «Не знаю, каким образом отнесся бы к этому ваш муж». Часто я выбирал такие предметы разговора, которые могли бы дать мужу понять, что я его понимаю неправильно. После каждой встречи со мной жена подвергалась опросу со стороны мужа и должна была рассказать все, о чем мы беседовали. И каждый раз она рассказывала ему содержание того маленького кусочка разговора, где мы говорили о нем. После того, как мы с женой встретились семь раз, он приказал ей сделать так, чтобы я назначил ему время встречи. Он пришел за тем, чтобы вывести меня из заблуждения, и вот теперь я мог взаимодействовать с обоими супругами.

В некоторых случаях существенно, чтобы муж и жена приходили к психотерапевту вместе. Вот как описывает Эриксон одну из таких типичных ситуаций:

«Если вы имеете дело с мужем и женой, которые относятся друг к другу очень подозрительно и к тому же злобно, вам надо пригласить к себе обоих вместе, и сразу же вы должны определить свою роль. Если муж начинает выливать свои подозрения, что он может делать, впрочем, очень тонко, я поворачиваюсь к жене и говорю: «И он действительно убежден в то, что говорит и очень искренен, не так ли?» Жена думает: «Он на моей стороне», а муж думает, что я на его стороне. Затем я говорю мужу: «А сейчас, по соображениям любезности, давайте выслушаем некоторые замечания вашей жены». И она теперь может отомстить ему, высказывая все более серьезные подозрения и обвинения. Это происходит потому, что ее поставили в позицию, где она вынуждена защищаться. Затем я поворачиваюсь к мужу и делаю то же замечание о том, что она действительно верит в то, что говорит, и искренне это переживает. И жена вдруг понимает, что, будучи на ее стороне, я в то же время нахожусь и на стороне мужа и начинает реагировать точно так же, как и я. Затем я даю им время усвоить это и говорю: «Итак, вы пришли ко мне за помощью. Без сомнения, вы хотите, чтобы я выслушал обе стороны с сочувствием и пониманием, чтобы вы могли понять, в чем же состоит настоящая правда. Я уверен, что вам обоим настоящая правда не страшна». Таким образом я определяю настоящую правду как мое мнение о ситуации. Каждый из них считает, что я на его стороне, а затем они обнаруживают, что я на стороне настоящей правды и они согласны со мной от всего сердца.

Обычно я считаю, что мне следует справиться с ситуацией таким образом, что бы быть на стороне обоих супругов, но иногда я занимаю совершенно другую позицию. Если жаловаться начинает наиболее горластый супруг, и я вижу, насколько он не прав, я поворачиваюсь к другому члену супружеской пары и говорю: «Он действительно искренне верит во все это. Он убежден в этом. Итак, вы знаете, что большая часть того, что он говорит, возможно, все, что он говорит, вероятно, большая часть этого, ни на чем не основана. Вы хотите, чтобы он убедился в тех вещах, которых вполне обоснованы, и вы хотите также, чтобы он отказался от того, что необосновано. И он тоже хотел бы отказаться от всего, что не соответствует действительности».

Таким образом, я оправдываю горластого члена семьи, а от другого члена семьи требую абсолютно объективной позиции. И горластый, о котором было сказано, что он собирается отвергнуть все несоответствующее действительности, начинает со всем соглашаться. Может показаться, что здесь я слишком директивен, контролируя их действия. В сущности, я всего лишь даю человеку возможность изменить свое мышление и свои взгляды. Я просто показываю:

«Вот смотрите, здесь есть еще несколько дюжин удобных для путешествия дорог, которых раньше вы не замечали на карте».

Когда супружеская пара испытывает трудности при обсуждении каких-либо тем, вызывающих чувство вины, Эриксон ограничивает коммуникацию таким образом, что обсуждение этих тем становится адекватным ситуации.

Иногда, когда я встречаюсь с мужем и женой одновременно, я не позволяю жене смотреть на мужа, а мужу на жену. Это ограничение они ощущают, как очень сильное. Они склонны все время бросать взгляды друг на друга, чтобы определить, как партнер реагирует. Но так поступать неприлично, как они считают. И таким образом они говорит гораздо откровеннее, чем предполагали. Видите ли, они нуждаются в том, чтобы что-то делать, но совершенно не в состоянии делать это, и, однако они должны что-то делать. Поскольку они не могут смотреть друг на друга, они должны общаться вербально. Поскольку они ощущают вину по поводу того, что иногда бросают взгляды друг на друга, они начинают выражать мысли и переживания, отягощенные чувством вины. Эта ситуация вызывает чувство вины и они начинают сообщать об этом чувстве. Однако здесь вы должны быть очень внимательны, чтобы никто из них не использовал эту ситуацию для того, чтобы отомстить другому или обвинить его. «Он никогда не водит меня в ресторан ужинать». Вам такие вещи не нужны. Это просто придирки.

Эриксон мог ограничивать коммуникацию, работая с пациентами в кабинете или вне кабинета и, кроме того, он очень свободно мог потребовать от пациентов странных и неадекватных действий, необходимых для достижения какой-либо цели. Иногда это напоминало терапию абсурда. Он мог сказать пациенту, что он должен проехать тридцать пять миль в глубину пустыни, а затем ответить на вопрос, почему он там находится. Он предписывал странное поведение также и в случае супружеских трудностей.

Однажды я рассказал ему о проблеме, на которую пожаловалась одна молодая пара. Эта проблема заставляла страдать в равной степени обоих супругов. Муж в этой паре не был способен к какой-либо инициативе. Он всегда ждал, пока ведущую роль не возьмет на себя жена. Например, по субботам, когда жена делала уборку в квартире, муж ходил за ней из комнаты в комнату, наблюдая, как она убирает пыль пылесосом. Жену это очень раздражало, но она не знала, что ей делать. Куда бы она ни пошла, муж шел за ней и наблюдал за ее работой. Муж сказал, что ему нравится смотреть, как она работает. Эриксон объяснил, как бы он стал решать эту проблему. Он бы встретился с женой и проинструктировал ее, чтобы в субботу она начала как обычно делать уборку. Закончив пылесосить комнату, она должна была сказать: «Так, теперь все» и перейти в другую комнату. Пропылесосив всю квартиру, она должна была бы вынуть мешок с пылью из пылесоса, и снова пройтись по комнатам, высыпая пыль на чистый пол в каждой комнате. Рассыпав из мешка всю пыль, она должна была бы сказать: «Ну вот, а теперь пусть все останется так до следующей субботы». Затем она должна была отказаться обсуждать свои действия с мужем. Согласно Эриксону, муж не стал бы больше никогда сопровождать ее из комнаты в комнату, и в течение последующей недели у них случилась бы ссора по одному важному вопросу, касающемуся их брака.

Когда Эриксон хочет, чтобы супруга, которые до этого прекрасно ладили друг с другом, начали ссориться, он может подойти к проблеме тактично или ввести в ситуацию элемент абсурда. Например, он мог сказать: «Если бы вы были менее толерантной женщиной, а вы были бы менее толерантным мужчиной, что могло бы вызвать у вас разногласия?» Таки образом он мягко подталкивал супружескую пару к открытому выражению несогласия.

Обсуждая вопрос о том, как вызвать ссору, вмешавшись ситуацию более резко, Эриксон сказал: «Вы можете инициировать ссору, вводя в ситуацию что-либо непонятное. Попросите ребенка вычистить ваши ботинки и когда он сделает это, нарочно плесните на них водой, а затем скажите, дурачась:

«Я ведь испортил их, не так ли?» Такое чувство недоумения, которое возникает как реакция на такие ваши действия, очень неприятно и побуждает человека к активности. Или же попросите кого-нибудь пришить пуговицу, а затем, когда это с неохотой будет сделано, оторвите ее и скажите: «Ведь на самом деле было крепко пришито, не так ли?» Если вы уничтожите результаты какого-либо дела и сделаете что-то непонятное, то это будет очень деструктивным».

Иногда Эриксон вместо того, чтобы вызвать ссору, побуждает супругов к тому, чтобы они продолжали ссориться точно так же, как они делали это ранее. Такая инструкция сама по себе меняет суть ссоры. Техника побуждения людей к действиям, которые для них и так характерны, довольно часто использовалась Эриксоном. Представляется, что эта техника моделирует поощрение сопротивления при гипнотизации. Вот пример того, как Эриксон поощрял действия одной супружеской пары, но поощрял таким образом, что за этим последовало существенное изменение их жизни. Проблема состоял» в пьянстве жены. Эриксон рассказывал:

Ко мне обратились за помощью муж и жена, причем жена была настоящей алкоголичкой. Она пила в одиночку. Каждый день, возвращаясь домой с работы, муж находил ее пьяной и они ссорились до драки. Он носился по дому в поисках спрятанной бутылки. Эти поиски бесили ее. Это продолжалось много лет, и ночная драка, равно как и поиски бутылки, превращались в игру, и каждый развивал у себя навыки, чтобы в ней выиграть.

Я узнал, что проводить уик-энд он любит, растянувшись в глубоком кресле и читая «Бизнес-Уик» или «Уолстрит джорнал» или какую-либо книгу. Она, в свою очередь, предпочла бы ухаживать за цветами в саду, и чтобы при этом никто не заглядывал ей в рот и не искал в земле закопанной бутылки. Она действительно любила работать в саду, но при этом любила и виски.

Беседуя с ними обоими, я дал им задание: он должен был старательно искать спрятанную бутылку каждый вечер, а она должна была прятать ее как можно искуснее, находя в этом радостное удовлетворение. Я велел им продолжать эту процедуру в том виде, какой она до сих пор имела. Он должен был охотиться за бутылкой, она должна была прятать ее. Но если ему не удавалось найти бутылку, она была обязана опустошить ее на следующий день.

Я разрешил им поиграть в эту маленькую игру еще некоторое время. Это была нехорошая игра, но ему совершенно не нравилось охотиться за бутылкой, а она испытывала слишком много радости от всего этого. Однако эта процедура отняла у нее привилегию прятать бутылку тайно. Теперь она прятала ее целенаправленно, и это уже было действием, вызывавшим вину и стыд. И игра потеряла для нее часть своей привлекательности. Когда я предложил, чтобы выигравшим считался он, если ему удавалось найти бутылку, а она считалась выигравшей тогда, когда он терпел неудачу, у них были крайне удивленные лица, тем не менее они делали это в течение двенадцати лет.

Следующий шаг состоял в том, чтобы заставить его купить трейлер и поехать вместе с женой на озеро Каньон на рыбалку, без виски. Я выбрал для них такой вид отдыха потому, что считал, что раз она выросла в штате, где было много озер, она должна была ненавидеть озера и рыбалку. И он тоже ненавидел рыбалку.

Я заметил, что пребывание в лодке далеко от берега без виски даст ей возможность остаться трезвой, и это будет полезно для ее здоровья. Ее мужу тоже будет полезно побыть на открытом воздухе, вместо того, чтобы воткнуть свой нос в газету.

Как я и ожидал, они начали использовать трейлер, но плавать в лодке и ловить рыбу не стали. В субботу и воскресенье они выезжали на природу, и это им очень нравилось, она перестала пить, и они начали наслаждаться общением друг с другом. Они выезжали на природу каждый уик-энд в разные места и отказались от своей игры.

В данном случае была использована еще одна техника, типичная для Эриксона. Этой паре было дано задание купить трейлер и ловить рыбу на озере. Эриксону нужно было, чтобы они изменили свой стереотип времяпрепровождения в течение уик-энда. Вместо того, чтобы оставаться дома, избегая общения друг с другом, им, как считал Эриксон, следовало вовлечься в новую деятельность. Однако он выбрал для этого рыбалку на озере, а этого занятия ни один из них не выносил. Они выбрали другой вариант среди других вариантов, предложенных Эриксоном, и начали выезжать на природу, что им очень понравилось. Таким образом эта супружеская пара «спонтанно» выбрала иной способ проведения уик-эндов.

Кроме того, что Эриксон стимулировал людей вести себя так, как они вели себя и раньше, он еще предварял перемены, заставляя людей готовиться к ним. Изменение произойдет с большей вероятностью, если люди начнут совершать такие действия, которые могли бы быть совершены только тогда, когда изменения уже произойдут.

Следующий наш пример иллюстрирует как раз этот прием. Здесь тоже речь шла о проблеме пьянства. Считая, что такая серьезная проблема, как пьянство, предполагает вовлеченность многих людей, Эриксон обычно работает со всей семьей. Как и многие другие психотерапевты, он обнаружил, что жена алкоголика может негативно реагировать на его выздоровление, часто поощряя его пить. Эриксон предваряет эту реакцию, таким образом изменяя ее. Он рассказывал:

Когда алкоголик бросает пить, то у жены его больше не остается поводов упрекать его. Она начинает чувствовать себя заброшенной, потерявшей цель в жизни. Обычно в таких случаях я беседую с алкоголиком и его женой одновременно.

Я прошу его определить для меня, в чем состоит проблемная ситуация. Он отвечает примерно вот что: «Я бы, наверное, не пил, если бы моя жена не упрекала меня постоянно и не пилила». Когда я говорю жене: «Я сомневаюсь в том, что вы действительно упрекаете его. Я надеюсь, что вы лишь выражаете законное сожаление по поводу того, что он так сильно пьет. Но это отнимало у вас слишком много энергии. Когда он бросит пить, на что вы собираетесь потратить эту энергию?»

Я настаивал на том, что ей необходимо об этом подумать. Поставив вопрос таким образом, я даю мужу возможность увидеть, что она способна использовать свою энергию и в других областях. Но, чтобы она начала использовать свою энергию в других областях жизни, он должен бросить пить. Таким образом вы их связываете, но никогда не говорите им о том, что вы сделали. Если вы убеждаете ее использовать свою энергию в других областях жизни, то вы убеждаете его дать ей такую возможность.

Я также говорю: «Каждое утро вы просыпаетесь с определенным запасом энергии. В течение дня вы расходуете эту энергию, к вечеру вы уже устали. Вам надо поспать, чтобы пополнить ваш запас энергии. Когда он бросит пить, как вы собираетесь тратить свою энергию в течение дня?»

Иногда я делаю то же самое со всей семьей, поскольку если алкоголик бросает пить, то это неминуемо отзывается на всех членах семьи. Я могу спросить у дочери тоже самое, что и у жены: «Когда твой отец больше не будет алкоголиком, как ты собираешься проводить то время, которое ты раньше тратила на мечты о том, чтобы он перестал пить или на избегание его, или на внушение ему, чтобы он исправился?» Школьников я заставляю говорить: «Ну, я могу потратить это время на геометрию». Жену я заставляю сказать: «Ну, тогда у меня появится возможность поработать в церковном активе».

Наше время отличается тем, что не только молодые люди совершают самые разнообразные «наркотические путешествия», но и их родители впадают в зависимость от других типов наркотиков. Самой распространенной является зависимость от транквилизаторов. В отличии от многих психиатров, которые считают фармакотерапию хорошим способом успокаивания и стабилизирования состояния человека, Эриксон считал зависимость от транквилизаторов признаком неправильного образа жизни. Иногда его просили избавить человека от пристрастия к наркотикам. Он рассказывал:

Я никогда не выписываю людям рецепты на транквилизаторы. Наоборот, часто моя проблема состоит в том, как избавить кого-либо от пристрастия к транквилизаторам. Если кто-либо просит меня выписать рецепт на транквилизаторы, а я просто отказываю ему, то он идет в таком случае к другому врачу и получает свой рецепт. Следовательно, я не должен просто отказывать им, но каким-то образом должен сделать так, чтобы транквилизаторов у них не оказалось.

Например, однажды ко мне обратилась женщина и довольно отчаянно умоляла меня выписать рецепт на продолжение курса транквилизаторов, которые она принимала уже довольно давно. Я сказал: «Да, конечно». И начал шарить по столу. «Где-то здесь у меня был рецептурный справочник», — говорю я, открываю стол, выдвигаю верхний ящик, но не могу найти книги, выдвигаю второй ящик, ищу на столе. Я изображаю усиленную активность, но не могу найти рецептурный справочник, и пока я его ищу, мы начинаем беседовать. Так или иначе, к концу беседы она собирается уходить, оба мы забываем о рецепте на транквилизатор. Если она раньше собирала их, она должна будет взять лекарство из своего неприкосновенного запаса, потому что я буду забывать выписывать рецепт и на последующих встречах.

Когда я забываю про это, и она про это забывает, то между сеансами она начинает думать: «Я должна напомнить ему про это». Она думает так, вместо того, чтобы пойти к другому врачу. Но совершенно очевидно, что я про это чистосердечно забываю, а она об этом забывает непроизвольно. Таким образом ее ожидания продолжают сосредотачиваться на мне.

Иногда, когда у меня на лечении находится человек, привыкший к транквилизаторам, и ждет от меня, чтобы я выписывал ему рецепты на них, я предлагаю ему образцы, которые присылают мне фармацевтические фирмы. При этом я говорю, что таким образом им не придется платить за лекарства высокие цены. И вот они начинают получать лекарства только от меня, и я таким образом могу контролировать, насколько мало и как редко они их принимают.

Иногда Эриксон применял такой прием, который он называл нормальным лечением зависимости от транквилизаторов. Следующий пример иллюстрирует использование этого приема при решении довольно серьезной проблемы.

Один врач диагностировал у своей пациентки нарушение функций печени из-за неумеренного потребления транквилизаторов и позвонил мне из своего города, попросив принять ее на лечение. Если с дерева падал лист, или листок бумаги слетал со стола на пол, она нуждалась в транквилизаторе. Когда она вошла в кабинет со своим мужем, весь ее вид говорил о том, что она хочет, чтобы к ней отнеслись как к нормальному человеку. Я понял, что если я дам ей понять, что считаю ее невротичкой, она станет скованной и агрессивной, и при этом совершенно не важно, будет ли она сотрудничать со мной или нет. Она хотела, чтобы к ней относились как к нормальному человеку. Она ходила на лечение к психиатру несколько раз в неделю, но оставалось совершенно непонятным, почему она туда ходила. Беседуя с нею, я узнал, что у нее есть музыкальное образование, а у ее мужа — степень кандидата наук. Поскольку она интересовалась прежде всего классической музыкой, я сказал ей, что любое решение ее проблемы с транквилизаторами должно носить совершенно классический характер. То есть это должно быть нечто, чего ей хватит на долгие годы.

Я заметил, что судя по ее внешнему виду, по тому как она скрещивает ноги и обнимает себя руками, она принимает слишком много транквилизаторов и страдает от последствий этого. Я сказал также, что у меня есть множество транквилизаторов и я совершенно уверен в том, что они ей понравятся, как они понравятся и ее мужу. Я добавил также, что они очень эффективны, но она должна немного приготовить себя к их приему. Затем я рассказал ей, что это за транквилизаторы. Я сказал ей, что каждый раз, как она почувствует настоятельное желание проглотить таблетку, она должна сесть и громко произнести вслух все известные ей богохульства и непристойности. Она сочла это хорошей идеей и мужу это тоже понравилось. В ответ на мое предложение у нее появилось чувство, что с ней не происходит ничего серьезного, и как только все транквилизаторы будут выделены из ее организма, все будет в абсолютном порядке. Я назначил им время следующей встречи и они вышли счастливыми.

Предлагая ей ругаться и богохульствовать, я объяснил, что за период детства она накопила в себе огромные запасы ругательств.

Должно быть, в детстве и подростковом возрасте ее жизнь была просто адом. Она согласилась со мной. Она рассказала мне некоторые подробности своей жизни, о том, как мать вмешивалась в их отношения с мужем в течение первого года их совместной жизни, о ее жестких требованиях, ожиданиях и авторитарных суждениях. Я заметил, что классическое богохульство берет свое начало еще в пещерном периоде жизни человека и с тех пор работает эффективно. Ей очень понравилось беседовать со мной и она приняла мое предложение. Это было нормальное решение нормальной проблемы.

Когда они пришли ко мне в следующий раз, я спросил:

«О чем еще бы вы хотели со мной поговорить?» Они согласились со мной, что мертвое прошлое лучше похоронить, сделав из него разумные выводы.

Принято считать, что семейная психотерапия, определяемая как ряд встреч со всеми членами семьи одновременно, возникла в начале пятидесятых годов нашего века. Многие психотерапевты использовали эту процедуру, и Эриксон был одним из них. Но его работа в этом плане не очень известна, поскольку он опубликовал очень мало работ о семейных методах психотерапии. Несмотря на то, что его психотерапия в огромной степени была ориентирована на понимание психопатологических симптомов, как следствия семейной проблемы, он далеко не всегда встречался в ходе психотерапии со всей семьей. Когда он все же поступал таким образом, его работу отличал особенный стиль, сильно отличающий его от остальных психотерапевтов. Например, когда вся семья была в сборе, мать может настолько доминировать над всеми, что никто не может высказать даже своего мнения. Многие семейные психотерапевты в таких случаях просто просят женщину посидеть спокойно, но это как правило, успеха не имеет. Или же они примиряются с ее поведением, или же делят семью на подгруппы и встречаются с каждой подгруппой в отдельности, чтобы услышать мнение каждого члена семьи. Эриксон поступал в таких случаях иначе.

Один отец семейства попросил меня встретиться с его семьей. Он пришел ко мне втайне от своей жены и рассказал, что он несчастен, а его сыновья конфликтуют с законом. Впоследствии, когда ко мне явились все члены его семьи, оказалось, что его жена была из тех женщин, которые считают, что остальным членам семьи высказываться не обязательно, и она тщательно следила за этим.

Я сказал ей, что она должна сейчас себя приготовить к совершенно необычной ситуации. Я попросил ее положить руки на колени и тщательно следить за ними, чтобы между большими пальцами было расстояние в одну четверть дюйма. Я сказал, что она должна тщательно наблюдать за пальцами и не позволять им сдвигаться или раздвигаться. Я добавил, что ей будет очень трудно сохранить молчание, но все-таки она, несмотря на это должна будет молчать вне зависимости от того, что скажет каждый из членов семьи. Я хотел, чтобы она впоследствии сказала заключительное слово, и я ее заверил, что ей дадут это слово, но сейчас ей следует сосредоточиться на пальцах и молчать. Затем я повернулся к мужу и попросил его не раскрывать рта; о том же самом я попросил старшего и среднего сыновей. Затем я обратился к самому маленькому сыну, наименее важному в семье, с просьбой высказать свое мнение обо всех присутствующих. Все слушали его вполне толерантно, особенно мать, хотя ее губа презрительно кривилась, потому что это была лишь детская болтовня. Но тем не менее мать приняла это и тем самым утвердила право среднего и старшего сыновей на высказывание, не говоря уже о муже. Она должна была слушать очень внимательно, потому что в своей заключительной речи она должна была отреагировать на все сказанное. Время от времени я спрашивал ее: «Вы действительно слушаете внимательно?» Она не могла ответить мне не пошевелив при этом пальцами и поэтому каждый раз, когда она начинала говорить, я показывал ей на пальцы и она тут же успокаивалась и снова начинал слушать. Собственно говоря, совершенно не важно, каким образом вы держите пальцы, но прежде чем сделать что-либо другое, вы должны изменить положение пальцев, но зачем вы должны это сделать — непонятно.

