Наблюдая за англичанами. Скрытые правила поведения

ВВЕДЕНИЕ

АНТРОПОЛОГИЯ АНГЛИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Ясижу в пабевозле вокзала Паддингтон, сжимаю в руках бо­калс бренди. Время — около полудня, довольно ранний часдля потребления спиртного, но в данном случае алко­голь— это отчасти вознаграждение, отчасти способ обрес­тикураж во хмелю. Вознаграждение, потому что я провела утомительноеутро, якобы случайно натыкаясь на прохожих иподсчитывая количество услышанных извинений. Кураж вохмелю, потому что теперь я намерена вернуться на вокзал ина протяжении нескольких часов везде лезть без очереди, что считаетсясмертным грехом.
На самом деле мне совсем нехочется это делать. Я пред­почла бы прибегнуть к своей обычнойтактике: нанять ни о чем не подозревающего помощника и с безопасногорассто­яния наблюдать, как тот нарушает священные нормыобще­ственного поведения. Но на этот раз я отважно решилась взятьна себя роль подопытной свинки. И я отнюдь не чувствуюсебя героиней. Мне страшно. После утреннего экспери­ментау меня все руки в синяках. Вот бы послать ко всем чер­тямсвой дурацкий проект по исследованию «английскойса­мобытности», уйти домой, выпить чашку чая, вернуться кнормальной жизни. Я нехочу идти на вокзал и до самого ве­чератолько тем и заниматься, что всюду лезть без очереди.
Зачем мне это? Какой смысл вовсех этих нелепых столк­новенияхи попытках пролезть без очереди (не говоря уже проглупости, которые мне предстоит совершить завтра)? Хорошийвопрос. Пожалуй, я должна объяснить.
«ГРАММАТИКА»АНГЛИЙСКОЙ САМОБЫТНОСТИ
Нам постоянно твердят, чтоангличане утратили свои осо­бенныенациональные черты, что не существует такого по­нятия,как «английская самобытность». Есть множество книг,оплакивающих этупресловутую самобытность, книг с весь­махарактерными названиями — от грустного «Кто за Анг­лию?»(«AnyoneforEngland?»)до неутешительного «Англия: погребальнаяпеснь» («England:AnElegy»).За последние две­надцатьлет, занимаясь изучением различных аспектов анг­лийской культурыи социального поведения англичан, я не­мало времени провела впабах, на ипподромах, в магазинах, ночныхклубах, поездах и на улицах и пришла к выводу, что понятие«английская самобытность» существует и слухи про ее«кончину» сильно преувеличены. В данной книге я наме­ренавыявить скрытые, неписаные правила поведения англи­чани то, как эти правила отражают наш национальный ха­рактер.
В своих исследованиях ястремилась определить общие принципыанглийского поведения — негласные нормы, ре­гулирующиежизнь представителей всех классов, возрастов, полов,регионов, субкультур и прочих социальных образова-ний.Например, на первый взгляд кажется, что у членов «Жен­скогоинститута»* и одетых в кожу байкеров мало общего, но, заглянувпод «этнографический камуфляж»1внешних разли­чий,я обнаружила, что и члены «Женского института», ибай­керы, ипредставители всех прочих социальных групп ведут себя в соответствиис некими неписаными правилами — правилами,определяющими национальную самобытность английскогонарода и его характерные особенности.
————————
*«Женскийинститут» — организация, объединяющая женщин, живущихв сельской местности; в ее рамках действуют различные кружкии т. п.
1Что значит затушевывание менее выразительных сходных черт междугруппами людей и культурами более яркими внешними раз­личиями.(Термин придуман моим отцом, антропологом Робином Фоксом.)
Примечания,помеченные звездочкой, сделаны переводчиком. При­мечанияавтора помечены порядковыми номерами и цифрами. —Ред.
Я также соглашусьс Джорджем Оруэллом, утверждавшим, что эта са­мобытность«носит непрерывный характер, простирается в будущееи в прошлое, в ней заложено нечто неискоренимое, какв живом существе».
Я ставила перед собой цель,если угодно, выстроить сис­тему «грамматики»поведения англичан. Немногие могут объяснитьграмматические правила своего родного языка. Точнотак же те, кто наиболее «бегло» соблюдает обычаи итрадиции определенной культуры, как правило, не способны вдоступной форме объяснить «грамматику» исполняемых имиритуалов. Потому у нас и появились антропологи.
Большинство людей повинуютсянеписаным законам своегообщества инстинктивно, не сознавая, что они это де­лают.Например, одеваясь по утрам, вы осознанно не напо­минаетесебе о том, что существует негласное правило эти­кета,запрещающее отправляться на работу в пижаме. Но, будьрядом с вами антрополог, он непременно бы поинтере­совался:«Почему вы переодеваетесь?», «Что было бы, если бвы пошли на работу впижаме?», «Что еще нельзя надеть на работу?»,«Почему по пятницам вы одеваетесь иначе?», «Все лив вашей компании поступают так же, как вы?», «Почемуру­ководителивысокого ранга не следуют этой традиции?» Итак далее и тому подобное, пока вас не затошнит от его вопросов.Потом антрополог стал бы пытать других лю­дей— из других социальных групп, составляющих ваше об­щество,— и, задав сотни въедливых вопросов, позже на ос­новеполученных ответов и собственных наблюдений сфор­мулировал бы«грамматику» стиля одежды, принятого в культуревашего социума (см.гл. «Одежда»).
МЕТОД«ВКЛЮЧЕННОГО НАБЛЮДЕНИЯ» И ЕГО ИЗДЕРЖКИ
В арсенале антропологов естьисследовательский метод под названием«включенное наблюдение»; этот метод предусмат­риваетучастие в жизни и культуре людей, являющихся объ­ектомизучения, с целью получения верного представления обих обычаях и поведении, и одновременно наблюдение за нимисо стороны, с позиции объективного исследователя. Ксожалению, это только теория. Применение на практике данногометода порой больше напоминает детскую игру, когдавы пытаетесь одновременно шлепать себя по голове и потиратьсвой живот. Пожалуй, не стоит удивляться тому, что антропологичасто страдают приступами «нарушения ана­литическоговосприятия»; это выражается в неспособности абстрагироватьсяот происходящего в среде исследования потому,что ученые слишком глубоко внедряются в данную культурнуюсреду. Наиболее известный представитель такой этнографииидеализированного толка, разумеется, Маргарет Мид*,но была еще и Элизабет Маршалл Томас, автор книги «Безвредныелюди», посвященной племени, которое, как ока­залось,по статистике убийств опережало Чикаго.
————————
*Мид, Маргарет (1901—1978) — американский антрополог иэт­нограф,автор монографии «Совершеннолетие в Самоа» (1928)
Среди антропологов незатихают жаркие споры по пово­думетода «включенного наблюдения» и роли «включенного»наблюдателя. В своейпоследней книге «Племя любителей скачек»(«Theracingtribe»)эту тенденцию я подвергла осмея­нию,языком душеспасительных бесед изобразив проблему какнепрерывную борьбу между своими двумя «я»: Участни­коми Наблюдателем. Я описала злые перепалки, в которые вступали эти двамоих внутренних голоса всякий раз, когда назревалконфликт между моими «я» в роли почетного члена «племени»и в качестве беспристрастного ученого. (Если учесть, что диспуты наданную тему обычно ведутся весьма серьезнымтоном, мои непочтительные высказывания мож­новозвести в ранг ереси, поэтому я была немало удивлена и дажепочему-то раздражена, когда получила письмо от пре­подавателяуниверситета, сообщавшего, что он по моей кни­ге«Племя любителей скачек» обучает студентов методу«включенного наблюдения». Вот и получается: вы из коживон лезете, пытаясьвыглядеть инакомыслящим бунтарем, аваш труд превращают в учебник.)
Более типичная практика —по крайней мере, сейчас это моднаятенденция — хотя бы одну главу книги или докторс­койдиссертации, над которыми вы работаете, посвятить подробномуобсуждению — с элементами самобичевания и терзаний— трудностей этического и методологического характера,возникающими в процессе «включенного наблю­дения».Несмотря на то что данный метод призван помочь ученомуосмыслить культуру того или иного социума с точ­кизрения ее «коренного жителя», вы, тем не менее, обязаныдобрых три страницыобъяснять, что из-за вашего подсозна­тельного этноцентризма* ицелого ряда разных культурных барьеровэто сделать фактически невозможно.
————————
*Этноцентризм — восприятие этносом социальных реалий ми­рачерез призму своих социокультурных ценностей; национальное илирасовое чванство, предубеждения о превосходстве ценностей, традиций,образцов поведения представителей своей этнической группыпо отношению к другим этносам.
Потом следу­ет— это в порядке вещей — поставить под вопрос самунравственную подоплеку «включенного наблюдения» и, видеале, выразитьсерьезные сомнения относительно пригод­ности современной западной«науки» как средства постиже­ния чего бы то ни быловообще.
Здесь несведущий читательрезонно мог бы подумать, за­чемже в таком случае мы продолжаем использовать метод исследования,который если и не аморален, то ненадежен, авозможно, характеризуется и тем, и другим. Я и сама так ду­мала,пока не сообразила, что все эти скорбные перечисле­нияпороков и изъянов метода «включенного наблюде­ния»— это своего рода заклинание, обрядовая песнь сродни тем,что являются частью очаровательных ритуалов некото­рых племенАмерики: туземцы, прежде чем отправиться на охотуили срубить дерево, сначала непременно исполняют покаянныекуплеты, чтобы умилостивить духов животных, которыхони намерены убить, или деревьев, которые они собралисьповалить. В менее снисходительной интерпрета­цииритуал самоуничижения антропологов рассматривается какхитрая попытка отвести от себя критику путем упрежда­ющегопризнания своих слабостей и недостатков. Так, на­пример,поступает эгоистичный и невнимательный любов­ник,постоянно твердящий: «Ох, какой же я эгоист, свинья, да итолько. Не пойму, какты еще меня терпишь». Расчет делается нато, что в представлении рядового читателя подобное осознаниеи открытое признание своих ошибок — это фак­тическидобродетель.
Но, каковы бы ни были мотивы,которыми сознательно илинеосознанно руководствуются антропологи, глава, посвя­щеннаяпроблемам «включенного» наблюдателя, всегда ока­зываетсянудной и утомительной для читателя. Поэтому я воз­держусьот покаянных речей, несмотря на возможные выгоды, и просто скажу: да,«включенное наблюдение» имеет опреде­ленныеограничения, и все же это довольно неудобное соче­таниеучастия и отстраненности — на сегодняшний день луч­шийметод для исследования различных аспектов человечес­койкультуры, а значит, нам придется им воспользоваться.
Хорошо, плохо, неудобно
В моем случае проблемы,связанные с элементом участия, внекоторой степени можно исключить, поскольку я иссле­дуюаспекты культуры народа, к которому сама принадлежу. Англичаня избрала темой своего исследования вовсе не по­тому, что нашеобщество более интересно, чем другие куль­туры. Просто я чистопо-обывательски питаю отвращение к грязи,дизентерии, смертоносным насекомым, мерзкой пи­щеи примитивным санитарным условиям, характерным для живущих в мазанках«родовых» обществ, которые изучают мои менее брезгливыеколлеги.
В суровом мире этнографии моеувиливание от диском­фортаи непонятное для многих желание заниматься исклю­чительнокультурами с устроенным бытом расцениваются какслабость, поэтому я с некоторых пор и до недавнего вре­мени,пытаясь хотя бы немного реабилитировать себя в гла­захколлег, изучала менее здоровые стороны жизни англичан: проводилаисследования в шумных пабах, ночных клубах с сомнительнойрепутацией, захудалых ломбардах и прочих подобныхзаведениях. Тем не менее, посвятив несколько лет исследованиюпримеров агрессии, беспорядка, насилия, пре­ступлений и прочиханомалий, которые, как правило, наблю­даются в самых неподходящихместах в самое неподходящее время,я, похоже, так и не заслужила уважения этнографов, специализирующихсяна глиняных хижинах и привыкших к болеетяжелым условиям труда.
Таким образом, благополучнопровалив вступительный экзамен на испытание полевыми работами, ярешила обра­титьсвое внимание на предмет, который по-настоящему ме­няинтересует, а именно на причины хорошего поведения. Этуувлекательнейшую область исследования социологи по­чему-топочти полностью игнорируют. За исключением не­которыхвидных ученых2,социологи в большинстве своем одержимыаномалиями, а не желательными нормами, и всю своюэнергию направляют на исследование причин поведе­ния,недопустимого в цивилизованном обществе, а не тако­го, чтодостойно поощрения.
————————
2Речь идет о таких деятелях науки, как ученый в области соци­альнойпсихологии Майкл Аргайл, избравший предметом своего ис­следованиясчастье, и антрополог Лайонел Тайгер, автор трудов об оптимизмеи удовольствии (читает курс «Антропология игр и раз­влечений»).
Питер Марш, с которым мывместе возглавляем Исследо­вательскийцентр социологических проблем (ИЦСП), как и я,разочарован и обеспокоен тем, что социология держит курсна однобокую ориентацию, поэтому мы решили сосре­доточитьсяна изучении позитивных аспектов социального взаимодействия*.
———————
*Социальное взаимодействие — система взаимообусловленныхсоциальныхдействий, при которой действия индивида являются од­новременнопричиной и следствием ответных действий других со­циальныхсубъектов; существует между индивидами или социальны­мигруппами.
Эта новая цель освободила насот необхо­димостипосещать опасные пабы, и мы стали проводить вре­мяв их безопасных аналогах (тем более что последние го­раздо легченайти, поскольку в большинстве пивных баров царитатмосфера дружелюбия и благополучия). Вместо того чтобырасспрашивать работающих в магазинах охранников идетективов о ворах и вандалах, мы теперь наблюдали, как делаютпокупки рядовые законопослушные граждане. В ноч­ныеклубы мы стали ходить, чтобы изучать формы флирта, ане смотреть на драки. Заметив, как необычайно приветливы иобходительны в общении друг с другом зрители на ипподромах,я немедленно приступила к выявлению факторов (на этот проект ушло тригода), обуславливающих хорошее по­ведениелюбителей скачек. Мы также проводили исследова­ния на темыпраздников, общения в киберпространстве, лет­нихканикул, смущения, корпоративного гостеприимства, водителейавтобусов, рискованных поступков, «Лондонского марафона»*,секса, общения по мобильным телефонам и вза­имосвязимежду чаепитием и желанием что-то смастерить своимируками (последнее касается таких животрепещущих дляобщества вопросов, как «сколько чашек чая должен вы­питьсреднестатистический англичанин, чтобы у него воз­никложелание сколотить полку?»).
———————-
*«Лондонский марафон» — массовый субсидируемыймарафон, устраивается с 1981 г. ежегодно в благотворительных целях наули­цах Лондона; дистанция бега 26 миль (42 км) соответствуетдистан­циимарафонского бега на Олимпийских играх.
Последние двенадцать лет япримерно в равной степени посвящала свое время изучению проблемныхаспектов анг­лийскогообщества и его более привлекательных, позитивных элементов(а также проводила сравнительный анализ показа­телей различныхкультур в других частях света) и, пожалуй, могусмело утверждать, что к работе над данной книгой я при­ступила,имея определенное преимущество — относительно широкоепредставление о природе общества в целом.
Моя семья и другиелабораторные крысы
Статус «аборигена»несколько облегчает мне исполнение ро­ли участника в задачеучастия-наблюдения, но в таком случае начто можно рассчитывать в отношении второй составляю­щей— наблюдения? Удастся ли мне должным образом абстрагироватьсяи оценивать родную культуру с позиции объективногоученого?
Этот вопрос беспокоил менянедолго, так как друзья, род­ные,коллеги, издатели, агенты и многие другие постоянно на­поминалимне, что я, в конце концов, более десяти лет скрупу­лезноанализировала поведение своих земляков — причем сбесстрастностью,указывали они, ученого в белом халате, пин­цетомперебирающего клетки в чашке Петри. Родные также добавляли,что мой отец — Робин Фокс, гораздо более выда­ющийсяантрополог, чем я, — готовил меня для этой роли с пеленок.Если большинство детей дни младенчества проводят вколяске или в кроватке, глядя в потолок или на подвешенные игрушки,то меня привязывали в вертикальном положении в индейскойлюльке*, которую ставили в удобных для наблюде­нияместах, так чтобы я могла обозревать весь дом и изучать типичныеформы поведения семьи английского ученого.
——————
*Индейская люлька — закрепляется на доске, часто расписанаузорами,распространена у многих племен, главным образом.
Отец также был для меняобразцом научной беспристрас­тности.Когда мама сообщила ему, что беременна мной, их первым ребенком, онтут же стал просить разрешение при­нестив дом маленького шимпанзе и в качестве эксперимен­та воспитыватьнас вместе — чтобы сравнить, как развива­ются обезьяна ичеловек. Мама категорически отвергла его идею и много лет спустяпересказала мне тот случай — как примерэксцентричного и нерадивого отношения отца к своимродительским обязанностям. Я не уловила морали ее рассказа ивоскликнула: «А что, прекрасная идея. Наверно, этобыло бы здорово!»На что мама, уже не в первый раз, за­явила:«Ты такая же, как твой чертов папочка». И я опятьне­верноистолковала ее слова, сочтя их за комплимент.
ПОВЕРЬ МНЕ,ВЕДЬ Я — АНТРОПОЛОГ
К тому времени, как мыпокинули Англию и мне пришлось получатьбеспорядочное образование в разных школах Аме­рики, Ирландии иФранции, отец уже мужественно справил­сяс разочарованием относительно несостоявшегося экспе­риментас шимпанзе и принялся учить меня этнографии. Мнебыло всего пять лет, но он великодушно смотрел сквозь пальцына этот маленький недостаток. Пусть я в росте усту­палаостальным его студентам, но это не помешало мне усва­иватьканоны этнографической исследовательской методо­логии. Одним изважнейших был, как я узнала, принцип по­искаправил. Когда мы начинали внедряться в какую-то незнакомуюкультурную среду, я должна была выявлять зако­номерностии сообразующиеся с ними модели поведения местныхжителей и на их основе пытаться установить скры­тые правила —обычаи или совокупность понятий, обуслав­ливающие эти моделиповедения.
В конечном итоге эта охота заправилами превращается в почтинеосознанный процесс — в рефлекс или, как говорят некоторыемногострадальные коллеги, в патологическую одержимость. Например, двагода назад мой жених Генри повезменя в гости к друзьям, проживающим в Польше. Пос­колькумы ехали на английской машине, я, пассажирка, как онсчитал, должна была предупреждать его, когда можно ид­ти наобгон. Не прошло и двадцати минут после того, как мы пересеклипольскую границу, а я уже начала говорить: «Да, давай,можно», — даже когда по дороге с двухрядным движе­ниемнам навстречу двигались автомобили.
Пару раз поспешно нажав натормоза, Генри засомневал­сяв моей способности верно оценивать ситуацию на дороге. «Тычто делаешь? Какое, к черту, «можно»?! Не видела, что ли,тот большой грузовик?»«Видела, — ответила я, — но ведь здесь,в Польше, правила другие. По всей вероятности, сущес­твуетнегласная договоренность при необходимости исполь­зоватьдорогу с двумя полосами движения как трехрядную. Поэтому, если бы тыпошел на обгон, водители едущей впе­редимашины и той, что движется навстречу, прижались бы к краю дороги,уступая тебе место».
Генри вежливопоинтересовался, откуда у меня такая уве­ренность,принимая во внимание, что в Польше я нахожусь впервые,причем всего полчаса. Я объяснила, что наблюдала запольскими водителями, а они явно следовали этому пра­вилу.Мой ответ был встречен скептически, что, впрочем, не удивительно.«Поверь мне, ведь я — антрополог», —добави­ла я, но и эти мои слова ждала та же реакция, и прошлонеко­торое время,прежде чем Генри согласился проверить мою теорию.Когда, по моему настоянию, он все же решился пой­тина обгон, автомобили расступились, словно Красное мо­ре,освобождая для нас «третью полосу». Позже нашпри­ятель-поляк, ккоторому мы ехали в гости, подтвердил, что и впрямь существует некийнеписаный кодекс поведения автомобилистов,согласно которому необходимо уступать доро­гуидущему на обгон.
Правда, чувство торжества вомне несколько угасло, когда сестраприятеля заметила, что ее соотечественники также слывутбесшабашными лихачами. Очевидно, будь я более на­блюдательна,то наверняка увидела бы по обочинам дорог кресты с возложенными к ихоснованию цветами — так родственникипогибших в автомобильных катастрофах при­носят дань памяти своимнесчастным близким. Генри вели­кодушновоздержался от комментария относительно дове­рияк антропологам, но спросил, почему я не могу довольс­твоватьсяпросто наблюдением и анализом польских обычаев,почему непременно должна включиться в игру по новымдля меня правилам, рискуя собственной жизнью, да и его жизнью тоже.
Я объяснила, что этапотребность — отчасти результат на­уськиваний одной их моихвнутренних ипостасей: Участника, ивместе с тем указала, что в моем кажущемся безумии при­сутствуетопределенная методология. Выявив некую законо­мерность или модельв поведении местных жителей и ориен­тировочноустановив определяющее их поступки негласное правило, этнограф спомощью разных «тестов» может под­твердитьсуществование такого правила. Можно рассказать репрезентативнойгруппе местных жителей о своих наблюде­нияхотносительно моделей их поведения и спросить, верно ливами идентифицировано правило, обычай или принцип, обуславливающиеэти модели. Можно нарушить (гипотети­ческое)правило и посмотреть, какая будет реакция: выкажет ликто-то признаки неодобрения или даже применит «санк­ции».Иногда, как в случае с «третьей полосой» в Польше, мож­но«протестировать» правило, подчинившись ему, а послепосмотреть, будете ливы «вознаграждены» за это.
СКУЧНО, НОВАЖНО
Данная книга написана не длясоциологов, а скорее для тех не поддающихся определению существ,которых издатели раньшеназывали образованными дилетантами. Я использую ненаучный подход, ноэто не значит, что я вправе неясно вы­ражатьсвои мысли, излагать их небрежным языком или не да­ватьопределений терминам. Это — книга о «правилах»анг­лийскойсамобытности, и я не могу просто заявить, что нам всемизвестно значение слова «правило», не сделав попыткиобъяснить, что я имею в виду, употребляя данный термин.
Концепции правила я даюдовольно широкое толкование, руководствуясьчетырьмя определениями, представленными в «Оксфордском словареанглийского языка» («OxfordEng­lishDictionary»),а именно:
 принцип,установлениеили максима, регулирующиеповедениеиндивида;
 критерийраспознавания или оценки, мерило, показатель,мера;
 образец(человек или вещь), стандарт;
 фактили констатация факта, который имеет силу;нормальноеили обычное положение вещей.
Таким образом, стоящая передомной задача по выявлению правиланглийской самобытности не ограничивается поис­комнеких особых норм поведения. Моя цель — установить правилав более широком понимании стандартов, норм, иде­алов, руководящихпринципов и «фактов» «нормального или типичного»поведения англичан.
Это последнее —значение «правила», которое мы вкла­дываемв данное слово, когда говорим: «Как правило, англи­чанеимеют качество Х (или предпочитают Y,или не любят Z».Используя термин «правило» в данном смысле, мы не имеем ввиду — и это важное замечание, — что все англича­невсегда или неизменно демонстрируют особенность, о ко­торойидет речь. Мы лишь подразумеваем, что эта особен­ностьили манера поведения типичны или ярко выражены и потомупримечательны и показательны. По сути, любое обще­ственноеправило, какое бы определение мы ему ни давали, теми отличается, что его можно нарушить. Правила поведе­ния (илинормы, или принципы) такого рода — не то что на­учныеили математические законы, установления должного порядкавещей. Они по определению условны. Например, ес­либ было абсолютно невозможно, немыслимо пройти или сделатьчто-то без очереди, тогда не возникло бы необходи­мости в законе,запрещающем лезть без очереди3.
———————
3Насамом деле, существуют правила, запрещающие формы по­ведения,которые хоть и возможны в принципе, тем не менее явля­ются редкимисключением и даже считаются неестественными (см. книгуРобина Фокса о табу на кровосмешение), — случаи, когдафак­тическое«так не делается» возводится в ранг официального запрета«такнельзя» (вопреки заявлениям философов, утверждающим, чтологическиневозможно вывести форму долженствования из глагола внастоящем времени). Однако это по большей части всеобщие пра­вила,а не специфические, присущие какой-то конкретной культу­ре, —а в данной книге мы рассматриваем главным образом пос­ледние.
Говоря о неписаных правилаханглийской самобытности, явовсе не подразумеваю, что этим правилам подчиняются все членыанглийского общества или что мы не найдем ка­ких-тоисключений или отклонений. Это было бы смешно. Ялишь утверждаю, что это относительно «типичные и тра­диционные»правила, по которым можно судить о характере нации в целом.
Зачастую исключения иотклонения помогают «доказать», таксказать, «протестировать» правило — в том смысле,что реакция наотклонение — та или иная степень удивления илигнева — указывает на его значимость и «нормальность»поведения, которое онопредписывает. Многие ученые мужи, преждевременнопохоронившие английскую самобытность, допускаютгрубейшую ошибку, в качестве причины ее смер­тиназывая нарушения традиционных установлений (как то: неспортивноеповедение футболиста или игрока в крикет). Приэтом они игнорируют реакцию народа на такие нару­шения,свидетельствующую о том, что англичане считают этиотступления от правил аномальными, неприемлемыми и неанглийскимиявлениями.
ПРИРОДАКУЛЬТУРЫ
В своем исследовании,посвященном национальным особен­ностямангличан, я буду делать упор на правила, поскольку считаю,что на основе правил проще выстроить систему «грамматики»английской самобытности. Но, учитывая, что термин«правило» я намерена использовать в очень широ­комсмысле, поиск правил неизбежно повлечег за собой по­пытку понятьи охарактеризовать английскую культуру — ещеодин термин, требующий определения. Под понятием «культура»я подразумеваю совокупность моделей поведения, традиций,образа жизни, идей, верований и ценностей той илииной социальной группы.
Это ни в коем случае неозначает, что я рассматриваю ан­глийскуюкультуру как гомогенный организм и не ожидаю, чтообнаружу какие-либо отступления от типичных моделей поведения,традиций, верований и т. д., равно как не предпо­лагаю, что«законы английской самобытности» исповедует все обществов целом. Как и в случае с правилами, в рамках английскойкультуры я ожидаю найти множество вариантов и разновидностей типичныхформ, но при этом надеюсь об­наружить некое ядро —совокупность скрытых базовых мо­делей,которые помогут нам охарактеризовать черты анг­лийскойсамобытности.
В то же время я понимаю, чтосуществует опасность «эт­нографическогокамуфляжа» — неспособность увидеть сходствомежду культурой Англии и культурами других на­родов. Стремясьдать определение «национальному характе­ру»,можно зациклиться на поиске отличительных черт ка­кой-тоотдельно взятой культуры и забыть, что все мы — представителиодной породы4.
————————
4Хотя недавно я прочитала весьма занимательную книгу под на­званием«Англичане: разве они люди?» («TheEnglish:AreTheyHu­man?»;опубликована в 1931 г.). Вопрос, как вы понимаете, ритори­ческий.Автор (Д. Д. Ренье) «пришел к заключению, что мир населяют двавида человеческих существ: люди и англичане».
К счастью, нескольковыдающихсяантропологов составили для нас перечни «общекультурныхуниверсалий», — обычаев, традиций, верова­ний и т.д., присущих всем человеческим обществам, — кото­рыедолжны помочь мне избежать такого риска. Нет единого мненияотносительно того, какие именно обычаи и т. д. должныбыть включены в данную категорию (хотя, с другой стороны, развеученым когда-нибудь удавалось прийти к согласиюпо какому-либо вопросу?)5.
———————-
5Такжесуществуют огромные разногласия относительно того, стоитли рассматривать эти «универсалии» как неотъемлемыехарак­теристикиприроды человека, но я не стану рассуждать на эту тему по тойпричине, что она не имеет прямого отношения к нашей дис­куссии обанглийской самобытности. Лично я считаю — как бы ни расценивалимое мнение, —что все споры на тему «Природа —вос­питание»— довольно бессмысленное занятие, в которое мы вовле­ченыпотому, как указал Леви-Стросс (р. 1908; французский социо­лог,один из основателей структурной антропологии. — Пер.),что человек предпочитает мыслить категориями бинарных оппозиций(черное— белое, левое — правое, мужчина — женщина, они —мы, природа— культура и т. д.). Почему мы так мыслим? Этот вопросос­таетсяоткрытым, но такое бинарное мышление превалирует во всех институтахобщества, в том числе и в среде ученых, любящих поспо­ритьна званых обедах, как и представители «болтливого» класса(политико-журналистская братия. — Пер.).
Например, Робин Фокс приводитследующий список:
«Законы особственности; отношение к инцесту и браку; тради­ционныетабу и случаи отмены запретов; методы разрешения споровс наименьшим кровопролитием; верования относитель­носверхъестественного и связанные с ними ритуалы; система социальногостатуса и методы его обозначения; обряды посвя­щениямолодых мужчин; ритуалы ухаживания и связанный с этимобычай дарить женщинам украшения; культура символи­ческойнательной росписи; определенные виды деятельности, доступныетолько мужчинам; азартные игры; изготовление инс­трументов иоружия; мифы и легенды; танцевальное искусство; адюльтери, в различных дозах, убийства, самоубийства, гомосек­суализм,шизофрения, психозы и неврозы, а также различные ле­кари,наживающиеся на болезнях или исцеляющие больных, — какна это посмотреть».
Джордж Питер Мердокпредставляет более длинный и под­робный перечень универсалий6— в удобном алфавитном порядке,но в менее забавных выражениях:
«Возрастнаяклассификация; атлетика; нательные украшения; ка­лендарь;прививание навыков гигиены; организация общества: ку­линария;совместный труд; космология; ухаживание; танцы; деко­ративноеискусство; гадание; разделение труда; толкование снов; образование;эсхатология; этика; этнобиология; этикет; лечение внушениеми молитвами; семья; праздники; добывание огня; фоль­клор;табу в еде; погребальные обряды; игры; жесты; подношение подарков;правительство; приветствия; прически; гостеприимс­тво;гигиена; табу на кровосмешение; законы наследования; шут­ки;родственные группы; система родственных отношений; язык;законодательство;суеверия; связанные с опасностью неудачи; магия;супружество; время приема пищи; медицина; стыдливость в отношенииотправления естественных нужд; траур; музыка; ми­фология;числительные; родовспоможение; меры уголовного на­казания; личныеимена; демографическая политика; постнатальный уход за ребенком;отношение к беременности; имуществен­ныеправа; умилостивление сверхъестественных существ; обычаи, связанные споловым созреванием; религиозные обряды; правила домашнегообихода; ограничения в сфере половых отношений; представленияо душе; различия в социальном статусе; хирургия; изготовление орудийтруда; торговля; походы в гости; отнятие от грудимладенца; наблюдение за погодой». (В переводе соблюстиалфавитный порядок невозможно. — Пер.)
———————
6Почести говоря, Фокс дал примеры социальных универсалий, в то время какМердок попытался перечислить все явления и понятия, какие толькосуществуют в человеческом обществе.
Я лично не знакома со всемисуществующими на свете культурами,а значит, подобные перечни помогут мне сосре­доточитьсяна том, что и в самом деле уникально в английс­койклассовой системе, а не на системе как таковой, посколь­кув каждой культуре есть «система социального статуса и методыего обозначения». В общем-то, это довольно очевид­наямысль, но другие авторы упускают ее из виду7,и многие, как следствие, также допускают ошибку, полагая, чтонекото­рые особенности английской культуры (например,причинно-следственнаясвязь «потребление алкоголя — насилие») — эточерты, присущие всем человеческим обществам.
———————
7Ноне Гегель, прекрасно уловивший суть вопроса, о чем свидетель­ствуютего слова: «Дух нации — это… всеобщий дух вопределенной форме».(Если допустить, что я верно поняла его высказывание, — Гегельне всегда настолько ясно выражается, как того хотелось бы.)
ВЫРАБОТКАНОРМ И ПРАВИЛ
В представленных вышеперечнях не упомянута одна уни­версалия8— «выработка норм и правил», хотя и в одном, и вдругом она ясноподразумевается.
———————
8На самом деле выпущены два пункта. Второй — «влияние нана­строениеили использование изменяющих состояние сознания фак­торов».Эта практика существует во всех известных культурах, и кон­кретноее английский вариант будет рассмотрен в данной книге.
Люди склонны придумы­ватьправила. Все без исключения виды человеческой де­ятельности, втом числе исполнение естественных биологи­ческих функций(например, питание и секс), осуществляют­сяв рамках целого комплекса правил и установлений, диктующих,когда, где, с кем и в какой форме тот или иной виддеятельности может быть осуществлен. Животные прос­тоосуществляют те илииные действия, а учеловека каж­дыйвид деятельности сопровождается определенными це­ремониямии ритуалами. Это называется цивилизацией.
Каждой культуре, возможно,присущи свои правила, но ониесть всегда. В разных обществах не принято употреблять впишу разные продукты, но табу в еде существует в каждом обществе.Правила есть на все. В представленных выше пере­чнях каждойуниверсалии, если она и не содержит обозначен­нуюпрямо или косвенно ссылку на правила, может предшест­воватьслово «правила» (например, правила подношения по­дарков,правила в отношении причесок, танцев, шуток, правилаприветствия, гостеприимства, отнятия от груди мла­денцаи т. д.). То, что в своем исследовании я делаю упор на правила,это не странная причуда. Я хочу подчеркнуть, что в психологиичеловека правила и их выработка играют важную роль.Если подумать, отличия в правилах — это главный по­казательпри установлении различий между разными культу­рами.Отправляясь в отпуск или в командировку за границу, мыв первую очередь отмечаем, что в той стране, куда мы приехали,«иные порядки». Под этим мы обычно имеем в ви­ду,что там правила, касающиеся, скажем, еды, приема пищи, одежды,приветствий, гигиены, торговли, гостеприимства, шуток,системы статусов и т. д., отличаются от правил, быту­ющихв аналогичных областях у нас на родине.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯИ ТРИБАЛИЗАЦИЯ*
———————
*Трибализация — процесс этнической консолидации.
Что неизбежно приводит нас кпроблеме глобализации. По­кая работала над данной книгой, меня часто спрашивали (представители«болтливого» класса), какой смысл писать о самобытностиангличан или какой-либо другой нации, если этоявление в скором будущем отойдет в историю, потому чтово всем мире будет господствовать быстро распростра­няющийсяамериканский культурный империализм. Уже сейчас,указывали мне, мы живем в отупляющем гомогенизи­рованноммире «Макдоналдсов», где богатый ковер, соткан­ныйиз самобытных своеобразных культур, затирается все­пожирающимпотребительством под диктовку компаний «Найк»,«Кока-кола», «Дисней» и другихтранснациональных капиталистическихгигантов.
В самом деле? Как типичныйпредставитель антитэтчеровского поколения, воспитанный на статьяхгазеты «Гардиан»и либеральных идеях левого толка, я не испытываю симпатиик корпоративным империалистам, но, будучи профессиональнымнаблюдателем, отслеживающим социо­культурныетенденции, я обязана сообщить, что их влияние сильнопреувеличено — точнее, неверно истолковано. На­сколькоя могу судить, следствием процесса глобализации стали главным образомрост национализма и трибализма, распространение очагов борьбы занезависимость, отделе­ние и самоопределение наций, возрождениестремления к этническойобособленности и сохранению самобытной культурыпочти во всех уголках мира, в том числе и в так на­зываемомСоединенном Королевстве.
Хорошо, пусть это неследствие (взаимосвязь — это еще непричинность, как заметит вам любой ученый), однако не­льзяне признать, что более яркое проявление этих движе­ний с ростомглобализации — поразительное совпадение. То,что люди во всех странах хотят носить спортивную одеж­дуфирмы «Найк» и пить кока-колу, вовсе не означает, что онименьше заинтересованы в сохранении самобытности своейкультуры. В действительности многие из них готовы боротьсяи умереть за свой народ, за свою религию, страну, культуруили любой другой аспект «племенной» принадлеж­ности,оказавшийся под угрозой.
Экономическое влияние крупныхамериканских корпо­раций,возможно, и впрямь огромно и даже пагубно, но их культурноевлияние, пожалуй, менее значительно, что бы ни думалипо этому поводу они сами или их противники. Учи­тываяглубоко укоренившиеся в нас «племенные» инстинкты ивозрастающую тенденцию к дроблению наций на мелкие культурныеобщности, бессмысленно говорить о том, что шестимиллиардноенаселение Земли объединяется в одну огромную монокультуру. Сраспространением глобализа­ции, безусловно, происходят измененияв обществах, кото­рые затрагивает данный процесс, но эти обществасами по себе не былистатичными, а происходящие в них изменения необязательно связаны сотменой традиционных ценностей. Насамом деле такие новые виды средств массовой информа­ции, какИнтернет, весьма эффективно содействуют популя­ризациитрадиционных культур, а также общемировой суб­культурыантиглобалистов.
В самой Великобритании,несмотря на влияние амери­канской культуры, налицо гораздо большефактов, свиде­тельствующих в пользу роста трибализации, а неутраты са­мобытных национальных черт. Непохоже, чтобыамерикан­ские безалкогольные напитки, продукты питания из пищевыхсуррогатов или фильмы как-то усмирили пыл и боевой дух шотландских иваллийских националистов. Если уж на то пошло, этнические меньшинствав Великобритании все бо­лее активно и отчаянно борются засохранение своей само­бытности, да и сами англичане тоже немалообеспокоены «кризисом идентичности» собственной культуры.В Англии наблюдается повальное увлечение идеями регионализма(особенно громко шумят по этому поводу корнуэльцы, и да­жеведутся полушутливые разговоры о том, что, возможно, следующимипотребуют отделения жители Йоркшира), мно­гие возражают противтого, чтобы их страна вошла в состав Европы и уж тем более сталачастью общемировой моно­культуры. Поэтомуя не вижу причины отказываться от попытки по­нять английскуюсамобытность только потому, что отовсюду звучат предостережения овымирании английской или ка­кой-либо другой культуры.
КЛАСС И РАСА
Когда данная книга находиласьеще на стадии проекта, поч­тикаждый, с кем я говорила о ней, спрашивал, намерена ли я посвятитьглаву понятию «класс». Я изначально считала, что писатьотдельную главу о классе нецелесообразно: класс как реалияприсутствует во всех областях жизни и культуры анг­личани, соответственно, будет освещаться при исследова­ниивсех аспектов, рассматриваемых в данной книге.
Англия — культура свысокоразвитым классовым созна­нием,однако в действительности те категории, которыми англичанемыслят о социальном классе — и определяют по­ложениечеловека в классовой структуре, — имеют мало об­щегои с упрощенной трехуровневой моделью (высший класс,средний класс, рабочий класс), и с весьма абстрактны­миалфавитными системами (А, В, С,, С„ D,Е), базирующими­сяна принципе классификации по роду занятий, столь из­любленномэкспертами по исследованию рынка. Школьный учительи агент по продаже недвижимости формально оба принадлежатк «среднему классу». И у того, и у другого может бытьсвой домик и автомобиль «вольво», они оба могут посе­щатьодин и тот же паб и иметь примерно одинаковый годо­вой доход. Номы судим о социальном классе по более слож­ной совокупности едвауловимых признаков: как вы органи­зуетесвой быт, как обустроен ваш дом, какая в нем мебель; маркаавтомобиля, на котором вы ездите, а также моете ли вы егосами по воскресеньям, пользуетесь услугами мойки или полагаетесь наанглийский климат и дожди; что, где, когда, какимобразом и с кем вы едите и пьете; какие слова вы упот­ребляете икак их произносите; где и как вы делаете покупки; какуюодежду носите; каких домашних питомцев держите; как проводитесвободное время; какие дежурные фразы ис­пользуете,чтобы завязать знакомство или разговор.
Каждый англичанин (признаеммы это или нет) тонко чувствуетедва уловимые различия, по которым судят о при­надлежностичеловека к тому или иному классу. Поэтому я нестану выводить «таксономию» английских классов исвойственных им особенностей, а просто попытаюсь пред­ставитьнюансы восприятия англичанами классовых разли­чийв контексте перечисленных выше тем. Невозможно го­воритьо классах, не упоминая дома, сады, автомобили, одеж­ду,домашних питомцев, еду, напитки, секс, разговоры, хобби ит. п., равно как невозможно исследовать правила любого из этихаспектов жизни английского общества, не натыкаясь постояннона существенные классовые разграничители или не спотыкаясь о менеезаметные из них. А это значит, что о классовом делении я будуговорить тогда, когда мне будут встречатьсятакие «разграничители».

В то же время я постараюсь небыть «ослепленной» клас­совымиотличиями, помня замечание Оруэлла о том, что та­кие отличия«исчезают в то же мгновение, как только два британцасталкиваются с европейцем», и что «даже в какой-тостепени размывается грань между богатыми и бедными, когда смотришь нанацию со стороны». Будучи сторонним наблюдателем —профессиональным иностранцем, если угодно,— по собственной воле, я, ставя перед собой задачу датьопределение английской самобытности, вовсе не соби­раюсь кричатьо внешних различиях, а намерена сосредото­читься на поискескрытых общих черт.
Раса — гораздо болеесложный вопрос, опять-таки под­нимавшийся всеми моими друзьями иколлегами, с которы­мия обсуждала данную книгу. Заметив, что я ловко уклони­лась отдискуссии о национальном своеобразии шотландцев, валлийцев иирландцев, ограничив круг своего исследования «англичанами»,а не «британцами» или «народом Великобри­тании»,они неизменно вопрошали, подпадают ли под мое определениеанглийской самобытности азиаты, африканцы, выходцыиз стран Карибского бассейна и другие этнические меньшинства.
Наэтот вопрос есть несколько ответов. Во-первых, этни­ческиеменьшинства — по определению — должны быть те­мойизучения при исследовании английской самобытности.Степень адаптации иприобщения иммигрантов к культуре и обычаям принявшей их страны и всвою очередь влияния на них, особенно на протяжении несколькихпоколений, — это сложный вопрос. Этнографы, как правило, делаютупор на элементы адаптации и приобщения (обычно объединяемых в однопонятие — «аккультурация»*), игнорируя не менееинтересную и важную проблему влияния.
—————————
*Аккультурация— здесь: приобщение одного народа к культуре другогонарода в процессе взаимных контактов.
Это странно, ведь мыпризнаем, что туристы способны оказывать огромное влияниена культуры посещаемых ими стран — по существу, изучениезадействованных в этом социальных процессов ужевозведено в ранг отдельной дисциплины, — но наши ученыепо каким-то одним им известным причинам менее заинтересованыв исследовании способов воздействия куль­тур иммигрантскихменьшинств на модели поведения, обы­чаи,идеологию, верования и систему ценностей народов тех стран,где они осели. Этнические меньшинства составляют примерно6 % населения Великобритании, но их влияние на многиеаспекты английской культуры было и остается зна­чительным.Это влияние неизбежно найдет отражение на любом«снимке» поведения англичан вроде того, что я пыта­юсьсделать сейчас. Очень немногие из живущих в Англии азиатов,африканцев и выходцев из стран Карибского бас­сейна считают себяангличанами (большинство назвались быбританцами, а это понятие более широкого содержания), но они,несомненно, вносят свой вклад в «грамматику» анг­лийскойсамобытности.
Мой второй ответ о расекасается более изученной облас­ти— «аккультурации». Здесь я веду речь не о культурахмень­шинств кактаковых, а о группах и индивидах. Проще гово­ря— пожалуй, слишком просто, — некоторые группы и ин­дивидыиз этнических меньшинств более «англичане», чем другие.Говоря это, я имею в виду, что некоторые представи­телиэтнических меньшинств — либо по собственной воле, либопод давлением обстоятельств, либо в силу того и друго­го— лучше, чем остальные, усвоили обычаи, систему цен­ностейи модели поведения народа принявшей их страны. (Вотношении представителей второго, третьего и последу­ющихпоколений дело обстоит сложнее, поскольку их пред­шественникиуже повлияли на культуру их второй родины.)
Как только мы началиоперировать данными понятиями, вопросперестал быть вопросом о расах. Когда я говорю, что некоторые группыили индивиды из этнических меньшинств более«англичане», чем другие, я веду речь не о цвете их кожи ине о странах их происхождения. Я подразумеваю, что сво­имповедением, манерами и обычаями они демонстрируют определеннуюстепень «английскости». То же самое я могла бы сказать —и говорю — о группах людей и индивидах анг­лосаксонскогопроисхождения.
В принципе, мы все такговорим. Описывая социальную группу,человека или даже, скажем, какую-то реакцию или отличительнуюособенность индивида, мы употребляем вы­ражение«чисто по-английски» или «типично по-английски».Нам ясно, что имеетсяи виду, когда кто-то говорит: «В чем-то я настоящий англичанин,а в чем-то — нет» или «В тебе боль­шеанглийского, чем во мне». Мы выработали концепцию «степеней»«английскости». Заметьте, сейчас я не открываю ничегонового или удивительного. Ежедневно оперируя эти­мипонятиями, мы совершенно сознательно подразумеваем, чтотот или иной человек — англичанин «лишь отчасти»,«в чем-то»или даже «в отдельных проявлениях». Мы призна­ем, чтовсе мы — в некотором смысле — «выбираем», дока­кой степени нам быть англичанами. Это я к тому говорю, чтоданная концепция можетбыть применима и к этническим меньшинствам.
В сущности, я даже осмелюсьутверждать, что этнические меньшинства, проживающие в нашей стране,более свобод­ны в своем выборе, чем мы, коренные англичане. Те изнас, кто в детстве не был подвержен влиянию другой культуры, стольглубоко впитали в себя некоторые черты английской самобытности, чтонам очень трудно, практически невоз­можно переступить через них,даже когда это в наших инте­ресах (как, например, в моем случае:я долго собираюсь с ду­хом, чтобы заставить себя попытатьсяпролезть без очереди, хотя это всего лишь эксперимент на благонауки). В данном случае иммигранты в сравнении с нами находятся вболее выгодном положении: им легче делатьвыбор, и они зачастую перенимают менее странные, на их взгляд,английские при­чуды и привычки и старательно игнорируют те, чтокажутся им нелепыми.
Иммигранты, конечно, могут пособственному выбору перенимать обычаи аборигенов, и в Англиинекоторые из них по всем параметрам больше похожи на англичан, чемсами англичане. Среди моих друзей есть два человека, кото­рых я сготовностью могу охарактеризовать как «настоящих англичан»:один — выходец из Индии, второй — польский беженец, и обаиммигранты в первом поколении. Со сторо­ны того и другого этоизначально был сознательный выбор, и хотя «английскость»стала их второй натурой, они по-пре­жнему способны датьобъективный анализ своего поведения и объяснить правила, которымнаучились подчиняться, — что большинству коренных англичанфактически недоступ­но, потому что мы воспринимаем эти нормы каксамо собой разумеющееся.
Многие из тех, кто считаетсебя специалистом в области «аккультурации», склоннынедооценивать элемент выбора. Процесс «аккультурации»часто рассматривают как навязы­вание «доминирующей»культуры несведущим инертным меньшинствам. При этом совершенно непринимается в расчет, что представители этих меньшинств вполнесознатель­но, обдуманно, с умом, а то и шутки ради подстраиваютсяпод те или иные модели поведения и обычаи культуры принима­ющегосообщества. Я признаю, что в какой-то степени анг­лийский образжизни зачастую «навязывается» или успешно «насаждается»(но так ведет себя любое принимающее обще­ство, если только вы неявились в страну как завоеватель или проезжий турист), иположительные и отрицательные ас­пекты конкретных требованиймогут и должны быть подвер­гнуты всестороннему рассмотрению. Но яхочу подчеркнуть, что подчинение этим требованиям —сознательный про­цесс, а не результат воздействия некой формы«промывки мозгов», как это подразумевается в некоторыхопределениях понятия «аккультурация».
Из вышесказанного должно бытьясно (но я все равно подмечу), что, говоря об английскойсамобытности, я не рассматриваю это явление как некую великуюценность и не ве­ду речь о превосходстве английской расы. Когда яговорю, что некоторые иммигранты более англичане, чем другие, я (вотличие от Нормана Теббита* с его пресловутым «кри­териемкрикета») имею в виду, что эти люди ничем не лучше других и чтоони такие же граждане, имеющие те же права, как и те, кто меньшепохож на настоящих англичан.
————————
*Теббит, Норман (р. 1931) — английский политический деятель, в1990-е гг. — член парламента от консервативной партии.
И когда я говорю,что любой может —при условии, что у него было нато достаточно времени и что он затратил определенные усилия,— «стать» настоящим англичанином, я вовсе непод­разумеваю, что он обязанэто делать.
В какой мере иммигрантыдолжны приобщаться к анг­лийской культуре? Это спорный вопрос.Если речь идет об иммигрантахиз бывших британских колоний, тогда, воз­можно,степень их «аккультурации» должна соответствовать той,какой достигаем мы в качестве незваных гостей, внед­рившихсяв их культуру. Вообще-то, англичане не вправе — этодоказано историей — читать мораль о важности усвое­нияобычаев и нравов культуры принимающего сообщества. Нашисобственные «достижения» в этой области ужасны. Где быи в каком количестве мы ни осели, мы не только создаем зоны,где правят исключительно законы английской само­бытности,но также пытаемся навязать свои культурные нор­мыи привычки местному населению.
Однако данная книга —описание, а не предписание. Ястремлюсь осмыслить английскую самобытность во всех еепроявлениях. Антрополог не должен заниматься морали­заторствоми указывать племенам, которые он изучает, как имотноситься к своим соседям или членам своего общества. Разумеется,у меня есть собственное мнение по этим вопро­сам,но оно никак не связано с моими попытками охаракте­ризоватьправила английской самобытности. Правда, иногда я, возможно, буду еговысказывать (ведь это моя книга, и явправе писать вней все, что хочу), но я постараюсь провести четкуюграницу между личным суждением и объективнымнаблюдением.
БРИТАНЦЫ ИАНГЛИЧАНЕ
Прежде чем приступить к полноценному анализу английс­кой самобытности, я бы хо
телаизвиниться перед всеми шот­ландцами и валлийцами, которые: а) считают себя
британца­ми и б) удивлены тем, что я пишу о своеобразии англичан, а небританцев.
(Кстати, здесь я обращаюсь к истинным, ко­ренным шотландцам и валлийцам, а не
кангличанам, — та­ким, как я сама, — которые любят прихвастнуть, когда им это
выгодно,тем, что в их жилах течет валлийская или шотланд­ская кровь.)
Так почему я пишу освоеобразии англичан, а не британ­цев? Ответ следующий:
 отчастипросто из лени;
 отчастипотому, что Англия — это отдельная страна,следовательно,она имеет свою, отличительную культуруи свой характер, в то время как Великобритания— это чисто политическое объединение, состоящееиз нескольких стран, каждая из которых обладает собственнойкультурой;
 отчастипотому, что эти культуры, имея точки соприкосновения,все-таки абсолютно неидентичныи не должнырассматриваться как единое целое, объединенноепонятием «британская самобытность»;
 инаконец, потому, что «британская самобытность», намойвзгляд, термин бессмысленный: люди, оперирующие этим словосочетанием,почти всегда на самом де­ле ведут речь об английскомтрадиционализме, а вовсе неподразумевают, что тот или иной человек до мозга костей валлиец илишотландец.
У меня есть время и силытолько на то, чтобы попытаться постичь лишь одну из этих культур, и явыбрала свою собс­твенную — английскую культуру.
Я сознаю, что можно, еслизадаться целью, отыскать в мо­ей аргументации множество уязвимыхмест. В частности, мне могут указать, что «страна» самапо себе тоже искусст­венное образование. А корнуэльские«националисты» и даже ярые регионалисты из других частейАнглии (на ум сразу приходят Йоркшир и Норфолк), разумеется, непреминут за­явить, что они обладают собственной аутентичностью иих не следует смешивать со всеми остальными англичанами.
Вся беда в том, чтофактически каждая страна состоит из целого ряда регионов, каждый изкоторых непременно мнит себя отличным от всех остальных и претендуетна превос­ходство. Подобное вы встретите во Франции, в Италии,США, России, Мексике, Испании, Шотландии, Австралии — везде, влюбом государстве. Жители Санкт-Петербурга отзываются о москвичах како людях другой породы. Американцы с вос­точного побережья и те,что живут на Среднем Западе, — как существа с разных планет. Тоже самое можно сказать о тос­канцах и неаполитанцах, мексиканцахс севера и юга страны и т. д. Даже такие города, как Мельбурн иСидней, считают се­бя уникальными, ни с чем не сравнимыми, а проЭдинбург и Глазго я уж и вовсе умолчу. Так что регионализм вряд лимож­но назвать исключительно английским явлением. Тем не ме­неево всех перечисленных примерах жители этих, по обще­му признанию,исключительно самобытных регионов и го­родов имеют между собоймного общего, что и выдает в них итальянцев, американцев, русских,шотландцев и т. д. Меня интересуют как раз общие черты.
СТЕРЕОТИПЫ ИГЕНОМИКА КУЛЬТУРЫ
«Что ж, надеюсь, тышагнешь за рамки привычных стереоти­пов», — обычноговорили мне, когда я сообщала, что соби­раюсь написать книгу осамобытности английской культуры. Этот комментарий, по-видимому,отражал общепризнанное мнение, что стереотип почти по определению —это «неверное» представление, что верное представлениенужно искать где-то «за рамками». Мне это кажется весьмастранным, пос­кольку шаблонные характеристики английскогохарактера, не обязательно являясь «правдой, только правдой иничем, кроме правды», все-таки содержат долю истины. В концеконцов, эти стереотипы сложились не на пустом месте, они родились ипроизросли из чего-то.
Поэтому я в ответ всегдаговорила: нет, я не собираюсь пе­реступать рамки стереотипов, анамерена попытаться иссле­довать их изнутри: Я не стануспециально выискивать их, но постараюсь сохранять объективность, иесли в ходе исследо­вания выяснится, что некоторые моделиповедения англичан соответствуют некоему стереотипу, то я помещу этотстерео­тип в свою «чашку Петри», рассмотрю его подмикроскопом, препарирую, расчленю на части, подвергну разным тестамего компоненты, определю ДНК, а потом начну осмысливать полученныеданные, пока не найду те самые зерна (или ге­ны) правды.
Но я, пожалуй, увлекласьметафорами, да еще и подели­лась своими смутными представлениямио том, что настоя­щиеученые делают в своих лабораториях, но мысль мою вы поняли. Многиевещи выглядят иначе, когда рассматриваешь ихпод микроскопом. То же самое можно сказать и об анг­лийскихстереотипах. Английская «чопорность», английская«учтивость»,«разговоры о погоде», «хулиганство»,«ханжест­во»,«частная жизнь», «отрицательное отношение кинтеллек­туалам», «строгое соблюдение очередности»,«соглашательс­тво», «игра по правилам»,«юмор», «классовость», «эксцент­ричность»— в основе всех этих стереотипов, как выясняется входе анализа, лежит целый комплекс правил и установле­ний,неразличимых невооруженным глазом. Если не прово­дитьаналогии с лабораторными процессами, полагаю, мой проект поисследованию своеобразия англичан можно так­жеохарактеризовать как попытку определить структуру (или составитьсхему — не знаю, какое из этих словосочетаний в данном случаеболее правильно) генома английской культу­ры— т. е. идентифицировать культурные «нормы»,которые воспитывают нас такими, какие мы есть.
«Определение структурыгенома английской культуры». Хм, да. Название как у большогосерьезного амбициозного научного проекта. На такую работу потребуетсявтрое боль­шевремени, данного мне по договору с издателем, особенно если учестьвсе перерывы на чашку чая.
СВЕТСКАЯБЕСЕДА
Впредыдущейглаве я охарактеризовала разговор о погоде как форму «светскойбеседы». В принципе хваленая спо­собностьчеловека выражаться сложным витиеватым языком вомногом развивается благодаря именно такому типу бесе­ды,являющемуся вербальным эквивалентом выискивания вшейдруг у друга или взаимного чесания спин у животных.
ПРАВИЛАЗНАКОМСТВА
Светскаябеседа начинается с приветствия.В данном контек­сте необходимость обсуждения погоды отчастипродиктова­натем, что приветствие и знакомство — для англичанза­труднительные процедуры. Эта проблема особенно обост­риласьпосле того, как фразу «Howdoyoudo?»(«Как поживаете?»)перестали использовать в качестве стандарт­нойуниверсальной формы приветствия. В аристократичес­кихкругах и среди представителей верхушки среднего клас­саприветствие «Howdoyoudo?»— в ответ на которое вы должны,словно эхо или попугай, повторить тот же самый вопрос«Howdoyoudo?»13— по-прежнему находится в упот­реблении,а вот остальные выкручиваются кто как может, ни­когдатолком не зная, что сказать.
————————
13Справедливости ради я обязана указать, что «Howdoyoudo?»,хотьформально это и вопрос, произноситсякакутверждение — не с повышающейся, вопросительной интонацией,поэтому традиция повторятьв ответ «Howdoyoudo?»не столь абсурдна, как это может показаться(почти, но не совсем).
Вместотого чтобы глу­митьсянад устаревшим чопорным ритуалом «Howdoyoudo?»,нам следовало бы развернуть кампанию по его возрож­дению. Эторешило бы множество проблем.
Какпреодолеть неловкость
Принятыев нашем обществе церемонии приветствия и зна­комства ничего,кроме неловкости и смущения, у людей не вызывают.Друзья чувствуют себя более раскованно, хотя мы зачастуюне знаем, что нам делать с руками и стоит ли об­нятьсяили поцеловаться. В среде «болтливого» класса и вне­которыхкругах среднего и высшего среднего класса укоре­нился французскийобычай целовать друг друга в обе щеки, нопочти во всех остальных слоях общества этот ритуал счи­таетсяглупым и претенциозным, особенно когда он прини­маетформу «целования воздуха». Женщин, которые прибега­ютк такому варианту приветствия (а это делают только жен­щины;из мужчин «воздух целуют» разве что гомосексуалисты, даи те как бы в шутку), пренебрежительно называют «чмок-чмок».Даже в тех кругах общества, где принято обменивать­сяпоцелуями в щеки, никто толком не знает, один или два разаследует целоваться, в результате чего случаются нелов­киезаминки, а то и травмоопасные ситуации, когда участни­кипроцедуры приветствия чуть ли не сталкиваются лбами, пытаясьпредугадать намерения друг друга.
Вделовых кругах теперь при встрече принято обмени­ватьсярукопожатием. Вернее, рукопожатие является нормой при первой встрече.Как это ни смешно, но именно процеду­разнакомства, требующая соблюдения формальностей, на­иболеебезболезненна для ее участников. (Однако обратите внимание,что английское рукопожатие всегда неловкое,очень быстрое, происходит «нарасстоянии вытянутой руки» и безсопроводительных движений свободной руки — обни­мания,похлопывания по плечу и т. п., что наблюдается в ме­неетрадиционалистских культурах.)
Припоследующих встречах, особенно когда деловые пар­тнерыуже лучше узнали друг друга, рукопожатие начинает походить начрезмерный официоз, но обмен поцелуями вос­принимался бы какфамильярность (или претенциозность — взависимости от того, к какому кругу общества принадлежат участникивстречи). В любом случае поцелуи между мужчина­минеприемлемы, и потому мы вновь испытываем знакомое состояние конфуза,не зная, как лучше поступить. Начинаемпротягивать друг другуруки и тут же их отдергиваем, либо изображаемнечто похожее на взмах. Смущенно, нереши­тельно пытаемсяобменяться поцелуями в щеки или как-то ещевступить в физический контакт, например прикоснуться друг к другу —поскольку каждый из нас настроен дружелюб­но, — но зачастуютак и не доводим свои попытки до конца. Всеэто типично по-английски: чрезмерная церемонность, каки неуместная фамильярность, нас смущает (опять та же проблемас крайностями).
Правилоненазывания имен
Вситуациях чисто светского характера трудности еще более ощутимы. Втаких случаях при знакомстве не принято пожи­мать руки (вообщерукопожатие — символ деловых отноше­ний); представляться поимени, как это практикуется в дело­вых кругах, тоже неуместно.Являясь к кому-либо на вечерин­ку(или в публичное заведение, где дозволено вступать в разговорс незнакомыми людьми, — скажем, у стойки бара), вы не можетесказать: «Привет, я — Джон Смит» или даже «Привет,меня зовут Джон».На самом деле единственно вер­нойспособ представиться в такой среде — это вовсе никак непредставляться, а найти способ завязать разговор, напри­мерзаметить что-нибудь по поводу погоды.
Нахрапистый«американский» подход — фраза типа «Привет,я — Билл из Айовы», особенно сопровождаемая протянутой,рукой и широкой улыбкой, — англичан застав­ляетморщиться и ежиться. Американские туристы и гости нашейстраны, с которыми я беседовала, проводя исследова­ниядля данной книги, были озадачены и обижены такой ре­акцией.«Никак не возьму в толк, — возмущалась одна жен­щина.— Вы представляегесь, называете себя по имени, а они морщатсяи воротят носы, будто услышали нечто очень лич­ноеи нескромное». «Совершенно верно, — добавил ее муж— А потом с натянутой улыбкой говорят тебе „привет»,но имени специально не называют, давая тебе понять, что ты грубопопрал нормы общественного поведения. Почему, чертпобери, нужно скрывать свое имя?»
Я сталаобъяснять, тщательно подбирая слова,что англи­чанинне желает знать чужих имен или называть свое до техпор,пока не достигается определенная степень близости — например,если вы становитесь женихом его дочери. Вместо тогочтобы представляться по имени, предложила я, лучше попробуйтезавязать разговор, произнеся замечание с полу­вопросительнойинтонацией по поводу погоды (вечеринки, пабаили всякого другого места — того, где вы находитесь). Причемваша реплика должна быть не слишком громкой,атон — ненавязчивым и непринужденным, не серьезным и ненапряженным. Предполагаемого собеседника следует втя­нуть вразговор как бы невзначай. Даже если человек, с кото­рымвы хотите познакомиться, выказывает вам расположе­ние,представляться все равно не принято, вы должны сдер­жатьсвой порыв.
В итогеу вас, вероятно, появится возможность обменять­сяименами со своим собеседником, при условии, что вы не будетедавить на него, хотя всегда лучше дождаться, чтобы этаинициатива исходила от вашего нового знакомого. Если оказалось, что кконцу вечера, дружески общаясь довольно долго, вы так и непредставились, тогда при прощании ска­жите:«До свидания, рад был познакомиться. Да, кстати, нерасслышал…Как вас зовут?» —словно вы только теперь заме­тилиэто упущение. Ваш новый знакомый должен назваться, ипосле этого вы тоже наконец-то можете представиться — нокак бы между прочим, будто для вас это совершенно не имеет значения: «Ну, а я Билл».
Одинпроницательный турист из Голландии, внимательновыслушав мое объяснение, прокомментировал: «Ну да, ясно. Этокак „Алиса в Зазеркалье»: все делается наоборот».Мне неприходило в голову рекомендовать «Алису» в качествесправочникапо английскому этикету, но, поразмыслив, я пришлак выводу, что это — неплохая идея.
«Приятнопознакомиться»
Вовремя небольшого светского мероприятия, например на званомобеде, хозяин (или хозяйка) может решить проблему с неназываниемимен, представив гостей друг другу. Но момен­тов неловкости всеравно не избежать: фраза «Howdoyoudo?»фактически вышла из употребления, адекватной замены этойприветственнойформуле не найдено, и потому, когда нас представляюттаким образом, мы по-прежнему не знаем, что сказатьдруг другу. Вопрос «Howareyou?»(«Как дела?») — фра­за,близкая по значению к «Howdoyoudo?»и тоже не воспри­нимающаяся как вопрос [правильный ответ на нее —«Verywell,thankyou»(«Очень хорошо, спасибо») или «Fine,thanks»(«Замечательно,спасибо»), что бы вы ни имели в виду — ваше самочувствиеили душевный настрой]— неуместен при зна­комстве, поскольку традиционно он можетбыть использован как приветствие только при встрече людей, которыеуже зна­ютдруг друга. Даже притом, что вопрос «Howareyou?»не тре­буетчестного ответа, все равно это слишком личный вопрос, чтобы его можнобыло задавать при первой встрече.
Теперь,когда вам представляют кого-то, обычно принято говорить:«Pleasedtomeetyou»(«Рад(а) познакомиться»), или «Nicetomeetyou»(«Приятно познакомиться»), или нечто по­добное.Но представителей некоторых социальных кру­гов— главным образом верхушку среднего класса и арис­тократов— такой ответ не устраивает: по их мнению, он слишком«распространенный», они считают, что все так го­ворят,в том числе и простолюдины. Наверно, люди, придер­живающиесятакого взгляда, высказывают свою точку зрения иначе:они говорят, что «Pleasedtomeetyou»— «неверное» выражение,и в некоторых книгах по этикету вы и в самом деленайдете подтверждение их словам. В этих книгах дается следующееобъяснение: фразу «Pleasedtomeetyou»(«Рад(а) познакомиться») говорить нельзя, потому что это— очевид­наяложь: при первой встрече никто не может знать, рад ли онновому знакомству. Принимая во внимание нелогич­ность,лживость и лицемерие английского этикета, подобная нехарактернаящепетильность представляется весьма сом­нительнойи вызывает недоумение.
Предубеждениепротив фразы «Pleasedtomeetyou»,како­выбы ни были его происхождение или двойственная логика, по-прежнемушироко распространено, зачастую среди лю­дей, которые не знают,почему им неловко произносить эту фразу. У них просто есть смутноеощущение, что это выра­жениев чем-то ошибочно. Но даже те, кто лишен классовых предрассудковв отношении заявления «Piecedtomeetyou»,ктосчитает, что при знакомстве так говорить правильно иэтоучтиво, редко произносят это приветствие со звенящей уверенностьюв голосе — обычно его просто бормочут ско­роговоркой:«Plstmtye».Возможно,люди смущаются именнопотому, что они, по их собственному мнению, говорят «пра­вильно».Церемонность вызывает смущение. И отступление отусловностей вызывает смущение. Все смущает.
Правилосмущения
Всущности, во всей этой путанице с представлениями и при­ветствиямичетко прослеживается лишь одно правило: что­бывас признали истинным англичанином, вы должны ис­полнять данныеритуалы плохо— держатьсяскованно, вы­казывать смущение и растерянность. Главное, чтобывсе видели,что вы испытываете неловкость. Непринужденность, речистостьи уверенность неуместны при знакомстве и не­типичныдля англичан. Нерешительность, смятение, неуме­ниепреподнести себя, как это ни парадоксально звучит, счи­таютсяповеденческой нормой. Представляться нужно то­ропливои косноязычно: имя произносится неотчетливо,нерешительнопротянутая рука тут же отдергивается, в ка­чествеприветствия звучит что-то вроде: «Еr,how,urn,plsm,er,hello?»(«Э… как… мм… рдпзн… э… привет?»)
Если выискусны в общении или приехали из страны, где аналогичныепроцедуры выполняются в более благоразум­ной,непринужденной манере (а так обстоит дело везде, кро­меВеликобритании), вам придется попрактиковаться, чтобы научитьсяизображать требуемую степень замешательства и ходульности.
ПРАВИЛАОБМЕНА СПЛЕТНЯМИ
Послетого как мы неловко представились друг другу, смущен­нообменялись приветствиями и репликами о погоде, помога­ющимизавязать разговор, мы приступаем к другим формам светской беседы.(«Видите ли, всякий должен уметь сказать хотъчто-то, — как заметила Элизабет, обращаясь к Дарси*. —Если все время молчать, это выглядит довольно странно».)
———————
*Элизабет и Дарси — герои романа Д. Остин (1775—1877)«Гор­достьи предубеждение» (1813).
Незнакомые друг с другом люди могут почти до беско­нечностиобсуждать погоду или другие столь же нейтраль­ные темы (хотя насамом деле погода — единственно безо­биднаятема; все остальные темы потенциально «опасны», покрайнеймере в отдельных ситуациях, и связаны с опреде­леннымиограничениями относительно того, когда, где и с кемкаждая из них может обсуждаться). В Англии, как и в лю­бойдругой стране, наиболее распространенной формой светскойбеседы в кругу друзей и приятелей является обмен сплетнями.Англичане, без сомнения, нация сплетников. Не­давние исследованияпоказали, что примерно две трсга свое­го«разговорного» времени мы целиком посвящаем событиям,происходящимв нашем окружении: кто, что и с кем; кто «вхож»,кто «не вхож» и почему; как найти выход из сложныхсоциальныхситуаций; поведение и взаимоотношение дру­зей,родных и знаменитостей; наши собственные проблемы сродными, друзьями, возлюбленными, коллегами и соседя­ми;подробности светской жизни — словом, сплетничаем 14.
———————-
14Причем данное исследование проводилось именно в той форме, которойя отдаю предпочтение, — не методом опроса или лабора­торныхэкспериментов, а путем подслушивания чужих разговоров в естественнойсреде, так что я могу ручаться за потаенные результаты.
Еслихотите, я могу дать и более официальное определе­ниепонятия «сплетни». На мой взгляд, самая точнаяформу­лировкапредставлена в работе Нуна и Делбриджа (1993)*: «Передачаценных сведений о людях из общественного ок­руженияв процессе неформального общения».
——————-
*См.список использованной автором литературы в конце книги.
Данноеоп­ределениене охватывает все аспекты сплетничанья. Напри­мер,здесь не упоминаются знаменитости, если только в чис­ло«людей из общественного окружения» не входят такжеизвестныекиноактеры и певцы, лица королевской крови и политики,что, судя по всему, маловероятно. Но, если честно, когдамы обмениваемся слухами о знаменитостях, создается впечатление,что мы относимся к ним как к членам нашей собственной социальнойгруппы: конфликты между персо­нажами «мыльных опер»,взаимоотношения топ-моделей, браки,карьеры и детей кинозвезд мы зачастую обсуждаем в контекстеразговоров о своих семьях, друзьях и соседях. По­этому в этомсмысле я согласна с Нуном и Делбриджем.
Данноеопределение мне нравится еще и потому, что в немочерчен круг людей, которые могут быть объектом спле­тен, в ихчисле и сами сплетники. Исследователи установили, чтополовина времени, уходящего на сплетни, посвящена обсуждениюдеятельности самого рассказчика сплетен или егонепосредственных слушателей, а не сторонних людей. Вэтом определении также объясняется оценочнаяприродасплетен. Хоть критика и отрицательные оценки составляют всегопять процентов от общего времени сплетен, участники разговоратак или иначе постоянно высказывают свои суж­денияили выражают свои чувства. Англичане, как вы можете заметить,зачастую свое отношение выражают не прямо, а намекамиили еще более завуалированно — интонацией, но приобсуждении того, «кто, что и с кем», мы редкоограничи­ваемсяпростой констатацией фактов.
Неприкосновенностьчастной жизни
Сославшисьвыше на данные исследований о пристрастии англичанк сплетням, я вовсе не хотела сказать, что мы сплет­ничаембольше, чем другие народы. Я абсолютно убеждена, чтоподобные исследования, проведенные в любом другом обществе,выявят, что его представители две трети своих раз­говоровпосвящают тем же социальным темам. Исследова­тель,ответственный за результаты по Англии (психолог Ро­бинДанбар), уверен, что любовь к сплетням — универсаль­наячеловеческая черта. По его мнению, развитие языка было обусловленостремлением человека получить возможность обмениваться сплетнями15— найти, так сказать, заменусвойственной нашим предкам-приматам «взаимной чистке»,посколькутакая форма общения становилась все менее эф­фективной по мереувеличения численности человеческого сообщества.
———————
15Разумеется, есть и другие теории эволюции языка. Из них на­ибольшийинтерес представляет теория Джеффри Миллера, предпо­ложившего,что язык развился как средство ухаживания, чтобы мы могли флиртовать.К счастью, теория эволюции языка как средства ухаживаниявполне совместима с теорией «обмена сплетнями», если,конечно,признать, что светская беседа имеет множество функций, в томчисле функцию демонстрации общественного статуса в целях ухаживания.
На мойвзгляд, сплетни занимают столь важное место в жизни англичан потому,что по натуре мы скрытные люди. Япроводила интервью и обсуждала тему сплетен с отде­льнымилюдьми и целыми группами людей разных возрас­тови социального происхождения из числа своих соотечес­твенников ипришла к выводу, что обмен сплетнями им до­ставляетудовольствие в силу того, что данный процесс сопряженс некоторой долей «риска». В принципе наша бол­товнябезобидна (критике и отрицательным оценкам мы посвящаемлишь пять процентов «разговорного» времени), но мы, темне менее, обсуждаем чужую частную жизнь, а зна­чит,делаем нечто дурное и запрещенное.
Ичопорные, замкнутые англичане, для которых слова «частнаяжизнь» — не пустой звук, особенно остро ощуща­ют,что они «вторгаются на чужую территорию», когдаобме­ниваютсясплетнями в ходе светской беседы. Невозможно переоценитьзначимость понятия «частная жизнь» в англий­скойкультуре. «Частная жизнь, — указывает Джереми Паксман,— это основа основ системы организации всей стра­ны— от критериев, на базе которых формируются законы, додомов, в которых живут англичане». А Джордж Оруэлл от­мечает,что «слуху англичанина более всего ненавистно имя НоузиПаркер*».
———————-
*Nosyparker(англ.)— человек,всюду сующий свой нос.
Вдобавление хотелось бы сказать, что несоразмерно ог­ромноеколичество наших главенствующих общественных норми установлений связано с неприкосновенностью част­нойжизни: нас учат не лезть не в свое дело, не проявлять лю­бопытство,не откровенничать, не устраивать сцен, не под­нимать шум, непривлекать к себевниманияи никогда «не стиратьгрязное белье на людях». Здесь следует отметить, что фраза «Howareyou?»(«Как дела?») воспринимается как «на­стоящий»вопрос только в кругу близких друзей и родных. Во всехостальных случаях на эту приветственную фразу принято машинальноотвечать: «Замечательно, спасибо», «Хорошо,спасибо»,«Да не жалуюсь», «Неплохо, спасибо», —или при­мерно так, как бы вы себя ни чувствовали, в каком бынастро­ениини пребывали. Если вы смертельно больны, можно ска­зать:«Ну, с учетом обстоятельств, в общем-то неплохо».
Какрезультат, по причине неизбежности эффекта запрет­ного плода, мы— нация любителей «подглядывать из-за за­навесок»,бесконечно очарованные частной жизнью «людей изнашего общественного окружения», вторгаться в которуюзапрещено.Да, возможно, англичане сплетничают не боль­ше,чем представители других культур, но из-за существую­щиху нас правил неприкосновенности частной жизни сплетниприобретают особенно высокую ценность.Законыспросаи предложения являются гарантией того, что для анг­личансплетни — дорогой товар общественного потребле­ния.Информация частного характера не разглашается ми­моходомили за бесценок всем и каждому, а только тем, кого мызнаем и кому доверяем.
По этойпричине (хотя она не единственная) иностран­цычасто обвиняют англичан в холодности, замкнутости, не­дружелюбиии неприветливости. В большинстве других культур не считаетсяпредосудительным раскрывать свои личныеданные — имя, род занятий, семейное положение, наличиедетей, место проживания — или интересоваться чу­жими.Для англичан проявлять интерес к столь очевидно пус­тячнойинформации при знакомстве подобно удалению зуба: каждыйвопрос заставляет нас морщиться и содрогаться.
Правилоигры нз угадывание
ВАнглии считается не совсем приличным, например, прямо спрашиватьу кого-то «Whatdoyoudo?»(«Чем вы занимае­тесь?»),хотя, если подумать, при знакомстве такой вопрос напрашивается самсобой, тем более что это — наиболее легкийспособ завязать разговор. К сожалению, мы, англича­не,щепетильны не только в отношении вопросов частной жизни.По-видимому, в нас живет некая извращенная пот­ребность во всемусложнять себе жизнь, и потому, повину­ясьэтикету, мы стремимся окольными путями выяснить, чемлюди зарабатывают себе на жизнь. Забавно наблюдать, к какимразным ухищрениям прибегают англичане, чтобы уз­нать профессиюсвоего нового знакомого, не задавая запре­щенноговопроса. На любом светском мероприятии, где многие представителисреднего класса встречаются впер­вые,почти всегда ведется игра на угадывание, когда тот или инойчеловек пытается выяснить род занятий своих новых знакомыхпо «ключам», содержащимся в замечаниях, сделан­ныхна самые разные темы.
Например,высказывание относительно проблем дорож­ногодвижения в определенном районе наверняка спрово­цируетследующее ответное замечание: «Да, сущий кошмар. Ав час пик еще хуже. Вы на работу ездите на машине?» Чело­век,которому адресована реплика, точно знает, что интере­суетсобеседника, и обычно старается удовлетворить его лю­бопытство,отвечая как на озвученный, так и на подразумева­емыйвопросы. Его ответ может звучать так: «Да, но я работаю вбольнице, так что мне, по крайней мере, не приходится до­биратьсяв центр города». Автор вопроса теперь может от­крытовысказать предположение: «О, в больнице… Так вы, значит,врач?» (Если ваш собеседник гипотетически мог бы заниматьв данном учреждении разные должности, тогда в качествепервого предположения следует назвать наиболее высокую: врач, а немедсестра или работник регистратуры; адвокат,а не секретарь. Кстати, несмотря на то что на данной стадиибеседы уже можно говорить прямо, предположение лучшевыразить в форме утверждения с вопросительной ин­тонацией, а непрямого вопроса.)
Всемизвестны правила этой игры, и, чтобы ее не затяги­вать, многиеуже в самом начале беседы стараются «подки­нуть»вспомогательные «ключи». Даже если вы робки, стесня­етесьсвоей работы или стремитесь скрыть свой род занятий, неследует слишком затягивать этап «поиска ключей»,пос­кольку это расценивается какгрубость. Также невежливо иг­норироватьоткровенные намеки вашего нового знакомого. Если(продолжая медицинскую тему) он или она мимоходом упомянет: «Мойкабинет неподалеку отсюда, сразу же за уг­лом», — выобязаны немедленно отреагировать: «Вот как? Значит,вы — терапевт?»
Когдарод занятий вашего знакомого наконец-то установ­лен,принято — сколь бы скучной или обычной ни казалась вамэта профессия — выразить удивление. Стандартная реп­ликана утверждение «Да, я — врач (учитель, бухгалтер,сис­темный администратор, секретарьи т. д.)» звучит так: «О,в самом деле?» —будто вы считаете названнуюпрофессию редкой и занимательной. Затемпочти всегда наступает не­ловкаяпауза: вы судорожно ищете уместный комментарий или вопросотносительно рода занятий вашего нового зна­комого, а он (илиона) пытается придумать в ответ что-ни­будьскромное, шутливое и в то же время впечатляющее.
Каналогичным методам игры на угадывание англичане частоприбегают, когда хотят выяснить, где живет их новый знакомый, состоитли в браке, в какой школе или универси­тетеучился и т. д. Некоторые прямые вопросы считаются бо­лееневежливыми, чем другие. В частности, вопрос «Где вы живете?»не столь оскорбителен, как «Чем вы занимаетесь?», хотядаже такой относительно безобидный вопрос о месте проживанияжелательно сформулировать в менее прямоли­нейнойманере. Например, лучше спросить: «Вы живете не­подалеку?»— или даже еще более неопределенно: «Вы при­ехалииздалека?» Более допустимо поинтересоваться у кого-то, есть лиу него/у нее дети, чем спрашивать, состоит ли он/она вбраке, поэтому первый вопрос обычно задают, чтобы окольнымпутем получить ответ на второй. (Многие женатые англичанене носят обручальные кольца, поэтому одинокие англичанки часто спомощью вопроса о детях пытаются вы­яснитьих семейное положение. Однако вопрос о детях умес­тенлишь в соответствующем контексте; задать его «ни с того ни ссего» мужчине — значит, слишком явно дать понять, что вы«охотитесь за мужем».)
Игра наугадывание позволяет нам получить элементар­ные анкетные сведенияо новых знакомых, но более инте­ресныеподробности о себе и о своих взаимоотношениях с другими людьмиангличане, согласно правилам неприкос­новенностичастной жизни, могут сообщить только близким друзьями родным. Это — информация «ограниченного пользования»,которой не обмениваются со всеми без разбо­ру.Англичане очень гордятся этой своей чертой и презрительнопосмеиваются над простоватыми американцами, ко­торые«за первые пять минут знакомства расскажут тебе и просвой развод, и про удаление матки, и про курс пройден­нойтерапии». В этом клише заключена доля истины, но все жеоно больше характеризует самих англичан и наши прави­ланевмешательства в частную жизнь, а не американцев.

Междупрочим, английские правила неприкосновеннос­тичастной жизни, особенно табу «на проявление любопытс­тва»,очень усложняют жизнь горемычным социологам, для которых постоянноелюбопытство — способ добывания не­обходимогодля работы материала. Многие данные, пред­ставленныев этой книге, тоже были добыты тяжким трудом. Мнеприходилось, так сказать, «выдергивать зубы», а еще ча­щесудорожно искать хитрые ходы и уловки, чтобы обойти правиланеприкосновенности частной жизни. Тем не менее впроцессе придумывания хитрых способов и применения ихна практике я обнаружила несколько весьма неожиданных иинтересных правил, в том числе правило удаленности.
Правилоудаленности