Таким образом, оказывается возможным так ограничить коммуникацию в семье, чтобы ее члены стали более коммуникативными. Это просто временное ограничение. Поскольку, если вы выслушали маленького Джонни, потом среднего Вилли, а затем большого Тома, каждый из них мотивирует последующего к тому, чтобы быть более коммуникабельным, поскольку он этого заслуживает. Когда пришла очередь матери говорить, она в буквальном смысле этого слова должна была сказать все, поскольку ей было дано право заключительного слова. В обычной ситуации она могла бы говорить в течение часа и при этом ничего не сказать, но здесь она должна была сказать массу вещей по каждому поводу, который кто-либо из членов семьи упомянул в своих высказываниях. Таким образом, такое простое ограничение коммуникации позволило получить невообразимое количество информации.

Эта процедура была типична для Эриксона также еще и в том плане, что он всегда предпочитал бороться на своей территории, а не на территории партнера. Эта женщина была специалистом по говорению, но не по держанию больших пальцев рук на определенном расстоянии друг от друга. Стараясь выполнить это задание, чтобы доказать Эриксону, что она способна на это, она невольно начала сотрудничать с Эриксоном, позволяя остальным членам семьи высказаться, и это было его целью.

Когда Эриксон работал со всей семьей одновременно, он любил определять позицию каждого из членов семьи географически, а затем поменять их местами.

У него были и другие способы, которые он использовал для того, чтобы заставить членов семьи общаться более продуктивно с его точки зрения.

Если я беседую с семьей, а кто-то из членов семьи молчит, а я считаю, что он должен говорить, я начинаю «выводить его на сцену». Я поворачиваюсь к нему и говорю: «Я не знаю, по каким вопросам из тех, которые были сегодня затронуты, вы имеете иное мнение». Затем я обращаюсь к другим членам семьи и позволяю им говорить. Через некоторое время я снова поворачиваюсь к молчащему и говорю: «Несомненно, некоторые из тех высказываний, которые вы здесь сегодня услышали, нуждаются в коррекции», на третий раз я говорю:

«Ну, как вы уже решили какое из этих высказываний прежде всего нуждаются в коррекции?» и прежде чем он сможет ответить, я фрустрирую его потребность в ответе, отворачиваясь от него и обращаясь к другим.

Таким образом, фрустрация потребности говорить является здесь средством побуждения человека к высказыванию. Иногда, работая с человеком, чьи эмоциональные проблемы концентрируются вокруг его способности говорить, я спрашиваю: «Как ваше имя, сколько вам лет, из какого города вы приехали, за какую бейсбольную команду вы болеете?» Каждый раз, когда пациент пытается ответить и начинает двигать губами, я задаю следующий вопрос и едва начав паузу, не даете ему возможности ответить. Задав следующий вопрос, вы ждете, но совсем не долго. Вы так серьезны и это так фрустрирует его, что в конце концов он говорит:

«Может быть вы замолчите? Ответ таков…» Таким образом они отказываются от своего стереотипа и начинают делать что-то иное, а это иное и есть то, что вы предложили.

Иногда, при первой встрече, необходимо помочь пациенту разговориться. Люди приходят к вам, чтобы рассказать о своих проблемах, но вместе с тем сопротивляются само раскрытию. Вы можете сказать в этом случае: «Это наша первая встреча. Вы рассказываете мне о своих болезненных переживаниях только то, что находите нужным. Другими словами, я считаю, что существуют вещи, о которых вам бы не следовало мне говорить. Я думаю, что вы не должны открывать мне то, открытия чего вы не могли бы вынести, Говорите мне только о тех ваших переживаниях, рассказ я которых вызовет у вас минимальное количество страданий. Будьте уверены, что вы скроете то, что принесло бы вам слишком много страданий, если бы вы об этом мне рассказали». Они всего лишь производят отбор. Они думают: «Могу ли я рассказать вот об этом или нет? Я свободно могу скрыть это, но я догадываюсь, что все-таки можно об этом рассказать». Они всегда решают вопрос в пользу раскрытия. Они откладывают момент рассказа, но это и есть сокрытие.

Если вы работаете с супружеской парой, вы можете использовать тот же самый прием. Вы говорите: «А сейчас я хочу услышать вашу историю от вас обоих. Но, со всей определенностью могу сказать, что существуют некоторые вещи, которые вы собираетесь скрыть. Вы собираетесь скрыть их потому, что вы скорее позволите вашей жене рассказать мне об этом, нежели расскажете мне об этом сами». Тем самым вы в сущности говорите: «Вы расскажете мне об этом сами или же вы хотите, чтобы это сделал кто-то другой?» Таким образом, я поворачиваю их лицом к реальности. Иногда кто-то говорит, что существует нечто, о чем он не хотел бы мне рассказывать, и я не должен допытываться об этом. Я отвечаю, что если он скажет мне об этом спонтанно, он не должен обвинять меня в том, что я у него это выведал. Обычно он рассказывает об этом спонтанно.

Побудить человека говорить, принуждая его скрывать, можно также с помощью простых инструкций.

Я приглашаю к себе мать, отца и сына и прошу их, чтобы они ни за что не говорили мне ничего такого, чего они не хотели бы говорить, поскольку им было бы неприятно, чтобы об этом знал посторонний человек. Другими словами, я заставляю их тщательно следить за тем, что они говорят, но если они следят за собой, они будут следить и друг за

другом. Мать будет следить за тем, что будет говорить она, но также и за тем, что говорит муж и сын. Мать будет следить за своими высказываниями, а также за тем, чтобы муж и сын не выдали себя. При этом появляются агрессивные реакции, а не просто обвинения. Таким образом вы получаете доступ к их обычным реакциям, которые в ином случае остались бы от вас скрытыми. Если вы хотите, чтобы они преследовали друг друга, вы побуждаете их это делать. Кроме того, таким образом вы сможете предотвратить объединение членов семьи против вас, если вам это объединение не нужно.

Таким образом, Эриксон мог работать со всей семьей, только с супругами, а также только с одним членом семьи, в то время как других членов семьи клиента он приглашал к себе от случая к случаю. Если он считал, что проблему можно «проработать», то всегда тщательно организовывал процесс этой проработки. Эта организация описана в нашем следующем примере, который иллюстрирует также знание Эриксона о том, в какой связи между собой находятся понимание и изменение. К «инсайту» он относился без энтузиазма: «Помогая пациенту понять себя, расширить свое самосознание, мы отнюдь не помогаем ему себя изменить. Большинство психотерапевтов расширяют самосознание людей, но не могут заставить пациента начать осознавать то, что он может делать. Совершенно не важно знать, почему человек делает то, что он делает. Если вы посмотрите на то, как живут счастливые, хорошо приспособленные люди, то увидите, что они не утруждают себя анализом переживаний своего детства и отношений с родителями. Они не докучают себе этим и не собираются делать этого».

Однако Эриксон считал, что определенный тип понимания может быть полезным. Он говорил об этом так: «Если вы сможете заставить человека выйти за пределы непосредственных ограничений, обусловленных эмоциональной конфигурацией и посмотреть на что-либо объективно, он начинает видеть все это по-другому, и ему не остается ничего более, как только по-новому понять все это. Он должен принять изменения». Следующий случай иллюстрирует это положение.

Ко мне обратилась женщина, которая несколько раз изменяла своему мужу. Очевидно, что ее муж не знал об этом. Она сказала мне, что хотела бы, чтобы муж узнал все это, после чего решил бы либо расстаться с ней, либо же заново построить отношения между ними на новой, более прочной основе. Я назначил ее мужу встречу в час дня в ближайшую субботу, а ей сказал покинуть город и приехать только в воскресенье утром.

Ее муж, назовем его Джералд, едва появившись у меня, начал рассказывать мне, какая у него прекрасная, милая жена, бесконечно повторяясь при этом. Он не мог понять, откуда возник конфликт между ними, и вообще, в чем причина беспокойства.

Он рассказывал о том, как они живут. Каждый раз, когда он уезжал в командировку, его жена чувствовала себя одинокой, и поэтому ее навещал кто-то из его друзей. Ему было приятно, что жену не оставляют без внимания, так как он не хотел, чтобы она чувствовала себя одинокой. Он однажды заметил, что друг оставил тюбик зубной пасты на раковине в ванной комнате. В другой раз он обнаружил использованное бритвенное лезвие такой марки, которой он сам не пользовался.

Он рассказывал о визитах своих друзей, как будто бы они приходили в субботу, оставались до ужина, затем в воскресенье утром снова возвращались и после ужина уходили. Обычно друг и жена слушали пластинки и беседовали.

Он говорил о том, как он пытается приспособиться к своей жене, а также о том, что они постоянно ссорятся и ругаются. Затем он упомянул, что у его жены есть лобковые вши, поскольку она работает в трущобах, по роду своей деятельности. Затем он упомянул, что когда однажды он приехал из командировки, он обнаружил в доме необычно приготовленный завтрак, а в раковине было столько посуды, как будто бы жена съела два завтрака.

Он начал рассказывать все это в час дня, и, наконец, в шесть часов вечера он заметил: «Знаете, если бы моя жена была другой женщиной, я бы сказал, что она мне изменяет».

Я спросил: «Чем именно ваша жена отличается от других женщин?» Он ответил: «Господи, но моя жена и есть любая другая женщина!» Тут он крайне разволновался и стал кричать, махать руками и снова пересказывать те же самые подробности. Зубная паста в ванной комнате, бритвенное лезвие, два завтрака. Все эти детали он видел теперь в совершенно новом свете. В течение всего этого времени он надеялся, что он скажет что-либо такое, что бы позволило мне задать вопрос, подобный тому, который был задан. Именно поэтому я разрешал ему снова и снова повторять свой рассказ, ожидая момента, когда своим замечанием я смогу выбить его из этой ограниченной эмоциональной конфигурации. Поскольку он осознал, что его жена была «другой женщиной», он не мог сделать ничего другого, как принять новое понимание.

Я назначил им встречу на следующий день, но сделал это таким образом, что ни один, ни другая не знали, что встреча назначена обоим, ибо они ждали встречи со мной наедине. Жене я сказал: «Оставайтесь спокойной, ваш муж хочет что-то сказать вам». Поскольку все это время ее не было в городе, они не беседовали друг с другом, чего я и не хотел. Я хотел, чтобы она просто послушала.

Муж повторил свой рассказ деталь за деталью. Расчетливо и холодно он прокомментировал тюбик из под зубной пасты, бритвенное лезвие, остатки завтрака на двоих, названия продуктов, из которых она приготовила необычный завтрак для своего друга и так далее. Жена сидела молча, расстроенная и страдающая. Она была удивлена остротой его подсознательного восприятия. Описывая все, что, по его мнению, происходило, Джералд сделал несколько ошибок и она должна была принять эти ошибки, потому что она должна была оставаться спокойной. Я не хотел, чтобы она себя защищала — в таком случае ситуация была бы совершенно иной. Ей хотелось защищаться, но ее захватила такая мысль: «Я должна и могу вынести этот позор». Она наказывала себя, используя то оружие, которое предложил ей муж.

Когда он закончил говорить, я сказал жене: «Сейчас вы выйдете в соседнюю комнату, а я спрошу вашего мужа, что следует делать дальше». Я беседовал с ним наедине. Ее молчание он принял за подтверждение истинности всего того, что он говорил. Он сказал: «Что я теперь должен делать?» Я ответил: «Вам надо как. следует продумать всё это. Хотите ли вы продолжать брак или вы хотите развестись, или же на время разъехаться?» Он сказал: «Я ее очень люблю. Я бы хотел оставить все это в прошлом». И тогда я сказал ему: «Это импульсивное решение. Считаю, что вам. надо прийти сюда через неделю. В течение недели не встречайтесь со своей женой. Продумайте все совершенно самостоятельно».

Он вернулся домой, а она переехала в гостиницу, как было сказано. Я назначил ей встречу через неделю, как ему. Они не знали, что должны будут встретиться у мен Таким образом, они пришли ко мне неподготовленными.

Когда они вошли, я задал вопрос, который задал бы муж, если бы он об этом подумал. Я спросил: Прежде чем мы начнем обсуждать ваше будущее, мне хотелось бы задал один вопрос: «Всю неделю вы провели в гостинице. Была ли ваша постель всю неделю занята только вами?»

Она ответила: «Я пыталась несколько раз, но решило что возможно, муж захочет, чтобы я вернулась. Я знала что я захочу вернуться и не захотела рисковать будущим ради пятиминутного удовольствия».

Они поговорили о ее изменах очень коротко и поэтому стал задавать им вопросы. Некоторые вопросы я задавал ему, а некоторые ей. Я спросил: «А как насчет вашего хорошего друга Джека?» Он ответил: «Он был мне хорошим другом, но если я теперь встречусь с ним, то пройду мимо не поздоровавшись». Жену я спросил: «Как насчет Билла?» Я упомянул человек пять преподавателей колледжа, с которыми она изменяла мужу, отмечая при этом, на какие имена муж реагирует особенно остро. Тогда я спрашивал его, что он сделает с ними. Об остальных я спрашивал только ее. Затем я отпустил их.

Я хотел, чтобы конфронтация состоялась в моем присутствии, поскольку ссора, благодаря которой они могли бы вернуться к прошлым стереотипам поведения, была мне совсем не нужна. Он мог бы подумать: «Если я сказал бы это…», а она подумала бы: «Если бы я ответила так…» В таком случае это было бы возрождением и утверждением старых стереотипов. Организуя конфронтацию, затем временный разъезд и затем снова конфронтацию, я отнимал у них возможность ссоры до тех пор, пока эта раскаленная до красна ситуация не остыла. Удержать их от возвращения в прошлое было совсем не трудно — я хотел знать многие вещи о их будущем, а не о прошлом. На этом ваши отношения кончаются или же это момент начала новых отношений между вами? Если это окончание, то ставьте точку. Если новые отношения, то чего вы от них хотите?

Они снова соединились и проблема измен никогда более у них не возникала. Когда я встретился с ними через год, они копили деньги и планировали рождение детей, которые у них впоследствии появились. Несколько раз мы встречались с ними в обществе. Через несколько лет после этого я беседовал с ним, и он вспоминал историю своего брака. Он заметил с юмором: «Это случилось тогда, когда я обнаружил, что моя жена была просто другой женщиной».

В то время как некоторые супружеские проблемы совершенно явно представляют собой часть соперничества супругов друг с другом, другие могут проявляться в виде симптомов у одного из супругов. Многие симптомы с очевидностью являются следствием отношений между супругами и Эриксон в этих случаях работает с пациентами так, что симптомы исчезают, а супружеские проблемы разрешаются. Причем весьма часто он использует настолько тонкие методы воздействия, что соответствующие случаи надо изложить более детально.

Ко мне обратилась пациентка, страдавшая от приступов удушья, сильной боли в груди и страха смерти. Когда возникали эти приступы? Она говорила, что они возникают в любое время дня и ночи. Но незадолго перед тем я обнаружил, что скорее всего, эти приступы проявляются незадолго до ночного сна. Я обнаружил также, что приступ мог наступить после обеда, вечером, за завтраком, когда в доме были гости, и когда при ней рассказывали рискованные анекдоты. Таким образом я позволил моей пациентке думать, что она прерывает связь между симптоматикой и спальней, связывая симптоматику с визитами гостей и с пребыванием в случайных группах людей. Но мне удалось также заставить ее подумать о некоторых рискованных анекдотах, которые рассказывали соседи или друзья на вечеринках. Обычно я возражаю против того, чтобы пациенты рассказывали мне какие-либо истории. Давайте затормозим рассказывание истории. Цель этого будет состоять в том, чтобы впоследствии устранить тормозящие факторы и позволить рассказывать, но затормозить что-либо еще. Давайте затормозим рассказывание истории, но при этом освободим ее дыхание. Если попытаться лишить ее привычных способов использования торможения, то в этом не будет никакого смысла. Следует предоставить ей множество возможностей использовать эти заторможенности. Таким образом я позволил ей сдержать свое желание рассказать мне историю, но я дал ей инструкцию сдерживать себя. Она вовсе не должна была рассказывать мне эти истории, но я просто взял на себя ответственность за это. Потом я заметил, что приступы удушья, которые наступают перед сном, могут затруднять подготовку ко сну. Как влияет на приступ поток воды из душа? Она начала думать об этом, не зная, что представляет себя в голом виде. Этот вопрос дал мне возможность заставить ее подумать о себе в голом виде, не проводя при этом через процедуру раздевания. Таким образом, она делала это для меня так, как умела. Затем я попросил ее выйти из-под душа и встать на коврик — внезапное изменение температуры воздуха — как оно влияет на ее дыхание, усиливает ли удушье? Если это так, то что происходит с дыханием, когда она высушивает и растирает свое тело полотенцем? Это улучшит дыхание, уменьшит удушье или же происходит что-то другое? Таким образом, женщина думала о себе в голом виде, находящейся посреди комнаты, но прячущейся за занавеской для душа и открыто обсуждала это со мной.

На следующем шаге мне хотелось поднять вопрос о том, что именно в спальне может вызвать удушье и боль в груди. Ведь приступы могли начаться за час или полтора перед сном. Следовательно, это было психологическое предвидение какого-то фактора, находящегося в спальне. Что-то находящееся в спальне! Не чего-то, что будет происходить спальне, но чего-то в спальне.

Я предположил, что ее проблема связана со спальней, наблюдая за тем, как она разглаживает складочки на своей одежде, тщательно ставит ноги под стул, сохраняет прямую, напряженную позу, носит кофточку с воротником стойкой, собирает волосы в совершенно гладкий узел на затылке а имеет только одного ребенка. Весь ее стиль отличался преувеличенной, ригидной скромностью. Всем своим поведением она внушала вам это. На самом же деле я не знаю, так это было или нет. Но на вид она была крайне скромной и при этом задыхалась каждую ночь.

Беседуя с ней на предложенную мной тему, я отметил для нее, что она стоит совершенно голая посреди комнаты и чужой человек обсуждает с ней ее голую кожу. Я отметил это так легко и быстро, но это был свершившийся факт, это уже было сделано. Все должно было подготовить ее к тому, что она в открытую столкнется со многими моментами жизни в спальне. И, конечно, очень и очень вероятно, что где-то в ходе беседы я упомянул, что, несомненно, удушье появляется у нее и тогда, когда она навещает свою мать или отца, или друзей, и это будет означать, что симптоматика не связана жестко и необходимо исключительно с ее спальней. Таким образом я скрываю от нее тот факт, что я осознаю связь симптоматики с ее отношением к мужу. Я помогаю ей скрывать любое понимание возможности связи симптоматики с ее мужем. Но я помогаю ей скрывать. Так что там было в спальне? Ну, там есть окно с занавесками, стулья и туалетный столик. С огромным интересом я задал ей следующий вопрос: «Стоит ли там сундук с приданым?» Понимаете ли вы, что содержимое сундука с приданым символизирует все сомнения, которые испытывает девушка, достигшая брачного возраста, по поводу брака, секса и всевозможных запретов? К счастью, ее сундук с приданым тоже находился там. Я не знал точно, где он у нее находился, и поэтому я предпочел убедиться в этом.

Когда она упомянула сундук с приданым, я узнал у нее, был ли он сделан целиком из кедра или же был только отделан кедром, или был скомбинирован из кедра с фанерой? Сейчас я не помню, какой это был сундук. Она рассказала мне, какой это был хороший сундук, и я спросил: «Сколько лет вы замужем?» «Около двенадцати лет». Я сказал: «Наверное в этом сундуке многое изменилось, особенно после того, как родилась дочь». «Многое изменилось в сундуке с приданым» — и никакой дальнейшей конкретизации, никакого дальнейшего анализа. Но за этим моим замечанием последовала длинная пауза, многозначительная пауза, предоставляющая ей возможность как на сознательном, так и на подсознательном уровне продумать все эти изменения, поскольку этот сундук с приданым впервые стал реальным — уже двенадцать лет, как она была замужем.

Что же еще там было в спальне? Конечно, там был ковер. Конечно, там был ковер. Вы понимаете, что означает это утверждение? Это самое очевидное подчеркивание очевидного, Конечно, там есть ковер — и конечно же, совершенно очевидно, там есть и кровать. Но я с таким значением упомянул об этой кровати, сказав, что там, конечно же, есть ковер. Таким образом кровать тоже оказалась достойной упоминания и описания. Конечно же, там были еще и другие вещи, помните, я говорил о туалетном столике, занавесях и стульях. Моя пациентка знала, что там были еще и другие вещи, и что я составил неполный список мебели. Я не закончил решать задачу составления списка вещей, и моя пациентка знала об этом. Она в действительности не была заинтересована в том, чтобы упомянуть кровать. И я пошел ей навстречу, не став ее упоминать. Но необходимость упомянуть ее остается, ведь именно за этим она пришла ко мне. И вот сейчас на фоне незавершенного перечисления мебели в спальне я наконец достигаю этой точки, говоря:

«Конечно же, там есть и ковер». Это «конечно же» означает:

«Ну раз это спальня, вы не обязаны перечислять все, что там находится». Теперь моя пациентка знает, что я собираюсь расспрашивать ее о том, как она ведет себя в спальне. А чем занимаются психиатры? Ведь моя пациентка выпускница колледжа. Должна появиться тема секса. Я должен спросить, что она делает в спальне. Я спрашиваю ее:

«Скажите, когда перед сном вы раздеваетесь, куда вы вешаете свою одежду — на спинку стула или в какое-либо определенное место комнаты?» В действительности я говорю о том, с какой стороны кровати она раздевается, справа или в ногах кровати. Но в действительности я говорю не об этом. Я говорю о том, куда она вешает свою одежду. Например, вешает она кофточку на спинку стула или на поручень кресла? Я спрашиваю об этом так, как если бы это был очень важный вопрос, но это и есть очень важный вопрос, так как в контексте нашего обсуждения появляются слова «спина» и «рука» и никто кроме подсознания не замечает этого, поскольку оно очень сенситивно (по-английски «спина» означает как спинка стула, так и спина — часть тела, «рука» — означает как поручень кресла, так и рука — часть тела). Ведь я подозреваю, что у моей пациентки имеется сексуальный конфликт страха. И потому мы углубляемся в исследование вопроса о том, куда она кладет свою одежду, когда она снимает ее перед сном. Затем я снова возвращаюсь к ванной комнате. «Я действительно не знаю, каковы особенности вашего обмена веществ. Некоторые люди любят спать при очень высокой температуре, они носят пижамы и укрываются теплыми одеялами. Другие предпочитают минимум ночной одежды, некоторые женщины действительно любят эти укороченные ночные рубашки, да, да, они действительно им нравятся. Некоторые любят также укороченные пижамы, другие же предпочитают длинные пижамы или ночные рубашки. Это зависит от того, как кожа реагирует на изменение температуры». Таким образом мы продолжаем обсуждать процесс укладывания в постель в его связи с температурой тела, тактильными ощущениями и степенью открытости тела. В результате я могу теперь упомянуть о том, что физиологическое рассогласование — различие температуры тела во время сна является иногда причиной возникновения супружеских проблем. Иногда муж настаивает на нескольких одеялах, но бывает, что он не нуждается ни в одном. Если муж и жена физиологически согласовывают свои реакции, то не возникает необходимости класть на одну сторону кровати одно одеяло, а на другую — два. Но тут я упомянул о рассогласовании реакций мужа и жены и о трудностях взаимного приспособления. Она ответила, что Джо любит спать совершенно голым, а она предпочитает спать в очень длинной ночной рубашке. Таким образом я узнал то, что было мне надо, совершенно безболезненно, посредством культивирования каждого из ее внутренних запросов.