Своиличные дела англичане обсуждают только с самыми близкимилюдьми, личную жизнь друзей и родных — в бо­леешироком социальном кругу, личные дела знакомых, кол­лег и соседей— с еще более многочисленным кругом людей, аподробности жизни общественных деятелей и знамени­тостейобсуждаются почти с каждым. Это — правило удален­ности. Чем«удаленнее» от тебя объект обсуждения, тем шире круглюдей, с которыми ты можешь сплетничать об этом че­ловеке.
Благодаряправилу удаленности при обмене сплетнями осуществляютсяважные социальные функции — социаль­ноевзаимодействие, определение общественного положе­ния и статуса,оценка и поддержание репутации, передача социальныхнавыков, норм и ценностей — без вмешательс­тва в частнуюжизнь людей. Что более важно, правило уда­ленностидает возможность любопытным антропологам формулироватьсвои нескромные вопросы иносказательно, не нарушая правилнеприкосновенности частной жизни. Если,например, вы хотите узнать мнение англичанина по какому-тоделикатному вопросу, например как он относится ксупружеству, вы не спрашиваете этого человека о его собс­твеннойсемейной жизни, а заводите разговор о браке кого-топостороннего, предпочтительно кого-то из знаменитос­тей,с которой ни один из вас лично не знаком. С теми, кого вы знаетелучше, можно обсуждать домашние неурядицы коллегиили соседа и даже приятеля или родственника. (Если среди ваших коллеги родственников нет людей, у кого не ла­дитсясемейная жизнь, их всегда можно придумать.)
Тактикавзаимной откровенности
Если вырешительно настроились выяснить подробности се­мейнойжизни или любое другое «личное дело» вашего ново­гознакомого, тогда вам, вероятно, придется прибегнуть к тактикевзаимной откровенности. Это относительно универ­сальное правило:во время разговора люди почти неосознан­нопытаются достичь некой степени обоюдной симметрии илибаланса, так что, если вы рассказываете своему собесед­никучто-то о своей «личной» жизни, тот чувствует себяобя­занным, хотя бы из вежливости,сообщить вам о себе что-тостоль же приватное. Постепенно вы можетееще больше сблизиться с собеседником,поделившись с ним еще чем-то сокровенным, в надежде, что он сделаетне менее откровен­ное признание.
Однакопри общении с англичанами желательно начи­нать с оченьнезначительной, пустячной откровенности, с того,что едва ли можно расценивать как «личное», причем этаподробность должна быть упомянута как бы невзначай. Затемшаг за шагом переходите все к более серьезным откро­вениям.Тактика взаимной откровенности — утомительный, напряженныйпроцесс, но зачастую это единственный спо­собзаставить англичанина «раскрыться».
Попробуйтеиспытать эту тактику на самых неприступных ичопорных англичанах, посмотрите, до какой степени вам удастсяих разговорить, применяя описанный метод. Возмож­но, вам это дажепонравится. Будучи англичанкой, я часто за­мечаю,что самой мне легче придумывать «подробности изличной жизни», чемрассказывать о себе правду. Сожалею, что приходиться бросать тень насвою профессию, признаваясь в обмане,но, если б я сочла за благо не упоминать об этих лож­ныхсведениях, мою книгу нельзя было бы назвать исследова­нием,основанным на достоверных фактах.
Исключениеиз правил невмешательства в частную жизнь
Естьодно любопытное исключение из правил неприкосно­венностичастной жизни, и, хотя оно действует лишь в опре­деленном, можносказать, привилегированном кругу англий­скогообщества, упомянуть про него стоит, потому что оно освещает новыеграни английской самобытности. Я назы­ваюэто «исключением для печати»: в печати (газетах,журна­лах,книгах и т. д.) мы спокойно поднимаем самые разные «личные»темы, которые, скажем, с новым знакомым на ка­кой-нибудьвечеринке постеснялись бы обсуждать. Возмож­но,это покажется странностью и даже извращением, но для насболее приемлемо обсуждение подробностей чьей-то личнойжизни на страницах книги, в газетной или журналь­нойстатье, чем на небольшом светском мероприятии, где ау­диториягораздо меньше.
Впринципе это одно из тех исключений, которые под­тверждаютправило неприкосновенности частной жизни. Модана исповедальную журналистику и прочую «искрен­нюю»прозу, по существу, мало затрагивает поведенческие нормыповседневной жизни англичан. Журналистка может рассказыватьв газетной статье миллионам читателей о своем проблемномбракоразводном процессе, о том, что у нее рак груди,несварение желудка, целлюлит и еще бог знает что, но ей непонравится, если на каком-нибудь неофициальном при­еме незнакомыйчеловек начнет выведывать у нее подробнос­тиличной жизни. В профессиональной деятельности табу на откровенностьдля нее не существует, но в повседневной жиз­ниона, как и любой другой англичанин, соблюдает правиланеприкосновенности частной жизни и удаленности: личные делаобсуждает лишь с близкими друзьями, а вопросы лично­го характера,задаваемые людьми, не принадлежащими к это­му узкому кругу,воспринимает как дерзость и посягательство наее права личности. Равно как профессиональную фотомо­дель,снимающуюся неглиже, не просят обнажить грудь во времясемейного воскресного обеда, так и людей, которые по родусвоей профессии постоянно откровенничают перед ши­рокойаудиторией, не просят обнажать души в ходе нефор­мального общенияпа неофициальных приемах.
«Исключениедля печати» иногда распространяется и на другиеинформационные источники: телевизионные доку­ментальныефильмы, документальные радиопередачи и ток-шоу. Правда, обычно нателевидении или радио профессио­нальные«открыватели собственных душ» откровенничают меньше,чем в своих книгах или статьях. Например, телеви­зионныйдокументальный фильм о том, как покойный Джон Даймонд*боролся с раком горла, оказался куда менее ис­кренними «личным», чем его газетные статьи и книга на эту жетему.
————————
*Даймонд,Джон (1953—2001) — британский теле- и радиожур­налист.
Иногдаслучается наблюдать такое странное явле­ние:англичанин, автор весьма откровенной книги или ста­тьи,смущается и конфузится, пряча неловкость за нервными шуткамии эвфемизмами, когда ему в телестудии задают воп­росыпо поводу написанного им. Это я говорю не к тому, что все,кто «изливает душу» перед широкой аудиторией, сдер­жанныи уклончивы в подобных ситуациях, но, очевидно, су­ществуетхоть и едва заметная, но все же ощутимая разница междутем, что можно изложить на бумаге, и тем, что можно произнестивслух. И даже те, кто пренебрегает этим тонким различиеми говорит свободно о своих личных делах в доку­ментальныхпередачах и ток-шоу, вне эфира строго придер­живаютсяправил неприкосновенности частной жизни.
Разумеется,в Англии, как и везде, есть люди, которые го­товысделать или рассказать что угодно и где угодно, лишь бы побытьпятнадцать минуть в лучах славы, посрамить ко­го-то илизаработать денег. Но таких, кто нарушает правила неприкосновенностичастной жизни (а это именно наруше­ниеправил, а не исключение из них) в столь вульгарной ма­нере,единицы, и все остальное население их шутовство обычноподвергает осуждению и осмеянию, а это значит, что соблюдениеданных правил по-прежнему считается нормой.
Различияпо половому признаку в правилах обмена сплетнями
Исследователи16установили, что, вопреки бытующему мне­нию,мужчины сплетничают столько же, сколько и женщины.
————————
16В том числе группа профессора Робина Данбара и моя коман­даиз ИЦСП, работавшая над проектом под названием «Обменсплет­нямипо мобильному телефону».
Согласноданным одного английского исследования, мужчи­ныи женщины уделяют светскому общению, в частности обсуждениюличных взаимоотношений, одинаковое коли­чество«разговорного» времени (около 65 %).Вдругом ис­следованиибыла выявлена незначительная разница: муж­чиныпосвящают сплетням 55 %«разговорного»времени, женщины— 67 %.Посколькуспорт и досуг, как выяснилось, занимаютоколо 10 %«разговорного»времени, можно ска­зать,что отличие в темах женских и мужских разговоров связаноименно с обсуждением футбола.
Несомненно,мужчины, как и женщины, не особенно склонныобсуждать «важные», «высокоинтеллектуальные»те­мы, такие как политика, работа, искусство и культура, —за исключениемтех ситуаций (и это поразительное отличие), когдарядом с ними находятся женщины. Между собой они простотреплются и таким несветским темам, как работа и политика,посвящают лишь 5 %«разговорного»времени. Тольков смешанных компаниях, где есть женщины, на кото­рыхнужно произвести впечатление, количество времени, посвященноеэтим более «высокоинтеллектуальным» темам, значительновозрастает — до 15—20 %.
Впринципе, как было выявлено в ходе последних иссле­дований,существует лишь одно серьезное отличие между те­мамимужских и женских сплетен: мужчины больше говорят о себе. Две третиобщего количества времени, посвященного обсуждению общественныхвзаимоотношений, мужчины го­ворят освоих собственных взаимоотношениях, тогда как женщиныговорят о себе всего лишь третью часть этого вре­мени.
Несмотряна полученные результаты, по-прежнему ши­роко распространеноубеждение, особенно среди мужской половинынаселения страны, что мужчины за разговорами «решаютмировые проблемы», а женщины просто сплетни­чают на кухне.Я беседовала на тему сплетен с отдельными людьмии целыми группами англичан и выявила следующее: большинствомужчин изначально утверждали, что они не сплетничают; женщины,напротив, охотно признавали, что сплетничают. В ходе дальнейшихрасспросов выяснилось, что это отличиескорее вопрос семантики, а не практики: то, что женщины с готовностьюназывали «сплетнями», мужчи­ныхарактеризовали как «обмен информацией».
Совершенноочевидно, что англичане-мужчины считают сплетни позорным занятием ипридерживаются неписаного правила: дажеесли вы сплетничаете, это следует называть как-тоиначе. И что, пожалуй, еще более важно: ваша болтов­няне должна звучать каксплетни. В ходе исследования на темусплетен я установила, что женщины и мужчины и впрямьобмениваются сплетнями по-разному: как оказалось, женские сплетни и всамом деле звучат как сплетни. Опреде­ляющимиявляются три фактора: интонация, детальность и ответнаяреакция.
Правилоинтонации
Всеангличанки, которых я интервьюировала, согласились, что при обменесплетнями уместен определенный тон. Эмо­циональная,быстрая речь, иногда театральный шепот, но го­лос при этом долженбыть всегда оживленный. «Обмен сплет­няминачинается примерно так [пронзительным возбужден­нымтоном]: «Ой, представляешь! Знаешь, да?» или «Ой,ты только послушай (быстрым настойчивымтеатральным шепо­том)! Представляешь, что я узнала?»»— объяснила мне одна женщина.Другая сказала: «Голос у вас должен быть такой, буд­товы сообщаете нечто скандальное и поразительное, даже ес­лиэто не так. Вы говорите: «Ты только никому ни слова.Пред­ставляешь…» —даже если ваша новость — вовсе не секрет».
Многиеженщины недовольно отмечают, что мужчинам неудается найти надлежащий тон, и они пересказывают сплетнисухим невыразительным голосом, как обычную ин­формацию. «Ине скажешь, что это сплетня», — фыркнула однаженщина. Разумеется, именно такого впечатления муж­чины идобиваются.
Правилодеталей
Женщинытакже подчеркивают важность деталей при обме­несплетнями и ругают за бестолковость мужчин, утверждая, что те«никогда не знают подробностей». «Мужчины просто неуказывают, что она сказала это, а он сказал то, — заявила мнеодна женщина. — А что ж хорошего, если не знаешь, кто чтоконкретно сказал?» Другая заметила: «Женщины большесклонны к домысливанию… Они станутрассуждать, почему кто-тосделал то-то и то-то, разберут всю ситуацию по кос­точкам».Для женщин такой тщательный анализ возможных мотивови причин, при котором проливается свет на все свя­занныес данной ситуацией факты, — важный элемент про­цессаобмена сплетнями, равно как и подробное обсуждение возможныхпоследствий. Мужчины-англичане считают, что подобный«разбор по косточкам» — утомительное, ненуж­ноеи, конечно же, не мужское занятие.
Правилоответной реакции
Помнению англичанок, чтобы обмен сплетнями «состоял­ся»,недостаточно просто оживленного тона и внимания к деталям.Еще необходима подходящая аудитория, то есть благодарныеслушатели, активно реагирующие на «новости». Правилоответной реакции требует, чтобы слушатели были по крайней мере стольже оживлены и проявляли такой же энтузиазм, как и рассказчики. Доводприводится простой: этозакон вежливости. Раз уж говорящий взял на себя труд представитьинформацию как нечто поразительное и скан­дальное,самое меньшее, что могут сделать слушатели, это реагироватьнадлежащим образом. По словам женщин, кото­рыхя опрашивала, мужчины просто игнорируют это прави­ло.Они не понимают, что «вы обязаны воскликнуть: «Не можетбыть! Всамом деле?» или«О Боже!»».
Однакоэти же женщины признают, что мужчине не при­стало реагировать насплетни в присущей женщинам мане­ре,иначе его сочтут женоподобным. Даже гомосексуалисты, скоторыми я беседовала, заявили, что восклицание «Не мо­жетбыть! Всамом деле?», произнесенноемужчиной, воспринимаетсякак пошлость. Согласно неписаным правилам анг­лийского этикетаобмена сплетнями, мужчинам дозволяется выразить потрясение илиизумление, когда они слышат осо­беннопикантную новость, но слово или выражение, переда­ющие еговпечатление, должны быть произнесены по-мужс­ки,с чисто мужской интонацией.
Англичане-мужчиныи правило демонстрации оживленности итрех чувств
Итак,мы установили, что мужчины и женщины в процессе обменасплетнями ведут себя по-разному. Вероятно, эти от­личия ипородили миф о том, что «сплетни — женское заня­тие».В результате в представлении большинства людей сплетниассоциируются с восторженными интонациями, быстрой,оживленной речью и частым использованием вос­клицанийтипа «Представляешь? Знаешь, да?» и «Не может быть!Всамом деле?», номужские разговоры, по крайней ме­ре в Англии, очень редко на слухвоспринимаются как сплет­ни,даже если по содержанию именно таковыми и являются. Мужчиныобмениваются сплетнями так, будто говорят о «важныхвещах» (автомобилях или футболе). Разумеется, именнотакое впечатление они и стремятся создать.
Некоторыеиз этих правил и отличий по половому призна­кухарактерны не только для англичан. Например, деталь­ность —универсальная женская черта, ведь общепризнано, чтоженщины от природы более говорливы, чем мужчины. Яне удивлюсь, если подобные исследования, проведенные в Америкеи, возможно, в Австралии, выявят, что и там женщи­ныобмениваются сплетнями очень эмоционально, хотя не следуетзабывать, что эти страны до некоторой степени нахо­дятся подвлиянием английской культуры. Зато данные иссле­дований(не столь широкомасштабных), которые я проводила в континентальныхкультурах, показывают, что мужчины в этихобществах менее сдержанны и при обсуждении светских новостейдемонстрируют большую оживленность. «Non!Cest pas vrai?Ah, mon Dieu!» («He можетбыть!Всамом деле? Боже мой!»)— типичная реакция француза на скандальную но­вость.Аналогичные восклицания я слышала от мужчин в Ита­лии,Испании, Бельгии, Польше, Ливане и России.
Делововсе не в том, что мужчины к этих странах меньше заботятся о своеммужском имидже. Страх показаться жено­подобным —универсальная черта мужчин. Просто в Англии (и в наших «бывшихколониях») оживленный тон и экспрес­сивныереплики — прерогатива женщин.
Я нехочу сказать, что английский речевой этикет запре­щает мужчинамвыражать эмоции. Англичанам-мужчинам дозволенопроявлять свои чувства, во всяком случае некото­рые, а точнее,три: удивление, при условии, что оно выража­етсябранными восклицаниями; гнев (обычно выражается также) и восторг/торжество (тоже выражается громкими возгласамии сквернословием). Таким образом, порой очень трудноопределить, какое из трех дозволенных чувств англи­чанинпытается выразить.
РАЗГОВОРДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
Разговордля поддержания взаимоотношений — еще одна форма светскойбеседы — также характеризуется отличия­мипо половому признаку: мужские разговоры такого типа посодержанию и интонационно заметно отличаются от аналогичныхженских бесед, хотя некоторые из правил, ле­жащихв основе тех и других разговоров, отражают одни и те жебазовые ценности, которые можно квалифицировать как «определяющиеособенности» английской самобытности.
Женскиевзаимоотношения: правила взаимных комплиментов
Англичанкизачастую начинают разговор для поддержания взаимоотношенийс обмена комплиментами. По существу, этотритуал можно наблюдать почти всегда, когда собирают­ся вместе двеили более женщин. Я подслушивала разговоры женщин, расточавших другдругу комплименты в пабах, рес­торанах,кофейнях и ночных клубах, на ипподромах и ста­дионах,в театрах, на концертах, на собраниях «Женского института»и съездах байкеров, в торговых центрах и на ули­цах,в автобусах и поездах, на школьных спортивных пло­щадках,в университетских кафетериях и офисных столовых. Как выяснилось, вприсутствии мужчин женщины исполняют усеченныйвариант ритуала обмена комплиментами, хотя часто,чтобы довести его до конца, они удаляются в дамскую уборную(да, я ходила с ними). В чисто женских компаниях полная версияритуала исполняется прилюдно.
Наблюдаяразные варианты этого ритуала и зачастую принимая в них участие, язаметила, что обмен комплимен­тами происходит не беспорядочно, апо определенной схе­ме, всоответствии с тем, что я называю «правилом взаимныхкомплиментов». Эта схемаследующая: разговор начинается либо спрямого комплимента типа «О, у тебя новая стрижка! Тебе идет!»,либо с комплимента, сопровождающегося само­критичной репликой: «Утебя роскошные волосы, не то что у меня. Мои волосы — тусклые,мышиного цвета». Согласно правилувзаимных комплиментов, ответ на каждый из вари­антовдолжен содержать отрицание с оттенком самоуничи­женияи «контркомплимент». Например: «Ну что ты! Волосы уменя ужасные. Так вьются, сил нет. Я тоже хотела бы под­стричься,как ты, но у меня не та форма лица. А у тебя такие красивыескулы». На это следует возражение с еще одним са­мокритичнымзамечанием и очередной комплимент, прово­цирующийочередное самоуничижительное опровержение иновый комплимент, и так далее, С помощью забавных ост­роумныхсамокритичных реплик можно повысить свой ав­торитетв обществе, и некоторые англичанки стараются до­вестидо совершенства свое мастерство шутливого самоуни­чижения.Создается впечатление, что они соревнуются друг с другом в искусстве«прибедняться».
Разговорможет перескакивать с темы на тему — волосы, обувь,бедра, профессиональные успехи, натренирован­ность,навыки общения, победы на любовном фронте, дети, таланты,достоинства, — но схема не меняется: ни один ком­плиментникогда не принимается, ни одна самоуничижи­тельнаяреплика не остается неопротестованной. Если пох­вала абсолютносправедлива и на нее нельзя ответить при­вычнымвозражением в категоричной или шутливой форме, тогдаот комплимента поспешно отмахиваются, смущенно буркнув:«Спасибо, э…» — затем часто что-то сдержанного­ворят в подтверждение своихзаслуг, непременно делают встречныйкомплимент и пытаются перевести разговор на другуютему.
Когда яспрашивала англичанок, почему они не могут просто принять тот илииной комплимент, те обычно гово­рилипро его несправедливость и зачастую пытались сделать мнеответный комплимент. В результате единственное, чего я добилась, этоутвердилась во мнении, что данное правило глубокоукоренилось в сознании англичанок Тогда я попы­таласьсформулировать вопрос в более общей форме. Объ­яснила про схемы,согласно которым, как я заметила, они выстраивают свой разговор, испросила, как бы они отнес­лись кженщине, которая просто приняла бы комплимент, никакего не прокомментировав и не ответив тем же. Все в одинголос заявили, что это проявление невоспитанности, недружелюбияи заносчивости — «все равно что хвастовс­тво».О такой женщине скажут, что «она слишком много о се­бевозомнила». А одна женщина даже заявила (клянусь, это истиннаяправда и никто ее к тому не подталкивал): «Видите ли, это непо-английски!»
Мужскиевзаимоотношения: игра «уменя лучше, чем у тебя»
Ритуалобмена комплиментами — чисто английская особен­ность,причем он характерен исключитетьно для женщин. Дажетрудно представить, чтобы мужчины вели подобный диалог:«Вот бы мне играть в бильярд так, как ты. Но у меня ничерта не выходит». — «Ну что ты, я плохо играю, всамом деле. Просто удачный получилсяудар. А вот тебе нет равных в метаниидротиков в мишень!» Если такой диалог вас не удивляет,вообразите другой: «Ты так классно водишь маши­ну.А у меня постоянно глохнет мотор, я путаю рычаги!» — «Я!?Да что ты! Я ужасный водитель, честно. Да и машина у те­бялучше, чем моя, — более скоростная и более мощная».Странно, не правда ли?
Англичане-мужчиныподдерживают взаимодействие дру­гими способами, которые на первыйвзгляд, судя по их осно­вополагающимпринципам, диаметрально противоположны ритуалуобмена комплиментами. Если англичанки захвалива­ютдруг друга, то мужчины-англичане, напротив, стараются принизить одиндругого. Их соревновательный ритуал я на­зываюигрой «у меня лучше, чем у тебя».
Вданном контексте «у меня» подразумевает все что угод­но.Это может быть и марка машины, и футбольная команда, и политическаяпартия, и место отдыха, и сорт пива, и фило­софская теория —тема не имеет значения. Мужчины-англи­чанепочти любой разговор, на любую тему, способны пре­вратитьв игру «у меня лучше, чем у тебя». Однажды я целых сороквосемь минут (да, я засекла время) слушала спор, в ко­торомодна сторона отстаивала преимущества бритвенного станка,вторая — электрической бритвы. И более «интеллек­туальные»темы обсуждаются в том же ключе. Недавно на страницахлитературного приложения к газете «Таймс» ве­ласьпродолжительная дискуссия в письмах о Фуко — абсо­лютно потой же схеме, что и спор о бритье, с использовани­емтаких же, как и в том диалоге, доводов, рассчитанных на чувстваи предубеждения, а не на разум.
Правилаигры «у меня лучше, чем у тебя у тебя» следую­щие.Вы хвалите что-то свое «у меня» (электробритву,«Ман­честерЮнайтед», Фуко, немецкие машины — что угодно) илибросаете вызов вашему собеседнику, прямо или косвен­ноутверждающему, что его «у меня» лучше. Ваше заявлениевсегдабудет подвергнуто сомнению или оспорено, даже ес­ли вашсобеседник (или собеседники-мужчины) в душе со­гласенс вами или не мог бы выдвинуть разумного возра­жения.Даже трудно вообразить мужской разговор для поддержаниявзаимоотношений, в ходе которого на репли­кутипа «Не пойму, зачем покупать этот японский драндулет, когдаможно было бы приобрести BMW»прозвучал бы такой ответ:«Да, я совершенно с вами согласен». Это было быне­мыслимое,беспрецедентное нарушение мужского этикета.
В такихспорах мужчины иногда переходят на крик, бра­нятся,обзывают друг друга, и тем не менее в основе игры «уменя лучше, чем у тебя» лежат благодушие, дружелюбный настройи скрытый юмор — понимание, что несходство мне­нийне стоит воспринимать слишком серьезно. Скверносло­вие, насмешкии оскорбления дозволительны, даже ожидае­мы,но хлопанье дверью в порыве гнева или любое другое проявлениенастоящихчувствкатегорически запрещено.
Сутьигры — утереть сопернику нос, демонстрируя притвор­ныйгнев, притворную ярость. Сколь бы вы ни болели душой заизделие, команду, теорию или метод бритья, достоинства которыхотстаиваете, свои чувства вы показывать не должны. Серьезностьнедопустима, горячность в споре не достойна мужчины;и то, и другое не типично для англичан и вызывает насмешку.И хотя название, которое я дала игре, предполага­ет хвастовство,хвастаться также запрещено. Можно превоз­носить до небес своюмашину или бритву, политическую те­ориюили школу литературоведения, сторонником которых выявляетесь, и в мельчайших подробностях объяснять, по­чемувы их цените, но при этом не следует кичиться ни хоро­шимвкусом, ни образованностью. Любой намек на превос­ходствои высокомерие заслуживает порицания, если только выне выказываете эти качества «с иронией», утрированно,яснодавая понять, что на самом деле вы шутите.
Такжеобщеизвестно, что победителей в этой игре не бы­вает.Ни один из собеседников не уступает и не признает точкузрения своего оппонента. Мужчинам просто наскучи­ваетспор, или они устают пререкаться и меняют тему разго­вора,зачастую с сожалением пожимая плечами, словно удив­ляютсяглупости своих оппонентов.
Игра «уменя лучше, чем у тебя» — исключительно мужс­коеразвлечение. Присутствие женщин может испортить им удовольствие.Женщины неверно истолковывают суть игры ипытаются привнести в разговор элемент здравомыслия. Вконце концов им надоедает слушать пререкания, и они со­вершаютнечто невообразимое — например, спрашивают спорщиков,почему те не могут просто согласиться или не согласиться. Разумеется,мужчины подобные возгласы ос­тавляютбез внимания. Раздраженным женщинам обычно труднопонять, что спорщики не могут и не хотят прийти к разумномусогласию. Подобные споры сравнимы со сканди­рованиемречевок футбольными болельщиками сопернича­ющихкоманд, когда одни вовсе не ждут, что другие согласят­сяс ними. (Кстати, я не хочу сказать, что женские разговоры дляподдержания взаимоотношений — образец «любезнос­тии деликатности». В них не столь явно, как в мужских спо­рах,прослеживается дух соперничества, однако у меня есть записидиалогов женщин — главным образом молодых, но из всехсоциальных классов, — которые состоят исключи­тельноиз обмена колкостями, причем все участницы при обращениидруг к другу употребляют такие оскорбления — хотьи с явной симпатией, — как «стерва» и «сучка».)
Дватипа разговоров для поддержания взаимоотноше­ний— обмен комплиментами и игра «у меня лучше, чем у тебя»— на первый взгляд кажутся совершенно разными и, наверное, всамом деле отражают общие традиционные раз­личиямежду мужчинами и женщинами. Соперничество/вза­имодействиев общении — тема многих исследований в со­циолингвистике,проводившихся в последнее время, но и без революционных теорий о«гендерлектах»* ясно, что мужчи­ныв разговоре склонны доказывать друг другу свое превос­ходство,а женщины стремятся установить «равенство» и найтивзаимопонимание.
———————-
*Теориио наличии мужского и женского языков (гендерлектов).
Тем неменее скрытые правила и система ценностей, ле­жащиев основе этих двух разговорных ритуалов, имеют очень важные сходныечерты, помогающие лучше понять особенностианглийской культуры. Например, в обоих слу­чаяхне приветствуется хвастовство и поощряется юмор; в обоихслучаях при общении требуется до определенной сте­пенибыть лицемером — или, по крайней мере, скрывать своиистинные чувства или мнение (при обмене комплимен­тамипринято имитировать восторг, вигре«у меня лучше, чему тебя» — поддельную беспечность); в обоих случаях этикетторжествует над истиной и здравым смыслом.
ИНАКОНЕЦ… ПРАВИЛО ДОЛГОГО ПРОЩАНИЯ
Мыначали главу о светской беседе с раздела о формах при­ветствия,поэтому резонно было бы ее завершить разделом о формахпрощания. Мне очень бы хотелось закончить дан­ныйраздел на оптимистичной ноте и сказать, что при рас­ставанииангличане ведут себя гораздо лучше, чем в первые минутывстречи, но на самом деле при прощании мы также конфузимся,смущаемся и теряемся, как и при встрече. Никто не имеет четкогопредставления о том, что ему делать и гово­рить, и в результатемы так же, как и при приветствии, протя­гиваемруки для рукопожатия и тут же их отдергиваем, не­ловкосоприкасаемся щеками и умолкаем на полуслове. Единственное,что отличает процесс расставания от процес­сазнакомства/приветствия, — это продолжительность про­цедуры.Если в первые минуты встречи мы проявляем тороп­ливость,стремясь как можно скорее побороть неловкость, то нашипрощания, словно мы вознамерились наверстать упу­щенное,зачастую утомительно продолжительны.
Оченьчасто начало процедуры расставания проходит в неприличной спешке(хотя эта суета — всего лишь види­мость), поскольку никтоне хочет уходить последним из страха«злоупотребить гостеприимством», что считается се­рьезнымнарушением правил неприкосновенности частной жизни.Так, едва кто-то — пара или семья — собирается ухо­дить,ссылаясь на пробки на дорогах, приходящую няню, ко­торуюследует отпустить, или поздний час, все остальные тут жесмотрят на часы, с удивленными восклицаниями вскиды­ваютброви и, хватаясь за пальто и сумки, начинают «предва­рительно»прощаться. [Фраза «Pleasedtomeetyou»(«Рад(а) познакомиться»)в качестве приветствия многих не устраи­вает, но, прощаясь слюдьми, которым вас недавно предста­вили— даже если вы обменялись всего лишь парой слов при знакомстве,— уместно сказать: «Itwasnicetomeetyou»(«Бы­лоприятно познакомиться»).] Отправляясь в гости к англи­чанам,будьте готовы к тому, что вам не удастся уйти сразу же, кактолько вы возвестили о своем намерении удалиться: це­ремонияпрощания продлится не меньше десяти минут, а то ивсе пятнадцать или двадцать.
У ДадлиМура* есть музыкальная зарисовка — пародия на произведениянаиболее ярких самовлюбленных композито­ров-романтиков,— которую он исполняет на фортепиано какнескончаемый финал: да-да-ДУМ переходит в трель, ве­дущуюк еще одной торжественной концовке (дидли-дидли-дум-ДУМ-ДА-ДУМ),за которой следуют новые «финальные» аккорды(ДА-ДА-ДУМ), потом еще и еще и так далее.
———————-
*Мур,Дадли (р. 1935) — английский актер, комик, музыкант.
Этапьеса всегданапоминает мне группу типичных англичан, пытаю­щихрасстаться друг с другом. Только вы подумали, что все прощальныеслова наконец-то сказаны, как кто-то непре­менно возобновляетцеремонию, снова произнося: «Что ж,до встречи, значит…» — что провоцирует новую сериюпро­щальныхфраз: «Да, непременно… Э-э… До свидания…», «Пока»,«Ещераз спасибо», «Все было здорово», «Да что ты,пустяки. Досвидания», «Ну, тогда прощайте…», «Да,пора… А то пока до­беремся…»,«Ну все, идите, а то замерзнете»,«Да нет,ничего…», «Чтож, до свидания…». Потом кто-нибудь скажет: «Вследую­щий раз мы вас ждем у себя…» или «Ладно,тогда завтра я свя­жусьс тобой по электронке…» — и вновь пошло-поехало.
Гостямне терпится уехать, хозяева топчутся на пороге, толькои мечтая о том, чтобы закрыть дверь, но ни те, ни дру­гиедаже намекнуть не смеют о своих желаниях (это было бы крайненевежливо) и из кожи вон лезут, всячески стараясь показать,насколько им жаль расставаться. Даже когда все уже десятьраз попрощались, гости, рассевшись по машинам, опускаютбоковые стекла и обмениваются с хозяевами еще несколькимипрощальными фразами. Когда автомобили трогаются с места, отъезжающиеи провожающие жестами изображаюттелефон, обещая поддерживать связь. Потом все долгомашут друг другу, пока машины не скроются из виду. Позавершении церемонии затянувшегося прощания мы все вздыхаемс облегчением.
Оченьчасто потом мы тут же начинаем ворчать по пово­дулюдей, с которыми мгновение назад никак не хотели рас­ставаться.«Боже, я думала, они никогда не уедут!», «Джонсыоченьмилые люди, но она все-таки немного зануда…» Даже если мыполучили огромное удовольствие от встречи, после долгойцеремонии прощания наши одобрительные коммен­тарииперемежаются причитаниями: ох, как поздно уже, да какмы устали, да как хочется выпить чашку чая/чего-нибудь крепкого —и как здорово вновь остаться одним в своем до­ме(или отправиться к себе домой спать).
И всеже, если по какой-то причине прощание вышло ко­ротким,нам становится как-то не по себе. Мы испытываем не­удовлетворенность,а также чувство вины, будто нарушили правило этикета, либо обиду нагостей за то, что они слишком быстропопрощались. Возможно, мы даже толком и не осоз­наем,что было нарушено какое-то правило, но нас гложет смутноечувство незавершенности: мы понимаем, что ритуал прощания не былсовершен «должным образом». Чтобы убе­речьсвоих детей от подобных недоразумений, англичане начинаютприучать их к этикету долгого прощания с самого раннего возраста: «Нуже, попрощайся с бабушкой»; «А что мы должны сказать? Мыдолжны сказать: спасибо, бабушка!»; «Ис тетей Джейн попрощайся»; «Нет, скажи до свидания КАКПОЛАГАЕТСЯ!»;«И с Пушком попрощайся»; «Все, мы поехали, скажидо свидания еще раз»; «Ну же, помаши на проща­ние!»17.
————————
17Пожалуй, нет ничего удивительного, что некоторые дети, и особенноподростки, восстают против этого ритуала, отказываясь приниматьв нем участие, и зачастую впадают в другую крайность: кричат«пока» и хлопают дверью — специально чтобы позлитьвзрослых.Очевидно, трудно найти золотую середину.
Англичанеэтот ритуал часто называют не sayinggoodbye(«прощание»),asayingourgoodbyes(«прощания»). Напри­мер:«Ican’tcometothestation,sowe’llsayourgoodbyeshere»(«Яне могу приехать на вокзал, поэтому попрощаемся здесь»[буквально: «Скажем наши «до свидания» здесь»]).По этомуповоду я беседовала с одним американцем, и тот ска­зал:«Знаешь, первый раз услышав это выражение, я как-то даже необратил внимания на множественное число. А мо­жет,подумал — это потому, что каждый из расстающихся говорит«до свидания». Теперь я знаю, что оно означает МНОГО«до свиданий»».
ПРАВИЛААНГЛИЙСКОГО ЮМОРА, ИЛИЮМОР — ВСЕМУ ГОЛОВА
Этотзаголовок (Humourrules)можно интерпретировать в прямомсмысле, как «правила английского юмора», и как лозунг«Юмор — всему голова». Последнее толкование болееточно,поскольку любой разговор англичан всегда окрашен юмором.Непременность его присутствия в разговоре — са­моеважное и примечательное правило относительно анг­лийскогоюмора. Юмор правит. Юмор управляет. Юмор вез­десущи всесилен. Я даже не собиралась посвящать юмору отдельнуюглаву, потому что знала: юмор, как и классовость, пропитываетвсе сферы жизни и культуры англичан и будет постоянно, в разныхконтекстах возникать — что вполне ес­тественно — настраницах данной книги. Так оно и получи­лось. Только вся беда втом, что английский юмор — слиш­комраспространенное явление в нашем обществе, и, чтобы передатьего роль и значение, мне пришлось бы упоминать о немв каждом абзаце, что для читателя, наверно, было бы уто­мительно.Поэтому я в конце концов решила написать о юмореотдельную главу.
Английскоечувство юмора — притча во языцех, кто толь­кооб этом не разглагольствует, включая и многочисленных патриотов,стремящихся доказать, что наше чувство юмо­ра— это нечто уникальное, небывалое и неизвестное у дру­гихнародов. Многие англичане, похоже, уверены, что нам дарованоисключительное право если и не на сам юмор, то покрайней мере на некоторые его «типы», самые «престиж­ные»— остроумие и, главное, иронию. Возможно, английс­кийюмор и впрямь особенный, но я в ходе исследований пришлак выводу, что его главная «характерная черта» —ценность,которуюмы ему придаем, центральное место, ко­тороезанимает юмор в английской культуре и системе со­циальныхотношений.
Вдругих культурах юмору отводится «время и место»; этоособый,отдельный вид разговора. А в диалогах англичан, о чембы мы ни беседовали, всегда чувствуется скрытый юмор. Дажеприветствуя кого-то или обсуждая погоду, мы ухитря­емсяпревратить свои слова в своеобразную шутку. Почти никогда разговорыангличан не обходятся без подтрунива­ния, поддразнивания, иронии,уничижительных замечаний, шутливогосамобичевания, насмешек или просто глупых вы­сказываний.Мы генетически запрограммированы на юмор, настроенына него «по умолчанию», если хотите, и не можемпроизвольновключить или отключить эту опцию. Для анг­личан правила юмораравносильны законам природы: мы подчиняемсяим автоматически, неосознанно, как закону всемирноготяготения.
КАКВАЖНО НЕ БЫТЬ СЕРЬЕЗНЫМ
ВАнглии в основе всех форм светского общения лежит скры­тоеправило, согласно которому запрещено проявлять «излиш­нююсерьезность». Пусть мы не обладаем исключительным правомна юмор, и даже на иронию, но англичане, как никакой другойнарод, остро чувствуют разницу между «серьезным» и«выспренним»,между «искренностью» и «пылкостью».
Этиразличия существенны для понимания английской самобытности. Я не могуна словах провести четкую грань между этими понятиями, но, если вы неспособны уловить этиключевые нюансы, вам никогда не удастся понять англи­чан. Дажеесли вы в совершенстве владеете английским язы­ком,вы все равно никогда не будете чувствовать себя уверен­нов разговоре с англичанами. Пусть ваш английский безуп­речен, новаша поведенческая «грамматика» будет полна вопиющихошибок.
Кактолько вы научитесь чувствовать эти различия, пра­вило«Как важно не быть серьезным» больше не будет для васзагадкой.Серьезность приемлема, выспренность недопусти­ма. Искренностьдозволена, пылкость строго запрещена. На­пыщенность,важничанье — вне закона. Серьезные вопросы можнообсуждать серьезно, но никто не должен восприни­матьслишком серьезно самогосебя. Способностьпосмеяться над собой, пусть это даже проявляется в формевысокоме­рия,— одна из самых привлекательных особенностей анг­личан. (Вовсяком случае, я надеюсь, что права в своем суждении: если япереоценила нашу способность смеяться надсамими собой, моя книга будет крайне непопулярна.)
Например,напускная, бьющая через край пылкость и помпезная выспренность,свойственные почти всем амери­канским политикам, не найдутпонимания у англичан. Мы наблюдаемих выступления в программах теленовостей с от­страненнойснисходительностью, изумляясь легковерности ликующихтолп, покупающихся на подобную высокопарную чушь.Иногда речи американских политиков пробуждают в насне презрительную насмешливость, а неловкость: нам труднопонять, как они решаются произносить постыдные банальноститаким смехотворно пафосным тоном. Разуме­ется, мы предполагаем,что политикам положено говорить банальности— наши в этом отношении от американских не отличаются,— но нас поражает и заставляет морщиться их убежденныйтон. То же самое можно сказать и про излишне сентиментальные,слезливые речи американских актеров на церемонияхвручения премии «Оскар» и других кинопремий, накоторые английские телезрители все как один реагируют одинаково:«Меня сейчас стошнит». Редко увидишь, чтобы кто-то изполучивших «Оскар» англичан позволил себерас­чувствоватьсяна публике; их речи обычно коротки, полны достоинства илисамоуничижительного юмора, и все равно приэтом они всегда испытывают неловкость и смущаются. Любой английскийактер, посмевший нарушить эти неписа­ныеправила, будет подвергнут осмеянию и назван «душкой».
Разумеется,не только американцы становятся объектом нашихциничных нападок, хотя янки больше, чем другие, да­ютповодов для критики. С таким же неприятием и презре­нием мывоспринимаем сентиментальный патриотизм вож­дейи напыщенную серьезность писателей, художников, ар­тистов,музыкантов, ученых мужей и других общественных деятелей всехнациональностей, ведь англичане за двадцать шаговчуют малейший намек на важничанье, они способны уловитьего даже на зернистом изображении телеэкрана или в иностранной речи,которую совсем не понимают.
Ой,дабудет тебе! (Oh,ComeOffit!)
Существующийв Англии негласный запрет на излишнюю серьезностьи особенно на важничанье означает, что нашим политиками прочим общественным деятелям приходится охкак нелегко. Наблюдательная английская публика не про­щаетнарушения этих правил на своей родной земле, и стоит ораторудопустить малейшую оплошность, чуть-чуть пере­усердствовать,переступив невидимую грань, отделяющую искренностьот пылкости, это будет мгновенно замечено, раскритиковано,и в его адрес полетят презрительные крики: «Ой,да будет тебе!»
Вповседневном общении мы так же строги друг к другу, каки к нашим знаменитостям. В принципе, если бы сказали, чтокаждая страна или культура должна иметь свой девиз, для Англии япредложила бы выбрать фразу «Ой, да будет тебе!» («Oh,comeoffit!»).Джереми Паксман ратует за девиз «Я знаю своиправа» («Iknowmyrights»)— на самом деле он не опе­рируетпонятием «девиз», но на саму эту фразу ссылаетсяпостоянно, он даже включил ее (единственную из подобных фраз)в свой личный список определяющих особенностей английскойсамобытности. Я принимаю его точку зрения: во фразе«Я знаю свои права» нашли полное отражение прису­щиеангличанам непримиримый индивидуализм и сильно развитоечувство справедливости — исключительно англий­скоесочетание качеств. Однако, на мой взгляд, пассивный цинизм,заключенный во фразе «Ой, да будет тебе!», более точнохарактеризует психологию англичан, чем воинствую­щийактивизм фразы «Я знаю свои права». Возможно, поэто­му,как кто-то однажды заметил, у англичан не бывает рево­люций,их заменяет сатира.
Разумеется,были отдельные храбрецы, боровшиеся за права и свободы, которыми мытеперь обладаем, но боль­шинство простых англичан ныне принимаютэто как долж­ное, предпочитая со стороны иронизировать инасмехаться надлюбой деятельностью в защиту и поддержку этих завое­ваний. Многиедаже не берут на себя труд принять участие в выборах в органы власти,а ученые мужи и лица, проводящие опросыобщественного мнения, тем временем никак не могутдоговориться, цинизм или апатия — более вероятно, что ито, и другое — являются причиной столь постыдно низкой явкиизбирателей.Большинство же из тех, кто голосует, к са­мимвыборам относятся так же скептически, действуя по принципу:выбирай «лучшее из худшего» или «меньшее из двухзол». Среди них вы не увидите людей с горящими глаза­ми,убежденных, что партия, которой они отдали предпочте­ние,изменит мир к лучшему. Это мое суждение наверняка будетвстречено привычным «Ой, да будет тебе!».
Молодежьи те, кто восприимчив к лингвистическим изыскам,возможно, вместо фразы «Ой, да будет тебе!» иро­ничнозаметят: «Ну да, конечно!» («Yeah,right!»)— но смысл отэтого не изменится. Равно как нет смысловых различий междупоследней сленговой новинкой upthemselvesи более традиционным fullofthemselves(оба выражения можно пе­ревестина русский язык как «распирает от собственной важ­ности».— Примеч.пер.), применяемыхв отношении людей, нарушающих правило «Как важно не бытьсерьезным». Воз­можно,к тому времени, когда вы прочтете это, данные выра­женияуже вытеснят другие, но скрытые правила и ценности глубокоукоренились в сознании англичан и останутся неиз­менными.
ПРАВИЛААНГЛИЙСКОЙ ИРОНИИ
Англичанамнесвойственно хвастаться своим патриотизмом. Посути, и проявление патриотизма, и хвастовство считают­сязаслуживающими порицания качествами, поэтому соче­тание этих двухпороков вдвойне постыдно. Но из данного правила есть одно исключение:мы испытываем патриоти­ческуюгордость за наше чувство юмора, и особенно за вир­туозноеумение иронизировать. Бытует мнение, что у англи­чан,в сравнении с другими народами, более тонкое, более развитоечувство юмора и что другие народы мыслят проза­ически и неспособны ни понять, ни оценить иронию. Такое суждение высказывалипочти все англичане, которых я ин­тервьюировала, и многиеиностранцы, как ни странно, с ни­ми покорно соглашались.
И хотямы убедили себя и многих других в превосходстве нашегочувства юмора, лично я, как я уже отмечала, в том сов­семне убеждена. Юмор — явление всеобщее, а ирония —универсальныйважнейший элемент юмора, поэтому ни од­на культура не можетмонополизировать право на нее. Дан­ныемоих исследований предполагают, что в случае с ирониейэто опять-таки вопрос степени — вопрос количес­тва,а не качества. Именно вездесущность иронии и то значе­ние,которое мы ей придаем, делают английский юмор уни­кальным. Ирония— не пикантная приправа, а основной ин­гредиент ванглийском юморе. Ирония — всему голова. По словамодного проницательного наблюдателя18,англичане «рождаютсяв иронии. Мы выплываем в ней из чрева матери. Это— амниотическая жидкость… Мы шутим не шутя. Волну­емсяне волнуясь. Серьезны не всерьез».
————————
18Этодраматург Алан Беннетт, вернее, персонаж одной из его пьес(«Старая страна»).
Следуетсказать, что многих иностранцев, с которыми я беседовала,эта особенность англичан приводит в замеша­тельство,а не забавляет. «С англичанами вся беда в том, —пожаловалсямне один американский бизнесмен, — что не­возможноуловить, когда они шутят, никогда не знаешь, все­рьезони говорят или нет». Его коллега из Голландии, хмурясь,поразмыслилас минуту и затем нерешительно заключила: «По-моему,они в основном шутят, да?»
Вобщем-то, она была права. И мне вдруг стало жаль их обоих.Из разговоров с иностранцами я выяснила, что при­страстиеангличан к иронизированию создает больше про­блемдля тех, кто приезжает в Англию по делам, чем для ту­ристови других любителей развлечений. Д. Б. Пристли* отмечал:«Климат, в котором живем мы, англичане, благо­приятствуетюмору. Зачастую сплошной туман, и очень ред­кобывает по-настоящему ясно».
—————————
*Пристли, Джон Бойнтон (1894—1984) — английский писатель,драматурги критик.
«Любовьк иронии» он поме­щаетна верхнюю строчку своего списка составляющих анг­лийскогоюмора. Наша благоприятствующая юмору окружающаясреда очень хорошо подходит тем, кто приезжаетк нам на отдых, но, когда вы обсуждаете условия сделки насотни тысяч долларов, как мои злополучные собеседники, которыхя цитировала выше, этот неясный, пропитанный ирониейкультурный климат становится помехой19.
————————
19Более подробно роль иронии в сфере деловых отношений я рассмотрюв главе, посвященной трудовой деятельности.
Те, ктопытается акклиматизироваться в этой атмосфере, должны помнить, чтоирония — ее неотъемлемый атрибут: каки юмор в целом, ирония — постоянный, заданный, стан­дартныйэлемент повседневного общения. Пусть англичане невсегда шутят, но они всегда готовыквосприятию юмора. Мы не всегда говорим не то, что имеем в виду, но мывсегда готовыотреагироватьна иронию. Задавая кому-то прямой вопрос:«Как дети?», —мы в равной степени готовы и кпря­момуответу («Хорошо, спасибо»), и к ироничному («О, онипросточудо — очаровательны, услужливы, аккуратны, при­лежны…»).На что обычно слышим: «Ну-ну. Веселый, значит, выдалсяденек, да?»
Правилопреуменьшения
Явключила этот раздел в главу об иронии, потому что пре­уменьшение— это форма иронии, а не отдельный, самосто­ятельныйвид юмора. Это также очень английский тип иро­нии:правило преуменьшения — близкий родственник пра­вил«Как важно не быть серьезным», «Ой, да будет тебе!»и различныхправил сдержанности и умеренности, регулиру­ющихнаши повседневные социальные взаимоотношения. Разумеется,преуменьшение ни в коей мере не является ис­ключительноанглийской формой юмора: опять мы говорим здесьскорее о количестве, чем о качестве. Джордж Майкс от­мечает,что преуменьшение — «не просто отличительная чертаанглийского чувства юмора; это образ жизни». Англи­чанепо праву славятся своим умением использовать пре­уменьшение. Идело вовсе не в том, что мы изобрели этот способ иронии или владеемим лучше других, просто мы применяемего оченьчасто. (Ну,возможно, мы и впрямь де­лаемэто чуть лучше других — но именно потому, что у нас большепрактики.)
Вобщем-то, наша склонность к преуменьшению вполне объяснима.Причина тому — строгий запрет на выказыва­ниечрезмерной серьезности, сентиментальности, хвастовс­тва и своихпереживаний. Опасаясь показаться чересчур пафосными,эмоциональными или пылкими, мы впадаем в дру­гуюкрайность — демонстрируем сухость и безразличие. Согласноправилу преуменьшения, изнурительную хрони­ческуюболезнь мы называем «досадной неприятностью»; опережитом страшном происшествии говорим: «Ну, это несовсем то, что я бы для себя выбрал»; при виде захваты­вающейдух красоты констатируем: «Довольно мило»; ове­ликолепномпредставлении или выдающемся достижении отзываемся: «Неплохо».Акт гнусной жестокости в нашей интерпретации — «не оченьдружественный поступок», непростительноглупое суждение — «не очень умная оцен­ка».Мы говорим: в Антарктиде «довольно холодно», в Сахаре«несколькожарковато на мой вкус»; выдающийся человек илипотрясающее событие, которые в других культурах были быоценены в превосходных степенях, у нас получат лишь одинэпитет — nice(«славный/чудный/милый» и т. п.) или, еслимы хотим выразить одобрение в более красноречивой форме,— verynice(«очень славный» и т. п.).
Незачемговорить, что склонность англичан к преумень­шению — ещеодна черта, которая многих иностранцев оза­дачивает и приводит вярость (или, как мы, англичане, гово­рим,«несколько смущает»), «Ни черта не понимаю! —возму­щалсяодин из иностранцев, которых я опрашивала в ходе исследования.— И это считается смешным? Если смешно, тогдапочему они не смеются — или по крайней мере не улыбнутся?Или хотькак-то отреагируют.Как, черт побери, можноузнать, что «неплохо» означает «великолепно»или просто«хорошо»? Как они сами друг друга понимают —тай­ныезнаки подают или еще что? Почему не могут прямо ска­затьто, что имеют в виду?»
В этомпроблема с английским юмором. В большинстве случаеванглийский юмор, особенно когда используется преуменьшение,не очень смешной, по крайней мере не настолькосмешной, чтобы вызвать громкий смех, и, вне сомнения,понятен не всем народам. Даже сами англичане, которыепонимают его, не реагируют на преуменьшение безудержнымхохотом. В лучшем случае сказанная к месту изящнаяпреуменьшительная фраза вызовет лишь усмешку. Сдругой стороны, в этом как раз и вся суть преуменьшения: оно забавно,но только в качестве недомолвки. Это — юмор, ноюмор сдержанный, изощренный, тонкий.
Дажеиностранцы, способные оценить английский скры­тыйюмор и находящие его забавным, испытывают значи­тельныетрудности, пытаясь шутить так же, как англичане. Отецрассказывал мне о своих приятелях-итальянцах, боль­шихприверженцах всего английского, которые во всем ста­раютсяпоходить на англичан, — они говорят на безупреч­номанглийском, одеваются по-английски, даже развили в себевкус к английской кухне. Но при этом итальянцы сету­ют,что никак не могут освоить правило английского пре­уменьшения,поэтому постоянно обращаются к отцу за сове­тами.Однажды один из них описывал, горячо и пространно, свой визит вместный ресторан, где его накормили отврати­тельнойпищей: еда была несъедобная, само заведение омер­зительногрязное, официанты — сущие грубияны и т. д. и т. п. «Вобщем, не стоит туда ходить, да?» — прокомментировал мойотец, когда его приятель закончил свою тираду. «ВОТ ВИДИШЬ?— вскричал тот. — Вот оно! Как ты это делаешь?Как у тебя такполучается? Откуда ты знаешь,что нужно так сказать?»— «Не знаю, — извиняющимся тоном отвечал отец.— Не могу объяснить. Мы просто так говорим. У нас этополучается само собой».
В этомеще одна проблема с английским юмором: пре­уменьшениеобусловлено правилом, но это правило в четвер­томподразумеваемом значении понятия «нормальное или обычноеположение вещей» — мы подчиняемся ему неосоз­нанно,оно впечатано в наше сознание. Нас не учат использоватьспособ преуменьшения, мы усваиваем его постепенно.Фразы-преуменьшения слетают с наших уст«естественным образом»,потому что правило преуменьшения — это элемент английскойкультуры, составляющая психологии англичан.
Правилопреуменьшения трудно для понимания иност­ранцевеще и потому, что оно, по сути, является насмешкой наднашими неписаными правилами английского юмора.
Характеризуясвои тяжелые, болезненные переживания как «неприятность»,мы признаем правила иронии и табу на из­лишнюю серьезность, но вто же время мы насмехаемся над тем, что сами, как это ни абсурдно,покорно соблюдаем эти законы. Мыдемонстрируем сдержанность, но в столь преуве­личеннойманере, что тоже (тихо) посмеиваемся над своим поведением.Мы пародируем сами себя. Каждое преуменьше­ние— это личная насмешка над правилами английской са­мобытности.
Правилосамоуничижения
Как исклонность англичан к преуменьшению, наше при­страстиек самоуничижению можно рассматривать как фор­муиронии. Обычно, это вовсе не проявление подлинной скромности;мы просто говорим противоположное тому, чтоимеем в виду, или — по крайней мере — противополож­ноетому, что, по нашему замыслу, люди должны понять.
Оскромности англичан еще не раз будет говориться в даннойкниге, поэтому мне следует прямо сейчас объяснить, что я подразумеваюпод этим понятием. Говоря о «правилах скромности»,я совершенно не имею в виду, что англичане от природыболее скромны и благопристойны, чем другие на­роды,— я веду речь о строгих правилах, предписывающих англичанамдемонстрировать скромность.В числе этих правил есть как«запретительные», порицающие хвастовство иважничанье в любой форме, так и «разрешительные»,по­ощряющие самоуничижение исамоиронию. Само обилие этих неписаныхправил уже предполагает, что англичанам несвойственнаприродная или врожденная скромность.В лучшем случае можно сказать, что мыпридаем большое значение скромности, чтомы стремимся бытьскромными. На самом деле мы обычнопроявляем ложную скромность — или, выражаясь болееснисходительно, ироничную.
И вэтом заключен юмор. Но мы опять-таки говорим не о такомсмешном, что вызывает громкий хохот: английский юмор самоуничижения,как и юмор, содержащийся во фра­зах-преуменьшениях, это скрытыйюмор, зачастую почти неуловимый —и непонятный тем, кто не знаком с английс­кимиправилами скромности.
Вкачестве примера я приведу весьма характерный слу­чай. Мой жених— нейрохирург. Когда мы познакомились, я поинтересовалась, чтопобудило его выбрать эту профес­сию.«Ну, хм, — отвечал он, — я изучал философию,полити­ку и экономику в Оксфорде, а потом понял, что мне это непо плечу, и подумал… э-з… что лучшезаняться чем-то менее трудным». Я рассмеялась, но потом, какон, должно быть, и ожидал, заметила, чтонейрохирургию Еряд ли можно на­звать легким занятием, тем самымпредоставив ему новую возможность длясамоуничижения. «Ну что ты, моя профес­сиясовсем не требует большого ума, как это принято счи­тать; честноговоря, это в какой-то степени работа наугад. Какслесарно-водопроводное дело, правда, прокладка труб подмикроскопом. Но, пожалуй, слесарно-водопроводные работытребуют большей точности». Позже выяснилось, как он,вероятно, и предвидел, что Оксфорд отнюдь не был ему «непо плечу»: при поступлении в университет ему была на­значенастипендия, и он окончил его с отличием. «Я был ужаснымзубрилой», — объяснил он.
Что ж,разве мой жених вел себя по-настоящему скромно? Нет.Но и его шутливые самоуничижительные ответы тоже нельзя расцениватькак умышленное, расчетливое проявле­ние«ложной» скромности. Он просто играл по правилам,иронизируя — потому что так у насзаведено — над своими успехами, хвалиться которыми в открытуюему было нелов­ко. А именно в этом иесть смысл умаления собственного до­стоинства. В самоуничижениимоего жениха не было ничего необычногоили примечательного: он просто вел себя по-английски.Мы все так поступаем, постоянно; у нас это полу­чаетсясамо собой. Даже у тех из нас, у кого менее престиж­ныедипломы и не столь впечатляющие достижения. Мне по­везло— многие просто не знают, кто такие антропологи, а те,кто имеет представление, обычно рассматривают нас как низшуюформу научной жизни. Поэтому я меньше рискую показатьсяхвастливой, когда меня спрашивают о моей рабо­те.И все же, чтобы избежать подозрений в том, что я интел-лектуалкаили человек семи пядей во лбу, я на всякий случай быстропоясняю тем, кто не знаком с данным термином, что это«просто красивое словечко, которым называют любопытных»,а ученым говорю, что я «всего лишь поп-антропо­лог»и не имею никакого отношения к настоящим, бесстраш­ным«исследователям глиняных лачуг».
Вобщении между собой англичане друг друга прекрасно понимают.Всем известно, что, умаляя собственное досто­инство, мыподразумеваем противоположное, и это произ­водитдолжное впечатление: мы высоко ценим человека, ко­торыйпринижает себя, — и за достигнутые им успехи, и за нежеланиераспространяться о них. (Даже в моем случае, когда мои ответы оработе едва ли можно расценивать как самоуничижение— что в общем-то, как это ни печально, со­ответствуетистине, — люди зачастую ошибочно полагают, чтоя, вероятно, занимаюсь чем-то менее тривиальным.) Проблемывозникают, когда англичане пытаются следовать этому правилу вразговоре с представителями других куль­тур,которые не понимают наших традиций, не способны оценитьиронию и, к несчастью, склонны принимать наши самоуничижительныезаявления за чистую монету. Мы по привычкескромничаем, а несведущие иностранцы верят намна слово и не выражают восхищения нашими «незначи­тельными»достижениями. И никто из нас не может повер­нутьсяи сказать: «Нет, подождите, вам следует скептически улыбнуться,давая понять, что вы раскусили мой трюк и пре­красносознаете, что я шучу, умаляя собственные достоинс­тва,и вы не верите ни единому моему слову и высоко оцени­лимои способности и мою скромность». Иностранцы не знают,что в Англии это установленный ответ на обуслов­ленноенашими традициями самоуничижение. Они не дога­дываются,что мы ведем сложную игру, и не поддаются на про­вокацию.В результате наш блеф оборачивается против нас жесамих. И, честно говоря, поделом нам за нашу глупость.
ЮМОРИ КОМЕДИЯ
Посколькуэти два понятия часто смешивают и воспринима­ют как единое целое,стоит указать, что здесь я веду речь ис­ключительноо правилах английского юмора, а не о канонах английскойкомедии. То есть я рассматриваююмор в повседневной жизни, вповседневном общении, а не в комическом романе,пьесе, фильме, поэзии, скетче, комиксе или на эстра­де. Чтобыосветить тему юмора в искусстве, нужно написать ещеодну книгу, причем ее автор должен обладать гораздо болееглубокими познаниями в этой сфере, чем я.
Как яуже отмечала, я не эксперт в данной области, но мне кажетсяочевидным, что английская комедия сформирова­ласьи развивается под влиянием повседневного английско­гоюмора и некоторых других «правил английской самобыт­ности»,сформулированных в других главах, в частности правила смущения(большинство английских комедий, по сути,о смущении). Английская комедия, что ожидаемо, под­чиняетсяправилам английского юмора и также играет важ­нуюсоциальную роль в их распространении и закреплении всознании общества. Почти во всех лучших английских ко­медияхмы смеемся сами над собой.
Я неутверждаю, что английская комедия во всех отноше­нияхлучше, чем произведения этого жанра у других наро­дов,но тот факт, что мы не отводим юмору отдельное «время и место»,что англичане мыслят категориями юмора, означа­ет,что английским писателям, художникам и артистам коми­ческогожанра приходится очень стараться, чтобы заставить нассмеяться. Они должны создавать нечто превосходящее тот юмор, которыйприсутствует во всех аспектах наших повседневныхвзаимоотношений. Если у англичан «хорошее чувствоюмора», это не значит, что нас легко рассмешить. Напротив:наше тонкое, отточенное чувство юмора и пропи­танная ирониейкультура являются залогом того, что вызвать у нас смех гораздотруднее, чем у большинсгва других наро­дов.Способствует ли это как-то престижу английской коме­дии?Может, да, может, нет. Но это определенно способствует появлениюогромнейшего количествакомедийных произве­дений —хороших, плохих и посредственных. Если англича­нене смеются, то вовсе не потому, что у нас мало плодови­тыхюмористов.
Яговорю это с искренней симпатией, ведь, если честно, таантропология, которой я занимаюсь, недалеко отстоит от эстрадногоразговорного жанра — по крайней мере, от та­кихномеров, в которых содержится много шуток, начинающихсясловами: «А вы замечали, что люди всегда?..» Лучшиеэстрадные комики вслед за этимнепременно высказывают в лаконичнойостроумной форме тонкое наблюдение относи­тельно поведения людейи социальных отношений в обще­стве. Социологи вроде меня оченьстараются делать то же самое, но междунами и комиками есть разница: последние должныпопасть в самую точку. Если их наблюдения звучат «неправдоподобно»или «не задевают чувств», публика не ста­нетсмеяться, а если подобное случается часто, они не зара­ботаютсебе на жизнь. Социологи же могут годами нести полнуючушь и при этом исправно платить по закладным. Но лучшиеиз социологов порой почти не уступают эстрадным комикамв проницательности и остроумии.
ЮМОРИ КЛАССЫ
Вдругих главах данной книги я подробно рассматриваю классовые различияв контексте применения и соблюдения определенныхправил, но в этой главе, как вы, возможно, за­метили,о классах нет ни слова. Это потому, что «руководя­щийпринцип» английского юмора — бесклассовость. Табу наизлишнюю серьезность, правила английской иронии, преуменьшения исамоуничижения укоренились во всех слояхобщества. Нет такого правила общественного поведе­ния, котороедействовало бы повсеместно, но правилам анг­лийского юмораподчиняются (пусть и неосознанно) все ан­гличанебез исключения. Любое их нарушение — в какой бы классовойсреде это ни происходило — мгновенно замеча­ется,подвергается порицанию и осмеянию.
Однако,несмотря на то что правила английского юмора имеют бесклассовуюприроду, повседневный английский юмортесно связан с классовыми проблемами. Впрочем, это неудивительно,ведь мы, англичане, помешаны на классовос­тии склонны все, что имеет какое-либо отношение к этому понятию,превращать в объект шуток Мы смеемся над при­вычкамии недостатками, свойственными представителям того или иного класса,высмеиваем стремления и глупые ошибкивыскочек и чесголюбцев и мягко подшучиваем над нашей классовойсистемой.
КЛАССОВЫЕНОРМЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ
Нельзяговорить об английском речевом этикете, не упоминаяклассы, потому что любой англичанин, стоит ему заговорить,мгновенно обнаруживает свою принадлежность к тому илииному классу. Возможно, это в какой-то степени спра­ведливо и иотношении других народов, но наиболее часто цитируемыекомментарии на данную тему принадлежат анг­личанам — отБена Джонсона, заявлявшего: «Наиболее ярко характеризуетчеловека язык. Говори, чтоб я понял, кто ты такой»,— до Джорджа Бернарда Шоу, высказывания которо­го имелиболее выраженную классовую направленность: «Ед­вакто-то из англичан открывает рот, как у другого англича­нинатотчас же просыпается либо ненависть к нему, либо презрение».Нам нравится думать, что в последнее время мы менееподвержены классовым предрассудкам, но наблюде­ниеШоу и поныне не утратило актуальности. Все англичане, признаютони это или нет, имеют нечто вроде встроенного компьютера глобальнойсистемы социального позициони­рования, который определяетположение человека на карте классовойиерархии, едва тот начинает говорить.
Существуетдва фактора, помогающих определить это по­ложение:лексика и произношение — слова, которые мы употребляем, иманера их выговаривать. Произношение — болееточный индикатор (ведь усвоить лексику другого клас­саотносительно легко), поэтому я сначала проанализирую этот фактор.
КЛАССОВЫЕНОРМЫ КУЛЬТУРНОЙ РЕЧИ
ГЛАСНЫЕПРОТИВ СОГЛАСНЫХ
Первыйиндикатор классовой принадлежности — тип зву­ков,которым вы отдаете предпочтение при произноше­нии, вернее, типзвуков, которые вы не произносите. По мнениюпредставителей верхушки общества, они говорят «правильно»— ясно, внятно и четко, а низший класс — «не­правильно»,у простолюдинов «ленивая» манера речи — не­ясная,зачастую невнятная, да и они просто неграмотны. Вкачестве главного довода верхи называют неумение низов произноситьсогласные, в частности смычные (напр., звук «t»)и щелевые (напр., звук «h»),которые те просто глотают или выпускают. Но это как раз тот случай,для которого вер­на поговорка: «И говорил горшку котелок:уж больно ты че­рен, дружок». Если низшие слои общества непроизносят со­гласные, то верхние глотают гласные. Например,спросите у техи других, который час, первые ответят «Alfpastten»,вто­рые — «Hpstn»(halfpastten— «половина десятого»). Слово­сочетание«Ahandkerchief»(«носовой платок») первые про­изнесуткак «ankercheef»,вторые — как «hnkrchf».
Возможно,аристократическое произношение с выпуска­ниемгласных и изящно, но такая речь похожа на текстовое сообщение,переданное по мобильному телефону, и пока вы ненаучитесь воспринимать на слух эти аббревиатуры, язык аристократоввам будет столь же непонятен, как и лишенная некоторыхсогласных речь трудового люда. Произношение встиле SMS-сообщенийдает лишь одно преимущество: мож­ноговорить, не особо открывая рот, что позволяет говоря­щемусохранять надменную непроницаемость на лице и не­подвижностьверхней губы.
Высшийкласс и верхушка среднего, по крайней мере, правильно произносятсогласные — и слава богу, а то их и вовсебыло бы не понять, принимая во внимание, что они глотаютполовину гласных. Зато низы вместо звука «th»про­износят«f»(«teeth»[«зубы»] как «teef»,«thing»[«вещь»] как «fing»)или иногда «v»(«that»[«тот, та, то»] как «vat»,«Worthing»[Уэртинг]как «Worving»),а звук «g»на конце слова у них пре­вращается в «k»(«somefmk»вместо «something»[«что-то, что-нибудь»], «nuffink»вместо «nothing»[«ничего»]). Манера про­изношениягласных тоже выдает принадлежность человека к томуили иному классу. Представители низшего класса звук «а»часто произносят как долгое «i»:«Dive»вместо «Dave»[имя],«Tricey»вместо «Тrасеу»[имя]. (Рабочий с севера Англии склоненрастягивать звук «а», он также может обнаружить своюклассовую принадлежность, сказав «OurDaaave»или «OurTraaacey»[our— «наш, наша»]). В свою очередь звук «i»онипроизносят как «oi»,а аристократический «о» в их устах превращаетсяв «or»(напр., «nafforf»— от «enoughof»[«до­статочно»,чего-либо]). Однако представители высшего клас­са,говоря о себе, по возможности стараются вовсе не упот­реблять«I»(«я»), заменяя личное местоимение неопределен­ным«one».В принципе, они вообще не любят местоимения и часто,если это возможно, опускают их вместе с артиклями и союзами —будто посылают очень дорогую телеграмму. Не­смотряна все эти особенности, высшее общество пребывает в твердомубеждении, что их манера речи единственно пра­вильная: ихпроизношение — норма, все остальные говорят «сакцентом». А под «акцентом» представители высшегоклас­саподразумевают выговор простолюдинов.
Речьаристократов не обязательно более внятная, чем речьнизов, и все же нужно сказать, что неправильное произ­ношениенекоторых слов — это зачастую признак низкого происхождения,указывающий на необразованность говоря­щего.Например, «nucular»вместо «nuclear»(«ядерный») или «prostrategland»вместо «prostategland»(«предстательная же­леза»)— это типичные ошибки главным образом простых людей.Однако аристократическая речь и «культурная» речь— не всегда одно и то же, между ними есть различия. Такназываемый английский язык дикторов Би-би-си или «оксфордскийанглийский» — это разновидность «культур­ной»речи, но такое произношение скорее присуще верхушкесреднегокласса, чем представителям высшего: оно характе­ризуетсяотсутствием призвуков-сорняков («мм», «э-э»),чет­кимпроизношением гласных и употреблением всех необхо­димыхместоимений, которые избегают употреблять арис­тократы.Вне сомнения, такая речь более понятна иностранцам.
Еслинеправильное произношение, в том числе иност­ранныхслов и названий, считается признаком принадлеж­ностик низшему классу, то произношение наиностранный манер частоупотребляемых иностранных выражений и гео­графическихназваний — это уже другое дело. Например, попыткавоспроизвести гортанное французское «r»во фран­цузскомвыражении «enroute»(«по пути»), шепелявое испан­ское«с» в слове «Barthelona»(Барселона) или итальянское «Firenze»вместо «Florence»(Флоренция) — даже если вы произноситевсе правильно — расценивается как претенци­озностьи позерство, что почти всегда однозначно ассоции­руетсяс принадлежностью к низшему классу или к среднему слоюсреднего класса. Представители высшего класса, вер­хушкисреднего и рабочего классов обычно не имеют склон­ностирисоваться подобным образом. Если вы бегло говори­те наиностранном языке, из которого употребили слова или выражения, вам,возможно, простят их правильное произно­шение,хотя лучше не выставлять напоказ свое умение — это болеескромно и по-английски.
Намчасто говорят, что региональные акценты ныне бо­лееприемлемы — даже приветствуются, если вы хотите сде­латькарьеру на радио или телевидении — и что человека сйоркширским, ливерпульским или нортумберлендским вы­говоромили акцентом, свойственным жителям графств, рас­положенныхк западу от Лондона, не принимают автомати­ческиза выходца из рабочего класса. Да, может быть, хотя я в этомне уверена. Многие нынешние ведущие телевизионных ирадиопрограмм имеют тот или иной региональный выго­вор,и это вполне может означать, что публике нравятся эти акценты. Ноданный факт отнюдь не доказывает, что регио­нальныйакцент перестал служить индикатором классовой принадлежности. Может,нам и нравятся региональные ак­центы, и мы считаем, что ониприятны, мелодичны, благозвучны,но все равно, по нашему мнению, так говорят только выходцыиз рабочего класса. Другое дело, что выходцев из рабочейсреды теперь охотнее принимают на так называе­мыеснобистские должности, но тогда так и нужно сказать, а не придумыватьдля региональных акцентов красивые изыс­канныеэвфемизмы.
ПРАВИЛАТЕРМИНОЛОГИИ, ИЛИ ЕЩЕ РАЗ О КЛАССАХ
В 1955г. в журнале «Энкаунтер»* (Encounter)была опублико­ванастатья Нэнси Митфорд**, в которой она разделила лекси­ку наслова, употребляемые представителями высшего сосло­вия, и слова,употребляемые представителями всех остальных классов.
—————————
*«Энкаунтер»— журнал англо-американской интеллигенции и культурнойобщественности, издававшийся в Англии с 1953 по 1990 год.
**Митфорд,Нэнси Фримен (1904—1973) — английская писа­тельница.
Некоторыеиз ее слов-индикаторов ныне считаются устаревшими,но сам принцип индикации остался прежним. Пустьотдельные слова-показатели заменили другие, однако многиеживут и по сей день, и мы судим о принадлежности че­ловекак тому или иному классу по тому, как он, например, называетдневной прием пищи: «lunch»или «dinner».
Правда,простая бинарная модель Митфорд, на мой взгляд, недостаточнополна и для моего исследования не совсем подходит.Некоторые слова-индикаторы и в самом деле свойственнытолько представителям высшего класса, но есть итакие, употребление которых четко отличает рабочий класси низшую или среднюю часть среднего класса от его верхушки.В некоторых случаях лексика рабочего и высшего классовпоразительно идентична и существенно отличается отлексики всех остальных классов.
Семьсмертныхгрехов
Существуетсемь слов, которые англичане, принадлежащие к высшемуобществу и к верхушке среднего класса, считают безошибочнымииндикаторами классовой принадлежности.
Попробуйтепроизнести один из этих «семи смертных гре­хов»в присутствии представителей названных слоев общества, иих внутренний «индикатор классовой принадлежности»на­чнетпищать и мигать: вас тотчас же причислят в лучшем случае ксредней части, а скорей всего — к низам среднего класса, вотдельных же случаях сразу определят к рабочему классу.
Pardon(«извините, простите»)
Уаристократов и у представителей верхушки среднего класса это словоособенно не в чести. Джилли Купер* рассказывает, чтооднажды слышала, как ее сын поучал своего приятеля: «Мамаговорит, слово «pardon»еще хуже, чем «fuck»».
————————
*Купер,Джилли — современная английская писательница.
Он былправ:по мнению представителей высшего класса и верхушки среднегокласса, это явно простонародное словечко хуже бранноговыражения. Некоторые даже называют пригороды, вкоторых обитают представители низов среднего класса, Пардонией.Есть хороший тест на определение классовой принадлежности:беседуя с англичанином, умышленно ска­жите что-нибудь очень тихо,так чтобы вас не расслышали. Выходец из низов или средней частисреднего класса пере­спросит:«Pardon?»— представитель верхушки среднего клас­саскажет «Sorry?»(«Прошу прощения?») или «Sorry— what?»(«Простите,что вы сказали?»), а вот человек из высшего обще­стваи рабочий, те оба спросят: «What?»(«Что?») Последний, возможно, проглотит звук «t»— «Wha?»,но это будет единс­твенноеотличие. Иногда представители верхушки рабочего класса,метящие в средний класс, возможно, употребят слово «pardon»,ошибочно полагая, что это звучит «по-светски».
Toilet(«туалет»)
«Toilet»— еще одно слово, которое заставляет представите­лейвысших классов морщиться и обмениваться многозна­чительнымивзглядами, если оно произнесено выскочкой изнизов. Представители этих слоев общества употребляют слово«loo»(«уборная») или «lavatory»(«уборная, туалет») — произноситсякак «lavuhry»с ударением на последнем слоге.
Иногдадопустимо и слово «bog»(«нужник»), но только если онопроизнесено в иронично-шутливой манере. Все выход­цыиз рабочего класса, равно как низы и средняя часть сред­негокласса, говорят «toilet»,с той лишь разницей, что первые глотаютконечный звук «t».(Рабочий класс также иногда употребляет «bog»,но без иронии). Представители нижнего исреднего слоев среднего класса с претензией на более бла­городноепроисхождение слово «toilet»порой заменяют ма­нернымиэвфемизмами «gents»(«мужская уборная»), «ladies»(«дамскаякомната»), «bathroom»(«ванная комната»), «powderroom»(«дамская уборная»), «facilities»и «convenience»(«удобс­тва»)или шутливыми «latrines»(«отхожее место»), «heads»(«уборная») и «privy»(«уборная»). Женщины обычно исполь­зуютэвфемизмы первой группы, а шутливые словечки чаще употребляютмужчины.
Serviette(«салфетка»)
Наязыке обитателей Пардонии «serviette»— это салфетка, ещеодин эвфемизм, изящное французское словечко, кото­роете употребляют вместо традиционного английского «napkin»,ошибочно полагая, что таким образом они повы­шают свой социальныйстатус. Предположительно, слово «serviette»ввели в употребление особо щепетильные выход­цыиз низов среднего класса, которые считали, что «napkin»слишкомпохоже по звучанию на «nappy»(«пеленка, подгуз­ник»),и хотели заменить его чем-то более благозвучным. Ка­ковобы ни было происхождение данного слова, «serviette»теперьсчитается точным индикатором принадлежности к низшимклассам. Мамочки из высшего общества и верхов среднего классахватаются за головы, когда их дети перени­мают это слово у своихдобрых нянь, принадлежащих к бо­леенизкому сословию, и потом очень долго переучивают своихчад, заставляя их говорить «napkin».
Dinner(«обед, ужин»)
Слово«dinner»само по себенейтральное.Оно становится определителемпринадлежности к рабочему классу только в томслучае, когда так называют дневной прием пищи, вместо слова«lunch»(«ленч»). Слово «tea»(«чай») тоже указывает на принадлежностьк низам, если им обозначают вечернюю трапезу:в высшем обществе ужин принято называть «dinner»или«supper».(Формально «dinner»— более торжественный ужин, чем «supper»:если вас пригласили на ужин, назвав его «supper»,вероятно, речь идет о простом застолье в кругу се­мьи,скорее всего на кухне. Иногда приглашающий выража­ется болееопределенно, указывая, что это будет «familysup­per»или «kitchensupper».Представители высшего общества иверхушки среднего класса чаще употребляют «supper»,чем представителисреднего и нижнего слоев среднего класса.) «Tea»для высшего класса — это прием пищи примерно в че­тыречаса дня: чай, пирожки, булочки («scone»— произно­ситсяс коротким «о»), возможно, небольшие сандвичи(про­износится«sandwidges»,а не «sand-witches»).Низшие классы называютэту трапезу «afternoontea»(«полдник»). Все эти тонкостисоздают массу проблем для иностранцев: если вас пригласилина «dinner»,когда вы должны прийти: в полдень иливечером? Как понимать приглашение «Comefortea»(«Приходитена чай»), что нужно прийти в четыре часа или в семьчасов? Чтобы не опростоволоситься, уточните, в кото­ромчасу вас ждут в гости. Ответ поможет вам определить об­щественныйстатус хозяев.
Settee(«канапе, небольшой диван»)
Илиспросите у хозяев, как они называют свою мебель. Если небольшойдиван, на котором могут уместиться два-три че­ловека,они называют «settee»или «couch»,это значит, что по социальномустатусу эти люди не выше среднего слоя сред­негокласса. Если «sofa»— значит, они принадлежат как ми­нимумк верхушке среднего класса. Иногда из данного пра­вилабывают исключения, так что слово «settee»— не такой точный индикатор классовой принадлежности, как«pardon».Молодежьиз верхушки среднего класса, насмотревшаяся американских фильмов ителепрофамм, может сказать о ди­ване«couch»,хотя слово «settee»никогда не употребит, разве чтов шутку, чтобы позлить своих озабоченных классовыми предрассудкамиродителей. Если хотите, позабавьте себя, пробуяугадать ответ хозяев. Для этого включите в список другиеслова-индикаторы, которые будут рассматриваться позжев разделе «Правила английского быта». Например, еслидиван— часть новенького гарнитура мягкой мебели, состоя­щегоиз трех предметов, обивка которых подобрана в тон шторам,значит, хозяева наверняка употребят слово «settee».
Lounge(«гостиная»)
А ещепоинтересуйтесь у хозяев, как они называют комнату, в которойнаходится «settee/sofa».«Settee»обычно находит­ся в комнате, которую называют «lounge»или «livingroom»,a«sofa»будет стоять в помещении, которое называют «sittingroom»или «drawingroom».Словосочетание «drawingroom»(короткаяформа от «withdrawingroom»)прежде считалось единственно «правильным» обозначениемгостиной, но, по мнениюмногих представителей верхушки среднего класса и высшегообщества, несколько глупо и претенциозно называть,скажем, небольшую комнату в обычном одноквартирномдоме «drawingroom»,поэтому в обиход вошло словосочетание «sittingroom».Иногда можно слышать, как кто-ни­будьиз верхушки среднего класса употребляет «livingroom»,хотяэто не приветствуется, но только среднему слою сред­негокласса и низам дозволено говорить «lounge».В принци­пе, это слово — ловушка, с помощью которой легковыявить выходцевиз среднего слоя среднего класса, пытающихся вы­датьсебя за представителей более высокого сословия: пусть некоторыеиз них научились не употреблять «pardon»и «toi­let»,но они часто не осознают, что «lounge»— это тоже смертный грех.
Sweet(«десерт»)
Как и«dinner»,это слово само по себе не является индикато­ромклассовой принадлежности, но становится таковым, ес­лиупотреблено не к месту. Верхушка среднего класса и вы­сшееобщество настаивают на том, что сладкое блюдо, пода­ваемое вконце обеда или ужина, должно называться «pudding»(«пудинг»),но никак не «sweet»,«afters»или «dessert».Употреблениепоследних трех слов считается признаком низкого происхожденияи в среде высших слоев общества неприем­лемо.«Sweet»можно свободно употреблять лишь в качестве прилагательного,но как существительное — только для обозначениятого, что у американцев называется «candy»(«конфета»).Блюдо в конце еды — это всегда «pudding»,что быэто ни было: кусочек торта или лимонное мороженое. Ес­ливы спросите в конце трапезы: «Doesanyonewantasweet?»(«Кто-нибудь желает десерт?») — вас тотчас жепричислят к среднемуслою среднего класса или к более низкому сосло­вию.«Afters»тоже мгновенно активизирует «внутренный оп­ределительклассовой принадлежности», и вас опять сочтут выходцемиз низов. Некоторые американизированные мо­лодыелюди из верхушки среднего класса употребляют «des­sert»— слово наименее «низкопробное» из названных трех,нои менее надежный индикатор классовой принадлежнос­ти.Оно также может внести путаницу, поскольку в среде вы­сшихклассов «dessert»традиционно означает блюдо из све­жихфруктов, которое подается в самом конце еды, после пу­динга,и едят его ножом и вилкой.
Smart(«изящный, элегантный, светский») иcommon(«простой, обыкновенный»)
Рассмотренные«семь смертных грехов» — самые очевид­ныеи надежные индикаторы классовой принадлежности, но естьцелый ряд других слов, на которые чутко реагирует на­шивнутренние высокочувствительные датчики системы со­циальногопозиционирования. Если вы хотите «talkposh»(«говоритьпо-светски»), для начала перестаньте употреблять само слово«posh»:по меркам высшего класса нормой являет­ся «smart».Верхушка среднего сословия и представители вы­сшегокласса «posh»употребляют только иронически, на­смешливымтоном, давая понять: они знают, что это слово просторечное.
Антонимомпонятия «smart»является то, что все, начиная отсреднего слоя среднего класса и выше, называют «com­mon».Это снобистский эвфемизм для обозначения понятия «рабочийкласс». Однако помните: слишком частое употреблениеэтого слова — верный признак снобизма выходца из среднегослоя среднего класса, стремящегося дистанциро­ватьсяот низших классов. Только тот, кто не уверен в себе, проявляетснобизм таким образом. «Naff»(«пустяковый, нестоящий»)-— более приемлемое слово, имеющее несколь­котолкований. Оно может означать и то же самое, что «common»,а еще «жалкий», «нищенский», «невзрачный»или «без­вкусный».Этослово сталообщим универсальным выражени­емнеодобрения/неприятия. Подростки часто употребляют «naff»попеременно с «uncool»(«отстой») и «mainstream»(«тухлый»). Это их излюбленные оскорбительные словечки.
Дети«из простых» называют своих родителей «mum»и «dad»;дети «из света» — «mummy»и «daddy»(прежде некото­рые говорили еще «mа»и «ра», но теперь эти формы обраще­ния считаютсяустаревшими). Говоря о своих родителях, де­ти «из простых»называют их «mymum»и «mуdad»(или «mеmum»и «mеdad»),а дети «из света» — «mymother»и «mуfa­ther».Этонеточные индикаторы, поскольку теперь дети из высшегообщества тоже говорят «mum»и «dad»,а малыши из средырабочих могут сказать «mummy»и «daddy».Но если ре­бенок,которому больше десяти лет, например двенадцать, продолжаетназывать мать «mummy»,это значит, что он, вне сомнения,происходит из семьи аристократов. Взрослые, употребляющиеслова «mummy»и «daddy»,почти однознач­нопринадлежат к верхним слоям общества.
Наязыке матерей, которых называют «mum»,дамская су­мочка— «handbag»,духи — «perfume»;на языке матерей, ко­торыхназывают «mummy»,сумочка и духи будут соответс­твенно«bag»и «scent».Родители, которых называют «mum»и «dad»,про скачки говорят «horseracing»,родители «из света» (тоесть «mummies»и «daddies»)— просто «racing».Просто­людины,желая сообщить, что они идут на вечеринку, скажут «gotoado»,представители средних слоев среднего класса вместо«do»употребят слово «function»(«прием, вечер»); лю­дииз высшего общества вечеринку или прием называют просто«party».На приемах среднего класса («functions»)по­дают «refreshments»(«закуски и напитки»), на приемах вы­сшегообщества — просто «foodanddrinks»(«еду и напит­ки»).Про порцию еды выходцы из низов и средних слоев среднегокласса скажут «portion»,представители верхушки среднего класса и высшего сословия —«helping».Первое блюдона языке низов — «starter»,люди «из света» скажут «firstcourse»(хотя это менее надежный индикатор).
Своежилище простолюдины и представители среднего слоясреднего класса назовут «home»или «property»,предста­вителиверхушки среднего класса и аристократы скажут «house».В домах простых людей есть внутренние дворики (patio),у аристократов — террасы (terrace).Понятие «дом» на языке выходцев из рабочей средыобозначает слово «in­doors»(например, «1 leftindoors»— «я вышел из дому», или «’еrindoors»— «моя жена дома»). Разумеется, это неисчер­пывающий список классовых различий. Сословность пропи­талавсе сферы жизни англичан, и почти в каждой главе дан­ной книгивам будут встречаться все новые слова-индикато­ры,а также вы найдете здесь и с десяток невербальных определителейклассовой принадлежности.
Правиланепризнания классовости
Мы итеперь, как и прежде, очень восприимчивы к классовым различиям,но в нынешние «политически корректные» вре­менамногие из нас все больше стыдятся своих сословных предрассудкови стараются их не выказывать либо скрывать. Представители среднегокласса, прежде всего, его верхушка, вэтом вопросе особенно щепетильны. Они будут лезть из коживон, лишь бы не употребить в отношении кого-то или чего-то выражение«рабочий класс», которое они заменяют разнымиизящными эвфемизмами: «группы населения с низ­кимидоходами», «менее привилегированные», «простыелю­ди», «менее образованные», «человек сулицы», «читатели бульварной прессы», «синиеворотнички», «бесплатная шко­ла»,«муниципальный микрорайон», «народный» и т.д. Иног­дав разговоре между собой они используют менее деликат­ныеэвфемизмы, например «Шерон и Трейси», «кевины»,«Эс-секскийчеловек»* и «владелец форда-мондео»».
———————
*Эссекскийчеловек (Essexman)— представитель рабочего класса,который в 80-х гг. XXв. разбогател благодаря политике под­держкичастного предпринимательства правительства М. Тэтчер.
Этисверхтактичные представители верхушки среднего классапорой стараются совсем не употреблять слово «класс»,заменяяего словом «background»(«происхождение, среда, связии окружение»), а я при этом всегда представляю человека,неожиданно появившегося из какого-нибудь грязного закоулка илисошедшего со светского портрета кисти Гейнсбороили Рейнолдса, в зависимости оттого, к какому классу принадлежитобъект обсуждения. (Это всегда ясно из кон­текста:«Ну, учитывая его происхождение,неудивитель­но…»— значит, из грязного закоулка; «Мы предпочитаем, чтобыСаския и Фиона водились с девочками из той же сре­ды…»— значит,с картины Гейнсборо или Рейнолдса).
Все этидипломатичные эвфемизмы совершенно излиш­ни,ведь англичане из рабочей среды не имеют никаких про­блемсо словом «класс» и охотно называют себя рабочим классом.Англичане из высшего света тоже зачастую прямо и категоричновысказываются о классах. Это не значит, что у представителейверхов и низов английского общества в сравнениисо средними слоями менее развито классовое со­знание, —просто они не боятся называть вещи своими име­нами. Ипредставление о социальной структуре общества у нихтоже несколько иное, чем у среднего класса: они не склонныделить общество на промежуточные слои, ориен­тируясь на едвауловимые различия. Их радар социального позиционированияпризнает в лучшем случае три класса: ра­бочий, средний и высший,а иногда всего два. Рабочий класс делит мир на две части: «мы»и «свет», высший класс видит только «нас» и«плебс».
В этомотношении яркий пример — Нэнси Митфорд с ее простойбинарной моделью деления общества на высший свети невысший, в которой не учитываются тонкие разли­чия междунизами среднего класса, его средним и верхним слоем,не говоря уже про совсем микроскопические нюансы, разделяющие,скажем верхи среднего класса на «прочную ус­тойчивуюэлиту» и на «неустойчивую», балансирующую на гранимежду верхами и средним слоем. Эти тонкости инте­ресуюттолько сам раздробленный средний класс. Да еще любопытныхантропологов.
НОВЫЕВИДЫ РЕЧЕВОГО ОБЩЕНИЯ: ПРАВИЛА РАЗГОВОРАПО МОБИЛЬНОМУ ТЕЛЕФОНУ
Неожиданнопочти все в Англии обзавелись мобильными телефонами, но, посколькуэто — новая, ранее неведомая технология,не существует и установленных правил этикета, предписывающих,когда, как и в какой манере следует осу­ществлять общение спомощью данного вида связи. Мы вы­нужденыпо ходу «придумывать» и вырабатывать эти прави­ла— увлекательнейший, волнующий процесс для социолога, ведьне часто случается наблюдать формированиеновогосвода неписаных правил общественного поведения.
Например,я обнаружила, что большинство англичан, ес­лиих спросить, однозначно ответят, что, находясь в обще­ственномтранспорте, нельзя во весь голос обсуждать по мо­бильномутелефону домашние дела или любые другие ба­нальныепроблемы. Это проявление невоспитанности и неуваженияк окружающим. Тем не менее значительное меньшинствоблагополучно игнорирует это правило. Попут­чикимогут вздыхать и закатывать глаза, но редко кто-нибудь изних решится сделать невеже замечание, потому что это влечет за собойнарушение других укоренившихся правил английскогоэтикета, запрещающих заговаривать с незна­комцами,устраивать скандалы в общественных местах или привлекатьк себе внимание. Несмотря на то что данная про­блемашироко обсуждается в средствах массовой информа­ции,любители громко разговаривать по мобильному теле­фону,кажется, совершенно не замечают, что своим поведе­ниемдоставляют неудобства окружающим. В этом они сроднилюдям, которые, сидя в своих автомобилях, любят ковырятьсяв носу и чесать под мышками, не думая о том, что их кто-то можетувидеть.
Какойже возможный выход из этой явно тупиковой ситу­ации?Налицо первые признаки нарождающихся правил пользования мобильнымителефонами вобщественныхмес­тах, и, судя по всему, громко разговаривать по мобильномутелефону в общественном транспорте, не выключать звуко­вой сигнална время киносеанса или театрального спектакля вскорестанет столь же неприемлемо, как и попытка пролезть безочереди. Однако утверждать это с полной уверенностью нельзя,учитывая, что у англичан не принято вступать в кон­фликтс нарушителями порядка. Хорошо уже то, что недо­статки, связанныес использованием мобильных телефонов, возведены в ранг социальнойпроблемы, о которой известно всем.Но есть другие аспекты «формирующегося» этикетапользованиямобильными телефонами, которые еще более расплывчатыи противоречивы.
Например,пока еще не сложились общепринятые нормы пользованиямобильными телефонами во время деловых встреч.Нужно выключить телефон до того, как вы пришли навстречу? Или следует вынуть аппарат и демонстративно выключить его наглазах деловых партнеров — в качестве льстивогожеста, означающего: «Видите, как я вас уважаю? Ра­дивас я выключил свой мобильный телефон»? Далее: должны выположить выключенный телефон на стол — как напоми­наниео вашей обходительности и статусе вашего клиента иликоллеги? Если вы решили не выключать телефон, следует держать егоперед собой или оставить в портфеле? Можно ли отвечатьна звонки во время встречи? Согласно данным мо­ихпредварительных наблюдений, в Англии руководители невысокогоранга менее обходительны: стремясь доказать собственную значимость,они оставляют телефоны вклю­ченнымии отвечают на звонки во время деловой беседы. Аруководители высокого ранга, которые не нуждаются в са­моутверждении,более тактичны.
Какбыть с мобильным телефоном во время делового обе­да?Можно ли вновь включить телефон за столом? Обязаны ливы объяснить важность этого? Следует ли извиниться? На основепроведенных наблюдений и собеседований я выяви­ла аналогичнуюкартину. Не уверенные в своем положении люди,занимающие менее престижные должности, обычно отвечаютна звонки и порой даже сами звонят во время делового обеда —зачастую извиняясь и мотивируя свои поступ­ки,но с таким важным видом, словно говоря: «Ах, как я занят инезаменим!» — что их «извинение» звучит какзавуалиро­ванное хвастовство. Их более уверенные в себе коллеги,сто­ящиевыше на служебной лестнице, либо оставляют телефо­нывыключенными, либо, если им по какой-то причине простонеобходимо включить телефон, извиняются с непод­дельнойискренностью, зачастую смущенно, в манере само­уничижения.
Мобильныетелефоны выполняют и множество других, более тонких социальныхфункций, в частности служат средствомсоперничества, используются как индикатор ста­туса,особенно среди подростков. А взрослые мужчины, ведя игру«У меня лучше, чем у тебя», часто вместо машинхваста­ютсямобильными телефонами, обсуждая теперь уже не ко­леса с литымидисками из сплава, мощность, управляемость машини т. д., а достоинства различных марок телефонов, их характеристики услуги операторов мобильной связи.