Затем я начал рассказывать ей о различных стереотипах поведения во время сна. Некоторые спят очень крепко, другие поверхностно, а третьи очень спокойно. Я не знаю, какое влияние оказывают ее нарушения на сон. Но я бы хотел, чтобы вы подумали о том, какой стереотип поведения во время сна у вашей дочери, у вашего мужа, а затем у вас. Она рассказала мне, что ее дочь может спать даже во время землетрясения. Дом может сгореть дотла, а она будет продолжать спать. Я заметил: «Вы знаете, если бы у вас был второй или третий ребенок, вы бы несомненно заметили, что поведение во время сна у них совершенно разное. Кстати, была ли ваша дочь запланированным ребенком, хотели ли вы всегда иметь только одного ребенка, или же в действительности вы хотели иметь большую семью?» Когда я спрашиваю о том, была ли ваша дочь запланированным ребенком, были ли вы заинтересованы в том, чтобы иметь еще детей, о чем я на самом деле спрашивал? Планировали ли они свои сексуальные отношения с достаточной определенностью и планируют ли они их до сих пор? Вместе с тем наш разговор напоминает полусветскую беседу, которую можно вести с, хорошим другом. Она ответила, что ее дочь была запланированным ребенком, а затем они хотели иметь еще детей но это не сработало. Итак, она совершенно прямо упомянула о сексуальных отношениях. Затем я немедленно переключился на разговор о длинной ночной рубашке. «Не мерзнут ли вас ноги ночью?» Сейчас мы все знаем о том, что означают холодные ноги. «Может быть, что-то конкретное особенна сильно влияет на ваше дыхание? Например, не становится ли вам труднее дышать, когда ваш муж целует вас, говоря вам спокойной ночи?» Она ответила: «Мы не целуемся перед сном, поскольку он всегда хочет меня при этом обнять, я не выношу давления на мою грудную клетку». Я выразил ей свое сочувствие по этому поводу и заметил, что, конечно же, это мешает и при половом акте, не так ли? Но, понимаете, это было совершенно косвенное замечание. В действительности мы говорили о поцелуе перед сном и я косвенно упомянул, что если трудно обниматься, то эти трудности будут мешать и при половом акте. Поставив вопрос именно таким образом, я предложил ей объяснение, спасающее ее репутацию, и поэтому она могла ответить мне очень легко и быстро. Я подсказал ей, как надо защищать себя, когда речь пойдет о ее сексуальных трудностях. Я предпочитаю, чтобы метод защиты она не изобретала сама, но использовала тот, который ей предложил я, поскольку в этом случае вся ситуация будет в моих руках. Если бы она защищалась по-иному, то могла бы, например, сказать, что в сексуальных отношениях она не испытывает никаких трудностей. Таким образом я открыто коснулся вопроса о затруднениях в сексуальных отношениях. В сущности, я утверждал: «Знаете, рано или поздно я действительно должен буду коснуться ваших интимных отношений с мужем, и я предполагаю, что мы с равным успехом можем сделать это сейчас. Я не знаю, насколько детальное описание от вас потребуется, но я бы сказал, что достаточно будет обсудить то, что вы сами считаете достойным внимания. Я не знаю, приносят ли вам сексуальные отношения удовольствие или же вы испытываете трудности в достижении оргазма. Я думаю, что боль в груди немножко мешает вам получать удовлетворение, но я хотел бы знать, есть ли что-либо особенное, с вашей точки зрения, на что бы я мог обратить внимание, сочтя его примечательным или странным». Она ответила: «Ну, я думаю, что вы будете смеяться надо мной, если узнаете, что я всегда раздеваюсь в темноте».

Сначала я попросил ее остаться в рамках ее собственного понимания, а затем я попросил ее рассмотреть факты с точки зрения ее прихода ко мне. К рамкам своего собственного понимания она, конечно, привыкла, и потому, находясь в этих рамках, она чувствует себя совершенно безопасной. Таким образом, она начинает размышлять, находясь в этих безопасных рамках, а затем я прошу ее начать размышлять с точки зрения цели ее прихода ко мне, т. к. именно она по собственной инициативе пришла ко мне, и это было безопасно, поскольку это она решила прийти ко мне. Таким образом, она говорит мне это, а затем просит меня не смеяться над ней. Я спросил ее, не считает ли она, что можно смеяться над тем, что руководило поведением человека в течение двенадцати лет супружеской жизни. Она ответила отрицательно. Я произнес слова: «Руководило ее поведением в течение двенадцати лет супружеской жизни». Что такое поведение в супружеской жизни? Это прекрасное резюме двенадцати лет сексуальной жизни. Затем я спросил:

«Сочувствует ли муж вашей крайней скромности?» Нет, он не сочувствовал. «Обвиняете ли вы мужа за то, что ваша скромность вызывает у него раздражение, или же вы признаете, что он мужчина? И потому он рассуждает и ведет себя как мужчина».

Тут я дошел до очень характерной для ее поведения черты. Передо мной женщина, которая должна была раздеваться в темноте — отсюда я делаю вывод, что муж хочет, чтобы свет был включен и он мог видеть, как она раздевается. Поэтому я добавляю: «Конечно, вы делаете то же самое, когда вы остаетесь дома одна, не так ли?» Зачем я это делаю? Она в действительности не может признать, что настолько боится своего мужа, а я не желаю, чтобы женщина унижала себя, признаваясь в том, что супружеские отношения ей настолько неприятны. Тогда она начала бы проклинать себя, а она и так уже делает это со страшной силой. Поэтому я отмечаю, что она поступает так и тогда, когда находится дома одна.

Ранее я уже упоминал занавески и сейчас, когда я уже знаю многие вещи о том, как она раздевается, я возвращаюсь к вопросу о занавесках. Я обнаруживаю, что на всех окнах у нее есть ставни и, кроме того, висят соломенные маты и занавески. На окне в ванной комнате, в которой вставлено матовое стекло, у нее висят специальные занавески из водоотталкивающей ткани. После того, как у меня была уже вся информация, а она по-прежнему находилась в безопасности, я спросил: «А сейчас подумайте, пожалуйста, о самом ужасном действии, которое вы могли бы совершить, готовясь лечь в постель. Какое такое самое ужасное действие вы могли бы совершить? Просто подумайте об этом. Не говорите мне ничего, просто подумайте. Я считаю, что это поможет вам увидеть вашу проблему с совершенно иной точки зрения, но я в этом совершенно не уверен. Но мне об этом не говорите, потому что я хочу, чтобы вы спокойно и свободно поразмышляли над этим самым ужасным действием, которое вы могли бы совершить, готовясь лечь в постель». Она сидела и думала, краснея и бледнея при этом, и когда она в очередной раз побледнела, я сказал: «Вы ведь действительно не хотите рассказать мне об этом, не так ли?» И теперь она должна была действительно убедиться в том, что она не хочет мне ничего говорить, а это в буквальном смысле представляло собой инструкции: «Проработайте эту фантазию, какой бы она ни была. Сделайте ее изысканной, поскольку вы действительно не хотите мне об этом рассказывать». Наконец, она рассмеялась и сказала: «Эта так ужасно смешно, что я почти захотела поделиться этим с вами». Я ответил: «Но, пожалуйста, убедитесь сначала в том, что вы действительно хотите мне это рассказать, но если это на самом деле так смешно, то я бы действительно хотел послушать вас». И она сказала: «Джо бы упал замертво, если бы я зашла в спальню голой и при этом танцевала». Я ответил: «Такого сюрприза, который довел бы его до разрыва сердца, мы не должны ему преподносить». Такого сюрприза, который довел бы его до разрыва сердца, мы не должны ему преподносить. Понятен ли вам смысл этого? Мы должны преподнести Джо сюрприз, но не такой, который бы привел к разрыву сердца. Таким образом я очень быстро и эффективно кладу в фундамент один из кирпичей. Итак, я сказал ей, что она должна будет сделать нечто. Затем я говорю ей, что конечно же, Джо не упадет замертво от разрыва сердца, если вы зайдете в комнату в голом виде и при этом танцуя, но вы можете представить себе множество действий, которые бы он мог после этого совершить. Она ответила: «Да», трепеща при этом. Я сказал: «Конечно же вы можете фантазировать, представлять, как входите в спальню таким образом, но знаете, что вы можете сделать на самом деле? Вы можете раздеться в темноте, а ведь в спальне муж сам выключает свет, не так ли? Вы можете войти в спальню голой и при этом танцуя, но в темноте он даже не узнает об этом». Можете ли вы понять, как при этом изменяется ее отношение к сексу? Я буквально сказал ей, что она может осуществить свою забавную фантазию. Она может таким образом развлечься. Она может испытать массу новых ощущений, чувствуя себя при этом в совершенной безопасности. Таким образом, я вовлек ее в процесс действительного взаимодействия с ее собственной реальностью, с ее собственными чувствами. А затем, конечно, я сделал двойную страховку: сказал ей, что она не должна «слишком спешить» с реализацией своего плана. Со всей серьезностью я предостерег ее от того, чтобы она сделала это сегодня или завтра вечером, или даже на следующей неделе. Но что касается наступающей затем недели, то я не знаю, когда это произойдет, в первой ее половине или во второй.

Она спросила меня о том, какой смысл может заключаться в таких детских забавах. Я ответил, что существует способ проверить это, когда ее дочь будет в детском саду и она останется дома одна, почему бы не включить свет и не открыть для себя приятное ощущение полной наготы. Затем я перешел к обсуждению удовольствия, которое человек испытывает, плавая обнаженным. Люди редко осознают, какой помехой является купальный костюм, пока не ощутят, что вода скользит по телу, а не по купальному костюму. Плавать тогда становится гораздо приятнее. Но если она сомневается в этом, она должна попробовать принять ванну, не снимая купального костюма. Тогда она обнаружит для себя, что одежда — это, в сущности, огромная помеха. Затем я спросил ее, какие танцы она больше всего любит. Она любила вальс и, кроме того, она иногда ходила на балетные спектакли — она обожала балет. Кроме того, она дарила всем шарфы и салфетки, изготовленные собственноручно. Шить она любила. Я спросил ее, когда узнал это, шьет ли она себе ночные рубашки? Я заметил, что ей следовало бы шить ночные рубашки самой, по крайней мере, «соорудить себе одну». Эту же фразу я использовал еще раз несколько позже. «Соорудить» — это портновский термин — соорудить платье, соорудить кофточку (использовано слово, которое также имеет значение «укоротить»). На одной из последующих встреч с ней я говорил, чтобы она позволила своей ночной рубашке подняться до шеи, затем еще выше, так, чтобы она в конце концов поднялась до изголовья кровати.

Она действительно сделала это, вошла в спальню танцуя в обнаженном виде. Она рассказала мне об этом, ей это очень понравилось. Она сказала также, что первый раз в жизни она наслаждалась тем, что входит в спальню. Укладываясь спать, она хихикала, и муж хотел узнать почему это она хихикает.

Как чувствуют себя маленькие дети, когда сделают что-то дерзкое и нелепое? Они хихикают себе под нос, особенно тогда, когда про это нельзя никому рассказать. Они хихикают, хихикают и хихикают, и она ложилась спать хихикая, ничего не сказав своему мужу, но при этом она совершенно не задыхалась. Ощущение того, что она совершила нелепое, детское, стыдное действие, никак не совмещалось с удушьем. У нее было множество запретов — она запрещала себе рассказать это мужу, похваставшись перед ним. У нее была масса запретов, а сейчас над всеми этими запретами можно было посмеяться. И тогда я заметил: «Знаете, наверное, муж очень удивился вашему хихиканью, но получилось очень неудачно, что вы в этот вечер не занимались любовью, поскольку ваше хихикающее настроение как раз соответствовало этому занятию». Вы бы видели тот глубокомысленнейший взгляд, которым она мне ответила. Но с моей стороны это было просто случайное замечание. Затем я спросил ее, что еще ей следует сделать. Действительно ли она наслаждалась ощущением физической свободы? И где была ее ночная рубашка, когда она танцевала в комнате обнаженной? Она ответила: «Я использовала ее как шарф, а перед тем как лечь в постель, я натянула ее».

Теперь я начал беседовать с ней непосредственно о сексе. Я спросил: «Что вы думаете о ваших сексуальных отношениях? Знаете, мы действительно должны объективно и холодно обсудить конкретные факты вашей недостаточной взаимной приспособленности. Как только вы сочтете, что вы готовы обсудить со мной вашу сексуальную неприспособленность, дайте мне знать. Вы можете дать мне знать непосредственно или косвенно. Мне все равно, как это будет, но если я окажусь слишком глупым, чтобы заметить косвенный намек, убедитесь в том, что вы сможете привлечь мое внимание. Прямо на следующей встрече она сказала: «Я хочу, чтобы вы мне рассказали все о сексуальных отношениях как должен вести себя мужчина, и как должна вести себя женщина». Затем она очень адекватно рассказала о собственной фригдности, страхах, тревогах и приступах удушья. При одной мысли о половом акте, о дефлорации, она начинала задыхаться. Она рассказала о своих приступах удушья, о неловкости и неуклюжести Джо, о его собственных сомнениях и страхах. Впоследствии она сообщила мне о тех глупых, ригидных поучениях, которые ей приходилось выслушивать от матери, а также о своем заторможенном поведении в старших классах в школе и в колледже, когда она избегала всякого опыта, который мог бы послужить сексуальному обучению. Она даже не могла до конца продумать это никогда. Теперь она хотела знать, что такое оргазм и пыталась заставить меня описать его для нее — на что похож оргазм женщины? Я ответил, что у каждой женщины свой индивидуальный оргазм. «Я могу только пересказать вам, что рассказывали мне разные женщины. Но это ничего не значит. Это должно быть пережито и это должно развиваться. А теперь скажите, что я должен сделать, чтобы обеспечить вам нормальную сексуальную жизнь с мужем? Вы использовали эти приступы удушья для того, чтобы сделать эти отношения невозможными, а теперь я предлагаю вам использовать эти приступы для достижения совершенно иной цели. Что вы на это скажете?»

Скажите, сколько пациентов злилось на вас за то, что вы устранили у них симптомы? Сколько вырезанных аппендиксов попадают в семейную сокровищницу? Говорил ли кто-нибудь вам примерно следующее: «Вот аппендикс, который доктор мне вырезал. Знаете, сколько у меня было приступов аппендицита?» Они имеют свои проблемы, но хотят их иметь, находясь в безопасности. В сущности, я сказал ей: «Давайте положим ваши приступы удушья в специальную бутылку, и вы оставите ее себе на память». И она ответила мне для чего ей хотелось бы использовать эти приступы: «У нас есть знакомая супружеская пара. Мы дружим с ними очень давно, но я их не люблю. Когда они приходят, то всегда хотят выпить, и всегда пьют очень много.

При этом они ворчат, если виски в доме не самого лучшего сорта. Джо они нравятся. Мне они не нравятся. Джо игнорирует одну вещь. Он игнорирует то, что этот мужчина, как только его жена на минуту выйдет из комнаты, сразу же начинает рассказывать о том, какую замечательную блондинку он недавно видел. Я узнала, что он изменяет своей жене. Я хочу избавиться от них. Я не хочу больше с ними встречаться». Каждый раз, когда они приходили в гости, у нее начинались приступы удушья и таким образом от этой пары в конце концов удалось избавиться. Сейчас она чувствует себя очень хорошо и очень свободно, обсуждая сексуальные вопросы. Она ложится спать обнаженной, после полового акта она надевает свою ночную рубашку. Ей нравится спать в ночной рубашке, а заниматься любовью обнаженной. Она может заниматься любовью три раза в неделю, четыре раза в неделю, иногда в субботу вечером и в воскресенье утром, и снова в воскресенье вечером. И, кроме того, еще тогда, когда они остаются одни, потому что дочка уходит к подруге в воскресенье после обеда. Совершенно свободно. Однажды она примерила неглиже, укороченную ночную рубашку, демонстрируя новые модели матери в присутствии мужа. Она сказала потом: «Знаете, мне стало жалко мать, поскольку я точно знала, что она при этом чувствовала. Я не хочу больше, чтобы она переживала такие чувства».

Этот случай иллюстрирует, с какой тщательностью Эриксон защищает пациентов от открытого столкновения с проблемами, пока они не будут к этому готовы. Он тщательно управляет процессом беседы, чтобы человек не столкнулся с невыносимой мыслью. Однако Эриксон был достаточно гибок для того, чтобы использовать также метод конфронтации, непосредственно сталкивая пациента с проблемой в том случае, если он чувствует, что для данного человека этот способ наиболее эффективен. Следующий случай иллюстрирует конфронтацию. Можно отметить также экономичность и эффективность, которые стали характерны для работы Эриксона в его поздние годы. В предлагаемом случае он работал с семьей, где было много членов, и у каждого была очень серьезная проблема, и все предыдущие попытки разрешить эти проблемы кончались неудачей. Эриксон очень быстро совершил все необходимые преобразования, директивно работая с каждым членом семьи. Для семейной психотерапии типично, и это подтверждается в данном случае, что если психотерапевт успешно производит изменения, работая с одним из членов семьи, то его шансы на успех в работе с остальными членами семьи увеличиваются.

Ко мне обратился мужчина и сказал: «Я страдаю от ужасной головной боли. Эта головная боль у меня с семи лет. Мне удалось закончить среднюю школу и колледж и, вопреки этой боли, я завел и веду свое собственное дело. Я очень хорошо справляюсь с ним, но весь день у меня болит голова. Я был у сотни докторов, мне делали сотни рентгеноскопий, и потратил я на это бесконечное количество тысяч долларов. Все они пытались доказать мне, что все это находится в моей голове. Я об этом знаю, но они имеют в виду не это, они считают, что я сумасшедший. В конце концов я решил обратиться к вам, поскольку вы семейный психотерапевт, а моя семья испытывает множество трудностей. Я надеюсь, что вы не будете оскорблять меня. Я обратился к вам еще и по другой причине. С некоторых пор я стал наркоманом. Я не могу обойтись без кокаина и перкодана.

Я позволил ему рассказать мне всю свою историю, а затем, к его удивлению, я резюмировал ее таким образом:

«Вы страдаете головной болью с семи лет. Вы ложитесь спать с головной болью, вы просыпаетесь по утрам опять же с головной болью. У вас болела голова в день вашей свадьбы, болела она и в те дни, когда на свет родились ваши шестеро детей. Когда ваши дети учились ходить, вы тоже страдали головной болью. Головная боль осталась при вас, когда каждый из ваших детей начинал ходить в детский сад. Но правда ли, что вы честный бизнесмен? Действительно ли вы считаете себя честным, моральным бизнесменом?»

Он был весьма удивлен. Я сказал: «Существуют разные виды честности. Это не связано исключительно с деньгами или материальными вещами. Ведь вы рассказывали мне историю о том, как вы в течение многих лет тщательно хранили головную боль маленького мальчика. Почему бы вам не оставить этому семилетнему мальчику его собственную головную боль? Зачем взрослый человек в течение тридцати лет держится за головную боль маленького мальчика?»

Он пытался что-то мне объяснить, но я мог понять только то, что он все это время хранил при себе головную боль семилетнего ребенка. Я действительно проклинал его за это.

В бизнесе он действительно был порядочным и честным. В сфере бизнеса он себя отстаивал. Он должен был согласиться со мной. Но соглашаться и вместе с тем не соглашаться ужасно трудно.

Он должен согласиться с тем, что он честен в делах и это было для него очень важно. Но поместить утверждение о честности в делах на тот же самый уровень, что и обвинение в бережном хранении головной боли маленького мальчика, просто невозможно. Но он не смог переспорить меня.

Если бы я не сформулировал все это таким образом, начиная прямо с вопроса о бизнесе, то это было бы неэффективно. Вы должны начинать таким образом, чтобы пациенты не могли бы впоследствии противоречить вам.

Он вышел из кабинета страшно злой на меня. За ужином он заметил, что голова у него не болит, но он знал, что когда он будет ложиться спать, то она у него заболит снова, И он должен будет принять свое лекарство, ему захочется это сделать. Но и тогда голова у него не заболела и принять перкодан он тоже не захотел. Но зато он знал, что когда он проснется утром, то почувствует голод по наркотику. И он был весьма удивлен, когда этого не произошло.

Первый раз он пришел ко мне 26 февраля. 17 апреля он пришел ко мне снова и, извиняясь и смущаясь, сказал: «Боюсь, что вы были правы. Я крепко держался за головную боль маленького мальчика. Я ждал и ждал. Я каждый день ждал, когда головная боль возобновиться и наконец решил, что я больше не наркоман и голова у меня уже больше не болит».

Я ответил: «Ну, это заняло у вас довольно много времени: с 26 февраля до 17 апреля вы все время решали, болит или не болит у вас голова. Процесс обучения идет у вас довольно медленно, не так ли? А теперь кое-что еще. Вы упоминали, что ваша семья не очень счастлива. Расскажите, каким образом пострадала от вас ваша жена, как вам удалось превратить ее в несчастную крысу и сколько детей вам удалось изуродовать?»

Он ответил: «Мой старший сын меня не очень беспокоит. Следующая у нас девочка, и она очень толстая, затем мальчик, ему четырнадцать лет, а он еще все в первом классе. Мы потратили тысячи долларов, пытаясь научить его читать. У нашего следующего мальчика заячья губа, и поэтому он говорит не очень отчетливо. И последние двое детей очень маленькие для того, чтобы обнаружить нанесенный вред».