Я такжезаметила, что многие женщины, находясь в оди­ночествев кафе или в любом другом общественном месте, используютсвои мобильные телефоны в качестве «загради­тельногознака», коим традиционно является газета или жур­нал,обозначающего «личную» территорию и сигнализирую­щегоо том, что данный человек не расположен к общению, Телефон, даже еслиженщина не использует по прямому на­значению, просто лежит настоле, служа ей надежным сим­волическимтелохранителем, защищая от нежелательного общения. Если приближаетсяпотенциальный нарушитель покоя,то женщина обычно тотчас же дотрагивается до теле­фона или беретего в руку. Одна из представительниц слабо­гопола объяснила: «Просто чувствуешь себя спокойнее, ког­дателефон рядом — на столе, под рукой… На самом деле те­лефондаже лучше, чем газета, потому что это реальные люди…То есть ты можешь кому-то позвонить или послать со­общение,если хочешь. Это вселяет уверенность». Уверен­ность в том,что телефон гарантирует поддержку и помощь друзейи родных, означает, что, когда женщина дотрагивает­ся до телефонаили берет его в руку, у нее возникает ощуще­ниезащищенности. Тем самым она дает понять окружаю­щим,что она не одинока и не беспомощна.
Данныйпример свидетельствует о том, что мобильный телефонвыполняет и более важные социальные функции. Обэтом я уже подробно писала в другой своей работе20,но здесьстоит коротко объяснить еще раз.
—————————
20См.:ФоксК Эволюция,отчуждение и сплетни: роль системы мобильныхтелекоммуникаций в XXIвеке, 2001. («Evolution,Aliena­tion and Gossip: the role of mobile telecommunications inthe 21stcentu­ry».)Этоотчет об исследовании, выполненном по заказу компании «Бритиштелеком»; также опубликован на сайте ИЦСП: www.sirc.org.Работавесьма скромная, несмотря на ее громкое название.
На мойвзгляд, мобильныетелефоны — это современный аналог садового за­бораили деревенской живой изгороди. В нашем скоростном современноммире заметно снизился количественно и качественноуровень общения в этой единой социальной сети. Многиеиз нас лишены удовольствия поболтать о том о сем ссоседями,подойдя к садовому забору. Мы постоянно нахо­димсяв дороге, добираясь либо из дома на работу, либо с работыдомой, и большую часть времени проводим среди незнакомыхлюдей в поездах и автобусах или в одиночестве в собственныхавтомобилях. Эти факторы особенно проблематичныдля англичан, поскольку мы более замкнуты и социальнозаторможены, чем представители других культур; мыне вступаем в контакт с незнакомыми людьми, не очень быстрои нелегко заводим новых друзей.
Проводнаятелефонная связь позволяет нам контактироватьдруг с другом, но не обеспечивает того peгулярного,не­принужденного,спонтанного общения, характерного для небольшихсообществ, какими большинство из нас жили до промышленной революции.Мобильные телефоны — и особенновозможность посылать дешевые короткие сообще­ния— вернули нам ощущение общности и взаимосвязи. Мо­бильныетелефоны — противоядие от одиночества и стрес­совсовременной городской жизни, «социальный якорь спасения»в мире отчуждения и равнодушия.
Вообразитетипичный короткий деревенский разговор «черезсадовую ограду»: «Hi,how’reyoudoing?»— «Fine,justofftotheshops.Oh, how’s yourmum?» — «Much better, thanks».— «Oh, good, give her my love. Seeyoulater».(«Привет, как дела?» —«Отлично, вот в магазиниду. Как мама?» —«Спа­сибо, гораздо лучше».— «Рада это слышать. Передавай ей привет.Пока»). Если убрать большинство гласных из этих фрази остальные буквы записать «языком текстового сооб­щения»(HOWRU?С UL8ER),то получится типичное SMS-co-общение:сказано немного — дружеское приветствие, кое-какие новости, —но личностная взаимосвязь установлена, людям напомнили, что они неодиноки. До обретения воз­можности посылать и получать текстовыесообщения, ис­пользуямобильные телефоны, многие из нас были вынужде­ны жить без этой,казалось бы, пустяковой, но важной с пси­хологическойи социальной точек зрения формы общения.
Однакоэта новая форма общения требует и нового свода неписаных правил, и впроцессе выработки этих новых пра­вилвозникают определенные трения и противоречия. Осо­бенномного споров по поводу того, какие типы разговоров можновести с помощью SMS-сообщений.Заигрывания, флиртдопустимы, даже поощряются, но некоторые женщи­ныжалуются, что для мужчин SMS-сообщения— способ ук­лонитьсяот настоящего разговора. Разрыв отношений путем SMS-сообщенийрасценивается как трусость. Это абсолютно неприемлемо,хотя данное правило еще не стало непрелож­ной нормой, которойследуют все без исключения.
Янадеюсь найти деньги на проведение полноценного ис­следованияна тему этикета общения по мобильному теле­фону, которое включалобы мониторинг всех связанных с этим формирующихся правил,превращающихся в неписа­ныезаконы. Возможно, в будущих изданиях книги «Наблю­дая заангличанами» уже будут опубликованы новые данные опроцессе формирования и выработки правил этикета об­щенияпо мобильному телефону. А сейчас я надеюсь, что вы­явлениеобщих установившихся «правил английской само­бытности»или «характерных особенностей» поможет намспрогнозировать,по крайней мере до некоторой степени, наиболеевероятное развитие этого процесса.
Чтобывыявить эти «характерные особенности», мы сна­чаладолжны проанализировать правила гораздо более ус­тойчивой,укоренившейся в Англии формы вербального контакта— общения в пабе.
ОБЩЕНИЕВ ПАБЕ
Паб— один из главнейших элементов культуры и жизни англичан.Возможно, это звучит как фраза из путеводите­ля,но я говорю совершенно искренне: значение пабов в анг­лийскойкультуре невозможно переоценить. В пабы ходит болеетрех четвертей взрослого населения Великобритании, изних одна треть — завсегдатаи, посещающие пабы как ми­нимумраз в неделю; для многих паб — это второй дом. Для любогосоциолога клиентура паба — это «репрезентативная выборка»состава населения Англии, поскольку пабы посе­щаютлюди всех возрастов, социальных классов, уровней об­разованностии профессий. Не проводя много времени в пабах, было бы невозможнодаже попытатьсяпонятьанглий­скуюсамобытность, и в принципе достаточно сидеть в одних лишь пабах,чтобы получить относительно полное представ­лениеоб особенностях английской культуры.
Яговорю «в принципе», потому что паб, как и всякоепи­тейноезаведение в любой культуре, — это особая среда, со своимисобственными правилами и социальной динамикой. Вместесо своими коллегами из ИЦСП я проводила довольно масштабныеисследования роли питейных заведений в раз­ныхкультурах21(ну, кто-то же должен был это сделать) и на основеполученных данных пришла к выводу, что употреб­лениеалкогольных напитков во всех обществах — это, по сути,социальная деятельность и что в большинстве культур коллективноеупотребление алкогольных напитков проис­ходитв специально отведенных для этого местах.
————————
21См.:ФоксК. Социальныеи культурные аспекты употребления алкогольныхнапитков, Амстердам труп, Лондон, 2000. («Socialand Cultural Aspects of Drinking». The Amsterdam Group,London.)
Нашсрав­нительныйанализ выявил три кросскультурных сходства, или«константы», характерных для питейных заведений.
1. Вовсех культурах питейное заведение — это особая среда,отдельный социальный мир со своими собс­твеннымитрадициями и ценностями.
2. Длялюбого питейного заведения характерна социальносмешанная эгалитарная среда или, по крайней мере,такая среда, в которой статус индивида определяют критерии,отличные от тех, что существуют во внешнеммире.
3. Основная функция питейных заведений — содействие в создании иукреплении социальных связей.
Такимобразом, несмотря на то что паб — один из важнейших элементованглийской культуры, он имеет свой собственный «социальныймикроклимат»22.
———————
22«Социальныймикроклимат» — понятие, которое я ввела в сво­ейработе «Племя любителей скачек» («TheRacingTribe»),где выдви­нулапредположение о том, что некоторые типы социальной среды, подобноопределенным географическим объектам (островам, доли­нам,оазисам и т. д.), «создающим свою собственную погоду»,тоже имеют только им присущий «микроклимат», в которомгосподству­ютмодели поведения, нормы и ценности, отличные от тех, чтоха­рактеризуют общество в целом.
Как ивсе питейные заведения, пабв некоторых отношениях — «пороговая» зона,сомни­тельнаясреда промежуточного пограничья, для которой ха­рактерна«культурная ремиссия» — временная структурнаяприостановкаобычного социального контроля («узаконен­ноеотклонение от нормы» или «режим перерыва»). Отчастиэтими обусловлена необходимость всестороннего рассмот­ренияправил общения в английских пабах, которые могут оченьмного рассказать о самобытности англичан.
ПРАВИЛАОБЩЕНИЯ В АНГЛИЙСКИХ ПАБАХ
Правилообщительности
Начнемс того, что первое правило общения в английском пабесодержит объяснение того, почему пабы являются столь жизненноважным элементом нашей культуры. Это прави­ло общительности: вАнглии стойка бара в пабе — одно из немногих мест, гденепредосудительно вступать в разговор, то есть устанавливатьсоциальный контакт, с абсолютно не­знакомымвам человеком. У стойки бара приостанавливается действиетрадиционных правил сдержанности и невмешательствав частную жизнь, нам позволено на время пренеб­речьусловностями. Завязать у стойки бара дружескую беседу снезнакомцами считается абсолютно уместным и нормаль­нымповедением.
Иностранцычасто не могут смириться с тем, что в анг­лийских пабахпрактикуется система самообслуживания. Пожалуй,летом в Англии одно из самых жалких (или забав­ных— в зависимости от вашего чувства юмора) зрелищ — этогруппа изнывающих от жажды туристов, сидящих за сто­ликомпаба и терпеливо ожидающих, когда кто-нибудь из персоналак ним подойдет и примет заказ.
Поначалуя на подобные картины реагировала как бес­страстныйученый — хваталась за секундомер и засекала вре­мя,требовавшееся туристам из той или иной страны на то, чтобыдогадаться, что в пабе действует система самообслужи­вания.(Рекорд по сообразительности — две минуты двадцать четыресекунды — установила наблюдательная американская чета. Дольшевсех — сорок пять минут тридцать секунд — просиделагруппа молодых итальянцев, хотя, нужно отметить, всеэто время они увлеченно дискутировали на тему футбола и не выражалиозабоченности из-за того, что их не обслужи­вают.Французская чета, прождав двадцать четыре минуты, де­монстративнопокинула паб, ругая плохое обслуживание и lesAnglaisвцелом). Накопив достаточно данных, я стала более сочувственноотноситься к несведущим туристам и даже на­писала для них брошюруо правилах поведения в пабе.
Вброшюре, посвященной правилам поведения в пабе, я объяснила,что правило общительности применимо только устойки бара: идя к бару, чтобы купить напиток, англичане получаютбесценную возможность вступить в социальный контакт. При наличииофициантов, указала я, люди сидели бы обособленно за отдельнымистоликами. Наверно, это не является проблемой в условиях менеетрадиционалистских культур,где людям не требуется помощь, чтобы завязать раз­говорс тем, кто сидит рядом, но, яростно доказывала я, англичанепо природе своей очень сдержанны и замкнуты, и нас необходимоподталкивать к общению. Нам гораздо легче как быневзначай присоединиться к происходящему у стойки бара«случайному» разговору, пока мы ждем, когда нам пода­дутнапитки, чем умышленно встревать в беседу, ведущуюся за соседнимстоликом. Система самообслуживания призвана способствоватьобщительности.
Но речьидет не о безудержной, бесконтрольной общи­тельности.«Культурная ремиссия» — это вовсе не синонимраспущенности.Данный термин отнюдь не означает, что вы вправепренебречь условностями и делать что хотите. «Культурнаяремиссия» — это структурно упорядоченное услов­ноеосвобождение от традиционных общественных услов­ностей в строгоспецифической среде. В английских пабах традиционноеправило невмешательства в частную жизнь не действует только у стойкибара и в некоторых случаях, в меньшей степени, не распространяется настолики, располо­женныенепосредственно у стойки бара. Те столики, что на­ходятсяв наибольшей удаленности от стойки бара, считают­ся наиболее«неприкосновенными». Я также выявила не­сколькодругих исключений: правило общительности действует,с некоторыми ограничениями (и в строгом соот­ветствиис правилами знакомства), вокруг мишени для мета­ниядротиков и бильярдного стола, но только в отношении тех, кто стоитрядомсигроками: находящиеся поблизости столикисчитаются «неприкосновенными».
Англичанамнеобходима социальная помощь в форме «узаконенногоотклонения от нормы» у стойки бара, но мы такжепо-прежнему высоко ценим свое право на личную жизнь.Разделение помещения паба на «общественную» и «частную»зоны — идеальный компромисс в духе англичан: этопозволяет нам нарушать правила, но является гарантией того, что мыделаем это в упорядоченной манере, сообразу­ясь с определенныминормами поведения.
Правилоневидимой очереди
Преждечем приступить к анализу сложного этикета общения в пабе, мы должнырассмотреть еще одно правило поведения впабе. Оно не имеет отношения к нормам речевого этикета, нопоможет нам доказать (так сказать, «протестировать» —в прямом смысле этого слова) одно из «правил английскойса­мобытности». Тема — очередь. Стойка бара в пабе —единс­твенное место в Англии, гдепокупка-продажа осуществляется безформирования очереди. Многие наблюдатели отмечают, что в Англиистояние в очереди — это почти национальное хобби: англичане,сами того не сознавая, выстраиваются в упорядоченнуюлинию на автобусных остановках, у магазин­ных прилавков, лотков смороженым, у лифтов — а порой, по словамнекоторых озадаченных туристов, которых я интер­вьюировала,даже на пустом месте, буквально ни за чем.
ДжорджМайкс отмечает, что «англичанин, даже если он стоит один,создает упорядоченную очередь из одного чело­века».Впервые прочитав его комментарий, я подумала, что этозабавное преувеличение, но потом стала внимательнее наблюдатьза своими соотечественниками и обнаружила, чтоДжордж Майкс абсолютно прав и что даже я сама так поступаю.Ожидая в одиночестве автобус или такси, я не сло­няюсь вокругостановки, как это делают люди в других стра­нах,— я стою точно под знаком, лицом по направлению движения,будто и впрямь возглавляю очередь. Я создаю оче­редьиз одного человека. Если вы англичанин или англичан­ка,то и вы наверняка поступаете так же.
А вот внаших питейных заведениях мы вообще не стано­вимся в очередь, атолпимся беспорядочно вдоль стойки. По­началу я с удивлениемподумала: «Это же противоречит всем инстинктам,правилам и обычаям англичан», — а потом по­няла,что на самом деле это очередь, невидимая очередь, и чтовсе — и бармены, и посетители — соблюдают эту оче­редь.Каждый знает, кто за кем: человек, подошедший к стой­ке передвами, будет обслужен раньше вас, и любая явная по­пыткадобиться того, чтобы вас обслужили быстрее, будет проигнорированабарменом и вызовет недовольство у ос­тальныхпосетителей. Иными словами, это будет расценено какнесоблюдение очереди. Английские бармены умеют точ­но определять,кто за кем стоит в невидимой очереди. Стой­ка бара —«исключение, подтверждающее правило» относи­тельнособлюдения очереди, причем очевидное исключение и еще один примерупорядоченной природы неупорядочен­ности англичан.
Правилопантомимы
Правилаобщения в английском пабе регулируют как рече­вые, так инеречевые формы общения. В действительности некоторые из нихзапрещают использование слов. Таково, например,правило пантомимы. Бармены стараются всех об­служиватьв порядке очереди, но все же необходимо при­влечьих внимание и дать понять, что вы ждете, чтобы вас об­служили.Однако существует строгий этикет насчет того, как следуетпривлекать внимание бармена: это должно делать безслов, не поднимая шума и не прибегая к вульгарной жес­тикуляции..(Да, мы опять вернулись в «Зазеркалье». На самом делеанглийский этикет более странный, чем самая чудная выдумка.)
Предписанныйритуал — это своеобразная искусная пан­томима. Нетеатральное действо, которым нас развлекают на Рождество, а пантомимав духе фильмов Ингмара Бергмана, в которыходно движение бровей говорит красноречивее вся­ких слов.Посетитель должен встретиться взглядом с барме­ном,но окликать последнего запрещено, равно как не дозво­лительныпочти все остальные способы привлечения внима­ния— постукивание монеткой по стойке, щелканье пальцамиили взмах руки.
О своемжелании быть обслуженным вы можете сооб­щитьбармену, просто держа в руке деньги или пустой бокал. Правилопантомимы позволяет покачивать пустым бокалом или медленно вертетьего в руке (несколько заядлых завсег­датаевпабов сказали мне, будто это указывает на то, что по­сетительждет уже давно). В данном случае правила очень жесткие:например, дозволительно опереться локтем о стой­кус деньгами или пустым бокалом в поднятой руке, но не­льзяподнимать вверх руку, размахивая банкнотами или бо­калом.
Согласноправилу пантомимы, когда вы стоите у бара, на лице у вас должныотражаться ожидание, надежда и даже не­котороебеспокойство. Если у посетителя вид слишком до­вольный,бармен может предположить, что клиента уже об­служили.Те, кто ждет, чтобы его обслужили, должны посто­яннобыть настороже и не сводить глаз с бармена. Как только тотперехватил ваш взгляд, вы быстро приподнимаете брови, иногда при этомвздергивая подбородком, и с надеждой улы­баетесь, давая понятьбармену, что вы его ждете. Тот в ответ наваши знаки улыбается или кивает, вскидывает палец или руку,иногда, как и вы, приподнимает брови. Это означает: «Явижу, что вы ждете, и обслужу вас, как только смогу».
Англичаневыполняют эту последовательность мимичес­кихдвижений рефлекторно, не сознавая, что следуют стро­гомуэтикету, и никогда не ставя под вопрос предписанные правиломпантомимы необычные странности — не загова­риватьс барменом, не размахивать руками, не шуметь, быть постоянноначеку, ловя малейшие невербальные сигналы. Иностранцев ритуалпантомимы приводит в замешательст­во. Удивленные туристы частоговорили мне, что не могут взять в толк,как вообще англичане умудряются покупать се­бенапитки. Как ни странно, это действенный метод. Всех всегдаобслуживают, обычно в порядке очереди, без излиш­нейсуеты, шума или споров.
Проводяисследования, связанные с соблюдением правил пантомимы(и других негласных правил поведения в пабе), я некоторым образомиспытывала себя, проверяла, способ­на ли я дистанцироваться отродной культуры и вести на­блюдениекак бесстрастный ученый. Будучи англичанкой, впабе я, как и все мои соотечественники, всегда выполняла ритуалпантомимы машинально, не подвергая сомнению странности этогозамысловатого этикета и даже не замечая их.Но, работая над брошюрой о нормах поведения в пабе, ябыла вынуждена заставить себя стать «профессиональным стороннимнаблюдателем», даже в «своем», местном пабе,ко­торый я регулярно посещаю. Этодовольно интересный (хо­тя и несколько обескураживающий)эксперимент. Мне при­шлосьотрешиться от всего, что я обычно принимала как должное,и дотошно рассматривать, анализировать и ставить подвопрос каждую деталь заведенного порядка, который почтитак же знаком и привычен, как процесс чистки зубов. Когдаброшюра о правилах поведения в пабе вышла в свет, некоторыеанглийские читатели признались мне, что тоже былинемало обескуражены, знакомясь с результатами моего исследования.
Исключениеиз правила пантомимы
Естьодно важное исключение из правила пантомимы, и, как обычно,это исключение на основе правил. Стоя у бара в ожидании,когда вас обслужат, вы, возможно, услышите, как некоторыепосетители кричат бармену: «Эй, есть шанс, что тынапоишь нас в этом тысячелетии?», или «Давай-ка живей: ястою здесь с прошлого четверга!», или еще что-то столь женеучтивое, идущее вразрез с правилом пантомимы. Я посове­товалабы не следовать их примеру. Так вести себя дозволено толькопостоянным посетителям — завсегдатаям паба. Су­ществуетособый этикет, регулирующий отношения между завсегдатаямии персоналом паба, в рамках которого эти грубыереплики вполне уместны.
Правилособлюдения приличий
Однакоправила, регулирующие порядок заказа напитков, распространяютсяабсолютно на всех. Во-первых, в Англии принято,чтобы для какой-либо компании людей заказ делал один,в крайнем случае два ее представителя и только один расплачивалсяза всех. (Это правило придумано вовсе не для того,чтобы облегчить жизнь барменам или избежать нена­вистнойангличанам «суеты». Оно связано с обычаем угощать «поочереди», также регулируемым целым комплексом пра­вил,который будет рассмотрен позже.) Во-вторых, заказывая пиво, нужносказать: «Apintofbitter(lager),please»(«Пинту горького(светлого), пожалуйста»). Если вы покупаете пол­пинты,заказ всегда выражается в сокращенной форме: «Halfabitter/lager,please»(«Полпинты горького/светлого, пожа­луйста»).
Говорить«please»(«пожалуйста») обязательно. Иностран­цами людям, впервые заглянувшим в паб, будут прощены многиеневольные нарушения заведенного порядка, но, если вы забыли сказать«please»,это будет расценено как серьез­ноеоскорбление. Также необходимо сказать «спасибо» («thankyou»,«thanks»,«cheers»)или еще как-то выразить бла­годарность(например, посмотреть в глаза бармену и кив­нутьс улыбкой), когда вам подали напитки и потом, когда вернулисдачу.
Данноеправило распространяется не только на пабы. ВАнглии, когда вы что-то заказываете или покупаете — вма­газине,ресторане, в автобусе, в гостинице, — персонал ждет от васвежливого обхождения, и это означает, что вы должны говорить им«please»и «thankyou».Вежливость взаимна: бар­мен или продавец скажут: «That’llbefourpoundsfifty,please»(«Пожалуйста,с вас четыре фунта пятьдесят пенсов»), — и по­том,когда вы вручите им деньги, непременно поблагодарят: «Thankyou».Суть правила заключается в том, что каждая про­сьба(как со стороны персонала, так и со стороны клиента) должнасопровождаться словом «please»,а в ответ на выпол­ненную просьбу обязательно должно звучать«thankyou».
Изучаяособенности английской культуры, я скрупулезно подсчитывалавсе «please»и «thankyou»,произнесенные в хо­декаждого процесса купли-продажи, в котором я участвова­ла.Выяснилось, что, например, когда я приобретаю свой стандартныйнабор товаров (плитка шоколада, газета и пач­ка сигарет) вгазетном киоске или местном магазинчике, мы спродавцом в совокупности обычно дважды произносим «please»и три раза «thankyou»(хотя три раза для слова «спа­сибо» — непредел; часто оно звучит по пять раз). Покупка в пабеодного напитка и пачки чипсов тоже обычно сопро­вождаетсядвумя «please»и тремя «thankyou».
ПустьАнглия — общество с высокоразвитым классовым сознанием, но этиправила вежливости подразумевают, что на­шакультура также, во многих отношениях, эгалитарная, по крайней мере унас не принято подчеркиватьразличияв ста­тусе.Обслуживающий персонал зачастую принадлежит к более низкомусословию, чем их клиенты, но их поведение отличает отсутствиеподобострастия и, согласно неписаным правилам, к нимследует относиться со вниманием и уважением. Как и все правила, этитоже иногда не соблюдаются, но факты наруше­ния неизменно бываютзамечены и подвергнуты осуждению.
Правило«И себе нальете бокал?» ипринципы эгалитарной вежливости
Яобнаружила, что в особом микроклимате паба правила эга­литарнойобходительности даже еще более сложные и более строгособлюдаются. Например, в английских пабах не принятодавать на чай хозяину заведения или обслуживающему персоналу. Вместочаевых их обычно угощают напитками. Датьперсоналу на чай — значит, в грубой форме напомнить им,что они являются «прислугой», а, угостив их напитком, выподчеркнете, что относитесь к ним как к равным. В правилах,определяющих,как следует угощать напитками, находят от­ражениеи принципы эгалитарной вежливости, и присущая англичанамщепетильность в отношении денег. Согласно этикету,предписывающему предлагать напиток владельцу пабаили обслуживающему персоналу после того, как вы сде­лали заказ,следует сказать: «Andoneforyourself?»или «Andwillyouhaveoneyourself?»(«Может, и себе нальете бокальчик?»).Предложение должно быть выражено в форме вопро­са, а нераспоряжения, и при этом сдержанно: ни в коем случае нельзя возвещатьвсем присутствующим о своей щедрости.
Еслисами вы не заказываете напитки, все равно принято спроситьхозяина паба или бармена: «Willyouhaveadrink?»(«Нежелаете выпить бокальчик?») — но «Andoneforyourself?»предпочтительнее,поскольку предложение, высказанное в такойформе, подразумевает, что посетитель и бармен пьют вместеи что бармен включен в «круг равных». Я также заме­тила,что англичане избегают употреблять слово «buy»(«по­купать»). Вопрос «CanIbuyyouadrink?»(буквально: «Поз­вольте купитьвамнапиток?») теоретически допустим, но на практике его редкоможно услышать, поскольку в нем содер­жится намек на деньги.Англичане прекрасно понимают, что речьидет о деньгах, но предпочитают не заострять на этом внимание.Мы знаем, что хозяин паба или бармен обслужи­ваютнас за деньги и, по сути, ритуал «Andoneforyourself?»— этосвоеобразный способ «дать на чай», но было бы бестакт­ноподчеркивать денежный аспект взаимоотношений между барменом иклиентом.
Ввопросе денег персонал паба проявляет аналогичную щепетильность. Еслибармен соглашается выпить за счет клиента,то он обычно говорит: «Спасибо, я налью себе пол­бокала(того-то или того-то)», — и добавляет цену выбранно­гонапитка в общий счет заказа. Потом называет новую об­щуюсумму: «Тогда, будьте добры, пять фунтов двадцать цен­тов»— так, косвенно, без упоминания конкретной цифры, сообщаяклиенту стоимость напитка, которым его угостили его(в любом случае цена будет невысокая, поскольку, следуя неписанымправилам, персонал паба всегда выбирает отно­сительнонедорогие напитки). Называя измененную сумму счета,бармен также ненавязчиво дает клиенту понять, что он не злоупотребилего великодушием.
Поведениебармена при употреблении напитка, которым егоугостили, также свидетельствует о том, что он воспринял щедростьклиента не как чаевые, а как приглашение выпить вместес ним. Он всегда постарается поймать взгляд клиента и,приподняв бокал, скажет «Cheers»(«Будьте здоровы»/«Ваше здоровье»)или «Thanks»(«Спасибо»), что является обычной практикой в кругудрузей, угощающих друг друга напитками. Иногдау стойки бара толпится много народу, и у бармена нег возможностиналить себе напиток и выпить его тотчас же.В этом случае допускается, чтобы бармен, приняв угоще­ние,включил стоимость напитка в счет заказа клиента, но выпилего позже, когда толпа разойдется. Однако, налив себе напиток,даже спустя один или два часа бармен постарается перехватитьвзгляд клиента, за счет которого он пьет, при­подниметбокал в знак благодарности и кивнет с улыбкой, а еслипосетитель находится в пределах слышимости, еще и скажет:«Cheers!»
Разумеется,некоторые заметят, что такое «угощение в од­ностороннемпорядке», когда посетитель отдает свое, ничего не получаявзамен, хоть и нельзя назвать чаевыми в традици­онномпонимании (скорее это проявление эгалитаризма), всеравно является признаком превосходства клиента над обслуживающимперсоналом. Казалось бы, довод железный, носогласиться с ним нельзя, потому что персонал паба за­частуюотвечает на щедрость клиента взаимностью и никог­да не позволитпосетителю, особенно завсегдатаю, угостить егонесколько раз, не попытавшись прежде отблагодарить. Вконечном итоге будет наблюдаться асимметрия, но подоб­ныхподсчетов никто никогда не ведет, да и вообще ответная любезностьсо стороны персонала всегда направлена на то, чтобысоздавалось впечатление, будто равные по социально­мустатусу люди по-дружески угощают друг друга.
Многиеиностранцы ритуал «И себе нальете бокальчик?» расцениваюткак излишне и неоправданно сложный способ уплатычаевых — действие, почти во всем мире осуществля­ющеесяпутем простого вручения нескольких монет. Один ошеломленныйамериканец, которому я объяснила данное правило,сравнил бытующие в английских пабах порядки с нравамиВизантии, а француз безапелляционно назвал всю процедуру«типично английским лицемерием».
Другиеиностранцы говорили мне, что наши сложные ри­туалывежливости очаровательны, хотя и несколько стран­новаты,но я вынуждена признать, что француз и американец правы. Английскиеправила вежливости, безусловно, сложны ипо природе своей лицемерны, поскольку призваны опро­вергнутьили замаскировать существование классовых раз­личий. Но ведьлюбая вежливость — это форма лицемерия: почти по определениюона подразумевает притворство. Со­циолингвистыБраун и Левинсон утверждают, что вежли­вость «заранеепредполагает потенциальную агрессию, ко­торуюона должна усмирить, и делает возможным общение междудвумя потенциально агрессивными сторонами». Врамках дискуссии об агрессивности Джереми Паксман от­мечает,что наши строгие правила поведения и этикета, по-видимому,«были придуманы англичанами, чтобы защитить самих себя от самихсебя».
Пожалуй,мы и впрямь, в сравнении с представителями другихкультур, более остро чувствуем классовые различия и разницу всоциальном статусе. Джордж Оруэлл был абсолют­но прав, когдаговорил, что Англия «помешана на классовос­тикак никакая другая страна на свете». Наши замысловатые правилаи принципы вежливого эгалитаризма — это маски­ровка,хитрая шарада, тяжелый коллективный недуг, которо­мупсихотерапевты дали бы название «отрицание». Нашвеж­ливый эгалитаризм — этоотнюдь не отражение наших ис­тинныхсоциальных взаимоотношений, так же как вежливая улыбкане является признаком искреннего удовольствия, а вежливыйкивок — выражением подлинного согласия. Наши бесчисленные«пожалуйста» — это приказы и распоряжения вформе просьб; наши бесчисленные «спасибо» создают иллюзиютоварищеского равенства; ритуал «И себе нальете бокальчик?»— это коллективный самообман: мы все делаем вид, будто покупканапитков в пабе никак не связана с таки­мивульгарными вещами, как «деньги», и с такимиунизитель­ными, как «обслуживание».
Лицемерие?В каком-то смысле да, несомненно: наша об­ходительность— это все обман, притворство, маскировка, видимостьгармонии и равенства, скрывающая совершенно инуюсоциальную реальность. Термин «лицемерие» я всегдапонимала как сознательный, умышленныйобман других, а вот английский вежливыйэгалитаризм — это, судя по всему, коллективный,даже совместный самообман. Нашаобходи­тельность — это вовсе не отражение наших искреннихпод­линных убеждений, но и нециничные, расчетливые попыт­ки обмануть. Возможно, нам и впрямьнеобходимо, чтобы наш вежливый эгалитаризм защищал нас от самих себя,не допускал, чтобы наша остраявосприимчивость к классовым различиямвыражалась в менее пристойной форме.
Речевойэтикет завсегдатаев
Выше, всвязи с правилом пантомимы, я уже упоминала, что существует особыйэтикет, регулирующий нормы поведения иречи завсегдатаев (постоянных посетителей какого-то оп­ределенногопаба), которые имеют много привилегий, они дажемогут нарушать правило пантомимы. Однако этот осо­быйэтикет не позволяет им лезть без очереди, поскольку в данном случаеони нарушили бы более важное английское правило — правилособлюдения очереди, которое само подчиняется более общему правилуанглийской самобыт­ности —правилу «справедливости». Нам стоит подробнее рассмотретьнормы речевого этикета завсегдатаев, так как они являют собой«обусловленное традициями отклонение отусловностей» и поэтому помогут выявить определяющие чертыанглийской самобытности.
Правилаприветствия
Когдазавсегдатай входит в паб, его обычно хором приветс­твуют другиезавсегдатаи, хозяин заведения и обслуживаю­щийперсонал. Хозяин паба и обслуживающий персонал всегдаобращаются к постоянным посетителям по именам, ите тоже друг друга, хозяина и обслуживающий персонал называютпо именам. В принципе, как я заметила, в пабе име­назвучат гораздо чаще, чем это необходимо, словно члены этогомаленького «племени» стремятся подчеркнуть свое близкоезнакомство и личные связи. Это тем более удиви­тельно,что противоречит основной тенденции речевого этикетаангличан, согласно которому в Англии к обращению поименам прибегают значительно реже, чем в других куль­турах, ивсякое злоупотребление именами в процессе обще­ния вызываетнедовольство и расценивается как докучливое панибратство в духеамериканцев.
Наособые дружеские отношения между завсегдатаями пабатакже указывает использование прозвищ: в пабе всегда полнолюдей, которых называют «Shorty»(Коротышка), «Yorkshire»(Йоркширец), «Doc»(Доктор), «Lofty»(Каланча) и т.д. Обращение по прозвищу — признак близкого зна­комства.Использование прозвищ обычно принято только в кругуродственников и близких друзей. При частом исполь­зовании прозвищу завсегдатаев, обслуживающего персона­лаи хозяина паба возникает ощущение принадлежности к единомусообществу; а мы, наблюдая за ними, имеем возмож­ностьпостичь природу социальных отношений в английс­компабе23.
———————
23Конечно,к прозвищам зачастую прибегают и в менее дружес­кихцелях, в том числе чтобы выразить неприязнь и подчеркнуть различияв социальном статусе, но в пабе у прозвищ, как правило, другаяфункция.
Вданном контексте следует отметить, что у неко­торых завсегдатаевесть прозвища, которые действуют толь­ков данном пабе. В кругу родных и друзей эти прозвища не имеютхождения; бывает, что этим группам людей они даже не известны.Прозвища, используемые в среде паба, зачастую ироничны:например, завсегдатая очень маленького роста могутназывать Каланчой (Lofty).Я из-за худобы в своем мес­тномпабе получила прозвище Stick(Палка), но хозяин заве­денияочень долго называл меня Pillsbury(Пышечка).
Согласноправилам приветствия, хозяин паба и постоян­ныепосетители должны хором поприветствовать вошедшего завсегдатая:«Evening,Bill»(«Добрый вечер, Билл»), «Wotcha,Bill?»(«Как дела, Билл?»), «Alright,Bill?»(«Все в порядке, Билл?»), «Usual,isit,Bill?»(«Что, как обычно, Билл?») и так далее. При­шедшийдолжен ответить на каждое приветствие, обычно обращаяськ тем, кто его поприветствовал, по имени или прозвищу:«Evening,Doс»(«Добрый вечер, Доктор»), «Wot­cha,Joe?»(«Как дела, Джо?»), «Alrightthere,Lofty»(«В порядке, Каланча»),«Usual,thanks,Mandy»(«Как обычно, Мэнди, спа­сибо»).Правила не предписывают использовать при обмене приветствиямикакие-то определенные слова и выражения, поэтому часто можно слышатьвесьма изобретательные, своеобразные, забавные и дажешутливо-оскорбительные вариантыприветственных реплик, как, например, «All,justintimetobuyyourround,Bill!»(«Ты как раз вовремя, Билл. Твоя очередь угощать!») или«Backagain,Doc?Haven’t yougot a home to go to?» («Тыужеопятьздесь,Док?Утебя что, дома нет?»).
Правилаобщения в пабе на «закодированном» языке
Если вычасами будете сидеть в пабах, вслушиваясь в болтов­нюпосетителей, вы заметите, что многие диалоги звучат как «понотам», в том смысле, что они ведутся по определенным схемамв соответствии со строгими правилами, которым са­мисобеседники подчиняются неосознанно. Случайные по­сетители,пожалуй, не сразу сообразят, что существуют некие правила,регулирующие порядок ведения разговора «по но­там»,но суть самих диалогов они вполне способны уловить и понять.Правда, есть один тип разговора между завсегдатая­ми,который посторонним представляется невразумитель­ным наборомслов. Диалоги такого типа понятны только постоянным посетителямданного паба, потому что завсег­датаиобщаются «кодовыми» фразами, на «своем»языке. При­ведумой любимый типичный пример «закодированного» диалога,услышанного в процессе изучения этикета общения впабе.
Местодействия — один местный паб. Воскресенье, обеденное время,в пабе много народу. У стойки бара несколько ЗАВСЕГДА­ТАЕВ,за стойкой бара — ХОЗЯИН заведения. В паб входит оче­реднойЗАВСЕГДАТАЙ,мужчина. К тому времени, когда он дошел до бара, ХОЗЯИН паба уженачал наливать ему пинту пива, кото­роеон обычно заказывает. ХОЗЯИН паба ставит кружку пива на стойку передпришедшим ЗАВСЕГДАТАЕМ. Тот лезет в карман за деньгами.
1 -й ЗАВСЕГДАТАЙ: Where’smeatandtwoveg,then?(букв. Так где мясо совощами?)
ХОЗЯИНПАБА:Dunno, mate — should be here by now. (букв.Не знаю, приятель.Должен бы уже быть здесь.)
2-йЗАВСЕГДАТАЙ:Must be doing a Harry! (букв.Наверно, делает Гарри.)(Все смеются.)
1-йЗАВСЕГДАТАЙ:Put one in the wood for him, then — and your­self?(букв. Оставь для негокружку в лесу. Может, и для себя?) ХОЗЯИНПАБА: I’llhaveoneforRon,thanks,(букв. Я оставлю для Рона, спасибо).
Чтобы расшифровать этотдиалог, нужно знать, что пер­выйвопрос о «мясе с овощами» — это вовсе не заказ еды.1-й завсегдатай справился о местонахождении другого постоян­ногопосетителя по прозвищу Meat-and-two-veg(Мясо с ово­щами), которое тот получил в силу своей флегматичнойкон­сервативной натуры (мясо с овощами — самое традиционноеи безыскусное блюдоанглийской кухни). Подобные остроум­ные прозвища — весьмараспространенное явление. В другом пабеесть постоянный посетитель по прозвищу TLA(ThreeLet­terAcronym— акроним из трех букв), которое ему дали за его склонностьизъясняться на жаргоне школы бизнеса.
Также нужно знать, что вданном пабе «doingaHarry»оз­начает«заблудиться». Гарри — еще один постоянныйпосе­титель этого заведения. Он — несколько рассеянныйчело­век и однажды, направляясь в паб, по дороге заблудился, зачто над ним до сих порподшучивают. «Putoneinthewoodforhim»— местный вариант распространенного во всех пабахвыражения «Putoneinfor…»или «Leaveoneinfor…»,озна­чающего «Придержи для него пинту пива. Он выпьет,когда придет, а ясейчас за него заплачу». («Putoneinthewoodfor…»— региональный вариант, имеющий хождение глав­нымобразом в Кенте). Фраза «andyourself?» — сокращенныйвариантот«and one for yourself?» («Исебе нальешь бокаль­чик?»)— стандартная форма предложения бармену выпить за счет клиента.«Ron»в устах хозяина заведения – это вовсе не человек, а сокращениеот «laterjn»(«позже»).Такимобразом, 1-й завсегдатай оплачивает напиток, кото­рый хозяин пабадолжен дать другому завсегдатаю по прозви­щуМясо с овощами, когда тот придет (при условии, что он не повторитошибки Гарри и не заблудится), а также предлагает хозяину заведениявыпить за его счет. Тот принимает угоще­ние, но говорит, чтовыпьет позже, когда немного освободит­ся. На самом деле все оченьпросто и понятно — если вы принадлежитек этому маленькому обособленному сообществу и знакомы с еголегендами, прозвищами, остротами, «закодиро­ванными»выражениями, аббревиатурами и шутками.
Посещая пабы в научных целях,мы установили, что в каж­домтаком питейном заведении бытует свой «закодирован­ный»язык, состоящий из совокупности шуток, прозвищ, фрази жестов. Как и «собственный» язык отдельных соци­альныхгрупп (семья, супруги, школьные друзья, коллеги по работе),этот «закодированный» язык призван подчеркивать иукреплять социальные связи между завсегдатаями паба, а такжеукреплятьв них чувстворавенства. Впабе ваш соци­альный статус, который вы имееге в системе общества«в це­лом»,не имеет значения. В этом ограниченном мирке ваша популярностьзиждется на совершенно иных критериях: вас оцениваютпо вашим личным качествам, причудам и при­вычкам. Неважно, ктоэтот Мясо с овощами — банковский служащийили безработный каменщик. Шутливое прозвище, которым по-дружескинарекли его в пабе, — это дань его не­взыскательнымвкусам и относительно консервативным взглядамна жизнь. В пабе его любят и высмеивают именно за этислабости; его классовая принадлежность и должностной статусне играют никакой роли. Гарри может быть и рассеян­ныйпрофессор, и рассеянный сантехник. Будь он профессо­ром,возможно, в пабе его называли бы «Doc»(Доктор) [а одномусантехнику, как я слышала, в пабе дали издеватель­скоепрозвище «Leaky»(Дырявый, Протечка)], но в пабе «RoseandCrown»(«Роза и Корона») Гарри ценят не за его профес­сорскоезвание: его любят и подтрунивают над ним за его рассеянность.
Такимобразом, «закодированный язык» паба способству­етукреплению социальных связей и принципов равенства. Вышея указывала, что первоочередная функция всехпитей­ныхзаведений вовсех культурах— содействие в создании и укреплениисоциальных связей и что для всехпитейныхза­веденийхарактерна социально разнородная эгалитарная среда.Так какие же особенности социальных связей и при­нциповэгалитаризма передает «закодированный» язык об­щенияв пабе?
Некоторыеаспекты общения в пабе, пожалуй, исключи­тельноанглийское явление. Это и прославление эксцентрич­ности,и постоянный скрытый юмор, остроумие, изобрета­тельностьв выражениях. Но «универсальные»признаки со­действия укреплениюсоциальных связей и принципов эгалитаризмапроявляются лишь в той степени,в какой они отклоняются от основныхтенденций культуры нашего об­щества, которое по таким параметрам,как сдержанность, следование социальнымзапретам, распространенность классовостии высокоразвитое классовое сознание, опере­жаетмногие другие культуры. Разумеется, общительность и эгалитаризмприсущи не только английским питейным заве­дениям.Обращает на себя внимание другое: резкое отличие принятыхв пабах поведенческих норм от обычных правил, господствующихв обществе. Поэтому, возможно, мы в боль­шейстепени испытываем потребность в пабах. Для нас они— островкикомпанейского эгалитаризма, «пороговая» среда, в которойне действуют обычные законы.
Правилаведения споров в пабе
Выше яупоминала, что завсегдатаи не только вправе пренеб­регатьправилом пантомимы, но им также дозволено выра­жатьсяследующим образом: «Эй, Спэдж, как закончишь свою болтовню,принеси-ка мне еще пинту, если для тебя это не чертовскивеликий труд!»Подтрунивания, пререкания и шут­ливыеоскорбления такого рода (порой сдобренные злой иронией)— стандартные элементы общения между завсег­датаямии обслуживающим персоналом паба, а также между самимипостоянными посетителями.
Разновидпостьюподобного общения являются споры, которыене имеют ничего общего с «настоящими» спорами в«настоящеммире». В принципе споры, пожалуй, самая попу­лярнаяформа общения в пабе, особенно среди мужчин, и за­частуюони бывают очень жаркими. Однако обычно споры ведутсяв соответствии со строгим этикетом, в основе котороголежит то, что следует рассматривать как первую запо­ведьпаба: «Ничего не воспринимай слишком серьезно».
Вправилах ведения споров в пабе также отражены при­нципы такназываемой неписаной конституции, регулирую­щей все видысоциального взаимодействия в данной особой среде.Эта конституция паба предписывает соблюдение при­нципа равенства,непременность ответной реакции, стремле­ние к дружественности иненарушение негласного договора о ненападении.Ученые-социологи скажут, что это — осново­полагающиепринципы всех социальных взаимоотношений, И,по-видимому, установление и укрепление социальных свя­зей и естьскрытая цель ведения споров в пабе.
Всепризнают, хотя это никогда не подчеркивается, что спорыв пабе (как и описанный выше ритуал «У меня лучше, чем у тебя»)— это весьма увлекательная игра. Завсегдатаи часто начинаютспорить о чем-нибудь или вовсе ни о чем — так,ради забавы. Скучающий посетитель умышленно затевает спор,высказав какое-нибудь возмутительное или радикаль­ноеутверждение, а затем откидывается на спинку стула и ждет, чтобыв ответ ему крикнули: «Чепуха!» Потом зачинщик дол­женс жаром выступить в защиту своего утверждения, которое, какон в душе понимает,отстоять невозможно, и обвинить своихоппонентов в тупости, невежестве и еще бог знает в чем. Обмен«любезностями» продолжается некоторое время, хотяпостепенно спорщики отклоняются от первоначальной темы, переключаясьна другие полемичные вопросы. Потребность в споресреди мужской части24паба столь велика, что почти лю­бая тема, даже самая безобидная,может стать предметом жар­койдискуссии.
———————-
24Женщиныиногда принимают участие в этих шутливых спо­рах-играх,но гораздо реже и обычно с меньшим энтузиазмом, чем мужчины.Если женщины спорят, то, как правило, «по-настоящему».
Завсегдатаиумеют затеять спор на пустом месте. Как и от­чаявшиесяаукционисты, выкрикивающие цены, предложен­ные«покупателями-призраками»,они яростно опровергают заявление,которого никто не делал, или требуют от своего молчащегососеда по столику, чтобы тот «заткнулся». Это им сходит срук, потому что другие завсегдатаи тоже ищут повод дляспора. Вот типичный пример возникшей на пустом мес­теперебранки, которую я наблюдала в «своем» пабе:
1-йЗАВСЕГДАТАЙ (придирчиво): Что ты сказал?
2-йЗАВСЕГДАТАЙ (озадаченно): Ничего.
1-йЗАВСЕГДАТАЙ:Какэто ничего?!
2-йЗАВСЕГДАТАЙ (все еще озадаченно): Да так, ничего. Я вообще ротне раскрывал!
1 -йЗАВСЕГДАТАЙ (воинственно): Не ври! Ты сказал, что моя оче­редьугощать — а очередь не моя!
2-йЗАВСЕГДАТАЙ (тоже начиная горячиться): Ничего такого я не говорил,но раз уж ты сам это упомянул, то да, очередь твоя!.
1-йЗАВСЕГДАТАЙ (в притворном гневе): Черта с два! Сейчас Джо угощает!
2-йЗАВСЕГДАТАЙ (язвительно):Так чего ты тогда ко мне при­стал?
1-йЗАВСЕГДАТАЙ(теперьуже довольный собой): Я не приставал. Тыпервый начал!
2-йЗАВСЕГДАТАЙ(тожевеселясь): Вовсе нет!
1-йЗАВСЕГДАТАЙ:Да!
И такдалее и тому подобное. Потягивая пиво, я, как и все жен­щины,которым случается быть свидетелями мужских споров в пабе, наблюдалаза спорщиками с улыбкой снисходительно­гопревосходства на лице. Те продолжали препираться, теперь уже надругие темы, но при этом угощая друг друга напитками, ив конце концов забыли, что вообще они пытались доказать друг другу.Согласно правилам, в спорах, ведущихся в пабе, никто никогда непобеждает и не уступает. (Споры в пабе — ритуал, в полной мересообразующийся с английским мужс­кимправилом «Важна не победа, а участие».)Спорщики оста­ютсялучшими друзьями, все прекрасно провели время.
Напервый взгляд может показаться, что такая бессмыс­леннаязадиристость противоречит принципам«конституции»паба, дающей установку на дружелюбие и неагрессив­ность, но делов том, что в представлении англичан-мужчин спор — это самыйпрямой путь к сближению. Шутливые пе­репалки дают им возможностьпроявить интерес друг к другу,выразитьсвои чувства, отношение, личное мнение, обна­ружить своистремления — и лучше узнать своих собеседни­ков. В процессеспоров они имеют возможность сблизиться, не признавая, что именно этуцель они и преследуют. В про­цессеспоров они достигают социального взаимодействия подчисто мужским камуфляжем соперничества. Склонность англичан-мужчин кагрессии направляется в безопасное рус­ло безобидных словесныхперепалок с «символическим руко­пожатием» —угощением по очереди, чтобы она не приняла более серьезную формуфизического насилия25.
—————————
25Конечно,иногда споры в пабе перерастают в драку, но такой типобщения, который охарактеризован здесь, происходит посто­янно,анашеисследование показывает, что физическое насилие оченьнеобычное явление и случается крайне редко, когда наруша­ютсяописанные в данной главе правила. Темы агрессии и насилия и их связьс выпивкой более подробно будут рассмотрены позже.
Подобныемужские споры ради поддержания дружеских отношений,безусловно, имеют место не только в пабе — онипроисходят, например, между коллегами по работе, чле­намиспортивных команд и клубов или просто в кругу дру­зей— и ведутся примерно по таким же правилам. Но шутли­ваяперепалка в пабе — самый лучший и показательный примермужского дружеского общения. Споры между муж­чинамидля поддержания дружеских отношений типичны не толькодля Англии, но и для других культур, и во всех странах ониимеют сходные черты. В частности, все подобные «риту­альныеспоры» ведутся с соблюдением негласного соглаше­нияо непроявлении агрессии, основанного на понимании того,что оскорбления и нападки не следует воспринимать слишкомсерьезно. Особенность английского «ритуала», на мойвзгляд, заключается в том, что благодаря нашей природ­нойнеприязни к излишней серьезности и особенно нашему пристрастиюк иронизированию мы быстрее и легче дости­гаемвзаимопонимания.
Правилоспонтанных ассоциаций
В пабемонолог на одну и ту же тему в течение пяти минут иногдаможет быть расценен как признак излишней серьезности.Психоаналитики в своей практике используют так на­зываемыйметод спонтанной ассоциации, при котором врач проситпациента сказать все,что ему приходит на ум в связи с тем илииным словом или фразой. Так вот,прислушиваясь к разговорам в пабе напротяжении некоторого времени, я заметила,что они зачастую носят тот же характер, что и се­ансы спонтанныхассоциаций у психотерапевта. Возможно, этимв какой-то степени и объясняется «целебное»действие паба. В пабе обычно сдержанныеи осторожные англичане несколькорасслабляются и озвучивают все, что приходит им вголову.
Правилоспонтанных ассоциаций подразумевает, что разговорам,ведущимся в пабе, не присущи логика и упоря­доченность.В ходе беседы не развивается какая-либо одна тема,не подводится логический итог. Когда посетители паба находятсяв «режиме спонтанных ассоциаций» — а в этом режимеони пребывают большую часть времени, — пытать­ся заставитьих сосредоточиться на одной определенной те­ме более несколькихминут бесполезно, это только вызовет неодобрение.
Правилоспонтанных ассоциаций является залогом того, чторазговор течет по замысловатому руслу, имеющему мно­жестворезких беспорядочных ответвлений. Реплика о пого­деможет спровоцировать короткий спор о футболе, в связи счем кто-нибудь выскажет догадку о судьбе персонажа како­го-нибудьтелевизионного сериала, что приведет к обсужде­нию текущегополитического скандала, а это вызовет поток шутливыхзамечаний по поводу сексуальных пристрастий бармена,который прервет один из завсегдатаев, требуя, что­быему немедленно подсказали ответ на вопрос в кроссвор­де,что в свою очередь повлечет за собой комментарий о но­войпугающей болезни, который каким-то образом породит дискуссиюо порвавшемся ремешке для часов еще одного за­всегдатая, чтоположит начало дружелюбному препиратель­ству о том, кто теперьдолжен угощать ит. д. и т. п. Порой вразговоре прослеживается некаясвоеобразная логика, но в основномпереход от темы к теме носит случайный характер ипроисходит тогда, когда какое-либо слово или фраза вызы­вают усобеседников ту или иную ассоциацию. …Правило спонтанных ассоциаций — это не просто спо­собизбежать серьезности. Это — официальное разрешение напренебрежение традиционными социальными нормами, на отказ отограничений, принятых обществом. В Англии подобныйтип общения — легкая, непринужденная, кажуща­ясясо стороны бессвязной беседа на самые разные темы, когдалюди настолько расслаблены и раскованны, что могут высказыватьвсе, что им приходит на ум, — обычно возмо­жентолько в кругу близких друзей или семьи. Однако в пабе, какя заметила, ассоциативный разговор самым естествен­нымобразом завязывается и между людьми, которые не зна­комыдруг с другом. Завсегдатаи почти всегда только так и общаются междусобой, но у стойки бара в бессвязную бол­товнюлегко втягиваются и случайные посетители. Как бы то нибыло, здесь следует указать, что те люди, которые часто посещают одини тот же паб, не обязательно — и в принци­пеэто в порядке вещей — являются близкими друзьями в обычномпонимании этого выражения. Например, прияте­ли-завсегдатаиочень редко приглашают друг друга в гости, даже если они регулярновстречаются в пабе и ведут подоб­ныеассоциативные разговоры каждый день на протяжении многихлет.
Итак,разговоры в стиле спонтанных ассоциаций, кото­рыеведут между собой посетители английских пабов, в том числеи те, кто мало знаком друг с другом, по рисунку сходны снепринужденными беседами близких родственников, что на первый взглядпротиворечит обычному представлению. обангличанах, которые слывут сдержанными, неприветли­выми изамкнутыми людьми. Но, когда я стала наблюдать и прислушиватьсявнимательнее, обнаружились линии разде­лаи ограничения. Я обнаружила, что это еще один пример строголимитированной и контролируемой культурной ре­миссии.Правило спонтанных ассоциаций позволяет нам от­клоняться оттрадиционных норм ведения «публичной» бе­седы инаслаждаться некоторой непринужденностью «частного»или «задушевного» разговора — но только доопределенной степени. Ключевое слово —«схемы». Беседа в стилеспонтанных ассоциаций, происходящая в пабе, имеет туже структуру, чтои задушевный разговор в кругу близких друзейили родных, но ее содержаниеограничено более жесткимирамками. Даже находясь в «режиме спонтанных ассоциаций»,завсегдатаи (если только они не близкие дру­зья) никогда нераскрывают друг другу свое сердце, не рас­сказывают — развечто неумышленно — о своих личных тревогах или сокровенныхжеланиях.
Всущности, ассоциативный разговор заводится вовсе не для того, чтобыобсудить «личные» дела, о которых можно рассказыватьлишь в несерьезной манере, в соответствии с «первойзаповедью»паба. Шутки поповоду развода, депрес­сии, болезни, проблем на работе,непослушных детей и про­чихтрудностей и неурядиц частного характера вполне до­пустимы,и в принципе ни один «общий» разговор в пабе не обходитсябез упоминания, с элементами мрачного юмора, жизненныхтрагедий. Но искреннее, «на полном серьёзе», из­лияниечувств не приветствуется. Конечно, и в пабах, случа­ется, людижалуются на жизнь, но это — частные разговоры, происходящиемежду друзьями или родными. Их не принято вести у стойки бара, и, чтосамое важное, эти частные разго­воры из разряда тех немногихтипов общения, на которые не распространяетсяправило спонтанных ассоциаций.
ЧАСТЬ1
РЕЧЕВОЙ
ЭТИКЕТ
ПОГОДА
Любоеобсуждение английского речевого этикета, как и всякий разговор,происходящий между англичанами, должноначинаться с темы погоды. И в духе соблюдения тра­диционногопротокола я обязана, как и всякий автор, пишу­щийо своеобразии английской культуры, процитировать знаменитоевысказывание доктора Джонсона*:«Когда встре­чаются дваангличанина, они сначала говорят о погоде», — и указать,что это наблюдение, сделанное двести лет назад, вер­нои поныне.
———————
*Джонсон,Сэмюэл (1709—1784) — англ. писатель и лексиког­раф,автор «Словаря английского языка» (1755).
Однако после констатацииданного факта многие иссле­дователизаходят в тупик, не находя убедительного объясне­ния«одержимости» англичан погодой. Дело в том, что ониис­ходят изошибочных предпосылок, полагая, что, когда мы го­воримо погоде, мы и впрямь делимся впечатлениями о погоде. Инымисловами, по их мнению, мы говорим о погоде потому, чтоиспытываем глубокий (прямо-таки патологический) ин­тереск этой теме. И тогда большинство исследователей пыта­ютсявыяснить, чем же столь примечательна погода в Англии.
Например, Билл Брайсон*пришел к заключению, что в английскойпогоде нет ничего особенного и потому наша маниакальнаятяга к этой теме не имеет разумного объясне­ния.
—————————-
*Брайсон,Билл (род. 8 дек. 1951 г.) — журналист и путешествен­ник,американец по происхождению, живет в Великобритании; ав­торюмористических книг о путешествиях, а также книг об английс­комязыке и на научные темы.
Стороннего человека английская погода поражаетименно тем, чтов ней нет ничего поразительного. Все те волнующие,непредсказуемые, опасные природные явления, что наблюдаются в другихуголках Земли — торнадо, муссо­ны, свирепые метели,чудовищные бури с градом, — Британс­кимостровам почти незнакомы».
Джереми Паксман*, внехарактерном и, конечно же, не­осознанномпорыве патриотизма, в ответ на уничижительные заявленияБрайсона обиженно возражает, что английская по­годав действительности крайне любопытный феномен:
«Брайтон не понимаетсути. Пристальное внимание англичан к погоде не имеет ничего общегосо зрелищносгью — как и сель­скиерайоны Англии, английская погода почти всегда поразитель­носкучна. Интерес представляет не сама погода, а ее изменчи­вость…говоря об Англии, одно можно сказать с полной уверен­ностью:в этой стране погода разнообразна.Пусть тропических циклонов здесь и не наблюдается, но, живя у самогоокеана и на краюконтинента, вы никогда точно не знаете, чего ожидать».
——————————-
*Паксман, Джереми — современный известный британский те­леведущий(Би-би-си-2).
Опираясь на данные своихисследований, я пришла к вы­воду, что сути не понимают ниБрайсон, ни Паксман. Дело в том, что, говоря о погоде, мы говоримвовсе не о ней. Разго­воро погоде — это форма речевого этикета, призванная по­мочьнам преодолеть природную сдержанность и начать общатьсядруг с другом по-настоящему. Например, всем из­вестно, что фразы«Чудесный день, вы не находите?», «Хо­лодноватосегодня, правда?», «Что, все еще дождь идет, надо же!»и прочие вариации на данную тему — это не запрос ин­формациио метеорологических данных, а ритуальные при­ветствия, дежурныевыражения, помогающие завязать бесе­дуили нарушить неловкое молчание. Иными словами, в Ан­глииразговор о погоде — это форма «светской беседы»,эквивалентом которой у наших братьев-приматов является «взаимнаячистка», когда они часами, даже если идеально чистые,выискивают друг у друга в шерсти насекомых — в порядке поддержаниясоциальных связей.
ПРАВИЛА ВЕДЕНИЯ РАЗГОВОРАО ПОГОДЕ
Порядок обменалюбезностями
Джереми Паксман не можетпонять, почему «блондинка среднихлет», с которой он столкнулся у штаб-квартирыМе­теорологическогоуправления Великобритании (находится вБракнелле), обратилась к нему со следующими словами: «Холодносегодня, правда?» Он объяснил ее «глупое поведе­ние»присущей только англичанам «способностью выказы­ватьбесконечное удивление погодой». На самом деле «Хо­лодносегодня, правда?» — как и «Чудесный день, вы ненахо­дите?»и прочие подобные фразы — это у англичан заменительвыражения: «Я хотел бы пообщаться с вами, да­вайтепоговорим?» — или, если угодно, просто еще одна формаприветствия. Бедная женщина всего лишь пыталась завязать разговор смистером Паксманом. Необязательно длинный— просто обмен приветствиями, выражение вза­имногопризнания. По правилам ведения разговора о погоде Паксманувсего лишь требовалось сказать: «Мм, да, и впрямь холодновато,вы не находите?» — или нечто столь же бес­смысленное,что означало бы: «Да, давайте пообщаемся, я го­товвас поприветствовать». Вовсе не дав ответа, Паксман нарушилэтикет. Его молчание могло быть воспринято как довольнооскорбительное заявление «Нет, я не стану обме­ниватьсяс вами приветствием». (В общем-то, это не предосу­дительныйпроступок, поскольку у англичан частная жизнь и сдержанностьценятся выше, чем общительность: вступать в разговорс незнакомцами необязательно.)
Прежде у нас был еще одинвариант приглашения к разго­вору,по крайней мере для некоторых ситуаций, но теперь фраза«Howdoyoudo?»(«Как поживаете?» — Пер.здесь и далее),требовавшая в ответ, как это ни нелепо, повторения этогоже самого вопроса «Howdoyoudo?»,считается архаиз­моми больше не используется в качестве универсального стандартногоприветствия. Фразу «Чудесный день, вы не на­ходите?»следует рассматривать в том же ключе и не пони­мать буквально.«Как поживаете?» — это вовсе не вопрос оздоровье иблагополучии, и «Чудесный день, вы не находите?»— отнюдь не вопрос о погоде.
Комментарии о погодеформулируются в форме вопроса (или произносятся с вопросительнойинтонацией) потому, что они требуют ответа,но их суть — не содержание, а об­щение. Любаявопросительная реплика о погоде призвана инициировать этот процесс, ив качестве ответа достаточно пробормотать что-нибудь типа «Да,в самом деле». Обмен мнениями о погоде в исполнении англичан(«Холодно се­годня, правда?» — «Да, ивпрямь холодновато, вы не находи­те?») звучит как катехизисили разговор священника с паст­вой в церкви: «Господи,сжалься над нами». — «Христос, по­жалей нас».
Разговор о погоде, хоть это ине всегда заметно, имеет ха­рактерную структуру, четкийритмический рисунок, по ко­торым антрополог мгновенно определяет,что данный диа­лог — «ритуал», исполняемый поопределенному сценарию в соответствии с неписаными, но всемипризнанными пра­вилами.
Правило контекста
Очень важно знать, в какойситуации можно заводить разго­вор о погоде.Другие авторы утверждают, что англичане го­ворят о погодепостоянно, что вся нация помешана на этой теме, но данное замечаниеошибочно. В действительности реплики о погоде уместны в трех случаях:
 когдавы приветствуете собеседника;
 когданужно приступить к разговору на определеннуютему;
 когдабеседа стопорится и наступает неловкое мол­чание.
Подобные ситуации случаютсядовольно часто, отсюда и впечатление, что мы ни о чем другом и неговорим. Типич­ные англичане обычно начинают разговор с замечанийо погоде в качестве приветствия, затем некоторое время про­должаютобсуждение погодных условий, ища удобный мо­мент, чтобыприступить к разговору на интересующую их тему, и через определенныеинтервалы возвращаются к теме погоды, заполняя паузы во время беседы.Потому-то многие иностранцы и даже сами англичане делают вывод, чтомы одержимы темой погоды.
Я не утверждаю, что до самойпогоды нам нет никакого де­ла. Мы неслучайно отвели теме погодыроль помощника при исполнении столь важных социальных функций, и вэтом смысле Джереми Паксман прав: будучи переменчивой ине­предсказуемой, английская погода является очень удобнымпосредником при социальном взаимодействии. Если бы пого­да внашей стране не была столь неустойчива, мы нашли бы другое средствопередачи информации светского характера.
Но, допуская, что разговор опогоде указывает на жгучий интерес собеседников к погоде, Паксман идругие соверша­ют ту же ошибку, что и первые антропологи,полагавшие, будто определенные животные и растения избиралисьпле­менами в качестве своих тотемов, потому что народы этихплемен испытывали огромный интерес или почтение к тому или иному видуживотного или растения. На самом деле, как впоследствии объяснилЛеви-Стросс, тотемы символизиро­вали характер общественногоустройства и общественных отношений. Если какой-то клан избирал своимтотемом чер­ного какаду, то вовсе не потому, что видел в черномкакаду нечто особенное. Так народ данного клана обозначал своиотношения с другим кланом, тотемом которого был белый какаду. Приэтом следует отметить, что со стороны обоих кланов это был совсемнеслучайный выбор: тотемами служат знакомые народам племен местныеживотные и растения, а не абстрактные символы. Так что тотемы невыбираются спонтанно по принципу: «Ваша команда — вкрасной фор­ме, наша — в синей». Это почти всегдаэлементы знакомой природной среды, символически отражающие системусо­циального мира.
Правило согласия
Англичане тоже нашли себесоциального посредника из зна­комого им мира природы. Английскаяпогода капризна и пе­ременчива, а это значит, что нам всегда естьчто прокомментировать, чему удивиться, о чем высказать предположениеили вздохнуть и, пожалуй, самое важное, с чем согласиться. Итак, мыподошли к еще одному главному правилу ведения разговора о погоде:всегда соглашайся. В связи с этим прави­лом венгерский юмористДжордж Майкс писал, что в Англии «при обсуждении погоды ни вкоем случае нельзя возражать собеседнику». Мы уже установили,что на вопросительные фразы о погоде типа «Холодно сегодня,правда?», которые служат приветствием или приглашением кразговору, всегда следует давать ответ, но этикет также требует,чтобы в своем ответе вы выразили согласие с суждением собеседника:«Да, в самом деле» или «Мм, очень холодно».
Не согласившись ссобеседником, вы тем самым серьезно нарушите этикет. Когда священникговорит: «Господи, сжаль­ся над нами», — вы невозражаете: «А с какой стати он должен нас жалеть?» Высмиренно вторите святому отцу: «Христос, пожалей нас». Ина вопрос «Уф, холодно сегодня, правда?» так же было быгрубостью ответить: «Да нет, сегодня довольно тепло».Если бы вы внимательно прослушали сотни английс­ких диалогов опогоде, как я, то непременно бы заметили, что подобные ответы крайнередки, их практически не быва­ет. Никто не скажет вам, что наэтот счет существует безу­словное правило; англичане даже несознают, что они следу­ют какому-то правилу: так просто непринято отвечать.
Намеренно нарушив правило(как это несколько раз сде­лала я — в интересах науки), высразу почувствуете, как ат­мосфера вокруг вас накаляется,увидите, что ваши собесед­ники смущены и даже обижены. Никто васне одернет, не ус­троит сцену (у нас есть правила, запрещающиевыражать недовольство и скандалить), но ваши собеседники будутос­корблены, и это опосредованно проявится. Возможно, воз­никнетнеловкое молчание, потом кто-нибудь нервно вос­кликнет: «Амне кажется, что холодно!» или «В самом деле?Вы так считаете?» Но более вероятно, что ваши собеседникииз­менят тему разговора или продолжат обсуждение погоды междусобой, с холодной вежливостью игнорируя вашу бес­тактность. Вкругу особенно учтивых людей кто-нибудь, на­верное, попытаетсязагладить вашу оплошность, дав вам воз­можность пересмотреть своемнение, так чтобы вы сформулировали ответ не как констатацию факта, асослались бы на свой вкус или особенности своего восприятия. Ещеболее об­ходительные люди, услышав ваше заявление: «Да нет,сегодня довольно тепло», — на долю секунды смутятся, апотом кто-нибудь скажет: «Наверно, вам просто не холодно.Знаете, у меня муж такой: у меня зуб на зуб не попадает, а ему хотьбы что — тепло и все. Должно быть, женщины хуже, чем мужчи­ны,переносят холод, как вы считаете?»
Исключения из правиласогласия
Подобные снисходительныекомментарии допустимы, пото­му что правила ведения разговора опогоде сложны и зачас­тую имеют исключения или варианты. В случаес правилом согласия основной вариант традиционногоответа-под­тверждения обычно содержит ссылку на личный вкус илииное восприятие. Вы должны непременно согласиться с «констатирующим»замечанием о погоде (оно почти всегда выражено в форме вопроса и, какмы уже установили, требу­ет просто ответной реакции, а неточного ответа), даже ког­да это замечание неверно. Однако приэтом вы вправе ска­зать о своих вкусах, не совпадающих со вкусамиваших собе­седников, или выразить несогласие, сославшись насобственные причуды и неадекватное восприятие.
Если вы никак не можетезаставить себя согласиться с вы­сказыванием собеседника «Холодносегодня, правда?», тогда в ответ уместно будет сказать: «Да,но мне такая погода по вкусу. Бодрит, вы не находите?» или «Да,но, знаете, я как-то не замечаю холода — по мне так вполнетепло». Обратите внимание, что оба ответа начинаются свыражения согласия, вслед за которым во второй части идет явноеопровержение: «Да… по мне так вполне тепло».Возражение, высказанное в такой форме, вполне приемлемо. В данномслучае этикет соблюден, а этикет гораздо важнее логики. Но если вамтруд­но выдавить из себя традиционное «Да», тогдапросто произ­несите с утвердительной интонацией «Мм»и кивните. Это слабо эмфатическое, но все же выражение согласия.
Гораздо лучше прозвучал бытрадиционный дипломатич­ный ответ: «Да (или «Мм»,сопровождаемое кивком), но, по крайнеймере, дождя нет». Если вы любите холодную погоду или несчитаете, что в данный момент холодно, такой ответ фактически станетзалогом того, что вы и ваш ежащийся от холода собеседник достигнетеполюбовного соглашения. Все признают, что холодный ясный деньпредпочтительнее дождливого — или, по крайней мере, все готовыбудут с этим согласиться.
Вариант ответа со ссылкой наличный вкус/восприятие — это все же скорее, модификацияправила согласия, а не исклю­чение из него: категоричноеопровержение по-прежнему та­бу, действует основной принципсогласия. В реплике просто содержится указание на различие во вкусахи восприятии, и, если это выражено ясно, ответ не звучит какгрубость.
Правда, в одном случае —в процессе дружеского обще­ния мужчин, особенно когда они ведутспор в пабе — прави­ло согласия при обсуждении погодысоблюдать не обяза­тельно. С этим аспектом мы еще не раз будемиметь дело и подробно рассмотрим его в главе, посвященной общению впабе. А пока достаточно отметить, что в ходе дружескихпре­пирательств между мужчинами, тем более когда они спорят вособой атмосфере паба, открытое и постоянное несогласие с мнениемсобеседников — не только по поводу погоды, а вообщеотносительно чего бы то ни было — это средство выражениядружеской симпатии и укрепления дружеских отношений.
Правило иерархии типовпогоды
Выше я уже упоминала, чтонекоторые высказывания отно­сительно погоды — например,фраза «По крайней мере, нет дождя», сказанная в холодныйдень, — фактически гаранти­руют достижение взаимопонимания.Дело в том, что в Анг­лии существует неофициальная иерархия типовпогоды, ко­торой придерживается почти каждый. В порядкеперечисле­ния от лучшего к худшему эта иерархия выглядитследующим образом:
 солнечнаяи теплая/мягкая погода;
 солнечнаяи прохладная/холодная погода;
 облачнаяи теплая/мягкая погода;
 облачнаяи прохладная/холодная погода;
 дождливаяи теплая/мягкая погода;
 дождливаяи прохладная /холодная погода.
Я не утверждаю, что все вАнглии предпочитают солнце об­лачностиили тепло холоду, — просто все прочие предпоч­тениярасцениваются как отклонения от нормы9.
———————
9Вподдержку этого наблюдения (и как доказательство важнос­титрадиции ведения разговоров о погоде) я также отмечу, что из се­мисинонимов слова nice(«приятный») в «Тезаурусе» по крайней ме­репять — fine(«ясный, хороший, сухой»), clear(«ясный, чистый, светлый»), mild(«мягкий, погожий, теплый»), fair(«ясный и солнеч­ный») и sunny(«солнечный») — имеют прямое отношение к погоде.
Даже дик­торытелевидения, читающие прогноз погоды, совершенно явноследуют этой иерархии: извиняющимся тоном сообща­юто дожде, но уже с ноткой живости в голосе добавляют, что, покрайней мере, будет тепло, словно знают, что дождливая теплаяпогода предпочтительнее дождливой холодной. Так жес сожалением они обычно предсказывают холодную пого­дуи уже более веселым голосом сообщают, что, возможно, бу­детсветить солнце, потому что всем известно, что холодная солнечнаяпогода лучше холодной облачной. Поэтому, если только погода недождливая и холодная одновременно, вы всегдаможете употребить в ответе: «Но, по крайней мере…»
Если одновременно сыро ихолодно или у вас просто пло­хоенастроение, прибегните к тому, что Джереми Паксман охарактеризовалнашей «феноменальной способностью ти­ховздыхать». С его стороны это весьма точное наблюдение, ия могла бы только добавить, что эти «ритуалы вздыхания»выполняют очень важнуюсоциальную функцию, делая воз­можнымдальнейшее дружеское общение. В данном контекс­тедополнительное преимущество обеспечивает фактор «они— мы» (где «они» — это либо собственнопогода, либо синоптики).«Ритуалы вздыхания» предполагают согласие с мнениемсобеседника (а также одобрение остроумного за­мечанияили шутки) и порождают солидарную оценку обще­го врага. И то, идругое — незаменимые факторы адекватно­госоциального взаимодействия.
Когда речь идет о типе погодыиз нижней части иерархи­ческого списка, также допустим болеепозитивный ответ, со­держащийпрогноз на улучшение. На замечание «Ужасная погода,вы не находите?» можно сказать: «Да, но, говорят, пос­леобеда должно проясниться». Если ваш собеседник такой жепессимист, как и ослик Иа-Иа10,скажите в ответ: «Да уж, вчера,как и обещали, целый день лил дождь, верно?» — и приэтом, не выказываяоптимизма Поллианны*, тихо вздохните.
————————-
10Длятех, кто не знаком с английской культурой, поясняю: Иа-Иа— грустный ослик в сказке Алана Милна «Винни-Пух».
*Поллианна — в одноименной детской книге (1913) К Э. Портердевочка-сирота, которая старается не терять веселости, несгибаемаяоптимистка.
В сущности, неважно, какую изприведенных реплик вы вы­берете.Главное, чтобы вы вовлеклись в диалог, выразили со­гласие,нашли общий язык с собеседником. И участливый вздохстоль же эффективно способствует процессу социаль­ноговзаимодействия и укреплению дружеских взаимоотно­шений,как и разделенный оптимизм, совместные размыш­ленияили переносимые вместе тяготы.
Тем, чьи вкусы в отношениипогоды отличаются от обще­принятых,важно помнить, что чем более неприятному типу погодывы отдаете предпочтение, тем более уточняющей должнабьпъ вторая часть вашей реплики, содержащая ссыл­куна ваши личные вкусы и особое восприятие. Например, предпочтениехолода теплу более приемлемо, чем нелюбовь ксолнцу, что в свою очередь более приемлемо, чем нескры­ваемаярадость при виде дождя. Тем не менее даже самые странные вкусы могутвосприниматься как безобидные при­чуды, если вы строго соблюдаетеправила ведения разговора опогоде.
Снег и правилоумеренности
Снег не упоминается виерархическом списке типов погоды, потомучто снежная погода — относительно редкое явление в сравнении состальными ее видами, которые наблюдаются постоянно,порой все разом в один и тот же день. С точки зрениядружеского общения снег — особая и сложная тема длябеседы, поскольку, доставляя эстетическое удовольствие, снежнаяпогода в то же время создает определенные не­удобства,вызывая одновременно возбуждение и тревогу. Та­ким образом, снегнеизменно дает обильную пищу для разго­воров, но интерес к немувозникает только на Рождество, ког­давсе с нетерпением ждут снега, как правило, тщетно. Однако мыпродолжаем надеяться, и каждый год уличные букмекеры выуживаюту нас тысячи фунтов стерлингов, призывая де­латьставки на «белое Рождество».
В отношении снега как темыдля разговора применимо лишьодно общее типично английское правило — «правилоумеренности»: снега, как и всего остального, должно быть вмеру. Даже тепло исолнце приемлемы лишь в умеренных до­зах:если на протяжении нескольких дней подряд стоит жара ипостоянно светит солнце, англичане начинают опасаться засухи,бурчат о необходимости экономить воду и подавлен­ными голосаминапоминают друг другу о лете 1976 года.
Паксман отмечает, чтоангличанам присуща «способ­ностьвыказывать бесконечное удивление погодой», и в об­щем-тоон прав: мы любим, чтоб погода нас удивляла. Но мы такжерассчитываем нато, что погода нас удивит. Мы при­выклик непостоянству нашей погоды и ждем, что она долж­наменяться. Если на протяжении нескольких дней подряд держитсяодна и та же погода, у нас возникает беспокойство: болеетрех дней дожди, и мы уже боимся наводнения; более одного-двухдней снег, и мы объявляем о стихийном бедс­твии— на дорогах всюду заторы, жизнь в стране замирает.
Погода как член семьи
Если сами мы только и делаем,что ругаем свою погоду, то иностранцам не дозволено ее критиковать. Вэтом смысле мы относимся к своей погоде как к члену семьи: можносколько угодно выражать недовольство поведением собс­твенныхдетей или родителей, но малейший намек на осуж­дение со стороныпостороннего считается неприемлемым и расценивается какневоспитанность.
Мы признаем, что английскаяпогода, по сути, лишена драматизма — у нас не бывает оченьвысоких и очень низ­ких температур, муссонов, бурь, торнадо илиснежных бура­нов, — но возмущаемся и обижаемся, когдаговорят, что на­ша погода скучна и ничем не примечательна. Грешатпрезри­тельными замечаниями в адрес английской погоды, какправило, иностранцы, особенно американцы, принижаю­щие еедостоинства, что англичанин воспринимает как не­простительноеоскорбление. Когда летом столбик термомет­ра поднимается доотметки 30 «С, мы стонем; «Уф, ну и жа­ра!» — и приходим в негодование, слыша заявления приезжихамериканцев или австралийцев типа: «Разве это жара?Чепуха! Хотите пожить в настоящей жаре, приезжайте кнам в Техас (или Брисбен)!»
Подобные комментарии —не только серьезное наруше­ние правила согласия и правилаотношения к погоде как к члену семьи, но еще и свидетельствоколичественного под­хода к погоде, что в нашем пониманииявляется грубостью и вульгарностью. Большие цифры, высокомерноуказываем мы, это еще не все; английскую погоду следует оценивать понезначительным колебаниям и нюансам, а не по разитель­нымпеременам.
В принципе, наверное, погода— один из немногих атри­бутов жизни англичан, вызывающий уних чувство неосоз­нанного и бескомпромиссного патриотизма. Впроцессе ис­следования своеобразия английской культуры я, какнаблю­датель и участник одновременно, естественно, часто веларазговоры о погоде с разными людьми и вновь и вновь стал­киваласьс тем, как они, представители всех классов и сосло­вий, яростновставали на защиту нашей погоды. Гигантома­ния американцев почтиу всех англичан вызывает откровен­ное презрение. Один прямодушныйвладелец паба, которого я интервьюировала, выразил чувства многихсоотечествен­ников, заявив: «Да у этих американцев всегдавсе «самое-самое», о чем бы ни говорили, хоть о погоде,хоть еще о чем. Ду­раки, что с них взять. Самые большие стейки,самые большие здания, самые обильные снегопады, жарче у них, чем увсех остальных, ураганов больше — в общем, чего ни коснись. Нетв них утонченности, черт бы ее побрал. В этом их проблема».
Джереми Паксман в болееизящных выражениях, но с не меньшимпатриотическим негодованием низводит все пере­численныеБиллом Брайсоном муссоны, свирепые метели, торнадо и чудовищные бурис градом до разряда «зрелищности».Ответная колкость в типично английском стиле.
Ритуал прослушиванияпрогноза погоды для судоходства
Наша необычная любовь кпогоде нашла яркое отражение в нашемотношении к наиболее характерному английскому национальномуобычаю: прогнозу для судоходства. Недавно, роясьв книжном магазине в одном из приморских городов, янаткнулась на красивую иллюстрированную книгу большо­гоформата с морским пейзажем на обложке. Называлась она «Ожидаетсядождь, хорошая» («RainLater,Good»).Мне вдруг пришло вголову, что почти каждый англичанин тотчас же признаетв этой странной, на первый взгляд бессмысленной идаже противоречивой фразе строчку из загадочного, про­буждающеговоспоминания, умиротворяющего метеороло­гическогозаклинания, зачитываемого по четвертой про­граммерадио Би-би-си сразу же после сводки новостей.
Прогноз для судоходства —это прогноз погоды в откры­томморе, содержащий наряду с обычными данными допол­нительныесведения о силе ветра и видимости. Предназнача­ется этаинформация для рыболовецких, прогулочных и гру­зовыхсудов, курсирующих в районе Британских островов. Для миллионовслушателей, не имеющих к морю никакого отношения,этот прогноз не представляет ни малейшей цен­ности, но мы, тем неменее, прослушиваем его от начала до конца,зачарованные спокойным ритмичным перечислени­емзнакомых названий морских районов, сопровождающим­ся информациейо ветре, затем о погоде, затем о видимости. Приэтом определяющие слова («ветер», «погода»,«види­мость»)опускаются, и сводка звучит следующим образом: «Викинг,север Утсиры, юг Утсиры, Фишер, Доггер, Германс­кийзалив. Западный-юго-западный три-четыре, на севере чутьпозже усиление до пяти. Ожидается дождь. Хорошая, ухудшение досредней, местами плохая. Фарерские острова, Фэр-Айл,Кромарти, Фортис, Форт. Северный переходит в западныйтри-четыре, чуть позже усиление до шести. Ливни. Хорошая».И так далее, и так далее — размеренным бесстрас­тнымголосом, пока не будет сообщено о каждом из тридца­ти одногоморского района. И только после этого миллионы английскихрадиослушателей11— большинство из которых понятияне имеют, где находятся перечисленные районы иличто означают сопровождающие их названия слова и цифры,— наконец выключают радио, как ни странно, уми­ротворенныеи даже вдохновленные тем, что поэт Шон Стритназывает (говоря о прогнозе для судоходства) «сухой поэзиейинформации».
———————
11Причем в их числе не только тоскующее по прошлому поколе­ниестариков. «Прогноз для судоходства» имеет множествомолодых поклонников,и с некоторых пор фразы из него используются в тек­стах песен,исполняемых поп-певцами. А недавно я познакомилась с 19-летнимбарменом, который дал своему псу кличку Кромарти — в честьодного из морских районов.
Некоторым из иностранцев, укоторых я брала интер­вью, — это были главным образомиммигранты и приез­жие,уже жившие в Англии некоторое время, — случилось наблюдатьэтот ритуал, и они были немало озадачены. Им непонятно,как у нас вообще возникает желание слушать перечислениеникому не известных мест и никому не нуж­ныеметеорологические данные, не говоря уже о том, что мыстремимся прослушать всю нудную сводку от начала до концаи на всякого, кто посмел попытаться выключить ра­дио, смотримтак, будто этот человек совершил святотатс­тво?В еще большее недоумение их привели заголовки в пе­чати,краткие сводки теле- и радионовостей и жаркие спо­ры,когда в прогнозе один морской район заменили другим (вместоФинистера стали объявлять Фицрой). Вне сомне­ния,они были бы столь же поражены всеобщим возмуще­ниемпо поводу того, что радио Би-би-си изменило время вечернейпрограммы новостей, сдвинув его назад всего лишьна пятнадцать минут («Народ как с цепи сорвался», —прокомментировалситуацию представитель Метеорологи­ческого управленияВеликобритании).
«Можно подумать, будтоизменили слова молитвы «Отче наш»!»— заметил один из опрошенных мною американцев поповоду шумихи, поднявшейся вокруг замены Финистера Фицроем.Я попыталась объяснить, что дело не в полезности иливажности информации, что для англичанина прогноз длясудоходства — все равно что знакомая молитва, утешаю­щаядаже неверующих, и что малейшее изменение сценария стользначимого ритуала травмирует нас. Пусть мы не веда­ем,где находятся те морские районы, убеждала я, но их названия впечатаныв сознание нации: люди даже называют в ихчесть своих домашних питомцев. Не скрою, мы любим пошутитьпо поводу прогноза для судоходства. (Автор книги «Ожидаетсядождь, хорошая»12замечает, что некоторые даже «препираются»с программой: «По-вашему, ливни с гроза­ми— это хорошо? Я так не считаю».) Но ведь мы подвергаемосмеянию буквальновсе, особенно то, что для нас наиболее свято.Например, такие вещи, как наша погода и наш прогноз для судоходства.
———————-