Я сказал: «Теперь вы знаете все, что произошло из-за вашей привязанности к головной боли маленького мальчика, и теперь вам лучше бы прислать ко мне свою жену. Вы знаете, что мне удалось справиться с вашей нечестностью, А сейчас присылайте ко мне свою жену и позвольте мне исправить тот вред, который вы ей нанесли. Скажите, чтобы она взяла с собой толстую девочку и четырнадцатилетнего мальчика, который учится в первом классе».

Я провел четыре часа, доказывая этой женщине, пользуясь при этом невежливыми словами, что она была сварливейшей женщиной и ей следует стыдиться себя. Она испугалась и старалась защитить себя. Я продолжал оскорблять ее. Дочь и четырнадцатилетний сын тоже пытались защитить свою мать от моих нападений. Я сказал девушке: «А сейчас встань и повернись. Сколько тебе лет и сколько ты весишь, но понимаешь ли ты, что походишь на южный конец, привязанный к северу кобылы?»

Девушка в ярости покинула кабинет. Четырнадцатилетнему мальчику я сказал: «Когда придешь домой, возьми газету и спиши оттуда сто слов. Одно из одного места, другое из другого и так далее. Не переписывай слова, которые стоят близко друг от друга. Все слова должны быть выписаны из ста разных мест».

Затем я повернулся к матери и сказал: «Что касается вас, вам следует подумать над тем, как вам удалось из милой, хорошей, красивой девушки превратиться в скверную, крикливую, ворчащую крысу. Вы должны по-настоящему стыдиться себя. Вы достаточно взрослая женщина, чтобы это знать». И вот теперь, когда истекло уже четыре часа, она наконец ответила: «Я не намерена больше выносить все эти оскорбления», — и вышла из кабинета. Она жила за пятнадцать миль от моего дома. Она села в машину и резко рванула с места. Когда прошло столько времени, сколько требуется для того, чтобы проехать довольно быстро пятнадцать миль, раздался телефонный звонок. Это был ее голос, и она часто и тяжело дышала. Она сказала: «Всю дорогу от гаража я быстро бежала, чтобы скорее позвонить вам. Я была на полпути к дому, когда поняла, что вы говорили мне правду. Я чуть не взорвалась от злости, пока мне не стукнуло в голову, что все, что вы сказали — сущая правда. А сейчас скажите, пожалуйста, когда мы в следующий раз встретимся с вами?»

Я назначил ей встречу на следующий день и сказал: «Возьмите с собой своего мужа и четырнадцатилетнего мальчика. Проследите за тем, чтобы он списал сто слов из газеты».

Когда супруги явились, я сказал: «Скажите, пожалуйста, сколько тысяч долларов вы потратили на частные школы и на специалистов психологов и дефектологов, которые должны были научить мальчика читать и так далее ?» Отец ответил: «Видите ли, частично этих специалистов нам оплачивало государство, поскольку школа считает себя обязанной научить ребенка читать. Они платили две трети от всей суммы. Нам оставалось заплатить примерно сто долларов ежемесячно».

Я сказал: «Давайте посмотрим, что написал мальчик. Не удивительно ли, что он опознает заглавные буквы, начало фразы, оставляя промежутки после слова, если оно стояло в конце предложения. Знаете ли, я считаю, что мальчик умеет читать, но скрывает этот факт как от себя, так и от вас. Если вы поручите мальчика мне, я доведу его до восьмого класса. Сейчас апрель, занятия в школе кончаются в последних числах мая. В июне мальчик откроет для себя, что он умеет читать. Первого июля, если он не сможет читать хрестоматию для восьмого класса, я возьму все его образование на себя. Разорвите контракт со специальной школой. Договоритесь, пожалуйста, с директором школы, чтобы мальчику дали удостоверение об окончании восьми классов. Они будут рады избавиться от него. Ну, так я жду мальчика». Я назначил дату, когда он должен был прийти ко мне один.

Когда он зашел, я сказал: «Билл, пройди, пожалуйста, отсюда вон до того места. А сейчас, двигаясь спиной, дойди вот до этого места. А сейчас, продвигаясь боком, иди направо, а теперь налево. Подойди ко мне лицом вперед, а теперь повернись и иди ко мне спиной вперед, теперь иди от меня лицом вперед, а затем от меня спиной вперед». Когда он сделал все это, я сказал: «А сейчас ты можешь кончить восьмой класс. Ты можешь ходить. Ты не можешь оспорить тот факт, что ты можешь ходить. Итак, ты живешь за пятнадцать миль отсюда. Начиная с завтрашнего дня ты ставишь вперед правую ногу, затем левую ногу вперед правой, затем правую ногу впереди левой, повторяя это до тех пор, пока не пройдешь пятнадцать миль от дома до моего кабинета и не очутишься здесь в девять часов. Когда ты придешь сюда, ты можешь устроиться в одной из комнат, поставить рядом с собой стакан воды и положить сэндвич, который ты принесешь с собой, и ты можешь читать до четырех часов. Неважно, какую книгу ты принесешь с собой, чтобы провести время. Но это не должно быть что-то такое, чем ты можешь играть».

В один прекрасный день битва была выиграна. Он подошел ко мне в четыре часа и сказал: «Могу я остаться у вас еще на час? Эти отрывки очень интересные». Он принес с собой учебник. Он поступил в девятый класс.

Когда он впервые пришел ко мне, он не умел играть в мяч. Он не научился этому. Он даже не играл с другими детьми. Он просто стоял и смотрел на них. В этом году в сентябре он поступил в девятый класс, поскольку я объяснил ему: «А сейчас, Билл, ты можешь продолжать проходить пятнадцать миль каждое утро, приходя сюда в девять часов. А возвращаясь домой, проходя тоже пятнадцать миль, ты достаточно устаешь, чтобы лечь спать. Мать приготовит тебе хороший ужин, и ты будешь достаточно голодным, чтобы его съесть и достаточно уставшим, чтобы после этого сразу лечь в постель. Ты можешь делать это в сентябре, октябре, ноябре, декабре, что означает День Благодарения, Рождество и каждое воскресенье — в январе, феврале, марте, апреле, мае, июне, июле, августе, сентябре, октябре, ноябре, декабре и так далее столько лет, сколько ты захочешь. Или же ты можешь записаться в девятый класс и полюбопытствовать, сдашь ли ты все экзамены».

Он записался в девятый класс, сдал экзамены на тройки и четверки и в первом же семестре оказался в теннисной команде школы. Сейчас он учится в выпускном классе средней школы. Однажды в мае у отца возобновились головные боли в тот период, когда количество заказов у него уменьшилось. Его жена позвонила мне и сказала, что у мужа снова болит голова. Я ответил: «Попросите его позвонить мне, когда он придет домой». Он позвонил и я спросил: «Как далеко от вашего дома находится ваша контора?» Он ответил: «На расстоянии одиннадцати миль». Я сказал: «Убедитесь в том, что вы встаете достаточно рано для того, чтобы пешком дойти до вашей конторы. Свежий воздух вылечит вашу головную боль».

Толстая дочка вышла замуж. В течение первых шести месяцев своей супружеской жизни она убегала от мужа два раза. Однажды она выгнала его за дверь и долго не впускала. Он выломал дверь. Однажды, когда его не было дома, она пришла домой к матери. Мать сказала: «Ты замужем всего шесть месяцев. За это время ты два раза убегала из дома, один раз выгоняла его, один раз он сломал дверь, и в третий раз ты прибежала домой. Этот брак просто нехорош». Она отвела дочь в ее квартиру, заставила ее собрать все свои вещи. Дочь написала записку, что более никогда не увидит своего мужа. Мать привела дочку ко мне и сказала: «Всем остальным членам семьи вы уже помогли. А как насчет моей дочери?»

Я ответил: «Посидите в соседней комнате. Но дверь не прикрывайте слишком платно». Я спросил у дочери: «Расскажите мне о своем муже». И примерно сорок пять минут я слушал ее рассказ о том, какой чудесный у нее муж, как сильно она его любит и что все их ссоры — это не более, чем мгновенные вспышки гнева, а все остальное — это сахар и мед».

Когда сорок пять минут почти истекли, в кабинет вошла мать и сказала: «Я тут послушала, как моя дочь рассказывала о том, какой чудесный у нее муж». И затем она повернулась к дочери и сказала: «Но ты знаешь, что ты говорила о нем мне. Я считаю, что я была самой большой дурой в мире. Скорее всего я совала нос в чужие дела. Сейчас я заберу тебя домой. И ты больше ни слова не скажешь о своем браке ни отцу, ни мне. И ты не будешь обсуждать свои семейные дела по телефону с отцом мужа. Ты можешь оставаться дома столько времени, сколько захочешь, но свои семейные дела решать будешь самостоятельно. Или ты замужем, или ты разводишься. Мы с отцом не будем мешать тебе ни в одном, ни в другом случае. Мы позволим тебе есть и спать дома, но денег на какие-либо другие дела ты от нас не получишь».

Девушка была настолько глубоко погружена в себя, что не расслышала, как я сказал матери «не очень плотно», когда просил ее закрыть дверь.

Остается еще вопрос директивности, которая отличала мое взаимодействие с ними. Мать спросила меня: «В самом деле, почему я не послала вас подальше, когда вы оскорбляли меня?» Я ответил: «Вы попали в беду, и вы знали об этом и знали также, что я тоже знаю об этом. Вы не могли найти оправдание тому, что находитесь в таком положении, Вы знали, что должны будете выйти из этого положения. И вы принимали лекарство, не зная, что это за лекарство, поскольку его прописал врач. Вот почему вы сделали то, что вам было сказано».

ГЛАВА 8. ОТЛУЧЕНИЕ РОДИТЕЛЕЙ ОТ ДЕТЕЙ.

Один из утешительных фактов нашей жизни состоит в том, что человеческие проблемы остаются неизменными в течение многих веков и, благодаря атому, мы можем испытывать ощущение непрерывности. Но мы способны также и на то, чтобы воспринимать старые проблемы по-новому, и, таким образом, у нас есть возможность меняться. В нашем веке в мире появились новые идеи и эта книга, а в особенности эта глава, является попыткой рассказать о возможностях решения старых проблем, которые, появились благодаря этой новой идее.

Давайте посмотрим, как определял проблему и разрешал ее сто пятьдесят лет назад великий гипнотизер Антуан Месмер и сравним его подход с подходом современного гипнотизера Милтона Эриксона.

Итак, еще в восемнадцатом, веке Месмер писал:

Я принял на лечение мисс Парадиз, восемнадцати лет. … Она получала пенсию по инвалидности, будучи совершенно слепой с четырехлетнего возраста. Это был настоящий амавзроз с судорогами глазодвигательных мышц. Кроме того, девушка была жертвой меланхолии, которая сопровождалась нарушением работы селезенки и печени, что приводило к приступам делирия и ярости, и поэтому она была убеждена в том, что она сумасшедшая.

Месмер взял эту девушку вместе с другими пациентами к себе на лечение домой, где ему помогали жена и другие сотрудники.

Родители мисс Парадиз, наблюдавшие за ее лечением и отметившие улучшение ее зрения, поспешили сообщить об этом и о своей радости по этому поводу своим знакомым. … Мистер Парадиз испугался, что он может лишиться пенсии дочери и некоторых других преимуществ, если она выздоровеет. Он начал просить вернуть дочь домой. Девушка, поддерживаемая матерью, не хотела возвращаться домой из боязни, что результаты лечения еще недостаточно устойчивы. Отец продолжал настаивать, и эта ссора произвела такое впечатление на девушку, что у нее наступил припадок и общее ухудшение состояния. Однако на ее зрение это не повлияло, и оно продолжало улучшаться. Когда отец отметил это… он очень настойчиво потребовал выписать дочь домой и заставил жену его поддержать. Девушка сопротивлялась… Мать вырвала дочь из рук представительницы обслуживающего персонала и закричала: «Дрянная девчонка, ты слишком церемонишься с этими людьми!» И толкнула ее так, что она ударилась головой об стенку.

Впоследствии отец вежливо попросил разрешение взять ему свою дочь, чтобы она пожила в деревне и отдохнула. Месмер рассказывает: «На следующий день я услышал, что ее семья настаивала на том, что девушка по-прежнему слепа и подвержена припадкам. Они вывели ее в общество и заставили притворяться слепой и разыграть припадок».

Следуя контексту своего времени, Месмер считал проблему принадлежащей исключительно мисс Парадиз. Поскольку единицей наблюдения для него служил индивид, Месмер воспринимал семью как нечто периферическое по отношению к проблеме девушки. Родственники были препятствием в лечении и озадачили его тем, что не приветствовали его успех, которого он достиг в лечении его дочери.

Если мы продвинемся во времени на сто лет вперед, обнаружим, что Зигмунд Фрейд воспринимал подобную проблему точно так же:

«Много лет назад я принял одну девушку на аналитическое лечение. В течение продолжительного времени она не могла выходить из дома из-за страха, а также не могла оставаться дома одна. После длительных колебаний пациентка призналась, что ее мысли очень сильно занимают знаки любви, которые она случайно заметила между ее матерью и одним богатым другом семьи. Очень тактично, или, иначе говоря, хитро она дала матери понять, что она обсуждает в ходе психоанализа. Она связала возможное изменение своего поведения с матерью, настаивая на том, что только мать может защитить ее от страха одиночества. Кроме того, когда она покидала дом, мать должна была держать дверь за ней открытой и этим помогать ей. Раньше мать была очень нервной, но вылечилась несколько лет назад с помощью водолечения, или же, иначе говоря, она познакомилась с мужчиной, отношения ее с которым были таковы, что удовлетворяли ее не только в одном отношении. Пылкие требования дочери вызвали у нее подозрительность, а она внезапно поняла, что означал страх дочери. Она заболела для того, чтобы сделать свою мать узником и украсть у нее свободу, необходимую для того, чтобы поддерживать отношения со своим любовником. И мать приняла безотлагательное решение. Она решила положить конец такому вредному лечению. Девушку отослали в дом для душевнобольных и многие годы демонстрировали как «несчастную жертву психоанализа», и все это время меня преследовали слухи о неудачных результатах лечения. Я хранил молчание, поскольку был связан профессиональной тайной. Через несколько лет я узнал от своего коллеги, который знал эту семью, что интимные отношения между матерью и этим богатым мужчиной продолжаются, и об этом знают практически все, включая отца, который по всей вероятности лишь делал вид, что об этом не знает. Таким образом, здоровье девушки было принесено в жертву ради сохранения этой тайны».

Подобно Месмеру, Фрейд считал, что проблема принадлежит исключительно девушке, а мать мешает лечению, преследуя свои личные цели, в чем ей, по всей вероятности, помогает отец. Продолжая анализировать в связи с этим случаем влияние на лечение семьи пациента, Фрейд говорил:

«В случае вмешательства родственников психоаналитическое лечение подвергается опасности и надо сказать, что мы совершенно не умеем с ней бороться. Мы вооружены для борьбы с внутренним сопротивлением пациента, считая это сопротивление неизбежным. Но как мы можем защитить себя против сопротивления внешнего? Заставить родственников вести себя определенным образом, давая им какие-либо объяснения, невозможно, как невозможно заставить их держаться подальше от всего этого дела. Им нельзя и довериться, поскольку в этом случае мы рискуем потерять пациента, который совершенно справедливо требует, чтобы человек, которому он доверяет, принимал в разногласиях его сторону. Любой, кто знает кое-что о распрях, раздирающих семью, не удивится, узнав, что аналитик обнаруживает, что самые близкие к пациенту люди заинтересованы скорее в том, чтобы он оставался таким, каков он есть, а не в его выздоровлении. Родственники не должны противопоставлять свою агрессию действиям профессионала. Но каким образом можно заставить людей, недоступных вашему влиянию, принять эту позицию? И мы естественным образом приходим к выводу, что социальная атмосфера и степень развития непосредственного окружения пациента значительным образом влияют на результат лечения».

Это довольно печальный вывод относительно эффективности психоаналитического лечения, если даже мы можем объяснить львиную долю наших неудач подобными внешними факторами! Это признание Фрейда в собственной неспособности взаимодействия с семьями очень любопытно. Далее, там же, он писал: «За несколько лет до войны, когда приток пациентов из разных стран сделал меня независимым от злой или доброй воли моего родного города, я взял за правило никогда не принимать на лечение пациента, который не был бы sui juis (независимым от других) во всех существующих отношениях. Понятно, что далеко не каждый психоаналитик может позволить себе поставить пациенту такие условия». Такое ограничение существенным образом дискриминирует пациентов, которые связаны с другими людьми посредством какой бы то ни было зависимости.

И Месмер, и Фрейд считали, что они знают, что следует делать с каждым отдельным пациентом, но не знают, что делать с родственниками, несмотря на то, что Фрейд соглашался с тем, что лечение может быть безрезультатным, если психотерапевт не найдет способов успешного взаимодействия с семьей. Оба, и Месмер, и Фрейд, имели дело с молодыми девушками и каждый из них обнаружил, что родители реагировали на лечение отрицательно, прерывая его. Пытаясь объяснить это загадочное поведение родителей, каждый из них ищет объяснение в соответствии с собственными интересами. Месмер считал, что родители мисс Парадиз боятся потерять ее пенсию, а также подозревал, что против него плетутся какие-то интриги. Фрейд нашел объяснение в попытке скрыть аморальное сексуальное поведение матери. Столкнувшись с подобной проблемой, другие психотерапевты объяснили бы ситуацию, исходя из некоторых других предпосылок. Но однако, в наше время в сотнях случаев обнаруживался факт, что такой тип реакции родителей на успешное лечение молодого пациента с тяжелыми нарушениями психического здоровья распространен чрезвычайно широко. Причины такой реакции в каждом из случаев не исчерпываются причинами финансового или морального характера. Такой тип реакции обусловлен более общими факторами. Когда ребенок достигает возраста, в котором он может покинуть дом и начать самостоятельную жизнь, «проблема» состоит не в ребенке, а в кризисной стадии развития, которой семья достигла. Взаимодействие с родственниками существенно необходимо для лечения, поскольку в них и заключается проблема. И случай Фрейда, и случай Месмера могли бы быть восприняты современными семейными психотерапевтами как типичные для той стадии развития семьи, когда дети вырастают и начинают покидать дом. В этот период появляются новые проблемы, обостряются старые, и психотерапевт, вмешивающийся в ситуацию, имеет дело не с индивидом, а с определенной фазой семейного жизненного цикла, когда проблемы этой фазы могут проявляться в различной форме.

До сих пор в нашей книге мы делали упор на проблему молодого человека, который пытается достичь независимости от родителей и начать собственную самостоятельную жизнь. Поскольку это происходит, родители должны отдалиться от своего ребенка и здесь мы займемся именно этим аспектом проблемы. Человек не только единственное существо, приобретающее новых родственников по линии жены или мужа, но и существо, которое должно преодолеть крайне резкий переход от отношения к своим детям как к предмету заботы, к отношению к ним как к равным. Когда дети вырастают и начинают независимую жизнь, в семье должны наступить кардинальные изменения.

Месмеру и Фрейду не хватало именно идеи о том, что «симптомы» являются контрактами, заключаемыми между

людьми и удовлетворяющими многие потребности, в том числе протективные. Выздоровлению юноши или девушки сопротивляются не только родители. Сопротивляется и сам пациент, пока психотерапевт не сделает что-либо с его семьей. Чем больше сопротивляется пациент, тем более велика вероятность того, что с его выздоровлением в семье может произойти катастрофа. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, что станет ясно, какие способы следует использовать для ее реализации разрешения. Психотерапевт может осуществлять вмешательство кризисного типа, собрав всю семью вместе, либо же он может взаимодействовать с семьей через мать, отца, ребенка, родственников, или же использовать все способы вмешательства одновременно. Но если он попробует стабилизировать ситуацию, госпитализируя ребенка, или выписывая ему лекарства, то, вероятнее всего, потерпит неудачу. А если он сосредоточит свои усилия на всей семье и на продвижении юноши или девушки к нормальной жизненной ситуации, в которой он будет продолжать связь со всей семьей, то, скорее всего, достигает успеха.

Взаимодействуя с семьей на этой стадии ее развития, Эриксон использовал разнообразные методы. Мы выбрали один из случаев, когда он лечил молодую девушку, чтобы противопоставить его способ вмешательства со способом Месмера и Фрейда. Эриксон описывал эту ситуацию так:

Однажды отец привел ко мне свою дочь, молодую девушку. У нее было острое шизофреническое состояние. Всю первую неделю отец находился при дочери, но мать не приезжала, чтобы забрать ее домой. Затем я увидел мать. Затем я устроил дело таким образом, что дочь осталась, а ее родители уехали обратно на побережье.

Эта молодая женщина страдала от избыточного веса. Бедра у нее были невообразимо толстые. Она была загружена своими переживаниями, смутными фантазиями и плохо осознавала, что происходит вокруг нее. Тактильные ощущения у нее не координировались с визуальными. Она не могла воспринимать визуально.

Согласно ее рассказу, мать ненавидела ее с самого детства. Мать всегда пользовалась отсутствием отца, чтобы шлепать ее. Мать все время говорила ей, что она уродливая и у нее нет будущего, а ее отец нехороший и эгоистичный человек. Мать утверждала, что в молодости она была очень красивой, но этот несчастный ребенок совершенно испортил всю ее красоту. Моя проблема состояла в том, чтобы научить девушку осознавать тот факт, что она была хорошенькой и она не должна переедать. Я выразил свое любопытство по поводу того, что за прекрасные бедра могут скрываться в этой обертке из жира. Поговорив с матерью, я узнал, что она не хотела ребенка и, когда она забеременела, это не понравилось ни ей, ни ее мужу. Мать давала понять дочери, насколько нежеланным ребенком она была. Она даже смеялась, когда купала девочку и называла ее при этом жирным и уродливым ребенком. Беседуя с дочерью о матери, я назвал мать жирной неряхой. Я спросил ее, почему бы, черт побери, ее отцу не приструнить эту жирную неряху, которая так пронзительно орет и бьет ребенка, который должен был быть порождением того, что называется счастливыми сексуальными отношениями. Пока я говорил все это, пациентка напрягалась, когда она напряглась в достаточной мере, я отвлек ее внимание, я спросил: «Удобно ли лежит ваш локоть на поручне кресла?» Таким образом я запускал поисковое поведение. «Да, конечно, вы не можете найти поручень кресла, вы можете найти его только лишь локтем. Поскольку вы можете найти его локтем, вы можете просто наслаждаться. Локоть может найти поручень кресла, а вы можете найти свой локоть». Таким образом, я продолжал развивать ее способность к тактильным ощущениям.