12Пожалуй,стоит отметить, что книга «Ожидается дождь, хоро­шая»впервые была опубликована в 1998 г. и уже трижды переиздава­лась:в 1999, 2000 и 2002 гг. (это второе исправленное издание,пере­смотренноев связи с заменой названия Финистер).
ЧАСТЬ2
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ
ПРАВИЛААНГЛИЙСКОГО БЫТА
Некоторыеправила английской самобытности можно рас­познать, даже не тратягоды на исследования путем метода «включенного наблюдения».Например, правила частной жизни настолько очевидны, что их можнораспознать, даже не ступая ногой на английскую землю. Покруживнесколько минут на вертолете над каким-нибудь английским городком, выувидите, что жилые кварталы состоят почти целиком из рядов маленькихкоробочек и возле каждой — свой крошеч­ный зеленый клочокземли. В некоторых частях страны ко­робочки серые, в других —красновато-коричневые. В райо­нах, где проживают болееобеспеченные люди, коробочки отстоят дальше одна от другой, апримыкающие к ним зеле­ные участки несколько крупнее. Но принципочевиден: все англичане хотят жить в своей собственной коробочке ииметь свой собственный клочок земли26.
—————————
26Этонаблюдение подтверждают и последние статистические данные. ВоФранции, Италии и Германии более половины новых жилых зданий,построенных в 1990-х гг., — это многоквартирные дома, в Англиитаких домов за этот же период было построено всего 15%. Около 70 %англичан живут в своих собственных домах. В сред­нем по Европеэтот показатель гораздо ниже.
ПРАВИЛО «КРЕПОСТНОГОРВА С ПОДЪЕМНЫМ МОСТОМ»
То, что нельзя разглядеть свертолета, вы узнаете тотчас же, едва попытаетесь посетить дом любогоангличанина. Даже имея адрес и карту, вы с трудом сумеете отыскатьнужный вам дом. Венгерский юморист Джордж Майкс утверждает, что«английский город — это сплошная клика заговорщи­ков,вводящих в заблуждение иностранцев». В качестве доказательстваон приводит множество неоспоримых фактов, в частности: что ванглийских городах не бывает прямых улиц, что за каждым поворотомулица меняет свое название (исключение составляют только те случаи,когда поворот на­столько крутой, что и впрямь делит одну улицу надве), что у нас как минимум 60 синонимов к слову «улица»(«street»)[«place»— «место»; «mews»— «извозчичий двор»/»конюшни»;«crescent»— «группа домов, стоящих полукругом»; «ter­race»— «ряд стандартных домиков вдоль улицы», «улицаили бульвар с газоном»; «rise»— «холм», «lane»— «переулок»; «gate»— «застава», «ворота» и т. д.] и чтоназвания улиц у нас всегда тщательно замаскированы. Даже если вамудается най­ти нужную улицу, вас озадачит нумерация домов —безна­дежно непоследовательная и беспорядочная. Дело ещеос­ложняется и тем, что многие англичане предпочитают ненумеровать свои дома, а давать им названия.
Я бы еще добавила, что номерадомов или их названия обычно так же хорошо замаскированы, как иназвания улиц. и это указывает на то, что причиной всей этойнеразберихи является скорее наша приверженность принципамнеприкос­новенности частной жизни, чем стремление ввести взаблуж­дение венгров. Мы не можем, даже если б очень захотели,раз­рушить наши запутанные города и на их месте возвести новые поразумной американской системе — с геометрически пра­вильнойпланировкой. Но если бы мы хотели, чтобы другие без лишних трудностейнаходили наши дома, мы, по край­ней мере, помещали бы таблички сих названиями или номе­рами так, чтобы их можно было увидеть сулицы.
Но нет. Номера наших домов влучшем случае едва замет­ны, в худшем — полиостью скрытыплющом, а то и вовсе не обозначены, очевидно, на том основании, чтономер нашего дома, как мы считаем, можно вычислить по номерамсосед­них домов. Почему так? Я постоянно спрашивала об этомтаксистов, когда работала над данной книгой, ведь они так многовремени колесят по улицам, высматривая скрытые или несуществующиеномера на стенах домов или заборов, что, как мне кажется, непременнодолжны были задаться по­добным вопросом или придумать на этотсчет свои собствен­ные интересные теории.
Я не ошиблась в своемпредположении. В ответ таксисты почти всегда восклицали: «Чертовскихороший вопрос!» — или еще что-нибудь в этом роде, апотом принимались раз­драженно сетовать по поводу стершихся,замаскированных или отсутствующих номеров домов, обычно заканчиваясвою тираду фразой: «Можно подумать, они это делаютспециаль­но!» Меня, разумеется, такой ответ не устраивал:мы возвраща­лись к тому, с чего начали. Тогда я прибегала кдругой тактике, спрашивая водителей, четко ли прописаны номера на ихсобс­твенных домах. Большинство тут же смущенно признавались, чтотаблички с номерами или названиями на их домах не очень заметны.Почему? Почему не вывести большими циф­рами или буквами номер илиназвание дома на входной двери или опоре ворот? Ну, оправдывалисьони, это было бы не­сколько странно, слишком броско, вызывающе,это привлек­ло бы внимание, да и потом сами они практическиникогда не заказывают такси, а дом их отыскать совсем не трудно, ивсе их друзья и родные знают, где они живут, и т. д. и т. п.
Первоначально интервьютаксистов не очень-то помогли мне в моих изысканиях: мне просто вочередной раз напом­нили, что в нашем нежелании выставлятьнапоказ номера своих домов проявляются такие типичные особенностианг­личан, как скрытность и гипертрофированная привержен­ностьпринципам неприкосновенности частной жизни. Но я продолжала упорноопрашивать таксистов и в итоге доби­лась своего: один из них внескольких словах дал следующее исчерпывающее объяснение: «Ведьдом англичанина — это его крепость, верно? Он не можетотгородиться от внешнего мира крепостным рвом с подъемным мостом, новполне в состоянии затруднить доступ к своему жилищу». С техпор английский обычай скрывать номера частных домов я назы­ваюправилом «крепостного рва с подъемным мостом».
Но для англичанина дом —это нечто большее, чем его крепость, воплощение его принциповнеприкосновенности частной жизни. Дом англичанина — это егоиндивидуаль­ность, показатель его статуса, главное дело егожизни. То же самое можно сказать и об англичанках. Поэтому дом вАнг­лии — это не то, чем вы просто пассивно «владеете».Дом — это то, что вы «создаете», над чем«трудитесь».
ПРАВИЛА УСТРОЕНИЯ СВОЕГОГНЕЗДА
Здесь я должна рассмотретьтакое явление, как «сделай сам» — пристрастиеангличан к «усовершенствованию до­ма». Певзнер* попалв самую точку, когда, характеризуя ти­пичного англичанина,говорил, что тот «в доме, в саду и в га­раже все делаетсвоими руками».
———————
*Певзнер, Николас Бернхард Леон (1902—1983) — английскийискусствовед, родился в Германии. Прославился как редактор ииз­датель своей знаменитой серии «Здания Англии»(1951—1974). опи­сывающей графство за графством.
Про футбол забудьте, этообщенациональное увлечение. Мы — нация устроителей собственныхгнезд. Почти все население страны в той или иной степени любитмастерить своими руками. По данным опроса, проведенного моимиколлегами около 15 лет назад, лишь 2 % англичан-мужчин и 12 %англичанок признались, что никогда ничего не делали в доме своимируками.
Недавно, когда ИЦСП по заказукомпании, производящей чайную смесь «Пи-джи типс»,проводил опросы людей, охот­но занимающихся перестройкой своихдомов (это вовсе не такая глупая идея, как кажется: мы установили,что работа по дому способствует росту потребления чая), мы обновилиэти данные. Цифры показывают, что за 15 лет мало что измени­лось:пожалуй, увеличилось число женщин, занимающихся домоводством, да иангличане в целом еще больше увлеклись устроением своих семейныхгнезд27.
—————————
27Тем,кого интересуют дополнительные цифры, сообщаю: еже­годно надомоводство мы тратим 8 500 млн фунтов.
Сама я не участвовала впроекте ИЦСП по изучению явле­ния «сделай сам», ноодобряю тот метод, который был ис­пользован при егоосуществлении. Это происходило не пу­тем телефонного опроса ипроставления галочек в графах; мои коллеги посещали «храмы»поклонников принципа «сделай сам» (магазины «Хоумбейс»[Homebase],«ДолтОлл» [DoltAIl],«Би-энд-кью» [B&Q]и др.), общались с ними, под­робно расспрашивая о том, чемвызвано их увлечение, что их пугает, тревожит, радует. Мой коллегаПитер Марш, сам страстный приверженец принципа «сделай сам»,справедли­во указал, что ревностных «самоделкиных» нетак-то просто отвлечь от поисков нужного товара в магазинах, куда ониприходят утром по воскресеньям, и заставить побеседовать ссоциологами; их нужно соблазнить чем-то особенным. Он придумалгениальную приманку — чай с пончиками (а это неотъемлемыйатрибут ритуала «сделай сам»), выдавая уго­щениепрямо из фургона, припаркованного в центре стоян­кихозяйственного магазина.
Уловка сработала. Перерыв начай — столь существенный элемент ритуала «сделай сам»,что устроители своих семей­ных гнезд, которые никогда непозволили бы обычному ан­кетеру с папкой в руке помешать имотыскивать нужные ма­териалы, охотно собирались вокруг фургонаИЦСП и, попи­вая чай и жуя пончики, делились с исследователямипланами по усовершенствованию дома, своими надеждами, тревога­мии бедами.
Правило обозначениясобственной территории
Почти все умельцы,подходившие к фургону нашего центра выпить чаю на стоянкехозяйственного магазина, говорили, что их желание сделать что-тосвоими руками продиктовано главным образом стремлением «поставитьличный штамп на собственном жилище». Это, вне сомнения, можнорасцени­вать как неписаное правило владения собственным домом,важный элемент ритуала переселения на новое место жи­тельства,которое зачастую влечет за собой уничтожение всех признаковпроживания прежнего владельца. «Ты прос­то обязанчто-нибудь содрать в том доме, куда только что пе­реселился, —объяснил один молодой человек. — Иначе это не твой дом, верно?»
Он был прав. Понаблюдайте зажилыми домами на какой-нибудь улице в течение некоторого времени, ивы заметите, что едва на доме, выставленном на продажу, исчезаеттаб­личка «Продается», как тут же появляетсяконтейнер, запол­няемый зачастую вполне пригодными предметамикухонной мебели, сорванными коврами, деталями разломанных стен­ныхшкафов и каминов, снятыми полками, плиткой, перила­ми, дверями идаже обломками стен и потолков.
Данный обычай скорее твердоеправило, чем соблюдае­мая закономерность поведения: обозначениесобственной территории для большинства англичан — этообязательс­тво, долг перед самими собой. «Ты просто обязанчто-нибудь содрать…»
Однако это целая проблема длятех, кто переезжает в но­вые, только что выстроенные дома, гдебыло бы нелепо де­монтировать санузлы, которыми никто ни разу непользо­вался, и кухни, в которых никто ни разу не готовил. Тем неменее в «храмах» поклонников принципа «сделай сам»мы встречаем много людей, желающих «привнести что-то свое»в новое жилище. Даже если нельзя ничего содрать, вы все равно должнысделать что-то:необновленный дом едва ли можно считать родным жилищем.
КЛАССОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Страсть англичан кусовершенствованию своих домов объ­ясняется, конечно же, нетолько стремлением обозначить собственную территорию. Это —самовыражение в более широком смысле слова: твой дом — нетолько твоя террито­рия, твой дом — это воплощение твоейиндивидуальности. По крайней мере, мы так думаем. Почти все умельцы,с кото­рыми мы беседовали у хозяйственного магазина, считают, чтоони реализуют свои творческие способности. Другие респонденты,которых мы опрашивали в мебельных магази­нах, универмагах и у нихдома, признавая, что многие англи­чане берутся сами мастерить вцелях экономии, все же под­тверждают, что в устройстве быта,меблировке и убранстве наших жилищ каждый из нас стремитсяпродемонстриро­вать свой личный вкус и свое собственное пониманиепре­красного.
Это действительно так, нотолько до определенной степе­ни. Чем глубже я изучала этотвопрос, тем очевиднее мне ста­новилось, что организация быта,обстановка и убранство на­ших домов определяются принадлежностьюк социальному классу. С уровнем благосостояния это никак не связано.До­ма представителей высшего сословия и верхушки среднего классанередко отличает обветшалость и неухоженность, че­го выходцы изсредних и низших слоев среднего класса ни­когда себе не позволят,а жилища разбогатевших выходцев из рабочей среды напичканы оченьдорогими вещами, что в глазах аристократии и верхушки среднего классаявляется верхом вульгарности. Новенькие кожаные диваны и стулья «подстарину», обожаемые средними слоями среднего клас­са, могутстоить в десять раз дороже, чем аналогичные пред­меты мебели вдомах представителей верхушки среднего класса, презирающих кожу и«копии».
В домах представителейсредних и низших слоев средне­го класса в гостиной, которую ониназывают «lounge»,как правило, на полу лежит ковер во всю комнату (у старшегопо­коления рабочих это может быть узорчатый ковер, уновоис­печенных буржуа — пушистый). Представители высшихсо­словий предпочитают голый пол, который они частично покрываютстарыми персидскими коврами или ковриками. В гостиных представителейсредних слоев среднего класса можно увидеть коктейль-бар, а встоловых — сервировоч­ный столик на колесиках. Окнагостиных в домах низших слоев среднего класса и верхушки рабочегочасто занавеше­ны тюлем (который весьма точно указывает насоциальный статус хозяина дома, но является досадным препятствием длялюбопытных социологов). В самой комнате — большой телевизор, устаршего поколения — вышитые или кружев­ные накидки наподлокотниках кресел и на горизонтальных поверхностях —аккуратно расставленные «коллекции» мел­ких предметов(ложечки, стеклянные зверушки, испанские куколки, статуэтки),привезенных из туристических поездок или выписанных по каталогам.
Молодежь из нижних слоевсреднего класса и верхушки рабочего менее склонна к вычурности. Их незагроможденные мебелью гостиные («livingroom»),обставленные якобы в стиле элегантного минимализма, до которого ониникак не дотягивают, порой похожи на приемную стоматолога. Ску­достьинтерьера они компенсируют широкоэкранным теле­визором ещебольшего размера, который они называют «TV»или «telly»(«телик») и который всегда стоит на самом видном месте(и, между прочим, еженедельно показывает как минимум шесть программ одоме и домоводстве), и современным музыкальным центром с большимиколонками. В домах мно­гих представителей верхушки среднегокласса тоже есть большие телевизоры и стереосистемы, но они обычнонахо­дятся в других гостиных, которые хозяева иногда называют«backroom»(букв.: «задняя комната») или «familyroom»(букв.: «семейная комната»), но ни в коем случае не«musicroom»(букв.: «музыкальная комната»). По терминологии верхушкисреднего класса, «musicroom»— это комната, в которой сто­ит пианино, а нестереосистема.
Еще один надежный индикаторклассовой принадлеж­ности — подставки под бокалы снапитками, предотвраща­ющие порчу столов. Такие вряд ли увидишь вдомах верхуш­ки среднего сословия и аристократии и очень редко —в до­мах выходцев из низов рабочего класса. Подставками подбокалы пользуются средние и нижние слои среднего класса, а такжеверхушка рабочего класса, точнее, те ее представители, кто метит всредний класс.
Правила сочетаемости иновизны
Санузлы в домах низовсреднего и рабочего классов, кото­рые они зазывают «toilet»,оборудованы сочетающимися по цвету унитазами и раковинами, которыеони называют «bath­roomsuite»(«комплект для ванной комнаты»), и даже туалет­наябумага у них того же цвета, что и сантехника. В домах представителейверхушки среднего класса и высшего сосло­вия унитазы и раковиныпочти всегда белые, хотя сиденье на унитазе иногда бывает деревянное.
В домах представителей высшихи низших слоев обще­ства (верхушка среднего класса и выше, низырабочего клас­са и ниже) мебель обычно старая, облезлая иразнородная. Все промежуточные слои населения предпочитают новень­киегарнитуры мягкой мебели, состоящие из одинаковых по дизайну и обивкедиванов (по их терминологии, «settee»)и кресел, комплекты сочетающихся обеденных столов и сту­льев испальные гарнитуры с гармонирующими по цвету покрывалами на кровать,чехлами на подушки и шторами. (Такое «безупречное»убранство может 6ыть оформлено в мещанском стиле, носить характер«простоты», пропаганди­руемой фирмами «Конран»и ИКЕА, или воплощать идеи те­левизионных передач по домоводству,но принцип во всех случаях один и тот же.) Представители верхнихслоев обще­ства, гордящиеся своим эклектическим собраниемантиква­риата, презирают гармонирующие гарнитуры; представите­линижних слоев, стыдящиеся своего разнородного старья, стремятсявозвыситься до элиты.
По существу, социальнуюпринадлежность англичанина или англичанки можно тотчас же определитьпо его или ее отношению к дорогой новой мебели: если вы считаете, чтоэто «шикарно», значит, вы в лучшем случае принадлежите ксредним слоям среднего класса; если, по-вашему, это «дешев­ка»,вы — представитель верхушки среднего класса или арис­тократии.Однажды некий член парламента от партии тори посмеялся над другимтори, Майклом Хезелтайном, заметив, что Хезелтайну «пришлосьпокупать всю свою мебель». Это был оскорбительный намек на то,что только буржуа покупа­ют мебель; настоящие аристократы мебельнаследуют.
Правило «стеныпочета»
Еще один точный индикаторклассовой принадлежности — так называемая, по терминологииамериканцев, стена поче­та. В каком помещении своего дома вывыставляете свои ре­галии и фотографии, на которых вы запечатленырядом со знаменитостями? Если вы принадлежите к средним слоямсреднего класса или к более низкому сословию, эти предме­ты будутгордо выставлены на всеобщее обозрение в вашей гостиной, холле или влюбом видном месте. В представлении верхов среднего класса иаристократии единственно прием­лемое место для демонстрацииподобных вещей — это убор­ная на нижнем этаже дома.
Это — умная, тонкаятактика. В какой-то момент каждый из гостей обязательно посетитуборную на нижнем этаже до­ма и будет потрясен вашимидостижениями. В то же время, экспонируя свидетельства своих успехов втуалете, вы иро­низируете по их поводу (даже мочитесь на них), аследова­тельно, вас не могутобвинить в хвастовстве или важничанье.
Правило спутниковойантенны
О социальном статусеангличанина можно судить по саду возле его дома, на чем я остановлюсьпозже. Но, даже если вы не разбираетесь в цветах и других растениях,вы без труда определите классовую принадлежность хозяев дома пона­личию (у выходцев из низов общества) или отсутствию (упредставителей высшего сословия) спутниковой тарелки. Это не самыйверный индикатор — хотя многие путем под­счета спутниковыхтарелок оценивают классовый статус все­го жилого квартала, —но в принципе спутниковая тарелка на доме почти всегда указывает нато, что его владельцы за­нимают нижнюю ступень на социальнойиерархической лестнице. Исключение составляют те случаи, когда естька­кой-то неопровержимый признак принадлежности хозяев к верхушкесреднего класса или высшему сословию.
Правда, спутниковая тарелкана старинном величествен­ном особняке, расположенном варистократическом районе, может означать, что данный район начинаютколонизиро­вать нувориши. Желая проверить свое предположение,пос­тарайтесь попасть в этот дом и посмотрите, есть ли тамкок­тейль-бары, толстые ковры, новенькие кожаные диваны, круглыеванны и золотые краны. Если вместо перечисленно­го вы обнаружитепоблекшие краски, бесценные, но вытер­тые восточные коврики,старые диваны с потускневшей обивкой из дамастной ткани, на которуюналипла собачья шерсть, а на унитазах — растрескавшиесядеревянные сиде­нья, это значит, что социальный статус обитателейданного особняка гораздо выше и, очевидно, им зачем-то необходи­моспутниковое телевидение — возможно, кто-то из них ра­ботаетна телевидении или на радио, занимается журналис­тикой или имеетэксцентричные пристрастия: любит смот­реть баскетбол иликомедийные шоу или интересуется еще каким-либо продуктом массовойкультуры.
Допустимаяэксцентричность
Что вынуждает нас рассмотретьеще один усложняющий фактор: общество зачастую судит о чувствестиля/вкуса того или иного человека не по его деяниям, а по тому, чтопредставляет собой сам человек. Если англичанин или англичан­казанимают прочное положение в системе определенного класса, вобустройстве своего дома они могут допускать ряд исключений изупомянутых выше правил, не опасаясь, что их причислят к болеевысокому или к более низкому сосло­вию. Недавно я где-топрочитала, что в доме принцессы Ан­ны, Гэткум-парке, всюдувыставлены подарки, которые она когда-либо получала, в том численевзрачные национальные куклы, дешевые африканские резные вещицы,которые обыч­но можно увидеть лишь в «парадных залах»рабочего класса. Подобные свидетельства плебейского вкуса упредставителей высшего света или даже верхушки среднего класса не впер­вом поколении расцениваются как безобидное чудачество.
Этот принцип действует и вотношении низов общества. У меня есть приятельница, по всемпараметрам полноценная представительница рабочего класса —техничка в школе, живущая в захудалом муниципальном доме. Так вот, унее есть пристрастие, присущее аристократам, в том числе, кста­ти,и принцессе Анне. Она увлекается конным спортом и да­же принимаетучастие в конноспортивных состязаниях под названием «Полевыеиспытания скаковых лошадей». Ее ло­шадь содержится вближайшей школе верховой езды (бес­платно, потому чтоприятельница чистит конюшни), и ее кухня в муниципальном домеукрашена розетками и фото­графиями, на которых она запечатлена вовремя участия в местных и однодневных конноспортивных состязаниях. Еедрузья и соседи из рабочего класса воспринимают ее «светс­кое»увлечение и украшения как безобидную причуду, экс­центричноехобби, которое никак не влияет на ее социаль­ный статус. Онипо-прежнему считают ее своей ровней.
Подобную эксцентричность безриска могут себе позво­лить лишь самые верхи и самые низыобщества. Для всех промежуточных слоев населения, в том числе дажедля вер­хушки среднего класса, любое отклонение от классовых нормне допускается: их тут же причислят к другим сослови­ям. Однонесоответствие социальному статусу в убранстве дома простительно,возможно, на это даже не обратят внима­ния, но уже двепогрешности нанесут репутации невосполни­мый ущерб. Даже тем, ктоне относится к «группе риска», желательно привносить винтерьер своего дома элементы, характерные для быта слоев населения,занимающих строго противоположную ступень социальной иерархическойлестницы, а не ближайшего к ним сословия. Например, представителейверхушки среднего класса, демонстрирующих признаки вкуса,свойственного среднему слою среднего класса, скорее заподозрят впринадлежности к более низкому сословию, чем тех из них, кто склоненобставлять совй дом «пролетарской» мебелью или украшатькомнаты в «пролетарском» стиле.
В «пограничных»случаях подарки, сделанные из лучших побуждений, могут статьпроблемой для англичан, чутко реагирующих на классовые отличия. Мнеоднажды подарили очень симпатичные деревянные подставки для бокалов,ну а поскольку у меня нет столов, которые стоит оберегать от влаги –да и, должна признать, я не хочу, чтобы меня заподозрили вбуржуазности, — я приспособилаих для открывания своих мудреных окон. Разумеется, можно было быпочинить оконные рамы, но тогда что бы я стала делать с подставками?Да, порой быть англичанином непросто.
ПРАВИЛА ВЕДЕНИЯ РАЗГОВОРОВО ДОМЕ
К какому бы социальномуклассу вы нипринадлежали, существуют правила, диктующие не только то, что следуетговорить о переезде на новое место жительства, но и как об этомследует говорить, вернее, жаловаться.
Правило «кошмара»
Рассказывая о переезде нановое место жительства, всегда следует подчеркивать, что этотравматический процесс, связанный с массой трудностей и моральнымииздержками, даже если на самом деле переселение прошло гладко, безощутимых стрессов. Данного правила необходимо придерживаться,описывая поиск подходящего дома, его приобретение, сам переезд, любыеработы по обустройству жилища, выполненные самими хозяевами истроителями. Принято считать, что все это «сущий кошмар».Если вы станете описывать процесс переселения в более благосклонныхили даже нейтральных выражениях, это будет расценено, как странностьили проявление заносчивости: если вы не жалуетесь – значит выне восприимчивы к стрессам и потрясениям, приводящим в отчаяние всехнормальных людей, покупающих дома.
Ритуал стенаний подразумеваети соблюдение правил скромности. Чем великолепнее и желанее ваше новоежилище, тем сильнее вы должны делать упор на неприятностях,неудобствах и «кошмарах», связанных с его приобретением иусовершенствованием. Нельзя хвастать тем, что вы купили, например,прекрасный дом на Колдсуолдских холмах или замок во Франции, — выдолжны ругать несносных агентов по продаже недвижимости,неосторожность грузчиков, тупость местных строителей или сетовать поповоду ужасного состояния водопроводной системы, крыши, пола илисада.
Убедительно, с долейсамоиронии многострадального мученика исполняя ритуал стенаний, выспособны вызвать сочувствие собеседников и пресечь на корню зависть.Да я и сама симпатизировала – искреннесимпатизировала –настрадавшимся новым собственникам таких вот милых изящных домиков и роскошных замков. Но даже если жалобы вам кажутся неубедительными ивнутри вас все кипит от зависти, обиды и праведного негодования, всеравно вы обязаны выразить участие, произнеся:»Какоебезобразие!», «Ох, как вы, должно быть, намучились!»,«Какой кошмар!».
В каком-то смысле ритуалстенаний – это, конечно же, скрытое хвастовство, поводпоговорить о приобретенной собственности, описать ее достоинства, неприбегая к откровенному бахвальству. Жалующиеся, делая акцент направктических деталях и сложностях процесса покупки дома и переезда,выдвигают на первый план проблемы, которые не чужды их слушателям, скоторыми все мы рано или поздно сталкиваемся, и, соответственно, вненавязчивой форме отвлекают внимание от таких потенциально скользкихтем, как уровень благосостояния и социальный статус. Ясимпатизировала своим приятелям, приобретшим замки, потому что,описывая свою ситуацию, они сетовали только по поводу тех трудностей,которые были близки и мне, когда я переезжала из одной дешевойквартиры в другую. Однако подобнаяпрактиканаблюдается во всех слоях общества и при обстоя­тельствах,характеризующихся не столь разительным несо­ответствием в уровнедоходов. Только самые невоспитанные нувориши нарушают правила и,рассказывая о своих переез­дах в приобретенные дома, откровеннохвастают своим не­сметным богатством.
Правила веденияразговоров о деньгах
Аналогичные правиласкромности действуют и при обсуж­дении стоимости домов, тем болеечто англичанам вообще свойственно испытывать неловкость, когдаразговор заходит о деньгах. Цены на дома — главная темазастольных бесед на вечерних приемах в домах представителей среднегокласса, но эти беседы ведутся в соответствии с определеннымэтике­том, требующим соблюдения тактичности. Например,кате­горически запрещено прямо спрашивать у кого-то, сколько этотчеловек заплатил за свой дом (да и вообще за любой предмет в своемдоме). Это почти равносильно вопросу о том, сколько он зарабатывает.И то и другое — вопиющая бестактность.
В интересах науки я умышленнонарушила это правило несколько раз, точнее, два раза, если бытьчестной. Моя пер­вая попытка не в счет, поскольку,поинтересовавшись ценой дома, я тотчас же принялась смущенноизвиняться и оправ­дываться (объяснила, что якобы один мойприятель собира­ется купить дом в этом же районе), так что этобыл не прямой вопрос. Тем не менее эксперимент не прошел даром:реак­ция моих ни о чем не подозревающих подопытных кроли­ковуказывала на то, что мои извинения и объяснения вовсе не расцениваюткак нечто излишнее или неуместное.
Два других раза, когда я,набравшись смелости и сделав глубокий вдох, спросила про стоимостьдома должным об­разом (вернее, вопреки всем правилам приличия),подопыт­ные кролики, как я и ожидала, сконфузились. Они ответилина мой вопрос, но при этом жутко смущались. Один через силупробормотал приблизительную стоимость и поспешил сменить темуразговора. Другая, женщина, нервно рассмея­лась и, называя цену,прикрыла рукой рот, а ее гости искоса посмотрели на меня, смущеннозакашляли и через стол об­менялись между собой взглядами,многозначительно вски­дывая брови. Да, так и есть: приподнятыеброви и смущенное покашливание — пожалуй, это самое худшее, чтоможет слу­читься с вами, когда вы нарушаете английские правилапове­дения в гостях, поэтому, вероятно, многие решат, чтоника­ких подвигов я не совершала. Но только англичанин спосо­бенпонять, сколь глубоко ранят такие приподнятые брови и покашливания.
Согласно правилам веденияразговоров о доме, цену, ко­торую вы заплатили за свое жилище,нельзя называть, если на то нет подходящей причины или если этому непредшест­вовало соответствующее вступление. Цену своего дома выможете упомянуть только «в контексте разговора» и даже вэтом случае лишь в самоуничижительной манере или таким образом, чтобыстало ясно, что вы не хвалитесь своим бо­гатством. Например,можно сообщить, сколько денег вы отда­ли за свой дом, если он былкуплен много лет назад, — потому что по нынешним меркам этосмехотворно низкая цена.
Как ни странно, стоимостьдома в настоящий момент — это совершенно другое дело. На этутему можно рассуждать и дискутировать сколько угодно, хотя приобсуждении теку­щих цен на недвижимость всегда следуетоперировать таки­ми эпитетами, как «безумная»,«сумасшедшая», «абсурдная» или«возмутительная». Возможно, это дает нам ключ кпони­манию того, почему стоимость дома вообще обсуждать мож­но,а цену нельзя. Очевидно, в нашем представлении текущая стоимость —это нечто совершенно нам неподвластное, как, например, погода, ацена, фактически уплаченная за дом, — это точный индикаторфинансового положения человека.
Правила веденияразговоров о перестройке дома
Каков бы ни был вашсоциальный или финансовый статус, сколько бы ни стоил дом, в которыйвы переехали, о вкусах прежнего владельца принято высказыватьсяпренебрежи­тельно. Если у вас нет времени, навыков илинеобходимых средств, чтобы уничтожить все признаки плохого вкусабыв­ших обитателей дома, вы должны, показывая друзьям свое новоежилище, глубоко вздохнуть, закатить глаза и, помор­щившись,произнести: «Ну, это, конечно, не совсем то, что мы хотим, нопока приходится жить так», — или еще короче: «Этукомнату мы еще не ремонтировали». Тем самым вы из­бавитесвоих гостей от необходимости со смущением хва­лить комнату,которую еще «не ремонтировали», а потом с не меньшимсмущением пояснять: «Разумеется, говоря „мило», яимею в виду пропорции… э… вид, мм… э… то есть я хочуска­зать, здесь такие возможности…»
Демонстрируя гостямрезультаты своего мастерства или рассказывая о своих усилиях поусовершенствованию дома на вечеринке или в пабе, вы обязаны строгособлюдать пра­вила скромности. Даже будучи большим мастером, выдолж­ны умалять свои достижения и по возможности подчерки­ватьсвои самые нелепые ошибки и огрехи. Этому правилу неизменно следовалии все «самоделкины», которых опра­шивали сотрудникиИЦСП у «храма» поклонников принципа «сделай сам»,и все умельцы, с которыми я лично беседовала или чьи разговорыподслушивала в универмаге. Порой со­здавалось впечатление, чтоони стремятся перещеголять друг друга в самоуничижении: каждыйстарался рассказать исто­рию позабавнее о своей чудовищнойнекомпетентности. «Я умудрился повредить три трубы, когдастелил ковер!»; «Мы купили дорогой ковер, а я егоиспортил, отрезав лишних три дюйма, так что пришлось строить книжныестеллажи, чтобы закрыть голое место»; «А я умудрилсяпривесить раковину за­дом наперед и заметил это только уже послетого, как поло­жил всю плитку»; «Это еще что! Мнепонадобился целый час плюс три чашки чая, чтобы прибить вешалку дляверхней одежды, а потом я обнаружил, что привесил ее вверхтор­машками!»; «В общем, я красил, красил, убеждаясебя, что это так и должно выглядеть, но моя подружка с ходу менярас­критиковала: «Ты, — говорит, — полныйнеумеха!»»
Правила веденияразговоров о доме и классовые отличия
Правила ведения разговоров одоме, как и все остальное в Англии, обусловлены законами классовости.Считается при­знаком принадлежности к низшему сословию устраиватьгостям экскурсии по дому или приглашать их для осмотра новой ванной,расширенной кухни, переоборудованного в жилые комнаты чердака илинедавно отремонтированную гостиную. Исключение составляют те случаи,когда вы толь­ко, что переехали в новый дом и справляетеновоселье или живете в очень необычном доме (например, в маяке или вцеркви, приспособленных под жилье). Подобной показухой любятзаниматься представители средних слоев среднего класса и более низкихсословий (они даже специально при­глашают домой друзей, чтобыпоказать им новый зимний сад или кухню), но в кругах верхушкисреднего класса и высшего света этот обычай не приветствуется. Варистократической среде английского общества принято, чтобы и гости,и хозя­ева выказывали притворное отсутствие интереса к интерье­рудома. Если кто-то из посетителей делает замечания или комплиментыотносительно убранства комнат, это считает­ся проявлением дурноготона, а то и вовсе расценивается как оскорбление. Говорят, некийгерцог после ухода нового со­седа возмущенно воскликнул: «Этотмужлан похвалил мои стулья, как вам это нравится?!»
Некоторые признакисвойственной высшему сословию щепетильности в отношении демонстрациидостоинств сво­их домов ныне наблюдаются и в кругу представителейсред­них классов. Последние, возможно, и не откажутся потешитьсвое самолюбие, показывая гостям зимний сад и другие ком­наты, нопри этом зачастую видно, что они испытывают не­ловкость исмущение. Они проведут вас в свою новенькую кухню, которой неимоверногордятся, но, демонстрируя ее достоинства, постараются выглядетьравнодушными, будто им совершенно наплевать на свой труд, и сдержаннопро­комментируют: «Ну, ведь нужно было делать что-то,она бы­ла в таком состоянии»; или, уничижая свои усилия, совздо­хом произнесут: «По крайней мере, здесь сталосветлее»; или начнут говорить о неизбежных трудностях, скоторыми им пришлось столкнуться в ходе ремонта: «Рассчитывализакон­чить ремонт за неделю, а затеяли стройку на целый месяц».
Правда, в отличие отпредставителей высшего сословия, эти скромники из средних слоевобщества не оскорбятся, ес­ли вы похвалите их жилище, хотяжелательно, чтоб ваши комплименты носили неопределенный характер.Англичане весьма трепетно относятся к своим домам, и, если выначне­те конкретизировать, всегда есть опасность, что вы можетепохвалить не тот результат их последних усовершенствова­ний иливыразите восхищение не теми словами: например, назовете комнату«уютной» или «веселенькой», в то время какхозяева стремились создать в ней атмосферу изысканной элегантности.Так что при выражении одобрения лучше ис­пользуйте такие слова,как «мило» или «чудесно». Более конк­ретныевысказывания допустимы, если у вас с хозяевами до­статочноблизкие отношения.
Правило выражениянедовольства агентами по продаже недвижимости
Наше крайне трепетноеотношение к своим домам, которые отражают нашу индивидуальность,помогает объяснить та­кую особенность англичан, как совершеннонепонятная не­приязнь к агентам по продаже недвижимости. В Англииред­ко услышишь, чтобы кто-то сказал доброе слово в адресри-елторов. Даже люди, никогда не имевшие дела с агентами по продаженедвижимости, неизменно отзываются о них с пре­зрением.Существует неписаное правило, согласно которому риелторов должнопостоянно высмеивать, осуждать и оскор­блять. Здесь риелторыстоят в одном ряду с инспекторами дорожного движения и навязчивымипродавцами стеклопакетов, но если инспекторов и продавцов есть за чтоне лю­бить, то в отношении риелторов никто, как я выяснила, неможет высказать конкретных претензий.
Когда я спрашивала людей, чемвызвана их неприязнь к агентам по продаже недвижимости, те отвечалинеопреде­ленно, непоследовательно, зачастую сами себепротиворе­чили. Риелторы, объясняли мне, глупые и некомпетентныекретины, но при этом их также поносили за алчность, ко­варство илживость. Мне трудно понять, как человек может быть одновременноглупым и умным, поэтому я перестала искать рациональное объяснениенепопулярности риелто­ров и вместо этого попыталась определитьмеханизм нашего взаимодействия с ними. Какие конкретнодействия выполняют агенты по продаже недвижимости? Они приходят к вамв дом, осматривают его, объективно оценивают, рекламиру­ют,показывают потенциальным покупателям и пытаются продать. Что же стольоскорбительного в действиях риелто­ров? Ну, пожалуй, все, еслислово «дом» заменить понятиями «индивидуальность»,«личность», «социальный статус» или «вкус».Все, что делают агенты по продаже недвижимости, связано с вынесениемоценки не какой-то ничейной собс­твенности, а личнонам — нашемустилю жизни, нашему об­щественному положению, нашему характеру,нашему «я». Они вешают на нас ценник. Неудивительно, чтомы их не вы­носим. Делая их объектом насмешек и презрения, мыобере­гаем свои чувства: если все признают, что агенты по продаженедвижимости — люди глупые, некомпетентные и неис­кренние,следовательно, их мнение и суждения не имеют большого значения, и ихвмешательство в частную жизнь каждого из нас мы воспринимаем не стольболезненно.
ОБ ОТНОШЕНИИ АНГЛИЧАН КСАДУ
Из нашего вертолета,упомянутого в начале данной главы, мы заметили, что все англичанехотят жить в своей собствен­ной коробочке и иметь свойсобственный клочок земли. В сущности, как это ни парадоксально, ноименно наша тяга к собственному огороженному садику является причинойнеблагополучной экологии в английской сельской местнос­ти: мыпостоянно сооружаем «зеленые предместья», а это влечет засобой уничтожение природы и загрязнение окру­жающей среды.Англичане попросту не станут жить в много­квартирных домах собщими дворами, как горожане других стран: каждый из нас должен иметьсобственную коробочку и собственный озелененный участок.
Эти озелененные участки, дажесамые маленькие, для нас столь же важны, как и сама коробочка.Крошечные клочки земли, которыми во всем остальном мире никто даже непо­думал бы заниматься, для англичан сродни огромным зе­мельнымвладениям. Пусть крепостные рвы и подвесные мосты существуют лишь внашем воображении, но зато «замок» каждого англичанинаимеет свою крошечную «тер­риторию». Возьмем, кпримеру, типичную, ничем не приме­чательную улицу с двумясплошными рядами одинаковых домиков в пригороде или жилом квартале —одну из тех улиц, на каких проживает большинство англичан. Передкаж­дым таким домиком обычно есть маленький палисад, а за ним —более крупный озелененный участок. В районах, где проживают болеебогатые люди, палисад, как правило, чуть больше, а дом отстоит чутьдальше вглубь от дороги. В квар­талах, где проживаетмалообеспеченный люд, палисад сим­волически обозначен полоскойземли, хотя перед домом мо­жет быть и калитка, а также тропинка,ведущая к крылечку в виде одной-двух ступенек перед входной дверью.По обеим сторонам тропинка обсажена зеленью, чтобы ее можно бы­лопризнать за «палисад». (Палисад с тропинкой — это иесть символический «крепостной ров с подъемным мостом»).
«Собственныйпалисад — не для собственного удовольствия»
На всех таких типичных улицахсадовые участки перед доми­ками и за ними обнесены стеной илиогорожены забором. Ог­рада участка перед домом обычно низкая,чтобы любой мог заглянуть в палисад; ограда участка за домом —высокая, за­щищающая сад от посторонних глаз. Палисад обычноакку­ратнее во всех отношениях — композиционно болееухо­жен, — чем сад за домом. Но это вовсе не потому, чтоангличане любят подолгу отдыхать в палисаде. Как раз наоборот:англичане вообще не сидят в палисаде. Там они проводят ров­ностолько времени, сколько требуется на прополку, полив и уход зарастениями, чтобы палисад выглядел «чудесно».
Это одно из важнейших правилв отношении озеленен­ного участка: мы никогда, никогда несидим в нашихпалиса­дах. Даже если палисад большой и в нем есть место дляска­мейки, никаких скамеек вы нигде не увидите. Труднопред­ставить, чтобы кто-то из обитателей английского дома сидел всвоем палисаде. Мало того что это немыслимо, но такой че­ловеквызовет удивление, даже если он в течение некоторого времени будетпросто стоять без дела — не выдергивая сор­няки, неподравнивая живую изгородь. Если вы не сидите на корточках, несгибаетесь, не наклоняетесь или еще каким-либо образом не изображаетеусердный труд, вас заподозрят в особой запрещенной форме безделья —праздношатании. Палисады, даже самые приятные для отдыха,предназна­чены только для всеобщего обозрения: ими вправевосхи­щаться и любоваться другие — но не хозяева. Этоправило напоминает мне законы родовых обществ со сложными сис­темамиобмена подарками, где людям не дозволено потреб­лять плоды своеготруда. «Мясо своих свиней ты не вправе есть…» —гласит наиболее известный и часто цитируемый закон племенных общин. ВАнглии его эквивалент — «Собст­венный палисад —не для собственного удовольствия».
Правило доступности дляобщения при нахождении в палисаде (и методология «впитывания»)
Если вы имеете привычкупроводить время в своем палисаде, пропалывая сорняки и подрезаякусты, то вы, вероятно, знае­те, что это один из тех редкихслучаев, когда ваши соседи ре­шатся вступить с вами в разговор.Человек, приводящий в по­рядок свой палисад, «доступен»для общества. Соседи, кото­рые в другое время и подумать не смеюто том, чтобы постучать к вам в дом, увидев вас за работой на свежемвозду­хе, могут остановиться для того, чтобы поболтать, с вами(почти всегда начиная разговор с комментария к погоде илиодобрительной реплики по поводу вашего сада). В сущности, я знаюмногих людей, которые, желая обсудить с соседом ка­кое-нибудьважное дело (например, заявку на землеотвод) или передать емукакое-либо сообщение, будут терпеливо ждать его появления в палисаде— на протяжении несколь­ких дней, а то и недель, но никогдане осмелятся совершить «вторжение» — позвонить вдверь его дома.
Правило доступности дляобщения при нахождении в па­лисаде очень помогло мне в ходе моихисследований. Оно давало мне право обратиться к людям с безобиднойпро­сьбой показать дорогу, вслед за чем я, чтобы завязатьразго­вор, произносила несколько слов о погоде и делала замечаниепо поводу их сада, а потом постепенно втягивала в беседу,расспрашивая о садоводческих привычках, работах по дому, детях,домашних питомцах и т. д. Иногда я намекала, будто я сама (моя мама,сестра или кузина) подумываю о том, чтобы переселиться в данныйрайон, и под этим предлогом начи­нала расспрашивать о соседях,местных пабах, школах, мага­зинах, клубах, их обществе изначительных событиях — и в результате много узнавала онеписаных правилах поведения. Во время этих «палисадниковых»интервью я порой концен­трировалась на каком-то одном вопросе —например, об агентах по продаже недвижимости, — но зачастую походу узнавала множество других фактов на самые разные темы, которыевпоследствии осмысливала. Это не такой уж глупый метод, как можетпоказаться. На самом деле, по-моему, он да­же имеет официальноенаучное название, которое я никак не могу вспомнить, и потому далаему свое определение — метод «впитывания».
Садовый диванпредставителей контркультуры
Существует небольшоеисключение из правила «Собствен­ный палисад — не длясобственного удовольствия», и, как обычно, это исключение лишьподтверждает данное прави­ло. В палисадах домов современных хиппии других предста­вителей контркультуры иногда можно увидетьстарые про­давленные диваны, на которых сидят их хозяева, бросаявы­зов условностям — но не нарочито — и открытолюбуясь своими садиками (неухоженными и заросшими, тоже вопре­киусловностям).
Совершенно очевидно, что«исключение» из правила, за­прещающего сидеть впалисадах, — это акт умышленного непослушания; причем впалисаде всегда стоит именно ди­ван, а не деревянная скамейка,пластмассовый стул или лю­бой другой предмет мебели, которыйсчитается подходящим для использования на улице. Продавленный,зачастую отсы­ревший и потому гниющий диван — это формапротеста, обычно сочетающаяся с другими аналогичными формамипротеста, такими, как употребление травяного чая и вегетари­анскойпищи органического происхождения, курение ганджи*, ношение последнихновинок одежды в стиле воинствующих экологов, завешивание оконплакатами с надписями «»Нет» ГМО»**.
———————-
*Ганджа(хинди) — то же, что конопля, марихуана или гашиш.
**ГМО — генетически модифицированный организм.
Вариации могут быть разные,но вы знаете, что я имею в виду: стандартный набор атрибутовприверженцев контркультуры.
Любители посидеть на«садовых» диванах становятся объ­ектом осуждения ипорицания со стороны своих соседей, исповедующих более консервативныевзгляды, но послед­ние, в соответствии с традиционнымианглийскими прави­лами выражения недовольства, обычно жалуютсятолько друг другу — нарушителям общепринятого порядка своипретензии они не высказывают. В сущности, пока те придер­живаютсясвоих собственных норм и условностей, характер­ных для их узкогокруга, и не делают ничего оригинального или поразительного —например, не вступают в местный «Женский институт» или неиграют в гольф, — к ним отно­сятся терпимо, со своеобразнойворчливо-равнодушной снисходительностью, которую англичане особенномастер­ски умеют изображать.
Сад за домом
Сад за домом, тот, которымнам дозволено любоваться, за­частую неухожен, по крайней мере небезупречно аккуратен, и очень редко являет собой упорядоченную яркуютрадици­онную композицию из роз, алтея, анютиных глазок, шпалер ималеньких калиток, которая в представлении многих и есть типичныйанглийский сад. Возможно, вам покажется, что я кощунствую, но ядолжна указать, что по-настоящему типич­ный английский сад —это на самом деле довольно унылая лужайка прямоугольной формы. Одинее край обычно зани­мает мощеный участок, так называемое патио;на другом сто­ит ничем не примечательное ни с эстетической, ни сархи­тектурной точек зрения строение, служащее сараем. С одно­гобоку пролегает тропинка, с другого — разбита клумба с кустикамии цветами, композиционно высаженными весьма бестолково.
Разумеется, существуютвариации на данную тему. Иногда тропинка пролегает вдоль клумбы,иногда, обсаженная цве­тами с обеих сторон, делит прямоугольнуюлужайку на две части. Порой в саду можно увидеть-одно-два дерева,кустар­ники, кадки, вьющиеся растения на стенах, а клумбы могутиметь не геометрически правильную, а изогнутую форму. Но основнойпринцип планировки традиционного английско­го сада остаетсянеизменным — «высокая ограда, мощеное „патио»,зеленая лужайка, тропинка, цветочная клумба, са­рай».Легкоузнаваемая, успокаивающе привычная модель, ко­торая, должнобыть, впечатана в сознание англичан, потому что она добросовестновоспроизводится, иногда лишь с не­значительными вариациями, почтиза каждым домом на каж­дой улице в нашей стране28.
Туристам вряд ли когда-либоудастся увидеть обычный, типичный английский сад. Эти сугубо частныеуголки спря­таны от уличных прохожих за стенами домов, а отсосе­дей — за высокими заборами, оградами или живойизгоро­дью. Фотографий этих уголков нет в глянцевых альбомах об«английском саде»,они никогда не упоминаются в туристи­ческих брошюрах и вообще вкаких бы то ни было изданиях об Англии, в которых только и пишут отом, что Англия — страна гениальных садоводов с большимтворческим потен­циалом. Это потому, что авторы таких книг непроводили ис­следований, посещая дома обычных людей, незабирались на крыши и стены стандартных пригородных домов и оттуда вбинокль не разглядывали ряды типичных, ничем не приме­чательныханглийских садиков. (Теперь вы знаете, что чело­век, которого выприняли за грабителя или Любопытного Тома, была я.) Правда, нужносказать, что одураченные ту­ристы, англофилы и горячие поклонникисадоводческого искусства, начитавшиеся книг об английских садах, сэстети­ческой точки зрения немного потеряли.
—————————
28Еслисомневаетесь в моих словах, внимательно смотрите в ок­на поезда,когда в следующий раз будете путешествовать по Англии: уверяю вас,почти все садики за домами, которые вы увидите, будут в той или инойстепени повторять описанную мной модель. Моя при­ятельница —англофилка из Америки, проведя этот эксперимент, была вынужденапризнать мою теорию.
Хотя я не справедлива.Типичный английский сад, даже самый неоригинальный и скучный, —это чудесное местеч­ко, где приятно посидеть в теплый солнечныйдень, попить чаю, скармливая птицам крошки хлеба и тихо ругаябездельников,погоду,правительство и соседскую кошку. (Правила ведения беседы в садутребуют, чтобы жалобы уравновеши­вались более оптимистичнымизамечаниями о том, как хо­рошо цветут ирисы или водосбор в этомгоду.)
Также следует сказать, чтодаже самый обычный запущен­ный английский сад — это плодзначительно больших уси­лий, чем зеленые участки жителей другихстран. Например, обычный американский сад даже не заслуживает того,чтобы его называли садом; у американцев это — «двор».А боль­шинство садов в Европе — это просто клочки земли29.
————————
29Хотястрасть англичан к садоводству теперь, похоже, переда­лась ижителям некоторых других европейских стран. В частности, садоводствоныне очень популярно в Германии. Там, как мне сказа­ли, оченьпопулярны переведенные с английского языка книги по садоводству.
Толь­ко японцы —такие же островитяне, как и мы, — могут срав­ниться с намипо количеству труда и времени, затраченных на возделывание сада.Поэтому, наверное, нет ничего удиви­тельного, что наиболеепередовые английские садоводы, от­слеживающие все новые тенденциив данной области, часто заимствуют у японцев их садоводческие идеи(обратите вни­мание на современные особенности украшения деревом,галькой, а также на оформление водных источников). Но та­кихпередовых садоводов — крошечное меньшинство, и ду­маетсямне, что репутацию «страны садоводов» мы завоевалиблагодаря своей приверженности к нашим маленьким клоч­кам земли,благодаря нашей любви к саду, а не какому-то осо­бенномухудожественному вкусу в планировке и оформле­нии садов.
Правило защиты садов отбессердечия
Пусть наши обычные сады,расположенные за домами, не от­личаются красотой, но почти вкаждом из них заметны призна­ки интереса, внимания и заботы,проявленные их хозяевами.
Садоводство, пожалуй, самоепопулярное хобби в Велико­британии. По последним данным, болеедвух третей населе­ния страны — «активные садоводы».(Прочитав это, я поду­мала, а что же такое «пассивноесадоводство»?Нечто вроде пассивного курения? Когда люди страдают от шумасоседс­ких газонокосилок? Возможно. Но в общем-то смысл ясен.)
Почти при каждом английскомдоме есть хоть какой-ни­будь сад, и почти за каждым садом хозяеваухаживают. За од­ними — лучше и грамотнее, чем за другими,но вы редко уви­дите абсолютно заброшенный сад. А если увидите,то знайте, что тому есть объяснение. Возможно, дом не заселен илисдан в наем группе студентов (считающих, что забота о са­де —это обязанность домовладельца); или в нем живут лю­ди, которые неухаживают за садом из неких идеологических соображений, либоповинуясь неким собственным жизнен­ным принципам; или егообитатели очень бедны, лишены средств к существованию, тяжело больныили подавлены и вынуждены решать более серьезные проблемы.
Бедных и больных людей,возможно, простят, но все ос­тальные не дождутся снисхождения состороны своих сосе­дей: те им перемоют косточки по всем статьям.Существует нечто вроде неофициального Национального общества за­щитысадов от бессердечия, члены которого небрежение к саду приравнивают кжестокому обращению с животными или детьми.
Правило защиты садов отбессердечия, пожалуй, в той же мере, что и наш искренний интерес ксадоводству, объясня­ет, почему мы считаем себя обязаннымитратить на сад столь много времени и сил30.
————————-
30Любителям статистики сообщаю: согласно материалам пос­леднейгосударственной переписи населения, в течение месяца до датыпроведения переписи 60 % населения заявили, что они тратят время науход за своими садами.
Классовые различия вобласти садоводства
Ныне принято рассматриватьсадоводство как вид искусства, а историю садоводства как областьистории искусства, но историк в области садоводства ЧарльзКуэст-Ритсон смелоотвергает этувесьма претенциозную современную тенден­цию. Садоводство,утверждает он, «имеет мало общего с ис­торией искусства илиразработкой эстетических теорий… Здесь определяющими факторамиявляются устремления общества, образ жизни, деньги и классоваяпринадлежность». Я склонна согласиться с ним, поскольку впроцессе собствен­ных исследований об англичанах и их садахустановила, что на планировку и «наполнение»сада при доме того или иного англичанина оказывают определяющеевлияние — или, во всяком случае, некоторое влияние —модные тенденции, присущие тому классу, к которому принадлежит илистре­мится принадлежать данный человек
«Почему, —вопрошает Куэст-Ритсон, — сотни англича­нок из среднегокласса хотят иметь белый сад, огород и кус­ты несовременных роз?Потому что эти элементы считаются модными или были модными десять летназад. Не потому, что, по мнению хозяев, это красиво или полезно, апотому, что они получают от этого моральное удовлетворение,чувс­твуют свое превосходство по сравнению с соседями. Сады —символ социального и экономического статуса». Я бы выра­зиласьменее категорично, предположив, что мы отнюдь не сознательно отводимнашим клумбам роль социоэкономического определителя классовойпринадлежности, как это подразумевает Куэст-Ритсон, Мы искреннесчитаем, что ди­зайн и растения, которые мы выбрали для своегосада, сооб­разуясь с нашими классовыми принципами, прекрасны, ноэто не мешает им быть индикаторами классовой принадлеж­ности.
Индикаторы классовойпринадлежности и допустимая эксцентричность
Наши садоводческие вкусыформируются под влиянием: то­го, что мы видим в садах нашихдрузей, родных и соседей. Англичане с детства учатся оценивать цветыи композиции из цветов. Одни, по их оценке, «прелестны»или «изысканны», другие — «безобразны»или «вульгарны». К тому времени, когда у вас появляетсясвой собственный сад, вы уже — если вы из социальных верхов —«инстинктивно»воротите носот вычурныхсадовых растений (таких, как цинния, шалфей, ноготки и петуния),декоративных каменных горок, пампас­ной травы, подвесных корзин,бальзамина, хризантем, гла­диолусов, гномиков и прудиков сзолотыми рыбками. Зато живая изгородь в форме кубов, старомодныерозовые кусты, цветочные бордюры, ломонос, золотой дождь, композициив стиле эпохи Тюдоров и каменные тропинки в стиле эпохи Йорковдоставляют вам эстетическое наслаждение.
Мода в оформлении садовприходит и уходит, и в любом случае было бы ошибкой ставитьсоциальное клеймо на сад, ориентируясь на один-два вида цветов илидекоративных элементов. Здесь тоже нужно делать скидку наэксцентрич­ность. Куэст-Ритсон отмечает: «Как только хозяинсада при­обретает репутацию садовника широкого профиля, онвпра­ве проявлять склонность к старомодному, плебейскому илипошлому». Я бы сказала, что для этого не обязательно бытьсадовником, достаточно прочно укорениться в среде высшегообщества или верхушки среднего класса. Но суть от этого не меняется.Из-за странного гномика или циннии в вашем саду вас автоматически непричислят к более низкому сосло­вию; возможно, просто отнесут эток вашим личным особен­ностям.
Таким образом, чтобыопределить социальную прина­длежность хозяина сада, присмотритеськ общему стилю оформления сада. Не стоит ориентироваться на отдельныевиды растений, тем более если вы не в состоянии отличить обычную розуот чайно-гибридной. Если говорить в общем, сады представителей низшихсословий выдержаны в более «кричащей» цветовой гамме(«colourful»(«красочные»] или «cheerful»[«яркие»], по терминологии их хозяев) и в компо­зиционномплане более упорядочены («neat»[«опрятные»] или «tidy»[«аккуратные»], как выражаются их владельцы), чем садыэлиты общества.
Сады представителей высшихслоев общества менее упо­рядочены и ухожены, более естественны;там преобладают блеклые, нежные тона. Добиться такого эффекта,пожалуй, так же непросто, как и наложить «естественный»макияж. Это требует гораздо больших затрат времени и труда, чемсоздание будто вырезанных из теста клумб безупречно правильной формыс ровненькими рядами цветов, характерных для са­дов низшихсословий. Однако результаты приложенных уси­лий никогда небросаются в глаза. Сад похож на очарователь­ный уголок дикойприроды; между растениями не видно или почти не видно земли.Чрезмерная суета из-за одного-двух случайных сорняков и слишкомусердный уход за газонами — это, по мнению аристократов иверхушки среднего класса, проявление инстинктов, свойственных низамобщества.
Разумеется, наиболеесостоятельные представители вы­сшего света сами не пропалываютсорняки и не стригут газо­ны; за них это делают нанятые садовникииз низших слоев общества. Потому сады этих людей порой выглядятчрезмер­но ухоженными, но, если поговорить с ними, выяснится, чтоони часто жалуются на педантизм своих садовников («Фред ужасныйаккуратист. Ему дурно становится, если он замеча­ет, чтомаргаритка опустила поникшую головку на «его» га­зон!»),причем выражают свое недовольство в той же покро­вительственнойманере, что и некоторые бизнесмены и на­чальники, высмеивающиеаккуратность своих старательных секретарш («Меня к картотечномушкафу даже близко не подпускают. Я, видите ли, могу внести беспорядокв ее драго­ценную систему с цветовой маркировкой!»).
Гномики в насмешку
Бог с ней, с «пролетарской»щепетильностью заботливых са­довников, но если вы в таком садувдруг заметите явно пле­бейский элемент оформления, спросите обэтом хозяина. Ответ расскажет вам о классовой принадлежностивладельца сада гораздо больше, чем сам этот элемент. Я однаждывыра­зила мягкое удивление по поводу присутствия гномика в садупредставителя верхушки среднего класса («О, гномик», —тактично прокомментировала я). Владелец сада объяснил, что этотгномик — «пародия». Жутко извиняясь за своеневе­жество, я спросила, как можно определить, что его гномик —«пародия», а не просто гномик — традиционноеукрашение сада. Хозяин сада высокомерно заявил, что мне стоит тольковзглянуть на сад и я сразу пойму, что его гномик — этоизде­вательская шутка.
Но ведь садовый гномик, неунималась я, это всегда нечто вроде шутки, в любом саду; его никто невоспринимает серь­езно или как произведение искусства. Хозяинсада отвечал невразумительно и смущенно (и, разумеется, с обидой вго­лосе), но смысл его объяснения заключался в следующем: ес­лив представлении выходцев из низов общества гномики — это самопо себе забавное украшение, то его гномик забавен именно потому, чтоон смотрится нелепо в «светском» саду. Иными словами,гномики в садах при муниципальных до­мах — это смешноеукрашение, а его гномик — насмешка над вкусами обитателеймуниципальных домов, по сути, де­монстрация своего превосходстванад людьми из низших сословий. Тонкое, но существенное различие.Незачем гово­рить, что в этот дом меня больше не приглашали.
Реакция данного человека намои вопросы однозначно указывает на то, что он, вероятно, принадлежитк верхушке среднего класса, а не к высшему обществу. В сущности,когда он подчеркнул, что его гномик — пародия, я автоматическипричислила его к более низкому сословию — первоначаль­но яполагала, что он стоит ступенью выше на социальной иерархическойлестнице. Настоящий аристократ либо сме­ло признает своепристрастие к садовым гномикам (и с го­товностью обратит вашевнимание на другие элементы по­добного стиля в своем якобынеухоженном чудесном саду), либо скажет нечто вроде: «Ах да,мой гномик. Я его очень люблю», — предоставляя мне самойделать выводы. Аристок­ратам все равно, что думает о нихлюбопытный антрополог (да и все остальные тоже). Им незачемдоказывать свое пре­восходство с помощью гномиков-пародий.
ПРАВИЛАПОВЕДЕНИЯ В ПУТИ

Еслиродной кров — это то, что обособившимся на остро­везамкнутым англичанам заменяет навыки общения, как же нам удаетсясправляться с обстоятельствами, когда мы осмеливаемся покидать своикрепости? Отвечая не задумы­ваясь, скажу: «Не оченьхорошо», — как и следовало бы ожи­дать. Но, потративдесять лет на исследования методом «включенного наблюдения»,изучая модели поведения лю­дей на вокзалах, в автобусах и нагородских улицах, я обяза­на дать более обстоятельный ответ ипопытаться расшиф­ровать связанные с этим неписаные нормыповедения, ко­торые я называю «правила поведения в пути»,имея в виду любые путешествия — пешком, в автомобиле, поездом,са­молетом, в такси, в автобусе, на велосипеде, на мотоцикле и т.д., — и все нюансы процесса передвижения из пункта «А»в пункт «Б».

Говоряоб автомобилях, я должна упомянуть, что сама во­дить не умею.Как-то я пыталась научиться, но после несколь­ких занятий мы синструктором единодушно признали, что это не очень удачная идея и чтоя уберегу от верной гибели множество невинных людей, если будупользоваться обще­ственным транспортом. С исследовательской точкизрения этот мой явный недостаток обернулся для меня благом: япо­лучила возможность подолгу наблюдать за поведением анг­личани проводить всяческие хитрые эксперименты в поез­дах и автобусах,а также беседовать с таксистами, расспра­шивая их о причудах ипривычках пассажиров, которых им случалось возить. А если я ехала вавтомобиле, то за рулем обязательно сидел кто-нибудь из моихмногострадальных друзей или родственников, что давало мне возможностьспо­койно изучать поведение и моих водителей, и другихучаст­ников дорожного движения.

ПРАВИЛАПОВЕДЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ

Ноначну я с рассмотрения правил поведения в обществен­номтранспорте, поскольку они более наглядно иллюстриру­ют проблемы,с которыми приходится сталкиваться англи­чанам, когда они выходятиз-под защиты стен своих домов.

Правилоотрицания

Нашглавный механизм преодоления скованности в обще­ственномтранспорте — это вариант того, что психологи называют«отрицанием»:мы стараемся не признавать, что находимся в путающей толпенезнакомцев, и, замыкаясь в се­бе, делаем вид, что их несуществует, — и большую часть вре­мени делаем вид, что самимы тоже не существуем. Правило отрицания требует, чтобы мы незаговаривали с незнакомы­ми людьми, даже не встречались с нимивзглядами и вообще никоим образом не признавали их присутствия, покак тому не принудит нас крайняя необходимость. В то же время дан­ноеправило налагает на нас обязательство не привлекать внимание к себесамим и не вмешиваться в чужие дела.

Бывает,что живущие в пригородах англичане на протя­жении многих лет поутрам и вечерам ездят в электричке на работу и с работы в обществеодних и тех же людей, с кото­рыми они ни разу не обмолвились исловом, и это совершен­но нормальное явление. Полнейший абсурд,если подумать. тем не менее все, с кем я разговаривала, подтверждаютдан­ное наблюдение.

«Есливы каждое утро видите на платформе одних и тех же людей, —сказала мне одна такая пассажирка, —а бывает, и едете с ними водном и том же купе, то спустя некоторое время вы начинаете привстрече кивать друг другу, но на этом все». «А спустяконкретнокакое время?» — осведоми­лась я. «Ну, может,через год — это зависит от людей. Вы же знаете, одни болееобщительны, другие менее», — прозвучал ответ. «Нуда, — согласилась я (а про себя подумала: интерес­но, чтоона подразумевает под определением «общитель­ный?»).— Значит, особенно „общительный» человек можетначать приветствовать вас кивком после, скажем,двух месяцев каждодневных встреч, так?» — «Мм,возможно, — с сомне­нием произнесла моя собеседница, —хотя, пожалуй, это не­сколько, э… рановато… бесцеремонно;меня бы это смутило».

Надозаметить, что эта моя собеседница — молодая жен­щина,работающая секретарем в одном лондонском реклам­ном агентстве, —мне не показалась очень уж застенчивой и робкой. Как раз наоборот:она производила впечатление дру­желюбной, веселой, общительнойженщины. Я цитирую здесь ее ответы, потому что они типичны. Почти всежители пригородов, которых я интервьюировала, заявили, что дажесдержанный кивок дает толчок к стремительному развитию близкихотношений, и потому многие опасаются переходить к этой стадиизнакомства. «Как только начинаешь здоровать­ся такимобразом, — объяснила еще одна типичная житель­ницапригорода, — то есть кивать в знак приветствия, то сразувозникает опасность, если не быть очень осторожным, того, что скоростанешь говорить .доброе утро» или что-то подобное, а потом ивовсе тебе придется разговаривать с ни­ми по-настоящему». Яотметила, что другие жители приго­родов употребляют такиевыражения, как «вершина айсбер­га»и «скользкий склон», объясняя, почему они стараютсяпрежде времени не вступать в отношения путем приветс­твенныхкивков и даже не встречаться взглядами с попутчи­ками (в Англии вобщественных местах люди никогда не смотрят друг другу в глаза дольшедоли секунды: если вы слу­чайно перехватили взгляд незнакомца, товам следует тут же отвести глаза, иначе, если вы смотрите кому-то вглаза хотя бы целую секунду, это может быть истолковано каккокетс­тво или агрессия с вашей стороны).

Ночто же ужасного в том, спрашивала я своих собеседни­ков, чтобыпо-дружески поболтать с попутчиком несколько минут? Мой вопрос сочлиоднозначно глупым. Проблема, как я поняла, состоит в том, что еслизаговорить с попутчикомодин раз, то потом вам придется делать это снова и сно­ва. Апризнав существование этого человека, вы уже не смо­жете делатьвид, что его не существует, и вам придется обме­ниваться с нимвежливыми словами каждый день. Почти наверняка у вас нет ничегообщего с вашим случайным зна­комым, поэтому общение с ним будетпроисходить в атмосфере неловкости и смущения. Или же вы станетеуклоняться от встречи с ним, например будете уходить на другой конецплатформы, прятаться за каким-нибудь киоском или умыш­ленноездить в другом купе вагона, что в принципе невежли­во и создаетдополнительные неудобства. Вобщем, сущий кошмар; даже подумать страшно.

Поначалуя, конечно же, смеялась над этими проблемами, но, немного покопавшисьв себе, осознала, что я сама точно так же уклоняюсь от общения втранспорте и, по сути, при менее оправдывающих обстоятельствах.Разве вправе ясме­яться над опасениями и ухищрениями живущих в пригоро­дахангличан, когда сама прибегаю к аналогичной тактике, чтобы избавитьсебя от получасового неловкого общения с попутчиками во времяслучайной поездки в один конец? Другим, возможно, придется общаться скем-то каждый деньна протяжении многихлет. Все верно:это даже представить страшно. Лучше уж воздержаться от приветственныхкивков хотя бы на год.

Отклоненияот типично английской модели поведения в общественном транспорте ядопускаю лишь тогда, когда на­хожусь в «режиме полевыхиспытаний» — то есть когда мне нужно получить ответы наживотрепещущие вопросы или проверить какую-то гипотезу, и я активноищу «объекты»для интервью или экспериментов. Другие формы «полевыхис­пытаний», такие как простое наблюдение, вполнесовмести­мы с английской тактикой уклонения от общения: по сути,блокнот исследователя служит прекрасным «шлагбаумом».Но для того, чтобы взять у кого-то интервью или провести эксперимент«в полевых условиях», я должна сделать глубо­кий вдохи попытаться преодолеть страх и скованность. А проводя опрос вобщественном транспорте, я также вы­нуждена перебороть искованность своих собеседников. В некотором смысле все мои беседы спассажирами электри­чек, автобусов и метро были такжеэкспериментами по нару­шению правил, поскольку, вступая с кем-тоиз них в разго­вор, я автоматически нарушала правило отрицания.Правда, по возможности я старалась минимизировать стресс (для насобоих), используя преимущества одного из исключений из правилаотрицания.

Исключенияиз правила отрицания

Возможнытри ситуации, в которых дозволено нарушать правило отрицания,признавая существование других пасса­жиров и вступая с ними вразговор.

Исключениево имя проявления вежливости

Первойситуации — когда молчание воспринимается как еще большаяневоспитанность, чем нарушение уединеннос­ти какого-то человекапутем прямого обращения к нему — я дала определение «исключениево имя проявления вежли­вости».Данное исключение оправдано в следующих случаях: если вы случайностолкнулись с кем-то и должны извинить­ся; если требуется сказать«excuseme»(«простите, извини­те»), чтобы кого-то обойти илиосведомиться у человека, сво­бодно ли место рядом с ним, илипопросить разрешения от­крыть окно. Однако важно помнить, что этивежливые выражения не считаются законным вступлением к дальней­шемуразговору. Высказав просьбу или извинившись за что-то, вы обязанынемедленно замкнуться в себе, при этом каж­дая из сторон делаетвид, что второй стороны не существует. Таким образом, исключение воимя вежливости для исследо­вательских целей не очень подходит.Оно лишь помогает оп­ределить степеньиспуга или раздражения, вызванного вся­кой попыткой продолжитьобщение. Если человек на мое извинение или вежливую просьбу далодносложный ответ или просто кивнул, я, скорей всего, не станурассматривать его в качестве потенциального «объекта» дляинтервью.

Исключениево имя получения информации

«Исключениево имя получения информации» более полез­но, поскольку онодозволяет нарушить правило отрицания ради получения крайненеобходимых сведений. Никто не оскорбится, если вы спросите: «Этотпоезд идет до Паддинг­тона?», или «Этот поезд делаетостановку в Рединге?», или «Не знаете, поезд до Клапамджанкшн*отправляется с этой плат формы?»

———————

*Клапам джанкшн (Клапамский узел) — один из крупнейшихжелезнодорожных узлов Великобритании; находится в южной час­тиЛондона.

Ответына подобные вопросы зачастую пронизаны мягким юмором. Я уж потеряласчет тому, сколько раз в ответ на свой панический вопрос: «Этотпоезд идет до Паддингто­на?»— слышала:«Хотелось бы надеяться!» или «Еслинет, тог­да я пропал!»Когда я спрашиваю: «Это скорый поезд до Лон­дона?»(имея в виду поезд, следующий без остановок, потому что есть поезда,делающие остановки на всех маленьких станциях), — какой-нибудьостроумный пессимист непре­менно отвечает: «Ну, смотря чтовы подразумеваете под сло­вом «скорый»…»Формально здесь действует тот же принцип, что и в случае сисключением во имя вежливости — вам сле­дует замкнуться всебе, после того как были получены надле­жащие сведения. Ношутливые ответы порой указывают на то, что человек, к которому выобратились с вопросом, готов обменяться с вами еще парой слов —особенно если вы спо­собны искусно направить разговор в русло«исключения во имя выражения недовольства».

Исключениево имя выражения недовольства

Нарушениеправила отрицания ради выражения недовольс­тва обычно происходиттолько тогда, когда случается что-то неприятное: например, объявляют,что поезд или самолет за­держивается или отменен; или поезд понепонятной причи­не остановился в чистом поле или в туннеле; иливам прихо­дится слишком долго ждать, когда поменяются водителиав­тобуса; или возникает еще какая-то непредвиденная проблема илисбой.

Втаких случаях английские пассажиры мгновенно ожи­вают, замечаютсуществование друг друга. Мы реагируем всегда одинаково ипредсказуемо до мельчайших деталей, будто действуем по сценарию.Объявление на платформе о задержке поезда или неожиданная остановкапоезда в чис­том поле мгновенно вынуждает людей встрепенуться:они начинают переглядываться, шумно вздыхают, обмениваютсястрадальческими улыбками, пожимают плечами, вскидыва­ют брови изакатывают глаза. Все это неизменно сопровож­дается злобными илиусталыми репликами по поводу плохой работы системы железнодорожноготранспорта. Кто-нибудьнепременноскажет: «Ха, типичныйслучай!» Другой саркас­тически произнесет: «Ну, и чтотеперь»;или «О Боже, что на этотраз?»;или бросит отрывисто: «Киннелл»*он и есть Кин­нелл!».

————————

*Киннелл—деревушка в Шотландии.

Сегоднявы также почти всегда услышите по крайней ме­ре один комментарий,содержащий фразу «не те листья». Это ссылка на теперь ужеставшее присказкой объяснение, вы­двигавшееся сотрудникамижелезнодорожного транспорта в качестве оправдания, когда «листьяна путях» вызывали круп­ный сбой в системе движенияпоездов. Если им указывали, что листопад — вполне естественноеявление осенью, ни­когда прежде не приводившее к остановкедвижения желез­нодорожного транспорта, они горестно отвечали, чтоэто «не те листья». Эта по общему признанию глупаяреплика в свое время попала в заголовки всех газет и выпуски новостейи с тех пор служит неистощимой темой для шуток. В изме­ненномварианте данную фразу часто употребляют при за­держках или сбояхв системе транспорта. Если объявляют, что задержка вызванаснегопадом, кто-нибудь непременно скажет: «Видимо, выпал не тотснег!» А однажды, когда я жда­ла поезд на своей станции вОксфорде, по громкоговорите­лю объявили, что причиной задержкистало «появление ко­ровы на путях на участке перегона заБанбери»31,и сразу три человека на платформе воскликнули в унисон: «Это нете ко­ровы!»

———————

31Это не так уж невероятно, как кажется: в Англии довольно час­токоровы забредают на железнодорожныепути, препятствуя движе­нию поездов, и большинство из тех, кторегулярно пользуется услу­гами железнодорожного транспорта, хотябы раз слышали подобное объявление.

Подобныепроблемы способствуют мгновенному сбли­жению английскихпассажиров, в основе которого лежит — это очевидно —принцип «они и мы». Нам трудно устоять передпредставившейся возможностью поворчать, тем более поворчатьостроумно. Коллективные стенания, вызванные задержкой поезда иликаким-либо другим сбоем в работе об­щественного транспорта, как ивыражение недовольства погодными условиями, совершенно бессмысленны:мы все зна­ем и стоически принимаем то, что сами не в состоянииис­править положение. Однако ворчание «всем миром»доставляет нам удовольствие и помогает найти друг с другом общийязык.

Темне менее «исключение во имя выражения недовольс­тва»— это еще одно «исключение, которое подтверждаетправило». Мы нарушаем правило отрицания, чтобы в удо­вольствиесебе поворчать «всем миром», и даже очень долго можемобсуждать недостатки соответствующей системы об­щественноготранспорта (заодно ругая некомпетентность властей, компаний иминистерств, которые несут ответс­твенность за плохую работуданной системы), но все пони­мают, что такие совместные беседыносят «одноразовый»ха­рактер. Происходит не нарушение правила отрицания, а временнаяприостановка его действия. Попутчикам извест­но, что они имеютвозможность отвести душу, ворча по по­воду задержки поезда, ноэто никоим образом не налагает на них обязательства на следующее утровступить в разговор со своими товарищами по несчастью» и вообщепризнать их существование. Действие правила отрицанияприостанавли­вается лишь на время коллективного ворчания. Выразивсвое недовольство, мы вновь умолкаем и можем игнорировать друг другаеще целый год или до тех пор, пока не произоидеточередной сбой, вызванный «непослушными»листьями или коровами-самоубийцами. Исключение во имя выражениянедовольства подтверждает правило отрицания именно по­тому, чтооно признается за исключение.

Приостановкадействия правила отрицания на время кол­лективного ворчанияпозволяет дотошному социологу за­глянуть под броню неприступностианглийского пассажира, дает ему шанс задать несколько насущныхвопросов, не опа­саясь показаться назойливым или излишнелюбопытным. Однако я должна действовать быстро, чтобы у окружающих несоздалось впечатления, будто я неверно истолковала вре­меннуюприроду исключения во имя выражения недовольс­тва и настраиваюсьна долгий разговор.

Казалосьбы, зачем ждать сбоев в работе общественного транспорта, чтобы взятьинтервью? Ведь эти не самый верный и надежный метод исследования. Нотак думают те, кто не знаком с особенностями английской системыпассажирс­ких перевозок. Все проживающие в нашей стране знают,что редко какая поездка проходит без сучка без задоринки. И если выангличанин (да еще и великодушный человек), то вы, вне сомнения,порадуетесь, узнав, что хоть кому-то в нашей стране есть польза отвсех этих листьев, коров, наводнений, поломок двигателей, узкихпроездов, незапланированных отлучек водителей, неработающихсигнальных устройств, неправильно переведенных стрелок и прочихнеисправнос­тей и препятствий.

Общественныйтранспорт — место, где я беру как спон­танные интервью,пользуясь преимуществом исключения во имя выражения недовольства, таки «официальные», когда мои «объекты» знают,что их интервьюируют. Вообще-то я предпочитаю вести опрос в формеобычной непринужден­ной беседы. В пабах, на ипподромах,вечеринках и в других местах, где беседы между незнакомцами допустимы(хотя и ведутся в соответствии со строгим протоколом), этот методдает свои результаты, но он весьма неэффективен в среде, гдедействует правило отрицания. В таких условиях лучше сразу объяснитьчеловеку, что ты проводишь исследование, и попросить его ответить«всего на пару вопросов». Не стоит пытаться нарушатьправило отрицания, втягивая англичани­на в разговор.Исследователь с блокнотом в руках, разумеет­ся, вызываетраздражение, но хотя бы не страх, как шальной незнакомец, пытающийсязавязать с тобой разговор без вся­кой на то причины. Если выстанете приставать к англичанам с расспросами в вагоне поезда или вавтобусе, вас сочтут либо пьяным, либо наркоманом, либодушевнобольным32.

—————————

32Если вы — женщина, одинокие мужчины могут предположить,что вы сними заигрываете. Соответственно, они охотно нарушатправилоотрицания, чтобы пообщаться с вами, по потом вам,возможно,будет трудно положить конец разговору. Даже подход «официальногоинтервью» может быть истолкован неверно, поэтому ястараюсьне заводить разговор с мужчинами, которые едут без женщин. Исключениесоставляют те случаи, когда: а) я нахожусь в толпепассажиров; б) мневыходить на следующей остановке.

Со­циологине пользуются в народе особой любовью, но все же мы предпочтительнее,чем алкоголики или сбежавшие из дурдома психи.

Применятьофициальный подход к иностранцам нет не­обходимости, поскольку имне свойственны присущие анг­личанам страхи, скованность и манияскрытности, и они с удовольствием вступают в непринужденный разговор.В при­нципе многие туристы очень обрадовались встрече со мной:наконец-то они познакомились с местной жительницей, ко­тораяоказалась «общительной», «дружелюбной» иискренне интересуется их впечатлениями об Англии и англичанах. Верно,я отдаю предпочтение «неофициальным» интервью, но я такжепросто не могла развеять их иллюзии и испортить им отдых, раскрывсвои истинные мотивы. Хотя, должна признать, я испытывала уколысовести, когда экспансивные гости страны говорили, что,встреча со мнойзаставила их из­менить свое мнение об англичанах, которыепредставлялись им чопорными, высокомерными людьми. По возможности яобъясняла, что большинство англичан в общественном транспорте следуютправилу отрицания, и пыталась напра­вить их туда, где царитатмосфера, располагающая к дружес­кому общению, например в паб.Но, если вы один из тех не­счастных туристов, введенных взаблуждение моими «интер­вью», я могу толькоизвиниться, поблагодарить вас за тот вклад, который вы внесли в моеисследование, и уповать на то, что данная книга развеет ложныепредставления, возник­шие по моей вине.

«Страусовая»позиция пользователей мобильными телефонами

Преждея уже указывала на два аспекта правила отрицания: 1) мы делаем вид,что люди вокруг нас не существуют; 2) боль­шую часть времени мытакже делаем вид, что и сами мы не су­ществуем. В общественномтранспорте не принято привле­кать к себе внимание. Но есть люди,которые нарушают это правило — громко смеются ипереговариваются между со­бой, а не прячутся скромненько загазетами. Однако таких лю­дей, заслуживающих всяческогопорицания, меньшинство.

Правда,так обстояло дело до изобретения мобильного те­лефона, которыйразбудил в нас страусов. Какглупый страус,пряча голову впесок, полагает, что его никто не видит, так и глупые английскиепассажиры, разговаривая по мобильному телефону, думают, что их никтоне слышит. Некоторые, об­суждая по мобильным телефонам всякуюерунду сугубо личного характера, зачастую сосредоточены только насобесед­нике и совершенно не замечают окружающих. Они судо­вольствием во всех подробностях рассказывают о своихпроблемах на работе и дома, о вещах, которые считаются личными иликонфиденциальными, причем рассказывают громко, так что их слышитполовина вагона. Тем самым они оказывают огромную услугу любопытнымисследовате­лям — благодаря «страусам» смобильными телефонами я приобрела массу интересного материала длясвоей книги, — но раздражают всех остальных пассажиров. Правда,послед­ние, конечно же, никак не борются с нарушителями покоя —просто тихо хмыкают, вздыхают, закатывают глаза и качают головами.

Ноне все из нас «страусы».Многие английские пассажи­ры — в принципе большинство —понимают, что окружаю­щие могут услышать их разговор помобильному телефону, и стараются понижать голос. Эгоистичных крикуновочень мало, но они заметны и потому раздражают. Отчасти про­блемасостоит в том, что англичане не жалуются, во всяком случае, неодергивают непосредственно тех людей, которые создают шум. Они простотихо выражают свое недовольство друг другу или коллегам по работе,когда прибывают в офи­сы, или супругам, когда возвращаются домой,или в письмах, посылаемых в редакции газет. Авторы комедийныхтелеви­зионных и радиопрограмм забавно высмеивают приводя­щуюв ярость глупость крикливых «страусов» с мобильнымителефонами и их пошлую болтовню. Фельетонисты тоже изощряются востроумии на данную тему.

Мыже в типично английской манере направляем свой гнев в руслонескончаемых остроумных шуток и ритуалов стенаний, тратим кипы бумаги часы эфирного времени на выражение своего недовольства, но ни зачто не решимся об­ратиться непосредственно к источникураздражения. Ни один из нас не отважится подойти к громкоголосому«страу­су» и попросить его или ее прекратитьболтовню. Железнодорожные компании знают о существовании этойпробле­мы, и некоторые обозначают в своих поездах «тихие»ваго­ны, в которых запрещено пользоваться мобильными телефонами.Большинство пассажиров соблюдают это пра­вило, но, есликакой-нибудь невоспитанный «страус» проиг­норируетсоответствующие знаки, никто не осмелится при­струнить нарушителяспокойствия, Даже в «тихом» вагоне самое страшное, чтоего может ожидать, — это свирепые многозначительные взгляды.

ПРАВИЛАВЕЖЛИВОСТИ

Многиеиностранцы, которых я интервьюировала, жалова­лись насдержанность англичан, но все без исключения вос­хищались такимнашим качеством, как учтивость. Данное противоречие очень точноотразил Билл Брайсон. Поражен­ный и даже напутанный«организованнымспокойствием» лондонского метро, он пишет: «Тысячи людейподнимаются и спускаются по лестницам и эскалаторам, входят вперепол­ненные поезда, выходят из вагонов, тряся головами,исчеза­ют в темноте, и все время молчат, как персонажи фильма«Ночьживых мертвецов»».А страницей ниже, описывая дру­гую станцию, он уже восхваляетвоспитанность большой толпы фанатов регби: «Они проявлялитерпение и выдержку, садясь в вагоны, не толкались и не пихались,извинялись, ес­ли задевали кого-то или неумышленно посягали начьи-то места. Я восхищался этой инстинктивной предупредитель­ностьюпо отношению к окружающим и поражался тому, что для Британии этовполне нормальное явление, которое по­чему-то остается безвнимания».

Правила«отрицательной вежливости»

Нонаша ругаемая всеми сдержанность и наша хваленая уч­тивость —это, как мне кажется, две стороны одной и той же монеты. В сущности,наша сдержанность — это форма учти­вости, так называемаяотрицательная вежливость, по опре­делению социолингвистов Браунаи Левинсона, подразуме­вавших под данным понятием отказ отвмешательства вчастную жизньлюдей и навязывания им своего общества (в противоположность«положительной вежливости», свя­занной с потребностьюлюдей в общении и общественном одобрении). Замкнутость,настороженность и уклонение от общения пассажиров в общественномтранспорте — непри­ветливость, на которую жалуютсяиностранцы, — все это ха­рактерные признаки «отрицательнойвежливости». То, что на первый взгляд представляетсянеприветливостью, — это на самом деле предупредительность: мысудим о других по себе, полагая, что каждый человек разделяет нашестремле­ние к уединению. Поэтому мы не суем нос в чужие дела ивежливо игнорируем окружающих.

Этидве формы вежливости существуют во всех культурах, но многие народычаще практикуют какую-то одну из них. Англичане в большинстве своемотдают предпочтение «от­рицательной вежливости», аамериканцы, например, при­ветствуют более располагающую к общению«положитель­ную вежливость». Разумеется, это делениеносит условный характер, и у обоих народов существуют вариации этихформ, связанные с классовыми и субкультурными отличия­ми. Но, намой взгляд, «вежливая» холодность англичан чаще вводит взаблуждение и обижает иностранцев, прибывших к нам из стран, гдегосподствует «положительная вежливость», чемпредставителей культур, которые сходны в этом с нашей культурой (поутверждению Брауна и Левинсона, к таким культурам относятся Япония,Мадагаскар и отдельные слои индейского общества).

Случайныестолкновения и правило непроизвольного «прошу прощения»

Здесья должна рассказать о весьма забавном эксперименте. На протяжениинескольких дней я несколько часов после обеда проводила в людныхобщественных местах (на желез­нодорожных и автобусных вокзалах, вторговых центрах, на людных улицах и т. д.), якобы случайносталкиваясь с про­хожими, чтобы проверить, скажут ли они «sorry»(«извини­те, прошу прощения»). Целый ряд людей (иместные жите­ли, и гости страны), которых я опрашивала, заявили,что этонепроизвольное«sorry»— самый поразительный и нагляд­ный пример английскойвежливости. Я была полностью с ними согласна, но считала, что обязанаподтвердить данную теорию путем научных экспериментов.

Началобыло довольно неудачным. Первые несколько столкновений технически явыполнила безупречно — в том смысле, что мне удалосьубедительно представить их как чистую случайность33,— но я сама испортила эксперимент: извинилась первой, не давчеловеку, на которого я наткну­лась, раскрыть рот.

————————-

33Если вы решите сами провести подобный эксперимент, вос­пользуйтесьи моим приемом. На мой взгляд, самый лучший ме­тод —сделать вид, будто вы что-то ищите в своей сумочке. Роясь, я опустилаголову, так что волосы мне падали на глаза, но я все равно виделасвою «цель»и сумела точно рассчитать траекторию движе­ния, в итоге лишьслегка задев намеченный «объект», при этом утогосоздалось впечатление, что я и впрямь была увлечена поисками и незамечала ничего вокруг.

Впрочем,определенный результат я все же получила: доказала себе самой, что яистинная англичан­ка. Оказывается, натыкаясь на кого-то, дажепросто слегка за­девая, я машинально говорю: «Извините».После нескольких неудач я наконец-то научилась контролировать свойреф­лекс, точнее, попросту прикусывала губу, крепко и довольнобольно, когда шла на столкновение. Отшлифовав свою тех­нику, япопыталась выработать научный подход и для столк­новений выбиралатипичных представителей разных слоев английского общества втрадиционных местах их обитания. К моему удивлению, англичанеоправдали свою репутацию: около 80 % моих жертв извинялись, когда янатыкалась на них, хотя было очевидно, что столкновение произошло помоей вине.

Наблюдалисьнекоторые несущественные различия в ре­акции. Например, пожилыелюди извинялись чуть более охотно, чем молодежь (реже остальныхизвинялись мальчи­ки-подростки 15—16 лет, особенно если онибыли в компа­нии). Оказалось, что у британцев азиатскогопроисхождения инстинкт «sorry»развит сильнее, чем у проживающих в Бри­тании африканцев ивыходцев из стран Карибского бассей­на (что касается последних,возможно, это отражение тенденции «отрицательной вежливости»в индейской культуре: подобные извинения — это явно примервежливости, про­являемой при нежелании навязывать свое обществоили нарушать чье-то уединение). Однако эти различия незна­чительны:почти все мои жертвы — люди всех возрастов, различной классовойи этнической принадлежности — из­винялись, когда я«случайно» на них наталкивалась.

Этиэксперименты фактически ничего не рассказали бы нам об особенностяханглийской культуры, если бы мы по­лучили точно такие жерезультаты, проводя аналогичные опыты в других странах, поэтому ради«чистоты экспери­мента» я усердно сталкивалась совсеми кем можно во Фран­ции, Бельгии, Италии, России, Польше иЛиване. Однако, по­нимая, что представители населения несколькихстран — это еще не международная репрезентативная выборка*, ятакже стала натыкаться на туристов разных националь­ностей(американцев, немцев, японцев, испанцев, австра­лийцев,скандинавов) в туристических зонах Лондона и Окс­форда. Пожалуй,только японцы выказали нечто сходное с английским рефлексом «sorry»,но проводить на них экспе­римент оказалось непросто,поскольку они очень ловко ук­лонялись от столкновений34.

———————-

*Выборка,отражающая свойства общей совокупностипо ос­новным признакам.

34Позднееменя познакомили со сравнительным анализом пове­дения пешеходов вразных странах, из которого явствовало, что япон­цы и в самомделе более ловко, чем другие народы, умеют уклоняться от столкновениядруг с другом в людных общественных местах.

Яне хочу сказать, что мои «жер­твы» другихнациональностей вели себя неучтиво или грубо. Большинство говорили:«Осторожно!»или «Будьте внима­тельней!» (или что-то аналогичноена своем родном языке). Многие реагировали вполне дружелюбно,старались подде­ржать меня, чтобы я не упала, а порой даже,прежде чем поз­волить мне двинуться дальше, заботливоинтересовались, не ушиблась ли я. Но машинальное «sorry»— это, как мне кажет­ся, реакция исключительно в духеангличан.

ДжорджОруэлл говорил, что англичане «неисправимые игроки, всюзарплату тратят на пиво, обожают скабрезныешутки иизъясняются на самом мерзком языке в мире».Тем не менее в заключение он констатировал, что, «пожалуй,са­мая примечательная черта английской цивилизации — этоблаговоспитанность». В доказательство наряду сдоброжела­тельностью автобусных кондукторов и невооруженныхпо­лицейских он приводит тот факт, что «ни в одной стране сбелым населением не бывает так легко столкнуть с тротуара человека».И это чистая правда. Англичанин извинится перед вами, даже оказавшисьпо вашей вине в луже, если будет оче­видно, что вы его толкнулитуда неумышленно.

Возможно,вы решили, что англичане любое случайное столкновение воспринимаюткак собственный недосмотр, поэтому, принимая вину на себя, тут жеизвиняются. Здесь вы глубоко заблуждаетесь. Их извинения — этопросто рефлекс, непроизвольная реакция, а не обдуманное признаниесобс­твенной вины. Это — укоренившееся правило: при всякомнечаянном контакте (а для англичан почти любой контакт по определениюнежелателен) мы говорим «sorry».

Посуществу, любое столкновение, нарушение покоя, да­же абсолютнослучайное и безобидное, обычно требует из­винения. Словом «sorry»(«простите») мы сопровождаем поч­ти каждую нашупросьбу или вопрос «Простите, вы не знае­те, этот поездделает остановку в Банбери?»; «Простите, это местосвободно?»;«Простите, вы располагаете временем?»; «Простите,но вы, кажется, сели на мой плащ». Мы извиняем­ся, еслислучайно задели кого-то рукой, протискиваясь в тол­пе через входили выход. Мы говорим «sorry»даже при от­сутствии факта столкновения, то есть когдафизического контакта как такового не произошло. Словом «sorry»мы за­частую заменяем выражение «excuseme»(здесь: «позвольте пройти»), когда просим, чтобы намуступили дорогу. «Sorry?»с вопросительной интонацией означает «Я не расслышал ва­шихслов. Повторите, пожалуйста» (или «What?»— «Что вы сказали?»). Совершенно очевидно, что всеэти «sorry»— не искренние, сердечные извинения. Как и «nice»(«мило, чудес­но» и т. д.), «sorry»— удобное, универсальное, многоцелевое слово, подходящее вовсех случаях, уместное при любых об­стоятельствах. Если незнаете, что сказать, скажите «sorry».Англичане всегда, влюбойситуации говорят «sorry».

Правиласоблюдения приличий

Вобщественном транспорте англичане говорят мало, но, когда раскрываютрот, помимо «sorry»от них еще можно ус­лышать «please»(«будьте добры, пожалуйста») и «thankyou»(«спасибо»). Последнее выражение они часто произносят вукороченном варианте — «anks»или «kyou».Собирая мате­риал для настоящей книги, я вела подсчет всемуслышанным в транспорте «please»и «thankyou».Садясь в автобус, я зани­мала место поближе к водителю (вавтобусах, курсирующих за пределами центрального Лондона, неткондукторов, и пас­сажиры приобретают билеты непосредственно уводителя), чтобы установить, сколько человек, входящих в автобус,го­ворят «please»и «thankyou»при покупке билетов. Как оказа­лось, большинство английскихпассажиров соблюдают пра­вила приличия, и почти все водители икондукторы также говорят «спасибо», принимая деньги забилеты.

Болеетого, многие пассажиры еще раз благодарят води­теля, когдавыходят на своей остановке. Данная практика в меньшей степенираспространена в мегаполисах, но в не­больших и маленьких городах— это норма. Следуя тради­ционным маршрутом из жилогорайона на окраине Оксфор­да в центр города, я отметила, что всепассажиры говорили «kyou»или «anks»при выходе из автобуса. Исключение со­ставила только группаиностранных студентов, которые так­же не удосужились произнести и«please»при покупке биле­тов. Многие туристы и другие гости страны вразговоре со мной отметили учтивость английских пассажиров, а я самапо результатам исследования данного аспекта человеческихвзаимоотношений, проводившегося в разных странах, сде­лала вывод,что для других народов подобная вежливость не­типична. В другихстранах только в небольших населенных пунктах люди регулярноблагодарят водителей, потому что они с ними лично знакомы.

Однакоя должна указать, что наши «спасибо» и «пожалуй­ста»— это отнюдь не выражение искренней благодарности. Обычно мыпросто бормочем эти слова — без улыбки, не глядя в лицоводителю. То, что мы ведем себя благовоспитан­но в общественныхместах, вовсе не значит, что по натуремы добрые,сердечные, великодушные люди. Просто у нас есть правила относительно«спасибо» и «пожалуйста»,кото­рые большинство из нас соблюдают почти всегда. Наши «please»и «thankyou»,обращенные к водителям автобусов, кондукторам и таксистам, —это еще одно проявление рас­смотренного ранее «вежливогоэгалитаризма», отражение нашей щепетильности в отношениипривлечения внимания к различиям в статусе и ко всему, что связано сденьгами. Мы предпочитаем делать вид, будто эти люди оказывают намус­лугу, а не исполняют свои обязанности за денежноевозна­граждение.

Ите подыгрывают нам. Таксисты в особенности ждут, что клиенты, которыхони доставили к месту назначения, не только заплатят за услуги, но ипоблагодарят их, и чувствуют себя оскорбленными, если пассажир простовручил им де­ньги, хотя обычно они проявляют снисхождение киност­ранцам. «Чего еще от них ждать», —презрительно бросил один из лондонских таксистов, когда я завела сним разговор на эту тему. «У англичан это получаетсянепроизвольно, — объяснил он. — Выходя из машины, ониговорят „спасибо», „благодарю» или что-то еще.Ты тоже говоришь „спасибо» в ответ. Бывает, попадетсякакой-нибудь грубиян, который не поблагодарит, а остальные говорят«спасибо»машинально».

Исключениеиз правила отрицания при пользовании услугами такси. Роль зеркал

Всвою очередь английские таксисты, как правило, очень лю­безны сосвоими клиентами и зачастую настроены весьма дружелюбно, так что даженарушают традиционные правила сдержанности и невмешательства вчастную жизнь. У англи­чан есть дежурная шутка по поводуболтливости таксистов, и последние, в большинстве своем, оправдываютсвою репута­цию. Популярный стереотип, высмеиваемыйфельетониста­ми, — это таксист, изводящий пассажировнескончаемыми монологами на любые темы, начиная от ошибокправительс­тва или английского футбольного тренера и кончаяобсуж­дением последнего скандала из жизни знаменитостей.Разу­меется, я встречала таких водителей и, как и большинствоангличан,стеснялась попросить их замолчать или оспорить их весьма сомнительныеутверждения. Мы ворчим по поводу болтливых таксистов, нарушающихправило отрицания, но в типично английской манере предпочитаемвысмеивать их на всю страну, а вот чтобы одернуть их — ни зачто. Правда, естьеще один тип болтливого таксиста, который нeразражается монологами на темы статей из «желтой прес­сы»,а пытается завязать с пассажиром дружескую беседу. Обычно такойтаксист начинает разговор, в соответствии с нормами английскогоэтикета, комментарием о погоде, но потом, нарушая традицию, проявляетинтерес к цели поездки пассажира. Например, если последний попросилдоставить его на вокзал, то таксист может осведомиться: «Значит,отды­хать едете?» Вопросы могут носить и более личныйхарактер (во всяком случае, вопросы о работе и семье у англичансчита­ются «личными»), но большинство таких таксистовчутко реа­гируют на интонационные оттенки и мимику пассажира итут же прекратят расспросы, если клиент по-английски замыка­етсяв себе, отвечает односложно, конфузится. Многие англи­чане и всамом деле подобные расспросы воспринимают как назойливость, но мы всилу собственной благовоспитанности или из-за того, что слишком ужсмущены, не можем сказать таксисту, чтобы он оставил нас в покое,поэтому тому прихо­дится реагировать на внешние признакиповедения.

Вбеседах с таксистами (а также с представителями неко­торых другихпрофессий, например парикмахерами) при­сутствует элемент«культурной ремиссии»: человек на время отступает оттрадиционных правил, требующих, чтобы он проявлял сдержанность иосторожность, и при желании мо­жет позволить себе обсуждениеличных тем, что обычно не­допустимо в разговоре между незнакомымилюдьми. Врачи могут только мечтать о приостановке действия подобныхправил в своих кабинетах, где англичане держатся со свойс­твеннойим скованностью. Со своей стороны я бы предло­жила врачамобщаться с пациентами «через зеркало» — либо стоя,как парикмахер, у них за спиной, либо, как таксисты, глядя в зеркало,установленное по принципу зеркала заднего обзора в автомобиле,поскольку так вы хотя бы не смотрите людям в лицо, а это позволяетангличанам расслабиться.

Пожалуй,в какой-то степени это одна из «человеческих универсалий».Католические священники всех националь­ностей уже давно оценилиэффективность экрана в испо­ведальне, способствующего большейоткрытости испове­дующихся. Да и использование психотерапевтамикушеток, чтобы не встречаться взглядами с пациентами, — тоже неслучайное совпадение. Однако это, как всегда, вопрос сораз­мерности,и думается мне, что англичанам гораздо труднее «открыться»при отсутствии подобных «помощников»,бла­годаря которым создается иллюзия анонимности. В сущнос­ти,если подумать, мой совет английским врачам противоре­чит тойметодике общения с пациентами, которой их теперь учат. Согласно этойметодике, они должны садиться близко к пациенту, наклоняться к нему,смотреть в глаза, не использо­вать стол в качестве щита и т. д, —в общем, предписываются все те меры, которые, на мой взгляд, скореезаставят англича­нина и вовсе проглотить язык.И врачи, которых я спрашива­ла об этом, подтвердили моепредположение: англичане, явившиеся к ним на прием, не говорят о том,что их на самом деле беспокоит, до тех пор. пока не собираютсяуходить, — обычно практически повернувшись спиной к врачу идержа ладонь на ручке двери.

ПРАВИЛАСОБЛЮДЕНИЯ ОЧЕРЕДИ

«Исказал Господь Моисею: «Подойдисюда!»И он пришел третьим и был отправлен в конец за то, что толкался».

В1946 году венгерский юморист Джордж Майксстояние в очереди назвал нашим «национальным пристрастием».«В Европе, — писал он, — люди в ожидании автобусабес­цельно слоняются вокруг остановки. Когда автобус подъез­жает,они все разом устремляются к нему… Англичанин, даже если он стоитодин, создает упорядоченную очередь из од­ного человека». Вновом издании своей книги, опубликован­ном в 1977 году, Майксподтверждает свое первоначальное наблюдение. Похоже, за тридцать слишним лет мало что из­менилось. Однако с английской традициейсоблюдения оче­реди не все так просто, как представляетсявенгерскому юмо­ристу.

Недавнов одной воскресной газете я наткнулась на ста­тью, в которойговорилось, что англичане «утратили искус­ство стояния вочереди». Это утверждение противоречило моим собственнымнаблюдениям, поэтому, озадаченная, я стала читать внимательнее.Оказалось, что однажды на гла­зах у автора статьи кто-топопытался пролезть без очереди, что вызвало возмущение как у неесамой, так и у других лю­дей, стоявших в этой очереди. Но ни одиниз них не осме­лился поставить нарушителя на место (все простонеодобри­тельно хмыкали и пыхтели), и тому это сошло с рук. Намой взгляд, данный пример подтверждал не то, что англичане ут­ратилиискусство стояния в очереди, а очень точно характе­ризовал самоэто искусство англичан.

Правилокосвенного выражения недовольства

Англичанесчитают, что каждый из них должен соблюдать очередь, и чувствуют себяглубоко оскорбленными, если кто-то нарушает данное правило, но им нехватает уверенности или необходимых навыков общения, чтобы открытовыра­зить свое раздражение. В других странах такой проблемы нет.В Америке, где несоблюдение очереди расценивается как проступок, а несмертный грех, нарушителю громко и решительно скажут: «Эй,давай в очередь!»— или что-то по­добное; в Европе реакцией может статьгромкий скандал; в некоторых других частях света нарушителя могутбесцере­монно оттолкнуть в конец очереди. Но конечный результатвезде один и тот же: без очереди пройти никому не дадут. Как нипарадоксально, но только в Англии, где несоблюдение очереди считаетсяаморальным поступком, нарушители без­наказанно добиваются своего.Мы пыхтим и сердито хму­римся, брюзжим и кипим от праведногонегодования, но редко кто из нас откроет рот и потребует, чтобынарушитель встал в очередь.

Еслине верите, попробуйте сами. Я свое уже отстрадала, так почему бы ивам не помучиться? Простите, что ворчу, но опыты по несоблюдениюочереди были самыми трудными, неприятными и огорчительными из всехмоих эксперимен­тов по нарушению правил поведения, которые мнепришлось проводить в процессе сбора материала для данной книги. Япредпочла бы сто раз сталкиваться, спрашивать лю­дей о стоимостиих домов и о том, чем они зарабатывают на жизнь, чем лезть безочереди. Мне становилось страшно уже отодной мысли, что ядолжна это сделать. Я готова была во­обще отказаться от своегопроекта, лишь бы не подвергать себя подобному испытанию. Я просто немогла заставить се­бя пойти на это. Я колебалась, мучилась,тянула время. Даже когда мне удавалось собраться с духом, в последнююминуту я теряла самообладание и смиренно плелась в хвост очере­ди,надеясь, что ни у кого не создалось впечатления, будто я дажевмысляхнамеревалась пролезть без очереди.

Правилопараноидной пантомимы

Возможно,мое последнее замечание вы сочтете глупостью, а меня саму клиническимпараноиком, но я на собственном опыте убедилась, пока неловкотопталась вблизи очередей. что англичане безошибочноопределяют потенциального на­рушителя, вознамерившегося пролезтьбез очереди. Они на­чинают подозрительно коситься на вас,подходят ближе к тем. кто стоит перед ними, чтобы вы не втиснулись вбрешь, принимают агрессивную позу — кладут одну руку на пояс идемонстративно поворачиваются к вам боком или вполобо­рота.Мимика и телодвижения едва уловимы — иностранец, не знакомый снашими моделями поведения, пожалуй, ниче­го и не заметит, ноангличанин, не желающий соблюдать очередь, сразу расшифрует этобессловесное предупрежде­ние, смысл которого таков: «Мыраскусили тебя, подлый мо­шенник. Даже не думай. Мы тебя непропустим».

Важноотметить, что параноидную пантомиму можно на­блюдать только в техслучаях, когда в структуре очереди про­слеживается некотораябессистемность. Ни у кого и мысли не возникнет лезть в голову ровнойупорядоченной колонны людей, которые стоят по одному друг за другом.(Это на­столько невообразимо, что если подобное происходит, толюди думают, что человек, который лезет без очереди, либо иностранец,либо для него это вопрос жизни и смерти.) Ис­кушение пролезть безочереди возникает только тогда, когданеясно, гденачало, а где конец очереди. Это происходит в том случае, если вочереди образовалась брешь из-за какого-то препятствия или проход;или если за одним и тем же при­лавком обслуживают два человека ине совсем понятно, одна здесь очередь или две; либо по какой-тодругой причине, вы­звавшей неразбериху и путаницу в очереди.

Уангличан обостренное чувство справедливости, и если в другихкультурах умение воспользоваться случаем считает­ся нормой —например, когда вы, стоя в очереди к одному кассиру, вдругустремляетесь к «свободному», хотя перед ва­ми ещедва человека, которые оказались не столь прытки­ми, — то вАнглии такое поведение будет расценено как не­соблюдение очередиили нечто равносильное несоблюде­нию очереди. Я не утверждаю, чтоангличане не предпринимают подобных маневров. И у нас есть шустрики,не упускающие шанса воспользоваться случаем, но по мане­ре ихповедения — по их смущенным лицам, бегающим гла­зам, потому, как они старательно избегают смотреть на оче­редь, —всем ясно: они сознают, что ловчат. Да и реакция лю­дей в очередиуказывает на то, что такое поведение заслужи­вает всяческогопорицания, о чем свидетельствуют их серди­тые взгляды.

Правилавыражения недовольства мимикой, телодвижениями и ворчанием

Нонасупленные или поднятые брови, сердитые или презри­тельныевзгляды — сопровождаемые тяжелыми вздохами, многозначительнымпокашливанием, пренебрежительным фырканьем, недовольными возгласами ибрюзжанием («Вот те раз!»; «Ничего себе!»;«Ха, молодец!»; «Что за…») — этоса­мое худшее, что ожидает хитреца, проигнорировавшего оче­редь.Стоящие в очереди люди надеются пристыдить нару­шителя изаставить его вернуться в конец очереди, не обра­щаясь к немунапрямую, то есть не нарушая правила отрицания — «неустраивая сцены», «не поднимая шума»,«не привлекая к себе внимания».

Забавно,что в подобных обстоятельствах они зачастую нарушают правилоотрицания, обращаясь другк другу. Человек,пытающийся пролезть без очереди, может вынудить не­знакомых другс другом людей обменяться взглядами, при этом они вскидывают брови,закатывают глаза, поджимают губы, качая головами, досадливо морщатся,вздыхают и даже (тихим голосом) возмущаются. Эти словесные выражениянедовольства представляют собой стандартный набор воз­гласов,процитированных выше, в том числе и таких, кото­рые должны бытьадресованы нарушителю, например: «При­вет,вообще-то здесь очередь!»; «Да ну, не обращай на насвнимания!»;«Эй, мы что — невидимки?» Иногда находятсяхрабрецы, которые говорят это довольно громко, так что на­рушительих слышит, но при этом они стараются не смот­реть на него иотводят глаза тотчас же, стоит им ненароком встретиться с нимвзглядом.

Кажется,что толку от этих непрямых обращений нет, но на самом деле зачастуюони оказывают весьма эффективное воздействие. Да, в Англии, наверно,проще, чем где бы то ни было, пролезть без очереди, но только если выспособны вы­нести унижение — оскорбительные покашливания,припод­нятые брови, хмыканья и ворчание, — иными словами,если вы иностранец. За время моих бесконечных наблюдений за очередямия заметила, что многие иностранцы попросту не обращают внимания наэти сигналы, чем приводят в тихую ярость стоящих в очереди англичан,но большинству нару­шителей из числа моих соотечественниковтрудно игнори­ровать адресованные им вздохи и сердитые взгляды.Они мо­гут держаться нагло, пробираясь вперед, но создаетсявпе­чатление, что в следующий раз они крепко подумают, прежде чемрешиться нарушить неписаное правило. Во многих слу­чаях этиневербальные сигналы «на корню пресекают» по­пыткипролезть без очереди. Я часто наблюдала, как потен­циальныйнарушитель начинал обходить очередь, но потом, слыша предостерегающеепокашливание, видя презритель­но вскинутые брови и агрессивныепозы, мгновенно отказы­вался от своих намерений и смиренновозвращался в ее хвост.

Иногдаворчливая реплика, не адресованная непосредс­твенно нарушителю,но произнесенная достаточногромко, чтобы он услышал, тоже дает желаемый результат, причемдаже на гораздоболее поздней стадии предпринятой попыт­ки игнорировать очередь.В таких случаях весьма интересно наблюдать за реакцией обеих сторон.Стоящий в очереди че­ловек бормочет (адресуясь к своему соседуили не обращаясь ни к кому конкретно): «Конечно, делай своедело, я могу и подождать!»— или еще что-то столь же язвительное. Наруши­тельизображает невинное удивление, говорит что-нибудь вроде: «Ой,простите! Так вы передо мной?»— и немедленно делает шаг в сторону, освобождая место дляворчуна. Теперь они поменялись ролями, и уже последний краснеет,тушует­ся и отводит глаза. Чем язвительнее была его реплика, темсильнее он смущается, поскольку данная колкость теперь расцениваетсякак оскорбление или, по крайней мере, как грубый ответ на ошибку,допущенную добросовестным че­ловеком. Ворчун обычно занимает своезаконное место в очереди, но понурившись и бормоча словаблагодарности или извинения, — ясно, что он не испытываетудовлетворе­ния от своей победы. А иногда мне случалосьнаблюдать, как пристыженный ворчун шел на попятный, говоря: «Данет, что вы, ничего, проходите».

Правилонезримого режиссера

Разумеется,неловкости и антагонизма можно было бы избе­жать, если бангличане могли прямо сказать нарушителю: «Простите,здесь очередь». Но нет. Наша типичная реакция сродни тому, чтопсихотерапевты называют «пассивной аг­рессией». Те жесамые психотерапевты, прочитав это, воз­можно, порекомендовали бывсей нации пройти курс по вы­работке навыков жесткого поведения.И они были бы правы: жесткости нам всем не хватает. Мы можем бытьагрессивны­ми и даже способны совершать насилие и проявлять ки кче­му не приводящую пассивную агрессию, а можем вестисебя с точностью до наоборот — быть излишне вежливыми,держаться в тени, со стоическим смирением переносить все неудобства.Но мы мечемся между двумя крайностями, не в состоянии найти золотуюсередину, отстаивая свои интере­сы с разумной жесткостьюнравственно зрелых людей, вла­деющих навыками общения. С другойстороны, жить былобы ужасноскучно, если бы все вели себя правильно, логично и проявлялижесткость в разумных пределах, как учат на кур­сах по развитиюнавыков общения, а мне за такими людьми было бы не столь интереснонаблюдать.

Какбы то ни было, в подходе англичан к проблеме соблю­дения очередиесть и положительный аспект. Если возникает некая двусмысленность —например, когда за одной стой­кой сидят два кассира, какописывалось выше, — мы часто по собственному почину, молча ибез суеты находим выход из положения: в данном случае выстраиваемся водин ряд на удалении нескольких шагов от стойки и по очередиподхо­дим к освобождающимся кассирам.

Есливы англичанин, то, возможно, читая эти строки, ду­маете: «Всамом деле? Ну и что? Разумеется. А как же иначе?» Для нас этоабсолютно нормально: мы делаем это автомати­чески, словно намируководит некий незримый справедли­вый режиссер, выстраивающийнас в аккуратную демокра­тичную очередь. Но у многих иностранцев,с которыми я бе­седовала, подобное поведение вызывает неописуемоеудивление.

Всвоей книге об Англии Билл Брайсон очень живо и с юмором описываеттипичную английскую очередь. Я встре­чала американцев, которыечитали его книгу.Они скепти­чески отнеслись к откровениям Брайсона, предположив,что тот преувеличивает ради комического эффекта. Так они ду­мали,пока не приехали в Англию и своими глазами не увиде­ли, как этобывает. Они даже не склонны были верить в опи­санный мноюмеханизм «невидимой очереди» в питейных заведениях, но язавела их в ближайший паб и доказала, что ничего не выдумала.

Правило«честной игры»

Англичанам,стоящим в очередях, свойственно оказывать друг другу и болеенезначительные знаки внимания, которые не заметит даже самыйнаблюдательный иностранец. Одна из моих многочисленных записей наданную тему, сделан­ных в условиях «полевых испытаний»,касается очереди в бу­фете на железнодорожном вокзале.

«Мужчина,стоявший передо мной, на минуту вышел из очереди, чтобы взятьбутерброд из находившегося рядом холодильника. Потом нерешительноостановился, не зная, вправе ли он занять место в очереди, которуютолько что покинул. Я дала ему понять (отступив на шаг), что он можетвернуться на свое место. Кивнув в знак благодарности, он вновь всталпередо мной. При этом мы не сказали друг другу ни слова и невстретились взглядами».

Вотеще одна запись, сделанная на железнодорожном вок­зале.

«Очередьу информационной стойки. Передо мной двое мужчин. Не совсем понятно,кто из них впереди (только что за стойкой обслуживали два человека,теперь — один). Начинается панто­мимное действо: мужчиныискоса поглядывают друг на друга, медленно продвигаются вперед, будтотесня один другого. Про­ницательная сотрудница информационнойслужбы замечает это и говорит: „Кто следующий?»Оба замешкались. Мужчина слева жестом предлагает сопернику пройти кстойке. Мужчина справа бормочет: «Нет,нет, ваша очередь».Мужчина слева мнется в не­решительности: «Ну,э…»Стоящий за мной человек раздраженно кашлянул. Мужчина слева поспешнопроизносит; «Да,хорошо… Спасибо, дружище»,— и проходит к стойке. Вид у него смущен­ный. Мужчинасправа терпеливо ждет. Чувствуется, что он дово­лен собой».

Разумеется,это не единичные случаи, и я в точности воспро­извела их набумаге, потому что это типичные примеры из повседневной жизни,которые мне доводилось наблюдать де­сятки раз, пока я исследовалатему очередей. Описанные мо­дели поведения имеют один общийзнаменатель, регулируют­ся одним совершенно очевидным неписанымправилом: если вы ведете «честную игру» и открытопризнаете право на пер­воочередность тех, кто стоит перед вами —или великодушно уступаете им это право в условиях некоейнеопределеннос­ти, — тогда эти люди мгновенно избавляютсяот своих пара­ноидных подозрений, отказываются от тактики«пассивной агрессии»и тоже «играют с вами по-честному»и даже прояв­ляют по отношению к вам доброжелательство.

Воснове механизма соблюдения очереди лежит принцип справедливости. Какуказывает Майкс,«человек, стоящий вочереди, —это человек справедливый. Он не вмешивается в чужие дела, живет сам идает жить другим; он не тянет одеяло на себя, исполняет свой долг итерпеливо ждет своей очере­ди, чтобы осуществить свои права; онделает почти все, что важно для англичанина».

Очередькак волнующая драма

Наверно,иностранцев наши сложные неписаные правила соблюдения очередиприводят в замешательство, но для анг­личан они — втораянатура. Мы подчиняемся всем этим за­конам неосознанно, даже недумая о том, что следуем каким-то установлениям. И, несмотря на всеявные противоречия, нелогичность и откровенную нелепость того, что ятолько что описала, мы весьма искусны в умении соблюдать оче­редь,и это признает весь мир. Правда, весь мир, отмечая этот наш талант,не делает нам комплимент. Об умении англичан соблюдать очередь людиобычно говорят с усмешкой, подра­зумевая, что только скучные,нудные, покорные, как овцы, су­щества могут гордиться своейспособностью терпеливо сто­ять ровными рядами. («Англичанамочень бы подошло ком­мунистическое правление, — смеютсяони. — Вы так здорово умеете стоять в очередях».)Наши критики — или те, кто хвалит нас так, что не поздоровится,— охотно призна­ют, что человек, стоящий в очереди, —это справедливый че­ловек, но при этом говорят, что его неназовешь яркой или выразительной личностью.

Авсе потому, что они не присматривались к английским очередям со всемвниманием. Это все равно что наблюдать за муравьями или пчелами.Невооруженному глазу английс­кая очередь и впрямь представляетсяскучной и неинтерес­ной — аккуратная колонна людей,терпеливо ожидающих своей очереди. Но, разглядывая английскую очередьчерез социологический микроскоп, вы обнаружите, что каждый стоящий вней человек — это отдельная мини-драма. Не просто «комедиянравов», а интереснейшая жизненная исто­рия, где есть все —интриги и козни, глубокие нравственные дилеммы, благородство иальтруизм, предательство, угрызения совести и борьба за спасениепрестожа, гнев и примирение.

Адля меня очередь, например в билетную кассу на Кланам джанкшн, —это целый роман, ну, если и не «Война и мир»,то… во всяком случае, нечто более сдержанное и английское, скажем,«Гордость и предубеждение».

Даньпамяти по-английски

Когдапогибла принцесса Диана, в числе многого другого ме­ня особенноудивило то, как освещали ее гибель средства массовой информации.Журналисты с неизменным изумле­нием отмечали «неанглийскую»реакцию общественности на трагедию, говоря о «беспрецедентномпроявлении всена­родного горя» и «беспрецедентномвыражении всенародных чувств» наряду с нелепыми заявлениями отом, что это не­обычайное всеобщее растормаживание* ознаменовало«ко­ренной перелом» в английском характере, чтонадменная верхняя губа задрожала, что мы все теперь утратилихлад­нокровие, что прежними мы уж никогда не станем и так да­лееи тому подобное.

————————

*Растормаживание— утрата контроля разума над страстями.

Икак же конкретно проявлялось это «беспрецедентное вы­ражениевсенародных чувств»? Взгляните на фотографии и ви­деоматериалы,на которых запечатлены толпы англичан. Что делают все эти люди? Стоятв очереди. Стоят в очереди, чтобы купить цветы; стоят в очереди,чтобы возложить цветы; стоят в растянувшихся на целые мили очередях,чтобы оставить за­пись в книгах соболезнований; часами стоят вочередях на ав­тобусы и поезда, чтобы вернуться домой последолгого дня сто­яния в очередях. Потом, по прошествии недели,стоят в очере­дях на автобусы и поезда, чтобы поехать напохороны; всю ночь стоят в очереди, чтобы занять удобное место,откуда мож­но наблюдать за процессией; стоят в очередях, чтобыкупить еще цветов, напитки, флаги, газеты; часами терпеливо стоятвдоль дорог, ожидая, когда проедет кортеж; затем опять выстра­иваютсяв очереди на автобусы, метро и поезда. Стоят ровными рядами —спокойно, дисциплинированно, с достоинством.

Конечно,были и слезы. Но мы не рыдали в голос, не завы­вали, не рвали насебе одежду, не посыпали голову пеплом.

Посмотритевидеоматериалы. Вы услышите, как кто-то один или раза два тиховсхлипнул, когда катафалк выехал из двор­цовых ворот, но плач тутже прекратился, поскольку это счи­талось неподобающим. Всенаблюдали за процессией в мол­чании. На следующий день послегибели Дианы некоторые англичане принесли к ее дому цветы. Это былоподобающе, поэтому все последующие посетители тоже приносили цве­ты.После похорон несколько человек стали бросать цветы вследпроезжающему катафалку, и опять все остальные пос­ледовали ихпримеру. (Разумеется, никто не бросал цветы под ноги лошадям, везшимгроб с Дианой: при всей беспрецедентности нашей неанглийской реакциимы понимали, что нельзя пугать лошадей.)

Итак,были слезы и цветы — в общем-то, абсолютно нор­мальнаяреакция на тяжелую утрату или похороны. В осталь­ном англичанепочтили память Дианы в самом что ни на есть английском стиле, делаято, что у нас получается лучше все­го, — стоя в очередях.

АВТОМОБИЛИ

Естьнесколько «универсалий», относительно которых сле­дуетвнести ясность, прежде чем мы начнем рассматривать неписаныесоциальные нормы, касающиеся владения и пользования автомобилями. Вовсех культурах у людей складываются своеобразные и сложныевзаимоотношения с автомобилями. В данном контексте в первую очередьнеоб­ходимо подчеркнуть, что автомобиль для нас не простосредство передвижения. Если кто-тосочтет мое утверждение слишком уж смелым, поясню: наши отношения савтомоби­лями имеют мало общего с тем обстоятельством, чтоавтомо­били доставляют нас из пункта «А» в пункт «Б».Это поезда и автобусы доставляют нас из пункта «А» впункт «Б»,а автомо­били — часть нашей личной территории, часть нашего«я» — как отдельной индивидуальности, так иобщественной личности. Автобусы возят нас в магазины и обратно, но вних мы не чувствуем себя как дома и не воспринимаем их каксвою собственность. В поездах мы ездим на работу, ноэто почти никакне характеризует нас с социальной и психоло­гической точекзрения.

Этомеждународные универсалии — самые существен­ные и довольноочевидные реалии, устанавливающие взаи­мосвязь междулюдьми и ихавтомобилями. Но теперь мы мо­жем сразу перейти к обсуждениюособенностей английской культуры, потому что англичане более другихнародов склон­ны не признавать и даже яростно отрицатьсуществование по крайней мере одной из этих основных реалий.

Правилоотрицания значения социального статуса

Англичанамнравится думать, и зачастую они на том упорно настаивают, что привыборе автомобиля они не принимают в расчет свой социальный статус.Даже в те дни, когда все яппи* с ума сходили по BMW,стремящиеся подняться по соци­альной лестнице английскиеслужащие, например, заявляли, что автомобиль этой марки они купили,потому что это от­личная немецкая машина — и поконструкции, и по дизайну, что ею легко управлять, что она удобна,надежна, развивает большую скорость, имеет эффективную тормознуюмощ­ность, хороший крутящий момент, низкий коэффициент ло­бовогосопротивления и еще целый ряд существенных и не­существенныхдостоинств.

————————

*Яппи— преуспевающий молодой бизнесмен.

Развене для поддержания имид­жа и социального статуса? Не изтщеславия? Не ради того, чтобы произвести впечатление на коллег,соседей и подру­жек? Ну что вы, нет! Просто это чертовскиотличная машина. Англичанки и некоторые мужчины-англичанепризнают­ся, что они руководствовались причинами эстетического идаже эмоционального характера, когда выбирали себе ма­шину.Мужчины скажут, что их броский «порше» или боль­шой«мерседес» — «красивый автомобиль».Женщины объ­яснят, что им хочется иметь стильный современный»фольксваген-жук», потому что это «такая прелесть».И те, и другиеповедают вам, что «влюбились» в свою «роскошную»машину еще в автосалоне или что они всегда питали страстьк «Эм-джи»*или «мини»**или что они «всем сердцем привя­зались» к своемупроржавевшему старенькому драндулету.

————————

*«Эм-джи»— марка легкового автомобиля, в том числе спор­тивного,компании «Ровер груп».

**«Мини»(«Малышка») — модель малолитражного легковогоавтомобиля;выпускается компанией «Ровергруп».

Мыдаже можем признать, что выбираем те машины, ко­торые, как намкажется, выражают нашу индивидуальность или какую-либо яркую чертунашего характера (хладнокро­вие, утонченность, элегантность,чудаковатость, эксцентрич­ность, спортивность, дерзость,сексуальность, благородство, скрытность, приземленность,мужественность, профессио­нализм, серьезность и т. д.). Но тольконе наш социальный статус. Мы ни за что не признаем, что покупаем илихотим приобрести машину той или иной марки, потому что онаас­социируется с социальным классом или слоем общества, к которыммы принадлежим или хотели бы принадлежать.

Правилаклассовых отличий

О«форде-мондео»

Однакоправда заключается в том, что выбор автомобиля, как и все остальное вАнглии, имеет прямое отношение к поня­тию классовости. Если выпроводите исследование — или просто по натуре человек озорной,— то вы можете обма­ном вынудить англичан признать, хотя быкосвенно, что на самом деле в выборе машин они руководствуются впервую очередь признаками принадлежности к тому или иному классу.Причем незачем говорить с ними о моделях машин, которыми они владеютили хотели бы владеть. Лучше спро­сите, какие марки автомобилейим не нравятся и они не ста­ли бы их приобретать. При упоминании«форда-мондео»35 представитель среднего слоя или верхушки среднего классанепроизвольно отпустит какую-нибудь язвительную шутку по поводу«Эссекского человека» или страхового агента — инымисловами, о представителе самых низов среднего клас­са, которыйездит на данной модели.

————————————-

35К тому времени, когда вы будете читать эту книгу, пример с «мондео»,возможно, уже устареет, но наверняка появится другая аналогичнаямодель, ассоциирующаяся с живущими в пригородах «белымиворотничками»,так что просто заменитеназвание.

Внастоящее время об­щепринятым эвфемизмом для обозначения этойсоциаль­ной категории является выражение «человек с«мондео»».

Некоторыепредставители верхушки среднего класса, в силу воспитания илисобственной щепетильности не желая показаться снобами, воздержатся ототкровенных насмешек, поэтому пристально наблюдайте за выражением ихлиц: сло­во «мондео» наверняка заставит их недовольноили презри­тельно поморщиться. Реакция элиты верхушки среднегокласса или тех ее представителей, которые занимают про­чноеположение в своем кругу, более мягкая и снисходитель­ная, сроднидобродушномуудивлению36,а истинные арис­тократы и вовсе могут не знать, о чем вы ведетеречь. Тест на «мондео» — хороший индикаторнеустойчивости социаль­ного положения: чем более едки ипрезрительны высказыва­ния человека о «форде-мондео»,тем более ненадежно его положение в системе классовой иерархии.

Этоне вопрос цены. Автомобили, на которых ездят пре­зирающие«мондео» верхи среднего класса, могут быть зна­чительнодешевле, чем обруганный «мондео», и почти столь же частовысмеиваемые «воксхоллы»* и прочие машины из «парка»37британского производства.

————————

36А те из них, кто абсолютно уверен в незыблемости своего со­циальногостатуса, даже выражают одобрение: я знакома с одной женщиной из этойкатегории людей, которая ездит на «мондео».Она говорит, что купила автомобиль данной марки именно потому, что онассоциируется с торговцами. «Если крупные компании приобре­таютэту модель для своих коммивояжеров, значит, вероятно, это на­дежнаямашина, не требующая особо деликатного обхождения».— рассудила эта женщина. Правда, подобная самоуверенность истоль похвальная независимость в суждениях очень редки.

*«Воксхолл» — марка легковых и грузовых автомобилей,выпус­каемых компанией «Воксхолл моторс»,которая является английскимфилиаломамериканской компании «Дженерал моторскорпорейшн».

37Автомобили,приобретаемые в больших количествах («парком»)компаниями, обычно для разъездных агентов, управляющих сбытовы­мирайонами и других служащих относительно невысокого ранга.

Носколь бы дешевым,некомфортным ипростеньким ни был автомобиль сноба, презирающего «мондео, этовсегда иномарка, желательно европейского (континентального)производства (японские автомобили не пользуются популярностью, хотяони более предпочтительны, чем «форды»и «воксхоллы»). Из английс­ких машин приемлемы только«мини»и большие полнопри­водные внедорожники, такие как «лендровер»и «рейнджровер». Те, кто считает, что они по социальномустатусу на класс или два выше «человека с «мондео»»,могут ездить на маленьких, дешевых, подержанных «пежо»,«рено», «фолькс­вагене» или «фиате»с открывающейся вверх задней дверью, но при этом они презрительнофыркают, когда их обгоняет «человек на „мондео»»— автомобиле более просторном, быстром и удобном.

О«мерседесе»

Представителиверхушки среднего класса, прошедшие тест на «мондео», —те, кто просто мягко усмехнулся в ответ на ваше предположение, чтоони ездят на «мондео», — все же могут выказатьбеспокойство относительно неустойчивости своего классового положенияпри упоминании «мерседеса». Если ваш трюк с «мондео»не удался, попробуйте сказать: «Ну… тогда вы, очевидно,ездите на большом «мерседесе»».

Еслина лице вашего «подопытного кролика»отразились обида или досада и он отвечает раздраженно, с нервнымсмешком или презрительно бросает что-то по поводу «де­нежнойшвали» или «богатых бизнесменов», значит, вызаде­ли его за живое. Ваш «подопытный кролик»пробился в верхи среднего класса — в ряды «интеллигенции»,«работников престижных профессий» или «членовзагородных клубов» — и стремится отмежеваться отпрезренных «коммерсантов» из среднего слоя среднегокласса, которые почти наверняка есть у него в роду. Выяснится, чтоего отец (или даже дед — подобные предрассудки передаются изпоколения в поколе­ние) был торговцем, мелким буржуа —преуспевающим ла­вочником, коммивояжером или зажиточным агентомпо продаже автомобилей, отправившим своих детей получать образованиев привилегированные частныешколы, где те научились смотреть свысока на торговцев из сословиямел­ких буржуа.

Многиеангличане скажут вам, что в наши дни торговля не считается позорнымзанятием, как это было во времена Джейн Остин. Они заблуждаются. И нетолько аристократы и нетитулованное мелкопоместное дворянство воротятносы от представителей коммерческих кругов. Не менее чванливы ипредставители «благородных» профессий из верхушкисреднего класса — адвокаты, врачи, чиновники и старшие офицеры.Но особенно пренебрежительно к людям, занятым в торговле, относятсяпредставители «болтливых классов» (те, кто сделал карьеруна поприще средств массовой инфор­мации, искусства, науки,издательского дела, благотворитель­ности и т. д.). Очень немногиеиз этих людей ездят на «мерсе­десах», и большинствосмотрит на «классы с „мерседесами»» в лучшемслучае с некоторой неприязнью. Но только те, кто не уверен внадежности своего социального положения, раз­дражаются ипрезрительно фыркают при допущении, что их «посадили» ввульгарный автомобиль «торговцев».

Иопять же вопрос не в цене автомобиля. Люди, презира­ющие«мерседесы», могут ездить на столь же дорогих, болеедорогих или гораздо более дешевых машинах, чем ненавист­ные им«мерседесы». И благосостояние как таковое тоже не имеетзначения. Презирающие «мерседесы» представители верхушкисреднего класса по уровню дохода относятся к са­мым разнымгруппам населения: они могут зарабатывать столько же, сколько и«вульгарные богатые бизнесмены», разъезжающие, как онивыражаются, «на «мерсах»», могутза­рабатывать еще больше или, наоборот, намного меньше. Речь идето том, каким образом тот или иной человек приоб­рел своебогатство и как он демонстрирует свою состоятель­ность.Презирающий «мерседесы» адвокат или издатель мо­жетездить на первоклассном «ауди», который стоит почтистолько же, сколько и большой «мерседес», но невосприни­мается как «показуха»,

Внастоящее время и BMWначинает завоевывать репута­цию машины «коммерческогокласса», хотя обычно данная марка ассоциируется со стереотипомяппи — молодого бир­жевика из Сити. «Ягуары»тоже немного страдают оттого, что их ассоциируют с вульгарными«торговцами»: считается, что на «ягуарах»ездят преуспевающие агенты по продаже подер­жанных машин,домовладельцы, сдающие квартиры в трущо­бах, букмекеры и боссытеневой экономики. Но при этом «ягуар» —официальный автомобиль правительственных министров, что в некоторойстепени придает ему респекта­бельность, хотя, по мнению других,это лишь подтверждает его низкопробность. В обоих случаях ассоциациивесьма расплывчаты, поэтому я не считаю, что BMWи «ягуар» — надежные индикаторы неустойчивостисоциального поло­жения. Если захотите повторить мои научныеэксперимен­ты или попросту помучить представителей верхушкисред­него класса, неуверенных в надежности своего положения всистеме социальной иерархии, прибегните к тесту на «мер­седес».

Уходза автомобилем и убранство салона

Ноне только модель выбранной вами машины указывает на классовые отличияи выдает ваше беспокойство относитель­но шаткости вашегоположения в системе того или иного класса. Англичане определят вашсоциальный статус по вне­шнему виду и состоянию вашегоавтомобиля, то есть по тому, как вы его содержите.

Неписаныеклассовые нормы, связанные с содержанием автомобиля, расскажут о насдаже больше, чем те, которыми мы руководствуемся при выборе моделимашины, потому что мы подчиняемся им еще менее осознанно. Всеанглича­не знают, хотя мы это не признаем, что марка автомобиля —это индикатор классовой принадлежности его владельца. И мы все знаем,хотя делаем вид, что не знаем, какие именно автомобили ассоциируютсяс тем или иным классом. Но многие не понимают, что состояние ихавтомобилей являет­ся еще более мощным сигналом «классовойпринадлежнос­ти», чем марки и модели машин.

Вашавтомобиль чистенький и сияющий или грязный и неопрятный? Еслиговорить приблизительно, безукоризнен­но чистые, сияющиеавтомобили — это примета средних и низших слоев среднего классаи верхушки рабочего; грязные запущенные автомобили характерны дляпредставителей высшего света, верхушки среднего класса и самых низовра­бочего (или во многих случаях — для «неработающих»:ни­щих, безработных, деклассированных элементов). Иными словами,грязные машины ассоциируются как с самыми вы­сшими, так и ссамыми низшими слоями общества, чистые ма­шины — со всемипромежуточными категориями населения.

Ноэто упрощенный подход. Более точным определите­лем классовойпринадлежности является не столько степень ухоженности машины,сколько то, каким образом она при­обретает такой вид. Вы самикаждые выходные с любовью и благоговением моете и полируете свойавтомобиль на подъ­ездной алее или на улице у своего дома? Еслида, то почти на­верняка вы принадлежите к низам среднего классаили вер­хушке рабочего класса. Вы часто пользуетесь услугамимой­ки? Значит, вы, вероятно, представитель среднего слоясреднего класса или низшего слоя среднего класса, мечтаю­щийподняться ступенью выше по социальной лестнице (ес­ли вы изверхов среднего класса, то ваши привычки относи­тельно ухода замашиной выдадут в вас выходца из среднего слоя среднего класса). Выпросто полагаетесь на английскую погоду, рассчитывая, что дождь смоетосновную грязь, и бе­ретесь за ведро или отгоняете машину намойку только тогда, когда уже сквозь грязные стекла ничего не видноили когда люди начинают пальцами писать на грязном капоте всякиеслова? Значит, вы либо из высшего общества38,либо из вер­хов среднего класса, либо из самых низов рабочегокласса, или деклассированный элемент.

———————-

38Исключениесоставляют только очень богатые представители высшего общества. Ихмашины моют слуги, поэтому авто сияют безу­коризненной чистотой —по стандартам верхушки рабочего класса.

Некоторыесочтут, что это последнее правило ставит в один ряд автомобили элитыобщества и деклассированных элементов. Действительно, по степенинебрежения разницу между ними и впрямь установить невозможно. В этомслучае следует ориентироваться на марку машины. Грязная машинапредставителя верхушки социальной шкалы — это чаще все­гоавтомобиль, произведенный в континентальной Европе (или, еслианглийский, то обычно полноприводной внедо­рожник, «мини»или что-то роскошное вроде старого «ягуа­ра»,«бентли» или «даймлера»). Неопрятныйавтомобиль ни­зов общества, как правило, произведен в Англии, СШАили Японии.

Аналогичныйпринцип более или менее применим и в от­ношении состояния салонаавтомобиля. Безупречный поря­док в салоне указывает на то, чтовладелец машины прина­длежит к верхушке рабочего класса или ксреднему слою среднего класса. Хлам, огрызки яблок, крошки отпеченья, скомканные обрывки газет и общий беспорядок свидетельс­твуюто том, что владелец машины — из самых верхов или самых низовобщества. Есть и другие более тонкие индика­торы. Например, есливаша машина не только ухожена, но вы еще аккуратно вешаете свойпиджак на крючок в салоне, ко­торый специально для этой целипредусмотрели производи­тели, это значит, что вы —представитель низшего слоя сред­него класса или, возможно, самыхнизов среднего слоя сред­него класса. (Представители всех другихсословий попросту бросают пиджаки на заднее сиденье.) Если вы вешаетепид­жак на вешалку, надетую на крючок, — значит, выопреде­ленно из низов среднего класса. Если на вешалке такжевисит еще и выглаженная рубашка, которую вы надеваете, отправ­ляясьна «важную встречу», значит, вы выходец из рабочегокласса, пробившийся в нижний слой среднего сословия, стремящийсяпоказать, что вы — «белый воротничок».

Существуютнекоторые отклонения от классовых норм содержания салоновавтомобилей, связанные главным обра­зом с различиями междумужчинами и женщинами. Женщи­ны всех классов обычно меньше, чеммужчины, заботятся о порядке в своих машинах, где на сиденьях частоваляются обертки от конфет и салфетки, забытые перчатки, шарфики,карты, блокноты и прочие личные вещи. Мужчины, как пра­вило,больше радеют о своих машинах. Они менее терпимы к беспорядку истараются держать подобные вещи в бардач­ке или в боковыхкарманах на дверях. Следует сказать, что представители высшего классаи верхушки среднего класса обоих полов весьма терпимы к собачьим«следам» в своих машинах (в этом они, опять-таки, схожи ссамыми низами общества). Сиденья в их автомобилях зачастую покрытысо­бачьей шерстью, а обивка изодрана собачьими лапами. Сред­ниеи нижние слои среднего класса обычно перевозят своих питомцев визолированном отсеке за задним сиденьем.

Некоторыепредставители низших слоев среднего класса даже подвешивают назеркало заднего обзора плоские осве­жители в форме дерева,уничтожающие собачьи и все про­чие неприятные запахи. В их домахтоже полно всевозмож­ных освежителей — для комнат,туалетов, ковров и т. д. Есть они и в жилищах представителей среднихслоев среднего класса, но в своих автомобилях они ничего неподвешивают к зеркалу заднего обзора, потому что это признакприна­длежности к низам общества. В сущности, вы вообще неуви­дите декоративных предметов в автомобилях, принадлежа­щихпредставителям среднего слоя среднего класса и вер­хушкиобщества. Кивающие собачки на полках перед задним стеклом, льнущие кокнам коты Гарфилды и прочие «ориги­нальные» штучкина темы животного мира, равно как и на­клейки на бамперах илобовом стекле, извещающие окружа­ющих о том, где владелец машинылюбит отдыхать и прово­дить свой досуг, — это всеиндикаторы принадлежности к низшему слою среднего класса и к рабочемуклассу. Допусти­мы только два вида наклеек. Первые призываютзащищать животных, вторые оповещают о том, что в машине находит­сямаленький ребенок. И те, и другие можно увидеть на за­днем стеклеавтомобилей представителей низшего и средне­го слоев среднегокласса, хотя на наклейках, используемых последними, реже можнозаметить логотип фирмы, произ­водящей подгузники. (Некоторыепредставители верхушки среднего класса, еще не укоренившиеся прочно вданном со­словии, тоже наклеивают знак «В машине —ребенок», что вызывает насмешки у большинства членов данногососло­вия, особенно у интеллигенции.)

Правилопередвижной крепости

Вначале данной главы я упоминала, что фактор «личнойтер­ритории» — важный элемент наших взаимоотношений ссобственными автомобилями. Компания «Форд», называя своюмодель 1949 года «жилой комнатой на колесах», искус­ноапеллировала к укоренившейся в человеке потребности иметь собственнуютерриторию и ощущать безопасность. Этот факт «автопсихологии»— международная универса­лия, но у англичан он приобретаетособую значимость в силу нашей одержимости собственными домами, что всвою оче­редь объясняется свойственным нам патологическимстрем­лением к уединению.

Домангличанина — его крепость, и, отправляясь куда-нибудь на своемавтомобиле, часть своей крепости англича­нин увозит с собой.Подобное мы наблюдаем даже в обще­ственном транспорте. Англичанеиз кожи вон лезут, чтобы сохранить иллюзию уединения, делая вид,будто окружаю­щие их незнакомые люди просто не существуют истаратель­но избегая всяких контактов или взаимодействия с ними.Когда мы находимся в своих передвижных крепостях, зани­матьсясамообманом еще проще, ведь теперь мы отделены от остального мира неневидимой оболочкой сдержанности, а настоящим крепким щитом изметалла и стекла. Мы можем убедить себя не только в том, что мы одни,но даже в том, что мы находимся дома.

Правило«страусовой политики»

Этаиллюзия уединения приводит к тому, что мы начинаем вести себянесколько необычно и совершенно не по-англий­ски. Подобностраусу, спрятавшему голову в песок, англича­не считают, что всвоих машинах они невидимы для окружа­ющих. Можно наблюдать, какнекоторые автомобилисты ко­выряют в носу, чешут в интимныхместах, поют вместе с радио и дергаются в такт звучащей музыке,громко спорят со своими спутниками, целуются и ласкаются —словом, допус­кают вольности, которые мы позволяем себе только встенах наших жилищ. Причем все это делается на глазах у десятковдругих автомобилистов и пешеходов, зачастую находящихся всего внескольких шагах от них.

Чувствобезопасности и неуязвимости, внушаемое нам нашими передвижнымикрепостями, также провоцирует нас на более оскорбительные формыраскованости. Находясь в своих автомобилях, даже самыеблаговоспитанные англича­не, к собственному удивлению, позволяютсебе грубые жес­ты, обидные высказывания и угрозы, адресованныедругим участникам дорожного движения. Во многих случаях они го­воряттакие вещи, которые ни за что не осмелились бы про­изнести запределами этого оградительного кокона.

Неистовствона дорогах, и синдром ностальгии

Несмотряна все упомянутые погрешности, большинство иностранцев признают, чтоангличане в общей массе пора­зительно вежливые водители. Всущности, многие гости страны сильно удивляются и приходят взамешательство, чи­тая в английских газетах ныне регулярнопечатающиеся гневные статьи о том, как мы страдаем от «эпидемии»«неис­товства на дорогах». «Значит, эти людиникогда не бывали за границей? — изумился один многопутешествующий ту­рист. — Неужели они не видят, чтоанглийские автомоби­листы просто ангелы в сравнении с водителямивсех других стран мира?» «И это вы называете«неистовством на доро­гах»? — прокомментировалпрочитанное другой. — Хотите посмотреть на настоящее«неистовство», езжайте в Америку, Францию, Грецию —черт, да куда угодно, только не в Анг­лию! То, что вы, ребята,зовете «неистовством на дорогах», — это самоенормальное вождение».

«Англичане,как всегда, в своем репертуаре, — заметил мне один мойприятель-иммигрант, весьма проницательный англофил. — Несколькоинцидентов на дороге, когда пару водителей, потеряв самообладание,принялись колотить друт друга, и все — вся нация уже гудит:страну захлестнула новая угроза, опасно на улицу выходить, по дорогамездят неуправ­ляемые маньяки… Смех, да и только. Англичане —самые по­рядочные и вежливые автомобилисты в мире, но вы пома­лейшему поводу начинаете кричать, что страна разваливает­сяна части».

Вего словах есть доля истины. У англичан и в самом деле синдромностальгии. Все только и твердят, что страна ру­шится, что всеизменилось, что тот или иной заветный бастион или символ английскойсамобытности (пабы, очереди, спорт, монархия, вежливость) погиб илиумирает.

Чтокасается «неистовства на дороге», людям, как и живот­ным,присущ агрессивный территориализм, а автомобиль — «дом наколесах» — это особый тип территории. Соответс­твенно,когда нам кажется, что на нашу территорию покуша­ются,ужесточается наша защитная реакция. Так называемое неистовство надороге — это всеобщее явление, но в Англии, сколь бы частоанглийские газеты ни муссировали эту тему, оно распространено вменьшей степени и проявляется не в столь резкой форме, как вбольшинстве других стран.

Явсегда стараюсь осторожно высказывать положитель­ные суждения обангличанах и обычно сопровождаю их многочисленными оговорками, таккак по собственному опыту знаю, что похвала в адрес англичан —в опубликован­ной ли работе или в обычной беседе —неизменно вызывает гораздо больше споров и опровержений, чем критика.Когда я делаю критические или даже изобличающие замечания окакой-нибудь грани английской культуры или поведения ан­гличан,все мрачно кивают в знак согласия, а порой приводят подтверждающиепримеры из собственной жизни. Но похвала, сколь бы мягкой иосторожной она ни была, всегда под­вергается сомнению. Меняобвиняют в том, что я «гляжу на жизнь через розовые очки»,и засыпают контрпримерами — у каждого в запасе есть анекдот илистатистические данные, противоречащие моим наблюдениям идоказывающие, что на самом деле англичане — народ ужасный инеприятный39.

———————

39Язаметила, что сторонники левых склонны считать, что мы всегда былиужасными и неприятными (в качестве доказательства они ссылаются наколониализм, викторианское лицемерие и т. д. и т. п.). А сторонникиправых говорят о «падении нравов», вспоминая прошлое(обычно 1930-е, 40-е или 50-е гг.), когда у нас еще были хо­рошиеманеры, культивировались почтительность, достоинство, когда мы имелисиние паспорта в твердой обложке и т. д.

Этоотчасти объясняется тем, что социологи, по обще­принятому мнению,должны изучать проблемы (отклонения от нормы, дисфункции, аномалии,сбои и прочие социаль­ные пороки), а я нарушила неписаные законысобственной профессии, занявшись исследованием достоинств общества.

Ноэто не объясняет, почему только непатриотично настро­енныеангличане оспаривают мои положительные выводы о нашем народе. Когда ябеседую с иностранными журналис­тами, давая им интервью, или стуристами, гостями страны и иммигрантами, те всегда охотноподтверждают, что у англи­чан есть весьма приятные качества, анекоторые из них даже достойны восхищения. Сами англичане этого непризнают: при малейшем намеке на комплимент они начинают недо­вольнохмуриться, скептически кривить губы или возражать. Что ж, сожалею, нобоюсь, я не могу отступиться от сделанных выводов в угодупессимистичным ворчунам и брюзгам, так что им придется простосмириться с заслуженной похвалой.

Правилавежливости

Теперь,рискуя навлечь на себя критику, я скажу, что англий­скиеавтомобилисты по праву славятся своим дисциплини­рованным,разумным и вежливым поведением на дорогах (исключение составляютотдельные случаи, связанные с по­кушением на «личнуютерриторию»). Иностранцы, которых я интервьюировала, отметилихорошие традиции и привыч­ки, которые большинство из насвоспринимают как должное: при выезде с боковой дороги никогда неприходится долго ждать, чтобы вас пропустили; если вы сами кого-топропус­тили, вас всегда поблагодарят; почти все водители держатсяна почтительном расстоянии от едущей впереди машины, никогда не едутза ней «впритык», не сигналят беспрестанно, если хотятпойти на обгон; на дороге с одной полосой дви­жения, на улицах,заставленных по обеим сторонам машина­ми, что превращает их вдороги с однорядным движением, водители тактично прижимаются кобочине, чтобы разми­нуться со встречным автомобилем, и почтивсегда поднима­ют руку в знак благодарности; все водителиостанавливаются перед «зеброй», пропуская пешеходов, дажекогда те ждут, стоя на тротуаре (я познакомилась с одним туристом,кото­рого это настолько удивило, что он вновь и вновь испытывалводителей на переходах, поражаясь тому, что он один, без помощисветофора или знаков остановки, способен застопо­рить ход целогопотока машин). Сигналить принято только в случае крайнейнеобходимости или при особых обстоятель­ствах, например когдатребуется предостеречь другого води­теля; во всех остальныхслучаях это расценивается как не­воспитанность. В Англии, вотличие от других стран Европы и мира, звуковой сигнал автомобиля —это не универсаль­ное средство общения, предназначенное длявыплеска эмо­ций. Если вы не заметили, что загорелся зеленыйсвет, стоя­щий за вами на светофоре водитель-англичанин зачастуюпомедлит несколько секунд в надежде, что вы тронетесь с места сами,без напоминания, и только потом, будто извиня­ясь, короткопосигналит, чтобы обратить ваше внимание на зеленый свет.

Яне говорю, что все английские водители — образец добродетели зарулем или каким-то чудом наделены более ангельским терпением, чемпредставители всех остальных народов; просто у нас есть правила иобычаи, предписываю­щие соблюдать определенную степень выдержки.В состоя­нии раздражения или гнева английские водители, как ипред­ставители всех прочих народов, оскорбляют друг друга ивы­ражаются не менее цветисто, но большей частью мы это делаем зазакрытыми окнами. У нас не принято опускать стекла или выходить измашины и «устраивать сцену». Если кто-то теряетсамообладание настолько, что начинает рвать и метать или угрожаетфизическим насилием, это уже скан­дальное происшествие, которое снегодованием обсуждают на протяжении нескольких дней, говоря об«эпидемии неис­товства на дорогах», о падении нравови т. д., хотя в любой другой стране подобный инцидент будет расцененкак до­садное, но малопримечательное событие.

Правила«честной игры»

Зарулем англичане ведут себя так же, как в очереди, то есть на дорогахдействуют те же принципы справедливости и благовоспитанности.Водители, как и люди, стоящие в очере­дях, тоже иногда прибегаютк «мошенничеству», но и здесь нарушения правил «честнойигры» вызывают такое же пра­ведное негодование, как ислучаи несоблюдения очереди. Как и люди, стоящие в обычных очередях,автомобилисты безошибочно угадывают «потенциальных»ловкачей и, на­пример, искоса бросая подозрительные взгляды,демонстра­тивно продвигаются вперед, закрывая брешь, в которуюна­меревался втиснуться другой водитель. При этом они стара­ютсяне смотреть на несостоявшегося нарушителя.

Когдана крайней, поворотной, полосе автострады или любой другой магистралипоток машин движется медленно, некоторые беспринципные водителистремятся словчить, перестраиваясь в один из соседних рядов с болеебыстрым движением, а потом, где-нибудь ближе к повороту, опятьпы­таются вернуться в крайний ряд. Это равносильно несоблю­дениюочереди, но в качестве наказания хитрого автомоби­листа, как инарушителя порядка в обычной очереди, ждут только сердитыенеприязненные взгляды, тихая брань, иног­да сопровождаемаянепристойными жестами, — но почти всегда из-за закрытых окон. Вподобных случаях к звуковому сигналу прибегают редко, поскольку,согласно неписаному правилу, сигналить «в гневе» можнотолько в адрес водителя, создающего аварийную ситуацию, а не того,кто нарушает этические нормы поведения.

Такаястратегия порицания, весьма эффективная в усло­виях обычныхочередей, не очень способствует тому, чтобы автомобилисты соблюдалиправила «честной игры», пос­кольку в данном случаесмутить нарушителя труднее. Нахо­дясь в своих «передвижныхкрепостях», англичане имеют возможность быстро уйти от«наказания» — неодобритель­ных взглядов игневных жестов, и потому не столь остро реа­гируют на эти и безтого слабые средства порицания и, соот­ветственно, более склоннынарушать правила «честной иг­ры». «Несоблюдениеочереди» и другие формы непотребного поведения средиавтомобилистов, наблюдаются чаще, чем у пешеходов, но следуетотметить, что лишь незначительное меньшинство водителей нарушаетэтические нормы. Основ­ная масса английских автомобилистов почтивсегда «играет по-честному».

РАБОТАПО ПРАВИЛАМ
Выявлениеи анализ правил поведения англичан на рабо­чих местах —огромная, сложная, труднейшая задача и столь пугающая, что вбольшинстве недавно изданных книг об англичанах тема работы либоупоминается вскользь, либо вовсе игнорируется. По крайней мере, ядумаю, что этот план жизни и культуры англичан оставлен без вниманияпотому, что он слишком труден для изучения, поскольку, как мнека­жется, его нельзя расценивать как нечто пустячное илине­интересное. А я, возможно, проявляю излишнюю самонаде­янность,принимаясь за исследование данной темы. Брать за основу свой личныйопыт взаимоотношений с миром работы и бизнеса я не вправе, посколькупочти всю свою сознатель­ную жизнь я тружусь в маленькойнезависимой исследова­тельской организации, изо всех силстарающейся удержаться на плаву, — Исследовательском центресоциологических проблем (ИЦСП), возглавляемом двумя ничего несмысля­щими в бизнесе социологами (один из них — я сама,вто­рой — мой содиректор Питер Марш, занимающийсясоци­альной психологией). Однако, хоть ИЦСП и не типичное местоработы, по долгу службы нам пришлось побывать в са­мых различныхорганизациях и трудовых коллективах, как г, нашей стране, так и зарубежом, представляющих довольно широкую репрезентативную выборку,так что мы можем да­же провести кросскультурное сравнение*.
———————
*Кросскультурноесравнение — сравнение отдельных показате­лей различныхкультур.
Почтивсе иностранцы, с которыми я общалась, собирая материал для даннойкниги, говорили, что их приводит в за­мешательство и удивляетотношение англичан к работе и их поведение на рабочих местах: оничувствуют, что есть какая-то «проблема», которой они немогут найти определение.
Расхожиемнения, которые я услышала, в какой-то мере обус­ловленыкультурно-этническими корнями моих собеседни­ков: выходцы изстран Средиземноморья, Латинской Амери­ки, Карибского бассейна инекоторых африканских культур видят в англичанах строгихпоследователей протестантской трудовой этики, а индусы, пакистанцы,японцы и жители Се­верной Европы считают нас ленивыми, нерадивымии безот­ветственными работниками (азиаты и японцы обычно гово­рятоб этом в более мягких выражениях, хотя и совершенно недвусмысленно;немцы, шведы и швейцарцы более резко высказывают свои суждения).
Однаконекоторые из противоречий, по-видимому, обус­ловлены английскимхарактером: одни и те же люди часто выражают восхищение нашейизобретательностью и нова­торством, одновременно ругая нас заскучный непоколеби­мый рационализм. Аномалии и странностианглийской куль­туры труда особенно поражают и озадачивают (неговоря уже о том, что раздражают) американцев, хотя они —наибо­лее близкая нам по духу нация. Подход англичан к работесбивает с толку даже английских социологов. В учебнике под названием«Особенности британской культуры» на одной страницеавторы заявляют, что «британцы в общей массе воспринимаютработу как беговую дорожку, с которой они мечтают сойти», а наследующей — что «британцы строго следуют нормам трудовойэтики». Мало того что из этих вы­сказываний не ясно, окакой стране или странах идет речь, данное противоречие указывает наналичие целого ряда не­уловимых и запутанных несообразностей ванглийской куль­туре труда — несообразностей «местногопроисхождения» и абсолютно независимых от установок культурнойсреды, с точки зрения которой они оцениваются. Я попытаюсь вы­явитьих и распутать.
ПРАВИЛАНЕРАЗБЕРИХИ
Французскийписатель Филипп Доди заметил, что «жителей континентальнойЕвропы отношение англичан к работе всегда приводит в замешательство.Похоже, они не воспринимают ее ни как тяжкое бремя судьбы, ни каксвященный долг».Иными словами, наше отношение к работе несогласуется ни с фаталистичным подходом католиков, ни с этикой трудапротестантов – двумя моделями, характеризующими (одна илидругая) культуру труда большинства остальных европейских стран. Поотношению к работе мы занимаем положение между двумя этимикрайностями – компромисс и умеренность в типично английскомстиле. Или типично английская неразбериха – в зависимости оттого, как на это смотреть. Но это неразбериха не беспорядочная, онарегулируется правилами, и в ее основе лежат следующие принципы.
 Кработе мы относимся серьезно, но не слишкомсерьезно.
 Мысчитаем, что работа – это обязанность, но никак не «священныйдолг». Кроме того, мы полагаем, что работа – это вкакой-то степени утомительное неудобство, вызванное практическойнеобходимостью, а вовсе не предопределенное некоей таинственной«судьбой».
 Мыпостоянно жалуемся по поводу работы, но при этом гордимся своимстоицизмом – тем, что «работаем» и работаем «насовесть».
 Мыс негодованием осуждаем тех, кто уклоняется от работы, отвторостепенных королевской семьи, находящихся на самом верхусоциальной лестницы, до мнимых безработных, принадлежащих к самымнизам общества, — но это, скорее, потому, что мы свято верим в«справедливость», а не в «священность» самойработы (такие люди нас возмущают, потому что леность «сходит имс рук», в то время как мы, все остальные, кто тоже хотел быжить в праздности, вынуждены работать, а это несправедливо).
 Мычасто заявляем, что предпочли бы не работать, но жизнь каждого изнас, и как индивида, и как общественного существа, прочно связана сработой (мы либо просто «работаем» — ради жалованья, либо– особенно те, у кого интересная или престижная работа, -делаем карьеру, добиваясь признания и высокого положения).
 Оденьгах нам говорить неприятно, и в нашем обществе еще сохраняетсяглубоко укоренившееся предубеждение против «торговли» или«бизнеса», отчего «заниматься бизнесом» нампорой бывает очень и очень трудно.
 Унас также сохраняются остаточные признаки «культурыдилетантизма» — инстинктивное недоверие к профессионализму иделовой хватке, что опять-таки становится препятствием, когда мыпытаемся вести бизнес на профессиональном деловом уровне.
 Наконец,на рабочее место мы являемся с арсеналом всех традиционныханглийских правил юмора, смущения, скованности, невмешательства вчастную жизнь, скромности, стенаний, вежливости, справедливости ит.д., большинство из которых несовместимы с продуктивным иэффективным трудом.
 Однако,несмотря на все это, нам каким-то чудом удается лавировать во всейэтой неразберихе, и порой мы работаем, в общем-то очень неплохо.
Вот наэтих принципах и основываются многие особые правила, определяющие наше поведение на работе.
ПРАВИЛОАНГЛИЙСКОГО ЮМОРА
Проведитеодин день на каком-нибудь рабочем месте в Англии – хоть науличном рынке, хоть в коммерческом банке, — и вы заметите, что однаиз самых поразительных черт трудовой жизни англичан – этоскрытый юмор. Я не хочу сказать, что все английские рабочие ибизнесмены на работе только тем и занимаются, что шутят и травятанекдоты, или что мы «веселый и добродушный» народ –то есть счастливый и жизнерадостный. Я веду речь о более тонкихформах юмора – остроумии, иронии, уничижении, добродушномподшучивании, поддразнивании, высмеивании напыщенности, которыеявляются неотъемлемыми атрибутами всех видов социальноговзаимодействия англичан.
Всущности, в первом предложении я солгала: если вы – англичанин,то, находясь целый день среди английских рабочих или бизнесменов, выпопросту не заметите, что их об­щение пронизано вездесущимюмором, — в общем-то, на­верное, с вами это происходиткаждый день. Даже теперь, когда я заострила на том ваше внимание, вамвсе равно не удастся абстрагироваться настолько, чтоб «разглядеть»юмор, поскольку юмор на рабочем месте — обычное, привычноеявление, неотделимое от нас самих. А вот иностранцы заме­чаютмгновенно — вернее, они улавливают что-то, но не сразупонимают, что это юмор, и это их обескураживает. Бе­седуя симмигрантами и другими иностранцами, я выяснила, что английскоечувство юмора, в его различных проявлени­ях, — одна изнаиболее общих причин недопонимания и не­доразумений, возникающихмежду ними и англичанами в процессе общения на работе. Все неписаныеправила анг­лийского юмора в той или иной степени мешаютиностран­цам находить общий язык с англичанами, но наибольшиепрепятствия создают правило «как важно не быть серьез­ным»и правило иронии.
Какважно не быть серьезным
Мыостро чувствуем разницу между серьезным и выспрен­ним, междуискренностью и пылкостью, что иностранцы не всегда способны понятьили оценить, поскольку в их культу­рах границы между этимипонятиями более расплывчаты. У большинства других народов слишкомсерьезное к себе отношение, возможно, считается недостатком, но никакне грехом: некоторое самомнение и излишняя серьезность при обсужденииважных деловых вопросов допустимы и даже ожидаемы. В Англии людей,склонных к краснобайству и пафосности, безжалостно высмеивают —если и не прямо в лицо, то за глаза уж точно. Такие люди, разумеется,есть, и чем выше их общественное положение, тем меньше они со­знаютсвои ошибки, но в общей массе англичане подсозна­тельно чувствуютэти табу и обычно стараются не пересту­пать невидимую черту.
Правило«как важно не быть серьезным» играет определя­ющуюроль в формировании нашего отношения к работе. Согласно первому из«руководящих принципов», которые я перечислила выше, кработе мы относимся серьезно, но не слишком серьезно. Если у васинтересная работа, вам дозво­лено выказывать увлеченность вплотьдо того, что вы можете быть трудоголиком. Но, если вы трудоголик илипроявляете чрезмерное усердие на неинтересной работе, вас сочтутжалким «занудой» и посоветуют «начать житьпо-настояще­му». Работа — это еще не вся жизнь.
Правило«как важно не быть серьезным» англичане начи­наютусваивать с раннего возраста. В среде английских школьниковсуществует неписаное правило, запрещающее проявлять излишнийэнтузиазм в учебе. В некоторых школах усердие при подготовке кэкзаменам допустимо, но при этом школьники должны жаловаться поповоду того, что им при­ходится много сидеть над учебниками, и нив коем случае не признавать, что учеба доставляет им удовольствие.Даже в на­иболее серьезных учебных заведениях зубрилы иучитель­ские любимчики («geek»[«дегенерат»], «nerd»[«тупица»], «suck»[кретин»], «boffin»[«умник»] — на жаргоне современ­ных школьников)не пользуются популярностью и подверга­ются осмеянию. Школьники,которым нравится учиться или которые увлечены каким-то однимпредметом или гордятся своими успехами в учебе, старательно скрываютсвое рвение под маской притворной скуки или показного безразличия.
Англичанчасто обвиняют в том, что они отрицательно относятся кинтеллектуалам. Возможно, в этом есть доля ис­тины, но я склоннаполагать, что нас просто недопонимают. То, что воспринимается какантиинтеллектуализм, зачастую на самом деле является неприятиемчрезмерной серьезнос­ти и хвастовства. Мы ничего не имеем противбашковитых или умных людей, если только они не кичатся своейученос­тью, не читают нам мораль, не разглагольствуют о пользезнаний, не демонстрируют свою образованность и не важ­ничают.Если кто-то выказывает признаки какого-либо из перечисленных качеств(а интеллектуалы, к сожалению, гре­шат этим), англичане потрадиции снисходительно замеча­ют: «Ой, да будет тебе».
Опасаясьпоказаться излишне серьезными, при обсужде­нии вопросов,связанных с бизнесом или работой, мы де­ржимся несколькобесцеремонно, бесстрастно, отстраненно, что озадачивает иностранцев.Создается впечатление, что нам, как выразился один из моих самыхпроницательных со­беседников-иностранцев, «на все плевать —и на себя, и на товар, который мы пытаемся продать». Такаябезучастная сдержанность характерна для людей любых профессий —от строителей, перебивающихся случайными заказами, довысокооплачиваемых барристеров. Негоже демонстриро­ватьвозбуждение по поводу своего товара или услуг. Нельзя показывать своюзаинтересованность, даже если вам отчаян­но хочется заключитьсделку, — это недостойное поведение. Подобный бесстрастныйподход весьма эффективен при ра­боте с английскими покупателямиили клиентами, поскольку англичане больше всего не выносят настырныхпродавцов: излишняя назойливость вынуждает нас морщиться ирети­роваться. Однако из-за нашей бесстрастности возникаютпроблемы, когда мы имеем дело с иностранцами, ожидаю­щими, что мывыкажем хотя бы толику энтузиазма в отноше­нии своей работы,особенно если мы пытаемся убедить их в ее ценности или достоинствах.
Правилаиронии и преуменьшения
Нашалюбовь к иронии, особенно к такой ее форме, как пре­уменьшение,только усложняет дело. Мало того что мы не де­монстрируемподобающий энтузиазм в отношении своей работы или товара, так мы ещеи усугубляем эту ошибку, за­являя: «Ну, с учетомобстоятельств, неплохо» или «Могло быть гораздо хуже»,— когда пытаемся убедить кого-то, что ре­конструированныенами чердаки (или юридическая компе­тентность наших работников ит. д.) — лучшее, что можно получить за деньги. Далее, у насесть привычка говорить: «Ну, надеюсь, как-нибудь справимся»,— когда на самом деле мы имеем в виду: «Да, конечно, неволнуйтесь, мы не подведем». Или мы говорим: «Вы оказалибы нам большую услугу», — подразумевая: «Чертвозьми, это следовало сделать еще вче­ра!». Или можемсказать: «Кажется, у нас назревает небольшая проблема», —хотя в действительности положение катастро­фическое. (Еще одинкомментарий в типично английском стиле, например, к неудачнымnepeговорам,в ходе которых провалилась сделка на миллион фунтов стерлингов. «Всепрошло неплохо, вы не находите?»)
Нашимколлегам и клиентам из числа иностранцев требу­ется время, чтобысообразить — а порой они так и остаются в неведении, —что говоря: «В самом деле? Как интерес­но!» —англичане могут подразумевать: «Я не верю ни едино­мутвоему слову, мерзкий ты лжец» или «Мне до смертинадо­ела твоя болтовня, и я тебя слушаю лишь из вежливости».А бывает, что эта фраза и впрямь означает искреннее удив­ление инеподдельную заинтересованность. Здесь никогда не угадаешь. Точно невсегда могут определить даже сами ан­гличане, которые «шестымчувством» распознают иронию. Так что привычка англичан киронизированию создает мно­жество проблем: иногда мы и впрямьговорим то, что имеем в виду, но, поскольку мы постоянно прибегаем киронии, на­ши слушатели и собеседники воспринимают наши словаскептически, а иностранцы и вовсе с недоумением, даже ког­да вних нет ироничного подтекста. Англичане привычны к этому вечномусостоянию неопределенности, и, как говорит Пристли, климат, в котороммы живем, — «зачастую сплош­ной туман, и очень редкобывает по-настоящему ясно», — вне сомнения,благоприятствует юмору. Однако в сфере тру­да и бизнеса «ясностьбыла бы весьма кстати». Между прочим, это сказал один изнаиболее патриотично настроенных анг­личан, с которыми ябеседовала. Правда, он также добавил: «…хотя мы благополучнонаходим дорогу в тумане».
Аиммигрант-индиец, героически пытающийся вести де­ла с англичанамина протяжении многих лет, поведал мне, что ему потребовалосьнекоторое время на то, чтобы осво­ить искусство английскойиронии. Потому что, хотя ирония свойственна всем народам, сказал он,«англичане иронизи­руют не так, как индийцы. У нас этополучается неуклюже — мы все время подмигиваем, вскидываемброви, меняем тон произношения, давая понять, что мы иронизируем. Мымо­жем сказать: „Вот как? Неужели?» — если неверим кому-то, но при этом всячески подчеркиваем, что мы смеемся. Впри­нципе, насколько мне известно, так ведут себя многие наро­ды— дают подсказки. Только англичане иронизируют с со­вершеннонепроницаемым лицом. Я понимаю, Кейт, что именно так и надо, этогораздо забавнее. Индийская ирония со всеми ее неоновыми вывесками„Ирония» совершенно не­смешная. Но, знаешь, англичанепорой могли бы выражаться и яснее — ради собственного жеблага».
Большинствоанглийских работников очень гордятся на­шим национальным чувствомюмора, и их совершенно не волнует то, что оно создает трудности дляиностранцев. Со­гласно материалам исследования, проведенного моимдругом социолингвистом Питером Коллеттом, опытные британские бизнесмены, исколесившие всю Европу, утверждают, что в на­шейстране атмосфера делового климата более веселая и не­принужденная,чем в любой другой стране Европы, за исклю­чением Ирландии(правда, из их высказываний неясно, счита­ем ли мы, что уирландцев чувство юмора лучше, чем у нас, или мы просто находим ихзабавнее). Только испанцы могут срав­ниться с нами в чувствеюмора, а бедняги немцы слывут са­мым скучным народом. По нашейоценке, немцы полностью лишены чувства юмора, — а может, нампопросту трудно отыскивать в них черты, заслуживающие высмеивания.
ПРАВИЛОСКРОМНОСТИ И ШКОЛА РЕКЛАМИРОВАНИЯ
Ещеодно потенциальное препятствие, мешающее успешно заниматься бизнесом,— это английское правило скромнос­ти. Англичане от природыне более скромны и благопри­стойны, чем любой другой народ —если уж говорить начис­тоту, заносчивости и самомнения нам незанимать, — но мы высоко ценим эти качества, и у нас есть целыйряд неписа­ных правил, обязывающих нас выказывать хотя бывидимостъ скромности. Может быть, правила скромности приду­маныдля того, чтобы мы не давали воли своей природной надменности, равнокак правила вежливости сдерживают в нас агрессивные наклонности?Каков бы ни был источник их происхождения, английские правила,запрещающие хвас­товство и предписывающие скромность и выдержку,зачас­тую идут вразрез с законами современного бизнеса.
Когда язанималась изучением мира конного спорта, ме­ня, как официальногоантрополога «племени» любителей скачек, однажды попросилипоговорить с группой владель­цев и администраторов ипподромов отом, как им сделать свой бизнес более прибыльным. Я предложила имболее ак­тивно рекламировать скачки с точки зрения социальнойпривлекательности — превозносить солнечный «микрокли­мат»ипподромов. Один из администраторов, глядя на меня с неописуемымужасом на лице, воскликнул: «Но это же хвас­товство!»Стараясь сохранять невозмутимость, я возразила: «Нет, думаю,сегодня эта практика носит название «привле­чениеклиентуры»». Однако правила скромности оказались сильнеемоих доводов, и он сам, и целый ряд его коллег оста­лисьнепреклонны в своем суждении.
Этокрайний случай, и большинство английских бизнес­менов теперьпосмеялись бы над таким старомодным подхо­дом, и все же отголоскиподобных умонастроений по-пре­жнему бытуют в английских деловыхкругах. Большинство из нас не станут впадать в крайность, отвергаятакой вид мар­кетинговой деятельности, как «хвастовство»,но «навязчи­вость», «назойливость»,«бесцеремонное тыканье в лицо» при рекламировании и сбытетовара — так называемый амери­канский метод, как неизменнопрезрительным тоном гово­рят англичане, — почти у всех насвызывает отвращение. Как обычно, данный стереотип большехарактеризует самих ан­гличан, чем пресловутых американцев: намнравится думать, что наш метод продажи товаров и услуг болееутонченный, более изысканный, более ироничный — и, разумеется,осно­вывается не на неприкрытом хвастовстве.
И вобщем-то, так оно и есть. Как я уже указывала, эти ка­чествасвойственны не нам одним, но нам они присущи в большей степени, чемпредставителям других культур, и мы доводим их до крайности, особеннов своем отношении к рекламе. Например, недавно вышла сериятелевизионных рекламных роликов о «Мармайте»40,в которых показывали, как люди с отвращением — вплоть до рвоты— реагируют на малейший вкус или запах этой пасты.
———————-
40«Мармайт» — фирменное название соленой пастытемно-ко­ричневого цвета из побочных продуктов брожения пива.
Всемизвестно, что «Мармайт» — продукт, который одниобожают, другие на дух не выносят, но рекламную кампанию,пропагандирующую одну только ненависть к данному продукту, многиеиност­ранцы восприняли как извращение. «Такое не прошло быни в какой другой стране, — сказал мне один из американцев,которых я интервьюировала, — Ну да, смысл мне ясен. „Мармайт»либо любят, либо ненавидят, и, поскольку тех, кому он противен,полюбить его ты никогда не заставишь, значит, нужно хотя бы пошутитьна эту тему. Но чтобы выпустить рек­ламу, в которой говорится:«Некоторые это едят, но большинс­тво на дух не выносит»?Такое возможно только в Англии!»
В I960г. юморист Джордж Майкс заявлял: «Все рекламы — особеннотелевизионные — сделаны совершенно не по-анг­лийски. Онислишком откровенные, слишком определенные, слишком хвастливые».Вместо того чтобы «рабски имитиро­вать американский стильпревосходных степеней», советовал он, англичане должныизобрести свой собственный стиль рекламы-рекомендации типа«Попробуйте фруктовый сок «Бампекс». Многим он ненравится. Вы, возможно, станете ис­ключением». Якобыподобный способ нехвастливого рекла­мирования товара вполнесоответствует нашему духу.
Разумеется,данный пример был комическим преувеличе­нием, карикатурнымстереотипом, и тем не менее теперь, спустя сорок лет, отсутствиепревосходных степеней является нормой в английском рекламном бизнесе,а производители пасты «Мармайт» выпустили весьма удачнуюрекламу своего продукта, очень похожую на рекламу выдуманной Майксомторговой марки «Бампекс». Сходство потрясающее. Такоевпе­чатление, что рекламное агентство списало текст рекламы прямоиз книги Майкса. Это навело меня на следующую мысль: идея Майкса отом, что рекламное дело само по себе чуждо природе англичан, почемунеобходимо радикально пересмот­реть его принципы, приведя их всоответствие с английскими правилами скромности и сдержанности, —это нечто боль­шее, чем просто забавное преувеличение. Майкс былабсо­лютно прав, по сути, он выступил пророком. Реклама и в болеешироком смысле все формы привлечения клиентов и сбыта товаров и услуг— это почти по определению хвастовство, а значит, в основесвоей они противоречат одному из осно­вополагающих принципованглийской культу ры. Правда, в кои-то веки ограничения, к которым мысами себя принудили, сослужили нам добрую службу: реклама невписывается в нашу систему ценностей, поэтому вместо то­го, чтобыотказываться от своих негласных правил, мы изменили правиларекламирования, придумав методику, позволя­ющую нам не нарушатьправило скромности. Остроумная новаторская реклама, снискавшаяангличанам мировую сла­ву и всеобщее восхищение, как утверждаютлюди, занятые в рекламном бизнесе, — на самом деле простоспособ оста­ваться скромными.
Мы,англичане, если придется, можем и похвастать, мо­жем трезвонитьво все колокола, прославляя наши товары и услуги, но правила,запрещающие хвастовство и важничанье, означают, что в нашем пониманииэто непристойно и пос­тыдно, и потому хвастливая реклама у насполучается неубе­дительной. Это характерно не только для большогобизнеса. Работники из социальных низов к хвастовству относятся стаким же отвращением и неприятием, как и образованные представителиверхушки и среднего слоя среднего класса.
ПРАВИЛОПРОМЕДЛЕНИЯ ИЗ ВЕЖЛИВОСТИ
Правила,регулирующие порядок знакомства и обмена при­ветствиями в рабочейобстановке, позволяют избежать тра­диционных проблем, связанных сненазыванием имен и ру­копожатием, однако с завершением даннойпроцедуры, которая протекает безболезненно для ее участников, можетвозникнуть целый ряд затруднительных ситуаций.
Кактолько первоначальные формальности соблюдены, . всегда наступаетпериод неловкости, обычно продолжающийся пять —десять минут, нопорой длящийся все двадцать минут. В течение этого времени отдельныеучастники встречи или все стороны в полном составе, опасаясь проявитьневоспитанность, умышленно оттягивают начало «деловогоразговора» и старательно делают вид, будто они пришли надружескую вечеринку. Вместо того чтобы сразу перейти к обсуждениюделовых вопросов, мы из вежливости говорим о погоде, интересуемсядруг у друга, кто как доехал, обязательно жалуемся на пробки надорогах, хвалим хозяина за умение объяснять маршрут, подшучиваем надтеми, кто заблудился, и бесконечно суетимся по поводу чая и кофе. Всеэто сопро­вождается стандартными «спасибо» и«пожалуйста», одобри­тельными репликами гостей ишутливо-уничижительными извинениями хозяев.
Явсегда с трудом сохраняю невозмутимость во время та­ких ритуалов«промедления из вежливости». Ведение бизне­са —для нас процесс, вызывающий дискомфорт и нелов­кость, поэтому,чтобы снять стресс, мы оттягиваем начало переговоров, исполняя массуникчемных ритуалов.
И горетому, кто посмеет прервать наши терапевтические процедуры пустойболтовни и мелочной суеты. Один канад­ский бизнесмен жаловался:«Хоть бы кто предупредил меня об этом заранее. На днях яприсутствовал на деловой встре­че, где все примерно с час толькотем и занимались, что без толку мельтешили, болтали о погоде и шутилипо поводу движения на М25*. Я предложил приступить к обсуждениюконтракта, и на меня так посмотрели, будто я воздух испор­тил!Словно спрашивали, как можно быть таким идиотом?» Еще одинбизнесмен поведал мне, что он работал в Японии, где его частоприглашали на чайную церемонию. «Но там вы либо пьете чай, либоведете бизнес. В отличие от вас здесь, японцы не делают вид, чтоделовая встреча — это на самом деле чайная церемония».
———————
*М25— автострада в районе аэропорта Хитроу.
ТАБУНА РАЗГОВОРЫ О ДЕНЬГАХ
«Нопочему, — недоумевал еще один озадаченный иностра­нец,иранский иммигрант, с которым я обсуждала ритуалы «промедленияиз вежливости», — именно так они себя и ве­дут?Причем могут тянуть до бесконечности. Меня это с ума сводит. Тольконе пойму, зачем им это? Какой в том резон?Почему сразу не перейти к делу?»
Хорошийвопрос, на который, боюсь, нет разумного отве­та. Для англичан«ведение бизнеса» — неприятный процесс, вызывающийдискомфорт и неловкость, по крайней мере, отчасти из-за того, что внас глубоко укоренилось необъяс­нимое отвращение ко всякимразговорам о деньгах. А на том или ином этапе деловой встречиразговор непременно заходит о деньгах. Если не принимать в расчетприсущую нам от природы скованность, можно сказать, что мы чувствуемсебя вполне комфортно при обсуждении почти всех остальных аспектовбизнеса. Пока не требуется прибегать к хвастовству проявлениюизлишней серьезности, мы достаточно не­принужденно обговариваемвсе детали проекта или проблемы, связанные с производством и сбытомпродукции, обсуж­даем поставленные цели, решаем практическиевопросы — например, что необходимо сделать, каким образом, где,кто это должен сделать и т. д. Но когда дело доходит до такназы­ваемой грязной темы денег, мы становимся косноязычными итеряемся. Некоторые прячут свое смущение за шутками, другие сбиваютсяна повышенный тон, прямолинейные вы­сказывания, а то и вовсеведут себя агрессивно, третьи начи­нают возбужденно тараторить,четвертые проявляют чрез­мерную учтивость и принимают виноватыйвид, либо раз­дражаются и занимают оборонительную позицию. Но выредко увидите, чтобы англичанин сохранял полнейшее са­мообладаниепри обсуждении денежных вопросов. Некото­рые держатся развязно исамоуверенно, но это зачастую та­кой же признак смущения, какнервные шутки или винова­тый вид.
Однараздосадованная иммигрантка из Америки поведа­ла мне, что она«наконец-то поняла, что переговоры по фи­нансовым вопросамлучше всего вести с помощью перепис­ки или по электронной почте.Англичане просто не способ­ны говорить о деньгах при личныхвстречах, им приходится делать это в письменной форме. Переписка ихвполне устра­ивает: не нужно смотреть друг другу в лицо,произнося вспух все эти «непристойные» слова». Кактолько она это сказала, я вдруг осознала, что сама именно такимобразом всегда умуд­ряюсь решать данную проблему. Во всем, чтокасается денег, я щепетильна, как всякая типичная англичанка. И еслинужно договориться о сумме гонорара за консультационные услуги илинайти средства на какой-то проект, «грязные» слова —«деньги», «стоимость», «цена»,«гонорар», «оплата» и т. д. — я всегдастараюсь довести до противной стороны в письмен­ной форме, а непри личной встрече или по телефону. (Чест­но говоря, я дажеписать их не люблю и обычно пытаюсь пе­реложить переговоры наплечи своего многострадального содиректора, ссылаясь на то, что я несильна в математике.)
Будучиангличанкой, я всегда считала, что уклонение от разговора о деньгах —это нормальное явление, что всем проще обсуждать запретную тему вписьменной форме, но один мой много путешествующий информатор твердоза­явил, что эта проблема существует только у англичан. «Нигдев Европе я с подобным не сталкивался, — сказал он. — Оде­ньгах все говорят совершенно открыто. Никто не стыдится и несмущается. Это абсолютно нормальный разговор, никто не пытаетсяобойти денежные вопросы, не считает, что он зачем-то долженизвиняться или отделываться шутками. А у англичан тема денегнеизменно вызывает нервные смешки и нелепые остроты».
Шутки,конечно, это еще один вариант защитной реак­ции, наш излюбленныйспособ противостоять всему, что нас пугает, смущает или расстраивает.Табу на разговоры о де­ньгах не могут игнорировать дажевлиятельные банкиры и брокеры из Сити — люди, которымприходится вести разго­воры на эту тему целыми днями. Сотрудникодного коммер­ческого банка сказал мне, что некоторые типы сделоки пе­реговоров проходят совершенно безболезненно, потому чтозадействованы «не деньги как таковые», но, когда речьидет о его собственных гонорарах, он смущается и теряется, как всеостальные. Другие финансисты из Сити подтвердили его слова иобъяснили, что, как и все англичане, финансисты при обсужденииденежных вопросов справляются с нелов­костью с помощью шуток.Если что-то не ладится, сказал мне один из них, «вы говорите:«Надеюсь, вы не вычеркнули нас из списка адресатоврождественских поздравлений?»»
Есличестно, табу на разговоры о деньгах, хотя сама я не­укоснительноего соблюдаю, приводит меня в недоумение. Самоанализ не помог мневыяснить природу отрицательно­го отношения англичан к разговорамо деньгах на работе. Запрет на разговоры о деньгах в повседневномобщении это устоявшаяся норма: вы никогда не спрашиваете у людей,сколько они зарабатывают, никогда не сообщаете свой собс­твенныйдоход; никогда ни у кого не спрашиваете, сколько они заплатили закакую-то вещь, никогда не сообщаете стои­мость собственныхприобретений. Применительно к соци­альному контексту, табу наразговоры о деньгах имеет некую «внутреннюю логику», вовсяком случае, в какой-то мере оно соотносится с основными правилами«английской самобыт­ности», регулирующими установкина скромность, непри­косновенность частной жизни, вежливыйэгалитаризм и прочие формы лицемерия. Но распространение данногоза­прета на сферу труда и бизнеса — это, мягко выражаясь,из­вращение. Несомненно, должно быть исключение из этого правила— область, в которой, из практических соображе­ний, мызабываем про свою дурацкую щепетильность и «раз­говариваемпо-деловому», как все нормальные люди. Но тог­да этоозначало бы, что англичане ведут себя рационально.
И разуж я решила быть столь безапелляционно честной, мне следует признать,что я несколько покривила душой, когда заявила, что табу на разговорыо деньгах имеет некую «внутреннюю логику». Да, совершенноочевидно, что данный запрет связан, так сказать, «грамматически»,с правилами скромности, неприкосновенности частной жизни и вежли­вогоэгалитаризма, но ведь именно таким образом антропо­логи объясняютнаиболее диковинные, противоречащие здравому смыслу верования илинелепые обычаи племен, ко­торые они изучают. Пусть какое-либоверование или некий обычай на первый взгляд нам представляютсянеразумными (в иных случаях откровенно глупыми или жестокими), но,доказываем мы, во взаимосвязи с другими элементами систе­мыверований, обычаев и ценностей изучаемого племени или общины оникажутся абсолютно обоснованными. Ис­пользуя этот умный трюк, мыможем найти «внутреннюю ло­гику» в любой безумной илинепонятной идее или тради­ции — от колдовства итанцев-заклинаний для вызова дождя до женского обрезания*.
——————-
*Женское обрезание — удаление клитора, в редких случаях по­ловыхгуб; практикуется у ряда народов, исповедующих ислам.
Неспорю, «внутренняя логика» объ­ясняет многое, и намважно понимать, почему люди поступают так, а не иначе. Но от этогонелепые обычаи не становятся менее абсурдными.
Разумеется,я не равняю английское табу на разговоры о деньгах с женскимобрезанием. Я просто хочу сказать, что по­рой антропологам немешало бы честно признать, что отде­льные национальные верованияи обычаи выглядят весьма странно и, пожалуй, не в полной мересоответствуют интере­сам данного народа. По крайней мере, здесьменя не смогут обвинить в этноцентризме*, колониальных воззрениях иливысокомерии (на языке антропологов это все эквиваленты святотатства —преступления, за которое человек может быть подвергнут общественномуостракизму), поскольку критику­емое мною глупое табу являетсянеписаным правилом моей родной культуры, которому я слепо и рабскиповинуюсь.
————————-
*Этноцентризм — национальное или расовое чванство.
Вариацииразговоров на тему денег и инверсия по-йоркширски
Табу наразговоры о деньгах — исключительно английская поведенческаянорма, но не все англичане ее соблюдают. Су­ществуют значительныеотклонения. Например, южане, го­воря о деньгах, как правило,смущаются сильнее, чем северя­не, а верхушка и средние слоисреднего класса более щепе­тильны в этом отношении, чем рабочийкласс. По сути, представители верхушки и средних слоев среднегокласса зачастую внушают своим детям, что говорить о деньгах —это дурной тон и признак «низкого происхождения».
В сферебизнеса соблюдение данного табу находится в прямой зависимости отстатуса бизнесмена: люди, занимаю­щие более высокое положение ванглийских компаниях — независимо от их социального илирегионального проис­хождения, — более склонны тушеватьсяпри обсуждении де­нежных вопросов. Выходцы из среды рабочегокласса и (или) северных районов страны на первых порах вовсе илипочти не выказывают «естественной» неловкости вразгово­ре о деньгах, но по мере продвижения по служебнойлестни­це они учатся смущаться и конфузиться, отшучиваться,мед­лить или уклоняться от обсуждения этой темы.
Правда,есть очаги более жесткого сопротивления табу на разговоры о деньгах,в частности в Йоркшире. Жители этого графства гордятся своейпрямотой, резкостью и откровеннос­тью, особенно в вопросах,смущающих жеманных нереши­тельных южан, например касающихсяденег. Чтобы проил­люстрировать свой серьезный деловой подход, вкачестве примера йоркширцы приводят следующий разговор междуйоркширским коммивояжером и йоркширским лавочником.
Коммивояжер(входя в лавку): Owt?
Лавочник:Nowt41.
Коммивояжерудаляется.
——————————
41Тем, кто не знает йоркширский диалект, перевожу: Owt?— «Что желаете?»; Nowt— «Ничего».
Разумеется,это пародия — большинство йоркширцев не более прямолинейны, чемостальные северяне, — но паро­дия, с которой отождествляютсебя многие жители данной области, а некоторые стремятсясоответствовать ей и в жиз­ни. Гордый йоркширский бизнесмен нестанет ходить вок­руг да около, обливаться потом от волнения ипридумывать эвфемизмы к слову «деньги». Йоркширскийбизнесмен со злорадным удовольствием проигнорирует запрет наразго­вор о деньгах и скажет прямо, без шуток и преамбул:«Хоро­шо, так во что это мне обойдется?»
Но этоне исключение, аннулирующее данное правило или хотя бы ставящее егопод сомнение. Это умышленное де­монстративное инверсированиеданного правила, что воз­можно только там, где это правилоявляется всеми признан­ной установленной нормой. Это обратнаясторона одной и той же монеты, а не другая или особая монета.Прямолиней­ные йоркширцы знают,что они переворачивают правила задом наперед: они делают этоспециально, они шутят по этому поводу, они гордятся своим статусомдиссидентов и бунтарей в системе английской культуры. В большинстведругих культур их прямолинейность осталась бы незамечен­ной, этобыло бы расценено как нормальное поведение. В Англии же подобныеаномалии считаются заблуждением, которое следует критиковать ивысмеивать.
Классовостьи предубеждение против торговли как занятия
Непытаясь защитить или оправдать табу на разговоры о де­ньгах,замечу, что этому странному обычаю, возможно, есть объяснение с точкизрения как истории, так и «грамматики» английскойсамобытности. Выше я упоминала, что у нас еще бытует предубеждениепротив торговли, сохранившееся с тех времен, когда аристократия инетитулованное мелкопо­местное дворянство — и вообщевсякий, кто хотел прослыть джентльменом, — жили на доходы сосвоей земли или по­местья и ни в коем случае не занимались стольвульгарными видами деятельности, как производство и продажа товаров.Торговля была уделом низших сословий, и те, кто разбогател путемкоммерции, всегда покупали земельное владение в сельской местности ипытались скрыть все следы своих пре­жних нежелательных «связей».Иными словами, предубежде­ние высшего класса против торговли, посути, разделяли и представители низших сословий, в том числе те, ктосам за­нимался торговлей.
В своемэссе, посвященном Джейн Остин, каждый англий­ский школьникнепременно отмечает, что писательница мягко высмеивает бытовавшее вее время снобистское предубеждение против торговли, но серьезно неставит его под сомнение. Однако школьникам не говорят, что остаточныепризнаки подобного снобизма до сих пор наблюдаются в отношенииангличан к работе и в их поведении на рабочем месте. Эти предрассудкинаиболее заметно проявляются в кругах высшего сословия,представителей престижных про­фессий из числа верхушки среднегокласса (подразумевают­ся юристы, врачи, священнослужители ивоенные), интелли­генции и «болтливых классов».
В среденазванных классов особенно прочно укорени­лась неприязнь к«бизнесмену-буржуа», но в принципе осуж­дениевсякого, кто занимается «продажами», — довольнораспространенное явление. Даже модели и марки автомоби­лей,ассоциирующиеся с богатыми бизнесменами («мерсе­дес»)и людьми, занятыми в «торговле» («форд-мондео»),под­вергаются осмеянию со стороны социально неустойчивыхэлементов всех классов. Здесь нужно :помнить еще один типторговцев — агентов по продаже недвижимости, — к которымпочти повсеместно относятся недоброжелательно.
Данныепримеры указывают на то, что со времен Остин англичане несколькоизменили свои взгляды на торговлю: предубеждение против торговцевполностью не исчезло, но в нашем отношении к ним сместились акценты.Теперь к производителям товаров относятся гораздо терпимее, чем ктем, кто ими торгует. Разумеется, эти два процесса зачастуювзаимосвязаны, но навязчивая, неблагородная манера про­дажитоваров, подчеркивающая, что главный смысл и цель этой деятельности —деньги, вызывает у нас отвращение и недоверие. Существует неписаноеправило (в общем-то, это даже не правило, а общепризнанный факт),согласно кото­рому не принято доверять тем, кто что-то продает.Недове­рие к торговцам присуще не только англичанам, ноподоз­рительность, скептицизм и, главное, презрительнаянепри­язнь в отношении этих людей в нас выражены более рельефно,укоренились глубже, чем у других народов. В от­личие отамериканцев, англичане менее склонны к сутяжни­честву, когда насобманывают или когда мы не удовлетворе­ны качеством проданногонам товара (в таких случаях мы все так же высказываем свое возмущениедруг другу, а не ви­новнику нашего недовольства). С другойстороны, благодаря тому, что в нас сильно развиты нелюбовь инедоверие к тор­говцам, нас труднее одурачить.
Вдругих культурах торговцам, возможно, и не доверяют, но общество ихвсе-таки принимает, не то что в Англии. В других частях светаторговля считается вполне нормаль­ным способом заработать нажизнь, и преуспевающие биз­несмены, разбогатевшие на торговле,пользуются в обществе определенным уважением. В Англии за деньгиможно многое купить, в том числе власть и влияние, но уважения заденьги не купишь — как раз наоборот: по-видимому, зарабытываниеденег почти такой же моветон, как и разговор о них. Анг­личанеедва ли не с издевкой произносят слова «rich»и «wealthy»(«богатый», «состоятельный»), когдахарактеризуют кого-то, и те, кого так можно охарактеризовать, редкоупот­ребляют эти же слова, говоря о себе: они признают, не оченьохотно, что они «quitewelloff»(«вполне обеспеченны»).
Возможно,мы и впрямь, как говорил Оруэлл, зациклены на классовости как никакаядругая страна на свете, но, думаю, правильнее сказать, что ни в какойдругой стране не бывает так, чтобы классовая принадлежность не имелани малейше­го отношения к уровню материального достатка. Иличтобы признание в обществе и финансовое процветание находи­лись вобратно пропорциональной зависимости. Кое-кто, конечно, заискиваетперед «богатыми», но в принципе «жир­ные коты»— объект презрения и насмешек, и если им не смеются в лицо, тоуж за глаза издеваются над ними непре­менно. Если вы, понесчастью, оказались состоятельным че­ловеком, не вздумайтепривлекать к этому факту внимание. Это считается признаком дурноготона. Вы должны умалять свои достижения в денежных делах и всяческипоказывать, что вы стыдитесь своего богатства.
Былосказано, что главное отличие английской системы социального статуса,основанной на классовой принадлеж­ности (определяется попроисхождению), и американской, зиждущейся на принципе«меритократии», заключается в том, что богатые ивлиятельные американцы упиваются собственным высоким положением,поскольку считают, что они заслужили богатство и власть, а богатые ивлиятельные англичане более остро чувствуют социальнуюответствен­ность, с большим состраданием относятся к тем, ктозанима­ет менее привилегированное положение, чем они сами. Я,конечно, сильно упрощаю — целые книги написаны на эту тему, —но не исключено, что щепетильность англичан в отношении денег инеуважение к коммерческому успеху в какой-то мере обусловлены этойтрадицией.
Однакоследует заметить, что брезгливое отношение анг­личан к деньгам —это лицемерие чистой воды. От природы англичане не менее амбициозный,алчный, эгоистичный и корыстолюбивый народ, чем любой другой. Простоу нас больше правил, причем правил более строгих, требующих, чтобы мыскрывали, отрицали и подавляли эти наклонности. Наши правиласкромности и вежливого эгалитаризма — так сказать, «законыграмматики» или «ДНК культуры», лежащие в основетабу на разговоры о деньгах и предубеждения в от­ношениикоммерческого успеха, — это все внешний лоск, проявлениеколлективного самообмана. Скромность, кото­рую мы выказываем, —это обычно ложная скромность, а за демонстративным нежеланиемподчеркивать различия в со­циальном статусе мы скрываем своюострую восприимчи­вость к этим различиям. Но, черт возьми, покрайней мере, мы ценим эти качества и подчиняемся правилам, которыепропагандируют эти качества, — хотя зачастую они только вредятнам в работе.
ПРАВИЛОУМЕРЕННОСТИ
В1980-х гг. в Англии приобрела популярность фраза «workhard,playhard»(«трудись усердно, веселись до упаду»), и до сих порможно слышать, как люди употребляют ее, описывая свой увлекательныйобраз жизни и свой динамичный под­ход к труду и отдыху. И все онипочти всегда лгут. Англичане в общей массе «не трудятся усерднои не веселятся до упаду»: и то и другое мы делаем, как и почтивсе остальное, разме­ренно. Разумеется, «трудись в меру,веселись в меру» звучит не очень эффектно, но, боюсь, этогораздо более точная ха­рактеристика отношения к труду и отдыхутипичного англи­чанина. Трудимся мы, в общем-то, добросовестно, ив сво­бодное время веселимся довольно скромно.
Меня непоблагодарят за столь скучный портрет, поэтому я должна сразу четкосказать, что это не просто мое впечат­ление или субъективноесуждение. Мое утверждение основа­но как на данных, полученныхИЦСП в процессе довольно обширного исследования привычек и социальныхустано­вок англичан, так и на материалах всех другихисследова­тельских работ на эту тему, которые мне удалось найти.Что интересно, эти степенные, традиционные, консервативные привычкиприсущи не только людям среднего возраста или представителям среднегокласса. Вопреки бытующему мне­нию, «нынешняя молодежь»вовсе не нерадивые, безответс­твенные бездельники, ищущие острыхощущений. Если уж на то пошло, и наши собственные исследования, идругие на­блюдения и опросы показывают, что молодые люди всехклассов более благоразумны, прилежны, воздержанны и осторожны, чемпоколение их родителей. На мой взгляд, это весьма пугающая тенденция,поскольку она подразумевает, что если молодежь с возрастом не изменитсвое отношение к жизни, перенятое у старшего поколения (чтомаловероят­но), то англичане как нация станут законченнымизанудами. Если думаете, что я сгущаю краски, наговариваю намоло­дежь, обвиняя ее в излишней умеренности, несколько при­меровиз материалов исследования ИЦСП, возможно, вас пе­реубедят:
Благополучие,здравомыслие, мещанские устремления
В ходеисследования мы спрашивали молодых людей, какой они представляют своюжизнь через десять лет, и почти три четверти из них (72 %) выбралипуть благополучия и благо­разумия, заявив, что они желали бы«остепениться» или «иметь успешную карьеру».Из старшего поколения анало­гичный ответ дали всего 38 %. Только20 % молодежи 16 — 24 лет проявили склонность к авантюризму, заявив,что они хотели бы «путешествовать по миру/жить за границей».Из людей 45 — 54 лет подобное желание выразили 28 %. В группеопрашиваемых старшего поколения нашлось вдвое больше людей, чем вгруппе молодежи, которые хотели бы быть «са­ми себехозяевами». Почти все работающие молодые люди из группытематического опроса и из тех, с кем мы проводи­ли неофициальныеинтервью, на наш вопрос об их жизнен­ных устремлениях ответили,что они хотели бы достичь «фи­нансового благополучия ифинансовой стабильности». Поч­ти все в долгосрочнойперспективе ставили перед собой цель купить собственный дом.
Стабильностьв будущем важнее развлечений
Боже,до чего скучный народ, подумала я, когда мы получили эти результаты.Надеясь доказать себе и другим, что наша мо­лодежь —бунтари с богатым воображением, я обратилась к теме «развлечений».Казалось бы, в вопросе «развлечение или забота о будущем»молодые должны выказать хоть чуточку беспечности ибезответственности, но, к моему огромному разочарованию, в этом онипроявили удивительное едино­душие со старшим поколением. Только14 % молодых людей 16 -24 лет сказали, что в их «возрасте нужноразвлекаться, а не думать о будущем», и примерно такое жеменьшинство 45 — 54-летних оказались беззаботными любителямиразвле­чений.
Данные,полученные в ходе бесед с участниками групп те­матического опросаи других интервью, свидетельствуют о том, что единственноеразвлечение, которое позволяет себе работающая молодежь, — этопосещение пабов и клубов ве­черами по пятницам и субботам, ну, иеще, может быть, мага­зинов одежды. Многие из участников нашихгрупп для тема­тического опроса пытались описать свои «забавы»как без­рассудное буйство. Один с гордостью заявил: «Почтивсе свои деньги я трачу на утоление порочных желаний своегоорга­низма — хожу в пабы и клубы, курю». Но, по сути,их досуг сводится к довольно спокойному рутинномувремяпрепро­вождению — выпивке, танцулькам, посещениюмагазинов в выходные.
Трудолюбивые,прилежные, экономные
Неочень воодушевили меня и данные целого ряда других опросов, говорящиео том, что молодежь более трудолюбива, чем поколение их родителей: 70% молодых людей в возрасте от 16 до 24 лет считают, что «успехв жизни зависит от трудо­любия и увлеченности работой». Изстаршего поколения с ними согласились всего 53 %, а 41 %придерживается мнения, что составляющие успеха — везение исвязи или «счастли­вый случай».
Болеетого, мы обнаружили, что молодежь проявляет та­кую жеосторожность и ответственность в отношении де­нег, как и людистаршего поколения. В действительности 16 -24-летние даже большеоткладывают из своего заработ­ка, чем 45 — 54-летние. Данныенашего исследования пока­зывают, что молодые менее склоннывлезать в долги, чем старшее поколение. Из них только 44 % имеютзадолжен­ность по кредитным и магазинным картам. Среди старшегопоколения таких должников насчитывается 66 %.
Чемгрозит чрезмерная умеренность?
Мнехочется крикнуть: «Боже мой, нyочнитесь же! Живите полной жизнью! Бунтуйте! А как же ваше кредо«Включайся, настраивайся, наслаждайся»?» Ну,хорошо, я знала и по-пре­жнему в том уверена, что многие сочтутэти результаты об­надеживающими. Даже некоторые из моих коллегсчитают, что я поднимаю шум на пустом месте. «Что ж плохого втом, что молодежь старательна, благоразумна и ответственна? —спрашивают меня, — Почему это тебя беспокоит?»
Дело втом, что эти похвальные качества также являются признаками болееширокой и более пугающей тенденции: ре­зультаты наших опросовуказывают на то, что молодежь зара­жена страхом, что неприятиериска и мания безопасности стали характерными чертами современногообщества. Дан­ная тенденция, так называемый культурный климатвсепро­никающей тревоги, по определению одного из социологов,ассоциируется с такими явлениями, как подавление желаний,осторожность, конформизм и отсутствие духа авантюризма, наблюдающиесяу многих молодых людей, с которыми нам пришлось общаться в процессеисследования.
Конечно,в негативных высказываниях по адресу «нынеш­ней молодежи»,в критических замечаниях об их беспечности и безответственностивсегда есть некоторая доля преувеличе­ния и даже надуманности.Так что, возможно, наши результа­ты лишь подтверждают то, чтобыло всегда: что наша моло­дежь более традиционна, иответственна, чем о ней говорят. Да, пожалуй. И, строго соблюдаяправило умеренности, моло­дые люди, которых мы изучали, просто вкакой-то степени де­монстрировали свою врожденную «английскость».Нравится мне это или нет, но мы по натуре народ оченьконсерватив­ный, воздержанный. Однако тревожит меня другое: этимоло­дые люди оказались более консервативными, воздержанными итрадиционными, чем поколение их родителей, и, по-види­мому, ихнынешняя чрезмерная умеренность (если можно так выразиться) —это еще не предел. И хотя сама я во многом ис­тинная англичанка,умеренность в столь огромных дозах я воспринимаю с трудом.Умеренность — замечательная черта, но и умеренным надо быть вмеру.
ПРАВИЛОЧЕСТНОЙ ИГРЫ
Справедливостиради следует отметить, что в своем исследо­вании, посвященномработающим англичанам, мы выявили много положительныхзакономерностей, в том числе те, что связаны с понятием«справедливость». Слова «честный» и«справедливый» я часто использую как взаимозаменяемыесинонимы, но для данного раздела все же выбрала название «правилочестной игры», а не «правило справедливости»,поскольку, на мой взгляд, «честная игра» — понятиеболее широкое, не столь жестко связанное с эгалитаризмом и бо­лееточно отражающее суть английских моральных ценнос­тей, которые япытаюсь охарактеризовать. Понятие «честная игра», имеющееспортивный подтекст, предполагает, что всем должны быть предоставленыравные возможности, что никто не должен пользоваться незаслуженнымпреимущест­вом или льготами, что люди должны вести себяблагородно, соблюдать правила, не обманывать и не увиливать отответс­твенности. В то же время понятие «честная игра»учитывает отличия в способностях и допускает исход, при котором естьпобедители и проигравшие, но при этом подразумева­ется, что сампроцесс игры — причем играть нужно хорошо и по-честному —важнее, чем победа. Некоторые скажут, что этот последний элементутратил актуальность и больше не учитывается, но данные моих опросовубеждают меня, что это правило по-прежнему остается правилом, всмысле иде­ального стандарта, которому англичане стремятсясоответс­твовать, хотя у них и не всегда это получается.
Внекотором отношении правила честной игры очень по­могают нам всфере труда и бизнеса. Несмотря на то что у нас, разумеется, имеютсясвои мошенники и плуты, да и мы, все остальные, тоже не святые,англичане по праву слывут честными и законопослушными бизнесменами. Иконечно же, к взяточничеству, коррупции и обману мы относимся ме­неетерпимо,чем люди в других странах. Когда мы слышим о подобных инцидентах,большинство из нас не пожимают плечами с понимающим видом, словноговоря: «А чего вы ожидали?» Мы шокированы, возмущены,полны праведного негодования. Возможно, отчасти потому, чтоангличанам нравится быть шокированными и возмущенными, а правед­ноенегодование — наше излюбленное времяпрепровожде­ние, хотявыражаемые нами чувства абсолютно искренни.
Когда япросила иностранцев и иммигрантов сравнить практику ведения бизнеса исистему трудовых отношений в Англии и в других странах, все ониотметили, что нам свойс­твенно играть по правилам, что мы уважаемзакон и относи­тельно свободны от коррупции, которой зараженыдругие страны, где с этим явлением (в той или иной мере) мирятся.Многие считают, что мы даже толком не осознаем этот фак­тор и неценим его. «Вы просто принимаете это как долж­ное, —сказал один польский иммигрант. — Вам кажется, что все должныиграть по правилам, и, если кто-то не оправ­дал ваших ожиданий,вы возмущаетесь и расстраиваетесь. В других странах никто нерассчитывает на честность дело­вого партнера».
Итак,пусть мы немного скучны и нам свойственна чрез­мернаяумеренность, но все же чувство справедливости, стремление «игратьпо правилам» — это то, чем мы должны гордиться, неопасаясь показаться ярыми патриотами.
ПРАВИЛАВЫРАЖЕНИЯ НЕДОВОЛЬСТВА
Менеепривлекательная английская привычка выражения не­довольства —еще одна черта, характеризующая наше пове­дение на рабочем местеи наше отношение к труду. В данном контексте суть основного правилазаключается в том, что ра­бота, почти по определению, — этото, по поводу чего нужно выражать недовольство. Здесь просматриваетсясвязь с прави­лом «как важно не быть серьезным» —в том смысле, что, если вы, как это принято, вместе со всеми нежалуетесь на работу, есть опасность, что вас заподозрят в излишнемусердии.
Жалобыутром в понедельник
Оханьеангличан по поводу работы — предсказуемый, тра­диционныйритуал, протекающий по четко отработанному сценарию. Например, впонедельник утром на каждом рабо­чем месте в Англии — отфабрик и магазинов до офисов компаний и маклерских контор —кто-нибудь обязательно принимается сетовать на то, что понедельник —день тяже­лый, и все остальные сотрудники ему вторят. Кто неверит, пусть проверит. Понедельники ненавидят все — этообще­признанный факт. Господи, мы еле-еле встали, и вообще нам немешало бы еще денек побыть дома, чтобы прийти в себя после выходных;а дороги/метро/поезда/автобусы с каждым днем все хуже и хуже; и у насна этой неделе куча дел, как, черт побери, и всегда; и мы уже устали,у нас болят ноги/спи­на/голова, а ведь неделя едва началась, будьоно все прокля­то; и вот вам, ксерокс опять не фурычит —для полного счастья, ха-ха, вот так всегда!
Существуетбесконечное множество вариантов этого ут­реннего ритуала стенанийпо понедельникам, и среди них двух одинаковых вы не найдете, но, каки бесконечно разно­образные снежинки42,они все, тем не менее, поразительно похожи.
———————
42Мневсегда хотелось понять, почему мы решили, что двух иден­тичныхснежинок не существует? Разве кто-то сравнивал их все?
Большинствотаких ритуалов начинаются и порой оканчиваются замечаниями о погоде.«Чертовски холодно» или «Опять дождь», ворчиммы, снимая пальто и шарфы по прибытии на работу. Своей репликой мызадаем общий тон разговора, провоцируя других на ворчливые замечания— о погоде, дорожном движении, поездах и т. д. В конце концовкто-нибудь произносит: «А дождь все еще льет» или«Лад­но, — стоический вздох, — хоть дождьперестал», — тем са­мым завершая первый этапутреннего ритуала стенания. Это сигнал всем переключиться из режимаворчания в рабочий режим. Мы неохотно приступаем к работе, бормоча:«Что ж, ладно, пора за дело»; или «Увы, надопахать»; или, если вы на­чальник «Так, ребята, хватитскулить, давайте немного пора­ботаем».
Потоммы все дружно работаем, в меру усердно, пока не появляется новаявозможность поохать — обычно во время первого перерыва начай-кофе, когда ворчание возобновля­ется и льются потокомнедовольные замечания: «Боже, не­ужели еще толькоодиннадцать? Как же я устал»; «Да, длинная выдаласьнеделька»; «Уже одиннадцать? У меня полный завал, нсзнаю, за что хвататься»; «Эта чертова кофейная машинаопять сожрала мои 50 пенсов! Достала!» И все в таком духе. Мыпродолжаем ворчать за обедом, во время последующих перерывов и поокончании рабочего дня — когда уходим с работы или заходимвыпить чего-нибудь после работы в близлежащий бар или паб.
Жалобыпо поводу времени и совещаний
Нарабочем месте находится много тем для выражения недо­вольства, нонезависимо от темы ритуалы стенаний в целом довольно предсказуемы.Например, все стонут по поводу времени. При этом младшие менеджерыили работники не­высокого ранга жалуются на то, что время идетмедленно, что им еще целых семь часов торчать на работе, что ониза­мучены, сыты по горло работой и ждут не дождутся, когда можнобудет уйти домой. А старшие по должности работни­ки обычно ноют,что время летит, что у них дел невпроворот и не известно, как ихразгребать, а тут еще это чертово сове­щание.
Все«белые воротнички», включая самых влиятельныхтоп-менеджеров, всегдавыражают недовольство по поводусовещаний.Признание того, что вы получаете удовольствие от совещаний илинаходите их полезными, равносильно бо­гохульству. Совещания поопределению бессмысленны, уто­мительны, скучны и ужасны.Популярный учебный видео­курс о том, как проводить совещания(или, по крайней мере, проводить так, чтобы они казались менееужасными), озаг­лавлен «Совещания, проклятые совещания»,потому что именно так о них нее отзываются. Английские служащиеста­раются выбиться в руководящие работники, а потом, занявдостаточно высокое положение в компании, обязывающее их ходить насовещания, начинают стонать по поводу того, что им приходитсяпосещать слишком много совещаний.
Мы всененавидим совещания или, по крайней мере, во всеуслышание заявляем освоей ненависти к ним. Но нам приходится часто собираться насовещания, потому что пра­вила честной игры, умеренности,компромисса и вежливого эгалитаризма в совокупности убеждают нас втом, что очень немногие способны самостоятельно принимать решения:остальные должны консультироваться и достигать консенсуса. Поэтому мыбесконечно совещаемся, консультируемся, обсуждаем каждую мелочь и витоге достигаем общего согла­сия. Иногда даже принимаем решения.
Апотом, уходя с работы, непременно ворчим по поводу всего этого.
Правилопритворного выражения недовольства и правило «Вот так всегда!»
Кажется,раз англичане так любят жаловаться, значит, они скучные пессимисты,но это вовсе не так. Что интересно, свое недовольство мы выражаемвеселым, благожелательным тоном и, главное, с юмором. В принципе это,пожалуй, одно из важнейших «правил выражения недовольства»:вы должны жаловаться относительно добродушным беспечным тоном. Дажеесли вы очень рассердились, свои чувства следует пря­тать запритворным раздражением. Разница между искрен­ним и мнимымвыражением недовольства едва уловима, и иностранцы, наверное, несразу ее распознают, но у англи­чан на это особый нюх, и они задвадцать шагов отличат шут­ливое нытье, которое вполне приемлемо,от жалоб всерьез.
Жаловатьсявсерьез можно при других обстоятельствах, например во времязадушевных бесед с близкими друзьями, но при исполнении ритуаластенаний всем трудовым кол­лективом это считается непристойным инеуместным. Если вы всерьез сетуете на свои неприятности вколлективе, вас могут заклеймить «нытиком», а «нытиков»никто не любит — «нытикам» нет места на сеансахколлективных стенаний. Ри­туал выражения недовольства на работе —это форма соци­ального взаимодействия, возможность установитьболее тес­ный контакт путем обмена недовольными замечаниямиотносительно раздражающих факторов. Все участники ри­туаловколлективных стенаний знают, что они никак не мо­гут повлиять нарешение проблем, по поводу которых они ропщут. Мы жалуемся другдругу, а не высказываем претен­зии. И мы не надеемся найтирешение наших проблем, да, в общем-то, и не стремимся к этому. Нампросто нравится сетовать на них. Ритуал стенаний — это нетактика и не спо­соб достижения цели. Мы жалуемся, чтобы отвестидушу. Мы жалуемся просто для того, чтобы пожаловаться.
В ходеэтих сеансов «психотерапии» затрагиваются и по-настоящемусерьезные проблемы — жалованье, условия ра­боты,боссы-тираны и т. д., — но, даже выражая недовольство по этомуповоду, мы насмешливо морщимся, пожимаем пле­чами, закатываемглаза, вскидываем брови в притворной до­саде и театральновздыхаем; полные слез глаза, дрожащие губы и хмурые взгляды —это неприемлемо. Ритуал стена­ний — это развлечение, а не«драма на кухне»*.
———————-
*«Драмана кухне» — бытовая пьеса о неприглядных сторонах жизни.
Надлежащийтон английского ритуала стенания выражает лозунговое вос­клицание«Typical!»(«Вот так всегда!»), которое можно услы­шатьмножество раз за день на каждом рабочем месте в стра­не.«Typical!»также употребляется в ритуалах стенания, спро­воцированных рядомдругих обстоятельств, — при задержке поездов и автобусов, вдорожных пробках и вообще в лю­бых ситуациях, когда что-то неладится. Как и «nice»(«мило» и т. д.), «typical»— самое полезное и многоцелевое слово анг­лийской лексики.Наиболее общий, универсальный термин выражения недовольства «typical»применяется для характе­ристики любой проблемы, неприятности,несчастья или бедствия. Собирая материал для исследования в пабах вбес­покойный политический период 2003 года, я однажды услы­шала,как кто-то завершил ритуал стенаний следующей фра­зой: «Ивот теперь ко всему прочему нам угрожают террорис­ты, и мысобираемся вступить в войну с Ираком. Вот так всегда!»
Ввосклицании «Typical!»есть нечто сугубо английское. Оно передает одновременно обиду,негодование, символи­зирует бездеятельность и покорность,признание того, что жизнь полна мелких неурядиц и трудностей (а такжевойн и террористов) и что с этим нужно просто смириться. В ка­ком-тосмысле «Typical!»— это проявление того, что прежде называлось английскойчопорностью. Это жалоба, но жало­ба, выраженная с присущимиангличанам терпимостью и выдержкой — некий сердитый холодныйстоицизм.
ПОСЕЩЕНИЕПАБА ПОСЛЕ РАБОТЫ
Недавномы с моей сестрой-социологом говорили об упот­реблении спиртныхнапитков после работы, и она стала рассказывать мне об одном изнедавних исследований в Англии по проблеме стресса на работе. «Можешьне продолжать, — перебила я сестру. —Выяснилось, что теработники, которые после работы ходят в паб выпить вместе со своимиколлега­ми, меньше страдают от стресса, чем те, кто туда неходит, верно?» «Да, конечно, — ответила она. —Но ведь мы это зна­ли!» И то же самое вам мог бы сказатьлюбой английский ра­ботник, знакомый с ритуалом посещения пабапосле рабо­ты, — и при этом еще добавил бы, что социологиимеют обыкновение констатировать очевидное. Тем не менее, ду­маю,замечательно, что наше инстинктивное «знание» таких вещейнаходит подтверждение в материалах объективного исследования. Однакобыть социологом — неблагодарный труд, особенно в средесаркастичных англичан, которые обычно отмахиваются от результатовнаших исследований как от очевидных, всем известных фактов (если онисовпада­ют с «общеизвестными фактами»), либо как отчепухи (если они ставят под сомнение некую общеизвестную истину), иликак от словоблудия (когда неясно, какой совершен грех, пос­колькувыводы излагаются непонятным научным языком). Не исключено, что мойрассказ тоже сочтут констатацией очевидных фактов, чепухой илисловоблудием, а может, од­новременно тем, другим и третьим, но явсе же рискну и по­пытаюсь объяснить, как скрытые правила ритуалапосеще­ния паба после работы превращают этот самый ритуал вэф­фективное противоядие от стрессов, полученных на работе.
Во-первых,существуют универсальные правила, касаю­щиеся употребленияспиртного и питейных заведений. Во всех культурах алкогольиспользуется как символический знак препинания, назначение которого —знаменовать, об­легчать и ускорять переход из одного социальногосостоя­ния или контекста в другое. В число ритуалов подобногорода, в которых алкоголь играет важную роль, входят и «обрядысоциальных перемен», знаменующие главные жизненные Циклы —рождение, достижение совершеннолетия, вступление в брак, смерть именее значимые «церемонии» — напри­мер, переходиз состояния работы в состояние отдыха или домашнее состояние. Внашей культуре и ряде других куль­тур алкоголь — подходящеесимволическое средство для пе­рехода из состояния работы всостояние отдыха, потому что спиртное ассоциируется исключительно сотдыхом — с вос­становлением сил, развлечениями, весельем,непосредствен­ностью и расслаблением — и воспринимается какнечто не­совместимое с работой42.
————————-
42Насамом деле, не везде: во многих культурах, особенно там, гдесуществует более здоровый, «комплексный» подход купотребле­нию спиртных напитков, алкоголь знаменует и обратныйпере­ход — из домашнего состояния/состояния отдыха всостояние ра­боты. Например, во Франции и Испании люди по дорогена работу зачастую заходят в бар или кафе, чтобы «подкрепиться»бокалом ви­на, рюмкой кальвадоса или бренди.
Существуюттакже универсальные «законы», связанные с социальными исимволическими функциями питейных за­ведений. Об этом я упоминалав начале главы, посвященной общению в пабах, но здесь еще раз стоитнапомнить, что все питейные заведения, во всех культурах, имеют свойсобс­твенный «социальный микроклимат». Это —«пороговые зо­ны», для которых характерна в той илииной степени «куль­турная ремиссия» — временноесмягчение или временная отмена действия традиционного социальногоконтроля, временная отмена ограничений. Любое питейное заведе­ние— это также эгалитарная среда или, по крайней мере, та­каясреда, в которой статус индивида определяют критерии, отличные оттех, что бытуют во «внешнем» мире. И, пожалуй, самоеглавное: и употребление спиртных напитков, и сами питейные заведенияво всем мире ассоциируются с социаль­ным взаимодействием.
Такимобразом, английский ритуал употребления спирт­ных напитков послеработы служит эффективным нейтра­лизатором стресса отчасти в силутого, что, согласно универ­сальным «законам»,служебные иерархические отношения и напряжение рабочего днярастворяются в алкоголе, особен­но если алкоголь потребляется вкомпанейской эгалитарной среде паба. Забавно то, что ритуалупотребления напитков после работы в местном пабе эффективно сниметстресс, да­же если вы будете пить только кока-колу или фруктовыйсок. Зачастую достаточно лишь окунуться в своеобразную атмос­ферупаба, и вы мгновенно чувствуете расслабленность, у вас поднимаетсянастроение — даже без такого социального посредника, какалкоголь.
Специфическиеправила ритуала употребления спирт­ных напитков после работы,которым мы следуем добро­вольно, призваны главным образом усилитьэтот эффект. Например, обсуждение вопросов, связанных с работой,доз­волено (в сущности, пабы — это то место, где во время«соб­раний» за выпивкой принимаются важные решения),но пра­вила, запрещающие излишнюю серьезность, и правилавеж­ливого эгалитаризма там соблюдаются более жестко, чем наработе.
Согласноправилам, запрещающим излишнюю серьез­ность, в пабе вы можетеобсуждать с коллегами или товари­щами по работе важный проект илипроблему, но напыщен­ные, пафосные или скучные речинедозволительны. На рабо­чих совещаниях, если вы занимаетедостаточно высокое положение в компании, вам это, возможно, сойдет срук (хо­тя популярности не прибавит), но, если вы начнетеораторс­твовать, важничать и задирать нос в пабе, вам недолгодумая скажут: «Ой, да будет тебе».
Правилавежливого эгалитаризма не требуют, чтобы вы совсем забыли про системуслужебной иерархии, но предпи­сывают более шутливое,непочтительное отношение к раз­личиям в должностном статусе. На«совещания» в пабе соби­раются обычно небольшиегруппы коллег, занимающих в компании примерно равное положение, ноесли к ним при­соединяется кто-то из вышестоящих сотрудников,уважи­тельность, с которой к ним относятся на работе, в пабезаме­няется ироничной формой почтительности. «Босс» —впол­не приемлемое обращение к менеджерам, которые после работыотправляются в паб выпить вместе со своей «коман­дой»,но произносить его нужно в шутливой, несколько на­гловатойманере, например, так «Эй, босс, теперь ты угоща­ешь!»Разумеется, с приходом в паб мы все не становимся в одночасье равнымидруг другу по статусу, но у нас есть право подшучивать над служебнымииерархическими отношения­ми, чтобы показать, что мы невоспринимаем их слишком серьезно.
Правилаупотребления напитков после работы и обще­ния в пабе в целомглубоко укоренились в сознании англи­чан. Если вы видите, чтообсуждение деловых вопросов или беседа-интервью не клеится, что вашсобеседник скован и вы не можете разговорить его, скажите этомучеловеку: «Держи­тесь так, будто вы в пабе» или«Рассказывайте об этом так, будто мы с вами сидим в пабе».Все сразу поймут, что вы име­ете в виду: общение в пабе —это непринужденный, спокой­ный, дружеский разговор. Никто непытается произвести впечатление на собеседников, никто невоспринимает вещи слишком серьезно. Конечно, если у вас естьвозможность пригласить собеседника в ближайший паб, тем лучше, но,как я выяснила, даже просто упоминание о социальном микро­климатепаба снимает напряжение и помогает человеку рас­слабиться.
ПРАВИЛАПОВЕДЕНИЯ НА КОРПОРАТИВНЫХ ВЕЧЕРИНКАХ
Те жепринципы, только в жесткой форме, действуют и в от­ношениикорпоративных вечеринок (под данным термином я, как и большинстволюдей, подразумеваю все мероприятия, организуемые фирмами икомпаниями для своих сотрудни­ков, будь то «синиеворотнички» или «белые») — особенноежегодного вечера накануне Рождества, который считается традиционнымритуалом и теперь неизменно ассоциирует­ся с «пьянымдебошем» и другими формами дурного поведе­ния. Я проводиланесколько исследований на эту тему в рам­ках проекта ИЦСП,посвященного социальным и культурным аспектам употребления спиртныхнапитков, и всегда знаю, когда начинается официальная «подготовка»к Рождеству, поскольку именно в это время мне начинают звонитьжурна­листы, спрашивая: «Почему люди всегда плохо ведутсебя на корпоративных вечеринках по случаю Рождества?» Ответсле­дующий: мы плохо себя ведем, потому что на рождественскихвечеринках полагается плохо себя вести. Плохое поведениепредопределено неписаными правилами, регулирующими нормы поведения наэтих мероприятиях. Плохое поведение ожидаемо, это нормальное явление.
Однакопод «дурным поведением» я не имею в виду ниче­гонепристойного или предосудительного. На корпоратив­ных вечеринках«дурное поведение» выражается просто в более высокойстепени раскованности, чем это обычно доз­волено, — впонимании англичан, разумеется. Согласно дан­ным моегоисследования в рамках проекта ИЦСП, 90 % рес­пондентов признали,что «дурно себя ведут» на корпоратив­ных вечеринках,но наиболее общий «грех» —- это просто потаканиесобственным слабостям: почти 70 % сказали, что они слишком много пьюти едят. Другие характерные черты корпоративных рождественскихвечеринок — флирт, «не­жничанье», «скабрезныешутки» и «валяние дурака».
50 %людей в возрасте до 30 лет рассматривают корпора­тивные вечеринкипо случаю Рождества как непосредствен­ную возможностьпофлиртовать и «понежничать», и почти 60 % признались,что им нравится дурачиться. 30—40-летние ведут себя несколькосдержаннее, но ненамного: 40 % дура­чатся на рождественскихвечеринках, зачастую «говоря та­кое, что при обычныхобстоятельствах никогда бы не произ­несли». «Праздничнаяболтовня» порой вызывает неловкость, но во многих случаях даети положительные результаты: на рождественских вечеринках 37 %опрошенных подружились с бывшими врагами или соперниками илипомирились пос­ле ссоры, а 13 % набрались смелости и признались всвоих чувствах тем, кто им нравится.
Но дажесамые диковинные формы плохого поведения на корпоративных вечеринках— это скорее проявление глу­пости, чем порочныхнаклонностей. В более непринужден­ных беседах с английскимиработниками, когда я задавала свой традиционный вопрос: «Каклюди развлекаются на кор­поративных вечеринках, устроенных послучаю Рождест­ва?» — мои собеседники часто упоминалиобычай фотоко­пировать чей-нибудь зад (или иногда грудь) наофисном фо­токопировальном аппарате. Не знаю, как это происходитна практике, но то, что данная забава стала символом кор­поративныхвечеринок, дает представление об отношении англичан к этиммероприятиям и об их поведении в услови­ях «культурнойремиссии».
Впоследующих разделах я еще вернусь к анализу разных форм «культурнойремиссии», «узаконенного отклонения от нормы» и«режима перерыва», но здесь следует напомнить, что всеэто — не просто модные ученые словечки для обоз­начения«непринужденного поведения». Это не значит, что вы вправеполностью отказаться от условностей и делать то, что вамзаблагорассудится. Речь идет о временных узаконен­ных отклоненияхот нормы в определенных условиях, при которых могут нарушаться толькоопределенные правила и только определенными, установленными правиламиспосо­бами.
Работникианглийских фирм и компаний любят описы­вать свои ежегодныекорпоративные вечеринки так, будто это буйные оргии древних римлян,но на самом деле они принимают желаемое за действительное, таксказать, щеко­чут себе нервы. В реальности для большинства из нас«рас­путство» заключается в следующем: мы едим и пьембольше, чем обычно; поем и танцуем более энергично, чем то намсвойственно; наряжаемся в более короткие юбки и блузки с болееглубоким вырезом; позволяем себе пофлиртовать и. может быть, украдкойобменяться поцелуем или «пообжи-маться»; общаемся сколлегами более непринуждённо, чем обычно, а с начальством ведем себяменее почтительно — и, может быть, если пребываем в особенноигривом настрое­нии, фотокопируем чьи-нибудь задницы.
Существуютисключения и незначительные вариации, но это все дозволенные формыповедения по меркам боль­шинства английских компаний. Некоторыемолодые работ­ники английских компаний постигают данные правилана собственном «печальном опыте» — переступаяневидимые границы, заходя несколько дальше, чем позволительно, онитаким образом навлекают на себя недовольство коллег и в результатерасплачиваются за свои выходки карьерами. Но большинство из насинстинктивно повинуются данным пра­вилам, в том числе тому, чтопозволяет нам расписывать рождественские вечеринки как буйные римскиеоргии.
ПРАВИЛАИГР И РАЗВЛЕЧЕНИЙ
Слово«игры» я использую здесь в очень широком смысле,Ообозначая им все виды досуга: развлечения, отдых, занятия спортом —все, что не есть работа, все, что мы делаем в сво­бодное отработы время (за исключением тех видов деятель­ности, которыебудут рассматриваться позже в главах о пита­нии, сексе и «обрядахизменения гражданского состояния»). У англичан существуют триразных подхода к досугу; они связаны с тремя способами борьбы с нашей«социальной не­ловкостью», с нашей некомпетентностьюв области — так сказать, на минном поле — социальноговзаимодействия.
 Во-первых,занятия личного характера и бытоваядеятельность —«сделай сам», садоводство и хобби (метод«идидомой, запри дверь, подними подъемный мост»).
 Во-вторых,публичные, культурно-спортивные мероприятия — посещение пабов,клубов, занятия спортом,игры (метод «искусногоиспользования «помощниковипосредников»).
 В-третьих,антиобщественные занятия и развлече­ния — чрезмерноеупотребление спиртных напиткови драки (нашнаименее привлекательный способ борь­бы с «социальнойнеловкостью» — метод «шумного,агрессивного иоскорбительного поведения»).
ПРАВИЛА НЕПРИКОСНОВЕННОСТИЧАСТНОЙ ЖИЗНИ, ИЛИ ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ — ПРЕВЫШЕ ВСЕГО. ЗАНЯТИЯ ЛИЧНОГОХАРАКТЕРА И БЫТОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
Как и вслучае с заголовком «Humourrules»,данный заголо­вок («Privacyrules»)можно интерпретировать в прямом смысле как «Правиланеприкосновенности частной жизни»и как лозунг «Частная жизнь превіше всего», посколькупонятие «неприкосновенности частной жизни» занимаетцентральное место в культуре и мышлении англичан и регулирует всеформы нашего поведения. Для англичан самый простой способ борьбы снашей «социальной неловкостью» — вообще уклониться отвсякого социального взаимодействия, посвятив свое свободное времяделам, которые можно делать в стенах собственного дома, либо такимзанятиям вне дома, которые не требуют вступления в сколько-нибудьзначительный контакт с кем бы то ни было, кроме ближайшихродственников, как то: прогулки, посещение кинотеатров или магазинов,- в общем, любой вид деятельности, который осуществляется с среде,где действует «правило отрицания», распространяющеесяпочти на все общественные места.
По данным недавно проведенныхисследований, более половины видов досуга, упомянутых респондентами,- это личные и домашние дела, а из первого десятка развлечений толькодва занятия (обед/ужин или употребление напитков с друзьями илипосещение пабов) можно однозначно охарактеризовать как «общение».Самыми популярными считаются самые домашние занятия: сидение передтелевизором, слушание радио, чтение, «сделай сам» исадоводство. Результаты опроса показывают, что англичане, даже когдаим хочется пообщаться, предпочитают развлекать близких друзей иродных у себя дома, а не в окружении незнакомцев.
Дом и сад
Я уже довольно подробноговорила (в главе «Правила английского быта») оприверженности англичан к своим домам и склонности к уединению, ноздесь еще раз стоит повторить сделанный мною вывод о том, что «домангличанам заменяет навыки общения». Наша любовь к собственнымдомам и садам, полагаю, непосредственно обусловлена стремлением куединению, что, в свою очередь, является симптомом нашей «социальнойнеловкости».
Люди вовсем мире любят на досуге смотреть телевизор, так что ничегоуникально английского в этом нет. И другие упомянутые здесь домашниедела, коими занимаются на досуге, — чтение, садоводство и «сделайсам», — по крайней мере, как таковые, тоже не являютсяисключительно английскими развлечениями. Другое дело, что у нас онипользуются колоссальнойпопулярностью,особенно «сделай сам» и садоводство. Если пройтись подомам англичан в любой из вечеров субботы или воскресенья, можноувидеть, что, пожалуй, в половине из них кто-нибудь непременно«улучшает» свое жилище (что-нибудь сколачивает иликрасит) или свой сад (копает или попросту ковыряется в земле). Вматериалах исследования на тему «сделай сам»,проведенного моими коллегами из ИЦСП, указывается, что лишь 12%женщин и 2 % мужчин признались, что они никогда ничего не мастерили.По данным последней общенациональной переписи населения, болееполовины всего взрослого мужского населения что-то мастерили дома втечение месяца перед проведением переписи. Около трети женскогонаселения также активно «совершенствовали» свои жилища вуказанный период. Не менее показательны и цифры, свидетельствующие олюбви англичан к своим садам: 52% всех мужчин Англии и 45% англичанокработали в своих салах – подрезали кусты и выдергивали сорняки.
Сравните эти цифры с даннымио посещении церкви, и вы поймете, что именно является в Англиинациональной религией. Даже из тех, кто утверждает, что принадлежит копределенной конфессии, только 12% посещают церковные службы каждуюнеделю. Остальное население утром по воскресеньям можно найти либо вместном магазине для любителей-садоводов, либо в хозяйственныхсупермаркетах. А когда мы хотим отдохнуть от своих домов и садов, тоотправляемся поглазеть на дома и сады, превосходящие по размерам икрасоте наши собственные, — такие, как величавые замки и парки,открытые для публики Национальным трестом* и Королевским обществомсадоводов.
———————-
*Национальныйтрест — организация по охране исторических Памятников,достопримечательностей и живописных мест, осно­вная в 1895 г.
Посещение роскошныхзагородных особняков считается одним из самых популярных национальныхразвлечений. Что, впрочем, не удивительно, ведь в таких местах естьвсе, что нужно англи­чанину во время воскресной загороднойпрогулки. Мы не только черпаем там вдохновение, требуемое дляусовершенствования наших домов и садов («Ой, смотри, именно втаких розово-бежевых тонах я хотел бы оформить свою гостиную!»),удовлетворяем свое любопытство и даем волю своим классовымпредрассудкам. Мы также стоим там в привычных для нас очередях,которые нас успокаивают, взбадриваемся чашками чая и тешим себямыслью, что тратим время на просвещение, — по крайней мере,поездка в замок более поучительна, чем поход в хозяйственныйсупермаркет или магазин для любителей-садоводов, потому что замки —это, как ни крути, «история»44.
—————————
44Но, возможно, я слишком сурова к своим соотечественникам. По мнениюДжереми Паксмана, миллионы англичан, посещающих исторические здания ипарки, выражают в числе прочего «глубокопрочувствованное»ощущение причастности к истории. Не уверена. Да, в нас живетхроническая тоска по прошлому, но это не одно и то же. И все же мнекак-то не по себе от того, что я более цинична, чем Паксман.
Эта пуританская жилка,потребность показать, что наши занятия на досуге — не простопоиск бездумных развлечений, наиболее заметно прослеживается упредставителей среднего сословия. Рабочий класс и верхушка общества,как правило, более откровенно наслаждаются удовольствиями, не особозаботясь о том, кто и что о них подумает.
Телевизор
Те, кому небезразлично чужоемнение, возможно, несколько успокоятся, ознакомившись с результатамиопроса, которые свидетельствуют о том, что в действительности мывовсе не нация телеманов. Поначалу, посмотрев на статистическиевыкладки, вы получаете ошибочное представление. Цифры говорят о том,что сидение перед телевизором — самая по­пулярная из формдомашнего досуга: регулярно смотрят те­левизор 99 % населения.Но, когда мы обращаем внимание на формулировку вопросов («Чемиз перечисленного вы занимались в минувший месяц?»), картинаменяется. В конце кон­цов, редко кому удается хотя бы раз в месяцне включить те­левизор, чтобы послушать новости. Ответ «да»напротив пун­кта о телевизоре не обязательно означает, что выкаждый вечер сидите перед ним как приклеенные.
Верно, мы много смотримтелевизор — в среднем по стране три — три с половинойчаса в день, — но нельзя ска­зать, что телевидение убиваетискусство общения. По дан­ным того же опроса, 97 % респондентовтакже в минувшем месяце принимали друзей и родственников или ходили кним в гости. Сама я довольно скептически отношусь к циф­рам опросмотре телепередач, чему поспособствовало мое участие висследовательском проекте, в рамках которого ко­манда психологовустановила видеокамеры в гостиных до­мов обычных людей, чтобыпроследить, сколько времени они посвящают просмотру телепередач и какпри этом себя ведут. В данном проекте мне была отведена рольскромного помощника. Моя работа заключалась в том, чтобыпросмат­ривать видеопленки и при помощи секундомера с остановомзасекать, сколько времени на самом деле наши несчастные подопытныекролики смотрели на телеэкран, а также отме­чать все другие видыдеятельности, которыми они занима­лись во время «просмотра»,— занимались сексом, ковыряли в носу и т. д. Объекты нашегоисследования ежедневно за­полняли опросные листы, указывая, какиепрограммы они смотрели и на протяжении какого времени.
Оценки самих этих людей ирезультаты, полученные мною с помощью секундомера, существенноразнятся. Когда люди говорят анкетеру, что они целый вечер или втечение часа «смотрели телевизор», это чаще всего не так.Обычно подразумевается, что телевизор был включен, а сами хозяева вэто время беседовали с родными или друзьями, играли с со­бакой,читали газету, ссорились из-за пульта, болтали по те­лефону,подстригали ногти, ворчали на жену/мужа, стряпали и ужинали, спали,гладили и пылесосили, кричали на детей и так далее, возможно, иногдабросая взгляд на телеэкран.
Конечно, есть люди, которыезначительно занижают ко­личество времени, проводимого ими передтелевизором, но онии, как правило, лгут — в отличие от наших«подопытных кроликов», которые хотя бы старались бытьточными. Люди, утверждающие, что они «никогда не смотряттелевизор», обычно пытаются убедить вас, что в нравственноми/или ин­теллектуальном отношении они стоят выше массы люмпе­нов,которые только на то и способны, чтобы «часами пя­литься набездумную чушь» каждый вечер. Такой подход свойственен мужчинамсреднего возраста из среднего сословия, которые столь же дорожатсвоим социальным стату­сом, как и те, кто насмехается надвладельцами «мерседесов». На мой взгляд, в Англииподобное показное неприятие теле­видения совершенно неоправданно,поскольку наше телеви­дение признано лучшим в мире. Идействительно, мы почти каждый день можем увидеть по телевизоручто-нибудь стоя­щее, удовлетворяющее вкусам даже тех, ктопретендует на особо высокую интеллектуальность.
Что же касается нас, всехостальных, простых смертных, телевидение помогает нам осваиватьискусство общения, служа замкнутым, закрытым англичанам еще однимстоль необходимым «посредником». Согласно результатамнедав­него опроса, телевизионные программы являются самойраспространенной темой разговора между друзьями и родс­твенниками,даже еще более популярной, чем охи и ахи по поводу дороговизны жизни,В качестве «посредника» при социальном взаимодействиителевидение уступает первенство только теме погоды. Телевидение —это то, что нас всех объединяет. Если мы не знаем, что сказать, илиисчерпали тему погоды, всегда можно спросить: «А высмотрели?..» У нас всего лишь пять каналов наземноготелевидения, но при этом высока вероятность того, что многие из нассмотрели одну и ту же из недавно транслировавшихся передач. И, хотяанг­лийское телевидение относительно высокого качества, нам почтивсегда есть что поругать.