Чтобы мобилизовать ее эмоции, я критиковал ее мать, и, когда она в ответ на это достаточно напрягалась, я расслаблял ее, переключая ее внимание. Я не хотел возбуждать ее эмоции и поэтому позволял ей разрядить их так, как она этого хотела. Я мог мобилизовать эмоции, затем отвлечь ее и, таким образом, эмоции у нее появлялись только там, где мне это было нужно. Затем я снова начал критиковать ее мать, интенсифицируя ее эмоции, а затем снова отвлекал ее. Я мог сказать, что если бы ее отец хотел завести любовницу, когда жена отвергала его в сексуальном плане, я посчитал бы этот поступок достойным одобрения.

Я мобилизовал ее эмоции и она могла связать их с потребностями ее отца, а также с ее правами. Вся напряженность ее эмоций сосредоточилась на праве ее отца вступить в сексуальные отношения с любой женщиной, которую он выберет, включая ее мать. В действительности, конечно, ее отец никогда не изменял жене, но мать не раз говорила пациентке, что он делает это постоянно. Возбуждая ее эмоции и упоминая затем права ее отца, я хотел, чтобы внутренне она встала на его защиту и на защиту его прав, идентифицируясь с ним таким образом. С матерью ей было трудно идентифицироваться, разве что в плане избыточного веса и других нехороших вещей. Но ее отец был хорошим человеком, и когда она начала защищать его права, то начала тем самым идентифицироваться со всеми его достоинствами. Вы начинаете защищать мои права и что же происходит? Вы становитесь моим союзником. Вы становитесь частью меня.

При чтении этого описания представляется, что Эриксон сосредоточивается только на дочери, как могли бы это сделать и другие психотерапевты, игнорирующие семейный контекст. В той мере, в какой дочь была связана со своими родителями, она не могла достигнуть автономии, не нарушая жизни своих родителей. В подобных случаях, если состояние пациента или пациентки улучшается, родители обычно прерывают лечение, заболевают или разводятся. И это не вопрос восприятия родителей дочерью, а их реальные жизненные реакции на ее выздоровление, которое привело бы к тому, что она перестала бы быть средством коммуникации между ними. Однако Эриксон не просто работает с одной лишь дочерью. Работая с ней, он продолжает взаимодействовать с родителями, помогая им тем самым пережить выздоровление дочери. Он продолжал свое описание так:

Я сказал отцу, чтобы он пока пожил отдельно от жены. Он мог время от времени возвращаться к ней, когда она находилась в хорошем расположении духа, и вступать с ней в сексуальные отношения. Он мог оставаться даже неделю или две, если отношения оставались хорошими. Мать прекрасно играла в гольф и во многих отношениях была прекрасным партнером. Я устроил так, что мать регулярно мне звонила, пока я лечил ее дочь. Она использовала меня как некоторую фигуру отца, который мог разговаривать с ней строго, но объективно. Когда она делала что-то плохое, она звонила мне и рассказывала об этом, а я должен был дать ей розг по телефону. Таким образом, работая с дочерью, я поддерживал контакт с ее родителями.

Я проделал большую работу, чтобы дать девушке понять, что ее завернутое в жир тело прекрасно. Я мог хвалить ее тело, рассказывать, как оно прекрасно, хотя оно до сих пор было скрыто не только под одеждой, но и под слоем жира. Она не видела красоты своего тела, и я рассказывал ей об этом, потому что это было нечто абстрактное, о чем я мог говорить свободно. Я дал хорошую нарцистическую оценку ее грудей, живота, бедер, бугорка Венеры, гладкой, мягкой кожи на внутренней поверхности бедер, скрытой под слоем жира. Я был очень заинтересован, чтобы обнаружить, что за прекрасная девушка скрывается под слоем жира. Сейчас она замужем, причем счастливо, и летом у нее должен родиться ребенок. Она вышла замуж за приятного молодого человека, и ее выбор я одобрил. Девушка спросила меня: «Должна ли я пригласить на свадьбу мать?» Она боялась, что мать устроит на свадьбе истерическую сцену с рыданиями. Она может начать поносить жениха и родителей жениха, а также собственного мужа. Но она считала, что должна пригласить мать. Я ответил: «Выложите матери все, как есть. Скажите ей, чтобы она села, заткнула рот и слушала вас: Затем с абсолютной решимостью вы объясните ей, что вы приглашаете ее на свадьбу, но там она должна показать себя хорошей матерью, но хорошей согласно вашему определению, уравновешенной, прилично себя ведущей, вежливой». Девушка действительно выложила матери все как есть и та пришла в ужас. На свадьбе мать вела себя превосходно.

Совершенно ясно, что подход Эриксона в данном случае состоит в том, чтобы провести семью через эту фазу развития.

Вместо того, чтобы сосредоточиться исключительно на девушке, и заставить тем самым родителей прервать лечение, когда ей станет лучше, он сосредоточивается также и на ситуации родителей. Вместе с тем, он работает над недостатками девушки, устанавливает длительные отношения с матерью и отцом, поддерживая их таким образом, и реорганизует супружеские отношения, заставляя отца выехать из дома, а затем появляться в доме тогда, когда ему захочется. Вместо того, чтобы позволить родителям спонтанно разъехаться, когда девушка выздоровеет, что происходит во многих случаях, Эриксон заранее устраивает разъезд, изымает девушку из семьи и устраивает ее брак, а затем снова соединяет родителей уже на новых основаниях.

Эриксон не собирает всю семью на регулярные встречи, как это делают многие другие психотерапевты. Иногда он собирает всю семью вместе, иногда нет. У истоков семейной психотерапии и они не достигнут взаимопонимания. Когда этот подход оказался несостоятельным, многие семейные психотерапевты рекомендовали изымать ребенка из семьи, помещая его в нормальные условия жизни, например в отдельную квартиру или пансион (но не в психиатрическую больницу) пока продолжался курс семейной терапии. Оказалось, что кризис, вызванный необходимостью отрыва юноши или девушки от семьи, невозможно разрешить простыми совместными беседами, если ребенок при этом остается жить дома. Эриксон учил в этих ситуациях выбирать подход, при котором сплоченность семьи не становилась главной целью в данной ситуации. В 1968 году Эриксон опровергнул идею о том, что во время семейной психотерапии ребенку следует жить в семье, «чтобы он мог научиться иначе взаимодействовать со своими родителями». Он тогда сказал: «Может молодой человек или молодая девушка оставаться жить в такой семье и при этом действительно научиться взаимодействовать со своими родителями по-другому? В течение всей своей жизни он учился тому, как не взаимодействовать с ними продуктивно и успешно. Ведь он приобрел столько тонких навыков и овладел таким огромным количеством способов непродуктивного взаимодействия с ними. Обычно я организую ситуацию так, что молодой человек покидает семью в то время, как я продолжаю иметь дело с родителями».

Иногда Эриксон встречается со всей семьей для того, чтобы изменить способ взаимодействия ребенка и родителей, хотя чаще всего он встречается с ними отдельно и очень редко — вместе. Из примера, в котором Эриксон работал сразу с несколькими членами семьи, решая при этом относительно легкую проблему, видно, как быстро он заставил родителей и молодую девушку взаимодействовать более зрелым образом, уважая при этом друг друга.

Ко мне пришли отец, мать и дочь и я пригласил их всех вместе зайти в кабинет. Остальные дети в этой семье выросли и жили отдельно. Это была самая младшая дочь и она обладала самым бурным темпераментом, какой только можно представить. Родители тоже выражали свои эмоции самым бурным способом и все трое были совершенно не способны слушать друг друга.

Когда я увидел все это, я попросил их сесть и говорить по одному. Я добавил, что когда говорит один человек, у остальных двух должны быть закрыты рты. Я попросил дать полный отчет по ситуации, сначала отца, затем мать и дочь. Сейчас я не помню в точности порядок, в котором я захотел их выслушать — иногда я варьирую этот порядок. Но в данном случае мне было нужно, чтобы дочь высказалась последней.

Итак, каждый из них выразил свои чувства, а остальные двое слушали. Затем я сказал: «Хорошо, дайте мне подумать». Через пару минут я повернулся к дочери и сказал: «А сейчас я даю тебе пять или десять минут, ты можешь понаблюдать за минутной стрелкой на часах. Продумай все, что ты хочешь сказать своим родителям, приятное, неприятное, нейтральное и продумай также, в каком порядке ты будешь все это говорить. Выскажись откровенно, прямо и честно. Я тоже буду наблюдать за часами. Это займет у тебя около десяти минут. Я считаю, что для размышления тебе будет достаточно этого времени. Тогда ты будешь знать, как ты используешь последующие десять минут».

Предполагалось, что я заставил ее подумать, что она хочет сказать, но в действительности я менял ситуацию. Фактически я сказал: «Когда истекут десять минут, ты будешь знать, что ты, будешь делать в последующие десять минут». И девушка изменилась именно таким образом.

По истечении десяти минут она сказала: «Я уже сказала все, что хотела им сказать, а они даже не слушали меня. Но они знают, что я это сказала, и я тоже знаю об этом. Нет смысла все это повторять». Я сказал девушке: «Не возражаете ли вы против того, чтобы выйти и подождать в другой комнате?» Она вышла, а я обратился к родителям:

«Совпадает ли с вашим мнением то, что сказала ваша дочь? Она сказала, что уже высказала все, что имела сказать, вы ее не слушали и потому нет смысла это повторять». Затем я добавил: «А сейчас оставайтесь спокойными и продумайте это. Когда истекут пять минут, вы будете знать как вести себя в течение последующих пяти минут». Девушке я дал десять минут, а родителям только пять, как бы соглашаясь с ними, что они уже взрослые.

После того, как пять минут истекли, они в сущности сказала: «Если только как следует подумать, каких мы тут глупостей наговорили и каких эмоций навыражали, то станет ясно, что ни один из нас не уважает остальных. Никто из нас в этом кабинете не проявил никакого уважения друг к другу. Вы оказались единственным человеком, проявившим уважение».

Я ответил: «Должны ли мы сообщать ваше мнение дочери?» Они сказали, что она это знает так же, как это знают они.

Я позвал дочь и сказал: «Твои родители считают, что сейчас вам всем стоит пойти домой. Они сказали, что знают теперь, что им следует делать, а ты знаешь, что следует делать тебе. Они считают тебя такой же умной, как и они сами».

Я встречался с этой семьей единственный раз. Но из других. источников я знал, что с тех пор у девушки было все в. порядке.

Преувеличенная забота и сверхпротективность родителей обычно мешают ребенку достичь независимости и начать взаимодействовать с ними, как с равными. Наиболее деструктивными родителями являются не те, кто плохо относятся к ребенку, а те, кто относятся к нему слишком снисходительно и протективно, в таких условиях ребенку очень трудно стать независимым. Чем более благожелательны родители и чем больше они помогают ребенку на этой стадии жизненного цикла семьи, тем более трудной становится психотерапевтическая задача отучения детей и родителей друг от друга. Следующий неудачный случай вмешательства иллюстрирует типичную проблему.

Мне позвонил один врач и попросил, чтобы я посмотрел его сына, который учился в старших классах и с которым родители перестали справляться. Они купили ему машину, стереоустановку, цветной телевизор, давали ему большие суммы денег на карманные расходы, но мальчик становился все более требовательным, эгоистичным и деструктивным по отношению ко всей семье.

Я пообещал встретиться с мальчиком хотя бы раз в присутствии родителей. Они привели его ко мне. Я попросил его сесть, закрыть рот и услышать от родителей все самое худшее, что они могли о нем сказать. Они неохотно рассказали мне о его плохом поведении. Пока они говорили, лицо мальчика выражало полнейшее удовлетворение. Я спросил его:

«Были ли они честны и точны, рассказывая все это?»

Мальчик ответил: «Да нет, черт побери, они пропустили массу вещей, потому что им было стыдно об этом рассказывать. Я разорвал панталоны матери, выкрикивал все непечатные слова, которые только могли прийти мне в голову, и я пописал в кастрюлю с ужином. И знаете, что в ответ на это делает мой старик? Он дает мне пять или десять долларов, а мать плачет».

Я ответил: «Видишь ли, твои родители хотят, чтобы я взял тебя на лечение. Я не твой отец и не твоя мать. И я не могу справиться с тобой в физическом отношении. Но ты сможешь обнаружить, что мой мозг работает гораздо лучше и быстрее, чем твой. А сейчас, если ты хочешь быть моим пациентом, ты должен будешь принять некоторые условия. Я совершенно не собираюсь относиться к тебе по-доброму, как это делают твои отец и мать. Они хотят уехать в отпуск. Они уедут на две недели, а ты останешься и будешь моим пациентом. Ты будешь жить в хорошем отеле, недалеко отсюда. Ты будешь платить за жилье 145 долларов в месяц и заказывать там любую еду, которую ты захочешь. Ты сможешь жить, Райли. Но каждый день ты будешь приходить ко мне на час, на два. И посмотрим, сможешь ли ты вынести некоторые вещи, которые я тебе скажу спокойно и объективно. Я не считаю, что тебе что-либо из этих вещей понравится. А сейчас я хочу знать, сможешь ли ты вытерпеть со мной две недели, пока твои родители будут в отпуске?»

Он ответил: «Я могу попытаться. С жильем и с едой понятно, а как быть с остальными деньгами?»

Я ответил: «По этому вопросу мы примем разумное решение. Я скажу тебе, сколько денег ты сможешь тратить и ты эти деньги получишь. Отцу это не понравится, возможно, и тебе это не понравится. Но ты будешь получать 25 долларов в неделю, ни центом больше, и никаких кредитов, долгов при этом ты иметь не будешь».

На это он сказал: «Забавно посмотреть, что вы попытаетесь сделать».

Обратившись к родителям, я сказал: «Он согласен. А сейчас уезжайте в отпуск, а когда приедете, заходите, чтобы посмотреть, как у него идут дела». И они уехали.

В первые дни мальчик много читал и читал хорошие книги. Мы беседовали об этих книгах и о том, что вообще ему надо от жизни. Он, конечно, мог бы развлекаться, делая своих родителей несчастными, но в этом случае что бы он стал делать тогда когда они умрут? К чему стоило бы ему приготовиться? Сколько денег оставит ему отец, если вообще оставит?

Через несколько дней он сказал: «Знаете, платить за одну комнату с одной кроватью столько денег довольно бессмысленно. Я хочу поискать квартиру, да и работу». Он нашел квартиру и снял ее вместе с двумя молодыми парнями. Обоим было около двадцати лет и они работали очень много, зарабатывая деньги для того, чтобы поступить в колледж. Они не употребляли алкоголя, наркотиков. Он стал жить вместе с ними, стал искать работу и нашел ее. За три дня до возвращения родителей он сказал мне: «Черт бы побрал все это. После того вреда, который я причинил родителям, я еще должен кем-то становиться. Я не собираюсь больше с ними встречаться».

В течение двух последних дней мне не удавалось залучить мальчика к себе, но под принуждением он все-таки явился. Затем мне удалось сделать так, что он пришел ко мне через день после того, как его родители вернулись из отпуска. Родители вошли в кабинет и я сказал ему: «А сейчас поздоровайся как следует со своими родителями». Он произнес непечатное слово. Я ответил: «Сними свои ботинки и носки и пройди в соседнюю комнату, сядь на пол и продумай все это».

Затем я спокойно сказал родителям: «Вы воспитывали этого мальчика так, что такое его поведение возникло с необходимостью. Я рассказал обо всем, что мальчик делал все это время, назвал книги, которые он прочитал, рассказал, что он нашел работу и пока удерживается на ней. Затем он осознал, что родители скоро возвращаются, и он снова столкнется с этой старой глупейшей ситуацией. Он отреагировал протестом, и я должен был насильно тащить его к себе. И теперь я отказываюсь от него, как от пациента.

Родители пытались доказать мне, что в душе он очень хороший мальчик. Возможно, они были с ним слишком щедры и слишком много прощали ему. Я ответил: «Но я не могу сейчас с ним справиться. И я собираюсь дать вам понять, используя для этого самый наихудший способ, как глупо вы .вели себя с ним».

Затем я сказал мальчику, который сидел на полу без носок и ботинок: «Сейчас ты пойдешь домой вместе со своими родителями. А сейчас пойди сюда, возьми свои носки и ботинки, сядь на свой стул и обуйся». Мальчик сидел, слушая с вызывающим видом.

В комнате наступило абсолютное молчание. Я ждал и ждал, ждал и ждал. Наконец, отец встал, взял носки с ботинками и дал их мальчику. Жена воскликнула: «О, нет, не так!». Когда ее спросили, что она имела ввиду, она ответила: «Не важно, что, но ты всегда уступаешь, ты всегда сдаешься».

Я сказал мальчику: «Ну, и что ты хотел бы делать сейчас? Я не хочу отвечать за ловкого хулигана, который намеренно делает пакости. Если ты хочешь сотрудничать, я буду сотрудничать с тобой, или же ты можешь вернуться домой со своими родителями и подумать о той пустоте, которая ждет тебя в будущем. Я считаю, что тебя ждет колония для мальчиков, а затем тюрьма или психиатрическая больница, и все это не за горами».

Он ответил: «Я пойду домой вместе с родителями и стану более независимым. Я не буду трогать машину родителей, я буду ходить пешком. Я устроюсь на работу и продам некоторые из своих вещей, чтобы у меня были свои собственные деньги».

Я ответил: «Отлично, а теперь вернись в мотель и собери свои вещи. А я поговорю с твоими родителями». После того, как он ушел, я сказал: «Вы, конечно слышали, что пообещал ваш сын». Отец ответил: «Я считаю, что это прекрасно». Мать же спросила: «Вы уверены, что он говорил всерьез?» Я ответил им: «Он со всей серьезностью пообещал вам преподнести весь мир на тарелочке с голубой каемочкой и он будет повторять эти обещания еще много раз, используя для этого самые пылкие слова. Но ни одного своего обещания он не выполнит. Он дружит с наркоманами и ворами и скоро может оказаться среди них». Мать сказала: «Я не думаю, что все закончится так плохо. Он сдержит свое слово».

Мальчик не сдержал ни одного из своих обещаний. Он вел себя все хуже и хуже, в конце концов, родители были вынуждены поместить его в государственную психиатрическую больницу. Мальчик позвонил мне из больницы и спросил, не смогу ли я принять его на лечение. Я ответил, что я готов, но он должен для этого настроить себя так же серьезно, как настроен я. Он рассказал мне, что после того, как он провел несколько недель в этом паршивом месте с этими паршивыми людьми, питаясь этой паршивой едой, он действительно подготовился к психотерапии.

Его родители пришли ко мне, чтобы сказать, что они погубили своего сына. Я заметил, что у них есть еще двое детей и спросил, не собираются ли они относиться к ним так же снисходительно, как относились к старшему сыну. Они ответили, что не собираются.

Через некоторое время отец позвонил мне, чтобы поблагодарить за то, что я сделал для них и пытался сделать для их сына. Он сказал, что они собираются воспитывать оставшихся детей правильно. Отец посылал ко мне других пациентов.

Через несколько недель мне позвонил сам мальчик и сказал, что через несколько дней он выписывается из больницы, и спросил, не приму ли я его на лечение. Я ответил утвердительно и назначил встречу. Он удовлетворился уже тем, что дал мне надежду еще раз увидеть его, и я никогда более не встречался с ним.

С моей точки зрения, мальчик был безнадежен, но относительно родителей я сохранял надежду. Если они остались последовательными, принося в жертву старшего сына, то это вынудило бы их остальных своих детей воспитывать правильно. От людей, знающих эту семью, я узнал, что так оно и произошло.

В данном случае Эриксон сосредоточил почти все свое внимание на мальчике. И, соответственно, с родителями работал гораздо меньше, чем обычно. Он попытался прямо и непосредственно вовлечь мальчика в продуктивную жизнь, но это ему не удалось. Если в других случаях Эриксон мог воздействовать на мальчика посредством одного из родителей, в этом случае он этого не сделал. Какую бы функцию в семейных и супружеских отношениях ни выполняло поведение мальчика, она, эта функция, не была учтена, и Эриксон, таким образом, оказался в той ситуации, что Фрейд и Месмер, воспринимая семью скорее как помеху лечению, нежели как Проблему, которую следует разрешить.

Особенность этого случая заключалась еще и в запутанности отношений мальчика с отцом. Если в семье имеется ребенок с нарушенным поведением, то обычно оказывается, что один из родителей сверхвовлечен в проблемы ребенка и относится к нему сверхснисходительно. Другой родитель остается на периферии. В процессе лечения второй родитель меняет свою периферическую позицию на более центральную для того, чтобы ослабить интенсивность взаимодействия первого родителя и ребенка. В большинстве случаев сверхпротективной и сверхвовлеченной в проблемы ребенка является мать, а отец занимает периферическую позицию. В этом случае сверхвовлеченным оказался отец. Можно сказать, что сверхвовлеченность отца сопровождалась сверхпротективностью ребенка по отношению к отцу, что выразилось в отказе мальчика покинуть отца. Однако Эриксон не поставил проблему таким образом.

Эриксон часто работал непосредственно с ребенком, успешно извлекая его из семьи. Иногда он при этом заставлял молодого человека посмотреть на своих родителей критически, и самостоятельно подумать над тем, какое направление в жизни ему хотелось бы избрать. При этом родители отнюдь не должны были интегрироваться, но рассматривались как нечто периферическое по отношению к интересам молодого человека. Этот подход иллюстрирует следующий пример:

Молодую девушку из семьи, живущей в Новой Англии, привезли ко мне в Финикс на консультацию. Девушка попала в автомобильную катастрофу. Вместе с ней был ее друг. Ей были нанесены минимальные повреждения, но после этого случая четыре семьи, в том числе семья девушки, начали преследовать друг друга в судебном порядке. Девушка также перенесла две хирургические операции, в которых я не видел необходимости, о чем ей и сказал. Кроме того, в течение нескольких месяцев она беседовала с психиатром о своем детстве, в чем тоже, по моему мнению, не было никакой необходимости. Этот психиатр и направил ее ко мне, поскольку не считал, что лечение идет успешно, а также потому, что она страдала от болей, не имеющих органических причин. Эту боль он не сумел устранить даже посредством гипноза.

Она зашла в мой кабинет удрученная и угнетенная, с левой рукой на перевязи, и было очевидно, что рука эта искалечена на всю жизнь. Она вела образ жизни инвалида, к не может покинуть своих родителей, однако при всем этом она была совершенно психически нормальной.

Я проводил с ней психотерапию в форме светских бесед. Мне удалось заставить ее критически проанализировать поведение своих родителей, младшей сестры, знания, полученные в дорогой частной школе, которую она посещала перед тем, как поступить в колледж. До этого момента она никогда не думала о своей жизни критически. Не думала она также и о том, что бы она хотела сделать со своей жизнью. Я заметил, что автокатастрофа принесла ей несколько ушибов и пару ненужных операций, но в самом деле, чего ей действительно бы хотелось? Помнить прошлое или подумать о предстоящих пятидесяти годах и о том, что она хотела бы сделать с ними. Я сказал ей, что будущее должно обеспечить ей многие вещи, отсутствие ссор с родителями и судебных дел. Ей следовало бы подумать о том, чем бы в жизни она могла наслаждаться. Она начала говорить о браке и отметила, что ее сестра вышла замуж за молодого человека без согласия ее родителей, а сейчас она ждет ребенка. Она отметила затем, что родители ее на это согласны. Тогда я спросил ее, почему мать и отец должны соглашаться с тем, что их дочь растет, выходит замуж и рожает детей.

В конце одной из наших бесед, а это было на Пасху, я спросил у нее, не слышала ли она когда-нибудь о том, что уроженцы Новой Англии обожают плавать зимой. Я порекомендовал ей, чтобы она пошла в бассейн поплавать, как только вернется в мотель.

На следующий день ко мне пришла мать девушки и сказала:

«Не знаю, что вы сделали с моей дочерью. Она плавает, ныряет и очень довольна собой. Эта не та девушка, которую я воспитывала». В этом я согласен с матерью.

После девятнадцати часов лечения, причем некоторые встречи были двухчасовыми, мать вместе с девушкой вернулась домой. Перед отъездом я сказал матери, чтобы она сказала своему мужу прекратить всю эту чепуху о судебном преследовании по поводу автокатастрофы. Судебное дело должно быть отозвано или прекращено.

Девушка вернулась в колледж, она написала мне письмо, где просила принять на лечение остальных членов семьи. Я ответил, что если они обладают такой же широтой ума, как и их дочь, то мне будет очень приятно.

Впоследствии я шесть раз встречался с матерью по поводу второй дочери, на чей брак она только что согласилась. Я спросил ее, достаточно ли плохо она себя вела в этой ситуации, чтобы возвратить себе все, что она потеряла. И она согласилась, что вполне достаточно. Затем я попросил ее написать список всех глупых поступков, которые она совершала в своей жизни. Она сделал это, и мы посмеялись над этими поступками, в особенности над теми случаями, когда она должна была наслаждаться собой, но не делала этого. Затем она поехала навестить свою замужнюю дочь, и, визит прошел прекрасно.

Этот случай иллюстрирует взгляд Эриксона на то, каким образом родители должны позволять своим детям самим управлять своей собственной жизнью, а также его подход к проблеме в том случае, когда социальная ситуация делает наличие проблемы необходимым. Девушка позволила, чтобы родители использовали ее как средство борьбы между собой и с другими родителями, вплоть до присвоения себе образа жизни инвалида, вместо того, чтобы критически посмотреть на ситуацию и начать самостоятельную жизнь. Психотерапия была направлена на поощрение желания девушки жить так, как ей захочется, а также на ослабление вовлеченности родителей в ее проблемы.

В других случаях Эриксон мог взаимодействовать исключительно с родителями. Вот пример ситуации, где родители опять были сверхпротективными и сверхснисходительньми, но действия Эриксона были совершенно другими. Он рассказывает:

Ко мне пришла очень встревоженная молодая девушка. Она была обеспокоена поведением своих собственнически настроенных, сверхзаботливых родителей. Когда девушка училась в колледже, мать стирала и шила за нее, а также следила за тем, как она вела себя во время уик-эндов. Но более всего девушку расстраивал тот факт, что в качестве подарка дочери к окончанию средней школы они сделали пристройку к дому, предполагая, что выйдя замуж, она будет там жить. Девушка сказала, что она знает, что надо делать, поскольку, выйдя замуж, она совершенно не хотела жить с родителями. Ведь они были так добры к ней и истратили на эту пристройку так много денег. Девушка чувствовала, что попала в ловушку и считала, что не сможет никогда достичь независимости от родителей, даже если выйдет замуж.

Эту проблему можно рассмотреть с разных точек зрения и в соответствии с ними выбрать различные способы вмешательства. Психотерапевт мог бы помочь девушке взбунтоваться против родителей, следствием чего мог бы быть раскол семьи. Пристройка к дому тогда символизировала бы вражду между родителями и ребенком. Или же можно было посоветовать родителям, чтобы они не относились к дочери как к беспомощному придатку без всяких прав и привилегий и не определяли всецело ее будущую жизнь. Вследствие этих советов они могли освободить или не освободить девушку, но пристройка осталась бы тогда символом того, что они плохие родители. Эриксон вмешался в ситуацию через родителей, но особенным образом. Прежде всего он посоветовал девушке соглашаться со всем происходящим и предоставить родителей девушки ему, и это типично для него — принимать на себя ответственность за решение проблемы.

Я встретился с родителями и мы весьма приятно побеседовали. Я поздравил их с тем, что они так тщательно заботятся о благополучии дочери. Они заботятся о будущем, о том, как она влюбится, обручится, выйдет замуж, забеременеет, родит ребенка. При этом я подчеркивал, с какой готовностью они принимают на себя все последствия этих событий, что в среднем совершенно не характерно для родителей взрослых детей. Большинство родителей, когда их дочь повзрослеет, чувствуют, что дело сделано, но они с нетерпением ждут, когда можно будет продолжить свои труды. Если дочь будет жить тут же рядом с ними в пристройке, они сейчас могут ждать с нетерпением того момента, когда можно будет помогать ей заботиться о ребенке. В любое время они могут оставаться с ребенком, в то время как другие родители взрослых детей не очень-то любят это делать. Ребенок будет плакать по ночам, но, конечно же, они предусмотрели звукоизоляцию в стенах? Оказалось, что нет, не предусмотрели. И я смог поздравить их с тем, что они готовы еще раз пережить все те ситуации, которые связаны с присутствием в доме малыша. Они пережили это, когда их дочь была еще маленькой, а теперь готовы пережить еще раз. Затем мы начали беседовать о том, как их будущий внук будет учиться ходить, и конечно, если он будет жить здесь, в пристройке, он будет все время бродить по всему дому. Мы вспомнили, что это значит, иметь в доме ребенка, начинающего ходить. Его можно неожиданно обнаружить повсюду и все бьющиеся вещи надо поднимать куда-то наверх, и вообще все в доме надо переустраивать. Другие бабушки и дедушки обычно не хотят жертвовать в такой мере своим образом жизни. Если это сделано адекватно, то они должны будут в соответствии с собственной перспективой превращения в бабушек и дедушек, разрешить проблемы внука.

Если вам удастся заставить их подумать о том, что они станут бабушками и дедушками, муж может задать себе вопрос: «Что за бабушка выйдет из нее?» Жена начинает задавать себе тот же самый вопрос относительно мужа. Прибавление семейства у них еще впереди, и вы можете заставить их принять идею о том, что они должны измениться и посмотреть друг на друга критически. Чтобы начать соперничать и конфликтовать на уровне бабушки и дедушки, они должны заставить сыночка жениться и завести ребенка. Тогда мать может заставить своего мужа увидеть свои недостатки как дедушки, в то время, как он получит возможность упрекать ее в том, что она недостаточно хорошая бабушка. В предвкушении этой борьбы они могут провести несколько лет, в то время как их дети оторвутся от семьи и начнут самостоятельную жизнь.

Поскольку Эриксон не считал, что люди могут изменить свое поведение, если сказать им, что они ведут себя не должным образом, он обычно не давал родителям советов, указывая, как им следует себя вести, а организовывал ситуации так, что они начинали вести себя по-другому. Иногда он добивался этого, подменяя предмет спора. Гипнотизируя клиента, он говорил: «Вы хотите войти в транс сейчас или позже?», представляя таким образом в качестве предмета спора момент вхождения клиента в транс, а не сам факт его вхождения. То же самое происходит и с родителями. Раньше они спорили о том, хорошие ли они родители, а теперь они будут спорить о том, хорошие ли они бабушка и дедушка. В следующем примере Эриксон работал с матерью, решая с ней проблему, как стать хорошей бабушкой.

В этой семье было трое сыновей в возрасте 24, 19 и 17 лет. Нужно было решить проблему отъезда из дома старшего и среднего сыновей, а также и младшего сына, который, продолжая ходить в школу, должен был жить со страшим братом. Муж и жена в этой семье соперничали между собой очень деструктивно. Всю ситуацию определяла жена. Ее муж был художником, который считал, что за него все решает жена вплоть до вопроса о том, в какой области искусства ему работать.

Когда мне удалось организовать отъезд сыновей из дома, отец начал беспокоиться о жене. Я сосредоточил свое внимание на ней, отметив, что сейчас она переживает один из наиболее важных периодов своей жизни: она превращается из хорошей жены и матери, какой она была в прошлом, в хорошую бабушку, каковой она станет в будущем. Я подчеркнул, что сейчас она занимает позицию ожидания момента, когда она станет бабушкой. Что сейчас она не жена или мать, а человек, готовящий себя к тому дню, когда ее сыновья женятся и заведут детей. И она начала вырабатывать в себе эту выжидающую позицию: пытаясь сделать это как можно лучше, поскольку она была женщиной, любящей делать все только хорошо. Несмотря на туманное определение, эта позиция была весьма реальной. Она стала гораздо меньше опекать своих сыновей, поскольку позиция матери осталась у нее в прошлом, и меньше соперничать с мужем, поскольку ей надо было сохранять себя для выполнения в будущем роли бабушки.

Если связь матери с ребенком слишком тесна и интенсивна, и поэтому мать не может его освободить, Эриксон отнюдь не считает, что ситуацию можно изменить с помощью рационального объяснения. Разрешая эту проблему, Эриксон пользуется различными способами, но если он взаимодействует непосредственно с матерью, а не со всей семьей, то стиль его вмешательства при этом весьма характерен. Однажды он работал с матерью, которая не хотела отпускать от себя дочь, но не осознавала этого. Мать считала дочь обременительным грузом, но вместе с тем постоянно привязывала ее к себе. Когда девушка сделала реальный шаг к независимости, поступив в колледж в возрасте восемнадцати лет, мать тоже решила поступить в колледж, чтобы учиться вместе с ней, и дочь приветствовала это. Затем у дочери случился шизофренический эпизод и ее положили в больницу. По истечении многих лет, в течение которых девушка находилась то дома, то в больнице, мать обнаружила, что не может жить не с дочерью, ни без нее, но не осознавала себя неспособной отделить себя от дочери, несмотря на то, что множество психиатров говорили ей об этом. Комментируя этот вопрос, Эриксон сказал, что он никогда бы не стал заставлять мать осознать, что ей трудно отпустить от себя дочь. Он предлагал другие варианты.

Одна из процедур, которые я использую для того, чтобы расшатать установки собственнически настроенной матери, заключается в сосредоточении внимания матери на процессе роста и развития дочери. Я говорю матери: «Вы хотите, чтобы ваша дочь выросла зрелым и независимым существом. Вы совершенно правы в том, что этого хотите. Но сейчас вы мне должны помочь понять, где и как нарушилось развитие дочери, а в результате чего она сейчас не хочет покинуть вас и стать самостоятельной. Скажите, пожалуйста, когда ваша дочь начала превращаться из маленькой девочки в подростка, на какой признак своего физического развития она прежде всего обратила ваше внимание? Изменилась ли ее осанка с развитием грудей? Обратила ли она ваше внимание на свой таз? Могла ли она, принимая ванну, попросить вас принести полотенце, чтобы вы могли увидеть, что у нее начали расти волосы на лобке? Как она относилась к губной помаде? Хотела ли она узнать у вас, как лучше подчеркнуть контур своих губ?

Таким образом я поочередно концентрирую внимание матери на всех признаках пубертатного развития дочери, все время подчеркивая, что дочь отличается от. нее. Таким образом у матери появляется ощущение, что она не принадлежит к поколению дочери и не является ее соученицей. Сосредоточиваясь на развитии дочери, мать начинает осознавать себя как взрослую, зрелую женщину. И у нее появляется мысль о том, что растущие у ее дочери груди и волосы на лобке могут иметь значение для другого мужчины, а отнюдь не для ее отца.

Когда дочь становится подростком, собственнически настроенная мать испытывает переживание. Я не стал бы помогать матери осознать, что ей трудно отпустить от себя дочь, когда она становится старше. Я зафиксировал бы внимание матери на том, что сначала дочь становится привлекательной для пятнадцатилетнего мальчика, затем для шестнадцатилетнего и т. д. и наконец для восемнадцатилетнего парня. Таким образом дочь определяется как существо, в сущности не привлекательное для зрелых мужчин, которых привлекает как раз мать. Дочь привлекательная для молодых мальчиков. Таким образом подчеркивается превосходство матери в зрелости, и таким образом мать начинает дифференцировать себя от дочери. Ей приходится признать, что если дочь, вполне возможно, является рыбой, то она сама является птицей. А если ты птица, то зачем тебе нужна рыба?

Если я имею дело с настроенной собственнически матерью, имеющей сына, то иногда я помогаю сыну покинуть семью. Когда мать обнаруживает, что это произошло, то я мешаю предпринять ей что-либо по этому поводу. Она действительно хочет вернуть своего сына обратно. Я фрустрирую ее, продолжая встречаться с ней, но прямо и абсолютно отказываясь обсуждать жизненную ситуацию сына. И она никак не может вернуть сыночка домой, пока сначала не обсудит это со мной и не заставит меня признать мою ошибку.

В действительности сын начинает отделяться от матери где-то в тринадцать четырнадцать лет. До того момента он был деточкой, недифференцированным человеческим существом, но становясь подростком, он становился мужчиной, предназначенным для какой-либо другой женщины.

Следующий пример иллюстрирует еще один способ, с помощью которого Эриксон способствовал тому, чтобы мать освободила своего ребенка.

Иногда можно обнаружить, что ребенок достиг возраста, в котором он мог бы покинуть дом, но он не может этого сделать. Он не может покинуть своих родителей, но не может также оставаться вместе с ними. Когда он делает движение по отношению к ним, они отталкивают его, а когда он делает движение, чтобы уйти, они притягивают его к себе. В таких случаях я дезориентирую родителей таким образом, что когда он пытается уйти, они подталкивают его.

Работая с одной семьей, я пытался сделать так, чтобы сын покинул родительский дом и жил со своим старшим братом. С настроенной собственнически матерью я говорил особым образом. Когда она говорила: «Но вы не понимаете», я тут же замечал, что пока ее сын живет с ней, у нее будет возможность понимать его. Я проделывал это снова и снова: когда она говорила, что я ее не понимаю, я каким-либо образом упоминал ее сына, живущего вместе с ней. Когда же она утверждала, что я понимаю ее в каком-либо отношении, я говорил: «Это мысль — чтобы ваш сын жил со своим старшим братом. Мне это никогда не приходило в голову». Таким образом, когда я понимал ее, то тут же упоминал сына, покидающего дом. В конце концов мать сама стала настаивать на том, чтобы сын переехал жить к своему старшему брату. Она была очень рада, что додумалась до всего этого.

Взрослого ребенка удерживает в семье не только привязанность матери и отца, но и функция, которую он выполняет в их супружеских отношениях. Поэтому когда ребенок начинает самостоятельную жизнь, отношения родителей должны измениться. Родители обычно считают, что проблема ребенка не имеет никакого отношения ни к ним, ни к их отношениям. «Мы были бы так счастливы, если бы Сэм не болел». Часто встречается и случай, когда ребенок предстает единственным яблоком раздора в семье, так же, как и единственным источником их фрустрации. Выступая в этом плане единым фронтом, родители оправдывают болезнью ребенка все свои трудности и неудачи. Эриксон часто перемещал предмет спора в область супружеских отношений. При этом он мог разрушать псевдосплоченность родителей.

Когда к вам приходит супружеская пара с очевидно проблемными отношениями между собой, но предъявляют они исключительно проблему ребенка, вам приходится иметь дело с объединенными против вас силами мужа и жены. Вам следует разъединить их и сделать так, чтобы они этого не заметили. Я, например, говорю жене, в то время как муж самодовольно улыбается: «Знаете, когда вы мне все это объясняете, упрощайте, пожалуйста, все до предела. Ведь будучи мужчиной, я не могу до конца понять все нюансы, о которых вы тут говорите». Как реагирует на это женщина? Она сражу же оказывается по другую сторону баррикады. Она отделила себя от мужа и от меня. Ощущая себя женщиной и противопоставив себя нам, бедным, несчастным мужчинам. Мужу приходится признать, что я умный мужчина, и при этом понимаю мужчин и нахожусь на их стороне. Он тоже делает шаг в сторону от жены и присоединяется ко мне. Таким образом мне удалось расколоть этот единый фронт.

Завоевав признание жены, я в определенный момент переопределяю себя и теперь я больше не являюсь бедным глупым мужчиной. Я превращаюсь в заинтересованное третье лицо, не вовлеченное в их борьбу. Таким образом, оказывается, что я нахожусь по обе стороны баррикады. Я на его стороне, но также и на ее стороне. Будучи объективным, но заинтересованным третьим лицом, я действительно способен понять позицию женщины. Это дает возможность женщине понимать меня и так и этак. Если она захочет воспринять меня, как глупого мужчину, она должна будет компенсировать это, наделяя меня интеллектом. Ведь она не собирается тратить свое время на общение с совершенно глупым мужчиной. Она пришла ко мне, потому что я умный и объективный человек. Моя глупость дает ей возможность отвергнуть то, что я ей говорю, но в результате она оказывается обязанной принять это.

Когда ситуация в семье ухудшается до предела, один из членов семьи часто оказывается в психиатрической больнице. Иногда это является временной мерой. Но часто краткая госпитализация сменяется более длинной, госпитализации повторяются, пока человек не становится постоянным обитателем психиатрической больницы, сделав карьеру хронически психически больного. Подобно большинству психиатров, Эриксон получал свою профессиональную подготовку в психиатрической клинике. Но, в отличие от большинства психиатров, он изобрел эффективные способы лечения хронически больных. Работая в государственной больнице, а также будучи заведующим лабораторией психиатрических исследований и подготовки персонала в больнице штата Уэйн, Эриксон ввел в практику множество способов лечения «психически больных». Иногда он ставил цель повысить продуктивность пациента внутри больницы, в других же случаях он старался вернуть пациента в жизнь.

Очень часто в психиатрических больницах между персоналом и пациентами идет борьба за власть, которая может закончиться либо унижением пациента, либо его саморазрушением как личности. Эриксон обычно вовлекался в эту борьбу, но использовал ее таким образом, что пациент был вынужден становиться более продуктивным. Сам Эриксон говорил об этом так: «Вы всегда берете на себя ответственность за некоторое совместное предприятие, соглашаясь с тем, чего хочет ваш партнер». Прежде чем изложить следующий случай, где Эриксон боролся за жизнь пациента и выиграл эту борьбу, целесообразно будет привести одно из его замечаний о вредном последствии благотворительности. Однажды Эриксон сказал:

Психиатры и вообще врачи часто считают себя вполне компетентными, решая вопрос о том, что лучше, для пациента. Я вспоминаю одного миллионера из Лос-Анджелеса, который как-то сказал мне: «Я долго ждал встречи с вами, чтобы пригласить вас на ужин. Вы сможете выбрать любую еду, какую только пожелаете. В вашем распоряжении будет все, что только доступно в этом поднебесном мире». Когда мы пришли в ресторан и нам подали меню, я увидел, что у них в том числе в меню значилась солонина с капустой. Это блюдо стоило мне всего один доллар шестьдесят пять центов, и я заказал его. Миллионер был шокирован и сказал:

«Вы не хотите этого». Он сказал официанту, чтобы тот аннулировал заказ и принес два двенадцатидолларовых бифштекса. Когда он принес их, я сказал: «Это для джентльмена, он заказал эти бифштексы. А сейчас принесите мне, пожалуйста, мою солонину и капусту». Этот парень откинулся в кресле и сказал: «Еще никто в жизни не ставил меня на место таким образом». Я ответил: «Но вы ведь сказали мне, что я могу заказать то, что я действительно люблю, а я люблю солонину с капустой. Я предполагаю, что я буду есть ее с большим удовольствием, чем вы свои два бифштекса».

Таким образом Эриксон всегда заботился о том, чтобы человек выбирал в своей жизни собственный путь и свою любимую еду. Это может быть продемонстрировано на следующем примере, в котором описаны также возможные способы взаимодействия с человеком, который решил разрушить себя с помощью отказа от еды.

Молодой человек, назовем его Герберт, находился в остром депрессивном состоянии, по поводу чего и был госпитализирован. Когда он был здоровым он весил примерно 90 кг, но отказавшись есть он похудел и весил теперь всего лишь 35 кг. В больнице он находился уже шесть месяцев. Он проводил все свое время молча, стоя в углу комнаты. Но говорить он мог и иногда высказывался в негативистическом, сардоническом духе, о чем бы ни шла речь.

Поскольку он отказался от еды, его кормили через трубочку. Его отношение к этому кормлению было сардоническим. Он настаивал на том, что у него нет внутренностей, нет желудка, и поэтому, когда его кормили через трубочку, непонятно было, куда попадает пища, поскольку внутренностей у него не было. Он видел в этом какой-то фокус, считая, что исчезновение еды — дело «ловкости рук». После кормления еды не обнаруживалось в комнате, но ее не было и внутри него, так как у него не было желудка.

В течение недели я каждый день кормил Герберта через трубочку, говоря каждый раз, что я собираюсь позволить ему доказать мне, что у него есть желудок. Кроме того, он докажет самому себе, что пища попадает внутрь, и доказательство придет изнутри. Каждый раз при кормлении я повторял ему это. Я говорил, что он докажет себе, что у него есть желудок, а затем представит это доказательство мне. Это доказательство будет всецело исходить от него. Герберт отвечал мне саркастическими замечаниями. Должно быть, со мной было не все в порядке, раз я говорил такие вещи.

В конце недели я приготовил специальную смесь и поместил ее в устройство для кормления пациента через трубочку. Эта смесь состояла из взбитого с молоком и сахаром желтка с горячим вином, рыбьего жира, питьевой соды и уксуса. Обычно при кормлении через трубочку стараются, чтобы в желудок не попадал воздух. Но я поступил наоборот, накачивая ему в желудок все больше и больше воздуха.

Я вытащил трубочку и раздался звук «Бульк!» И можно было ощутить запах. Его ощущал я и санитар, находившийся в комнате. Таким образом Герберт доказал, что пища находится у него в желудке и доказал это в первую очередь себе. После этого он никогда больше не поднимал вопрос о том, есть ли у него желудок. Тем не менее, есть самостоятельно он все еще отказывался, так как считал, что ему нечем глотать.