Мыльные оперы
Наше неумение общаться исклонность к уединению такженаходятотражение в телевизионных программах, которые мы создаем и смотрим, ив частности в «мыльных операх».Самые популярныеанглийские «мыльные оперы» очень не-обычны и сильноотличаются от сериалов, которые снимают и показывают в другихстранах. Темы и сюжетные линии мо­гут быть очень похожи —измены, насилие, смерть, кровос­мешение, нежелательнаябеременность, споры об отцовстве и прочие невероятные происшествия итрагические случай­ности, — но только в английских сериалахвсе это происхо­дит исключительно в среде обычных людейпростоватой на­ружности из числа трудового люда, зачастуюсреднего или пожилого возраста, которые зарабатывают на жизньутоми­тельным низкооплачиваемым трудом, носят дешевую одеж­ду,едят бобы и чипсы, пьют в захудалых пабах и живут в ма­леньких,убогих, непривлекательных домишках.
Американские сериалы(«дневные телеспектакли»), как и наши «ЖителиИст-Энда»* и «Улица Коронации», тоже рас­считанына аудиторию, представленную главным образом низшими слоями населения(о рынке потребителя можно судить по типу продукции, рекламируемой впаузах)45,но персонажи, их стиль жизни, окружающая обстановка — это всесфера среднего класса: роскошь, шик, очарование, моло­дость.
———————
*»ЖителиИст-Энда» (EastEnders)— популярный многосерий­ный телевизионный фильм оповседневной жизни жителей одной из площадей в лондонском Ист-Энде;показывается Би-би-си-1 с 1985 г.
45Некоторыепредставители среднего класса, главным образом подростки, тайнообожают телесериал «Жители Ист-Энда», но очень немногиесмотрят «Улицу Коронации».
Герои американских сериалов —адвокаты, врачи и преуспевающие предприниматели. Они восхитительнона­рядны и ухожены, живут в дорогих домах, где царит безуп­речныйпорядок, бесконечно выясняют отношения со свои­ми супругами итайком встречаются со своими любовника­ми в красивых ресторанах ироскошных отелях. Фактически во всем мире сериалы снимаются по«вдохновенной» амери­канской модели. Только англичанепоказывают уродливый натуралистический реализм рабочей среды. Дажеавстралий­ские «мыльные оперы», наиболее близкиенашим по характе­ру, кажутся сказкой в сравнении с мрачнойнепригляднос­тью английских сериалов. Почему это так? Почемумилли­оны простых англичан хотят смотреть «мыльные оперы»о таких же простых, как они сами, англичанах, которые легко могли быоказаться их соседями?
Думаю, ответ частично кроетсяв эмпиризме и реализме46,глубоко укоренившихся в сознании англичан, что породило у нас такиекачества, как приземленность, прозаичность приверженность ко всемуреальному, конкретному и факти­ческому и неприятие искусственногои претенциозного. Ес­ли бы Певзнеру случилось написать сегодня«Особенности английской „мыльной оперы»»,думаю, характеризуя телесе­риалы «Жители Ист-Энда» и«Улица Коронации», он отметил бы те исконно английскиечерты, которые увидел в произве­дениях Хогарта, Констебля иРейнолдса, — «предпочтитель ность фактов, полученныхпутем наблюдения и личной опыта», «пристальное внимание кокружающему», «правда во всех ее повседневных мелочах».
—————————
46Я понимаю, что между эмпиризмом и реализмом как фило­софскимидоктринами и эмпиризмом и реализмом в более широ­ком, обиходномсмысле, который мы вкладываем здесь в эти два понятия, существуетотличие (суть которого заключается в том, что:всякоезнание происходит из чувственного опыта и что материя су­ществуетнезависимо от нашего восприятия). Но я бы сказала, что есть прочнаявзаимосвязь между нашими официальными философскими традициями иобычными, повседневными представлениями и умонастроениями, включаяте, что определяют наше отношение к «мыльным операм».
Но это не полноценноеобъяснение. Швейцарский ху­дожник Фюсли*, возможно, был прав,когда заметил, что на­ши «вкусы и чувства связаны среальностью», однако англи­чане вполне способны оценить игораздо менее реалистич­ные формы искусства и драмы. Только«мыльные оперы» у нас не такие, как во всем мире, потомучто нам требуется зер­кало, в котором мы видели бы отражениесобственной орди­нарности.
———————-
*Фюсли(Фьюзели), Генри (Иоганн Генрих) (1741 — 1825) ~~ британскийхудожник-романтик, родился в Швейцарии. Писал кар тины на гротескныесюжеты, приближенные к сверхъестественный образам английских«готических» романов того времени, а также картины натемы произведений Мильтона и Шекспира.
Я сильно подозреваю, что этанаша особенность некоторым образом прямо обусловлена нашей маниейуединения, привычкой держаться особняком, стремлением уйти домой,запереть дверь и поднять подъемный мост. В преды­дущих главах ядовольно подробно рассматривала данное явление и пришла к выводу, чтонаша закрытость порождает в нас крайнее любопытство, которое мы лишьчастично удовлетворяем в процессе беспрестанного обмена сплетня­ми.Здесь действует эффект запретного плода: английские правиланеприкосновенности частной жизни означают, что мы очень мало знаем оличной жизни и делах людей, не вхо­дящих в наше непосредственноеокружение, которое состав­ляют близкие друзья и родственники.Нельзя «полоскать на людях грязное белье» и нельзязадавать личные вопросы, вы­нуждающие нас к подобным действиям.
Поэтому нам неизвестно, чемзанимаются наши соседи у себя дома за закрытыми дверями (если толькоони не шумят так, что мы бежим жаловаться на них в полицию и местныйсовет). Когда на обычной английской улице случается убийс­тво, навопросы полиции или журналистов все соседи отве­чают примерноодно и то же: «Ну, мы их, в общем-то, почти не знали…»,Они держались особняком…», «На вид вполне приятныелюди…», «Мы здесь не суем нос в чужие дела…»,«Странно, конечно, но вы ведь знаете, никому не хочется лезть вчужие дела…» На самом деле мы охотно проявили бы нездоровыйинтерес к чужим делам, потому что мы нация любопытных: мы обожаемподсматривать и подглядывать, и наши драконовские правиланеприкосновенности частной жизни просто выводят нас из себя.Телесериалы на бытовые сюжеты пользуются у нас огромной популярностьюименно потому, что персонажи этих «мыльных опер» —«люди, ко­торые вполне могли бы оказаться нашими соседями».Когда мы смотрим такие сериалы, как «Жители Ист-Энда» или«Улица Коронации», у нас создается ощущение, будто мына­блюдаем в глазок — с разрешения — за тайной,запретной для нас личной жизнью наших соседей — за людьми,кото­рые равны нам по социальному статусу; они такие же, как мы,но об их судьбах мы можем только догадываться и строитьпредположения. «Мыльные оперы» тем и привлекательны, чтомы можем опосредованно удовлетворять свое нездоровое любопытство:сериалы — это форма проявления извращенного болезненноголюбопытства. И конечно же, они подтверждают наши худшие подозрения отом, что происхо­дит за запертыми дверями и занавешеннымиплотными што­рами окнами домов наших соседей, — здесь иадюльтер, и алкоголизм, и избиение жен, и магазинные кражи, иторгов­ля наркотиками, и СПИД, и подростковая беременность, иубийства… Семьи, о которых рассказывается в «мыльныхопе­рах», — это такие же люди, как мы, только у них вжизни все гораздо запутанней, все гораздо хуже, чем у нас.
Пока я упомянула лишь самыепопулярные английские «мыльные оперы» — «ЖителиИст-Энда» и «Улица Корона­ции», — в которыходнозначно изображена среда рабочего класса. Но наши телевизионныепродюсеры — народ про­ницательный и добрый. Они стараютсясоздавать сериалы для всех слоев населения и даже для разныхдемографичес­ких групп в рамках этих слоев. «ЖителиИст-Энда» и «Улица Коронации» — сериалы огородском рабочем классе соот­ветственно южной и севернойобластей страны. Сериал «Эммердейл» (Emmerdale)рассчитан на категорию населения, занимающую на социальнойиерархической лестнице более высокую ступень, чем рабочий класс. Вэтом сериале выведен целый ряд персонажей, принадлежащих к низшему исред­нему слоям среднего класса, причем проживают они в сель­скойместности, а не в городе. «Холлиоукс» (Hollyoaks)— это версия сериала «Жители Ист-Энда», только омолодежи — подростках, проживающих в пригороде Честера.Создатели фильма не стали строго придерживаться канонов натурализ­ма:некоторые персонажи весьма симпатичные молодые люди, хотя и носят,как и их прототипы в жизни, дешевую oдежду,купленную в «народных» магазинах. От случая к случаюснимают «мыльные оперы» даже для верхушки и средней частисреднего класса. Некоторое время шел сериал «Этажизнь»(Thislife)о неврастеничных адвокатах в возрасте от30 до 40 лет.Они красивы, красиво говорят и красиво одеваются, но, в отличие отперсонажей американских «мыльныхопер», непросыпаются по уграм с безупречным макияжем на лице и безупречнымиприческами. Они часто напиваются до рвоты, весьма убедительносквернословят, когда ссорятся искандалят, и уних в раковинах горы грязной посуды.
Комедии положений
Те же правила реализма «совсеми бородавками» характерны и для другого английскоготелевизионного жанра — коме­дии положений. Почти всеанглийские комедии положений о «неудачниках» —людях, которые не преуспели в жизни, трудятся на непрестижной работе,у них не складываются от­ношения в семье, живут они в лучшемслучае в неприглядных пригородных домах. Это главным образомпредставители рабочего класса и самых низов среднего класса, но дажебо­лее обеспеченные персонажи в таких фильмах никогда не бываютпреуспевающими честолюбцами. Герои английских телевизионных комедий —это антигерои, персонажи, над которыми мы смеемся, —неудачники.
Это создает некоторыепроблемы на рынке экспорта. Ког­да популярные английские комедииположений — такие как «Негодники» (Menbehavingbadly)— «переводят» для амери­канского рынка,оригинальные английские персонажи за­частую «приукрашивают»,потому что на вкус американцев они слишком «простонародны»,слишком непривлекатель­ны, слишком неотесанны — в общем,слишком реалистич­ны. В американских версиях у них болеепрестижная работа, более правильные черты лица, более ухоженныеволосы, бо­лее красивая одежда, более очаровательные подружки,более роскошные дома, они ведуг более элитарный образ жизни. Ихотвратительные привычки облагородили, а речь саниро­вали наряду сих ванными и кухнями47.
————————
47Заэти и другие и наблюдения, которые помогли мне понять природуанглийской комедии, я в огромном долгу перед Саймоном Наем, авторомсценария телевизионной комедии «Негодники», и ПоломДорнаном, осуществлявшим «перевод» сценария дляамери­канского рынка.
Я вовсе не хочу сказать, чтов американских комедиях по­ложений нет неудачников, они есть, ноэто неудачники «бо­лее высокого класса». Они не стольнепоправимо безнадеж­ны, омерзительны, жалки и непривлекательны,как их анг­лийские сотоварищи. Например, некоторые персонажисериала «Друзья» не могут похвастать блестящей карьерой,но при этом они не ходят непричесанными; они могут потерять работу,но идеальные черты лица и безупречный загар служат им утешением.Только одна американская комедия — «Розинна»(Roseanne)— пользуется успехом у англичан, по­тому что эта комедиянаиболее близка по стилю к «драме на кухне», к бытовомунатурализму, который является нормой на английском телевидении ивостребован склонной к эм­пиризму, приземленности, цинизму,любопытству и подгля­дыванию английской аудиторией, желающейвидеть певзнеровскую «правду во всех ее повседневных мелочах»как в сво­их комедиях положений, так и в «мыльных операх».
Я не пытаюсь здесьутверждать, что английские комедии обязательно лучше, тоньше ижизненнее, чем американские или чьи-то еще. Если уж на то пошло, вбольшинстве английс­ких комедий положений юмор менеесмешной и изощрен­ный, чем в американских телефильмах, а зачастуюи вовсе де­тский, грубый и плоский. Я бы сказала, что вповседневной жизни, в повседневном общении англичане демонстрируютболее тонкое чувство юмора, чем многие другие народы, и это искусствоостроумия, иронии и преуменьшения также нахо­дит отражение внекоторых наших телевизионных комедиях.
Мы по праву можем гордитьсятакими искрометными программами, как «Да, господин министр»(Yes,Minister).И англичане, вне сомнения, гении в области пародии и сати­ры (какнам таковыми не быть, если мы только подтруниваем и язвим, вместотого чтобы злиться и устраивать революции). Но не будем забывать, чтона нашей совести также шоу Бен­ни Хилла и серия комедий«Продолжайте» (Carryon),кото­рые от европейского непристойного поишого фарса (и егоамериканских, австралийских и японских аналогов) отлича­ются лишьобилием неудачных каламбуров, двусмысленнос­тей и косвенныхнамеков, — таким образом, полагаю, англи­чане отдают даньсвоей любви к словам, но в остальном это не делает нам чести. «МонтиПайтон» (MontyPython)и в сло­весном, и в социальном выражении — произведениедруго­го уровня, но это тоже детская, школьная форма юмора.
Главный вопрос, как мнекажется, состоит не в том, лучше или хуже, умнее или грубее нашикомедии, чем у других на­родов; важно выяснить, связывает ли ихвсе некая общая ха­рактерная тема или черта, которая можетрассказать нам что-либо об особенностях английской культуры. Я долгои настойчиво изучала этот вопрос, консультировалась с коме­диографамии другими специалистами, добросовестно от­смотрела десяткителевизионных комедий положений, сати­рических передач, пародий иэстрадных программ с участи­ем комических актеров разговорногожанра. Все это я упорно называла «исследованием», чемдоводила до белого каления моих родных и друзей. Но в конечном итогеответ я нашла. Насколько я могу судить, почти все грубые видытеле­визионной комедии, равно как и более утонченные, — отом, что постоянно тревожит англичан, — о смущении.
Конфуз — неотъемлемыйэлемент национальных теле­визионных комедий других народов, но уангличан склон­ность к смущению, по-видимому, развита сильнее,чем у представителей других культур: мы чаще испытываем нелов­кость,для нас это постоянный повод для беспокойства и тре­воги. Дня неспособных к общению англичан почти любая социальная ситуация —потенциальный конфуз, соот­ветственно, у нас имеется богатейшийисточник материала, который мы можем обыгрывать в комических пьесах.В об­ласти комедии положений нам даже незачем придумывать нелепыеили невероятные ситуации, чтобы создать эффект конфуза: во многихнаших комедиях положений никаких «положений», в общем-то,нет, если только под таковыми мы не подразумеваем «не богатуюсобытиями жизнь обычной семьи из пригорода» («Моя семья»[MyFamily],«2.4 ребенка» [2.4 Children],«Бабочки» [Butterflies]и др.), «скучные будни за­урядного скучного учреждения»(«Офис» [Office])или даже то, как «простая рабочая семья сидит передтелевизором» («Королевская семья» [TheRoyalFamily]).И все же подобные ситуации порождают массу забавных неловкостей. Ямогу ошибаться, но подозреваю, что в других странах все это вряд лисойдег за гениальный сюжет для комедии положений 48.
———————————
48Вдругих странах, возможно, с удовольствием смотрят некото­рые изнаших комедий положений (думаю, у «Бабочек» в Америкеесть свои поклонники). И мы, конечно же, тоже с удовольствием смотриммногие иностранные комедии (например, такие, как «Дру­зья»,«Фрейзер» [Frazier],«Ваше здоровье» [Cheers]).Но мне хочется понять, как английские телевизионные комедии, комедии,которые мы создаем, характеризуют самобытность английской культуры.
Телевизионныереалити-шоу
Так называемые телевизионныереалити-шоу предоставляют новые доказательства, если таковыетребуются, социального торможения англичан и того, чтопсихотерапевты, наверно, назвали бы «проблемами частной жизни».Реалити-шоу име­ют мало общего с тем, что любой здравомыслящийчеловек подразумевает под реальностью, поскольку, как правило,главная задача их сценария — ставить людей в необычные,неправдоподобные условия и заставлять их конкурировать друг с другом,выполняя нелепейшие задания. Правда, сами люди вполне «реальные»,в том смысле, что это не професси­ональные актеры, а простыесмертные, которых от осталь­ных обычных людей отличает лишьстрастное желание «по­пасть в телевизор». «Реальное»телевидение ни в коем случае нельзя считать исключительно английскимили британским явлением. Самая известная и популярная из такихпрограмм, «Большой брат», была придумана в Голландии.Сейчас во многих странах есть свои версии этой передачи, чтопозво­ляет нам провести кросскультурное сравнение. Сценарийдовольно прост. Из тысяч кандидатов, подавших заявки, от­бираются12 участников, которых поселяют в дом особой планировки, где ониживут на протяжении девяти недель. В доме всюду спрятаны телекамеры,снимающие каждое движение участников 24 часа в сутки. Наиболее важныемо­менты каждый вечер транслируют по телевидению. Жизнь этихлюдей полностью контролируют режиссеры телешоу (так называемыйБольшой брат), которые ставят перед ними задачи и затем кого-то изних награждают, а кого-то наказы­вают. Ежевечерне каждый из«жильцов» этого дома называет две кандидатуры из числаучастников «на вылет», а телезри­тели путемголосования определяют, кого их названных кан­дидатов они хотят«выселить», и в результате одного из «жильцов»удаляют. В конце победитель — последний «невыселенный»участник телешоу — получает в награду денежныйприз, довольновнушительную сумму. Всем участникам удается побыть хотя бы пятнадцатьминут в ореоле славы, а некото­рые даже попадают в список«знаменитостей» категории «D».Из всех странтолько в Великобритании и США участникителешоу «Большойбрат» не занимаются сексом (думаю,по разнім причинам:нам мешает наша скованность, а амери­канцы просто ханжи). ВГолландии участникам названного телешоу, очевидно, запретилипостоянно заниматься сексом, потомучто беспрерывное совокупление на телеэкране стало утомлятьтелезрителей. В Великобритании газетчики впада­ли в исступление,если двое «жильцов» осмеливались поце­ловаться. Когдав третьей серии пара участников наконец-то решилась пойти дальшепоцелуев, они предусмотрительно спрятались под одеялом, так чтонельзя было сказать, чем конкретно они там занимались. Даже когдарежиссеры «Боль­шого брата» — в отчаяннойпопытке придать пикантность своей передаче — устроили в доме«любовное гнездышко», где пары могли бы прятаться отлюбопытных глаз своих со­седей (хотя скрытые телекамеры все равноих снимали на пленку), никто из застенчивых участников шоу невосполь­зовался предоставленной возможностью. «Любовноегнез­дышко» использовали для задушевных бесед. В 2003 г.одна бульварная газетенка предложила награду в 50 000 фунтов (почтистолько же получаетпобедитель шоу «Большой бра­т») тем из участников,кто станет на телеэкране заниматься сексом, но ничего не произошло.
В других странах жильцы«Большого брата» постоянно скандалят и даже дерутся,ломая стулья и посуду. В английс­ком «Большом брате»даже повышенный тон или замечание, пронизанное мягким сарказмом, —это уже крупное собы­тие, которое на протяжении нескольких днейобсуждают как сами участники, так и многочисленные поклонники шоу.На­ших «жильцов» отличает поразительная сдержанностьи уч­тивость. Они редко выказывают недовольство непосредс­твеннов лицо кому-то из своих соседей — чаще, в типично английскойманере, ворчат и жалуются на того, кем недо­вольны, за егоспиной.
Несмотря на то что данное шоу— состязание, малейший намек на настоящее соперничествовызывает решительное недовольство у всех участников телешоу «Большойбрат». «Обман»— попрание важнейшего идеала «честной игры» —считается самым страшным грехом, но ни в коем случае нельзяпризнавать, что у вас есть определенный план действий,что вы «играете на победу».То, что это табу, познал насобственнойшкуре один из участников телешоу, когда пох­вастался тем, что онвыработал умную стратегию: его под­вергли остракизму и быстро«выселили» из дома. Если б он не раскрыл свои мотивы,сделал вид, что он «участвует в шоу ради забавы»,как и все остальные, у него был бы хороший шанс победить. Главное—лицемерие.
Сдержанность, скованность,скрытность, застенчивость. смущение, уклончивость, лицемерие,вежливость сквозь стиснутые зубы — все это очень по-английски.Так чему ж тут удивляться, можете спросить вы. Однако задумайтесь наминутку о том, что представляют собой эти участники «Большого брата».Люди, которые подают заявки и проходят пробы,чтобы участвовать в этой программе, оченьхотят бьть на виду у всей страны двадцать четыре часа в сутки на протяжениидевяти недель, не имея при этом возможности уеди­ниться ни наминуту, даже в туалете и в душе, — не говоря ужепро то, что ониобязаны выполнять всякие идиотские смущающиезадания. Это не нормальные обычные люди. Это самые отъявленныеэксгибиционисты в стране, самые бесстыдные самые наглые, самыераскованные люди, стремящиеся быть в центре внимания. Таких особей вАнглии еще надо поискать. И тем не менее их поведение в «Большомбрате» отличаютприсущие всемангличанам сдержанность, скрытность, щепетильность и неловкость.Правила они нарушают только тогда, когда пьяны, — или, вернее,они напиваются, чтобы узаконить свои отклонения от правил49,— но даже в это случае они никогда не выходят за определенныерамки.
——————-
49Чутьпозже в этой главе мы более подробно поговорим об от­ношенииангличан к алкоголю и правилах поведения в нетрезвом виде.
В моем представлении телешоу«Большой брат» — это полезный опыт, испытание напрочность «правил английской самобытности».
Правила чтения
Любовь англичан к словамзанимает центральную строчку в большинстве перечней наших«национальных черт», с которыми мне случилосьознакомиться в процессе работы над данной книгой. Таких перечнейочень много, и это лишний раз подтверждает ту точку зрения, что мысоставляем спис­ки — так сказать, «забрасываем»проблему словами, —пото­му что не уверены в собственнойнациональной идентич­ности. Основоположником этой традиции сталОруэлл, и теперь списки составляют все кому не лень.
Джереми Паксман, включивший«викторины и кроссвор­ды» в свой собственный«оруэлловский» список характерных черт английскойсамобытности, называет англичан «наро­дом, одержимымсловами», ссылаясь на то, что мы выпускаем феноменальноогромное количество печатной продукции (100 000 новых книг в год),что у нас газет на душу населения больше, чем в любой другой стране,что мы «беспрерывно шлем письма редактору», что у нас«неутолимый аппетит» ко всем формам словесных игр иголоволомок, что у нас про­цветают театры и книжные магазины.
Я бы добавила, что чтениекниг у нас даже еще более попу­лярно, чем такие занятия надосуге, как «сделай сам» и садо­водство. Более 80 %населения нашей страны регулярно читает ежедневные газеты. Нашастрасть к словесным играм и го­ловоломкам хорошо известна, нотакже следует отметить, что каждому невербальному виду хобби илиувлечению — таким как рыболовство, филателия, наблюдение запоездами, наблю­дение за птицами, пеший туризм, спорт, уход задомашними питомцами, флористика, вязание и разведение голубей —у нас посвящен хотя бы один специальный журнал. А более по­пулярнымувлечениям у нас посвящены как минимум с пол­дюжины еженедельныхи ежемесячных изданий, равно как и бесчисленные сайты в Интернете,так что зачастую мы боль­ше времени проводим за чтением о нашихлюбимых видах досуга, чем занимаемся ими на практике.
Чтение в туалете
Мы читаем постоянно — влюбое время, в любом месте. Во многих английских домах вы найдете то,что я называю «туалетной литературой»: стопки книг ижурналов, лежащих возле унитаза или даже аккуратно расставленных наспеци­альной полочке или в книжном шкафу в туалете. В другихстранах я тоже иногда натыкаюсь в туалетах на книгу или журнал, но,по-видимому, нигде, кроме Англии, чтение в туа­лете не являетсяукоренившимся обычаем или традицией. Многие англичане —особенно мужчины — вообще не в со­стоянии справить нужду,если им нечего почитать, сидя на унитазе.
Один мой циничный приятельзаметил, что причиной тому является не наша любовь к словам, аподверженность запорам, но я не уверена. Часто говорят, что англичанечрез­мерно озабочены своим кишечником, и, судя по содержимо­мушкафчиков в ванных (да, я всегда туда заглядываю — а вы развенет?) и аптечек в домах моих соотечественников, мы и впрямьзлоупотребляем средствами от запоров и поносов, стремясь достичьнекоего сомнительного идеального состо­яния нормальности инадежности. Но разве мы более озабо­ченны, чем немцы? В отличиеот них мы не ставим себе уни­тазы с полочками, чтобырассматривать свои испражнения (по крайней мере, в моемпредставлении, унитазные полоч­ки только для этого ипредназначены — а для чего же еще?). В сущности, наш обычайчитать в туалете свидетельствует о том, что процесс отправленияестественной нужды вызываем у нас смущение. Мы предпочитаемотвлекаться на слова, чтобы не разглядывать пристально (по-немецки? спристрасти­ем?) собственные фекалии. Но, возможно, это еще однопро­явление английского лицемерия.
Согласно неписаным правиламчтения в туалете, книги и журналы, которые мы держим рядом сунитазом, должны быть из разряда несерьезной литературы — юмор,цитаты, сбор­ники писем и дневников, справочники непонятногоназначе­ния, — в общем, все, во что можно углубитьсяненадолго, aне тяжелые тома, требующие длительной сосредоточенности.
«Туалетная литература»,как и фактически любая вещь и английском доме, — это достаточнонадежный индикатор классовой принадлежности.
 «Туалетнаялитература» рабочего класса — это в ос­новном легкоеразвлекательное чтиво юмористичес­кого или спортивногосодержания: анекдоты, комик­сы, от случая к случаю кроссворды,иногда глянцевые журналы со сплетнями или спортивные журналы. Порой втуалетах представителей рабочего класса можно увидеть журналы о такиххобби и увлечениях, как мо­тоциклы, музыка или катание наскейтборде.
 Представителинизшего и среднего слоев среднего класса не особо увлекаются чтениемв туалете. Иногда они берут с собой в уборную книгу или журнал, нопредпочитают не афишировать эту свою привычку, устраивая в туалетебиблиотеку. По их понятиям, это вульгарно. Женщины этих слоевнаселения неохотно признают, что они читают в туалете. Представителиверхушки среднего класса менее щепе­тильны в этом вопросе. У нихв туалетах зачастую мож­но увидеть мини-библиотеки. Некоторые изних де­ржат в туалете несколько претенциозные собрания книг ижурналов, которые призваны не развлекать, а поражать воображениегостей50.Но у многих в туале­тах воистину эклектические, интереснейшиесобра­ния, так что гостей не выманишь из уборной к обеден­номустолу.
 Представителивысшего света в туалетах обычно чита­ют то же, что и рабочийкласс, — главным образом «литературу» спортивного июмористического содер­жания, хотя их спортивные журналы, какправило, пос­вящены не футболу, а охоте и рыболовству. В«туалет­ных библиотеках» некоторых из них можноувидеть чудесные детские книжки и старые измятые номера журналов«Лошади и собаки» (HorseandHound)и «Сельская жизнь» (Countrylife),в которых можно уви­деть фотографию хозяйки дома, запечатленнойво время собственной помолвки в 1950-х гг.
———————————
50В порыве честности я кинулась в свой собственный туалет, чтобыпроверить, какая «литература» там лежит, и обнаружиларя­дом с унитазом издание писем Джейн Остин з мягкой обложке иодин из потрепанных номеров литературного приложения к журна­лу«Тайме». О боже. Меня ведь тоже могут обвинить впретенциоз­ности. Полагаю, не стоит говорить, что обе книги недля туалетного чтения. Так что зря я бросаю камни в чужой огород.Может, некоторым и впрямь доставляет удовольствие читать Хабермаса(немецкий философ и социолог XXв.) и Деррида (французский философ XXв.), сидя на унитазе. Беру свои слова обратно.
Газеты
Когда я говорю, в поддержкусвоего утверждения о любви ан­гличан к словам, что более 80 %населения нашей страны чи­тает национальные ежедневные газеты51,те, кто не знаком с английской культурой, могут ошибочнопредположить, что мы — нация сверхобразованных интеллектуалов,поглощен­ных серьезным анализом политических и текущих событий,освещаемых на страницах «Таймс», «Гардиан» идругих крупных газет. На самом деле, хотя у нас целых четыре та­кихинформационных издания, только 16 % англичан чита­ют такназываемые качественные национальные ежеднев­ные газеты.
———————
51Несомненно,мы читаем больше газет, чем любая другая нация, за исключением —что удивительно, то удивительно — японцев.Так что же такогоособенного в маленьких перенаселенных островах?
Это широкополосные газеты, ия никогда не могла по­нять, зачем их выпускают в таком неудобномформате, — по­ка не стала наблюдать за читающимипассажирами в обще­ственном транспорте. Оказывается, дело вовсене в читабель­ности или удобстве издания. Англичане берут с собойв дорогу крупноформатные газеты, потому что за ними можно спрятаться.Английские широкополосные газеты — яркий пример того, чтопсихологи называют «сигнальным шлагба­умом», хотя вданном случае более уместное определение — «сигнальнаякрепость». За огромными разворотами газег можно не толькополностью спрятаться — и тем самым ис­ключить всякие формывзаимодействия с окружающими, ис­кусно убеждая себя в том, чтоэтих людей не существует. За­крываясь большими газетными листами,англичане отгора живаются от окружающих прочной стеной слов.Очень по-английски.
Широкополосные газеты такжеслужат, до определенной степени, индикаторами политических взглядов.«Таймс» и «Дейли телеграф» — газетыправого толка, хотя «Телеграф», которую также называют«Ториграф», считается более пра­вой, чем «Таймс».«Индепендент» и «Гардиан» относятся киз­даниям левого толка, но, опять-таки, «Гардиан»считается га­зетой более либеральной направленности, чем«Индепендент». Выражение «читатель „Гардиан»»часто используют для обозначения человека, исповедующего нечетковыра­женные левые, политически корректные взгляды. Хотя речь идетоб Англии, и поэтому ни одна из упомянутых полити­ческих позицийне выражается в крайней форме. На самом деле различия между нимиустановить очень трудно, если только вы — не англичанин и незнакомы со всеми тончай­шими нюансами. Англичане не приветствуютэкстремизм — ни в политике, ни в любой другой сфере. Помимовсего про­чего, политические экстремисты и фанатики, будь онипра­вые или левые, неизменно нарушают важнейшие правилаанглийского юмора и, в частности, правило «как важно не бытьсерьезным». У Гитлера, Сталина, Муссолини и Франко было многогрехов, в том числе и то, что они никогда не при­бегали кпреуменьшению. В принципе ни один из подобных им лидеровтоталитаризма в Англии не имел бы шансов на успех. Дело даже не втом, что они по природе своей без­нравственны; их отвергнут ужехотя бы потому, что они вос­принимают себя слишком серьезно.Джордж Оруэлл в одном оказался неправ: в Англии «1984»год был бы попросту невоз­можен; Большому брату (настоящему, а изне телевизионной программы) мы ответили бы: «Ой, да будеттебе».
Бульварные газеты, такназываемая массовая пресса, име­ют меньший формат (хотя онидостаточно большие — при­крывают голову и плечи) и требуютменьшего напряже­ния — как в интеллектуальном плане, так ив физическом. Читатели широкополосных газет иногда приподнимают своипечатные «шлагбаумы», чтобы взглянуть на тех, кто чи­таетбульварную прессу. Когда читатели крупноформатных изданий говорят,что «пресса» у нас отвратительная, а жалу­ются напрессу они постоянно, они обычно имеют в виду бульварные газеты.
Согласно отчету «Мори»*,«недовольных» нашей нацио­нальной прессой средиангличан больше, чем «довольных», но в процентномотношении эта разница незначительная и, как отмечают исследователи,«пронизана иронией».
————————
*«Мори»(MORI)— организация, проводящая опросы обще­ственного мнения.Созданав1969 г.(сокр.отMarket and Opinion Research International).
Недо­вольных прессойбольше за счет читателей широкополоcныхгазет (меньшинства), которые более склонны ругать на­шу прессу,чем читатели бульварных газет (большинство) Маловероятно, чточитателей крупноформатных изданий не удовлетворяют газеты, которыеони сами покупают, поэтому, говорят сотрудники «Мори»,эти люди, скорей всего, выражают недовольство газетами, которых онине читают. Прессу и целом критикуют «люди, которые на самомделе не читают того, что вызывает у них неодобрение».Справедливое заме­чание. Англичане любят критиковать, аанглийские образо­ванные классы имеют привычку критиковать громкото, о чем имеют весьма приблизительное представление. Но я осмелюсьпредположить, что читатели крупноформатных изданий, возможно,выражают недовольство как газетами, ко­торые они читают, так итеми, которых не читают. Если англичане что-либо покупают, это вовсене значит, что им это нравитсяили что они «удовлетворены» тем, что покупают. И это темболее не значит, что мы не станем выражать недо­вольство поповоду своих покупок. Нам только дай возможность поворчать, мы будемкритиковать все что угодно — например, любопытных сотрудников «Мори»с блокнотами, интересующихся нашим мнением.
Поскольку сама я принадлежу кпреданным читателям крупноформатных изданий, меня, возможно, сочтутпредателем за добрые слова в адрес «массовой» прессы, но,думаю, в некотором отношении бульварные газеты — жертвыне­справедливой клеветы. Да, я сыта по горло их сенсационны­мистатейками и «страшилками», но так называемаякачест­венная пресса зачастую виновна в тех же грехах. У нас какминимум восемь крупнейших национальных ежедневных газет —четыре бульварные и четыре широкополосные — ведут жесткуюборьбу за относительно маленький рынок, и все они порой вынужденывводить в заблуждение и преувели­чивать, дабы привлечь нашевнимание. Но, оставив в стороне вопросы нравственности, отметим, чтокачество публикаций и в бульварных газетах, и в широкополосныхпревосходное. «Массовая» и «качественная»пресса отличаются только по стилю, но мастерство авторов и тех идругих изданий достойно восхищения. Что, впрочем, неудивительно,поскольку в тех и других газетах зачастую печатаются одни и те жеавто­ры: журналисты переходят из бульварных газет вширокопо­лосные или даже пишут одновременно для тех и других.
На мой взгляд, нашу любовь ксловам — и особенно универ­сальную природу этогопристрастия, для которого не сущест­вует классовых барьеров, —наиболее наглядно демонстриру­ют не остроумные эрудированныеавторы широкополосных газет, даже в самых блестящих публикациях, ажурналисты и редакторы отделов, придумывающие заголовки для статей вбульварной прессе. Возьмите на выбор несколько бульварных газет ипролистайте их. Очень скоро вы заметите, что почти каждый заголовок —это, по сути, игра слов — каламбур, двус­мысленность,умышленно неверное написание слов с шутли­вым подтекстом,литературная или историческая ссылка, иро­ничное замечание илизабавная аллитерация и т. д.
Да, многие каламбуры ужасны;юмор зачастую вымучен­ный, вульгарный или детский; фразочки ссексуальным под­текстом непристойны. И вообще бесконечная играслов уто­мительна. Вы стремитесь найти заголовок — несмешной и не умный, заголовок, который бы просто передавал сутьста­тьи. Но настоящая языковая изобретательность, тонкий,блестящий юмор достойны восхищения. И эта повальная страсть ккаламбурам, стишкам и шуткам присуща только ан­глийскимжурналистам. В других странах, наверно, тоже есть «качественные»газеты, для которых пишут такие же умные и талантливые журналисты,как наши. Но ни одна другая наци­ональная пресса не можетпохвастать столь занимательны­ми каламбурными заголовками, каканглийские бульварные газеты. Нам есть чем гордиться.
Киберпространство
С недавних пор у англичанпоявился новый предлог, чтобы остаться дома, поднять воображаемый«подъемный мест» и избавить себя от стрессов социальноговзаимодействия: Ин­тернет, электронная почта, чаты, веб-серфинг,мгновенные сообщения. Будто все это было специально придумано длязамкнутых, социально заторможенных, обожающих слова . англичан.
В киберпространстве мы всвоей стихии — в мире бес­плотных слов. Не надобеспокоиться о том, что надеть, следу­ет ли встречаться взглядомс собеседниками, пожимать руки, целоваться в щеки или простоулыбаться. Никаких тебе не­ловких пауз или конфузливыхфальстартов. Не нужно нару­шать напряженное молчание репликами опогоде, пустой болтовней оттягивать начало делового разговора,предлагать чай или применять другие механизмы защитной реакции. Нетнужды в традиционных долгих прощаниях. Ничего ма­териального,никаких людей из плоти и крови. Только напи­санные слова. Как разто, что мы любим.
И самое главное,киберпространство — прекрасный растормаживатель.Растормаживающее воздействие киберпро-странства — универсальноеявление, наблюдаемое не только в Англии. Представители многих культурпризнают, что в процессе интерактивного общения они более открыты,бо­лее разговорчивы, менее сдержанны, чем при общении с гла­зуна глаз или по телефону. Но для англичан, которые в боль­шейстепени, чем другие народы, нуждаются в таких соци­альных «посредниках», растормаживающее воздействие имеет оченьбольшое значение.
Эффект раскованности —постоянная тема во всех моих беседах с участниками целевых групп идругими пользователями Интернета из числа англичан. Все моисобеседники без исключения говорят, что в киберпространстве они менеескованны, выражаются более свободно, чем при общении, по ихопределению, в «реальной жизни» : «По электронке япишу такие вещи, которые ни за что бы не сказал в реальной жизни»;«Все верно, входя в Интернет, ты освобождаешься от сдерживающихфакторов. Так бывает, когда ты немного пьян».
На мой взгляд, знаменательно,что так много людей, кото­рых я интервьюировала,противопоставляют свой стиль общения в Интернете манере разговора,как они сказали бы (или не сказали бы), в «реальной жизни».Эта любопытная де­таль дает ключ к пониманию природы эффектараскован­ности при общении в киберпространстве. По-видимому,Уи­льям Гибсон, придумавший данный термин, был прав, говоря: «Всущности, это не место и не пространство». Для наскиберпространство — это нечто отдельное от реального мира: вкиберпространстве мы ведем себя не так, как в «ре­альнойжизни».
В этом смыслекиберпространство можно считать тем, что антропологи назвали бы«пороговой зоной», Это, так сказать, отделенная отповседневного существования пре­дельная, пограничная среда, вкоторой приостанавливается действие традиционных норм и социальныхмоделей, что позволяет освоить альтернативные пути бытия. Входя вки­берпространство, мы перестаем соблюдать традиционные правилаорфографии и грамматики, игнорируем социаль­ные факторы иограничения, регулирующие наше поведение в реальной повседневнойжизни. В киберпространстве анг­личане ведут себя совершенно непо-английски. Например, в интернетовских чатах, в отличие отбольшинства «реаль­ных» общественных мест в Англии,вступление в разговор с незнакомыми людьми считается совершеннонормальной формой поведения и даже поощряется. Потом, продолжаяобщаться по электронной почте и в режиме мгновенных со­общений,мы открываем о себе то, что никогда не рассказали бы в «реальнойжизни». Возможно, поэтому, как было уста­новлено в ходенедавнего исследования, в киберпространс­тве дружеские отношениязавязываются легче и быстрее, чем при «реальном» общении.
Ощущение социальнойраскованности в киберпро­странстве во многом зиждется на иллюзии.Благодаря «эф­фекту лиминальности»* кажется,что сообщения, приходя­щие по электронной почте, более эфемерныеи менее обя­зывающие, чем «письма на бумаге», но насамом деле электронные письма более долговечны и откровенны.
———————-
*Лиминальность— положение индивидов, находящихся в про­цессе перехода отодного статуса к другому.
Поче­му этаальтернативная реальность — хоть многие англичане и получаютощущение свободы, общаясь через Интернет, — может иметьобратные последствия. Как порой мы сожалеем о своих словах илипоступках, сказанных или совершенных под воздействием алкоголя, также мы иногда ругаем себя за несдержанность во время общения вкиберпространстве.
Проблема в том, чтокиберпространство не отделено от «ре­ального» мира,так же и корпоративные рождественские ве­черинки проходят не впараллельной вселенной. Не исклю­чено, что чрезмерно откровенноеэлектронное сообщение, как и дурное поведение на корпоративнойвечеринке, впос­ледствии можег нам аукнуться. И все же я готовапоспорить, что преимущества «эффекта лиминальности» вкиберпро-странстве, помогающего нам побороть нашу «социальнуюнеловкость», перевешивают эти недостатки.
Магазины
Может показаться странным,что мы включили тему посеще­ния магазинов в главу о «занятияхличного характера и бы­товой деятельности», ведь магазин —это общественное мес­то. Однако мы ведем речь об англичанах, аэто значит, что «публичная» деятельность может носитьтакой же «личный характер», как и домашние дела. Длябольшинства людей по­сещение магазинов — это не видсветского времяпрепро­вождения. В действительности длябольшинства людей по­сещение магазинов — это вовсе не«времяпрепровождение», а утомительная домашняя работа, ипосему эту тему следова­ло бы рассматривать в главе о работе, ане здесь.
Но было бы еще болееудивительно увидеть тему посещения магазинов в разделе о работе.Существует странное не­соответствие между понятием «посещениемагазинов» и посещением магазинов как реальным видомдеятельности — между нашими абстрактными рассуждениями о посещениимагазинов и реальностью наших действительных впечатлений, получаемыхпри осуществлении этого вида деятельности.52
————————————
52Данноенаблюдение сделал Дэниел Миллер в своем замечательном этнографическомтруде, посвященном покупателям север­ных районов Лондона. Меняоно заинтриговало, и я затем «протестировала» его разнымиполунаучными методами, когда собираламатериалдля данной книги.
При обсуждении темы магазинов— в средствах массовой информации, в кругу социологов изачастую в разговорах между обычными людьми — упор делается нагедонистические, материальные, индивидуалистические аспекты данноговида деятельности. Мы говорим о посещении магазинов как о болезненномпристрастии и как о форме терапии. Мы го­ворим о власти рекламы,о людях, тратящих огромные де­ньги, которых у них нет, на вещи,которые им не нужны. Мы говорим о посещении магазинов в контекстеразличий меж­ду мужчинами и женщинами. Мы говорим о посещениима­газинов как о потакании собственным прихотям, как обудо­вольствии, о виде досуга.
Порой посещение магазинов ивпрямь представляет со­бой сочетание всех этих факторов, но длябольшинства лю­дей, за исключением очень богатых и совсем юных,ежеднев­ная беготня по магазинам имеет мало общего с бездумнымгедонизмом. В магазины мы ходим главным образом «запро­визией», покупая товары первой необходимости —продук­ты питания, напитки, стиральные и чистящие порошки,туа­летную бумагу, лампочки, зубную пасту и т. д. Назвать этопо­таканием собственным прихотям — все равно что обвинить всибаритстве наших далеких предков, занимавшихся охо­той исобирательством, чтобы прокормиться. Посещение магазинов — этоне работа в смысле «производственной де­ятельности»,а форма «потребления», и люди, которые осу­ществляютэтот вид деятельности, называются «потребите­лями».Тем не менее для многих покупателей поход по мага­зинам —это работа: они «осуществляют обслуживание», толькобесплатно.
С другой стороны, посещениемагазинов можетбыть и приятнымразвлечением, даже для тех, кто рассматривает этот вид деятельностикак тяжелую обузу. (Согласно данным одного из недавних опросов, 72 %англичан ответили, что в минувшем месяце они «ходили помагазинам ради удовольс­твия»). Многие из покупателей, укоторых я брала интервью в неофициальном порядке, проводили различиямежду посе­щением магазинов как «обычным делом» иразвлечением, как покупкой провизии и приятным времяпрепровождением,как работой и игрой. В сущности, когда я заводила разговор опосещении магазинов, меня часто просили уточнить, что конкретно я подэтим подразумеваю. В других случаях из самих ответов опрашиваемыхбыло ясно, что они ведут речь о каком-то одном из двух типовпосещения магазинов.
Зачастую это зависело оттого, где я брала интервью: в супер­маркетах покупатели думали,что меня интересует прозаи­ческий аспект данного видадеятельности, а в магазинах одежды, антикварных лавках и магазинахдля садоводов-лю­бителей те же самые люди считали, что я ведуречь о занятии на досуге. Возраст тоже является немаловажнымфактором: подростки, студенты и некоторые молодые люди 20—30лет склонны рассматривать посещение магазинов как форму игры/отдыха/развлечения; люди постарше чаще делают упор напрозаических, рутинных сторонах этого занятия.
Посещение магазинов всвете различий между мужчинами и женщинами
Мужчины и женщины по-разномуотносятся к магазинам. Мужчины реже проводят различия между разнымитипами посещения магазинов и гораздо менее склонны признавать, чтополучают удовольствие от посещения магазинов, даже когда ходят тударади развлечения. Англичане-мужчины старшего возраста особенно строгопридерживаются непи­саного правила, запрещающего выражатьудовольствие от посещения магазинов или, по крайней мере, открытопри­знаваться, что они получают от этого удовольствие. По мне­ниюангличан-мужчин, удовольствие от магазинов могут получать толькоженщины. Все виды данной деятельности, и том числе приобретениепредметов роскоши и безделушек, мужчины расценивают какнеобходимость, средство, веду­щее к некоей цели, но ни в коемслучае не как удовольствие. Большинство женщин, напротив, охотнопризнают, что им нравится ходить по магазинам «радиразвлечения», а некото­рые даже говорят, что любят«закупать провизию» — во вся­ком случае, онииспытывают гордость и удовлетворение от того, что у них это хорошополучается. Есть женщины и муж­чины, которые не вписываются вданные стереотипы, но их рассматривают как отклонение от нормы, и онисами при­знают, что не такие, как все.
В правилах, определяющихотношение к магазинам представителей разных полов, находит отражениеи то, как мужчины и женщины делают покупки. По моей терминологии, это— «правила охотников/собирательниц». Мужчины, еслиих вообще удается заставить пойти в магазин, при соверше­ниипокупок ведут себя как охотники, женщины — как соби­рательницы.Для манеры мужчин характерна целенаправленность: они выбирают добычуи затем решительно, ни на что не отвлекаясь, устремляются за ней.Женщины проявля­ют большую гибкость: они приглядываются, смотрят,что есть в наличии; им приблизительно известно, что они ищут, но,заметив товар лучшего качества или по более сходной цене, они быстропринимают другое решение.
Значительное числоангличан-мужчин, чтобы подчерк­нуть свою принадлежность кмужскому полу, любят говорить, что по части магазинов они —безнадежные профаны. Уме­ние делать покупки — это женскоеискусство. Если мужчи­на — большой мастер делать покупки,даже в приемлемом стиле охотника, это может заставить усомниться вего мужс­ких достоинствах и вызвать вопросы относительно егосек­суальной ориентации. Среди гетеросексуалистов, с особойщепетильностью заботящихся о своем мужском «я», бытуетмнение, что только гомосексуалисты — а также некоторыеполитически сверхкорректные «мужчины нового типа»,под­держивающие идеи феминизма, — гордятся своим умениемделать покупки. «Настоящие мужчины» стараются не ходить вмагазины, постоянно твердят о своей ненависти к магази­нам и какпокупатели совершенно беспомощны.
Отчасти это обусловленопопросту ленью, провоцирую­щей мужчин прибегать к так называемой— по определению американцев — тактике «разгильдяйства»,выражающейся в умышленно халтурном выполнении какого-либо видадо­машних обязанностей, чтобы избежать подобной обузы в будущем.Но среди англичан-мужчин неумение делать по­купки — это ещеи неисчерпаемый источник гордости. Анг­личанки зачастуюподыгрывают своим мужьям и, стремясь помочь им продемонстрироватьсвою мужественность, жес­тами и мимикой выражают притворноераздражение по поводу их неумения ориентироваться в супермаркетах,постоянно поддразнивают их и рассказывают всевозможные ис­торииоб их глупейших промахах и ошибках. «Ох, в этих делах онбезнадежен, никакого от него толку, верно, дорогой? — сказалаодна женщина, у которой я брала интервью в кафе супермаркета. Онаулыбнулась мужу, с любовью глядя на него; тот изобразил притворноесмущение. — Я послала его за помидорами, а он принес бутылкукетчупа и говорит: «Ну, разве это не из помидоров сделано?»Я отвечаю: «Из по­мидоров, но только в салат кетчуп непорежешь!» Мужчины! Что с них взять!» Ее супруг, просиявот гордости, довольно расхохотался.
Магазины и экономия
Для многих англичанок,которые, как правило, занимаются приобретением товаров первойнеобходимости, соверше­ние покупок — это искусство, имногие из них, даже относи­тельно состоятельные, гордятся тем,что они делают это хо­рошо, то есть экономно. Необязательнопокупать самые де­шевые товары, но незачем и сорить деньгами,проявляя неоправданную расточительность, ведь деньги счет любят. Всеанглийские покупатели сходятся во мнении, что приоб­ретениепокупок — это не расходование, а экономия денег53.
————————-
53Это еще одно наблюдение Дэниела Миллера, которое я успешно«протестировала» и подтвердила в процессе сбора данных наместах, когда работала над этой книгой.
Вы говорите не о том, что вы«потратили» энную сумму денег на продукты питания илиодежду; вы говорите о том, что вы «сэкономили» ту илииную сумму, купив данный товар. И ра­зумеется, вы никогда нестанете хвастать тем, что заплатили слишком много за какой-то товар,но с гордостью сообщите, что купили этот товар по выгодной цене.
Данного правилапридерживаются представители всех социальных классов. Верхихвастовство относительно непомерных трат расценивают каквульгарность, низшие со­общества — как чванливость. Тольконаглые грубые американцы кичатся своим богатством, самодовольносообщая стоимость того или иного своего приобретения. Однако средианглийских покупателей всех классов принято поздравлять себя свыгодной сделкой или экономной покупкой. Тоесть хвастатьтем, как малоони заплатили за то или иное приобретение. Это одно из редкихисключений из правила, запрещающего говорить о деньгах. У разныхклассов свои представления о том, что считается выгодной сделкой,деше­вой иди недорогой покупкой, но принцип везде один и тот же:сколько бы вы ни заплатили за свое приобретение, вам следует заявить,если это возможно, что на данной покупке вы сэкономили.
Оправдание и выражениенедовольства
Если у вас нет основанийпохвалить себя за бережливость — то есть вы заплатили полнуюстоимость за какую-то безу­словно дорогую вещь, —желательно вовсе не говорить об этом. Если промолчать нельзя, в вашемраспоряжении два ва­рианта, оба типично английские: вы должнылибо дать объ­яснение в свое оправдание, либо выразитьнедовольство. Можно просто извиниться за свою неоправданнуюрасточи­тельность («О боже, даже не знаю, что на менянашло, такая дорогая вещь, но я просто не смогла удержаться, кнута наме­ня нет…») или начать жаловаться и ворчать награбительские цены («Баснословная дороговизна, не знаю, как имэто схо­дит с рук, нелепые цены, грабеж средь бела дня…»).
Порой оба эти варианта —скрытое хвастовство, способ косвенно намекнуть на свои покупательскиевозможности, не хвастаясь откровенно своей состоятельностью. И обава­рианта также могут быть формой «вежливого эгалитаризма»:даже очень богатые люди, чтобы не привлекать внимания к своим высокимдоходам, часто оправдательным тоном или с ворчливым недовольствомговорят о дороговизне вещей, ко­торые они приобрели, хотя насамом деле они могут позво­лить себе подобные траты. Такимобразом, покупка товаров, как и любой другой аспект жизни англичан,не обходится без лицемерия.
Исключение дляносителей культуры «bling-bling»
Есть одно существенноеисключение из принципа «соверше­ние покупок с учетомэкономии» и ассоциирующихся с ним тактик оправдания и выражениянедовольства. Молодые люди, находящиеся под влиянием культурыафроамериканцев, исповедующих стиль хип-хоп/гангста-рэп (в настоящеевре­мя это одна из главенствующих молодежных субкультур кстране), избрали для себя образ жизни, требующий намерен­нопоказной демонстрации богатства. Приверженцы этого образа жизни носятдорогую модную одежду и яркие золо­тые украшения (стиль«bling-bling»),пьют дорогое шампанс­кое («Кристал») и коньяк, ездятна дорогих автомобилях — и, разумеется, ничуть не стыдятсясвоего расточительства; на­против, гордятся тем, что могут себеэто позволить.
Даже те, у кого нет денег нашампанское и автомобили (а таких большинство: этот стиль особеннопопулярен сре­ди молодежи с низкими доходами), из кожи вонвылезут. чтобы приобрести хотя бы несколько дорогих предметов моднойодежды, и затем станут говорить всем, кто согласит­ся их слушать,о том, в сколь кругленькую сумму им это обош­лось. Культура«bling-bling»— это не столько исключение из правил, сколько вызовтрадиционным нормам английской культуры, всем нашим неписанымправилам скромности, сдержанности, застенчивости, вежливогоэгалитаризма и лицемерия. По-своему она подтверждает устойчивостьэтих норм — подтверждает через отрицание, если угодно.
Молодежные субкультурыпоявляются и исчезают, и к тому времени, когда вы будете читать этукнигу, данная субкультура, возможно, тоже исчезнет. Ее место займетновая субкультура, протестующая против какого-то другого аспектаанглийского традиционализма.
Классовость и посещениемагазинов
Принцип «совершениепокупок с учетом экономии» испове­дуют представители всехклассов, и даже субкультура «bling-bling»не знает классовых границ: этот стиль импонирует молодежииз всех социальных слоев общества, в том числе инекоторым учащимся закрытых частных привилегирован­ных школ,которые, по-видимому, не осознают, сколь нелепоони выглядят, одеваясь, как сутенеры, двигаясь и выражаясь как крутыечернокожие парни из американских негритянскихтрущоб.
Однако большинство остальныхаспектов посещения ма­газинов регулируются сложными правиламианглийской классовой системы. Как и следует ожидать, место, где выде­лаете покупки, является надежным индикатором классовойпринадлежности. Верхи отовариваются в более дорогих ма­газинах,низшие слои — в дешевых. Но это слишком упро­щенный подход.Представители верхушки среднего класса, например, не брезгуют искатьтовар по выгодной цене в ма­газинах подержанных вещей, куда низысреднего сословия и рабочий класс «даже нос не сунут».Тем не менее представи­тели верхушки и среднего слоя среднегокласса не особо стремятся покупать продукты в дешевых супермаркетах,в названиях которых есть намек на экономность, например в магазинах«Куиксейв» (Kwiksave)и «Паундстретчер» (Poundstretcher),где предпочитает отовариваться трудовой люд. Они ходят за продуктамив супермаркеты для среднего клас­са — такие, как«Сейнзбериз»(Sainsbury’s)и «Теско»(Tesco),или в «Уэйтроуз»(Waitrose),предназначенный для верхушки среднего класса.
Разумеется, никто непризнается в том, что выбирает ма­газины по степени престижности.Нет, мы ходим в супермар­кеты для среднего класса, потому что тампродукты более вы­сокого качества и более широкий выборнатуральных и эк­зотических овощей, даже если мы покупаем те жетрадиционные продукты, что и рабочий класс в «Куиксейве».Мы можем не знать, как готовитьpakchoi(китайская капус­та) или корень сельдерея, выращенный безприменения хи­мии, но мы должны видеть их на полках, когдапроходим ми­мо, катя в своей тележке пачку кукурузных хлопьев«Келлогг» или туалетную бумагу «Андрекс».
Домашние питомцы
Для англичан содержаниедомашних питомцев — это не вид досуга,а образ жизни. В сущности, «содержание домашних
питомцев»— не совсем точное и адекватное выражение.Оно и близко непередает нашего восторженного отноше­ния к нашим животным. Еслидом англичанина — его крепость,то его пес — это настоящий король. Пусть в другихстранах людипокупают для своих питомцев роскошные бу­дочки и устланные шелкомкорзины, зато англичане предо­ставляют в распоряжение своихживотных весь дом. Неписа­ные правила позволяют нашим кошкам исобакам лежать на наших диванах и креслах и занимать лучшие местаперед ка­мином или телевизором. Мы дарим им куда большевнима­ния, любви, признательности, привязанности и времени, чемсобственным детям, и зачастую даже лучше кормим. Пред­ставьтесамого избалованного и обожаемого bambinoвИта­лии, ивы получите лишь приблизительное представление о том, какое положениезанимает обычный домашний пито­мец в доме среднестатистическогоангличанина. Королевскоеобщество защиты животных от жестокого обращения нас возникло гораздораньше, чем Национальное обществ защиты детей от жестокого обращения,которое, по-видимому,было создано по аналогии с первой организацией.
Почему так? Чем объясняетсястоль особенное отноше­ние англичан к животным? Да, у многихнародов принято держать домашних питомцев, и некоторые, в частности,вы­ходцы из наших бывших колоний, тоже по-своему не менеетрепетно, чем мы, относятся к ним, но англичане особенно славятсясвоей безмерной любовью к животным, чем немало удивляют многихиностранцев. Правда, американцы, пожа­луй, переплюнули нас вчрезмерной сентиментальности и щедрости по отношению к своим домашнимпитомцам. Возьмите, к примеру, их слащавые, слезные фильмы,ухожен­ные кладбища для домашних животных, дорогие игрушки исшитые по авторским моделям нелепые костюмчики, в кото­рые онинаряжают своих питомцев. С другой стороны, аме­риканцы всегдавпереди планеты всей во всем, что касаегся расточительности ипрестижных расходов.
У англичан к животным инойподход. Наши домашние питомцы для нас нечто большее, чем индикаторыклассовой принадлежности (хотя они и впрямь служат этой цели), и нашапривязанность к ним не ограничивается одной лишь сен­тиментальностью.Частоговорят, что к своим животныммы относимсякак к людям, но это неправда. Вы что, никогдане видели, как мыотносимся к людям? Столь неприветливое и недружелюбное отношение кживотным было бы немыслимо.
Ну, хорошо, я преувеличиваю,немного. Но факт остается фактом: при общении с животными мы болееоткрыты, не­принужденны, экспансивны и разговорчивы, чем приобще­нии друг с другом.
Среднестатистическийангличанин старательно избегает социального взаимодействия с себеподобными, и, когда об­стоятельства заставляют его идти наконтакт, он либо смуща­ется, либо проявляет агрессивность, еслитолько у него нет возможности прибегнуть к помощи соответствующих«пос­редников». Но ему абсолютно ничего не стоитзавязать ожив­ленный, дружелюбный разговор с собакой. Даже снезнако­мой собакой, которой его не представили. Отбросив всякоесмущение, он с энтузиазмом поприветствует пса. «Привет! —воскликнет он. — Как тебя зовут? Откуда ты? Хочешь, поде­люсьс тобой сэндвичем, приятель? Мм, вкусно, да? Давай, иди сюда,присаживайся рядом! Места хватит!»
Как видите, англичане, как июжные народы, вполне спо­собны проявлять пылкость, энтузиазм ирадушие. Мы можем быть такими же открытыми, доступными,эмоциональными и восприимчивыми, как и представители любой такназывае­мой контактной культуры. Просто эти качества мыдемонс­трируем лишь при общении с животными. И животных, вот­личие от наших соотечественников, наша раскованность ничуть несмущает и не отталкивает. Поэтому неудивитель­но, что животныетак важны для англичан. Многие из нас ви­дят в них единственнуювозможность открытого, непринуж­денного общения с другим разумнымсуществом.
Одна моя знакомая американканеделю гостила — вер­нее, мучилась — в типичноманглийском доме, где властво­вали два огромных, шумных ихронически непослушных пса, чьи безвольные хозяева беспрерывноразвлекали своих пи­томцев болтовней в стиле потока сознания,потакали каждой их прихоти и с любовью хохотали над их сквернымивыходками. Американка заметила мне, что такие отношения междухозяевами и их питомцами — «ненормальные»,«нездоро­вые» и «неправильные». «Нет,ты не понимаешь, — возразила я, — Эти люди могутпозволить себе несдержанность только со своими собаками. Так что дляних, пожалуй, это самые нормальные, самые здоровые и правильныеотношения».
Правда, моя американкаоказалась довольно чуткой и быст­ро усвоила одно из важнейшихправил английского этикета, категорически запрещающего критиковатьпитомцев в при­сутствии их хозяев. Сколь бы безобразно ни велсебя мерз­кий, невоспитанный пес ваших знакомых, вы ни в коемслу­чае не должны плохо о нем отзываться. Этим вы их сильнооскорбите. Критику в адрес своих детей они воспримут ме­нееболезненно.
Нам самим дозволенокритиковать своих питомцев, но только снисходительным тоном, слюбовью в голосе. «Он та­кой шалун. Уже третью пару обувисжевал, честное слово». В наших недовольных восклицаниях «Нуразве это не безоб­разие?!» звучит гордость, будто мывтайне восхищаемся не­достатками и проделками своих питомцев. Насамом деле мы часто устраиваем между собой словесные состязания,пыта­ясь доказать друг другу, что наши питомцы самые непослуш­ныеи невоспитанные. Буквально на днях на одном вечернем приеме яслышала, как два владельца лабрадоров потчевали друг друга историямио том, что их собаки съели или испортили. «Мой не ел туфли ипрочие обычные вещи. Ему мобильные телефоны подавай». —«А мой разгрыз на части целую стереосистему!» — «Амой «вольво» сожрал!» (Интересно, это-то какпереплюнуть? «А мой съел вертолет»? Или «теплоход»?)
Я уверена, что англичанеполучают истинное удовольствие от не стесненного условностямиповедения своих питомцев, будто резвятся сами. Мы даруем домашнимживотным полную свободу действий и самовыражения — то, в чемотказываем себе. У самых сдержанных и замкнутых людей на земле самыенесдержанные, импульсивные и непослушные домашние питомцы. Нашиживотные — это наше второе «я»или дажесимволическое воплощение того, что психотера­певты назвали бы«дитя внутри нас» (но не то дитя, которое они имеют ввиду, — с огромными доверчивыми глазами,дитя,нуждающееся в утешении и поддержке; это — курносый капризныйозорник которому следует задать хорошую трепку). Наши животныепредставляют необузданную сто­рону нашего «я»;посредством них мы выражаем свои самые неанглийские наклонности,нарушаем все правила, хотя и опосредованно.
Неписаный закон гласит, чтонаши животные (наше вто­рое «я»/«дитя внутринас») не могут совершать что-либо пре­досудительное. Еслипес англичанина вас укусил, это значит, что вы, вероятно, как-то егоспровоцировали. И даже если на­падение было неспровоцированным —если животное обоз­лилось на вас ни с того ни с сего, —хозяин собаки решит, что в вас, должно быть, есть что-топодозрительное. Англичане твердо убеждены, что наши собаки (кошки,морские свинки, пони, попугаи и т. д.) прекрасно разбираются в людях.Если наш питомец кого-то невзлюбил, хотя на то у него нет при­чин,мы доверяем чутью животного и становимся насторо­женными иподозрительными. Люди, которым не нравится, чтобы животные на нихпрыгали, лазали по ним, лягались, ца­рапались и вообще приставали— то есть «просто выражали свое расположение», —явно в чем-то испорченные.
Наши питомцы обычно служатнам целебной эмоцио­нальной отдушиной, которой мы не находим влюдях, но при этом присущее нам умение общаться с животными выгодносказывается и на наших отношениях с людьми. Мы даже спо­собнызавязать разговор с незнакомым человеком, если ко­го-то из нассопровождает собака, хотя следует отметить, что обе стороны поройпредпочитают обращаться к животному, а не непосредственно друг кдругу. Обмен вербальными и не­вербальными сигналами происходитпосредством ни о чем не подозревающего пса, радостно реагирующего напривет­ливые взгляды и дружеские прикосновения, которые междуедва познакомившимися людьми были бы просто невозмож­ны, —это воспринималось бы как панибратство и бесцере­монность.Домашние питомцы могут также выступать в роли примирителей илипосредников в условиях более прочных взаимоотношений.Англичане-супруги, которым трудно вы­ражать свои чувства другдругу, зачастую общаются «через» своих питомцев. «Нашамамочка сердится, ты не находишь, Пэтч? Да, да. Еще как сердится.По-твоему, это мы ее раздра­жаем?» — «Видишь.Пэтчи, дружок, мамочка очень, очень устала. Наверно, она обрадуется,если ленивый папочка, вместо того чтобы читать газету целый день,оторвет свою задницу от дивана и немного ей поможет».
Большинство из упомянутыхвыше правил распространяются на все социальные слои населения, нонекоторые в той или иной среде имеют свои, особые толкования.Например, средние и низшие слои среднего класса менее терпимы к«грубым» примерам плохого поведения своих питомцев иучиняемому ими беспорядку, чем представители высшего света и самыхнизов общества, хотя трясутся над ними так же, как и представителивсех остальных классов над своими животными. Домашние питомцы среднихи низших слоев среднего класса необязательно лучше воспитаны, но иххозяева более ревностно убирают за своими животными и сильнееконфузятся, когда те тыкаются носом в пах людям или пытаютсясовокупиться с их ногами.
Как бы то ни было, вид ипорода домашнего питомца – более надежный индикатор классовойпринадлежности, чем ваше отношение к животным. Например, собакипользуются всеобщей популярностью, но представители высших слоевобщества предпочитают лабрадоров, золотистых ретриверов, спаниелейкороля Чарльза и спрингер-спаниелей; представители более низкихсоциальных слоев чаще держат ротвейлеров, восточноевропейскиховчарок, пуделей, афганов, чихуа-хуа и кокер-спаниелей.
Среди представителей высшегокласса кошки менее популярны. Хотя те, кто живет в больших загородныхособняках, считают кошек полезными животными, потому что те ловятмышей и крыс. Представители низших социальных слоев, напротив, держатв качестве домашних питомцев мышей и крыс. А также морских свинок,хомяков и золотых рыбок. Некоторые представители средних слоев, атакже низов среднего класса, стремящиеся подняться по социальнойлестнице, с гордостью показывают своим гостям экзотических рыб всвоих садовых прудиках. По мнению верушки среднего класса ипредставителей высшего, это «плебейство». Лошади, пообщему признанию, животные «светские», и выскочки частоначинают заниматься верховой ездой или покупают пони своим детям,чтобы снискать расположение «лошадиного» класса, ккоторому они мечтают быть причисленными. Правда, пока они неприобретут надлежащий акцент и соответствующий словарный запас, покане освоят манеры и стиль одежды высшего класса, обмануть им никого неудастся.