Он начал набирать вес и сосредоточил свои усилия на глотании. В течение недели в процессе кормления через трубочку я говорил ему, что в следующий понедельник он Проглотит некоторое количество жидкости. В понедельник в столовой он сможет найти на столе стакан воды и стакан молока. Пациенты встанут в очередь за питьем, и он будет первым в этой очереди. И как только дверь в столовую откроется, он сможет выпить один или оба стакана жидкости. Он ответил на это, что со здравым рассудком у меня не все в порядке. Однако я уже один раз обеспечил ему доказательство изнутри и обещал сделать это еще раз.

В воскресенье вечером я накормил его тяжелой и жирной пищей, в которую положил огромное количество поваренной соли. На ночь я запер его в комнате. В пять часов утра, промучившись от жажды всю ночь, он пытался прорваться л умывальник, чтобы попить воды, но я проследил за тем, чтобы все помещения, где можно достать воду, были заперты. Тогда он вспомнил о двух стаканах жидкости в столовой и оказался первым в очереди в столовую. Он первым из всех ^пациентов вошел в столовую и выпил стакан воды. Затем он сказал мне: «Вы ведь считаете себя очень умным, не так ли?»

Я ответил ему: «У вас есть желудок, вы можете глотать, и поэтому я думаю, что вы сможете есть за столом». Он запротестовал: «Но я не могу есть твердую пищу». Я отцветил: «Но суп-то вы можете есть. Все твердые частицы, которые есть в супе, пройдут внутрь вместе с бульоном».

Я посадил Герберта за стол и не позволял ему встать до тех пор, пока он не съел весь суп. Ему не нравилось сидеть за столом, и поэтому он должен был есть. Чтобы побудить его есть быстрее, я придумал кое-что еще. Рядом с ним я посадил пациента, который обычно не ел из своей тарелки, но предпочитал есть руками из тарелки соседей справа и слева от себя. Он залезал в тарелку Герберта своими грязными пальцами, вытаскивая оттуда что-нибудь, и съедал это. Чтобы избежать этого, Герберт должен был есть быстрее. Чем быстрее он глотал, тем менее грязным был суп, а я просто следил за тем, чтобы с каждым днем количество твердых кусочков в супе увеличивалось.

Затем я послал Герберта работать на ферму, прикрепленную к больнице. Он должен был пилить толстые бревна. Дерево было очень твердым. Я посочувствовал ему в связи с тем, что пила была чертовски тупая. Ему в партнеры дали больного, который просто ездил на пиле, и Герберт, таким образом, фактически в одиночку сделал всю работу. Погода была холодная. Если вы попробуете в холодную погоду попилить толстые бревна тупой пилой, с ленивым партнером, то в конце концов ужасно проголодаетесь. Я предупредил Герберта, что его ждет специальное угощение. Он спросил, что за дьявольские муки вы приготовили мне на этот раз? Я ответил ему, что на этот раз его не ждут муки, просто повариха празднует свой день рождения, а он сможет посидеть с ней.

Я заставил повариху приготовить все ее любимые блюда в больших количествах. Эта повариха весила около 120 килограммов и обожала поесть. Я попросил ее накрыть маленький столик на двоих и заставил Герберта сесть и наблюдать, как она ест. Проголодавшийся после работы на свежем воздухе, он посмотрел на всю эту твердую еду и сказал: «Но это дьявольская мука». Повариха беззаботно ела, явно наслаждаясь едой. Наконец Герберт сказал: «Вы не возражаете, если я положу себе немного еды?» Она ответила: «Пожалуйста, ешьте сколько угодно». И Герберт поел этой твердой еды. Мясо под соусом, картошка. Она была прекрасной поварихой. Так закончились проблемы Герберта с едой. Организуя эту ситуацию, я опирался на простую идею — если вы посмотрите на кого-то, кто ест с аппетитом, то вы можете подумать: «Однако, это кажется вкусным. Мне, наверное, тоже стоит попробовать немного».

Поскольку Герберт считал, что он не способен двигаться, я мог привести его в какое-то место и он оставался там. Я специально оставлял этот симптом напоследок. Этот симптом я использовал для того, чтобы заставить Герберта наблюдать за игрой в карты.

Герберт, до того, как он попал в больницу, был заядлым игроком. Он играл не. только из-за денег, но и из-за чистой страсти к картам. Он знал все карточные игры и считал себя экспертом в этой области. Поскольку Герберт считал, что он не может сам передвигаться, я поставил его в угол, а перед ним поместил карточный столик. За столик я посадил четырех сниженных пациентов, которые к тому же страдали парезом. Они даже в точности не знали, как называется каждая карта. Один из них играл в покер, другой — в бридж, третий — в бозик. Они клали одну карту на другую без всякого смысла. Я сказал Герберту: «Знаешь, ты действительно нуждаешься в отдыхе. Жалко, что ты должен стоять, а иначе ты мог бы повернуться и уйти, или поиграть в карты». Он ответил: «Вы всегда изобретаете самые дьявольские пытки». Я ставил его сзади каждого игрока, по очереди, чтобы он мог изучить всю игру, и при этом говорил:

«Знаешь, на игру в карты существуют разные точки зрения».

Герберту удалось вытерпеть несколько вечеров, но затем он капитулировал: «Если вы подберете трех хороших игроков, которые бы действительно разбирались в этом деле, я буду играть в карты». Для него, как для квалифицированного игрока в карты, это было оскорблением — он был вынужден наблюдать, как люди играют в карты глупейшим образом.

У нас с Гербертом было много подобных столкновений и каждый раз он проигрывал, а из этих проигрышей вырастало осознание того факта, что я определенно знал, о чем говорил. Он проиграл мне достаточное количество очков, чтобы покинуть больницу, и согласно своему собственному желанию.

Когда Эриксон в конце сороковых годов оставил работу в больнице и открыл частную практику, он продолжал брать на лечение психотиков, взаимодействуя с ними подобным образом. Впоследствии он в большей степени начал вовлекать в лечение семью пациента, но в основном его подход к психотикам характеризовался прежде всего принятием странного поведения, но принятием особым, вследствие которого психотическое поведение изменялось. В приведенном ниже диалоге Эриксона спрашивали о его подходе к психотикам.

Интервьюер: Давайте вернемся к юношеской шизофрении. Предположим, вам кто-то звонит и говорит, что один молодой человек девятнадцати или двадцати лет, который до сих пор был вполне примерным юношей, на прошлой неделе, внезапно изменился и начал ходить по улицам, неся на себе большой крест. Соседи обеспокоены, семья расстроена. Не могли бы вы помочь нам?

Как бы вы подошли к этой проблеме? К этой или другой странной поведенческой реакции.

Эриксон: Ну, если бы этот юноша пришел ко мне, я бы, прежде всего, попросил его осмотреть крест. И я бы посоветовал ему усовершенствовать этот крест, причем усовершенствование должно было бы быть минимальным. Если бы он согласился на это изменение, то тем самым открыл бы себе путь к более существенным изменениям. И очень скоро мне удалось бы убедить его в том, что ему следует приобрести второй крест. А вообще-то ему следовало бы иметь по меньшей мере три креста, чтобы каждый день иметь возможность выбирать, какой крест взять сегодня с собой. При условии возрастания количества крестов было бы очень трудно продолжать психотическое поведение.

Интервьюер: Не возникло ли бы у вас предположение о том, что этот юноша происходит из психотической семьи?

Эриксон: Я воспринял бы эту реакцию, как беспомощную декларацию: «Моя семья сводит меня с ума. Моя семья — это крест, который я не в силах нести».

Интервьюер: Но даже несмотря на это предположение, касающееся семьи, вы все равно бы начали с креста, а не с семьи.

Эриксон: Да, потому что семья бы защищала своего мальчика и начала бы оказывать на него еще более сильное давление. А этот юноша и так уже достаточно одинок. Он должен нести невыносимый крест. Он одинок со своим крестом, о чем и объявляет публично. А все люди, в том числе и соседи, отвергают его. Он очень и очень одинок. Единственное, в чем он нуждается, это в усовершенствовании своего креста.

Интервьюер: Вы бы начали встречаться с ним, а не с родителями?

Эриксон: Родителей бы я подключил намного позже.

Интервьюер: Но родители с необходимостью отреагировали бы на увеличение количества крестов, не так ли?

Эриксон: О, да, конечно. Но, знаете, мой кабинет — прекрасное место для хранения крестов.

Интервьюер: Большинство профессионалов, которые сочли бы, что мальчик является представителем психотической семьи, немедленно бы вошли в контакт с семьей, предполагая, что юноша изменит свое поведение только тогда, когда изменится что-то определенное в семье.

Эриксон: Наверное стоит привести пример. Допустим, вы слышите крик о помощи, но обнаруживаете, что на шоссе лежит груда больших камней, но вы видите и боковую дорогу, посреди которой лежит только один камень. И вы сворачиваете на эту дорогу, поскольку вас призывает общество и вы должны сделать что-то прямо сейчас. Груда больших камней — это семья, а боковая дорога с одним камнем — это ребенок. Вы выделяете ему территорию, где он может чувствовать себя вправе быть собой, где его отклонения не отвергаются, а встречаются с уважением. Он заслуживает благосклонного внимания, но не деструктивного внимания, и вы даете ему это, а затем можете взаимодействовать с семьей.

Если человек потерпел неудачу, пытаясь достигнуть независимости от семьи, то он продолжает находиться в сильной эмоциональной связи с своими родителями, несмотря на свой возраст. Сорокалетние и пятидесятилетние мужчины и женщины могут находиться в таких же запутанных отношениях со своими родителями, как и подростки. Иногда такие люди на некоторое время совершенно прерывают контакт с родителями и функционируют как социальные изолянты со странным поведением. В других случаях они связаны со своими родителями эмоционально и пространственно, и ни родители, ни ребенок не могут освободиться друг от друга.

Бели рассмотреть процесс расставания родителей с детьми как процесс взаимодействия тех и других, то становится ясным, что цепляются за ребенка не только родители, но и ребенок цепляется за родителей. Система функционирует так, как если бы разделение было вредоносным. Эти патетические отношения могут продолжаться в течение всей жизни, вплоть до старости. Следующий пример иллюстрирует способ, с помощью которого Эриксон пытался добиться хотя бы частичного ослабления эмоциональной связи между матерью и сыном, болеющим шизофренией в течение всей жизни.

Однажды я работал с семидесятилетней матерью и ее пятидесятилетним сыном, больным шизофренией. Она была женщиной, полной сил, и буквально притащила его ко мне. Ни один из них не был способен на какую-либо самостоятельную деятельность, потому что они постоянно находились вместе. Мать сказала, что она хотела бы провести хотя бы один день в библиотеке, но она не может этого сделать, поскольку она должна быть вместе со своим сыном. Если она пыталась уйти даже ненадолго, он начинал плакать и рыдать.

В присутствии сына я порекомендовал матери взять в библиотеке книгу, посадить сына в машину и выехать с ним в пустыню. Затем она должна была высадить его из машины и проехать вперед на три мили. Затем она должна была сидеть там и наслаждаться чтением, пока он не пришел бы к ней сам. Мать стала возражать, что сыну будет очень трудно идти под палящим солнцем три мили. Я убедил ее в том, что стоит хотя бы попробовать. Я сказал ей:

«Послушайте, ваш сын может упасть, поползти на коленях, беспомощно ждать, чтобы возбудить ваше сочувствие, но на дороге не будет никаких пешеходов и он сможет добраться до вас единственным способом — пешком. Он может пытаться наказать вас, заставляя ждать его в течение пяти часов. Но ведь вы возьмете с собой хорошую книгу и для вас это время не пройдет даром, а он проголодается».

Мать выполнила мои инструкции. Сын попробовал все способы, но кончилось тем, что он прошел эти три мили. Мать сказала мне: «Знаете, мне очень понравилось читать на свежем воздухе». И сын начал ходить все более и более проворно, чтобы она не имела так много времени на чтение. Я предложил ей такое условие: если он сам попросится на прогулку, то можно сократить расстояние до одной мили. Он сделал это и теперь должен был проходить одну милю вместо трех.

Мать очень удивилась такому успеху. Она хотела положить его в больницу и пришла ко мне, чтобы я помог ей этого избежать. А сейчас впервые у нее появилась надежда. Затем она поинтересовалась, можно ли ему играть в крокет. Она по-прежнему хотела помочь ему, но теперь эта помощь отличалась от прежней, мягкой и чисто материнской.

Я знал, что ее сын должен тренироваться. Заставляя его ходить пешком, я уже знал, что он найдет для себя какой-то новый вид физической активности, который понравится ему больше. И он выбрал для себя игру в крокет. Мне было важно, чтобы он начал делать то, что он хочет делать. Давая подобную инструкцию, вы определяете класс действий особого рода, например класс «упражнений». Затем вы выделяете в этом классе один из элементов, например хождение пешком по пустыне под палящим солнцем, зная, что он определенно не будет счастлив, выполняя это действие. Вы хотите, чтобы он «спонтанно» выбрал другой элемент из этого класса. Популяция пациентов отнюдь не состоит из людей, которые бы делали то, что для них полезно, что им нравится и что им удается. Они всеми силами сопротивляются таким действиям.

Если тщательно проанализировать подход Эриксона к отлучению родителей от детей и наоборот, то может показаться, что он воспринимает психотерапию, проводимую на этой стадии развития семьи, как «церемонию инициации».

Такие церемонии существуют в большинстве культур и предназначены они не только для того, чтобы молодой человек приобрел статус взрослого, но и для того, чтобы родители начали взаимодействовать с ним, как с взрослым. В культуре зафиксированы способы помощи семьям, находящимся на этой стадии развития. Если культуре недостает такой церемонии — и представляется, что Америка относится к таким культурам — то вмешательство психотерапевта превращается в ритуал отлучения ребенка от родителей. Созданная Эриксоном модель взаимодействия с семьей на этой стадии совсем не проста. Он воспринимает проблему отлучения родителей от детей не только как процесс освобождения, но и как процесс нового вовлечения в отношения иного типа. Родители не отдают ребенка, но приобретают внука, а ребенок не теряет родителей, но остается связанньм с ними, но эти связи теперь приобретают новое качество. Вопрос состоит не в простом противопоставлении зависимости от независимости, но в проживании необходимой стадии семейной жизни. Учитывая появляющиеся на этой стадии проблемы детей и родителей, Эриксон избегает ошибок и Месмера, и Фрейда, и других психотерапевтов, которые воспринимают семью разделенной на два враждебных лагеря, и психотерапевт должен выбрать, в каком лагере он будет находиться, пытаясь помочь ребенку достичь «независимости». Если психотерапевт встанет на сторону молодого человека против родителей, то это может привести к формированию странного и эксцентричного поведения, так как молодой человек теряет в этом случае ощущение непрерывности поколений. Родители, теряя связь с ребенком, лишаются ощущения непрерывности поколений в той же мере, так как ребенок представляет собой их потенциальное бессмертие.

Чтобы проиллюстрировать важность помощи молодому человеку и его родителям на стадии освобождения друг от друга и установления между ними связей нового типа, можно привести описание одной процедуры, распространенной в Индии, где эта проблема считается настолько серьезной, что подготовка к ее решению занимает многие годы.

Пусть естественная и искренняя, эта могучая связь между матерью и ребенком в стране, где мать обожествляется не только в отношении к своим детям, чревата возникновением глубокого и почти неразрешимого кризиса, опасного как для матери, так и для сына. Угрожающее предчувствие этого кризиса может отравить отношения матери и сына, равно как и всю его жизнь. Но естественное, безболезненное, но необходимое освобождение сына от матери, принесение своего плода (phala) в дар (dana) миру становится возможным посредством обряда (vrata) принесение плода в дар (phala dana vrata).

Женщина, которая должна будет принести такую огромную жертву, начинает с малого и тем самым готовится к великой жертве. Момент начала обряда четко не определен. Он может начаться, когда сыну исполнится пять лет, а может и позднее. Обряд выполняется в течение многих лет и длится один месяц в год. За обрядом наблюдает и определяет его ход религиозное братство брахманов и духовный наставник семьи (гуру). Именно гуру решает вопрос о том, готова ли мать к окончанию обряда. То есть он определяет момент, когда мать, принеся предварительные жертвы, уже приготовилась тем самым к принесению в жертву своего сына. Женщина начинает с принесения в жертву маленьких плодов, которые она очень любит. …Каждый раз, когда она приходит к гуру, он рассказывает ей мифическую историю о женщине, которая пожертвовала всем, но обрела при этом силу и всемогущество. Женщина внимательно и молчаливо слушает его, держа в сложенных руках священную траву. Женщина слушает, воспринимает его слова всем сердцем.

Но в каждом последующем году в жертву приносится все более драгоценный плод. Затем плоды сменяются предметами из металла: от железа к меди, бронзе и, наконец, к золоту. Это металлы, из которых делаются женские украшения. …Последняя, критическая стадия обряда, это абсолютный пост. …На церемонию приходят члены религиозного братства, родственники и домочадцы. …Родственники по мужской линии тоже должны присутствовать, представляя собой ту часть мира, которая теснее всего связана с принесением в жертву сына. …В этом обряде сочетаются миф и ритуал, что позволяет трансформировать переживание матери, освободив ее от любимого сына, связь с которым она так остро осознавала и готова была поддерживать ее вечно». (Хайнрих Циммер. О значении индийской тантрической йоги).

Несмотря на то, что американские матери и сыновья не настолько сильно эмоционально связаны между собой, их связь тем не менее глубока и никогда не является простым процессом. В течение многих лет Эриксон экспериментировал, изобретая различные процедуры помощи семьям на этой стадии развития. Обычно он взаимодействовал и с ребенком, и с родителями. Используя себя, как мост между поколениями, он инициировал у родителей принятие неизбежности взросления молодого человека и помогал молодым взрослым установить партнерские связи с людьми, не принадлежащими к их родительской семье.

Эриксон считал, что в некоторых случаях недостаточно изъять молодого человека или девушку из семьи и разрешить проблемы родителей. В течение некоторого времени молодой человек может испытывать трудности в процессе включения в сеть социальных связей. С большей вероятностью это происходит тогда, когда в семье имелся запрет на установление интимных эмоциональных связей с людьми, не принадлежащими семье. В таких случаях молодой человек может жить отдельно от родителей, но тем не менее не функционировать как автономная личность, и это отражается в его субъективном опыте: «Я не живу дома уже 72 дня и 23 часа». Обычно со сверстниками его сближает процесс ухаживания. Иногда имеется такая фаза, предшествующая периоду ухаживания, когда молодой человек впервые начинает реагировать на людей, не являющихся его родителями. Вот процедура, которой пользовался Эриксон для того, чтобы помочь молодым людям включиться в иную жизнь.

Если вы помогаете молодому человеку или девушке отделиться от своих родителей, то вы тем самым запускаете процесс, посредством которого он начинает идентифицировать людей в своем новом окружении. Например, однажды мне удалось заставить одну молодую девушку из семьи, с которой я работал, переехать из родительского дома в отдельную квартиру. Но в новой квартире она спала с ощущением того, что она по-прежнему находится дома, и папа и мама спят в соседней комнате. Она говорила, что это ощущение было у нее настолько реальным, насколько и нереальным. Она почти что слышала их сонное дыхание и скрип кроватей, когда кто-то из них переворачивался на другой бок. В сущности, переехав на новую квартиру, она так и не покинула своих родителей.

Я задал девушке вопрос, чем хозяйка ее новой квартиры и ее муж отличаются от ее матери и отца. Она начала говорить, что они грубые люди и неправильно говорят по-английски, они скупые, жадные. «Они невнимательны». Скоро она дошла до главного: «Они оставляют меня одну». И тут я вбил первый клин и она начала идентифицировать других людей. Это была простая проблема идентификации двух представителей рода человеческого. Хозяйка была вот такая высокая и весила она примерно столько-то, а у ее мужа были усы. И девушка начала смотреть на них не просто как на физические объекты, а как на живые человеческие существа. Прежде всего они узнают, что должны теперь строить какие-то отношения с другими людьми. Чем больше таких отношений будет установлено, тем более зрелым будет отношение к отцу и матери. Если в то же самое время отец и мать займутся своими делами, то эмоциональная связь молодого человека с ними должна будет ослабиться.

ГЛАВА 9. БОЛЬ СТАРОСТИ.

Многие люди элегантно справляются со старостью и достойно встречают смерть, но так происходит не всегда. Проблемы, возникающие на этой стадии жизни, наиболее трудны для психотерапевта. Здесь оказывается невозможным использовать в качестве точки опоры для введения изменений надежду на будущее и приходится работать на принятии неизбежного. Если в культуре большинство ценностей приписывается молодежи, а не старым людям, то проблемы последних обостряются. Вместо того, чтобы ощущать свое достоинство, так как длинная жизнь одарила их мудростью, старые люди чувствуют, что в наше время быстрых изменений они стали несовременными и лишними. Часто оказывается, что семейные проблемы и симптомы, с которыми до сих пор можно было жить, в позднем возрасте становятся невыносимыми.

Прежде чем мы перейдем к описанию подхода Эриксона к мрачным проблемам боли и смерти, разрешите нам привести забавный случай, когда Эриксон вылечил симптом, от которого пациент страдал в течение всей своей жизни, а к старости симптом лишь обострился. Пожилой джентльмен пришел к Эриксону и попросил вылечить его от страха перед лифтами, от которого он страдал всю жизнь. В течение многих лет он работал на самом верхнем этаже одного здания и всегда поднимался туда пешком. Сейчас, когда он постарел, это стало для него слишком трудным, и он захотел избавиться от своего страха.

Обычно в подобных случаях Эриксон использовал гипноз. Если человек один раз мог проехать в лифте без всякого страха, то после этого он часто выздоравливал и мог ездить без страха на любом лифте. Процедура заключалась в том, что Эриксон давал пациенту постгипнотическое внушение, которое обеспечивало отвлекание его внимания от переживания страха. Например, он мог сделать внушение о том, что клиент, направляясь по определенному адресу, будет всецело сосредоточен на ощущениях в ступнях ног. Место, в которое ему надлежит попасть, находится на самом верхнем этаже высокого здания, и ему придется поехать в лифте. Но поднимаясь в лифте, он будет занят своими ногами, и это не даст ему испугаться, а если он один раз поднимется в лифте, не испытывая страха, в дальнейшем он может всегда делать это безбоязненно. Работая с этим пожилым джентльменом, Эриксон не стал использовать гипноз. Вместо постгипнотического внушения он использовал обычную ситуацию для того, чтобы отвлечь внимание клиента от переживания страха. Этот пожилой джентльмен был приличнейшим, скромнейшим человеком, женатым на приличнейшей, скромнейшей женщине. Его отличала сверхозабоченность вопросами приличия, что и использовал Эриксон, вырабатывая свою стратегию.