То, что вы делаете со своимидомашними питомцами, тоже может индикатором классовой принадлежности.Обычно только средние слои среднего класса и представители болеенизких социальных слоев водят своих животных на выставки собак икошек и подвергают их тестам на исполенение команд хозяина. И толькопредставители этих же классов клеят на задние стекла своихавтомобилей наклейки с изображениями любимых пород собак или спредупреждениями другим автомобилистам о том, что в машине находится«выставочный» кот. Аристакраты считают, что возить навыставки собак и котов вульгарно, а вот выставлять лошадей незазорно.Разумеется, во всем этом нет никакой логики.
Представители среднего слоясреднего класса и более низких слоев более склонны украшать своихпитомцев цветными ошейникми, бантиками и прочей мишурой. Если насобаке ошейник с ее кличкой в кавычках, значит, ее хозяин почтинаверняка в лучшем случае выходец из среднего слоя среднего класса.На собаках представителей верхушки среднего класса и высшего обществаобычно надеты простые кожаные ошейники коричневого цвета. И толькомужчины определенного типа из среды рабочего класса, не уверенные внадежности своего социального статуса, заводят крупных,устрашающе-агрессивного вида собак и надевают на них безобразныеширокие черные ошейники, усеянные металлическими шипами.
Англичане, у которых естьдомашние питомцы, вряд ли признают, что их животные служатиндикатором их социального статуса или что их выбор типа или породыживотного каким-то образом продиктован понятиями классовости. Онистанут доказывать, что предпочитают лабрадоров, спрингер-спаниелей ит.д. за нрав, свойственный данным породам. Если вы хотите заставитьих обнаружить тайное беспокойство относительно собственной классовойпринадлежности или просто причинить неудобство, подвергните их такомуже тесту, как с «мондео» и «мерседесами».Сделайте невинное лицо и скажите владельцу лабрадора:» Надо же,а мне казалось, что такой человек, как вы, отдает предпочтениеовчаркам (пуделям, чихуа-хуа и т.д.)».
Если вы по натуре болеедобродушны и обходительны, за­помните, что самый быстрый способснискать доверие анг­личанина, к какому бы классу он нипринадлежал, — это обратить внимание на его домашнего питомца.Всегда хвалите питомцев англичан, и, обращаясь непосредственно кнашим животным (что вам следует делать по возможности чаще), незабывайте, что при этом вы адресуете свои слова «ребенку внутринас». Если вы гостите в нашей стране и хотите подру житься сместными жителями, попытайтесь приобрести или позаимствовать собаку,которая будет исполнять при вас роль провожатого и служить вам ключомк общению.
«ПОМОЩНИКИИ ПОСРЕДНИКИ». МАССОВЫЕ И КУЛЬТУРНО-СПОРТИВНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ
Если у вас нет собаки,значит, вам нужен другой ключ к обще­нию. В этой связи я должнарассмотреть второй подход в от­ношении досуга, упомянутый вначале данной главы. Это — массовые культурно-спортивные мероприятияи развлече­ния: спорт, игры, посещение пабов, клубов и т. д. Всеэто непосредственно связано со вторым способом борьбы с на­шейсоциальной неловкостью — методом «искусногоис­пользования «помощников и посредников»».
Спорт и игры
Не случайно почти все видыспорта и игры, которые сегодня пользуются наибольшей популярностью вовсем мире, заро­дились в Англии. В частности, именно здесь былипридуманы футбол, бейсбол, регби. А для тех видов спорта, которыеизобрели не мы (хоккей, конный спорт, поло, плавание гребля, бокс —и даже, о господи, лыжный спорт), англичане выработали правила. Я ужене говорю про менее спортивные забавы и развлечения — дартс,пул, бильярд, карты, криб­бидж* и кегли.
———————-
*Криббидж— карточная игра.
Не следует также забывать проохоту, стрельбу и рыболовство. Разумеется, не мы изобрели все это, носпорт и игры — неотъемлемая составляющая нашей культуры, и’нельзя говорить об английской самобытности, не упоминая эти видыдосуга.
Тестостерон
Ряд ученых, изучающихсамобытность английской культуры, пытаются дать объяснениеодержимости англичан играми. Многие из них ищут причины в истории.Джереми Паксман ставит вопрос следующим образом: является ли этаодержи­мость результатом «безопасности, процветания иналичия свободного времени» или она возникла потому, что «вАнг­лии дуэли запретили раньше, чем во всей остальной Европе, всвязи с чем возникла потребность в альтернативных состя­заниях»?Хм, возможно. Паксман вплотную подошел к пони­манию сутипроблемы, сделав вывод, что персоналу приви­легированных закрытыхшкол для мальчиков пришлось «придумывать виды физическихнагрузок для одолеваемых гормонами учащихся». Но это то, что яназвала бы «кросскультурной универсалией». В любомобществе это — доста­точно веский мотив для того, чтобыразвивать спорт и попу­ляризировать игры, и в принципе одна изпричин, обусло­вивших их возникновение в каждом человеческомобществе. Нам всем приходится иметь дело с подростками и юношами, имы управляемся с ними, пытаясь направить их потенциаль­норазрушительную агрессию и прочие губительные наклон­ности вотносительно безвредное русло: поощряем их к за­нятиям спортом ик играм.
Универсальный тестостероновыйфактор сам по себе не объясняет, почему именно в Англии развиваетсястоль много видов активного отдыха, хотя я бы предположила, чтоанг­лийские юноши, которым приходится не только усмирятьсобственные гормоны, но еще и бороться с социальнойза­комплексованностью, пожалуй, особенно остро нуждаются в таких«отводных каналах». Истинные причины любви англи­чанк играм, пожалуй, лучше всего можно объяснить на при­мерах,рассмотренных в моем исследовании.
Метод «помощникови посредников»
Значение игр в жизни англичаня начала понимать, когда изучала этикет общения в пабе. В беседах стуристами я выяснила, что иностранцы многие английские пабывоспринимают скорее как детские площадки, а не как питейныезаве­дения для взрослых. Один американский турист, которого яинтервьюировала, выразил недоумение по поводу количест­ва иразнообразия игр в местном пабе: «Ты только посмотри! Здесь идартс, и бильярд, четыре разновидности настольных игр, карточныеигры, домино, еще какая-то штука: ящик и ку­ча маленькихпалочек… А ты еще говоришь, что в этом пабе есть футбольная икрикетная команды, проводятся конкур­сы… По-твоему, это —бар? У нас это назвали бы детским са­дом!» К счастью дляменя, этот преисполненный презрения турист насчитал лишь около десятитипичных игр, которы­ми развлекаются в пабе, и никогда не слышало малоизвест­ных региональных эксцентричных забавах, таких как«тетка Салли»*, метание резиновых сапожков(wellie-throwing),шаффлборд**, метание кабачка (marrow-dangling)***,мета­ние угря (conger-cuddling)****и борьба пальцами ног (WettonToeWrestling)*****.
————————
*«ТеткаСалли» — ярмарочная игра: участник должен суста­новленного расстояния выбить шарами или палками трубку изорта деревянной женской головы.
**Шаффлборд— настольная игра, популярная в пабах: монеты или металлическиедиски щелчком передвигают по разделенной на девять клеток доске.
***Marrow-dangling— разновидность боулинга, где в качестве кеглей выступают людис ведрами на головах, стоящие на перевер­нутых цветочных горшках;их пытаются сбить с горшков привязанным к концу веревки кабачком.
****Conger-cuddling— разновидность боулинга, где в качестве кеглей выступают люди,стоящие на перевернутых цветочных горшках; их пытаются сбить сгоршков привязанным к веревке угрем.
*****Wetton— селение в Англии, где проводятся состязания поборьбепальцами ног.
Другой столь же озадаченный,но более уч­тивый гость страны сказал: «Вы, англичане,какие-то стран­ные. Зачем играть во все эти глупые игры? Почемунельзя просто прийти в бар, чтобы выпить и поговорить, как этоде­лают во всем мире?»
Несколько оправдательнымтоном я объяснила в книге об этикете общения в пабах, что во всемостальном мире люди не столь социально закомплексованы и неспособны кобщению, как англичане. Нам очень непросто завязать дружескийразговор с незнакомыми людьми или сблизиться с другими завсегдатаямипаба. Нам нужна помощь. Нам нужны посред­ники.Нам нужен повод, чтобы вступить в социальный кон­такт. Нам нужныигрушки, спортивные и другие игры, чтобы общаться друг с другом.
Рычаги, задействованные вмикромире паба, необходимы и в английском обществе в целом. Даже вбольшей степени. Если мы испытываем потребность в играх и спортивныхсо­стязаниях даже в особом социальном микроклимате паба, гдедавление обычных сдерживающих факторов несколько ослаблено, ивступать в разговор с незнакомыми людьми считается допустимым,значит, вне этой дружеской среды нам тем более не обойтись без таких«помощников и посред­ников».
Правило самообмана
Но спорт и игры не толькослужат «посредниками», с помо­щью которых мызавязываем и поддерживаем социальные контакты, они также определяютсаму природу этих контак­тов. Это не «произвольное»общение, а общение, происходя­щее в рамках множества правил иустановлений, ритуалов и этикетов — как официальных, так инеофициальных. Англи­чане способны вступать в социальноевзаимодействие друг с другом, но нам требуются ясные и четкиедирективы, в кото­рых прописано, что делать и говорить и,главное, как это де­лать и говорить. Игры ритуализируют процессысоциально­го взаимодействия, привнося в них структурность иупоря­доченность. Фокусируясь на правилах игры и ритуалах, мыможем делать вид, что игра сама по себе — наши истинная цель, аосуществляющийся в ходе игры социальный кон­такт — этопросто случайный побочный эффект.
На самом деле все наоборот:игра — средство, ведущее к цели, каковой является социальноевзаимодействие и социальные контакты, которые н других культурахдостигаются без излишней суеты, ухищрений и самообмана. Англичане —тоже люди.Мы такие же общественные животные, как остальное человечество, нонам приходится хитрить, чтобы вовлечься в процесс социальноговзаимодействия, убеждая себя в том, что мы просто играем в футбол,крикет, теннис, регби, дартс, бильярд, домино, карты, «Скраббл»*,ша­рады и т. д.
———————
*»Скраббл»- фирменное название настольной игры в слова, которые составляются изкубиков с буквами (букв.:»каракули»).
Игровой этикет
У каждой из этих игр естьсвои правила — не только уста­новленные правила самой игры,но и целый комплекс столь же сложных неофициальных, неписаных правил,обуславли­вающих манеру поведения участников игры и регулирую­щихпроцесс социального взаимодействия между игроками и зрителями. Ещеодин хороший пример — игры в пабе. Поскольку мы от природызастенчивы и стесняемся навязы­вать свое общество другим людям,это значит, что даже в этом дружеском микроклимате мы чувствуем себянамного уютнее, если есть некие установленные «правилазнакомс­тва», которым мы должны следовать. Зная этикет иправиль­ные формы обращения, мы не боимся проявить инициативу.Вряд ли мы рискнем приблизиться к незнакомому человеку, сидящему застолом с пинтой пива в одиночестве или в ком­пании приятелей, -—даже когда очень нуждаемся в обществе. Но если какая-то компанияиграет в пул, дартс или бильярд, у нас появляется хороший поводзавязать знакомство. К тому же существует определенная схемазнакомства, которая пре­вращает данный процесс в менееболезненную процедуру.
Для игроков в пул и бильярдэта схема достаточно проста. Вы подходите к игроку и спрашиваете:«Игра на вылет?» («Isitwinnerstayson?»).Задавая этот традиционный вопрос, вы од­новременно пытаетесьвыяснить местные правила очеред­ности, которые могут быть разнымив различных регионах и даже в разных пабах, и выражаете своюготовность сыграть с победителем текущей партии. В ответ вам могутсказать: «Да, деньги на стол» («Yeah,coinsdown»)или «Точно. Запись на доске» («That’sright— nameontheboard»).Этот ответ означает, что ваше предложение принято, и вы такжеполучилипредставление опринятой в данном пабе системе резервирования бильярдного стола: выдолжны либо положить мо­неты на угол стола, либо мелом написатьсвое имя на специ­альной доске. В том и в другом случае ясно, чтовы заплатите за игру, и таким образом исключается необходимостьнару­шать табу на разговор о деньгах, что вызвало бы неловкость уобеих сторон. Если вам в ответе сказали просто: «Да», —вы вправе уточнить: «Деньги на стол?» — илиспросить: «Запись на доске?»
Осуществив процедурузнакомства в соответствии с пра­вилами, вы теперь можетенаблюдать за игрой, стоя в непос­редственной близости к столу, и,пока ждете своей очереди, постепенно втянуться в общий шутливыйразговор. Наибо­лее приемлемый способ завязать беседу — этозадать оче­редной вопрос относительно местных правил. Обычно онформулируется в неопределенной форме, без использова­ния личныхместоимений. Например: «Два удара по черному шару?» («Isittwoshotsontheblack?»)или «Луза по заказу или любая?» («Isitstickpocketoranypocket?»).Как только вас при­няли в число игроков, вы вправе комментироватьигру. В принципе абсолютно безопасной и уместной считается толькоодна реплика, особенно среди игроков мужского по­ла. Это —восклицание «Shot!»(«Здорово!»). Оно произно­сится, когда кто-то изигроков выполнил особенно удачный удар. Причем — возможно, длятого, чтобы реплика не каза­лась куцей — это одно словопроизносится протяжно, дабы слышались хотя бы два слога: «Sho-ot!»Другие игроки также могут поддразнивать друг друга относительноплохих уда­ров, но новичкам желательно воздержаться отуничижитель­ных комментариев до тех пор, пока они не познакомятсяс завсегдатаями паба поближе.
Различия междумужчинами и женщинами и «правило трех чувств»
Правила, регулирующиеповедение участников и зрителей во время игр в пабе, а также во времямногих спортивных со­стязаний и игр в иной обстановке, различныдля мужчин и для женщин. Если говорить приблизительно, мужчинам —и игрокам, и зрителям — во время игры полагается сохранятьвыдержку, вести себя по-мужски. Нельзя прыгать или кричать отрадости, восхищаясь собственным мастерством или успехом другогоигрока. Например, при игре в дартс дозволительно выругаться, если тысам допустил ошибку, или отпустить саркастическое замечание, еслипромах совершил твой соперник. Однако нельзя хлопать в ладоши, еслиты выбил сорок очков, или покатываться со смеху, если вовсе не попалв мишень, — это «девчоночьи» эмоции.
Здесь действует традиционное«правило трех чувств». Англичанам-мужчинам дозволенодемонстрировать три вида чувств: удивление – при условии, чтооно передается криком или сквернословием; гнев – такжевыражается бранными восклицаниями; и восторг/торжество –проявляется в той же манере. Непосвященный человек вряд ли определит,какое из этих дозволенных трех чувств обуревает англичанина, но самиангличане-мужчины без труда улавливают нюансы. Женщинам –участницам игр и зрительницам – позволительно демонстрироватьболее широкий спектр эмоций и выражать их более разнообразно. ВАнглии это в порядке вещей: представители одного пола в определенныхусловиях должны вести себя более «по-английски», чемпредставители другого пола. В данном случае мужчины подверженыограничениям в большей степени, чем женщины, но в других ситуациях –например, связанных с комплиментами, — неписанными правилами болеестрого ограничивается поведение женщин. Наверное, в результате одноуравновешивает другое, но, на мой взгляд, правила английскойсамобытности мужчинам дают меньше поблажек, чем женщинам.
Правило честной игры
Понятие справедливости, какмы видели, проходит красной нитью почти через все стороны жизни икультуры англичан, идея честной игры по-прежнему остается –несмотря на пророчества пессимистов – идеалом, за который мыупорно цепляемся, хоть нам и не всегда удается следовать заложенным внем принципам.
На государственном имеждународном уровнях для англичан, равно как и всех прочих народов,спорт превратился в жестокий бизнес, где упор делается на победу идостижения отдельных великих «личностей» (хотя «личности»- это слишком громко сказано) , а не на такие возвышенные категории,как командный дух и спортивное мастерство. До тех пор, пока незазвучат обвинения в обмане, бесчестности, грубости или неспортивномповедении, после чего мы все кипим от негодования – илиморщимся от стыда и смущения и говорим друг другу, что наша странагибнет. И та, и другая реакции свидетельствуют о том, что мыпо-прежнему придаем огромное значение спортивной этике, котораясчитается изобретением англичан.
В книге «Кто заАнглию?» («AnyoneforEngland?»),одном из множества издающихся в последнее время некрологов английскойсамобытности, Клайв Аслет оплакивает утрату всех этих благородныхидеалов, заявляя, что даже крикет, «игра, являющаясяолицетворением спортивного идеала, по духу изменилась донеузнаваемости». В доказательство он ссылается на драку между Ианом Бодемом и Имраном Ханом, произошедшую в 1996 г. Но самыйужасный грех, по его мнению, — это то, что члены английской командыпо крикету «одеваются совсем не так, как подобаетджентльменам». Он возражает против бейсболок, футболок ишортов, в которых ходят небритые игроки в крикет в свободное отработы время. Аслет осуждает «неджентльменскую тактику»игроков национальной команды, хотя подтверждающих примеров неприводит. Более того, он «был шокирован, когда узнал от своихприятелей, увлекающихся крикетом», что эта «тактика»во всю применяется на уровне любительских соревнований по крикету.Игроки-любители тоже иногда выходят на поле в шлемах и устрашающей«боевой раскраске», которые мы видим на участникахмеждународных матчей, и противоборствующие команды теперь уже невсегда встречают ипровожают друг друга аплодисментами. А в 1996 г. команду Вудмэнкота(Гемпшир) исключили из национального чемпионата по крикету за«излишний профессионализм». Первые два из этих примеровупадничества мне вовсе не показались очень уж шокирующими, а третий,на мой взгляд, как раз указывает на то, что старые принципыдилетантизма и честной игры бла­гополучно живут и здравствуют влюбительском крикете.
Даже Аслет признает, что людиуже как минимум на про­тяжении столетия оплакивают «кончину»спортивной этики. В сущности, «некрологи» о ней сталипоявляться почти сразу же, как только викторианцы придумалиджентльменский «спортивный идеал». Англичане имеютобыкновение выса­сывать из пальца «традиции» в духевремени, а потом почти незамедлительно начинают скорбеть по ним,будто эти уми­рающие «традиции» были неотъемлемойчастью нашего культурного наследия.
Теперь самое время поговоритьо футболе. И разумеется, о таком бедствии, как футбольноехулиганство. Те, кто жалу­ется по поводу того, что наша страналетит ко всем чертям, что мы превратились в нацию хамов, что спортуже не тот, что прежде, и т. д., насилие в футбольной среде всегдаприво­дят в качестве самого главного аргумента. Эти нытики, пооб­щему признанию, составляют довольно значительную часть нашегонаселения, что, в сущности, просто говорит о нашей любви к стенанию исамобичеванию, а не на обоснованность наших жалоб.
Плакальщики и ворчуныупускают из виду главное: наси­лие в футболе — не новоеявление. Знаете избитую шутку: «Я пошел посмотреть на драку, атам вдруг стали играть в футбол»? Именно так и зарождалсяфутбол. Эта игра ассоци­ировалась с насилием с самого еевозникновения в Англии в XIIIв. Средневековые футбольные матчи были, по сути, жес­токимисражениями, которые вели между собой молодые мужчины из враждующихселений и городов. В них участтвовали сотни «игроков»; ихпрактиковали как возможность уре­гулировать старую вражду, личныессоры и земельные споры. Некоторые формы «народного футбола»существовали и в других странах (Knappen— в Германии, calcioincostume— во Флоренции), но корни современного футбола нужно ис­катьв жестоких средневековых английских ритуалах.
Более сдержанная,дисциплинированная форма этой игры, которую мы знаем сегодня ,появилась как развлечение в викторианскую эпоху, но традиции насилияи соперничества сохранялись — главным образом средиболельщиков, на трибунах и городских улицах. В истории Англии естьдва до­вольно коротких периода — между Первой и Второймиро­выми войнами и примерно десятилетие сразу же после Вто­роймировой войны, — когда страна была относительно свободна отсвязанного с футболом насилия. С историчес­кой точки зрения этипериоды — скорее исключение, чем правило. Поэтому, как ни жаль,я не могу согласиться с тем, что современное футбольное хулиганствоесть доказательс­тво падения нравов в спорте.
Как бы то ни было, я здесьрассматриваю не викторианс­кий набор джентльменских принципов, аосновополагаю­щее понятие честной игры, которое не обязательнонесов­местимо с желанием победить, неприглядной одеждой,фи­нансовой выгодой, коммерческим спонсорством — и, если ужна то пошло, жестокостью. Мой коллега Питер Марш (и не он один)доказал, что человеческая жестокость — в том числе хулиганствоанглийских футбольных фанатов — это не случайная всеобщаядрака, а регулируемое правилами действо, в котором понятиесправедливости зачастую играет не последнюю роль. Насилие средифутбольных фанатов — не столь широко распространенное явление,и зачастую вов­се не насилие, как это принято считать. Оновыражается в скандировании агрессивных речевок и в оскорблениях, вза­пугиваниях и угрозах, иногда случаются потасовки междунебольшими группами фанатов. Цель хулиганов — напугатьболельщиков команды соперника, заставить их пуститься наутек ипосмеяться над их трусостью, а не избить до полу­смерти. Воттипичная песенка футбольных фанатов (слова скандируются на мелодиюпесни «SeasonsintheSun»),в кото­рой кратко изложена цель футбольных хулиганов:
We had joy, wehadjun, we had Swindon on the run,But the joy didn’t last, cos the bastards ran too fast! («Вотбыла потеха, „суиндоны» бежали, Только вот беда, мы их недогнали!»)
Я не защищаю футбольныххулиганов и не пытаюсь их обелить. Они крикливы, несносны,невоспитанны, многие придерживаются расистских взглядов. Хочуподчеркнуть только одно: у них есть свой кодекс поведения, и понятие«честная игра» является неотьемлемой частью этикета, всо­ответствии с которым они вступают в агрессивные и ожесточенныестычки.
Правило поддержкислабой стороны
В 1990 г. член парламента отпартии тори Норман Теббит спровоцировал громкий скандал в стране ивызвал негодование общественности, заявив, что азиатские иммигрантыне прошли так называемый крикетный тест: в матче по крикету междуАнглией и Индией или Пакистаном они болели за со­перника Англии.Упреки Теббита были адресованы непосредственно иммигрантам из Азии истран Карибского бассейна во втором поколении, которых он обвинил в«неблагонадежности»: те обязаны были демонстрировать своюпре­данность Великобритании, болея за английскую команду. «Люди,переселяющиеся в другую страну, должны быть готовы к тому, что импридется целиком и полностью посвятить себя этой стране», —заявил Теббит.
Этот так называемый крикетныйкритерий, который в на­роде больше известен как «критерийТеббита», — воплоще­ние невежества, высокомерия ирасизма. По мнению Тебби­та, азиатские иммигранты в Англии должныпоследовать вдохновляющему примеру, который подали мы, прибывне­зваными гостями в их страны? И за кого он предлагает бо­летьанглийским переселенцам в Австралии, когда Англия играет с Австралиейна их приемной родине? А что же шот­ландцы и валлийцы, живущие вАнглии? Кого они должны поддерживать? Неужели он не знал, чтошотландцы всегда из принципа, болеют за всякую страну, которая играетпро­тивАнглии? Равно как и многие представители английской интеллигенции изчисла циничных «болтливых-классов», и которые всякоепроявление патриотизма, особенно в том, что касается спорта,расценивают как наивность. Я уже не гово­рю про всех остальныхангличан, которых смущает патриотический пыл, так что они чувствуютсебя ужасно неловко, если их обязывают восхвалять Англию. Значит, намвсем тоже следует отказать в гражданстве?
Но даже если не принимать врасчет все вышесказанное, все равно «критерий Теббита»неэффективен в качестве кри­терия «английскости».Истинные в культурном отношении «англичане» —независимо от расовой принадлежности и страны происхождения —обязательно будут болеть за бо­лее слабого, это у них в крови.Разумеется, не я первая заме­тила эту черту: склонность англичанподдерживать сла­бых — один из тех национальныхстереотипов, которые я вознамерилась всесторонне проанализировать входе своего исследования. Я видела множество примеров, но один мнеособенно запомнился и помог по-настоящему понять всю глубину правилаподдержки слабой стороны. Это был мужс­кой финал теннисноготурнира Большого шлема — Уимблдона-2002.
Очевидно, любители теннисасочли, что для финала Уим­блдона это весьма скучный матч, но япришла на корт наблю­дать не за игрой, а за зрителями, и то былопоразительное зрелище. Играли Лейтон Хьюит, знаменитый теннисист изАвстралии, который был «посеян» на турнире под высокимномером, и практически неизвестный в то время аргентинец ДавидНалбандян, впервые выступавший на Уимблдоне. Как и ожидалось,австралийский чемпион одержал легкую побе­ду, обыграв Налбандянав трех сетах со счетом 6:1, 6:3, 6:2. В начале матча все английскиезрители поддерживали Налбандяна. Они хлопали, свистели и кричали«Давай, Да­вид!» каждый раз, когда тот выигрывал очкоили просто де­монстрировал хороший удар (или как это ещеназывается в теннисе). В адрес Хьюита же раздавались редкие хлопки —из вежливости. Когда я стала спрашивать сидящих вокруг ме­няанглийских зрителей, почему они поддерживают арген­тинца —учитывая, что Англия и Аргентина не испытывают большой любви друг кдругу, и вообще мы еще не так давно воевали, — мне объяснили,что национальность не имеет значения, что Налбандян — слабаясторона, вряд ли победит, а значит, заслуживает нашей поддержки. Судяпо всему, мой вопрос удивил зрителей, и несколько человек мне дажепро­цитировали правило: «Всегда нужно болеть за слабого»,«Вы обязаны поддерживать слабую сторону». Их тон говорил,что я, вообще-то, должна бы это знать, что это — основнойза­кон природы.
Прекрасно, подумала я,замечательно, вот вам и еще одно «правило английскойсамобытности». Довольная собой, и продолжала наблюдение и уженачала скучать, подумывая о том, чтобы спуститься с трибуны ипоискать где-нибудь мо­роженое, как вдруг произошло нечтостранное. Хьюит осо­бенно удачно выполнил какой-то прием (какойименно, не знаю, — я не разбираюсь в теннисе), и зрители вокругменя принялись улюлюкать и хлопать ему, выражая свое восхище­ние.«Так-так, — изумилась я. — Минутку. Вы же болеетеза Налбандяна, за слабого? Почему же вы хлопаете Хьюиту?»Объяснения, которые дали мне зрители, были довольно пу­таными, ноих суть заключалась в следующем: Хьюит играем превосходно, и публикаболеет за Налбандяна, потому что тот слабее, а это значит, чтобедняга Хьюит, несмотря на свою блестящую игру, фактически неполучает поддержки стадиона, что, в общем-то, несправедливо; зрителямстало жалко Хьюита, ведь против него весь стадион, и, чтобывос­становить равновесие, они стали его подбадривать. Инымисловами, Хьюит-фаворит (Я правильно подобрала слово? Впрочем, неважно— вы знаете, что я имею в виду.) в одноча­сье превратился вжертву несправедливости, и, следователь­но, он заслуживалподдержки.
Некоторое время, конечно.Выведенная из состояния са­модовольства, я теперь была настороже,пристально наблю­дая за поведением зрителей, поэтому, когда крикив подде­ржку Хьюита прекратились и стадион вновь начал болеть заНалбандяна, я незамедлительно принялась приставать с рас­спросами:«А теперьчто произошло? Почему вы больше не болеете за Хьюита? Он стал хужеиграть?» Как оказалось, вов­се нет: он играл даже ещелучше. И в этом-то было все дело. Хьюит уверенно шел к легкой победе.Налбандян сопротив­лялся из последних сил; соперник разбивал егов пух и прах, не оставляя ему ни малейшего шанса, — поэтому,разумеется, справедливость требовала, чтобы публика всецелоподдерживала его и лишь из вежливости вяло хлопала играющему напобеду фавориту Хьюиту.
Итак, по логике английскогоправила «честной игры» всег­да следует поддерживатьслабую сторону. Однако нельзя все время поддерживать только слабого.Это несправедливо по отношению к фавориту, который превращается, таксказать, в почетную «жертву», и вы, чтобы восстановитьсправедливость, начинаете его подбадривать — по крайней мере,до тех пор, пока не станет ясно, что более слабый игрок явнопроиграет, и тогда вы вновь начинаете болеть за него. Все оченьпросто. Если знать правила. Во всяком случае, на Уимблдоне это былоотносительно просто, поскольку ни у кого не возникало сом­нений,кто из двух теннисистов слабее. Когда сразу не опреде­лить, ктоиз игроков фаворит, а кто — слабая сторона, могут возникнутьтрудности: англичане приходят в смятение, не зная, какая из сторонбольше заслуживает их поддержки. Еще хуже, если английский игрок (иликоманда) — фаворит, пос­кольку справедливость требует,чтобы мы хотя бы чуть-чуть подбадривали и уступающего противника.
Футбольные фанаты, самыепатриотичные из спортив­ных зрителей, не особо задумываются оподобных пробле­мах справедливости, когда смотрят международныематчи или болеют за местную команду. Но даже они склонныпод­держивать слабую сторону, если им все равно, за кого болеть,особенно в тех случаях, когда команда-фаворит слишком хвастает своимиуспехами или заранее уверена в исходе мат­ча. Многие английскиефутбольные болельщики всю жизнь болеют за какую-нибудь безнадежнослабую, неинтересную третьесортную команду и никогда не изменяют ей,даже если команда играет совсем плохо. Существует неписаное прави­ло,согласно которому вы в раннем возрасте выбираете лю­бимуюкоманду, раз и навсегда, и болеете за нее всю жизнь. Вы можете высокоценить мастерство и талант игроков ка­кой-то команды изпремьер-лиги, допустим, «Манчестер Юнайтед», вы дажеможете восхищаться этой командой, но болеетевы только за «Суиндон», «Стокпорт» и т. д. —за ко­манду, которую поддерживаете с детства. Вы не обязаныбо­леть за свою местную команду: многие молодые люди из всехобластей страны болеют за «Манчестер Юнайтед», «Челси»или «Арсенал». Суть в том, что, раз выбрав какую-токоманду, вы храните ей верность; вы не переходите из станаболельщиков «Манчестер Юнайтед» в стан фанатов «Арсенала» просто потому, что последний клуб играет лучше , или по любой инойпричине.
Конный спорт – еще однаинтереснейшая субкультура, которую я изучала три года и о которойнаписала книгу, — на самом деле в большей мере, чем футбол, имеетправо называться нашим «национальным спортом». В данномслучае критерий – не количество зрителей. Просто скачкипривлекают внимание самых разных слоев населения. На скачках выувидите даже еще больше ярких примеров того, как англичане соблюдаютправила честной игры и поддержки слабой стороны. На скачкахсамобытность английской культуры предстает перед вами во всей своейполноте. На скачках вы увидите англичан в поведенческом эквивалентеполного национального костюма. Уникальный «социальныймикроклимат» ипподрома, для которого характерно сочетание(относительной) раскованности и исключительной воспитанности,пробуждает в нас все самое лучшее.
На скачках, как я выяснила,также можно убедиться в том, что орды молодых мужчин, вопрекисложившемуся мнению, вполне способны собираться вместе, потреблять вбольших количествах алкоголь и играть на тотализаторе, при этом незатевая драк и вообще не причиняя каких бы то ни было неприятностей.На скачках те же самые развязные юнцы, жестокость и вандализм которыхстали притчей во языцех, те самые юнцы, которые устраивают погромы настадионах и городских улицах, не только не проявляют эти безобразныекачества, но даже извиняются, когда наталкиваются на людей (или –это чисто по-английски – когда кто-то наталкивается на них), игалантно открывают двери перед женщинами.
Клубы
Целый ряд обозревателейозадачивает одно явное несоответствие — между ярко выраженныминдивидуальзмом англичан и нашей склонностью к формированию клубов ичленству в них, между нашей манией уединения и «клубностью».Джереми Паксман отмечает, что у якобы замкнутых, индивидуалистичных,озабоченных частной жизнью англичан есть клубы почти по всем видамдеятельности. «Существуют клубы рыболовов, футбольных фанатов,картежников, флористов, голубятников, кулинаров, велосипедистов,любителей наблюдать за птицами, и даже клубы отпускников.» Я нестану давать более полный список – это заняло бы полкниги. ВАнглии каждому виду досуга посвящен как минимум один журнал, и длякаждого вида досуга созданы клубы с сетью региональных филиалов иподразделений, а порой и целые национальные общества. Обычнодействуют два конкурирующих национальных общества, исповедующих прямопротивоположные взгляды на данный вид деятельности, и эти обществатолько тем и занимаются, что препираются и склочничают друг с другом.
Ссылаясь на Токвиля*, Паксманвопрошает, как «англичанам удается быть столь ярымииндивидуалистами и при этом постоянно создавать клубы и общества; кактак может быть, что в одних и тех же людях столь сильно развитостремление к объединению и уединению?».
———————
*Токвиль,Алексис (1805 – 1859) – французский социолог, политолог,внесший вклад в кросскультурный анализ политических реалий Америки иФранции.
Судя по всему, он принимаетпрагматичное объяснение Токвиля, выдвигающего экономические причины:англичане всегда объединялись в союзы, чтобы общими усилиями добитьсятого, чего они не могли получить по одиночке. Паксман такжеподчеркивает, что членство в клубе – это дело личного выбора.
На мой взгляд, формированиеклубов продиктовано скорее социальными потребностями, чем причинамипрактического или экономического характера. Англичане не имеютпредрасположенности к произвольному, бесструктурному, спонтанному,уличному общению – у нас это плохо получается, мы чувтсвуемсебя неловко. Мы предпочитаем организованный, упорядоченный стильобщения – в определенное время, в определенном месте по нашемувыбору, там, где есть правила, о которых мы можем спорить, программа,протокол и еженедельный информационный бюллетень. Более того, как и вслучае со спортом и играми, нам необходимо делать вид, что мывступили в данный клуб или общество, чтобы участвовать в профильнойдеятельности этой органи­зации (заниматься составлением букетов,разведением кро­ликов, участвовать в театральнойсамодеятельности, благо­творительности и т. д.), а социальноевзаимодействие — это не главное.
Опять самообман. Из-за тогоже, чем обусловлено появле­ние у нас огромного количества видовспорта и игр, мы пос­тоянно создаем клубы и общества. Нам нужны«посредники», которые помогали бы нам общаться друг сдругом и бороть­ся с нашей «социальной неловкостью».А еще нам нужна ил­люзия: нам необходимо убеждать себя в том, чтомы не прос­то общаемся, а чем-то занимаемся, собираемся вместедля достижения неких практических целей, что у нас есть некий общийинтерес и мы объединяем ресурсы, чтобы сообща до­стигнуть того,чего мы не можем добиться поодиночке. Праг­матическое объяснениеТоквиля/Паксмана относительно нашего стремления объединяться в клубы,как нельзя лучше соответствуя природе англичан, точно описывает этуиллю­зию (не называя ее иллюзией): что реальная цель членства вклубе — это социальное взаимодействие и социальная взаимосвязь,в которых мы остро нуждаемся, но не признаемся в этом даже самимсебе.
Если вы истинный англичанин,то, вы, возможно, отвергнете мое объяснение. Мне самой оно не оченьнравится. Мне хотелось бы думать, что я вступила, скажем, в Обществолюбителей арабских скакунов и посещаю собрания его Чилтернскогорегионального отделения потому, что у меня есть арабский жеребец, чтоменя интересует разведение и выездка арабских скакунов. Мне хотелосьбы думать, что в годыучебы вуниверситете я была членом множества левых политических группировок иходила на бесчисленные демонстрации, участвовала в маршах и митингахДвижения за ядерное разоружение в силу своих убеждений и принципов.54
——————————
54Чтобы мне не приписали такие неанглийские качества, как отсутствиечувства юмора и чрезмерная серьезность, должна добавить, чтоя также состояла в организации шутников под названием «SAVE»(аббревиатура от «StudentsAgainstVirtuallyEverything»— «Cтудентыпротив всего на свете»).
И, в общем-то, это вполнеобъективные причины. Я не гово­рю, что англичане умышленно спомощью всевозможных ухищрений вовлекают самих себя в процессобщения. Но ес­ли я хочу быть предельно честной сама с собой,значит, я должна признать, что мне нравится ощущение принадлеж­ностик коллективу, нравится непринужденно общаться с людьми, с которымименя связывает какой-нибудь общий интерес или цель. Это такаяблагодать в сравнении с тем ощущением неловкости, котороеиспытываешь, когда пыта­ешься завязать разговор с незнакомымилюдьми в обще­ственных местах или на всгречах, куда все приходятс одной-единственной целью — чтобы собраться и бытьобщитель­ными без помощи таких «посредников», какобщие интересы, увлечения или политические взгляды.
Если вы член какого-либоанглийского клуба или обще­ства, вы, возможно, обидитесь на меняза то, что я все валю в одну кучу, будто нет существенных различиймежду Обще­ством любителей арабских скакунов и Движением заядер­ное разоружение или, скажем, между собраниями членов«Женского института» и клуба велосипедистов. Как ни жаль,но я вынуждена вас разочаровать: разница и в самом деле оченьнесущественная. Я состояла во многих английских клубах и обществах, внесколько других проникала «зайцем», когда проводила своеисследование, и могу с уверенностью сказать, что все эти организациифактически копируют одна другую. Собрания региональных или местныхотделений Общества любителей арабских скакунов, Движения за ядер­ноеразоружение, «Женского института» и Клуба мотоцик­листовпроходят по одному и тому же сценарию. Сначала, по обычаю англичан,неловкий обмен приветствиями, шутками и замечаниями о погоде. Чай,бутерброды и печенье (если повезет, то и другое), сплетни, жалобы нато, на се, шутки, по­нятные только посвященным. Затем кто-нибудьначинает покашливать, пытаясь открыть собрание без излишнегоофициоза. Согласно неписаным правилам, ведущий и высту­пающиеобязаны придерживаться насмешливого тона, упот­ребляя такиеформализмы, как «повестка дня», «протокол» ипредседатель», чтобы их не заподозрили в излишней серь­езности.Слушатели закатывают глаза, внимая чрезмерно длинной речикакого-нибудь зануды – а такой непременно есть в каждом клубе,- который воспринимает данное мероприятие и впрямь как нечто оченьсерьезное.
Обсуждение важных вопросовперемежается шутками, нелестными отзывами в адрес противника (иликлуба-конкурента, отстаивающего те же интересы, — например, Клубмотоциклистов ругает Британскую федерацию мотоциклистов);присутствующие пререкаются между собой, относительно несущественныхдеталей. От случая к случаю принимается какое-нибудь решение илирезолюция или хотя бы достигается согласие по какому-либо вопросу, ноутверждение основного решения откладывается до следующего собрания.Потом опять чай, шутки, сплетни, жалобы – особенно жалобы(попробуйте найти в Англии такой клуб или общество, члены которого несчитали бы себе недопонятыми или обиженными) – и, наконец,традиционное английское продолжительное прощание. Посетив однособрание какого-нибудь английского клуба или общества, вы получитепредставление обо всех подобных мероприятиях. Даже собраниеанархистов, на котором я однажды присутствовала, проводилось поаналогичному сценарию, хотя оно было организовано гораздо лучше, чемсобрание других ассоциаций, и на демонстрации, состоявшейся наследующий день, все члены этой организации были одеты в черное,скандировали в унисон и шагали в ногу.
Пабы
Вы, вероятно, уже догадались,что я считаю пабы важнейшей составляющей английской культуры. Извсех «социальных посредников», помогающих англичанамобщаться и поддерживать взаимоотношения, пабы пользуются наибольшейпопулярностью. В Англии примерно 50 000 пабов, которые регулярнопосещают три четверти взрослого населения страны. Многие из них –завсегдатаи, для которых местный паб – почти второй дом. Нашавсеобщая любовь к пабам не слабеет: около трети взрослого населения –завсегдатаи, посещающие паб как минимум раз в неделю, но средимолодежи этот показатель достигает 64 %.
Я говорю о пабах так, будтоони все одинаковы. Однако сегодня существует немыслимое количестворазных типов пабов: студенческие, молодежные, тематические,семейные, гастрономические, спортивные, киберпабы, а также целый ряддругих разновидностей питейных заведений — таких, как кафе-барыи винные бары. Разумеется, все эти новинки вызвали ворчание, жалобы,мрачные прогнозы и предосте­режения. Пабы теперь не те, чтораньше. Одни только мод­ные бары, настоящего традиционного пабаднем с огнем не найдешь. Страна гибнет, разваливается. Конец света всрав­нении с этим ничто.
Обычное ностальгическоенытье. Обычные преждевре­менные некрологи. (В буквальном смыслеэтого слова: лет двадцать назад была опубликована книга под названием«Ги­бель английских пабов» [«TheDeathoftheEnglishPub»].Инте­ресно, что теперь чувствует ее автор, каждый раз проходямимо пабов «Rose&Crown»[«Роза и корона»] или «RedLion»[«Красный лев»] и видя, как народ там благополучно пьет ииграет в дартс?) По большей части это поспешное оплакива­ние —всего лишь проявление типичного английского пес­симизма, а востальном — результат синдрома, сходного с. «этнографическимкамуфляжем»: пессимисты настолько ос­леплены поверхностнымиотличиями между новыми и тра­диционными типами пабов, что невидят лежащих в их осно­ве незыблемых подобий — традиций иправил поведения, которые и делают паб пабом. Даже если ослики иа-иаправы, новые пабы, против которых они выступают, составляютне­значительное меньшинство, а остальные десятки тысяч —это все традиционные «местные» пабы.
Это правда, что многиедеревенские пабы едва сводят концы с концами, и некоторые заведения вочень маленьких селениях даже закрылись, а жаль, ведь деревня безпаба —это не деревня. Каждый раз в таких случаях местные газетыРазражаются воплями протеста, помещая на своих страни­цахфотографию, на которой изображена группа угрюмых селян с рукописнымплакатом в руках: «Спасите наш паб». Их паб мог быоставаться на плаву, если б они приходили туда пить и есть, оставляятам много денег, но селяне, по-видимому, не улавливают этойвзаимосвязи. У нас та же проблема и с вымиранием сельскихмагазинчиков: все за то, чтобы в их се­лении был свой магазин, нопочему-то никто не хочет поку­пать в нем товары. Типичноеанглийское лицемерие.
Но английский паб — какинститут, как микрообщест­во — по-прежнему благополучноживет и здравствует. И его жизнь по-прежнему регулируется все тем женезыблемым комплексом негласных правил. Большинство из них я ужерассмотрела в главе, посвященной общению в пабе. Паб —институт, призванный поощрять общительность, поэтому не удивительно,что большинство его правил связаны с языком. жестикуляцией и мимикой.Некоторые правила были проанализированы в разделах об играх, ноостается еще не­сколько, довольно значимых, таких, как правила,регулирую­щие употребление алкоголя. Я имею в виду не официальныезаконы о торговле спиртными напитками, а гораздо более-важные нормыупотребления напитков в социальной среде.
Правила употреблениянапитков
Многое можно узнать окультуре того или иного народа, изучая правила употребления напитков.А правила в отношении употребления алкоголя есть в каждой культуре:нет такого понятия, как произвольное питие. В каждой культуре, гдеупотребляют алкоголь, питие — это регулируемая правила­мидеятельность, осуществляющаяся в рамках предписаний и норм,определяющих, кто и сколько может пить, что пить, когда, где, с кем,каким образом и с какими последствиями. Впрочем, это вполнеестественно. Я уже указывала, что одна из отличительных черт Homosapiens- это наша страсть к упорядоченности, стремление окружить даже такиенасущ­ные виды деятельности, как принятие пищи исовокупление-множеством сложных правил и ритуалов. Но особыенеписа­ные правила и нормы, регулирующие процесс употребленияалкоголя в разных культурах, даже еще в большей мере, чем вслучае спитанием и сексом, отражают характерные ценности, убеждения и взглядынародов тех культур. Антрополог Дуайт Хит выразился болеекрасноречиво, написав, что « равно как питие и результаты этогопроцесса тесно связаны с аспектами культуры, так и многие другиеаспекты культуры находят отражение в акте пития». Такимобразом, если мы хотим понять самобытность английской культуры, намследует подробно проанализировать особенности употреб­ленияспиртных напитков в Англии.
Угощение по очереди
Угощение по очереди —английская форма универсального обычая, коим является употреблениенапитков в компании или взаимное угощение напитками. Во всехкультурах упот­ребление алкоголя — это акт общественный, иритуальный порядок осуществления этого акта призван способствоватьдружескому общению. Разумеется, угощать напитками свойс­твенно нетолько англичанам. Но английский ритуал отлича­ет однаособенность, которая зачастую озадачивает и даже пугает иностранцев.Суть ее заключается в том, что английс­кие завсегдатаи пабовпридают огромное, почти культовое значение данному обычаю. Соблюдениеправил взаимного угощения — это не просто признаквоспитанности, это — священный долг. Отказавшись угостить своихприятелей в свою очередь, вы не просто нарушите этикет — высоверши­те святотатство.
По мнению иностранцев, скоторыми я беседовала, когда собирала материал для книги по этикетуобщения в пабах, это крайность. Почему, спрашивали они, взаимноеугощение напитками столь важно для завсегдатаев английских пабов? Вкниге о пабах я написала, что мы придаем столь большое значениеритуалу угощения по очереди, потому что это пре­дотвращаеткровопролитие. Сообразив, что мои слова могут воспринять как ещебольшую крайность — по крайней мере, не коллеги, — я далаболее пространное объяснение. Обы­чай взаимного угощениянапитками всегда был самым эф­фективным средством предупрежденияагрессии между группами людей (семьями, кланами, племенами, народами)и индивидами. Для англичан, особенно для мужчин, эта системасохранения мира насущно необходима, потому что процесс общения длянас всегда стресс, и англичане-мужчины в состоянии дискомфортазачастую становятся агрессив­ными. Общение мужчин в пабах, как мывидели, зачастую принимает характер жарких споров, поэтому необходимнейтрализатор, некое средство, противоядие, которое стало быгарантией того, что спор не воспринимается слишком се­рьезно, асловесная перепалка не выльется в физическое на­силие. Угощение«противника» напитком — это символи­ческоерукопожатие, свидетельствующее о том, что вы по-прежнему приятели.Одна весьма проницательная хозяйка паба сказала мне: «Если бымужчины не угощали друг друга напитками, они давно вцепились бы другдругу в горло. Они могут кричать и сквернословить, но, пока ониугощают друг друга, я могу быть уверена, что в моем заведении дракине бу­дет». Я сама лично была свидетелем многих шумныхперепа­лок с бранью и сквернословием, которые заканчивалисьвполне миролюбивой фразой: «Ладно, теперь твоя очередьплатить!»; или «Черт, опять я угощаю, да?»; или«Хватит бол­тать, давай заказывай пиво».
Помимо того что обычайугощения по очереди предо­твращает драки и кровопролитие, этотритуал важен еще и потому, что англичанам-мужчинам он служитзаменителем выражения чувств. Рядовой англичанин страшится близкихотношений, но он — человек, поэтому он испытываег пот­ребностьв теплом дружеском общении с другими людьми, особенно с мужчинами.Это значит, что он должен найти способ сказать другим мужчинам: «Вымне симпатичны», — не произнося, разумеется, вслух ничегостоль неподобающе сентиментального. К счастью, такие положительныечувства можно выразить, не теряя мужского достоинства, — путемвзаимного угощения напитками.
Как указывалось, мы придаемогромное значение обычаю угощения по очереди, и это еще односвидетельство приверженности традициям справедливости —угощение по очереди, как и соблюдение очереди, подразумевает строгийпорядок очередности. Однако, как и в случае с любым другим аспектоманглийского этикета, неписаные правила угощения по очереди оченьсложные, запутанные, с множес­твом оговорок и исключений. А«справедливость» — поня­тие весьманеопределенное, и здесь речь идет не только о приблизительно равныхтратах на напитки.
Правила угощения по очередиследующие.
 Влюбой компании из двух и более человек кто-то должен купить напиткидля всей группы. Это не альтруис­тический жест: ожидается, чтокаждый из членов груп­пы в свою очередь угостит напитками всюкомпанию. После того как каждый из членов группы по разу за­платилза всю компанию, вновь наступает очередь пла­тить за напиткитого, кто угощал первым.
 Тот,кто угощает, выступает и в роли официанта, если только компания непьет у стойки бара. «Угостить на­питками» — этозначит не только заплатить за напитки, но также подойти к бару,сделать заказ и принести напитки к столику. Если бокалов много,кто-нибудь из членов компании вызывается помочь угощающему, ноэтоне обязательно, и порой угощающий один ходит к стойке бара несколькораз. Обслуживание столь же важно, как и затраты: это — часть «угощения».
 Вритуале угощения по очереди понятие справедли­вости имеетсвоеобразную трактовку. Случается, что один человек может заплатитьза всех дважды в тече­ние одних «посиделок», а всеостальные члены компании только по разу. За несколько «посиделок»обычно достигается приблизительное равенство, но проявлять излишнюю озабоченность по этому поводу считается дурным тоном.
 Впринципе, малейший признак скупости, расчетливости или нежеланияучаствовать в данном ритуале вызывает суровое осуждение. Англичанинсильно оби­дится, если ему намекнуть, что он «не угостил всвою очередь». Поэтому всегда желательно одним из первыхсказать: «Теперь угощаю я». Лучше не дожидаться тогомомента, когда вы окажетесь последним в компании, кто еще не угощалсвоих приятелей.
 Какни странно, я выяснила, что в среднем «инициато­ры»(те, кто регулярно угощает первым) тратят не больше денег, чем«ожидающие своей очереди» (те, кто не вызывается угощатьпочти до конца «посиделок»). В сущности, «инициаторы»никогда не остаются на мели и зачастую тратят меньше, чем те, ктовыжидает, потому что благодаря своей щедрости они пользуютсяпопулярностью среди завсегдатаев паба, и те в свою очередь тожестараются быть к ним щедры.
 Желаяугостить своих приятелей, не следует ждать, когда они опустошат своибокалы. Свое предложение «Я угощаю» нужно озвучить, когдабокалы пусты при­мерно на три четверти. Речь идет не о том,чтобы дока­зать свою щедрость. Просто, согласно правилу, нужноследить, чтобы алкоголь не кончался: никто не долженсидеть безнапитка даже несколько минут.
 Отслучая к случаю допустимо отказаться от напитка в процессе угощенияпо кругу, но вы не должны заост­рять на этом внимание, выдаваясвою умеренность за добродетель. Тем не менее отказ не освобождаетвас отобязанности угостить своих приятелей, когда подойдет вашаочередь: даже если вы пьете меньше, чем ос­тальные, вы все равнообязаны в свою очередь заказатьнапитки для всех. При этом нельзяотказываться от напитка, предлагаемого в качестве миролюбивогожестаили как знак личной дружеской симпатии.
Нарушение священного ритуалаугощения по очереди не­простительно, но существуют несколькоисключений из правил, связанных с количеством участников пьющей компании и составом ее членов.
ИСКЛЮЧЕНИЕ, СВЯЗАННОЕ СЧИСЛЕННОСТЬЮ KOMПАНИИ.Если компания слишком многочисленная, то затраты на угощение могутбыть непомерны большими. Однако обычно это не считается вескимоснованием для того, чтобы вообще отказаться от ритуала угощения поочереди. Ситуация, как правило, разрешается следующим образом:большая группадробится намаленькие подгруппы (это происходит само собой: никто не предлагаетразбиться на подгруппы и не организует деление), и в каждой подгруппеуже обычным способом осуществляется ритуал угощения по кругу. Вкачестве альтернативы, в поддержку принципа угощения, членыне­больших групп скидываются — каждый кладет относительно скромнуюсумму денег в «общий котел», и потом на эти общие деньгипокупаются напитки для всей компании. Только в самом крайнем случае,например когда собирают­ся студенты или люди с очень низкимидоходами, члены большой компании договариваются, что каждый платит засвой напиток.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ДЛЯ ПАР. Внекоторых социальных группах при исполнении ритуала угощения поочереди женско-муж-ские пары считаются за одного человека: от парытолько мужчина покупает напитки для всей компании. Среди моло­дежиэто редко практикуется, если только молодые люди по какому-то особомуслучаю умышленно не копируют старо­модные изысканные манеры. Приобычных обстоятельствах данная практика имеет хождение в компанияхмужчин стар­ше сорока лет. Некоторые англичане-мужчины старшеговозраста вообще считают неправильным, чтобы женщины покупали имнапитки, и требуют, чтобы исключение для пар распространялось на всехженщин в компании, независимо от того, сопровождает их мужчина илинет. Эти старомодные мужчины старшего возраста, сидя в пабе тольковдвоем с женщиной, непременно настоят на том, чтобы платить за всенапитки, а молодые мужчины обычно ждут, что их спутница будетсоблюдать ритуал угощения по очереди.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ДЛЯ ЖЕНЩИН. Вотличие от мужчин, женщи­ны обычно в значительно меньшей степенипочитают пра­вила угощения по очереди. В смешанных компанияхженщи­ны подыгрывают, потакают мужчинам, соблюдая предписан­ныйэтикет, но в чисто женских компаниях можно наблюдать самые разныенеобычные варианты, а порой и полнейшее игнорирование правил угощенияпо очереди. Да, женщины тоже покупают друг другу напитки, но ритуалугощения по очереди для них не имеет большого значения и вообщеприверженность мужчин ритуалу взаимного угощения их раздражает.
Это связано главным образом стем, что англичанки в меньшей мере, чем мужчины, испытываютпотребность в «рукопожатии» путем взаимного угощениянапитками. Спо­ры — не основная форма их общения, поэтомуони не нуждаются в миролюбивых жестах и вполне способны выразить своисимпатии друг к другу и достичь близости другими средствами —путем обмена комплиментами, сплетнями и посредством взаимнойоткровенности. Да, англичанки не столь легко идут на откровенность,как представительницы других, менее закомплексованных культур, и запервые пять минут встречи они не выложат тебе все про свой развод,опе­рацию по удалению матки и рекомендации врача. Но едваангличанки подружатся с кем-то, такие разговоры между ни­мистановятся вполне нормальным явлением, Зато англича­не-мужчиныстоль явной откровенности никогда не допус­кают, даже в беседах ссамыми близкими друзьями.
Некоторым англичанам-мужчинамдаже трудно заставить себя произнести слово «friend»(«друг»); по их мнению, оно че­ресчурсентиментальное. Вместо «friend»они употребляют «mate»(«приятель, товарищ»). Вы можете быть с кем-то впри­ятельских отношениях и при этом совершенно ничего не знать оличной жизни этого человека, не говоря уже про его чувства, надежды истрахи, — за исключением чувств, надежд и страхов, связанных свыступлением его любимой футболь­ной команды или с егоавтомобилем. Слова и выражения «mate»(«товарищ, приятель»), «goodmate»(«хороший, добрый приятель, товарищ») и «bestmate»(«лучший друг») якобы пе­редают разную степеньблизости, но даже ваш лучший друг может ничего не знать о вашихсемейных проблемах — или знать только то, что можно сообщить вшутливой манере, с притворным недовольством, на что ваш приятельответит: «Женщины! Ха! Что с них взятъ!» Вы, разумеется,готовы жиз­нью рисковать ради него, и он ради вас тоже. Ваш«лучший друг» прекрасно знает, какую фору вам дать приигре в гольф, но понятия не имеет, как зовут ваших детей. Тем неменее вы испытываете друг к другу глубокую привязанность. Зачем жебез необходимости смущать друг друга, говоря об этом вслух? И вообщетеперь твоя очередь угощать, приятель.
Скажи, что ты пьешь, ия скажу, кто ты
Здесь мы рассмотрим еще однуважную «человеческую уни­версалию». Во всехкультурах, где в продаже имеется более од­ного вида алкогольныхнапитков, напитки классифицируют по их социальному значению, и этаклассификация помогает дать характеристику социального мира. Небывает «социаль­но нейтральных» алкогольных напитков.В Англии дело об­стоит так же, как и везде. «Что ты пьешь?»— вопрос с социаль­ным подтекстом, и мы судим о человеке поего ответу. Выбор напитка редко обусловлен исключительно личнымвкусом.
Напитки выполняют несколькосимволических функций, в том числе сложат индикаторами социальногостатуса и по­ловой принадлежности. Это две наиболее важныесимволи­ческие функции алкогольных напитков в Англии: ваш выборнапитка (по крайней мере, в обществе) обусловлен главным образомвашей половой принадлежностью и принадлежнос­тью к социальномуклассу; в том и другом случае возможны варианты в зависимости отвозраста. Правила следующие.
• Женщины из средырабочего класса и низов среднего класса пьют самые разные напитки.Почти все, что со­циально приемлемо, — коктейли, сладкие исливоч­ные ликеры, все виды безалкогольных напитков, пиво и такназываемые сконструированные напитки (пред­варительно смешанныенапитки в бутылках). Есть только одно ограничение: размер бокала, изкоторого женщины из низов общества могут пить пиво. В среде рабочегокласса и нижних слоев среднего класса счи­тается, что пинта —неженский бокал, не подобающий леди, поэтому большинство женщин этойсоциальной группы заказывают пиво в бокалах емкостью полпин­ты.Пинта пива сразу поставит вас в разряд мужеподоб­ных женщин(ladette),имитирующих грубые, хамские замашки много пьющих мужчин. Некоторымженщи­нам нравится такой образ, но их меньшинство.
• Следующими, по шкалесвободного выбора напитков, идут представительницы среднего слоя иверхушки среднего класса. Однако их выбор более ограничен: сладкие дотошноты напитки, ликеры со сливками и коктейли расцениваются каквульгарность — заказав *Бейлис» или «Бейбишам»*,вы, вне всякого сомнения, навлечете на себя косые взгляды, — ноим дозволено пить почти любое вино, крепкие спиртные напитки, херес,безалкогольные напитки, сидр и пиво.
——————
*«Бейбишам»— фирменное название газированного грушевого сидра.
Женщи­ны этой социальнойкатегории, особенно студентки, также предпочитают пить пиво избокалов емкостью в пинту. Я даже заметила, что студентки из верхушкисреднего класса считают своим долгом дать объясне­ние, если онивместо пинты заказали «девчачью» пор­цию —полпинты.
• Мужчины из верхушки исреднего слоя среднего класса гораздо более ограничены в выборе, чемженщины той же социальной категории. Они вправе пить толькопиво,крепкие спиртные напитки (в том числе разбавленные), вино (должнобыть сухое, не сладкое) и без­алкогольные напитки. Мужчина,потягивающий что-тосладкое или со сливками, может быть заподозренв женоподобности, а коктейли допустимы только на кок­тейлях или вкоктейль-барах — в пабах и обычных ба­рах коктейли незаказывают.
Мужчины из среды рабочегокласса фактически вообще не имеют выбора. Они могут пить только пивоили крепкий алкоголь, все остальное — напитки «дляженщин». Рабочие старшего возраста не приемлют даже смешанныенапитки: на джин с тоником в некоторых кругах еще смотрят сквозьпальцы, но экзотические комбинации одобрения не получают. У молодыхрабо­чих свободы больше: например, они могут пить водку скока-колой, равно как и последние новинки и готовые смеси в бутылках,при условии, что в этих напит­ках высоко содержание алкоголя.
Состояние опьянения иметод «шумного, агрессивного и оскорбительного поведения»
В разных странах люди всостоянии алкогольного опьяне­ния ведут себя по-разному. Внекоторых обществах (в Вели­кобритании, США, Австралии инекоторых областях Скандинавии) употребление алкоголя ассоциируется сагрессией, насилием и антиобщественным поведением, в других (в южныхстранах) пьющие ведут себя вполне мирно. Эти различия нельзяобъяснить разным уровнем потребления алкоголя или генетическимифакторами — они непосредственно связаны с тем, что в каждойкультуре свое понятие об алко­голе, о том, как он долженвоздействовать на человека, и свои социальные нормы относительноповедения в состоя­нии опьянения.
Этот основополагающий фактнеоднократно доказан, как в процессе широкомасштабного исследования,охватываю­щего множество разных стран, так и в ходе серьезныхнауч­ных экспериментов (дважды слепое испытание, плацебо* и т.д.).
——————
*Плацебо— лекарственная форма, содержащая фармакологически нейтральныевещества, по внешнему виду и вкусу имитирую­ще какое-либолекарственное средство.
Проще говоря, опытыпоказывают, что люди, думаю­щие, будто они пьют алкоголь, ведутсебя в соответствии с присущими их культуре представлениями опсихофизиоло­гическом воздействии алкоголя. Англичане считают,что ал­коголь растормаживает, пробуждает в людях склонность кфлирту или агрессии, поэтому, когда им дают якобы спирт­ныенапитки — а на самом деле безалкогольные плацебо, — онирасслабляются: начинают флиртовать, а мужчины (осо­бенно молодые)зачастую становятся агрессивными.
В связи с этим я должнарассмотреть третий способ борь­бы англичан с их хроническойнеизлечимой «социальной неловкостью» — метод«шумного, агрессивного и оскорби­тельного поведения».Разумеется, не я первая обнаружила эту темную неприглядную сторонуанглийского характера. На протяжении веков все, кто посещал нашустрану, отмечали эту черту, и, благодаря нашему пристрастию ксамобичева­нию, недели не проходит без того, чтобы о ней неупомина­лось в национальных газетах. Хулиганство футбольныхфанатов, неистовство на дорогах, хамство, скандальные соседи, пьяныедраки, правонарушения, беспорядки и откровенное бесстыдство —эти напасти неизменно объясняют либо «упадком нравственности»,вызванным некими неопреде­ленными, неясными причинами, либовоздействием алкоголя, либо связывают с обоими факторами. Ни одно изэтих объяснений неправомочно. Достаточно одного поверхност­ного,беглого взгляда на социальную историю, и сразу стано­витсяочевидным, что наши нынешние вспышки непристой­ного поведения впьяном угаре — это отнюдь не веяние но­вого времени, инезачем проводить опыты с плацебо, чтобы убедиться, что многие другиенароды, употребляя алкоголь в гораздо больших количествах, непревращаются при этом в грубиянов и дикарей.
Конечно, виной тому отчастинаши представления о пси­хофизическом воздействии алкоголя,которые действуют как самосбывающееся пророчество. Если вы твердоубежде­ны, что алкоголь пробудит в вас агрессивность, значит, таконо и будет. Но тогда возникает вопрос, почему мы придер­живаемсястоль странного убеждения. Не только англичане считают алкогольопасным растормаживающим средством. Подобное восприятие свойственноцелому ряду других куль­тур, известных антропологам и другимсоциологам, которых интересуют «амбивалентные», «сухие»,«нордические» или «трезвые» культуры —культуры, которым в моральном пла­не присуще двойственноеотношение к алкоголю, отноше­ние любви — ненависти,отношение к алкоголю как к за­претному плоду, что обычно являетсярезультатом деятель­ности движений за трезвый образ жизни напротяжении всей истории той или иной страны. Этим обществампроти­востоят «интегрированные»,«мокрые»,»средиземноморс­кие» или«нетрезвые» культуры, для которых алкоголь —ес­тественный, неотъемлемый, законный, нравственно ней­тральныйэлемент повседневной жизни; обычно это культуры, которые, по счастью,не удостоились пристально­го внимания активистов движенийтрезвенников. «Интегри­рованные» пьющие культурыобычно отличает гораздо бо­лее высокий уровень потребленияалкоголя на душу населе­ния, но при этом у них очень малосвязанных с алкоголем социальных и психических проблем, которымипоражены «амбивалентные» культуры.
Для меня, моих коллег,занимающихся, как и я, исследова­нием кросскультурныхсоциологических реалий, и другихнепредубежденных«алкогологов» это абсолютно очевид­ные, ничем непримечательные факты, и мы все, разумеется, ужасно устали повторятьих бесконечно, особенно перед ан­глийской аудиторией, которая неспособна либо не желает признавать их действительность. Большую частьсвоей про­фессиональной жизни я посвятила исследованиям, в тойили степени связанных с алкоголем; я и мои коллеги уже более десятилет представляем на суд общественности одни и те же неопровержимыедоказательства, полученные опытным пу­тем и в процессекросскультурного анализа, но каждый раз правительственные учреждения,полиция, обеспокоенные пивовары и другие заинтересованные органы нашукомпе­тентность ставят под сомнение.
Все всегда выражаютнеописуемое изумление — «В самом деле? Неужели естьстраны, где люди не верят, что алкоголь вызывает насилие?Невероятно!» — и вежливо дают понять, что нет такой силы,которая разубедила бы их в пагубности демонического зелья. Это всеравно что научно объяснять причины выпадения осадков и отсутствиятаковых живуще­му вдали от цивилизации племени, верящему только ввол­шебство знахарей и колдунов. Да, да, говорят они, и все жедождя нет потому, что мы разгневали наших предков: шаман не исполнилтанец, вызывающий дождь, или не принес в жертву козла в положенноевремя, или кто-то из необрезан-ных юнцов прикоснулся к священнымчерепам. Это всем из­вестно. Как известно всем и то, что люди,употребляющие ал­коголь, теряют контроль над собой и пытаютсяснести друг другу голову.

Или, вернее, по мнениюобеспокоенных участников кон­ференции «Алкоголь иобщественный беспорядок», алкоголь провоцирует на это других. Асами они невосприимчивы к алкоголю: они могут расслабиться немного накорпоратив­ной рождественской вечеринке, или распить с друзьямине­сколько бутылок «Каберне Совиньон», или выпитьджин с то­ником в пабе и т. д., но при этом никому слова дурногоне скажут и уж,конечно же, не пустят в ход кулаки. А особенно сильно алкогольдействует на рабочий класс, ох уж и буйные они становятся, когданапьются. Вот это, пожалуй, и впрямь чудо — волшебство сильнеевызывания дождя. Мы придер­живаемся этих странных убеждений,потому что, как и всякие невразумительные религиозные догматы, онипомогают нам объяснять необъяснимое — и в данном случаеукло­няться от решения основополагающей проблемы. Сваливая всесвои беды на алкоголь, мы обходим стороной весьма не­приятный длянас вопрос: почему англичане, учтивостью, сдержанностью иделикатностью которых восхищаются во всем мире, также на весь миризвестны такими своими качес­твами, как бестактность, хамство ижестокость?
На мой взгляд, наша учтиваясдержанность и оскорбитель­ная агрессивность — это двестороны одной и той же монеты. Если говорить точнее, и то и другое —симптомы одной и той же «социальной неловкости». Мыстрадаем врожденным рас­стройством функций общительности,комплексом скован­ности, из-за чего нам трудно выражать своичувства и общать­ся в непринужденной дружеской манере — вотличие от боль­шинства других народов, у которых это получаетсялегко и естественно. Почему мы такие, почему поражены этой«болез­нью»? Это — загадка, которую я, можетбыть, разрешу к концу книги, а может, и нет. Однако, чтобыдиагностировать заболе­вание или расстройство, необязательнознать его причину. В случае с психологическими расстройствами, какэто, и на индивидуальном уровне, и на общенациональном причинузачастую невозможно определить. Но это не мешает нам пос­тавитьдиагноз: сказать, что больной страдает аутизмом, аго­рафобией ит. д. В общем-то, это произвольные примеры, но, если подумать, у«социальной неловкости» англичан отчасти те же симптомы,что характеризуют аутизм и агорафобию. Но давайте будем милосерднымии политически корректными и просто скажем, что мы «испытываемтрудности в плане соци­ального общения».
Симптомы английской«социальной неловкости», какое бы определение мы ей нидали, выражаются в противопо­ложных крайностях: испытываядискомфорт или неловкость в различных ситуациях, связанных с общением(а так бывает почти всегда), мы либо становимся излишне учтивыми,об­ходительными, чопорными или замыкаемся в себе, либопревращаемся в склонных к крику, буйных, агрессивных, вспыльчивых,невыносимых монстров. Мы не знаем промежуточного состояния, не знаем«золотой середины». Обе крайности регулярно демонстрируютангличане всех социальных классов, независимо от того, отведали онидемони­ческого зелья или нет.
Правда, самые крайние формы«шумного и предосудитель­ного» поведения мыдемонстрируем, например, вечерами по пятницам и субботам вцентральных районах городов, по праздникам или находясь на отдыхедома или за границей. В это время можно видеть, как толпы молодежисобираются в пабах, барах и ночных клубах и напиваются. Состояниеопья­нения — не случайный побочный результат вечернегораз­влечения, это — главная цель. Молодые гуляки иотдыхающие (юноши и девушки) умышленно ставят перед собой цельна­питься допьяна, и им почти всегда это удается (не забывайте,мы — англичане и способны опьянеть даже в результатеупо­требления безалкогольных плацебо). Чтобы доказать своимприятелям, что они достигли социально желаемой степени опьянения, ониначинают выкидывать номера, демонстрируя вопиюще оскорбительнуюраскованность. Репертуар прием­лемых «выходок» насамом деле достаточно ограничен, и са­ми эти «выходки»не настолько уж вопиющи — относительно сдержанный ор с бранью,иногда нечто более вызывающее, как, например, выставление на всеобщееобозрение собствен­ного голого зада (весьма популярная забавасреди молодых англичан мужского пола) и гораздо реже драки.
Очень незначительноеменьшинство не представляют се­бе субботнюю вечернюю пирушку безпотасовки. Однако это почти всегда регулируемое правиламипредсказуемое дейс­тво, фактически происходящее по заданномусценарию — пьяные юнцы рисуются, задирают друг друга, от случаяк слу­чаю неуклюже пуская в ход кулаки. Подобные инцидентыза­частую разгораются буквально от одного взгляда. Завязать дракус подвыпившим юным англичанином — дело порази­тельнопростое. Достаточно лишь посмотреть на него, задер­жать ненадолговзгляд (хотя бы на секунду, не дольше — анг­личане не любятвстречаться взглядами) и потом сказать: «Чего пялишься?»Почти наверняка ответом будет тот же самый вопрос: «А ты чегопялишься?» — прямо как обмен тра­диционным английскимприветствием «Howdoyoudo?».Haшевызывающее поведение, как и нашу учтивость, отличают неуклюжесть,неэлегантность и отсутствие логики.
ОДЕЖДА

Прежде чем приступить крассмотрению правил, касаю­щихся манеры одеваться в Англии, намнеобходимо вне­сти уточнения относительно несколькихкросскультурных универсалий. Помимо своего прямого назначения —согре­вать в условиях холодного климата и защищать отатмосфер­ных воздействий, одежда во всех культурах выполняет трифункции: она является указателем половых различий, стату­сачеловека и принадлежности его к той или иной категории общества.Отличия по половому признаку обычно сразу бро­саются в глаза:даже в таком обществе, где все носят на пер­вый взгляд одинаковуюодежду и украшения, в нарядах муж­чин и женщин всегда естьнебольшие различия, которые за­частую специально подчеркиваются,чтобы представители одного пола выглядели привлекательнее в глазахдругого. Под «статусом» я подразумеваю социальный статусили об­щественное положение в более широком смысле; в эту жека­тегорию я включаю возрастные отличия. Под понятием«принадлежность к той или иной категории общества» я имеюв виду принадлежность ко всем другим группам населения, таким какплемена, кланы, субкультуры, социальным группы или группы,исповедующие какой-то определенный образ жизни.

Мне очень жаль, если яобидела кого-то из редакторов журналов мод или их читателей, искреннеполагающих, что одежда служит человеку исключительно длясамовыражения или чего-то подобного. То, что в понимании современныхзападных, постиндустриальных культур есть «стиль» или«са­мовыражение» — или «мода», еслиуж на то пошло, — это, сути, просто нарядный набор элементов,указывающих на половые различия, статус и принадлежность к той илииной категории общества. Возможно, я также наношу оскорбление и темпредставителям этих обществ, которые деклариру­ют, что им нетникакого дела до моды, что их одежда не выпол­няет никакихсоциальных функций, что при выборе одежды они руководствуютсяисключительно принципами удобства, экономии и практичности. Вероятно,некоторые и впрямь сознательно не интересуются модой, но даже онивынужде­ны выбирать какую-то дешевую, удобную, практичную вещь изцелого ряда ей подобных, а значит, нравится им это или нет, своейодеждой они делают некое социально значимое заявление. (К тому жепретензии на то, чтобы быть выше таких пустяков, как одежда, —уже само по себе социально зна­чимое заявление, причем довольногромкое.)

У англичан нет «национальногокостюма» — упущение, которое отмечают и о которомсокрушаются все, кто, ломая руки, кричит о кризисе нашей национальнойидентичности. Некоторые из таких крикунов затем пытаются определитьсуть английского стиля одежды — причем в своеобразной, лишеннойвсякой логики манере: в своем стремлении выяснить, как английскоеплатье характеризует англичан, они разбирают по косточкам типичные,традиционные пред­меты одежды, будто секрет английскойсамобытности кроет­ся в цвете, фасоне, строчках или подрубочныхшвах. Напри­мер, Клайв Аслет утверждает, что «самыманглийским пред­метом одежды следует считать водоотталкивающуюкуртку фирмы «Барбур» цвета жидкой глины». Наверно,ничего нет удивительного в том, что бывший редактор «Кантрилайф» выбрал данный стереотип, но, с другой стороны, стереотипыв отношении английской одежды — весьма распространен­ноеявление. Аслет также сетует по поводу падения популяр­ностихарриского твида*, что, по его мнению, свидетельству­ет обигнорировании традиционных «национальных» цен­ностей.

————————-

*Харриский твид — высококачественный твид ручного производства,вырабатывается на острове Харрис (Гебридские острова).

Пребывая в сомнении, онначинает винить погоду: «У британцев в целом отсутствует стильв летней одежде, — главным образом потому, что лета кактакового у нас не бы­вает испокон веков». (Забавноезамечание, но в качестве объ­яснения не подходит, поскольку естьмного стран, которые не могут похвастать хорошим летом, но люди тампочему-то одеваются гораздо более стильно, чем мы.) Наконец, Аслетжалуется на то, что мы плюем на формальности, что правила в отношенииодежды соблюдаются «только в среде военных, местной знати,королевской семьи и по случаю некоторых важных мероприятий».

Другие исследователи даже непытаются анализировать английский стиль одежды. Джереми Паксман всвой пере­чень «особенностей английской культуры»включает моду панков и «уличный» стиль, но в целом темыодежды вообще не касается, не считая краткого утверждения о том, что«в та­ких вопросах, как одежда, больше не существуетединодушия, тем более предписывающих правил». Фраза «большене су­ществует каких бы то ни было правил» — типичноанглийс­кое ностальгическое нытье, из уст тех, кто пытаетсяпроана­лизировать самобытность английской культуры, звучащая, вобщем-то, как типичная отговорка. Однако все эти жалобныекомментарии, по крайней мере, базируются на весьма здоро­войточке зрения — что основу национальной идентичнос­тисоставляют правила, и отсутствие правил — это симптом утратыидентичности. Диагностический критерий верный, но и Аслет, и Паксманневерно трактуют симптом. Правила и установления в отношениианглийского стиля одеждысу­ществуют,только это не те официальные или четко сфор­мулированные правила,что были у нас пятьдесят лет назад. Некоторые из неофициальных,неписаных правил даже очень обязывающие. Как бы то ни было, самоеважное прави­ло — описательное: это так называемоеметаправило, прави­ло о правилах.

ПРАВИЛОПРАВИЛ

Отношение англичан к одежденепростое, затруднительное и в целом неправильное, характеризуемое впервую очередь острой потребностью в правилах, диктующих, как следуетодеваться, и нашей плачевной неспособностью обходиться . без них. Этоправило правил помогает понять, почему во всем мире считают, чтоангличане одеваются безвкусно, но есть особые области («карманы»,так сказать) — английский мужской костюм, спортивная и«загородная» одежда, парад­ное платье и новаторская«уличная» мода, — где мы впереди планеты всей.Иными словами, мы, англичане, первые в мире модники там, где естьстрогие, официальные правила и тра­диции, которым необходимоследовать, — то есть когда мы в буквальном смысле «вформе». Оставленные на волю собс­твенного воображения, мыизгаляемся над собой как можем, не имея ни врожденного чувства стиля,ни понятий об эле­гантности, — страдаем, как выразилсяОруэлл, «от почти полнейшего отсутствия эстетического вкуса».

Наша потребность в правилах,диктующих, как нам оде­ваться, особенно заметно проявилась впоследние годы, ког­да мы позаимствовали у американцев «небрежныйстиль одежды по пятницам» и компании позволили своимсотруд­никам приходить на работу в пятницу не в деловом костюме,а в повседневной одежде по собственному выбору. В ряде компаний этотобычай укоренился, но некоторые были вы­нуждены от негоотказаться, поскольку часть их сотрудни­ков. занимающих болеенизкие должности, стала являться на работу в чем попало — внелепых, безвкусных нарядах, под­ходящих скорее для пляжа илиночного клуба, но никак не для серьезного учреждения; другиевыглядели непристойно неряшливыми; а большинство сотрудников из числаруково­дящих работников предпочли — и, пожалуй, поступилимуд­ро — не терять достоинства, оставаясь приверженцамитра­диционного делового костюма. Это только подчеркнулоие­рархическое деление в сфере бизнеса, хотя политика свободнойформы одежды как раз направлена на демократи­зацию отношений вкомпаниях и учреждениях. Словом, экс­перимент оказался не оченьудачным.

Друтие народы тоженебезупречны в вопросах одежды, но только жители наших бывшихколоний, американцы и авс­тралийцы. могут сравниться с нами вотсутствии вкуса. Как ни смешно, но даже эти не отличающиесяизысканным вку­сом народы гораздо лучше, чем мы, умеют одеватьсяпо пого­де, хотя погода — это наша основнаядостопримечатель­ность, и мы гордимся тем, что в нашей стране онастоль не­постоянна. Мы можем сутками обсуждать прогнозы погоды,нопри этом редко одеваемся соответственно погоде. Напри­мер,несколько дождливых дней я по нескольку часов прово­дила наулице, считая зонтики, и выяснила, что только около 25 % нашегонаселения (главным образом люди среднего возраста и старше) имеют присебе столь необходимый в Ан­глии предмет экипировки, даже когдадожди льют целые дни напролет. Эти превратные привычки дают нам поводжа­ловаться и ворчать на жару, холод и сырость — и, междупрочим, подтверждают мою точку зрения о том, что наши постоянныеразговоры о погоде — это способ поддержания социальныхконтактов, а не свидетельство нашей привер­женности роднойпогоде.

ЭКСЦЕНТРИЧНЫЕОВЦЫ

Внимательные читателинаверняка отметят, что я включила новаторскую «уличную»моду в категорию «формы»,и,воз­можно, поставят под сомнение мое суждение. Разве это непротиворечие? Ведь странные, диковинные уличные стили носителейсубкультуры — панков с «ирокезами», готтоввоб­ликевикторианских вампиров, скинхедов в ужасающих бо­тинках, которымиславятся англичане, — это все свидетельс­тва нашейэксцентричности и оригинальности, а не конфор­мистского,консервативного следования правилам. Представление о том, чтоанглийскую «уличную» моду отли­чает эксцентричность итворческий подход с выдумкой, ста­ло общепризнанным фактом средиавторов, пишущих омо­де, —причем не только в популярных журналах, нои в науч­ныхтрудах об английском платье. Даже обычноциничныйДжереми Паксман непоставил под вопрос этот стереотип, повторив распространенное мнениео том, чторазновид­ности английского «уличного» стиля «этовсе отражение ос­новополагающего принципа — верывсвободуличности».Однако то, чтолюди принимают за английскую эксцентрич­ность в одежде, на самомделе — прямаяпротивополож­ность:это трибализм, форма традиционализма,единообра­зие.Пусть панки, готгыи им подобныевыглядят диковинно, но все они — вернее, каждаяиз этиххарактерных групп диковинны одинаково.Нет ничего уникального или эксцент­ричного в английской «уличной»моде: все ее разновидности указывают на принадлежность к той или инойсубкультуре.

Такие модельеры, как ВивьенЭствуд и Александр Макуин, подхватывают эти тенденции «уличного»стиля и по-своему интерпретируют их, превращая в элегантные новинкимоды, которые показывают на международных подиумах. И все го­ворят:«О, как эксцентрично, как по-английски». Но на самом деленет ничего очень уж эксцентричного в выхолощенном копировании формы.К тому же новинки «уличной» моды недолго служатиндикаторами принадлежности к той или другой разновидностисубкультуры, поскольку эти стили очень скоро превращаются в«массовые»: едва молодежная субкультура придумаеткакой-то нелепый «племенной» на­ряд, какмодельеры-авангардисты тут же подхватывают идею этого наряда.Английская молодежь тратит уйму времени и сил на то, чтобы не быть«заурядными» («mainstream»— ру­гательное слово, употребляемое как оскорбление), ноэто не помогает им стать эксцентричнымианархистами-индивиду­алистами: они остаются все теми жетрадиционными овца­ми, но только в волчьих шкурах.

По-настоящему эксцентрично внашей стране одевается только королева, которой нет никакого дела домоды. Она не боится выглядеть ни заурядной, ни оригинальной,продол­жая носить одежду в своем уникальном стиле (выражаясьязыком моды, в стиле ретро 1950-х гг., в котором прослежи­ваетсяее собственный вкус), и чужое мнение ее совершенно не интересует.Потому что она королева, люди ее стиль назы­вают «классическим»и «вневременным», а не эксцентрич­ным или странным, ииз вежливости смотрят сквозь пальцы на тот факт, что больше никто неодевается так необычно, как она. Королева — самый яркий образецэксцентричности в одежде. С ней не могут тягаться ни орды уличныховец, ни их подражатели отhaute-couture.

Тем не менее нашим молодымносителям субкультуры следует отдать должное: они и впрямь изобретаютмодные стили, которые по оригинальности и причудливости пре­восходят«уличную» моду всех других наций. В сущности, бунтующаямолодежь многих других стран просто имитирует английские «уличные»стили, а не придумывает свои собс­твенные. Пусть каждый из нас поотдельности, за исключе­нием королевы, не может претендовать наэксцентричность, зато наши группы молодежи, представляющие разныесуб­культуры, отличает, так сказать, коллективнаяэксцентрич­ность, хотя многие сочтут, что это логическаянесообраз­ность. Как бы то ни было, мыцениморигинальность и гор­димся своей репутацией эксцентриков в миремоды, пусть эта слава и незаслуженна.

ПРАВИЛОНАПУСКНОГО БЕЗРАЗЛИЧИЯ

Что отчасти обусловлено ещеодним набором неписаных правил об одежде, которые в некоторой степениявляются производной от правил английского юмора, столь глубокоукоренившихся в сознании англичан. В частности, наше от­ношение кодежде определяет вездесущее правило «Как важ­но не бытьсерьезным». К одежде, как и почти ко всему ос­тальному, неследует относиться слишком серьезно. Негоже слишком увлекатьсясобственным туалетом, точнее, нельзя показывать,что ты стремишься быть модно или элегантно одетым. Мы восхищаемсяэксцентричностью, потому что подлинная эксцентричность означает, чтовам плевать на чу­жое мнение. Состояния полного равнодушиядостичь очень трудно. Это удается, наверно, только клиническимбезумцам и некоторым пожилым аристократам, но это — идеал, кко­торому мы стремимся. Лучшее, на что мы способны, — этовыказывать напускное равнодушие,делать вид, чтонас не заботит, как мы одеты и как выглядим.

Правилу напускногобезразличия более строгоподчиня­ютсямужчины, в кругу которых всякое проявление интереса к моде иливнешности расценивается как женоподобность. И этот интерес незачемдаже выражать словами:достаточномалейшего намекана то, что мужчина печетсяо своем вне­шнемвиде, и его мужские достоинства будут поставлены под сомнение.Некоторые англичане-мужчины, можносказать,считают своимдолгом одеваться плохо — чтобы их не приняли загомосексуалистов.

Юноши скрывают это, но имхочется одеваться в соот­ветствии с современными тенденциями«уличной» моды, де­монстрируя все необходимыеатрибуты той субкультуры, к которой они принадлежат, и только ихматери, у которых они выпрашивают деньги на модные вещи, знают, скольваж­но это для них. Правило напускного безразличия нераспро­страняется лишь на девочек-подростков. Им дозволенопро­являть неподдельный интерес к одежде и собственной вне­шности— по крайне мере, в своем кругу.

ПРАВИЛАСМУЩЕНИЯ

У меня есть подозрения, чтомы все, признаем мы это или нет, озабочены своим внешним видом, исоблюдение прави­ла напускного безразличия помогает нам скрыватьсвою не­уверенность относительно одежды, стремление«соответс­твовать» и страх перед смущением. Моимсамым проница­тельным консультантом по вопросам одежды была«сердобольная тетушка» Аннализа Барбьери. В газете«Индепендент он санди»* (IndependentonSunday)она ведет руб­рику «Дорогая Энни», в которуюеженедельно приходят со­тни писем от англичан, не уверенных вправильности своей манеры одеваться.

————————

*»Индепендентон санди» — воскресная газета; определенного политическогонаправления не имеет; основана в 1986 г.

Барбьери несколько раз бралау меня ин­тервью для своих статей на разные темы, и когда яузнала, что она и есть «Дорогая Энни», то ухватилась завозможность расспросить знающего человека об истинных, обычноскры­тых проблемах англичан, связанных с одеждой, тем более чтоона, имея международный опыт работы, могла сравнить эти проблемы стеми, что существуют в других культурах.

Барбьери подтвердила, чтоангличане гораздо более оза­бочены своими туалетами и внешнимвидом, чем дозволено нам признавать, согласно правилу напускногобезразличия. И, судя по присылаемым ей письмам, наши тревоги связаныв основном с тем, чтобы «соответствовать», одеватьсянадле­жащим образом и, самое главное, из-за своего наряда неока­заться в неловком положении. Да, мы хотим выглядетьпривлекательно, в наилучшем свете представлять свои природ­ныеданные и скрывать недостатки, но, в отличие от других народов, мы нелюбим красоваться и привлекать внимание к своей внешности. Мы простохотим «соответствовать». Пре­обладающее большинствовопросов, адресованных Дорогой Энни, не о том, красив или элегантентот или иной туалет, а подходит ли он, уместен ли для какого-либоконкретного случая, можно ли в нем показаться на людях. «Можноносить X с Y?»,«Можно надеть то-то и то-то на свадьбу?», «В этомне зазорно прийти в офис?», «Это не слишком вульгарно?»и т. д. и т. п. «До 1950-х годов, — сказала мне Аннализа,— сущест­вовало много официальных правил относительноодежды, по сути, была форма, и англичане одевались хорошо. Начи­наяс 1960-х годов официальных правил поубавилось, из-за чего возниклипутаница и смятение, и англичане стали оде­ваться плохо, ноприверженность этикету осталась. На самом деле нам требуютсядополнительные правила».

Как ни смешно, но этоотчаянное стремление «соответс­твовать» и«сообразовываться», особенно со стороны самых завзятыхмодников, зачастую приводит к ярчайшим и абсур­днейшим ошибкам вманере одеваться. Эдина, нелепейшим образом разодетая дамочка изтелевизионной комедии по­ложений «Абсолютно сказочно»(«AbsolutelyFabulous»),— карикатура на определенный тип английской жертвы моды. В нейсочетаются жгучая потребность быть модной и типич­но английскоеотсутствие всякого природного вкуса и чувс­тва стиля. Онанапяливает на себя без разбору все самые не­обычные новинкисовременных модельеров и в результате выглядит как разряженнаярождественская елка. Эдина — ка­рикатура, но карикатура,созданная на основе особенностей и моделей поведения, хорошо знакомыхвсем англичанкам. Таких, как Эдина, полно среди наших поп-звезд идругих зна­менитостей, безвкусно одетых эдин в нарядах издешевых магазиноввы увидите на любой торговой улице.

Женщины из других стран,смотря комедию «Абсолютно сказочно», хохочут над нелепымитуалетами Эдины.Англи­чанкитоже смеются над Эдиной, но при этом морщатся от стыда за нее, да исмех наш пронизан страхом итревогой:а . вдругмы тоже в своих нарядах выглядим столь же несуразно? Эдина —воплощение безвкусия в его самом крайнем проявлении, но в принципеангличанки особенно предрас­положены к наиболее абсурдным плодамлихорадочного во­ображения модельеров: в 1980-х гг. в гардеробепочти каж­дой англичанки была нелепая пышная юбка в формеодуван­чика; мы носим мини каждый раз, когда они входят в моду,независимо от того, стройные у нас ноги или нет; то же мож­носказать о высоких сапогах, теплых чулках, шортах и про­чихизобретениях, которые не льстят никому, кроме, навер­но, самыхтощих, да и те иногда выглядят в них смешно.

Эти глупые привычкисвойственны не нам одним — на­ши американские иавстралийские кузины тоже не отлича­ются безупречным вкусом, —но мои приятельницы, знако­мые и респонденты из других странособенно пренебрежи­тельно отзываются о манере одеватьсяанглийских женщин. Однажды, когда я возмутилась, что они к намнесправедливы, что мы не одни такие, одна довольно знатнаяфранцуженка заметила: «Все упреки абсолютно справедливы. Отколоний много ожидать не приходится, но вы, англичане, вроде быцивилизованные европейцы. Могли бы одеваться и гораздо элегантнее. Даи Париж от вас не так уж далеко. Всего-то час лету». Онаприподняла безупречно очерченную бровь, эле­гантно повелаплечиками и многозначительно хмыкнула, очевидно, давая понять, чтораз мы не берем на себя труд по­учиться у своих соседей и знающихлюдей, то нечего с нами и разговаривать. Я не придала бы большогозначения ее сло­вам, но этот разговор — импровизированноеинтервью со­стоялся на «Королевском Аскоте»*, нимного ни мало на ко­ролевской трибуне**, где все англичанки (даже«тайные» со­циологи) были в своих самых нарядныхплатьях и шляпках. И я особенно гордилась своим розовым короткимплатьем и розовыми туфлями с забавными пряжками в виде уздечки —дань скачкам — которые, как мне казалось, смотрелись оча­ровательноуместно на ипподроме, но теперь, под уничтожа­ющим взглядом этойстильной француженки, в моих глазах мгновенно превратились в нелепыедетские башмачки. Ти­пично английская попытка свести все к шутке.

—————————

*«КоролевскийАскот» — четырехдневные скачки на ипподро­ме «Аскот»,близг. Виндзора; проводятся в июне, считаются крупным событием светскойжизни; на скачках обыкновенно присутствует Монарх.

**Королевскаятрибуна — изолированная часть ипподрома «Аскот»,доступ на которую разрешен лишь по специальным пропускам.

По сути, одежда — этоформа общения, даже, можно ска­зать, искусство общения, поэтому,наверно, не удивительно, что беспомощные в плане общения англичане неумеют оде­ваться. Почти все аспекты общения представляют для наструдности, особенно когда нет четких, официальных пра­вил,которым мы должны следовать. Отказ от строгих правил в одежде в1950-х гг., пожалуй, дал тот же результат, что и вы­ход изупотребления формы «Howdoyoudo?»в качестве стандартного приветствия. В отсутствие формальногопри­ветствия «Howdoyoudo?»мы толком не знаем, что сказать, и, пытаясь обменяться неформальнымиприветствиями, свои­ми неуклюжими, топорными фразами ставим внеловкое по­ложение и себя, и других. Вот и отмена официальныхправил относительно одежды — которые многие теперь считаютконсервативными и устаревшими, как и «Howdoyoudo?»,— означает, что мы не знаем толком, как нам одеваться, и вре­зультате наша повседневная одежда такая же нелепая, как и нашиприветственные фразы.

Мы ненавидим формализм, нехотим жить по ханжеским правилам и установлениям, но нам не хватаетприродной де­ликатности и легкости в общении, чтобы совладать снефор­мальностью. Мы словно бунтующие подростки, которые хо­тят,чтобы к ним относились как ко взрослым и не мешали самим делать выбори принимать решения, но им не хватает здравомыслия и зрелости, чтобыс умом распорядиться пре­доставленной свободой, которая имничего, кроменеприят­ностей,не приносит.

КОНФОРМИЗМ И«ПЛЕМЕННАЯ»ФОРМА

Итак, мы пришли к выводу, чтонам нужны дополнительные правила. Строгий этикет в одежде прошлогоне сменился полнойанархией в области моды. Хоть журналы мод ирегулярнопровозглашают, что «сегодня можно носить все», этоабсолютно не так. Если сравнить «традиционную» одеждунынешнего времени и периода до 1960-х гг., то мы увидим, что впрошлом, когда, например, женщинам полагалось но­сить шляпки,перчатки, юбки определенной длины и т. д., су­ществовал болеестрогий этикет в одежде, дозволявший лишь несущественные, четкообозначенные отклонения в зависи­мости от принадлежности ксоциальному классу и какой-ли­бо субкультуре. Но существуютприблизительные нормы и модные тенденции, которым мы по-прежнемуподчиняемся. Покажите любому человеку снимок толпы 1960-х, 70-х, 80-хили 90-х гг., и тот немедленно определит — по одежде ипри­ческам, — в какое десятилетие была сделана этафотография. Вне сомнения, так же будет обстоять дело и со снимкомны­нешнего десятилетия, хотя, как обычно, нам кажется, чтотеку­щий период в большей степени, чем все предыдущие,характе­ризуется непредсказуемостью, анархичностью ипеременчи­востью. Даже если фотограф в 2003 году запечатлел стильретро, повторяющий моду, скажем, 1970-х гг. в 1990-х гг. или 1960-х и1980-х, нас это не обманет, потому что ретро — это не точнаякопия того или иного стиля, а сочетание отде­льных характерныхчерт того или иного периода с множест­вом едва уловимых«неправильностей», другими прическами и другимитенденциями в области макияжа. Сравните не­сколько фотографий, накоторых запечатлены группы лю­дей, или просто пролистайтесемейный фотоальбом, и вы поймете, что манера одеваться обусловленагораздо более строгими правилами, чем вы думали, а также что сами выразбираетесь в деталях и нюансах современного этикета в одеждегораздо лучше, чем вам казалось, — даже если вы счи­таете,что не интересуетесь модой. Вы подчиняетесь этим правилам, нравитсявам то или нет, и будущее поколение, увидев вас на фотографии, тожепризнает в вас типичный образец вашего десятилетия.

Даже если я покажу вамфотографию, на которой запечат­лена не толпа людей в традиционнойодежде какого-то кон­кретного десятилетия, а группа молодежи изчисла носите­лей конкретной субкультуры, вы с легкостьюопределите пе­риод, в который господствовала данная субкультура.И этоподводит меня к разговору о правилах относительно «пле­менной»одежды. Английские субкультуры с их разными сти­лями одежды,отличающимися от господствующих тенден­ций моды, которым следуетбольшинство, — это не веяние нового времени. В середине XIX в.контркультура прерафаэ­литов создала стиль одежды «художников»— ретро в стиле средневековой моды с налетом современногонатурализма, который в свою очередь трансформировался в стиль«эсте­тической» субкультуры декадентства конца XIXв., а затем в свободные, но более яркие «богемные» стилиначала двадца­того столетия. В 1950-х гг. пижоны, студенты иэстеты имели свои собственные характерные стили одежды. Потом былистиляги и рокеры, в конце 60-х — начале 70-х гг. хиппивоз­родили более мягкий стиль художественной богемы (несо­знавая, что этот стиль уже некогда существовал); следомпоя­вились панки, скинхеды и готты (стиль последней субкульту­рыпопулярен до сих пор). В 90-х гг. мы вернулись к темам упадничества,богемы и натурализма с гранджем, краст-панками и эковоинами. Теперь,как обычно, маятник качнулся в сторону жесткого стиля (приверженцыстиля нью-метал, гангста, «bling-bling»).И так далее. Если придерживаться дан­ной схемы, к 2010 г. илидаже раньше можно ожидать новый всплеск моды на стили воинствующихэкологов, богемы и хиппи.Plusса change…*

————————

*Начало фразы: «Чем больше все меняется, тем больше остаетсянеизменным» (фр.).

На мой взгляд, за последнеевремя произошла одна значи­тельная перемена: возросло количествостилей разных суб­культур, наблюдается рост трибализма —возможно, как ре­акция на процесс глобализации, оказывающийвлияние на господствующие тенденции в нашей культуре. Прежде у юныхангличан, стремившихся выразить свою индивидуаль­ность и досадитьродителям, выбор был небольшой: одна-две, в лучшем случае тримолодежные контркультуры. Теперь же таковых насчитывается как минимумполдюжины, и в каждой свои подгруппы, а также отколовшиесягруппировки. Начиная с 1950-х гг. все стили молодежных субкультурассо­циируются с разными музыкальными стилями. Последние почтивсе являются производными от американской негритянской музыки винтерпретации белой молодежи. Нынеш­ние стили одежды молодежныхсубкультур тоже связаны с музыкой. У каждого из музыкальных стилей —Garage(про­износится по аналогии со словом «marriage»,а не «barrage»), ритм-энд-блюз,хип-хоп, Drum&Bass, техно,Trance иHouse— есть свои ревностные поклонники, и каждая из этих категорийприверженцев одевается по-своему. Группы поклонников техно, Houseи Tranceисповедуют в одежде стиль небрежной элегантности, другие предпочитаютно­сить дорогую модную одежду с эмблемами известных моде­льерови яркие украшения.

Несущественные различия междуэтими стилями едва уловимы и фактически незаметны для стороннегоглаза не­посвященного наблюдателя, так же как и сама музыка,поро­дившая данные стили одежды, звучит одинаково длянетре­нированного уха. Однако, являясь членом одного из этихмолодежных «племен», вы не только увидите и услышитеважные различия между, скажем, стилями House,техно и Trance,но также будете прекрасно ориентироваться и в их подстилях: AcidHouse,DeepHouse,TechHouse,ProgressiveHouse,Hi-NRG,Nu-NRG,OldSkool,GoaTrance,PsyTrance,Hardcore,HappyHardcoreи т. д55.

———————

55Вполне вероятно, что к тому времени, когда вы будет читать эту книгу,почти все вышеперечисленное выйдет из моды — некото­рыестили уже, как говорят на современном жаргоне, «вчерашний день»или даже «трехминутной давности» (эти выражения сами посебе указывают на то, как быстро меняется музыкальная мода).

Например, вы будете знать,что HardHouseи Hi-NRGпопулярны среди гомосексуалистов и ассоциируются с более вычурнойманерой одеваться. Вы можете обсуждать различные подстили на языке,абсолютно непонятном непосвященным, и читать специальные журналы состатьями, написанными на этом закодированном языке.

ПРАВИЛААНГЛИЙСКОГО ЮМОРА

Декларативные заявленияпредставителей различных суб­культур, которые они доносят дообщества на кодовом языке стилей одежды, как и все виды общения вАнглии, пронизаны юмором. Я уже упоминала о роли правила «Какважно не быть серьезным» (главнейшей заповеди английскогоюмора) в том, что касается отношения англичан к традиционным сти­лямодежды, но, к своему удивлению, я обнаружила, что это правило так жестрого соблюдается и в среде молодежных субкультур.

Я была абсолютно уверена, чтоправила иронии и «Как важно не быть серьезным» нераспространяются на эти суб­культуры, предполагала, что членымолодежных «племен» не способны — что было бывполне понятно — или, по край­ней мере, не хотят смеятьсянад своими обожаемыми «одеж­ными» атрибутами,обозначающими их принадлежность к различным субкультурам.

Оказалось, что язаблуждалась. Я недооценила силу и всеп­роникающую способностьправил английского юмора. Как выяснилось, шутят над собой даже тепротивники традицио­нализма — например, готты, — длякоторых «племенная форма» — первейший символпринадлежности к определен­ной субкультуре. Готты в их мрачныхчерных нарядах и впрямь похожи на людей, которые воспринимают себяслишком серьезно, но, вступая с ними в разговор, вы обнару­живаете,что они типично по-английски самоироничны. Во многих случаях даже иходежда — это сознательная насмеш­ка над собственнымиубеждениями. Как-то на автобусной ос­тановке я болтала с готтом воблике вампира со всеми подо­бающими данному образу атрибутами —напудренное добе­ла лицо, темно-лиловая помада, длинные черныеволосы и т. д. — и вдруг заметила на нем футболку с надписью«ГОТТ» на груди. «А это зачем?» —поинтересовалась я, показывая на футболку. «На всякий случай,вдруг вы не сразу врубитесь, — отвечал он с насмешливойсерьезностью в голосе. — Не могу же я позволить, чтобы меняприняли за скучного, заурядного традиционалиста, верно?» Мы обаглянули на его вырази­тельный маскарадный костюм и расхохотались.Он затем рассказал мне, что у него есть еще одна футболка — снадпи­сью «Мрачный старина готт» — и что вообщетакие футбол­ки Весьма популярны среди его приятелей готтов. Ониходят в них, «чтобы люди не воспринимали все это слишкомсерь­езно, да и чтобы мы сами не воспринимали себя слишкомсерьезно, а это, честно говоря, и происходит, если не прояв­лятьосторожность. Нужно уметь смеяться над собой».

Научившись расшифровывать«одежный» диалект суб­культуры, вы тут же замечаете,что многие наряды-заявления — это издевка, шутки, высмеивающиестрогий этикет в одежде данного «племени». Например,некоторые готты, вы­смеивая правило, обязывающее их ходить тольков черном, разукрашивают свою внешность ярким «девчачьим»розо­вым цветом, который традиционно презираем представите­лямиэтой субкультуры. «Розовая вещь — это шутка, —объ­яснила одна юная готтка с розовыми волосами и в розовыхперчатках, — потому что розовый цвет абсолютно противо­речитидеологии готтов». Итак, готты с розовыми волосами или розовымиаксессуарами насмехаются над самими собой, высмеивая не только свойстиль одежды, но и вообще все вкусы и ценности, определяющиесвоеобразие данного «пле­мени». На мой взгляд, этонепредвзятая ирония в чистом ви­де. Юмор — всему голова!

В ходе этой дискуссии ободежде я пока только критико­вала англичан, но способностьсмеяться над собой — это, вне сомнения, компенсирующеекачество. Где еще вы встре­тите убежденных членов помешанных насвоем стиле одеж­ды молодежных «племен», которые,глядя на себя в зеркало, могли бы сказать «Ой, да будет тебе»?Лично я не видела, что­бы представители аналогичных категорийнаселения других стран столь же откровенно подшучивали над собой.

Итак, вампиры в розовом. Естьчем гордиться. Если мне не изменяет память, последний раз я спатриотическим жаром восхваляла плохие каламбуры в заголовкахбульварных газет. Хм. Наверно, мое восприятие и мои суждения вызываюту вас скептицизм, но, по крайней мере, я верна себе: те редкиемо­менты, когда я выражаю безоговорочное восхищение англи­чанами,связаны с присущим нам чувством юмора, которое я ценю превыше многихдругих, возможно, более достойных качеств. Ну, чем я не типичнаяангличанка?

В присущем нам чувстве юмора,возможно, кроется объ­яснение еще одного озадачивающего увлеченияангличан — пристрастия к маскарадным вечеринкам. В другихстранах тоже устраивают балы-маскарады и национальные илирегиональные празднества с маскарадными костюмами, но там не проводятмаскарадные вечеринки каждую неделю — по поводу и без повода,как это принято в Англии. Особенно любят переодеваться в нарядыпротивоположного пола анг­личане-мужчины. Они не упускают ниодной возможности, чтобы напялить на себя корсеты, чулки в сеточку ивысокие каблуки. Причем это в большей степени свойственно самыммужиковатым мужчинам, с ярко выраженной традиционной сексуальнойориентацией (солдатам, регбистам и т. д.), кото­рые простообожают являться на балы-маскарады выряжен­ными как проститутки.На мой взгляд, это еще одна форма «коллективнойэксцентричности»: мы любим пренебрегать этикетом в одежде, нотолько все вместе, в контексте регули­руемой правилами культурнойремиссии, как, например, маскарадная вечеринка, где можно не боятьсятого, что ты одет не так, как все.

КЛАССОВЫЕОТЛИЧИЯ

Сегодня гораздо сложнее поплатью определить классовую принадлежность человека, и все жесуществует несколько на­дежных индикаторов. Они не такиеочевидные, какими в прошлом были рабочая роба и костюмы в тонкуюполоску, но, если присмотреться, можно заметить едва уловимыепри­знаки, указывающие на социальный статус человека, и по нимопределить неписаные правила, которыми тот руко­водствуется,выбирая для себя одежду.

Правила для молодежи

Индикаторы классовойпринадлежности особенно трудно распознать в одежде молодежи,поскольку молодые люди всех классов следуют либо уличной моде в стилемолодеж­ных субкультур, либо главенствующим тенденциямтрадици­онной моды (которая в любом случае обычно представляетсобой размытую копию уличных стилей). И это ужасно раздражает какродителей, заботящихся о своем социальном имидже, так и антропологов,изучающих классовые разли­чия. Одна мамаша из верхушки среднегокласса посетовала: «Джемии Саскиявыглядят прямо как оборванцы с муници­пальных окраин. Непонятно,зачем им это». Очевидно, она хотела сказать, какой был смыслпридумывать своим детям «светские» имена и отправлять ихв дорогие учебные заведения для детей из верхушки общества, когда тевсе равно оде­ваются, как Кевин и Трейси из местной среднейшколы.

Однако более наблюдательнаямамаша, возможно, заме- тила бы, что Джемии Саския насамом деле не выглядятточь-в-точь какКевин и Трейси. Если Джемикороткострижется и мажет волосы гелем, так чтобы они стояли торчком, тоКе­вин пошел чуть дальше: постригся почти наголо, оставив наголове лишь щетину длиной в несколько миллимегров. То же самое и сСаскией: ее проколотые в нескольких местах уши приводят родителей вужас, а более отчаянные саскии еще и вешают серьги на пупки, нобольшинство саский не станут, как Трейси, усеивать колечками ибусинками свои брови, но­сы и языки. Дочь принцессы Анны, Зара,проколола себе язык. Это было настолько шокирующее нарушение правил,что о нем написали на первых страницах все бульварные издания. ЕслиСаския из среднего класса повесит себе серьгу на язык, ее могутпринять за простолюдинку. Если то же самое сделает аристократка Зара,ее сочтут дерзкой и эксцентричной.

Однако оставим в стороневыходки отдельных предста­вителей высшего общества исосредоточимся на стиле одеж­ды молодежи из среднего класса ирабочей среды. Отличия в их манере одеваться — это обычновопрос степени. Напри­мер, и Джеми,и Кевин обаносят мешковатые джинсы (в сти­ле гангста афроамериканскогопроисхождения), но у Кевина джинсы более мешковатые — не надва, а на четыре размера больше. И кевины из рабочей среды начинаютисповедовать данный стиль в более раннем возрасте, чем джемииз средне­гокласса. Так же обстоит дело и с их сестрами: трейси отда­ютпредпочтение более вычурным моделям «племенного» стиля,чем саскии56,и начинают носить их в более раннем возрасте.

—————————-

56По крайней мере, данное правило действует в отношении сти­лейпанк и афроамериканского гангсга/хип-хоп, однако относи­тельновысокий процент готтов и гранджеров — это выходцы из среднегокласса, поэтому есть исключения.

Им также дозволено«взрослеть» раньше и быстрее. Если вы увиделидевочку-подростка в сексуальном молодеж­ном наряде, знайте, чтоона почти наверняка не из среднего класса.

Дети и подростки из среднегокласса одеваются более сдержанно, и вещи на них по виду сшиты изнатуральных тканей, в отличие от одежды их сверстников из рабочейсре­ды. Трейси и Саския могут одеваться в одном и том же стиле,носить футболки и брюки одинаковой модели, но вещи Саскии скореематовые, чем блестящие, с более высоким про­центом натуральноговолокна — по крайней мере, днем. Классовые индикаторы почти неразличимы. Возможно, Сас­кия и Трейси отовариваются в одних и техже магазинах мо­лодежной моды и зачастую покупают одни и те жевещи, но они комбинируют и носят эти одинаковые вещи по-разному.Допустим, и у той, и у другой девушки есть короткая джинсо­ваякуртка, купленная в «ТопШоп» («ТорShop»),однако Трей­си свою наденет с облегающими блестящими чернымибрю­ками из лайкры/нейлона и массивными черными туфлями навысоком каблуке и платформе, а Саския точно такую же куртку будетносить с вельветовыми брюками, сапогами и большим мягким шарфом,который она обмотает вокруг шеи несколько раз. По непонятной причинемолодежь из средне­го класса и высшего общества больше любитшарфы, чем их сверстники из низших слоев общества, и обычно они теплоукутываются в холодную погоду. А вот кевины и трейси поче­му-топредпочитают мерзнуть: студеными январскими вече­рами они выходятна улицу в кожаных куртках, под которы­ми надета одна лишьфутболка (Кевин) или вмини-юбках иблестящих тонких колготках (Трейси). Столь неадекватно одетаямолодежь — типичное зрелище в северных районах Англии.

Причем дело не в деньгах, истоимость одежды невсегдаточно указывает насоциальный статус ее владельца.Вещи Саскии иДжемине дороже, чемодежда Трейси иКевина, ивполне вероятно,что в гардеробах последних есть целый ряд дорогих «модельных»вещей. Но опять-такихарактерные от­личия налицо. Юноши и девушки из рабочей средывыбирают одежду«от модельеров» с крупным опознаваемым товарным знаком.Причина, в общем-то, ясна: какой смысл носить фуфайку от КелвинаКлайна или Томми Хилфигера, если никго о том не догадывается?Молодежь из верхушки средне­го класса и высшего общества считает,что броские эмблемы на предметах туалета — это вульгарно.

Если вы не уверены в своейоценке социального статуса того или иного представителя молодежи,посмотрите на во­лосы. Волосы — достаточно надежныйклассовый индика­тор. Волосы Трейси больше похожи на прическу,более за­тейливо уложены, выглядят менее естественно, чем уСаскии, и ее стиль предполагает более активное использование геля,краски и лака. Почти у всех учениц частных привилегиро­ванныхшкол, представительниц верхушки среднего класса и высшего общества,волосы чистые, прямые и гладкие. Эти девушки обычно ходят сраспущенными волосами, так что­бы их можно было постоянно убиратьс лица, откидывать назад, запускать в них пальцы, убирать пряди зауши, соби­рать в небрежный пучок или конский хвостик и затемвновь распускать, причем все это явно неосознанные, непроиз­вольныежесты. Эта игра с волосами, распространенная сре­ди школьницчастных учебных заведений, — весьма показа­тельный ритуал,к которому очень редко прибегают девушки из рабочей среды.