Когда этот пожилой джентльмен спросил меня, смогу ли я помочь ему избавиться от страха, я ответил, что я, по крайней мере, могу напугать его до полусмерти, но по-другому. На это он сказал, что ничего не может быть хуже, чем его страх перед лифтом.

Лифтами в этом здании управляли молодые девушки, и я попытался договориться с одной из них кое о чем. Она согласилась сотрудничать со мной, посчитав, что сможет таким образом развлечься. Итак, мы зашли в лифт вместе со старым джентльменом. Заходить внутрь лифта он не боялся, но когда лифт начинал подниматься, ему становилось невыносимо страшно. Я выбрал время, когда народу было немного, и заставил его то входить, то выходить из лифта. И когда мы в очередной раз вошли в лифт, я сказал девушке, чтобы она закрыла дверь и дал ей команду: «Поехали наверх». Она проехала один этаж и остановилась между этажами. Мой джентльмен начал кричать: «Что случилось!?». Я ответил: «Лифтерша хочет вас поцеловать». Шокированный до предела джентльмен ‘воскликнул: «Но я женатый человек!» Девушка ответила: «Я ничего не имею против этого». Она сделала шаг ему навстречу, он отступил назад и сказал:

«Сейчас же запустите лифт». Теперь она остановилась где-то около четвертого этажа и снова остановила лифт между этажами. Остановив лифт, она сказала: «Я просто сгораю от нетерпения, так мне хочется поцеловать вас». Он ответил: «Займитесь своим делом». Он хотел, чтобы лифт двигался, а не стоял на месте. Она ответила: «Ну хорошо, давайте спустимся и начнем все сначала» и лифт поехал вниз. Тогда он закричал: «Не вниз, а вверх!», поскольку он не хотел заново повторять все это. Лифт поехал вверх и снова остановился между этажами, а она сказала: «Обещаете ли вы после работы спуститься вниз в моем лифте?» Он ответил: «Я пообещаю вам все, что угодно, если вы обещаете не целовать меня». Он поднялся в лифте наверх с облегчением, и без всякого страха — перед лифтом — и с тех пор начал безбоязненно пользоваться лифтом.

Одно из особых умений Эриксона состояло в том, что он использовал гипноз при работе с болью. Его часто просили облегчить страдания больного на стадиях исхода смертельной болезни. В подобных случаях человек может умереть, страдая от невыносимой боли, или же вследствие употребления обезболивающих препаратов он теряет контакт с жизнью, задолго до того, как умрет. Сейчас мы опишем метод, которым пользовался Эриксон в этих труднейших случаях.

Одна женщина умирала от рака матки. С помощью обезболивающих средств ее удавалось поддерживать в состоянии, при котором она могла спать и есть почти без тошноты и рвоты. Ее состояние можно было назвать почти ступорозным. Она ненавидела себя за свою неспособность провести оставшиеся недели жизни в контакте со своей семьей, и семейный врач решил, что целесообразно будет использовать гипноз. Вызвали Эриксона и он решил, что в топ день, когда он придет, наркотиков ей давать не станут. Он отменил наркотики, чтобы они не мешали ему работать, а женщина была бы сильнее мотивирована реагировать на него.

Я работал с этой пациенткой четыре часа без перерыва, обучая ее, несмотря на приступы боли, входить в транс, вызывать нечувствительность тела к боли, растворяться в состоянии глубочайшей усталости, чтобы спать физиологическим сном, несмотря на боль, и испытывать удовольствие от еды без желудочных страданий. Ее отчаянная ситуация побуждала ее принимать мои внушения, не подвергая их сомнению. Я научил ее также гипнотически реагировать на мужа, старшую дочь и семейного врача для того, чтобы поддержать гипнотическое состояние в случае каких-нибудь неожиданностей во время моего отсутствия. Потребовался всего один длинный гипнотический сеанс. Она больше не принимала лекарства, за исключением одного подкожно вводимого средства, которое она приняла в четверг вечером. Это дало ей дополнительное облегчение и позволило поддерживать полный контакт с семьей в течение всего уик-энда, чувствуя себя при этом отдохнувшей. В течение следующей недели она каждый вечер участвовала в жизни семьи. Через шесть недель после первого сеанса гипноза, беседуя со своей дочерью, она внезапно перешла в коматозное состояние, и через два дня умерла.

Эриксон часто рассказывал об этом подходе, иногда с вариациями. Он обучал человека вызывать нечувствительность тела к боли, иногда добавляя внушение о том, что пациент чувствует себя отделенным от своего тела. Иногда он включал также внушения, касающиеся изменения восприятия времени. Например, работая с пожилым человеком, находящимся на исходной стадии раковой болезни, он поступал следующим образом.

Пациент жаловался на постоянную, тяжелую, тупую, пульсирующую боль, а также на острейшие приступы боли, которые наступали каждые десять минут. Я внушал ему, что его тело становится ужасно тяжелым, словно свинец. Он мог бы ощутить это, как если бы он был пропитан сном и был не способен ощущать ничего, кроме усталости. Ощущая эту тупую тяжелую усталость тела, он мог бы заснуть в то время, как его сознание оставалось бодрствующим. Чтобы справиться с повторяющимися приступами боли, я велел ему пристально смотреть на часы и ждать следующего приступа. Эти несколько минут страшного ожидания казались ему часами, и наступление боли превращалось в освобождение от этого ожидания. Таким образом, он разделил два своих переживания: ожидание боли и собственную боль. Теперь я мог научить его искажать свое восприятие времени, чтобы он смог субъективно увеличить определенный промежуток времени. Он мог увеличивать промежуток времени между приступами боли, и таким образом, ощущать себя более свободным от боли. Он мог также укорачивать промежуток времени, в течение которого он чувствовал боль. Вместе с тем я научил его амнезировать боль, чтобы он не страдал, воспринимая предыдущий приступ и не ждал последующего приступа со страхом и ужасом. Каждый последующий острый приступ боли он немедленно забывал, и следующий наступал как совершенно неожиданное событие. Поскольку он не ждал боли и не думал о ней, она превратилась в проходящее переживание, подобное мгновенному ощущению. Пациент говорил, что гипноз освободил его от боли почти полностью, и что в теле он ощущает тяжесть, слабость и тупую усталость, а боль «раздирает» его всего два раза в день. Через несколько недель у него наступило коматозное состояние и он умер.

Совершенно уникальный подход к подобной проблеме Эриксон продемонстрировал, работая с человеком по имени Джо. Джо выращивал цветы, которые потом продавал, и был прекрасным бизнесменом, уважаемым в семье и в кругу друзей. У него на лице появилось новообразование и когда хирург удалил его, то оказалось, что опухоль злокачественная. Джо проинформировали, что жить ему осталось примерно месяц, и это его совершенно сразило. Кроме того у него появились сильные боли. Наркотики приносили некоторое облегчение, но один из родственников попросил Эриксона использовать гипноз. Эриксон с неохотой согласился, сомневаясь в том, сможет ли он сделать здесь что-либо. От переизбытка медикаментов у Джо начались токсические реакции и, кроме того, Джо не выносил даже самого слова «гипноз». И сверх того один из его сыновей был начинающим психиатром, которого учили тому, что гипноз — это ерунда.

Меня представили Джо, и он принял это вежливо и дружелюбно. Я усомнился в том, что он знал, зачем я здесь.

Едва посмотрев на него, я заметил, что большая часть правой стороны лица и шеи у него отсутствовала вследствие операции, истощения, изъязвления и некроза. Ему сделали трахеотомию и он не мог говорить. Он общался с людьми посредством карандаша и бумаги. Спал он очень мало и, хотя около него все время кто-то находился, он постоянно вскакивал с постели, чтобы писать различные поручения как делового, так и личного характера.. Его постоянно мучила сильная боль и он не мог понять, почему врачи не могут справиться со своей работой так же хорошо, как он со своим цветочным бизнесом.

После того, как меня представили, Джо написал: «Чего вы хотите?» Несмотря на то, что я сомневался в том, смогу ли я помочь ему, я почувствовал, что если искренне заинтересуюсь им и захочу помочь ему, то принесу этим пользу и ему, и членам его семьи, которые находились в этой комнате и могли слышать то, что я ему говорю. Я начал гипнотизировать его, применяя технику, которою я называю техникой разбрасывания. Используя эту методику, я, как обычно, беседую с человеком, но некоторые слова и фразы специально подчеркиваю, выделяю, чтобы они работали как эффективное внушение. (В этом тексте эти слова и фразы . напечатаны полужирным курсивом). Я сказал: «Джо, я хочу поговорить с вами. Я знаю, что вы садовод, и что вы выращиваете цветы, а я вырос на висконской ферме, где было очень много цветов. Я и сейчас люблю цветы. Поэтому я бы хотел, чтобы вы сели в это удобное кресло, пока я буду с вами говорить. Я многое хочу сказать вам, но не о цветах, поскольку о них вы знаете несравненно больше, нежели я. Это не то, чего вы хотите. А сейчас, пока я говорю, я хочу чтобы вы слушали меня спокойно, пока я буду говорить о таком растении, как помидор. Это странный предмет для разговора. И он возбуждает любопытство. К чему этот разговор о помидоре? Семечко помидора сажают в землю. Можно надеятся, что из семечка вырастет растение помидоров, которое принесет нам удовлетворение, подарив нам свой плод. Семечко поглощает воду, не испытывая при этом особых трудностей, потому что часто выпадают дожди и приносят мир и покой и радость произрастания и цветам, и помидорам. Это маленькое зернышко, Джо, постепенно набухает и выпускает маленький корешок с ресничками. Может быть, вы знаете, что это за реснички, но они предназначены для того, чтобы помогать зернышку помидора расти, пробиваясь на поверхность земли, прорастать, но вы можете слушать меня, Джо, так что я буду продолжать говорить, а вы — продолжать слушать, просто желая узнать, чему вы в действительности сможете научиться, и вот ваш карандаш и блокнот, но возвращаясь к помидору надо сказать, что он растет так медленно. Вы не можете видеть, как он растет, вы не можете слышать, как он растет, но он растет. Эти волоски напоминают реснички на корешках, они заставляют кустик помидора чувствовать себя очень хорошо, очень уютно, если вы можете представить себе, что растение может чувствовать, а затем, хотя вы не можете видеть, как оно растет, и не можете слышать этого, так же, как не можете и чувствовать, но на маленьком стебельке появляется еще один листик, а затем другой. Может быть, как говорят дети, кустик помидора чувствует себя спокойно и мирно, когда он растет. Проходит день за днем, а он все растет и растет, и это так успокоительно, Джо, наблюдать за тем, как он растет, не замечая его роста, не ощущая его, но просто зная, что ему становится все лучше и лучше — вот появился еще один лист, и еще один, и новая веточка, и он растет себе спокойно во всех направлениях». (Многие места из этого текста я повторял по нескольку раз. Я уделял тщательное внимание подбору слов. Через некоторое время ко мне на цыпочках подошла жена Джо и протянула мне листок с надписью: «Когда вы собираетесь начать гипнотизировать?» Я, не переставая, продолжал описывать кустик помидора. И жена, посмотрев на Джо, поняла, что он находится в сомнамбулическом трансе.) И скоро на кустике помидора появляются бутоны, и скоро весь кустик покроется бутонами. Я хотел бы знать, может ли кустик помидора, Джо, чувствовать, действительно чувствовать, какое-то успокоение. Знаете Джо, растение это удивительная вещь, и ведь удивительно приятно думать о растении, как о человеке. Могло ли бы это растение испытывать приятные чувства, ощущение успокоенности, когда на свет начали бы появляться крошечные помидорки, но с готовностью обещающие вызвать у вас желание съесть ароматный помидор, налитый солнцем, ведь так приятно ощущать еду в своем желудке, это чудесное ощущение ребенка, который испытывает жажду и может хотеть пить. Джо, кустик помидора чувствует себя точно так же, когда идет дождь, умывая все вокруг, что оно почувствовало себя хорошо?» (Пауза.) «Знаете, Джо, кустик помидора просто живет одним днем. Мне нравится, что кустик помидора может каждый день испытывать покой. Понимаете Джо, он просто живет одним днем. Таковы уж все кустики помидора». (Джо внезапно вышел из транса. Находясь в дезориентированном состоянии, он бросился на кровать, замахал руками, и все его поведение свидетельствовало об остром токсикозе, от которого страдают пациенты, плохо реагирующие на барбитураты. По всей видимости, Джо не слышал и не видел меня, пока не направился ко мне. Я крепко схватил его за предплечье и тут же отпустил. Позвали сестру, она вытерла ему пот со лба, сменила повязку и дала ему попить воды из трубочки. Затем он снова позволил мне усадить его в кресло. Когда я поинтересовался, как чувствует себя его предплечье, он схватил карандаш и бумагу и написал: «Говорите, говорите».) «Ну да, Джо, я вырос на ферме и считаю, что зернышко помидора — это удивительная вещь: только подумайте, Джо, в этом маленьком семечке так крепко и спокойно спит такое прекрасное растение, которое появится на свет только в будущем: у него будут такие интересные листья и веточки. Листья и ветки будут выглядеть так прекрасно и у них будут настолько насыщенные цветы, что вы сможете почувствовать себя по-настоящему счастливым, глядя на семечко помидора и думая о том прекрасном растении, которое хранится внутри него и пребывает в состоянии сна, отдыха и покоя, Джо. Скоро я ухожу обедать, а когда вернусь, мы снова поговорим».

Несмотря на перемежающееся токсическое состояние, Джо определенно оказался доступным гипнотическому воздействию. Более того, он продолжал обучаться очень быстро, несмотря на мою абсурдную любительскую речь о кусте помидора. Джо совершенно не интересовался бесцельными замечаниями о помидоре, Джо стремился к свободе от боли, к покою и сну. Это было доминантой в сознании Джо и в его эмоциональной сфере. Он испытывал настоятельную потребность найти что-либо ценное для себя в моей болтовне. Это желание было там, но это желание было преподнесено таким образом, что Джо воспринимал его буквально, не осознавая того. Джо вышел из транса всего через несколько минут после того, как я, как будто невинно спросил его:

«Хотите пить Джо?» Повторное наведение транса тоже не было трудным. Для этого понадобилось всего две короткие фразы: «Знаете, Джо…» и «Вы. только подумайте, Джо…»

Эриксон не только помогал людям умереть с изяществом, но и прожить свои последние годы, функционируя как можно более полно. Иногда ему удавалось достичь этой цели с помощью небольших гипнотических усилий; но бывало, что ему приходилось решать проблему с помощью насилия. Свои действия, описанные ниже, Эриксон считал неортодоксальными. Нам кажется целесообразным закончить нашу книгу описанием такой необычной терапевтической стратегии. Эриксон рассказывал:

«Одна женщина из Калифорнии написала мне, что ее муж в результате инсульта был полностью парализован и не мог говорить. Она спрашивала, можно ли получить мою консультацию. Письмо это было столь жалобное, что я не мог не согласиться, посчитав, что сумею успокоить жену настолько, чтобы она поняла свою трудную ситуацию.

Она привезла своего мужа в Финикс, зарегистрировалась в мотеле, а затем она привезла его ко мне. Я попросил моих сыновей внести мужчину в дом, пригласил женщину в кабинет и побеседовал с ней наедине. Она рассказала, что ее муж которому шел шестой десяток лет, год назад перенес инсульт и уже в течение года неподвижно лежал на койке в университетской больнице. Его обычно показывали студентам, как безнадежного больного, рассказывая в его присутствии о том, что он полностью парализован, не способен говорить, и все, что можно сделать, это дождаться окончательной смерти. Женщина рассказала мне также следующее: «Видите ли, мой муж прусский немец. Он очень гордый человек. Он сам создал свое собственное дело. Он всегда был очень активным человеком и страшно много читал. Всю свою жизнь он был очень властным. А сейчас я вынуждена смотреть на то, как он лежит в кровати целый год совершенно беспомощный, его должны кормить, мыть, и разговаривать с ним, как с ребенком. Каждый раз, когда я приходила к нему в больницу, я видела взгляд смертельно оскорбленного человека, исполненного ярости. Они сказали мне, что это безнадежный случай, и я спросила мужа, сказали ли они ему \ то же самое. Он утвердительно моргнул. Это было единственным его средством общения, которое у него оставалось».

Слушая ее, я понял, что я не только смогу успокоить ее, но и сделать что-либо для ее мужа. Я принял к сведению, что он был пруссаком, властным, несдержанным, очень умным и компетентным. В течение этого года он оставался живым, испытывая невероятный гнев. Его жена, прилагая к этому невероятные усилия, сумела погрузить его в машину, привезти из Калифорнии, вытащить его из машины, занести в мотель, затем вынести оттуда, снова посадить в машину и, наконец привезти его ко мне. Двое моих сыновей с трудом втащили его в дом, но этой женщине удалось в одиночку привезти его с другого конца страны.

И я сказал этой женщине: «Вы привезли ко мне вашего мужа, чтобы я ему помог. Я собираюсь сделать все, что смогу, чтобы помочь ему. Сейчас я буду разговаривать с ним и хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Но я не хочу, чтобы вы вмешивались. Вы не поймете, как и почему я делаю то, что я буду делать. Но вы можете понять мою инструкцию о том, что вы должны сидеть спокойно с бесстрастным лицом и ничего не говорить, ничего не делать, независимо от того, что здесь будет происходить». Она смогла принять эти условия. Впоследствии, когда она хотела высказаться, я останавливал ее устрашающим взглядом.

Я сел перед мужчиной, который беспомощно лежал в кресле и не мог говорить, а только моргать. Я начал говорить с ним очень грубо. Я сказал ему: «Значит, вы пруссак, а все пруссаки невероятно тупы, глупы, самодовольны, невежественно и животно тупы. Они считали, что смогут завоевать мир, и они разрушили свою собственную страну! Нет таких эпитетов, которых бы заслужили эти ужасные животные. Они просто недостойны жить! Мир стал бы гораздо лучше, если бы все они ушли на удобрения».

Стоило посмотреть, какой гнев разгорался в его глазах. Я продолжал: «Вы используете милосердие людей, вас кормят, о вас заботятся, вас купают и стригут вам ногти. Кто вы такой, разве заслуживаете всего этого? Ведь вас нельзя даже сравнить с умственно отсталым преступным евреем!»

Я продолжал оскорблять его, собирая все грязные выражения, которые только приходили в голову, добавляя также замечания как: «Проклятый лентяй, лежит в постели и доволен». Через некоторое время я сказал: «У меня до сих пор не было ни возможности, ни времени для того, чтобы подумать и собрать все те оскорбления, которых вы, безусловно, заслуживаете. Завтра вы должны еще раз явиться ко мне. До завтрашнего дня у меня будет достаточно времени, чтобы продумать все, что я собираюсь вам сказать. Ведь вы, конечно же, вернетесь, не так ли!» [Come bruck — по-английски означает: 1) вернуться, 2) прийти в себя, обрести прежнюю форму].

Он пришел в себя прямо тут же, воскликнув: «Нет»!

Я сказал: «Итак, в течение года вы не разговаривали. А сейчас, стоило мне назвать вас грязной нацистской свиньей, как вы начали говорить. Вы вернетесь сюда завтра, чтобы узнать, кто вы такой на самом деле!»

Он ответил: «Нет, нет, нет!»

Я не знаю, как это у него получилось, но он встал на ноги. Ошеломив свою жену, он шатаясь вышел из кабинета. Она хотела броситься за ним, но я ее остановил. «Сидите, в самом худшем случае он может всего лишь упасть на пол. Если он сможет доковылять до машины, то это будет именно то, что вам нужно».

Шатаясь, он пробирался из дома, и даже спустился по лестнице и, в конце концов сумел вползти в машину. Мои сыновья наблюдали за ним, готовые в любой момент прийти на помощь.

Пруссаки — это уникальные существа. Они могут быть крайне властными и невероятно чувствительными к тому, что они считают оскорблениями. Я работал с прусскими немцами. Они требуют огромного уважения по отношению к себе, и образ собственного Я у них пронизан самоудовлетворенностью.

Этот человек подвергался невыносимым оскорблениям в течение года, находясь в больнице. Но мне удалось показать ему, что такое настоящее оскорбление, и он отреагировал.

Я сказал жене: «Завтра приведите его сюда в одиннадцать часов утра. Сейчас отвезите его в мотель и втащите его в комнату, положите его в постель и ухаживайте за ним так же, как это делали раньше. Перед сном, выходя из его комнаты, и направляясь в свою, скажите ему, что завтра в одиннадцать часов у него состоится встреча со мной. Затем сразу же идите в свою комнату. Завтра утром накормите его завтраком и оденьте его. В десять тридцать скажите ему: «Сейчас мы поедем к доктору Эриксону». Выходите из дома, заведите машину и ждите, пока не зашевелится ручка входной двери. Затем помогите вашему мужу выйти из дома и сесть в машину.

На следующее утро они приехали. Он шел, пользуясь только помощью жены. Я просто сказал: «Знаете, вам стоило вчера пережить весь этот ад, чтобы сегодня самостоятельно зайти в мой кабинет. Чтобы сказать хоть одно слово. А сейчас проблема состоит в том, как мне заставить вас говорить, ходить, наслаждаться жизнью и читать книги. Мне совершенно не хочется снова быть таким грубым. Но вы совершенно не верили в себя, и я повел себя достаточно неприятно для вас, чтобы не оставлять вам другого выхода, кроме протеста. Я надеюсь, что сейчас мы сможем стать друзьями. Давайте начнем восстанавливать ваши способности, хотя бы к некоторым видам нормальной деятельности».

На его лице было написано беспокойство. Я сказал: «Вы понимаете, что я могу заставить вас говорить, оскорбляя вас, но я считаю, что вы вполне можете ответить мне «да», если я задам вам какой-нибудь приятный вопрос. В свете уже достигнутого нами и учитывая, что целый год вы находились в состоянии полной беспомощности, я считаю, что вы захотите, чтобы я продолжал помогать вам. Теперь вы можете ответить «Да».

1По-английски titty — шутливое название мужского полового члена.

2Встречаются даже случаи, когда оба супруга страдают от одного и того же симптома. Эриксон описал классический случай, когда и муж, и жена страдали ночным недержанием мочи. Эриксон устранил симптом у обоих, заставляя их произвольно и одновременно помочиться в постель. См. Хейли, «Изменение семьи», Нью-Йорк, 1971 год, стр. с 65 по 68.