Более скромный/естественныйвнешний вид молодежи из среднего класса — это только отчастирезультат требова­ний их родителей, заботящихся о социальномстатусе своей семьи. Английские дети и подростки не меньше, чемвзрос­лые, восприимчивы к классовым различиям, и хотя некото­рыеджеми и саскии из среднего класса носят — из чувствапротиворечия — одежду или украшения «простолюдинов»,они тоже обеспокоены своим социальным имиджем и в ма­нереодеваться по-своему снобы. Возможно, их родители это не осознают, нона самом деле они тоже не хотят, чтобы их принимали за «оборванцевс муниципальных окраин». У них даже есть прозвища для тех своихсверстников, чьи привыч­ки и стиль одежды выдают в этихподростках представите­лей низших социальных слоев населения,например, «трейси», «гари», «кевины»(зачастую просто «кев») или «шваль» (grubs).Гари и т. д., в свою очередь, кличут «светских» детей«камиллами*,«ура-генри» и «слоунами»* и совершенно нестремятся подражать им. Все эти ярлыки применимы только к другим:молодые люди, говоря о самих себе, никогда не употребляют прозвищаКев или Камилла.
————————-
*Слоуны — от Слоун-сквер (фешенебельная площадь в лондон­скомУэст-Энде).
**«Таймаут» (TimeOut)— информационный журнал прогрессивногонаправления; печатает рецензии на новые фильмы, театральныепостановки и концерты в Лондоне, материалы о лондонских выставках,новинках в мире музыке и т. п.; иногда помещает статьина политические темы. Основан в 1968 г.
Болеечувствительные юноши и девушки из английскогосреднего класса стыдятся своего снобизма, они, давая интервью,несколько неохотно признавали, что употребляют эти прозвища.Обсуждение вопросов классовости неизменно сопровождалосьнервными смешками. Девочка-подросток изверхушкисреднего класса призналась, что она мечтала об од­ном дорогомювелирном украшении, пока не заметила, что это украшение обрелопопулярность у парикмахерш. «Это мгновенно охладило мой пыл, —сказала она и добавила: «Японимаю, это нехорошо, снобизм чистой воды с моей сто­роны, ноничего не могу с собой поделать. Как только я увиде­ла на них этувещь, она мне мгновенно разонравилась». Ее ще­петильная вотношении классовых отличий мамаша была бы довольна этим очевиднымсвидетельством своего влияния.
Хотямолодые англичане более восприимчивы к классо­вым отличиям, чемсами они это признают, большинство изних беспокоит не столько то, что их по одежде могут при­числитьне к той социальной категории, к какой они прина­длежат, сколькострах показаться «традиционными». Назвать чей-то вкус водежде, музыке или чем-то еще «общеприня­тым»(«mainstream»)— это всегда унижение, а в некоторых кругах — ужасноеоскорбление. Антоним «mainstream»— «cool»(«модный»,«крутой», «классный»). Среди современноймолодежи это слово выражает одобрение. «Mainstream»тол­куют по-разному. Просматривая вместе со мной список клу­бови других танцевальных заведений в журнале «Тайм аут»,юные меломаны не всегда сходились в определении относительно одного итого же клуба: клуб, который одни считали «крутым»,другие называли «традиционным». В крайних слу­чаяхсловом «mainstream»обозначалось все, что бесспорно не подходило под определение«андеграунд».Анекоторые юные завсегдатаи клубов всякий клуб, упомянутый в журнале«Тайм аут», автоматически причисляли к «традиционным».Рекламу «крутым» мероприятиям, по их мнению, создаеттолько народная молва.
Длямолодых англичан это — серьезные вопросы, но я оченьобрадовалась, обнаружив скрытый юмор и даже эле­менты самоирониив их рассуждениях о «крутом» и «обще­принятом».Некоторые подростки даже шутили по поводусвоейманеры одеваться, в которой явно отражается их страх показатьсяординарными. Например, в 1990-х гг., когда груп­па «Спайсгёрлз» считалась олицетворением традиционализ­ма и былапрезираема всеми, кто претендовал на крутость и авангардизм,некоторые гранджеры стали носить футболки с надписью «Спайсгёрлз» или фотографией солисток груп­пы: тем самым онишутили над собой, отказываясь слишком серезновоспринимать правила, обязывавшие их избегать традиционности.Разумеется, подобные шутки могут позво­лить себе только те, ктоуже прочно зарекомендовал себя «крутым». Появиться налюдях в футболке «Спайс гёрлз» — это всеравно что заявить: «Я такой крутой, что могу ходить воткровеннотрадиционной футболке «Спайс гёрлз», и никомудажев голову не придет, что мне и впрямь могут нравить­ся «Спайсгёрлз»».
Правиладля взрослых
Одежнаясемиотика» взрослых чуть менее сложная, чем правилаи система знаковых обозначений подростков, и индикаторыклассовой принадлежности здесь выражены более отчетливо.
Последнийсправочник по этикету и современным нравам «Дебретт»советует нам «забыть старую английскую поговорку о том, чтослишком нарядное платье — это признак невоспитанности».Автор утверждает, что данное правило входит к тем временам, когда«можно было не наряжаться, разве что для работы в саду».Сегодня, говорит он, «одеться слишком нарядно — значитодеться ярко, вычурно, рас­франтиться в пух и прах, так чтосамому неловко, не учиты­вая то, что ныне господствует спортивныйстиль одежды и почти вся страна ходит в спортивных костюмах». Вобщем-то, он прав, особенно в том, что касается мужчин. Однако средиженщин яркое, вычурное платье по-прежнему счита­ется безошибочныминдикатором принадлежности к низше­му классу. Представительницывысших слоев общества уме­ют одеться нарядно так, что их туалетне кажется броским и кричащим.
Правиладля женщин
Обилиеювелирных украшений (особенно золотых, а также ожерелий с именем илиинициалами владельца), интенсив­ный макияж, замысловатаяприческа, вычурный наряд, кол­готки с блеском и неудобные узкиетуфли на очень высоком каблуке — это все признакипринадлежности к низшему сословию, особенно если женщина является вовсем пере­численном на относительно будничное мероприятие.Ин­тенсивный коричневый цвет кожи — загар такжерасцени­вается представительницами социальных верхов каквуль­гарность. Как и в случае с мебелью и убранством дома,слишком много шика;старательно подобранные в тон одеж­да или аксессуары — этотоже признак низкого происхож­дения, особенно если задействованяркий цвет — скажем, синее платье с красной отделкой, красныйремень, красные туфли, красная сумочка и красная шляпка (есликакой-то из названных предметов не только красный, но и блестящий.значит, его владелица по социальному статусу еще на две ступениниже). Женщин, разряженных в подобном стиле, часто можно видеть насвадьбах и прочих праздничных мероприятиях в рабочей среде. Столь жестарательно подобранный туалет, но с отделкой и аксессуарами болееприглушенного тона (например, кремового) — это признакпринадлежнос­ти к низам среднего класса. Если количествоподобранныхаксессуаровсведено к двум-трем предметам, туалет в целом может сойти за нарядпредставительницы среднего класса. Однако это по-прежнему будет«ансамбль», по-прежнему слишком вычурный; лучшеевоскресное пла­тье — не для верхушки среднего класса.
Еслихотите найти ключевые отличия между стилями одежды низов/среднегослоя среднего класса и верхушки среднего класса, представьте МаргаретТэтчер (строгие эле­гантные ярко-голубые костюмы без единой мятойскладоч­ки: сияющие блузки; туфли и сумочки в тон; безупречнаяприческа) и Ширли Уильямс (поношенные, мятые, скомби­нированные —но хорошего качества — твидовые юбки и кардиганы; тусклые«грязные» цвета; ни одной пары вещей в топ; растрепанные,взлохмаченные волосы без намека на стильную прическу)57.
—————-
57Я приношу извинения тем, кто по молодости лет не помнит Ширли Уильямена взлете ее политической карьеры, но я не смогла найти хорошийпример на современном материале, поскольку все нынешниеженщины-политики одеваются в стиле представитель­ницнизов/среднего слоя среднего класса. По крайней мере, я не виделаникого, кому была бы свойственна элегантная небрежность Уильяме —первейший признак принадлежности к высшему сосло­вию.
Я нехочу сказать, что неряшли­вость — это непременно признак«светскости», а любая по­пытка нарядно одетьсяавтоматически переводит вас в кате­горию низов общества. Женщинаиз верхушки среднего класса или высшего общества не пойдет обедать визыскан­ный ресторан в легинсах, как у Уэйнетты Слоб*, илоснящей­ся велюровой фуфайке — она наденет что-нибудьпростое, сдержанное, не отяжеленное обилием старательно подоб­ранныхаксессуаров. Пусть волосы ее не будут уложены в ак­куратнуюприческу, но при этом они не будут и сальными или — если онакрашеная блондинка —темными у корней. О социальном статусевзрослых англичанок также можно судить по степени оголенности тела. Вэтом случае, как пра­вило, первый индикатор — глубинадекольте. Чем больше открыта грудь, тем ниже по социальному статусуее облада­тельница (речь идет о дневной одежде; вечернее илибальное платье может быть более откровенным).
*Персонаж ряда популярных в Англии развлекательных телевизионных шоу исериалов.
Дляженщин среднего возраста и старше аналогичное правило применимо и вотношении плеч и верхней части рук. И узкая облегающая одежда,обтягивающая жировые складки, — тоже верный признакпринадлежности к низшему классу. У знатных жен­щин жировыескладки тоже имеются, но они скрывают их под одеждой более свободногопокроя или закрытого фасона.

Вотношении ног правила классовых отличий менее оп­ределенны,поскольку существует два дополнительных усложняющих фактора: мода истройность ног. Женщины из низов рабочего класса (и буржуа,выбившиеся наверх из ра­бочей среды) склонны носить короткиеюбки, когда они и моде и зачастую когда не в моде, независимо оттого, строй­ные у них ноги или нет. А вот женщины из«респектабель­ной» верхушки рабочего класса, низов исреднего слоя сред­него класса обычно не оголяют ноги, даже когдаэто им поз­воляет и мода, и физические данные. Изпредставительниц более высоких слоев населения лишь молодые и модныере­шаются надевать юбки укороченной длины, но только если у нихочень красивые ноги. По мнению верхушки среднего класса и высшегосвета, полные ноги — особенно полные лодыжки — не тольконепривлекательны, но — что еще ху­же — мгновеннонизводят тебя в ранг представительницы рабочей среды. Миф о том, чтоу всех светских женщин стройные ноги и изящные лодыжки,поддерживается в силу того, что женщины этого круга с полными ногамии лодыж­ками обычно старательно скрывают свои недостатки.
Такимобразом, если вы увидите англичанку с полными ногами в короткой юбке,знайте, что она наверняка из рабо­чего класса. А вот женщина скрасивыми ногами в короткой юбке может принадлежать как к самым низамобщества, так и к самым верхам. В этом случае ищите другиеиндикаторы. обращайте внимание на детали, описанные выше: глубинадекольте, выделяющиеся жировые складки, макияж, сочетае­мость поцвету, глянец, вычурность, ювелирные украшения. прическа и обувь. Навсе эти индикаторы можно ориентироваться при оценке той одежды, вкоторой ходят на работу — костюмов и пр., — и той, что носят всвободное от работы время. Начиная с 1950-х гг. английский этикет водежде становится менее обязывающим, а «одежные»индикаторы классовой принадлежности — менее очевидными, носказать, что теперь уже нельзя определить социальный статус чело­векапо его манере одеваться — это полнейшая чушь. Вне сомнения,теперь это делать труднее, но по-прежнему су­ществует множествоключей — особенно если вы уловили разницу в толковании понятия«элегантность» представите­лями высшего общества инизших классов и — что, пожалуй, более важно — междустепенями небрежности в одежде, ко­торые присущи разным классам.
Внепонятных или пограничных случаях, когда просто по внешнему видунельзя определить социальное положение англичанки, обратите вниманиена другие факторы, связан­ные с одеждой, — например, на то,в каких магазинах она покупает себе одежду и как говорит об этом.Только предста­вительницы верхушки среднего класса и высшегообщества охотно и с радостью признают, что они покупают вещи вма­газинах благотворительных организаций. Данное правило нестрого соблюдается подростками и молодыми женщина­ми, которымдвадцать с небольшим, поскольку посещение магазинов для бедных сцелью покупки дешевых предметов туалега стало модным увлечением,пропагандируемым жур­налами мод и супермоделями из рабочегокласса, примеру которых следуют некоторые девушки из низших слоевоб­щества. Однако из женщин более старшего возраста толькопредставительницы самых верхов и самых низов общества приобретаютодежду в магазинах организаций «Оксфам»*, Фондисследований в области раковых заболеваний, Фонд пожертвований СьюРайдер или «Забота о пожилых»**, при­чем толькопервые осмелятся сказать вам об этом.
—————
*«Оксфам»(OXFAM)— Оксфордский комитет помощи голода­ющим: благотворительнаяорганизация с центром в г. Оксфорде; за­нимается оказанием помощиголодающим и пострадавшим от сти­хийных бедствий в различныхстранах.
**«Заботао пожилых» (AgeConcern)— благотворительная орга­низация; оказывает помощьпрестарелым людям: организует для них столовые, клубы, помогает вдоме и т. д. Основана в 1940 г.
Женщинаиз верхов среднего класса с гордостью покружится перед ва­ми,демонстрируя свою юбку, и ликующим голосом сообщит, что она «этокупила в „Оксфаме» всего за четыре пятьдесят!»,ожидая, что вы похвалите ее за сообразительность, бережли­вость,очаровательную эксцентричность, богемность и от­сутствиеснобизма.
Бывает,что она и впрямь стеснена в средствах, и, зная, что в Англии оклассовой принадлежности судят не по доходам, без стыда признает это.Но, в сущности, женщины — пред­ставительницы верхушкисреднего класса часто покупают одежду в благотворительных икомиссионных магазинах из принципа (хотя не совсем ясно, что это запринцип), даже когда они могут позволить себе приобрести новые вещи.И потом хвастают своими покупками. Правда, их восторг непонятенженщинам из низов общества и с низкими дохо­дами, которыеотовариваются в магазинах для бедных в силу необходимости, но приэтом не испытывают ни удовлетво­рения, ни чувства гордости —напротив, многие из них счи­тают, что это постыдно.
Хотяпредставительницы верхушки среднего класса гор­дятся тем, чтопокупают одежду в комиссионных магазинах, некоторые из них —те, кто особенно беспокоится за свой социальный имидж, —зачастую неохотно признают, что они приобретают вещи в определенных«народных» универ­магах, таких, как «Маркс эндСпенсер» (здесь, по их мнению, не зазорно покупать тольконижнее белье, простенькие фут­болки или мужские джемпера),«Бритиш хоум сторз» (BritishHomeStores)и «Литтлвудз» (Littlewoods)(два последних — запретные зоны, где нельзя покупать дажетренировочные штаны). Приобретая в «M&S»что-то более значимое — на­пример, куртку, — ониобычно не демонстрируют приобре­тенную вещь своим подругам,сообщая всем, как дешево им это обошлось. Но если какая-нибудьприятельница выразит восхищение курткой и спросит, где та былакуплена, пред­ставительница верхушки среднего класса с притворнымудивлением ответит: «Не поверишь! В «Марксе»!»— словно сама не совсем в это верит. Приятельница таким жетоном подыграет ей: «Не может быть! В самом деле?» (Ихдочери подросткового возраста в том же ключе говорят о дешевыхмагазинах молодежной моды, таких, как «Ныо лук» (NewLook)или «Клэрз аксессориз» (Claire’sAccessories)).
Правиладля мужчин
Социальныйстатус англичанки так или иначе можно опре­делить по ее платью. Авот англичане-мужчины представля­ют гораздо более сложную задачудля наблюдателя, пытаю­щегося установить их общественноеположение. Взрослая мужская одежда гораздо менее разнообразна —особенно это касается одежды, в которой ходят на работу, — азначит, выбор у мужчин небольшой и у них меньше возможностейумышленно или неосознанно заявить о своей классовой принадлежности спомощью одежды. Прежние различия между «синими» и «белымиворотничками» теперь уже не по­казатель. Упадокобрабатывающей промышленности и прак­тика небрежного стиля одеждыво многих новых компаниях и на предприятиях означают, что костюм сампо себе уже не поможет отличить представителя нижнего слоя среднегокласса от рабочего. Молодой человек, идущий на работу в джинсах ифутболке, может оказаться как строительным ра­бочим, так иисполнительным директором самостоятельной компании по разработке ипродаже программного обеспе­чения. Униформа — болеенадежный индикатор, но не безо­шибочный. Да, униформа продавцаили водителя автобуса, пожалуй, указывает на принадлежность крабочему классу, а вот униформа бармена или официанта — необязательно, поскольку студенты из среднего класса частоподрабатыва­ют и барах и ресторанах. Обычно род деятельности —не очень надежный индикатор классовой принадлежности, особенно еслиречь идет о профессиях «белых воротнич­ков»:бухгалтеры, врачи, юристы, бизнесмены, учителя и агенты по продаженедвижимости могут оказаться выходца­ми из любой социальнойсреды. Поэтому, если даже по одеж­де вы сумеете определить родзанятий какого-либо опреде­ленного мужчины, не факт, что вынаряду с этим установите и его социальный статус.
Ныне внекоторых профессиях не нужно соблюдать стро­гий этикет в одежде,однако большинство мужчин из числа «белых воротничков»по-прежнему ходят на работу в костю­мах, поэтому на первый взглядвсе мужчины в костюмах, по утрам едущие в поездах на работу, выглядятодинаково. Впрочем, на второй и на третий взгляд они тоже будутвыглядеть одинаково. Если б я была специалистом по мужской моде имогла бы отличить костюм от Армани от купленного в мага­зине«Маркс энд Спенсер», не оттягивая на пассажире ворот­ник,чтобы увидеть эмблему, я все равно получила бы инфор­мацию толькоо доходе этого человека, но не о его социаль­ном статусе. ВАнглии род занятий, как и богатство, не самый надежный индикаторклассовой принадлежности. Я знаю, что англичанин из высшего общества,достаточно состоя­тельный, скорее выберет костюм, сшитый на заказв ателье на Джермин-стрит, чем от Армани. А если у него нет денег, онпредпочтет приобрести строгий костюм в комиссионном магазине, а не в«народном» магазине на главной торговой улице, но мне этовсе равно ничего не скажет, потому что все костюмы на вид одинаковы.
Ювелирныеукрашения и аксессуары — более надежный показатель. Обращайтевнимание на размер. Большие, мас­сивные, бросающиеся в глазаметаллические часы, особенно золотые, указывают на принадлежность книзшим классам, даже если это баснословно дорогие часы «Ролекс»(или часы в стиле Джеймса Бонда, которые показывают время в шестистранах одновременно, будут работать на дне океана и бла­гополучнопереживуг небольшой ядерный взрыв). Предста­вители верхушкисреднего класса и высшего общества носят более скромные часы, обычнона простом кожаном ремеш­ке. Тот же принцип верен и в отношениизапонок: большие, вычурные, кричащие запонки — это индикаторпринадлеж­ности к низшим классам; маленькие, простые,незатейливые указывают на принадлежность к высшему эшелону. И в этомслучае цена не имеет значения.
Еслиангличанин кроме простого обручального кольца носит еще какие-токольца, это значит, что по социальному статусу он в лучшем случаевыходец из среднего слоя средне­го класса. Некоторые мужчины изверхушки среднего класса и высшего общества носят на мизинце левойруки перстень с печаткой, на котором выгравирован родовой герб, ноэто не очень надежный индикатор, поскольку перстнями любят щеголятьпретенциозные представители среднего слоя среднего сословия. Носимыйна любом другом пальце перстень с печаткой, на которой выгравированыинициалы, а не родовой герб, — это признак принадлежности книзшему слою среднего класса. Галстук — более верный ориентир.Очень яркие, кричащие цвета и крупные рисунки (особеннокари­катурные/смешные) — это признак принадлежности книз­шим классам. Однотонные галстуки (особенно бледной рас­цветкии/или с блеском) указывают на то, что их владельцы принадлежат влучшем случае к среднему слою среднего клас­са. Представителиверхушки среднего класса и более высоких слоев общества носятгалстуки относительно приглушенных, обычно темных тонов с мелким,едва заметным узором.
Однакочестно признаюсь, что мне редко удается (если вообще удается)определить социальный статус мужчины в костюме по одной толькоодежде. Как правило, приходится, прибегая к разным ухищрениям,следить за телодвижениями или обращать внимание на газеты. (Толькомужчины из ра­бочей среды, независимо от стиля одежды, сидят ипоездах и автобусах, широко раздвинув ноги; а большинство мужчин изверхушки среднего класса не читают бульварной прес­сы — покрайней мере, на людях.)
Непараднаяодежда более показательна — и в плане фи­зических данных, икак классовый индикатор, — чем дело­вые костюмы, посколькунебрежный стиль одежды предпо­лагает большее разнообразие, и умужчин здесь больше вы­бор. Только вся беда в том, что взрослыеангличане-мужчины всех классов, когда им предоставлена полная свободавыбо­ра в одежде и им не приходится ограничиваться строгимирамками делового костюма, одеваются плохо. Преобладаю­щеебольшинство английских мужчин лишены природного чувства стиля, они,вообще-то, не имеют желания одеваться элегантно — ведь сказатьо мужчине, что он одет элегантно или даже просто хорошо —значит усомниться в его мужс­ких достоинствах. Слишком элегантныймужчина автомати­чески подозревается в гомосексуализме.Англичане-мужчи­ны стремятся одеваться правильно и подобающе, ноэто по­тому, что они не хотят выделяться или привлекать к себевнимание. Они просто хотят «соответствовать», сливаться собщей массой, выглядеть как любой другой бесспорный гетеросексуал. Врезультате они все выглядят одинаково. Когда им не нужно надеватьделовой костюм с галстуком, они все ходят примерно в одном и том же:джинсах и футболках/фуфайках или брюках свободного покроя и рубашках/свитерах.
Да, японимаю, что все футболки разные и что брюки брюкам рознь. Поэтому,казалось бы, вполне возможно уста­новить классовые различия,ориентируясь на разные стили, ткани, фирмы и т. д. И это возможно. Нонелегко. (Не думай­те, я не жалуюсь, хотя нет, конечно же,жалуюсь, просто хочу, чтобы вы знали: на это уходит много сил, неговоря уже про насмешливые взгляды мужчин, неверно истолковывающихмои попытки рассмотреть ярлыки на поясе брюк с внутрен­нейстороны.)
Правилаклассовых отличий в мужской повседневной одеж­де основываютсяфактически на тех же принципах, что и пра­вила для женщин, развечто вычурный наряд считается призна­ком женоподобности, а ненизкого происхождения. Мужчины всех классов избегают вещей изоткровенно блестящих искус­ственных тканей, так как последниесчитаются «женским» ма­териалом и к тому же неудобныв носке. И пусть рубашка муж­чины из рабочей среды не из чистогохлопка, по виду от хлоп­чатобумажной ее отличить трудно, ахватать мужчин за рукава, чтобы пощупать ткань, в общем-то,неприлично.
Как и вслучае с женщинами, этикет в мужской одежде предполагает обратнуювзаимозависимость между количес­твом оголенного тела и положениемна социальной шкале. Расстегнутые наполовину рубашки, так что виднаобнажен­ная грудь — признак низкого происхождения. Чембольше пуговиц расстегнуто, тем ниже социальный статуcвладельца рубашки (а если в вырезе видны еще болтающаяся на шее цепьили медальон, смело помещайте их хозяина на самую нижнюю ступеньсоциальной лестницы). Даже степень оголенности рук имеет значение.Если говорить о мужчинах старшего возраста, представители высшегообщества пред­почитают рубашки футболкам и никогда не покажутсяна людях в одном только жилете или майке, даже в жару, — этостиль одеждыисключительно рабочего класса. Ходить с ого­ленной грудью можнотолько на пляже и возле бассейна, во всех остальных случаях оголеннаягрудь — это свидетельс­тво принадлежности к низам рабочегокласса.
Еслимужчина в рубашке, классовой разделительной линией является локоть. Вжаркий день мужчины из низов общества закатывают рукава выше локтя.Представители более высоких сословий поднимают рукава до линии чутьниже локтя; исключение составляют те случаи, когда они занятыфизическим трудом, например работают в саду. Правило оголенности телаприменимо и к ногам. Взрослых мужчин из верхушки среднего класса ивысшего общества вы редко увидите в шортах. Подобное они себепозволяют только тог­да, когда занимаются спортом, ходят по горамили работают в саду возле дома. Представители среднего слоя и низовсред­него класса носят шорты в отпуске за границей. Но толькомужчины из рабочей среды демонстрируют свои ноги на людях в своемродном городе.
Общийпринцип следующий: что зимой, что летом муж­чины из высшихсословий носят больше одежды. Больше слоев, больше плащей, большешарфов, шляп и перчаток. Представители этой категории населения такжеболее склон­ны носить зонты, но только в городах. Существуетстарое не­писаное табу, запрещающее джентльменам ходить с зонтамиза городом. С зонтами они могут появиться лишь на скачках и другихсветских мероприятиях, где им, возможно, придет­сяпродемонстрировать галантность, укрывая нарядных ле­ди от дождя.Поэтому в городах зонт иногда может указывать на принадлежность квысшему классу, но зонт в руках муж­чины, прогуливающегося загородом, — это всегда признак низкого происхождения. Еслитолько вы не викарий: по не­понятным причинам запрет на ношениезонтов на сельских священников не распространяется.
Мужчиныиз английского высшего общества при соблюде­нии правила «невыделяться» доходят до крайности: одеваются так, что сливаютсяне только друг с другом, но и с окружающей средой. За городом —твид зеленых и коричневых тонов, в го­роде — строгие серыеи темно-синие костюмы в тонкую по­лоску, Нечто вродеаристократического камуфляжа. Ни мужчи­ны, ни женщины не вправеносить за городом неподобающую «городскую» одежду; этосерьезное нарушение приличий. В не­которых кругах родовитойсельской аристократии данное табу распространяется на любую одежду,которую хотя бы отдален­но можно назвать модной: чем болеенепривлекательно и старомодно вы выглядите, тем выше ваш социальныйстатус.
ПРАВИЛАПИТАНИЯ
В 1949 г. венгр Джордж Майксзаявил: «В Европе хорошая кухня, а у англичан хорошиезастольные манеры». Позже, в 1977 г., он заметил, что нашакухня стала лучше, а вот за­стольные манеры испортились. Однакоон по-прежнему не выражал восторга по поводу английской кухни ипризнавал, что за столом мы ведем себя все еще «вполнеприлично».

Спустя почти тридцать леткомментарии Майкса по-пре­жнему отражают общее международноемнение относитель­но английской кухни, как это выяснил автор книго путешес­твиях Пол Ричардсон, когда сообщил своим друзьям о том,что он намерен полтора года посвятить работе над книгой о британскойгастрономии. Его испанские, французские и итальянские друзья, говоритон, сказали ему, что британской гастрономии не существует, посколькупонятие «гастроно­мия» подразумевает страстную любовьк еде, которой у нас явно нет. Они имели в виду, что «нашивзаимоотношения с пищей, которую мы употребляем, — это брак безлюбви».

От своих зарубежных друзей иреспондентов я тоже слы­шала много жалоб по поводу английскойкухни; в частности, они отмечали, что для нас еда — этопривилегия, а не право. У нас также нет приличной региональнойкухни. Семьи больше не едят все вместе за одним столом, а потребляютгото­вую кулинарную продукцию перед телевизором. Наша диетавключает главным образом соленые или сладкие закуски — чипсы,хрустящий картофель, шоколад в плитках, полуфаб­рикаты и пиццы,которые следует разогревать в микровол­новой печи, и т. п. Дажете, кто предпочитает вкусную здоро­вую пищу и может себепозволить ею питаться, обычно не имеют ни времени, ни сил, чтобыкупить в магазине свежие продукты и приготовить из них домашниеблюда, как это делают в других странах.

Критика в адрес английскойкухни в целом, в общем-то, справедлива, но не всегда оправдана. То жесамое можно сказать и о другой крайности — современнойтенденции в британской культуре — провозглашать, что английскаякухня за последнее время улучшилась до неузнаваемости, что Лондонтеперь — гастрономическая столица мира, что еда — этоновый рок-н-ролл, что мы стали нацией гурманов и гастрономов и т. п.

Я не намерена здесь тратитьмного времени на споры о г качестве английской кухни. На мой взгляд,она не настолько ужасна, как утверждают ее хулители, и не так ужпревосходна, как заявляют ее нынешние поборники. Это что-то среднее.Некоторые блюда английской кухни очень вкусны, дру­гие —несъедобны. В целом английская кухня вполне прилична. Качествоанглийской кухни меня интересует лишь в той степени, в какой оноотражает наши взаимоотношения с едой, неписаные социальные правила,регулирующие наше поведение, связанное с принятием пищи, и то, какони характеризуют нашу национальную идентичность. В каждой культуреесть свои отличительные правила относительно еды — как общегохарактера, регулирующие отношение людей к еде и кулинарномуискусству, так и особые, указывающие, кто и что может есть, в какомколичестве, когда, где, с кем и каким образом, — и можно многоеузнать о культуре, изучая принятые в ней нормы, связанные с едой.Поэтому меня интересует не английская кухня как таковая, а«английскость» английских правил относительно еды.

ПРАВИЛОДВОЙСТВЕННОСТИ
«Брак без любви»— довольно точная характеристика взаи­моотношений англичанс едой, хотя «брак» — это, пожалуй, слишком сильносказано. Наши взаимоотношения с едой и кулинарным искусством большепохожи на не очень счастливое сожительствобез взаимных обязательств. Они носят двойственныйхарактер, зачастую противоречивы и непос­тоянны. Бывают моментыискренней симпатии и даже страсти, но вцелом будет справедливо сказать, что мы не испытываемглубокой, прочной, врожденной любви к еде, которая свойственна нашимевропейским соседям, да и многим дру­гим народам. Просто в жизниангличан еда — не самое глав­ное, как у других наций. Дажеамериканцы, у которых «обще­национальная» кухня (впротивоположность этнической) явно не лучше нашей, все же проявляютбольше интереса к еде, требуя, чтобы каждая категория готовойкулинарной продукции имела сотни разных ароматов и сочетаний, в товремя как мы, например, довольствуемся двумя-тремя разно­видностями.

Во многих культурах неравнодушные к еде люди не стоят особняком; их не называют в насмешкуили с восхищением «гурманами». Глубокий интерес к еде —это норма, а не ис­ключение. Те, кого англичане называют«гурманами», по су­ти, самые обычные люди,проявляющие типичный, здоро­вый, адекватный интерес к еде. То,что мы воспринимаем как одержимость едой, в других культурах —самое обычное яв­ление, а не нечто диковинное или дажепримечательное.

Среди англичан подобныйострый интерес к еде боль­шинством расценивается в лучшем случаекак странность, в худшем — как нравственное извращение, какнечто непри­личное, неправильное. Наклонности гурмана у мужчинысчитаются признаком женственности и даже заставляют усомниться в егосексуальной ориентации. В данном контек­сте любовь к едесравнима, скажем, с горячим интересом к моде и мягкой мебели.Знаменитые английские повара, вы­ступающие по телевидению, изкожи вон лезут, чтобы проде­монстрировать свою мужественностьи гетеросексуальность: употребляют грубые словечки, играютмускулами, бравиру­ют своей страстью к футболу, упоминают жен,подружек или детей и одеваются как можно неряшливее. Яркийобразец стиля «посмотрите, какой я настоящий гетеросексуалист»— Джеми Оливер, молодой телеповар, сделавший очень многодля того, чтобы развить у английских мальчишек интерес кпрофессии кулинара. Он ездит на мотороллере, слушаетгромкую музыку, женат на красивой сексуальной женщине,держится с развязностью кокни и исповедует молодцеватыйподход к кулинарии: «кинем немного этого, потом немноготого, и все будет отлично, приятель».

Среди женщин любовь к едесчитается более приемлемой, но это по-прежнему нечто неординарное,что отмечают все окружающие, — а в некоторых кругахрасценивается как претенциозность. Никто не хочет показать своюзаинтере­сованность в еде. Большинство из нас с гордостьюзаявляют, что мы «едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть»,— в отли­чие от наших соседей, в частности французов. Мынаслажда­емся и восхищаемся их великолепной кухней, но при этомпрезираем их бесстыдную любовь к еде, не сознавая, что между тем идругим, возможно, существует взаимосвязь.

СЕРЬЕЗНЫЕРАССУЖДЕНИЯ О ЕДЕ НЕДОПУСТИМЫ, ДАЖЕ НЕПРИСТОЙНЫ
Наше двойственное отношение кеде, возможно, обусловле­но влиянием правила «Как важно небыть серьезным». Из­лишнее рвение относительно чего бы тони было вызывает неловкость, а говорить серьезно, с чувством о чем-тостоль тривиальном, как еда, в общем-то, довольно глупо. Афиширо­ватьсвою любовь к еде и открыто признавать, что еда достав­ляетудовольствие, неловко не только потому, что это прояв­лениеизлишней серьезности, — это еще и непристойно.

Говорят, что англичане понатуре пуритане, но, на мой взгляд, это не совсем точнаяхарактеристика. Например, секс не считается грехом; это нечто оченьличное, частное и, со­ответственно, вызывающее смущение. Шутки осексе, даже вполне откровенные, допустимы, но обсуждать серьезно,ув­леченно те же самые интимные подробности непристойно. Еда какчувственное наслаждение, думается, относится к той же категории:вроде бы и не запретная тема, но говорить о ней следует исключительнобеззаботным, веселым, шутли­вым тоном.

Гурманы (или иностранцы),описывающие поэтичным, эротичным языком достоинства отменноприготовленного пышного беарнского соуса, вынуждают нас морщиться,крас­неть и прятать глаза. Чтобы их собеседники не чувствовалисебя оскорбленными, им просто следует быть чуть веселее, Подшучиватьнад собой, не говорить о еде слишком серьезно.

Если не демонстрироватьироничную бесстрастность, разго­вор о еде превращается в«гастропорнографию» (данный термин обычно употребляют вотношении красочно иллюс­трированных кулинарных журналов иповаренных книг с подробными описаниями каждого аппетитного блюда, ноим в равной степени можно охарактеризовать и восторжен­ныерассуждения о еде).

УЖИНПЕРЕД ТЕЛЕВИЗОРОМ
Заявления о том, что мыстановимся нацией знающих гаст­рономов, — это, пожалуй,оптимистичная пропаганда, во всяком случае, сильное преувеличение,но, вне сомнения, за последние годы интерес к еде и кулинарномуискусству в на­шей стране заметно вырос. На каждом телевизионномкана­ле ежедневно транслируется хотя бы одна кулинарнаяпро­грамма. По общему признанию, некоторые из этих телевизи­онныхшоу, где повара за двадцать минут готовят из пяти ингредиентов обедиз трех блюд, носят скорее развлекатель­ный характер, чемпоучительный, и многие иностранцы, с которыми я беседовала, считаюттакой подход к еде либо за­бавным, либо непочтительным. Но есть имного по-настоя­щему информативных кулинарных шоу.

Трудно сказать, насколькозаразительны эти кулинарные шоу. Более вероятно, что многиеангличане, с интересом на­блюдая, как знаменитые телеповараготовят изысканные блюда из свежих экзотических ингредиентов,разогревают в микроволновых печах пластиковые упаковки с готовымиблюдами из супермаркета. (Я сама часто так делаю.)

Но есть и исключения —люди, которых эти программы вдохновляют, и они спешат приобрестиповаренные книги телеповаров, а потом пытаются готовить попредложенным рецептам. И я веду речь не только об увлеченных гурманахиз элиты среднего класса. Поваренные книги Делии Смит всег­дазанимают высшую строчку в списке популярных бестсел­леров, ивладельцам магазинов хорошо знаком «эффект лии», когдавсякий продукт или товар, который она рекомен­дует в своемвечернем телевизионном шоу — от простого яйца до кастрюликакой-то определенной марки, — на следующий же день мгновенносметают с магазинных полок. Небольшое, но значительное число моихприятелей и рес­пондентов из рабочего класса стали заядлыми иизобрета­тельными кулинарами в результате просмотрателевизион­ных кулинарных программ.

В Англии есть семьи —хоть таковых и не много, — где блюда из свежих продуктов,дорогих и не очень, старательно и с любовью готовят ежедневно. Пустьполки наиболее эли­тарных супермаркетов ломятся от экзотическиховощей, фруктов, пряных трав и специй, но большинство покупате­лейпонятия не имеют, что это за продукты и как их готовить. Я провеласледующий опыт: стоя во фруктово-овощной сек­циисупермаркетов, я смотрела на такие продукты, как пак-чой (китайскаякапуста), лесные грибы и лимонное сорго, и спрашивала покупателей,знают ли они, что с ними делать. Большинство покупателей не знали, даи продавцы тоже.

ВПОГОНЕ ЗА НОВИЗНОЙ
Как бы то ни было, я попаласьна ту же удочку, на которую ловятся все новоявленные английскиегурманы, — прирав­няла «хорошую» еду и«подлинный» интерес к кулинарному искусству к необычным,диковинным ингредиентам и новым способам их приготовления. Этобезумное стремление к но­визне английских гурманов приводит внедоумение моих за­рубежных друзей и респондентов, онипосмеиваются над на­шими постоянно меняющимися причудами ипристрастия­ми. Сегодня нам нравится «новая» кухня,завтра каджунская, «фьюжн»*, тосканская, кухня странТихоокеанского региона или современная английская. Сегодня нашалюбимая при­права — сушеные помидоры, завтра —солерос травянис­тый и малиновый уксус или чесночная паста. Потоммы все сразу начинаем есть поленту (каша из кукурузной крупы),«черный» пудинг (из свиной крови, овсяной муки и жира) ирёсти — уложенный в шаткую башнюпосередине огромно­го белого блюда картофель с козьим сыром ивыдержанным виноградным уксусом или розмариновой подливкой.

——————
* Кухня«фьюжн» — авторское направление в кулинарии,вобрав­шее в себя все лучшее из кулинарных традиций Востока иЗапада.
Эта нынешняя мания новизнысвойственна не только ан­гличанам. Подобная тенденция наблюдаетсяи у жителей на­ших бывших колоний, в Америке и Австралии, но имэто простительно, поскольку они — молодые нации, состоящие изиммигрантов, принадлежащих к разным культурам, и у них нетсобственных кулинарных традиций. Но мы-то — древняя европейскаякультура с многовековыми традициями и богатой историей. Тем не менее,когда дело касается еды, мы ведем себя как юные жертвы моды. Вероятнопотому, что мы, несмотря на свой древний возраст, во всем, чтокасается еды, по существу, занимаем то же положение, что и наши юныебывшие колонии: у нас нет своих собственных кули­нарных традиций.Некоторые интересующиеся историей гурманы утверждают, что английскаякухня не всегда была столь посредственной. В качестве доказательстваони ссыла­ются на роскошные пиры прошлых времен, когда столыло­мились от ароматных пирогов с дичью, экзотических при­прави т. д. Но ведь эти пиры устраивались для очень узкого, ограниченногокруга богатого меньшинства, а иностранцы во все времена жаловались наплохое качество большинства английских блюд. Теперь они восхищаются,как мы посредс­твенно сочетаем кулинарные традиции другихнародов.

«Мне казалось,англичане должны противиться переме­нам, — с недоумениемзаметил один из иностранцев, кото­рых я интервьюировала. —А в ваших ресторанах я вижу сов­сем другое. В Италии в отношенииеды мы гораздо более тра диционны, более консервативны. А французыдаже еще больше…» А ведь он прав, подумала я. Англичанеслывут кон­серваторами, но наше отношение к еде свидетельствует отом, что мы способны проявлять гибкость, что в нас живет тяга кновому и что мы готовы перенимать кулинарные тра­диции другихнародов. Наиболее безумные новшества испо­ведуют главные образоммолодые, отслеживающие все пос­ледние тенденции гурманы икулинары. Но блюда греческой, итальянской, индийской и китайскойкухонь уже на протя­жении десятилетий входят в рацион англичан изнакомы нам так же хорошо, как и мясо с овощами. Индийская кухня восо­бенности. Она попросту стала элементом английской куль­туры,средоточием наших кулинарных традиций. Ни один субботний вечер спосиделками в пабе не обходится без по­сещения местногоиндийского ресторана, где готовят тандори* и балти**. А находясь вотпуске за границей, англичане больше всего скучают, согласно даннымпоследних опросов, не по рыбе с жареной картошкой или английскомупирогу с говядиной и почками, а по «настоящему английскомукарри».

——————
*Тандори — блюдо из молодой баранины, цыпленка, домашне­госыра с добавлением различных маринадов. Готовится над откры­тымогнем в специальных индийских глиняных печах.
**Балти — блюда, приправленные острым соусом из специй ипомидоров; подаются в специальных медных ведерках.
ПРАВИЛАСТЕНАНИЙ И ВЫРАЖЕНИЯ НЕДОВОЛЬСТВА
В ресторанах, как и везде,англичане могут стонать и ворчать, жалуясь друг другу на плохоеобслуживание и плохую пищу, но в силу собственной скованности, из-занашей «социаль­ной неловкости» нам трудно высказатьпретензии непос­редственно обслуживающему персоналу. У нас естьтри спо­соба выражения недовольства в таких ситуациях, и все тринеэффективны и не приносят удовлетворения.

Молчаливое выражениенедовольства

Большинство англичан при виденеаппетитного или даже несъедобного блюда чувствуют себя настольконеловко, что они вообще не способны жаловаться. Выразитьнедовольс­тво — значит «устроить сцену»,«поднять шум», «привлечь к себе внимание» напублике, а это все запрещено неписаными правилами. Англичане станутвозмущенно жаловаться своим спутникам, сдвинут непривлекательную пищуна край тарел­ки, поморщатся с отвращением, глядя друг на друга,но, когда официант спросит, всем ли они довольны, они вежливоулыбнутся и, стараясь не встречаться с ним взглядом, про­бормочут:«Да, все хорошо, спасибо». Стоя в медленно движу­щейсяочереди у стойки бара в пабе или в кафе, они будут тя­желовздыхать, складывать на груди руки, переминаться с но­ги на ногу,демонстративно поглядывать на часы, но никогда вслух не выразятнедовольства. Сами они никогда больше не придут в это заведение иотрекомендуют его с самой худшей стороны всем своим друзьям, нонесчастный владелец паба или ресторана так и не узнает, что к немубыли какие-то пре­тензии.

Выражение недовольстваизвиняющимся тоном

Некоторые чуть более отважныедуши прибегают к способу № 2: выражают недовольство извиняющимсятоном, что осо­бенно характерно для англичан. «Простите,мне ужасно не­ловко, мм… но… э… суп, кажется… хм… неочень горячий — не­сколько холодноват, правда…»;«Простите, что надоедаю вам, но я… мм… заказал бифштекс, аэто, кажется… э… рыба…»; «Про­стите, вы к намскоро подойдете? (И это после двадцати ми­нут ожидания, когда насидящих клиентов никто из обслужи­вающего персонала не обращалвнимания.) Просто мы не­много торопимся. Извините». Поройэти жалобы высказаны столь нерешительно и робко, столь туманно, стольтщатель­но замаскированы под извинения, что персонал и впрямьможет не понять, что их клиенты чем-то недовольны. «Они смотрятв пол и мямлят, будто этоонив чем-то провини­лись!» .— сказал мне один опытныйофициант.

Помимо того что мы извиняемсяза свои жалобы, мы также склонны извиняться и за вполне резонновысказанные про­сьбы: «Ой, простите, извините, не могли бывы принести нам соль?»; «Простите, не могли бы выпринести счет?» — и даже за то, что тратим деньги:«Простите, не могли бы вы принести еще одну бутылку этого?Будьте так добры». Я тоже веду себя подобным образом и всегдасчитаю своим долгом извиниться за то, что не съела всю порцию:«Простите, блюдо замечатель­ное, честное слово, просто я неочень голодна».

Шумное, агрессивноевыражение недовольства оскорбительным тоном

И наконец, как обычно, другаякрайность — способвыраже­ниянедовольства по-английски №3:жалоба, высказаннаягромко,агрессивным,оскорбительным тоном.Побагровевшийот гнева, бушующий, грубый, преисполненный важнос­ти клиент,доведший себя до исступления из-за пустячной оплошностиобслуживающего персонала. А порой и терпе­ливый клиент, которомуизменяет выдержка, когда ему после долгого ожидания приносятнесъедобное блюдо.

Часто говорят, что английскиеофицианты и представи­тели других категорий обслуживающегоперсонала непри­ветливы, ленивы и некомпетентны. В этихобвинениях, на­верно, есть доля правды — нам не хватаетпрофессиона­лизма, мы не умеем угождать, не способны выказыватьчрезмерное дружелюбие, как другие народы. Но, прежде чем критиковатьнаших работников сферы обслуживания, сна­чала понаблюдайте, скакими глупостями им приходится ми­риться. Наши нелепые жалобывыведут из себя даже святого, а наше молчаливое выражениенедовольства требует пони­мания бессловесного поведения, чтоявилось бы испытани­ем даже для многих психологов, особенно еслиим при этом приходилось бы жарить картофель или разносить заказы.

Все три способа выражениянедовольства — молчаливый, извиняющимся тоном илиагрессивно-оскорбительным — на первый взгляд разные, но насамом деле их объединяет тесное родство. Симптомы английской«социальной нелов­кости» подразумеваютпротивоположные крайности: когда мы смущены или испытываем дискомфортв социальных си­туациях, мы становимся либо чрезмерно учтивыми исдер­жанными, либо шумными, грубыми, агрессивными и неснос­ными.

Еще раз о правиле «воттак всегда!»

В общем же наше нежеланиежаловаться в ресторанах лишь отчасти обусловлено нашей врожденной«социальной не­ловкостью». Есть еще и другая, болееширокая проблема: У нас низкий уровень запросов. В начале даннойглавы я упо­минала замечание Пола Ричардсона о том, что дляангличан хорошая еда — это привилегия, а не право. В отличие отдру­гих культур, где существует культ еды, англичане в целом неждут многого от ресторанных блюд или тех, что они готовят дома. Заисключением небольшой горстки гурманов, мы не надеемся, что блюда,которые нам подадут, будут отменны­ми: нам приятно, если едаоказалась вкусной, но мы не чувс­твуем себя глубокооскорбленными, не возмущаемся, как другие народы, когда нас кормятпосредственным обедом или ужином. Нам немного досадно, если мясооказалось пе­режаренным, а картофель — не хрустящим, но мыне счита­ем, что нас ущемили в правах. Посредственная пища —это норма.

И не только пища. Многиеиностранцы, с которыми я бе­седовала, особенно американцы,указывают на нашу неспо­собность выражать претензии относительноплохого ка­чества большинства других товаров и услуг. «Уменя такое впечатление, — сказал один раздосадованныйамерика­нец, — что где-то на подсознательном уровнеангличане попросту и не ждут, что все должно функционировать какположено. Понимаете?» «Да, — отвечала я, —особенно если сравнивать нас с Америкой. Американцы ожидают хорошегообслуживания, ожидают соответствующего качества за свои деньги, иесли их ожидания не оправдались, они приходят в ярость и предъявляютиски. А англичане в большинстве сво­ем не ждут, что обслуживаниеили товар окажутся качествен­ными, и когда их пессимистическиепредположения под­тверждаются, они говорят: „Ха! Каквсегда!»

«Точно! —воскликнул мой собеседник. — Моя жена анг­личанка, и онавсегда так говорит. Мы останавливаемся в оте­ле, где нас кормятотвратительно. Я хочу пожаловаться, а она говорит: „А чего тыожидал? В отелях всегда кормят ужасно». Мы покупаем новуюпосудомоечную машину, ее не доставля­ют в назначенное время, иона опять говорит: „Вот так всег­да!» Поезд опоздал надва часа, она говорит: „Вот так всегда!» Я объясняю ей:,Да, это обычное дело, и так будет всегда, по­тому что вы никогданичего НЕ ДЕЛАЕТЕ по этому поводу, а только твердите друг другу: „Воттак всегда!»»

Он прав. Мы и впрямьвоспринимаем подобные неприятности как Божественное провидение, а нерезультат людской некомпетентности. Опоздавший поезд или недоставленная в срок посудомоечная машина — столь же «типичное»явле­ние, как и дождь во время пикника в праздничный день. Пустьэти неудобства вызывают досаду, но нам они привычны, знакомы —«это следовало ожидать». И раз это Божественноепровидение, нам незачем вступать в конфронтацию с други­милюдьми, что доставляет нам еще большие неудобства.

Но дело не только в этом.Прежде я уже отмечала, что ти­пично английский возглас «Воттак всегда!» передает оби­женное негодование и пассивное,сдержанное смирение, признание того, что неприятности неизбежны, чтожизнь полна мелких казусов и сложностей, которые просто следуетпринимать как должное. В возгласе «Вот так всегда!»находит отражение наша раздраженная снисходительность, типичноанглийский ворчливый стоицизм. Но теперь я вижу, что в немпрослеживается также и некое чувство извращенного удовлетворения.Восклицая «Вот так всегда!», мы выражаем недовольство иобиду, но мы также, неким странным обра­зом, довольны, что нашимрачные пророчества и худшие предположения подтвердились. Да, мырасстроены, нам при­чинили неудобство, но неприятности незастигли нас врасп­лох. Мы знали, что так будет, мы «моглибы сразу сказать», что еда в гостинице отвратительная, чтопосудомоечную маши­ну не доставят, что поезд задержится, потомучто нам, в силу нашей безграничной мудрости, известно, что таковаприро­да гостиниц, служб доставки и поездов. Пусть мы не умеемпредъявлять иски, не способны даже проявить элементар­нуюнапористость и вынуждены полагаться на милость не­компетентныхпоставщиков некачественных товаров и ус­луг, но, по крайней мере,мы прозорливы.

Такова природа вещей.Автомобили «капризничают»; на­греватели«непредсказуемы»; стиральные машины «оставля­ютжелать лучшего»; тостеры и чайники «включаются черезраз»; дверные ручки «заедают»; выключатели«срабааывают только со второго раза — к ним нужноприноровиться»; ком­пьютеры «выходят из строя»в самый неподходящий момент, и стираются все файлы; ты всегда встаешьв самую медлен­ную очередь; поставщики всегда опаздывают;строители ни­когда не сдают работу без огрехов; автобус всегдаждешь це­лую вечность, а потом их приходит сразу три; ничтоникогда не работает как положено; всегда что-то идет наперекосяк, ико всему прочему еще и дождь собирается. Для англичан — этодоказанные, неопровержимые факты, такие же точные и бесспорные, какдважды два четыре или законы физики. Мы начинаем усваивать этизаклинания с пеленок, и к тому вре­мени, как мы взрослеем,пессимистический взгляд на мир уже становится частью нашей натуры.

Пока вы полностью не оценитеэто особое умонастрое­ние и его значение, вы никогдапо-настоящему не сможете понять англичан. Повторяйте перечисленныевыше заклина­ния каждый день на протяжении двадцати лет, и тогдавы постигните суть нашего характера. Причем повторяйте эти заклинаниясдержанно бодрым тоном, перемежая их фраза­ми: «Не ропщи»,«Не обращай внимания», «Не падай духом», —и вы начнете перерождаться в настоящего англичанина. На­учитесьвстречать каждую проблему — от обугленного тоста до третьеймировой войны — нашим традиционным возгла­сом «Воттак всегда!», произнося его одновременно обижен­но, сбезмерным терпением и самоуверенностью знающего человека, и выстанете полностью аккультурированным анг­личанином.

ПИТАНИЕ В КОНТЕКСТЕКЛАССОВЫХ ОТЛИЧИЙ

В Англии каждый продукт,помимо перечня ингредиентов с указанием количества калорий, имееттакже невидимый классовый ярлык. (Внимание: этот продукт можетсодержать признаки веществ, характерных для низов среднего класса.Внимание: этот продукт ассоциируется с мелкобуржуазными слоями и непредназначен для торжественных ужинов в кру­гу верхушки среднегокласса.) Ваш социальный статус опре­деляет, что вы едите, а такжекогда, где и каким образом, как вы называете то, что едите, и какговорите об этом.

Популярная романистка ДжиллиКупер, разбирающаяся в английской классовой системе гораздо лучшелюбого соци­олога, цитирует одного лавочника, который сказал ей:«Когда женщина приходит в лавку и спрашивает свиную спинку(back),я обращаюсь к ней «мадам»(madam);если она спра­шивает грудинку (streaky),я называю ее «дорогуша»(dear)»-Сегодня в дополнение к этим двум частям бекона следуй принимать вовнимание другие знаки классовой семиотики: сверхпостный (extra-lean)и натуральный бекон (organicba­con),кусочки сала для шпигования (lardons),острая копче­наятонко нарезанная ветчина (prosciutto),шпик (speck)и окорок серрано (иберийский окорок — Serranoham)— все перечисленное — излюбленная пища класса «мадам»,точ­нее, образованной верхушки среднего класса; а также «baconbits» (кусочкибекона), porkscratchings(свиные шкварки) и bacon-flavouredcrisps(чипсы с привкусом бекона) — все это едят исключительнопредставители класса «дорогуши», а «мадам» —очень редко.

Англичане всех классов любятсандвичи с беконом («ba­conbutties»на языке рабочего люда северных областей), хо­тя некоторые болеечванливые представители низов и сред­него слоя среднего классапретендуют на более изысканный вкус, а некоторые зацикленные наздоровом образе жизни представители верхушки среднего классанеодобрительно фыркают в отношении жира, соли и холестерина, считая,что эти компоненты могут спровоцировать болезни сердца.

Вот перечень других продуктови блюд, ассоциирующих­ся с низшими классами:

коктейль из креветок (к самимкреветкам претензий нет, но вот розовый «коктейльный»соус — это признак блю­да, популярного у низов среднегокласса; кстати, этот соус не станет более «светским»,если назвать его «Мари-Роуз»);

яйцо с чипсами (каждый изингредиентов сам по себе не несет отпечатка классовости, но такое ихсочетание счи­тается блюдом рабочего класса);

макаронный салат (макароны, вобщем-то, едят все, но если их подают холодными и заправленнымимайонезом — ЭТО блюдо простолюдинов);

рисовый салат (в любом видеблюдо низших классов, особенно если добавлена сладкая кукуруза);

консервированный фруктовыйкомпот (в сиропе — блюдо рабочего класса; во фруктовом соке —продукт низов среднего класса);

нарезанные ломтикамисваренные вкрутую яйца и/или нарезанныеломтиками помидоры в зеленом салате (мелкие гроздевые томатыдопустимы, но, если вы переживаете за свой социальный имидж, лучше несмешивайте томаты, яйца и салат-латук);

рыбные консервы (какингредиент какого-то блюда — например, в рыбных пирожках —не вызывают возражений, но считаются исключительно пищей рабочегокласса, если подаются отдельно);

бутерброд со сливочным масломи жареным картофе­лем (едят главным образом на севере страны;даже если вы назовете такой бутерброд «chipsandwich»,а не «chipbutty»— все равно это пища рабочего класса).

Уверенные в надежности своегосоциального положения представители высшего общества и верхушкисреднего клас­са, имеющие правильный выговор и всесоответствующие их статусу признаки, могут безбоязненно признать, чтоони лю­бят какой-то один или все из вышеперечисленных продук­тов,— это будет расценено просто как эксцентричность. Менееуверенные в надежности своего социального статуса, желаяпродемонстрировать свою эксцентричность, должны выбирать блюда,которые считаются пищей наиболее уда­ленного от них класса(например, бутерброды со сливочным маслом и жареным картофелем), а нете, что популярны в среде ближайшего к ним социального слоя(консервирован­ные компоты во фруктовом соке), иначе их понедоразуме­нию поместят на более низкую ступень социальнойиерар­хической лестницы.

Индикатор соблюдениянорм здорового питания

Начиная примерно с середины1980-х гг. нормыздорового питаниястановятся главным гастрономическимклассовымразделителем. Средние слои населения оченьвосприимчивы кновейшим тенденциям в области здорового питания;пред­ставителисамых верхов и самых низов обществанепоколе­бимыв своих взглядах, едят то, что они привыклиесть,и в большинстве своем глухи к проповедям поборниковздорово­гообраза жизни из числа представителей среднегокласса.

Еда, говорят нам, это секснаших дней. Действительно, так называемые назойливые классы, которыепрежде учили нас правилам здорового секса, теперь во всю проповедуютнор­мы здорового питания. Я веду речь о «менторах» изсреднего класса, которые назначили себя блюстителями националь­нойкультуры питания и в настоящее время озабочены тем, как бы заставитьрабочий класс перейти на овощную диету. Вместо ханжеских речей МэриУайтхаус, сетующей по пово­ду секса и «сквернословия»,с экранов телевизоров теперь звучат голоса целой армиинепрофессиональных диетоло­гов из среднего класса; они ругаютсоблазнительные рекла­мы, пропагандирующие готовую кулинарнуюпродукцию из пищевых суррогатов, которая развращает молодежь нации. Вданном случае они имеют в виду молодежь из среды рабо­чегокласса, всем известно, что именно кевины и трейси, а не джеми исаскии, пичкают себя закусками фастфуд с большим содержанием жиров исахара.

И в первую очередь не саскиииз верхушки среднего клас­са. Многие из них —новообращенные анемичные вегетари­анки, страдают анорексией(отсутствие аппетита), булимией (ненормально повышенное чувствоголода) или воображае­мой «непереносимостью» глютена(клейковина, раститель­ный белок) и лактозы. Почему-то этипроблемы не волнуют поборников здорового питания; все их усилиянаправлены только на то, чтобы конфисковать у кевинов и трейси ихчип­сы и заставить их есть по пять раз в день фрукты с овощами.

Представители верхушкисреднего сословия из числа «болтливых классов» —наиболее восприимчивые и поддаю­щиеся внушению приверженцы культаздорового питания. В частности, среди женщин этого класса табу на едустало первейшим средством идентификации социальной прина­длежностичеловека. Ваше общественное положение опре­деляет то, что вы неедите. Ни один званый обед в среде «бол­тливых классов»не обходится без того, чтобы принимающая сторона заранее тщательно неопросила гостей на предмет аллергии на модные продукты,непереносимости каких-то ингредиентов и идейной позиции в отношениипитания. «Я перестала давать званые обеды, — призналасьмне одна журналистка из среднего класса. — Это стало простоневоз­можно. Один-два вегетарианца — это еще куда ни шло,но теперь у каждого то аллергия на пшеницу, то непереносимостьмолочных продуктов, либо они строгие вегетарианцы, либо приверженцыпитания, способствующего долголетию, либо сидят на диете Аткинса, илине употребляют яйца, име­ют что-то против соли, боятся пищевыхдобавок, едят только натуральные пищевые продукты или лечатся оталкоголизма или наркомании…»

Я искренне сочувствую тем,кто действительно страдает пищевой аллергией, но такие людисоставляют очень ма­ленький процент населения, во всяком случае,их гораздо меньше, чем тех, кто считает себя пищевыми аллергиками.Женщины из «болтливых классов», по-видимому, думают, что,как и в случае с Принцессой на горошине, их крайняя чувствительностьк пище указывает на то, что они утончен­ные, изысканные,аристократичные натуры, не чета вульгар­ным простолюдинам,которые могут проглотить что угодно. В этих рафинированных кругах натебя посмотрят свысока, если ты без труда способен переварить такуюгрубую проле­тарскую пищу, как хлеб с молоком.

Если о себе вы не можетесказать, что у вас есть модные пищевые проблемы, придумайте таковыедля своих детей или хотя бы шумно выражайте беспокойство по поводутого, что у вашего ребенкаможет бытьаллергия на какой-то продукт: «Нет, нет, не надо! Не давайТамаре абрикос! Она еще не пробовала абрикосы. Она плохо среагировалана клубнику, так что осторожность не помешает»; «Мы некор­мим Кэти бутылочным детским питанием — в нем слишкоммного натрия, поэтому я покупаю натуральные овощи и сама ихперетираю…». Даже если ваши дети не по-модному здоро­вы,старайтесь отслеживать все последние тенденции в об­ласти«опасных» продуктов. Вы должны знать, что углево­ды —это жиры наших дней (так же как коричневый цвет — это новыйчерный), а гомоцистеин — это холестерин наших дней; чтовысоковолокнистая диета теперь не в моде, диета Аткинса — вмоде и что в спорах о генетически модифици­рованных продуктахпартия «болтливых классов» проводит линию «два гена— хорошо, четыре — плохо». А вообще, имейте в виду,что «безопасных» продуктов нет, разве что на­туральнаяморковь, выращенная лично принцем Чарльзом на собственном огороде.

Низший и средний слоисреднего класса, равняющиеся на верхушку среднего класса (и на «Дейлимейл»*, ежедневно публикующую по пять материалов об опасных дляздоровья факторах), быстро перенимают «светские» взглядыв отно­шении «опасного» питания. Правда, обычно снекоторой за­держкой, как при спутниковой трансляции: проходитнеко­торое время, прежде чем последние причуды и табу вотно­шении еды, придуманные верхушкой среднего класса, оседают вумах обитателей поместий в псевдотюдоровском и неогеоргианскомстилях, а потом еще какое-то время, пока они достигнут пригородныходноквартирных жилых домов, построенных в 1930-х гг. Некоторые жителиэтих пригород­ных одноквартирных домов узнают о том, чтожирофобия и поклонение высоковолокнистым продуктам — ужевчераш­ний день, после того как на смену данным тенденциямпри­шли углеводофобия и протеиномания. Едва низы среднего классаусвоили все текущие веяния, связанные с дежурными канцерогенами и«опасными» продуктами, верхам, разумеет­ся,приходится придумывать новые угрозы. Какой смысл жа­ловаться нанепереносимость пшеничных продуктов, если этим страдают всепростолюдины, говорящие «pardon»(«из­вините») и «serviette»(«салфетка»)?

Рабочий класс, как правило, вподобные игры не играет. У них хватает реальных проблем, поэтому имнезачем выду­мывать воображаемые аллергии, чтобы не скучножилось. Аристократы тоже невзыскательны в еде и скептическиот­носятся к проповедям диетологов. У них есть и время, и де­ньгина то, чтобы исповедовать эксцентричные табу на раз­ные продукты,но, в отличие от обеспокоенных средних классов, они уверены внадежности своего общественного положения, и им незачем афишироватьсвою принадлеж­ность к высшему свету, демонстративно отказываясьот хле­ба со сливочным маслом. Есть, конечно, и исключения —как, например, покойная принцесса Уэльсская, — но они лишьподтверждают правило, будучи гораздо более застенчивыми инеуверенными в себе, чем любой другой среднестатисти­ческийаристократ.

———————-

*«Дейли мейл» (DailyMail)— ежедневная газета консервативно­го направления; основанав 1896 г., с 1917г. малоформатная газета.

Время приема пищи итерминология как индикаторы классовой принадлежности

Dinner/Tea/Supper(Ужин)

Как вы называете вечернийприем пищи? И в котором часу ужинаете?

Если вечернюю трапезу выназываете «tea»(букв.: «чай») и садитесь ужинать примерно в половинеседь­мого вечера, значит, вы почти наверняка представи­тельрабочего класса или выходец из среды рабочих. Если вы склонныперсонифицировать вечернюю тра­пезу, говоря о ней «mуtea»(букв.: «мой чай»), «our/ustea»(букв.: «наш чай») и «yourtea»(букв.: «твой/ваш чай»), например: «I mustbegoinghomeformytea»(«Мне пора домой ужинать»), «What’sforustea,love?»(«Как дела с ужином, дорогая?»), «Comebacktomineforyourtea»(«Приходи ко мне ужинать»), — значит, вы,веро­ятно, представитель рабочего класса с севера страны.

Если вечерний прием пищи выназываете «dinner»и садитесь ужинать около семи часов вечера, значит, вы, вероятно, изнизов или среднего слоя среднего класса.

Если словом «dinner»вы обычно обозначаете званый ужин, а вечернюю трапезу в кругу семьиназываете «supрег»(произносится «suppah»),значит, вы, скорей всего, принадлежите к верхушке среднего класса иливысше­му обществу. В этих кругах время вечерней трапезы мо­жетразниться, но обычно семейный ужин («supper»)едят около половины восьмого, a«dinner»,как правило, позже, самое раннее — в половине девятого.

Для всех, кромепредставителей рабочего класса, «tea»— это неплотная еда около четырех часов дня: чай (напиток) спирожками, булочками, вареньем, печеньем и, возможно, ма­ленькимибутербродами (в том числе с традиционными сан­двичами с огурцами)со срезанной коркой. Рабочий класс называет полдник «afternoontea»(букв.: «послеполуденный чай»), чтобы не путать свечерним «чаем» — ужином, кото­рый всеостальные называют «supper»или «dinner».

Lunch/Dinner (Обед)

Время обеда не являетсяиндикатором классовой принадлеж­ности, поскольку почти всеобедают примерно в час дня. Единственный классовый индикатор —то, как вы называете эту дневную трапезу: если «dinner»,значит, вы из рабочегокласса; все остальные, от низов среднего класса и выше, обедобозначают словом «lunch». Те,кто говорит «d’lunch», —что, как отмечает Джилли Купер, по звучанию немного напоми­наетвыговор жителей Вест-Индии, — пытаются скрыть свое рабочеепроисхождение, в последний момент вспоминая, что обед словом «dinner»называть нельзя. (Онитакже могут сказать «t’dinner»— что сбивает столку, поскольку чем-то напоминает йоркширский диалект — овечерней трапезе, которую они едва не обозвали «чаем»(tea).) Ноабсолютно все англичане, к какому бы классу они ни принадлежали и какбы ни называли дневную трапезу, к обеду относятся несе­рьезно:большинство довольствуются сандвичем или каким- либо одним легкимблюдом быстрого приготовления.

Затяжные, сытные, с алкоголем«деловые обеды» («businesslunch») ныневызывают неодобрение (сказывается влия­ние американцев, у которыхмы научились ратовать за пури­танские нормы здорового питания),что, в общем-то, обидно, поскольку в их основе лежат здоровыеантропологические и психологические принципы. Угощение едой исовместный прием пищи во всем мире считаются очень эффективной формойсоциального взаимодействия, для которой антропо­логи дажепридумали специальный термин — «комменсальность»*.

———————

*Комменсальность — совместная трапеза

Во всех культурах данныйритуал — это, по меньшей мере, символическое подписание пакта оненападении (с врагами «трапезу не делят»), в лучшемслучае — значи­тельный шаг вперед в укреплении дружбы исвязей. А если при этом задействован такой социальный «помощник»,как алкоголь, то результат может быть еще эффективнее.

Можно было бы подумать, чтоангличане, остро нуждаю­щиеся в социальных «посредниках»,не говоря уже о том, что мы постоянно ищем способы уклонения отнеизменно вызывающего неловкость разговора о деньгах, должныухва­титься и крепко держаться за эту испытанную традицию. Идействительно, я уверена, что нынешняя необоснованная нелюбовь кделовому обеду, выражаясь языком защитников окружающей среды,«неустойчива» и окажется лишь времен­нымзаблуждением. Однако эта тенденция — еще одно дока­зательствов поддержку моего утверждения о том, что англичане в целом относятсяк еде несерьезно и, в частнос­ти, что мы сильно недооцениваемсоциальное значение сов­местной трапезы, что в большинствекультур усваивается на подсознательном уровне.

В этом отношении «гурманы»из среднего класса не более сведущи, чем мы, все остальные. Ихпоказная любовь к еде — «Ах, какой пряный аромат уоливкового масла!», «Ах, какая ду­шистая, сладкаягорчица!» — зачастую, как ни странно, ли­шеначеловеческого тепла и сокровенности, которые долж­ныассоциироваться с потреблением пищи. Они заявляют, что понимают этотсоциальный аспект, с затуманенным взглядом воспевая пиршества вПровансе и Тоскане, но сами, к сожалению, имеют привычку судить озваных ужинах, ко­торые дают их приятели-англичане, и о деловыхобедах в ресторане, которые организуют их партнеры, по качествустряпни, а не по сердечности атмосферы. «Джоунсы —ми­лейшие люди, но, бог мой, в еде ни черта не понимают —пе­реваренные макароны, сваренные всмятку овощи, а цыпле­нок…Интересно, как его хотели приготовить?» Их высокоме­рие инасмешки порой вызывают у нас тоску по прежним временам, когда еще небыло диетологов, произведших ре­волюцию в области питания, ичлены высшего общества рас­ценивали как невоспитанность любоезамечание по поводу блюд, которые им подавали, а низшие классысчитали глав­ным достоинством еды ее сытность.

Завтрак и вера вцелебность чая

Традиционный английскийзавтрак: чай, тосты, джем, яйца, бекон, колбаса, томаты, грибы и т.д. — одновременно вкус­ный и сытный. Завтрак —единственный элемент английс­кого питания, который часто и сэнтузиазмом восхваляютиностранцы.Правда, немногие из нас регулярно едят «пол­ный английскийзавтрак»: иностранных туристов, останав­ливающихся вгостиницах, кормят гораздо более традици­онным завтраком, чемтот, который мы, местные, готовим себе дома.

Данная традиция более строгособлюдается в самых вер­хах и самых низах общества, но не в кругусредних классов. Некоторые члены высшего общества и аристократыпо-прежнему едят настоящий английский завтрак в своих загород­ныхособняках, и некоторые представители рабочего класса (главным образоммужчины) по-прежнему считают, что день следует начинать с«приготовленного завтрака», состоящего из яичницы сбеконом, колбасы, тушеных бобов, жареного хлеба, тостов и т. д.

Рабочие чаще завтракают взакусочных, а не дома, и запи­вают еду большим количествомкрепкого, сладкого чая цвета кирпича, разбавленного молоком. Низы исредние слои среднего класса пьют более бледный, «светский»тип чая — скажем, «Twinings’sEnglishBreakfast»,а не «PGTips».Предста­вители верхушки среднего класса и высшего обществапред­почитают слабый, почти бесцветный, неподслащенный «EarlGrey».Класть в чай сахар многими расценивается как верный признакпринадлежности к низшим классам; даже одна ложка вызовет подозрение(если только вы родились не до 1955 г.); более одной ложки — ивы в лучшем случае относитесь к ни­зам среднего сословия; болеедвух — и вы определенно из ра­бочего класса. Сначаланаливать в чашку молоко — это тоже привычка низших классов, каки усердная, шумная работа ложечкой. Некоторые претенциозныепредставители сред­него слоя и верхушки среднего класса стремятсявсем пока­зать, что им по вкусу «LapsangSouchong»,без молока и без са­хара, поскольку такой чай рабочие уж точноникогда не пьют. Более честные (или менее озабоченные своимсоци­альным имиджем) представители верхушки среднего класса ивысшего общества часто признаются в своем тайном при­страстии ккрепкому чаю цвета ржавчины — чаю «строите­лей».Ваше отношение к этому чаю, то, насколько старатель­но выоткрещиваетесь от него, — достаточно надежный по­казательпрочности вашего социального положения.

Англичане всех классовубеждены, что чай обладает чудо­действенными свойствами. Чашкачая может вылечить или, по крайней мере, значительно облегчить почтилюбое пус­тячное недомогание, от головной боли до содраннойколен­ки. Чай также является хорошим лекарством от всех болез­нейсоциального или психологического характера — от ос­корбленного«я» до душевных травм, полученных вследствие развода илитяжелой утраты. Этот волшебный напиток эф­фективен и какседативное средство, и как стимулятор. Чай и успокаивает,умиротворяет, и возбуждает, повышает жизнен­ный тонус. Каково быни было ваше психическое или физи­ческое состояние, все, что вамнужно, — это «чашка хороше­го чаю».

И что, пожалуй, особенноважно, приготовление чая — прекрасный защитный механизм: когдаангличане чувству­ют себя неловко или испытывают неудобство всоциальной ситуации (а это для них почти перманентное состояние), онизаваривают и разливают чай. Если не знаешь, что делать, включайчайник. Пришли гости — мы, как всегда, испытыва­емзатруднения при обмене приветствиями и потому гово­рим: «Пойду,поставлю чайник». Неловкая заминка в беседе, о погоде все, чтоможно, сказано — мы говорим: «Так, кому еще чаю? Пойду,поставлю чайник». Деловая встреча, предпо­лагаетсяобсуждение вопросов, связанных с деньгами, — мы оттягиваемнеловкий разговор, угощая всех чаем. Случилось трагическоепроисшествие, люди травмированы, в шоке — нужен чай —«Пойду, поставлю чайник». Разразилась третья мироваявойна, возникла реальная угроза ядерного удара — «Пойду,поставлю чайник».

В общем, вы поняли. Мы неможем жить без чая.

А еще мы очень любим тосты.Тост — основной продукт завтрака, универсальная удобная пища навсе случаи жизни. То, что не излечивает один чай, чай с тостомисцелит непре­менно. «Подставка для тостов» —исключительно английс­кий предмет кухонной утвари. Мой отец —он живет в Аме­рикеи во вкусах и привычках стал почти американцем — на­зываетэто устройство «холодильником для тостеров», укоторого, по его утверждению, лишь одна-единственная функция —способствовать тому, чтобы тост остывал какможно быстрее.Английские сторонники подставки для тос­тов возразили бы ему, чтона этом устройстве тосты остают­ся сухими и хрустящими ичто, еслине отделять тосты один от другого и не ставить их стоймя в решетку,они отсыреют и обмякнут, что как раз и происходит с американскимитоста­ми, которые подаются на тарелке в виде беспорядочнойвлажной груды, порой под салфеткой, отчего они становятся еще болеемокрыми. Для англичан холодные и сухие тосты предпочтительнее теплыхи волглых. Американские тосты лишены собранности и достоинства: онислишком потные, несдержанные и эмоциональные.

Правда, судить по тостам оклассовой принадлежности бесполезно: тосты любят все. Представителиверхов обще­ства имеют предубеждение против хлебной нарезки вупа­ковке, но только те из них, кто боится, как бы их непричис­лили к более низкому сословию, демонстративно обходятстороной в магазине нарезанный хлеб для тостов. А вот то, что вымажете на свой тосг, может дать представление о ва­шем социальномстатусе. Средний и высший классы считают маргарин пищей«простолюдинов». Сами они используют сливочное масло(если только не сидят на диете, то есть не страдают непереносимостьюмолочных продуктов). Марме­лад пользуется широкой популярностью,однако верхи об­щества предпочитают темный, нарезанный толстымикуска­ми мармелад «Оксфорд» или «Данди»,а низшие классы обыч­но едят светлый тонко нарезанный мармелад«Голден шред» («Золотая стружка»).

Неписаные классовые правила вотношении джема фак­тически те же самые: более темный и густойджем предна­значен для стола представителей высоких сословий.Некото­рые озабоченные классовыми признаками представителисредней части и верхушки среднего класса в душе отдают предпочтениеболее светлым, мягким сортам мармелада и джема (возможно, потому, чтоони — выходцы из более низ­ких сословий и в детстве ели«Голден шред»), но вынуждены покупать сорта,предназначенные для высших классов. Толь­ко низшие сословия —в частности, низы среднего клас­са, — стремясь выражаться«по-светски», называют джем (jam)«preserves»(«варенье»).

Застольныйэтикет и материальная культура

Этикет поведения за столом

Застольные манеры англичанвсех классов стали хуже, но, по признанию Майкса, по-прежнему вполнеприличны. Важ­нейшие аспекты этикета поведения за столом —предупре­дительность по отношению к другим, недопустимостьэго­истичности и жадности, справедливость, вежливость иоб­щительность — известны англичанам всех социальныхклассов, хотя и не всегда всеми строго соблюдаются. Ни один класс неможет присвоить себе исключительное право на плохое или хорошееповедение за столом.

Ныне семьи собираются всевместе за одним столом в среднем раз в неделю, а не ежедневно, нобольшинство анг­лийских детей учат говорить «пожалуйста»и «спасибо», ког­да они просят, чтобы им что-то дали,или когда им дают еду, и большинство взрослых тоже ведут себясравнительно уч­тиво. Мы все знаем, что нельзя хватать что-либосо стола без разрешения; нельзя накладывать себе большую порцию изобщей тарелки, обделяя всех остальных; нельзя приступать к еде до техпор, пока перед каждым сидящим за столом не бу­дет поставлено егоблюдо, если только хозяева не скажут: «Ешьте, а то всеостынет»; нельзя брать с общей тарелки пос­ледний кусок,предварительно не спросив, хочет ли кто-то еще съесть его; нельзяразговаривать с полным ртом; нельзя запихивать в рот помногу еды игромко чавкать; нельзя одно­му говорить за столом, не даваяостальным вставить даже слово, и т. д.

Обедая или ужиная вресторане, мы знаем, что, в дополне­ние к перечисленным вышеправилам, мы также должны быть вежливыми с обслуживающим персоналом,в частностиникогда даже не пытаться подзывать официанта, щелкая пальцами в егосторону или крича на весь зал. Для этого нуж­но просто откинутьсяна спинку стула с выжидательным ви­дом, постараться перехватитьвзгляд официанта ипотомбыстро вскинутьброви и дернуть подбородком. Можно так­же поднять руку или тихопроизнести: «Excusemе?»(«Прошу прощения?») — если официант где-топоблизости и незаме­тил вашихпризывных знаков, но это ни в коемслучаене должно бытьсделано в приказной манере. Мы знаем, что за­казы формулируются вформе просьбы и сопровождаются полным традиционным набором «please»(«пожалуйста») и «thankyou»(«спасибо»). Мы знаем, что не подобает подни­матьшум, устраивать сцену или еще каким-либо образом привлекать к себевнимание, когда мы едим в общественном месте. Особенно неприличносуетиться из-за денег, а хвас­товство богатством вызывает такоеже неприятие, как и оче­видная скупость. Презрительного отношениязаслуживают и те, кто начинает дотошно подсчитывать, кто на сколькопо­ел, когда приносят один счет на всю компанию, — и непото­му, что это проявление мелочности, а в силу того, чтоподоб­ные обсуждения связаны с длительным нарушением табу наразговор о деньгах.

Пусть мы не всегда соблюдаемзастольный этикет, но пра­вила мы знаем. Если спросить англичан о«застольных мане­рах», они поначалу сочтут, что выимеете в виду ханжеский бессмысленный этикет правильногоиспользования столо­вых приборов, но, когда заводишь разговор отом, что, по их мнению, приемлемо, а что нет во время совместнойтрапезы с другими людьми, чему их учили и чему они учат своих де­тей,речь сразу заходит о более существенных, универсаль­ных правилахвежливости, которых придерживаются все классы. Многие из них, еслиприсмотреться, связаны с поня­тием, которому англичане во всевремена предавали важней­шее значение, — понятиемсправедливости.

Мамаши из низших классов —особенно мамаши из «рес­пектабельной верхушки рабочегокласса» и низов среднего сословия — обычно более строги вотношении этих осно­вополагающих аспектов, чем родители изсреднего слоя и верхушки среднего класса, которые до сих порнаходятся под влиянием якобы «прогрессивных» методоввоспитания 1970-х гг., не признающих правил и установлений ипропа­гандирующих полную свободу самовыражения. В данном случае яговорю «родители», потому что в кругу среднего слоя иверхушки среднего класса зачастую отцы в большей мере вовлечены впроцесс социального воспитания детей.

Как и во многих другихслучаях, в этом отношении предста­вители социальных верхов болеесхожи с рабочим классом, чем со средними слоями общества: матери извысшего клас­са старательно прививают своим детям хорошиезастольные манеры, а их мужья не всегда осуществляют на практике то,чему жены и няни старательно обучают их детей. Некоторые мужчины изчисла аристократов отличаются отвратитель­ными застольнымиманерами, и в этом они мало чем отлича­ются от мужчин из самыхнизов рабочего класса и декласси­рованных элементов, которым тожеплевать на то, что о них думают окружающие.

Однако это, можно сказать,лишь отдельные исключения. В целом правила вежливости за столом неимеют классовой направленности. Существенные классовые отличияначина­ют проявляться, если рассматриваешь данный этикет в болеешироком контексте. Более загадочные, эзотерические пра­вилазастольного этикета, — как, например, предписание есть горохвнешней стороной вилки, — которыми славятся англичане и которыеу многих вызывают насмешку, сохра­няются главным образом в высшихслоях общества. В самом деле, можно простить тех, кто думает, чтоединственная фун­кция таких правил — отделять высшие классыот низших, поскольку в большинстве случаев трудно понять, есть ли уних какое-либо другое предназначение.

Элементы „материальнойкультуры” как индикаторы классовой принадлежности

Правила пользованияножом

Авторы авторитетногосправочника по этикету «Дебретт» старательно пытаютсядоказать, что есть некий разумный смысл во всех деталях английскогозастольного этикета, свя­занного с «материальнойкультурой», что суть этих специфи­ческих правил —забота о других. Но мне трудно понять, как та или иная конфигурацияпальцев на ноже — либо когда рукоятка ножа находится подладонью (правильное положе­ние), либо когда, как карандаш,покоится между основания­ми большого и указательного пальцев(неправильное поло­жение) — может повлиять на аппетитостальных участников застолья. Тем не менее авторы «Дебретта»настаивают, что «ни в коем случае» не следует держать ножкак карандаш. Это может только активизировать радар социальногопозицио­нирования ваших соседей по столу, которые тут же понизятвас на социальной лестнице. Для англичан, пекущихся о сво­емсоциальном имидже, это само по себе уже хороший повод для того, чтобыпользоваться ножом в соответствии с уста­новленным правилом.

Правило пользованиявилкой. Как есть горох

То же самое относится кзубьям вилки. Если вилку держать в левой руке, используя ее всочетании с ножом или ложкой, зубья вилки всегда должны бытьнаправлены вниз, а не вверх. Соответственно, англичане «голубыхкровей» горох должны есть следующим образом: с помощью ножа навилку, повер­нутую зубьями вниз, накалываются две-три горошины,затем еще несколько горошин ножом подталкиваются на выпук­луюспинку вилки, при этом наколотые горошины служат своеобразнымбарьером, не позволяющим слегка раздавлен­ным горошинамсоскользнуть с выпуклости вилки. На самом деле это не такая ужсложная процедура, как представляется на первый взгляд, и, если ееописать подробно, она не кажет­ся такой уж идиотской, какой еерисуют в анекдотах о том, как англичане едят горох. Хотя следуетсказать, что способы, предпочитаемые низшими классами — онидержат вилку зу­бьями вверх и с помощью ножа накладывают на неебольшое количество гороха, а иногда едят и вовсе без ножа: берутвил­ку в правую руку и загребают ею горох, как ложкой, —гораз­до более разумны, во всяком случае, более эргономичны,поскольку так с одной вилки в рот попадает больше гороха.Аристократический метод накалывания и раздавливания го­рохапозволяет за один раз переместить из тарелки в рот в лучшем случаевосемь горошин, а если орудовать вилкой по методу представителейнизов общества — держать ее зубья­ми вверх или загребатьею, как ложкой, — то на ней умеща­ется, по моим подсчетам,около тринадцати горошин — в зависимости от размеров вилки игорошин, разумеется. (Черт возьми, чем только не приходитсязаниматься!)

Поэтому, если исходить изпрактических соображений, у авторов «Дебретта» и другихсправочников по этикету нет ос­нований утверждать, что методпотребления гороха вилкой, повернутой зубьями вниз, лучше.

К тому же трудно представить,каким образом способ низ­ших классов, предпочитающих держатьвилку зубьями вверх, может испортить аппетит другим участникамзастолья, так что довод о проявлении уважения к окружающим в данномслучае также не выдерживает критики. В итоге мы вынуждены заключить,что, как и правило пользования ножом, правило потребления гороха —не что иное, как индикатор классовой принадлежности.

В последнее время«плебейский» стиль потребления го­роха началраспространяться вверх по социальной лестни­це. Прежде остальныхего перенимает молодежь — возмож­но, под усиливающимсяамериканским влиянием. Однако большинство членов верхушки среднегокласса и высшего общества упорно продолжают накалывать и расплющиватьгорох.

Принцип „клади врот понемногу/ешь не торопясь”

И так едят не только горох.Горох я выбрала в качестве при­мера, потому что манера англичанесть горох вызывает улыб­ку у людей во всем мире и потому чтогорох как продукт го­раздо забавнее, чем другие виды пищи. Однаконаши правила застольного этикета, служащие индикаторами классовойпринадлежности, предписывают есть методом «вилка зубья­мивниз, накалывай и расплющивай» все, что едят ножом и вилкой. Апоскольку этими двумя приборами полагается есть почти все, значит,почти всю пищу следует накалывать на зу­бья вилки и/илирасплющивать на ее спинке. Только ограни­ченное числоопределенных блюд — например, горячие блюда и салаты, спагеттии «пастушью запеканку» (карто­фельную, с мяснымфаршем и луком) — можно есть одной вилкой, держа ее в правойруке зубьями вверх.

При пользовании ножом ивилкой только низшие классы следуют американской системе: сначаларазрезают на кусоч­ки все или почти все блюдо, затем откладываютнож и едят нарезанное одной вилкой. «Правильный», точнее,«светский» подход — отделять от мясного и другихблюд по маленькому кусочку, каждый раз накалывая его на зубья вилки иразми­ная на ее спинке и затем отправляя в рот.

Этот же самый принцип «кладив рот понемногу/ешь не торопясь» лежит в основе многихправил-индикаторов клас­совой принадлежности, во всяком случае,большая часть этих правил была выработана, судя по всему, с тойцелью, чтобы за один раз с тарелки в рот попадало лишь малоеко­личество пищи, а между этими разовыми приемами пищи было бывремя на то, чтобы отделить кусочек от основной части блюда, наколотьего на вилку и размять на ее выпуклос­ти. Система«отделяй-накалывай-разминай», применяемая в отношениигороха, мяса и практически всего, что лежит у вас на тарелке, —это самый характерный пример, но дан­ные принципыраспространяются и на другие продукты.

Возьмем, к примеру, хлеб. Поправилам («светский» под­ход) любое хлебное блюдо —булочки со сливочным мас­лом, тост с паштетом, тост с джемом —едят следующим об­разом: от основного куска отламывают (неотрезают) маленький кусочек хлеба или тоста (такого размера, чтобыпоместился в рот), мажут на него сливочное масло/паштет/ джем, кладутв рот и затем повторяют процедуру с другим ма­леньким кусочком.Нельзя — это расценивается как вульгар­ность —намазывать маслом и т. д. весь тост или половинку булочки, как будтовы готовите бутерброды для пикника, и затем откусывать от этогобольшого куска. Печенье или кре­керы, подаваемые с сыром, едяттак же, как хлеб или тосты: отламывают по маленькому кусочку,намазывают сыром и кладут в рот.

Если подается рыба с костями,принцип «клади в рот по­немногу/ешь не торопясь»требует, чтобы мы отделяли от основного куска маленький кусочек,очищали его от костей, съедали и приступали к бедующему. Виноградныегроздья нужно делить на маленькие кисточки, от которых следуетот­щипывать по ягодке; класть в рот сразу горсть виноградиннельзя. За общим столом яблоки и прочие фрукты очищают от кожуры,разрезают на четыре части и едят по одной доль­ке; откусывать отцелого плода нельзя. Бананы не полагается есть «по-обезьяньи»;их очищают от кожуры, режут на колеч­ки, которые кладут в рот поодному. И так далее.

Как видите, во всех случаяхпрослеживается один и тотжепринцип —ешь помалу и медленно. Суть правил-индикато­ров классовойпринадлежности не в том, чтобы облегчить и ускорить процесспотребления пищи, сделать его болееэф­фективными практичным. Напротив, эти правила призваны усложнять и затягиватьданный процесс, заставить нас пот­реблять пищу крошечными дозамии тратить на это как мож­но больше времени и сил. Теперь, когдамы выявили основ­ной принцип, регулирующий процесс питания,становится ясна и его цель. Смысл в том, чтобы мы не выказывалижад­ностьи, что еще более важно, не придавали еде первостепен­ногозначения. Жадность в любой форме — это нарушение важнейшегоправила справедливости. Если кто-то, идя на по­воду у своегожелания, отдает предпочтение еде, неуделяядолжного вниманияобщению с теми, кто сидит с нимза од­нимстолом, значит, этот человек физическое наслаждение и удовольствиеценит выше, чем слова. В высшем свете на та­кое неанглийскоеповедение смотрятс укоризной.Чрезмерное рвение в отношении чего бы то ни было недостойно;чрезмерное рвение в еде отвратительно и даже непристой­но. Ешьтемаленькими дозами, во время еды делайте частые паузы, выказывайтеболее сдержанный, неэмоциональный, английский подход к еде.

Кольца для салфеток идругие ужасы

Как индикаторы классовойпринадлежности салфетки — предметы полезные имногофункциональные. Мы уже отме­чали, что называть салфеткисловом «serviette» —это серьез­ный социальный ляпсус (правильно — «napkin»),один из «семи смертных грехов», безошибочносигнализирующий о низком происхождении. Но активизировать английскийра­дар социального позиционирования с помощью салфеток можно имногими другими способами, в том числе (в хроно­логическомпорядке по ходу трапезы):

— если во время сервировкикласть на стол салфетки, сло­женные в стиле оригами («светские»люди сворачивают их по-простому);

— если вставлять сложенныесалфетки в бокалы (их нуж­но просто класть на тарелки или рядом сними);

— если заправлять салфетку запояс или за ворот (ее нуж­но просто разложить на коленях);

— если тщательно вытиратьсалфеткой рот (следует прос­то промокнутьгубы);

— если аккуратно сложитьсалфетку после еды (ее нужно оставить на столе в скомканном виде);

— или, еще хуже, есливставить использованную сверну­тую салфетку в специальное кольцо(только люди, говоря­щие «serviette»,используют кольца длясалфеток).

Первые два «салфеточных»греха подразумевают, что чрезмерно «благородная»изысканность — это черта низов среднего класса. Неэлегантноеиспользование салфетки — когда ее заправляют за ворот или запояс и тщательно выти­рают ею рот — указывает напринадлежность к рабочему классу. Последние два «салфеточных»греха вызывают отвра­щение, поскольку это свидетельство того, чтогрязные салфетки собираются использовать повторно. Светские людипредпочитают, чтобы им лучше уж подали бумажные салфет­ки, чемнестираные хлопчатобумажные или льняные. Пред­ставители верхушкисреднего класса подшучивают над «людьми, использующими кольцадля салфеток», имея в виду низы и средние слои среднего класса,которые, как кажется последним, демонстрируют утонченность иизысканность, а на самом деле нечистоплотность.

В правилах о салфетках естьсвой резон (по крайней ме­ре, я полностью согласна с тем, что присервировке класть на стол нестираные салфетки гадко и неприлично), авот преду­беждение против рыбных ножей оправдать труднее. Одновремя довольно многие англичане из средних классов и да­же извысшего общества использовали для рыбных блюд специальные ножи (ивилки). Возможно, по мнению некото­рых, это чрезмернаящепетильность и претенциозность, но непосредственно табу на этиприборы восходит к тому вре­мени, когда было опубликованосатирическое стихотворе­ние Джона Бетчемана* «Как преуспетьв обществе» («HowtoGetOninSociety»),в котором он высмеивает чванство и на­пыщенность хозяйки дома изнизов среднего класса, устраи­вающей званый обед. Стихотворениеначинается следующи­ми строками:

Закажи по телефону рыбныеножи, Норман,

А то кухарка немного не всебе,

Дети измяли все салфетки,

А ведь я должна красивосервировать стол…

—————————

*Бетчеман, Джон (1906—1984) — английский поэт и эссеист.Поэт-лауреат (с 1972 г.).

К рыбным ножам, пожалуй,всегда относились с подозре­нием, но с того момента они сталиоднозначно ассоцииро­ваться с людьми, которые говорят «pardon»,«serviette»и «toi­let»— и используют кольца для салфеток. Ныне рыбные но­жи такжесчитаются безнадежно устаревшими и, наверно, используются тольколюдьми старшего поколения из низ­ших и средних слоев среднегокласса. Считаются мещанской утварью и ножи для мяса, а такжесалфеточки, вилки для пи­рожных, золотые предметы утвари, солонкии перечницы, подставки для бокалов и блюда с крышками на столиках наколесах, предназначенные для сохранения пищи в горячем виде встоловой.

Казалось бы, сосуды дляополаскивания пальцев — не­большие чаши с тепловатой водой,в которую окунают паль­цы, когда едят пищу руками, — тожедолжны быть причисле­ны к категории мещанских изысков, но онипочему-то в чес­ти, и их до сих пор можно видеть на званых обедахверхушки среднего класса и высшего общества. Во всем этом очень ма­лологики. Часто рассказывают, как невежественные гости из низшихклассов пьют из чаш для ополаскивания пальцев, а крайне вежливыехозяева, чтобы не смущать гостей, указывая им на ошибку, тоже следуютих примеру. На самом деле по­лагается быстро окунуть пальцы вчашу и промокнуть их о салфетку — не мыть, не скрести и нетереть, как в ванной, иначе у хозяев дома сразу включится радарсоциального по­зиционирования.

ЗНАЧЕНИЕ ЧИПСОВ

Исследование ИЦСП на тему«Значение чипсов» посвящено продукту питания огромнойнациональной важности. 90 % англичан обожают чипсы, и большинствоедят их хотя бы раз в неделю. Чипсы — жизненно важная частьанглийского наследия, но, пока ИЦСП не провел исследование на этуте­му, мало что было известно о нашем отношении к чипсам, их ролив процессе социального взаимодействия и о том, какое место отведеноэтому блюду в нашей культуре.

Чипсы, патриотизм ианглийский эмпиризм

Несмотря на то что чипсыизобрели в Бельгии и они пользу­ются популярностью во многихчастях света (под разными названиями: French-fries,frites, patate frite, patatasfritas ит. д.), мы выяснили, что англичане считают это блюдо британским, аточнее, английским. «Fish andchips» («рыбас жареным кар­тофелем») до сих пор считается английскимнациональным блюдом. Обычно англичане не склонны выказыватьпатрио­тизм и страстность в том, что касается еды, но об обычнойжареной картошке они говорят с энтузиазмом и патриоти­ческимпылом.

«Чипсы не требуютизысканного вкуса, — объяснил один из участников группы длятематического опроса. — Это пи­тательная, простая пища,по-хорошему простая. Нам нравит­ся такая еда, и это хорошаяеда…Так уж мы устроены — не любим выпендриваться».Прежде мне не приходило в голову, что тарелка жареной картошки можетстоль красноречиво выражать житейский эмпиризм и неприкрашенныйреализм, которые я ориентировочно поместила в разряд определяю­щихчерт английской самобытности, и я благодарна этому человеку за стольглубокомысленное наблюдение.

Чипсы как блюдосовременной трапези и общительность

Кроме того, чипсы —важный социальный «посредник». Это единственноеанглийское блюдо, которое само напрашива­ется, чтобы его ели вкомпании, и которое наши неписаные правила позволяют нам есть вместе.Когда англичане едят чипсы, часто можно видеть, как мы ведем себяраскованно, непринужденно, совершенно не по-английски — леземру­ками в одну тарелку или в один и тот же пакет, а бывает, дажекормим друг друга. Обычно англичане всегда заказывают се­беотдельную порцию — даже те блюда китайской и индийс­койкухни, которые полагается есть из «общего котла». Ночипсы, судя по всему, способствуют общительности, чем они отчасти ипривлекают многих англичан. Возможно, потому, что мы в большейстепени, чем другие народы, нуждаемся в «помощниках» и«посредниках», которые поощряют нас к «комменсальности».

СЕКС

— Ну, как твоя книга обанглийской самобытности? Над ка­кой главой работаешь?

— Пишу о сексе.

— Значит, будет двадцатьпустых страниц?

ЮМОР КАККОЛЕННЫЙ РЕФЛЕКС

Я уже потеряла счет тому,сколько раз слышала эту реплику или ей подобные, как то: «Ну,это будет короткая глава!»; «Ну, это долго не займет!»;«Ну, это легко: „Никакого секса, пожа­луйста. Мы —британцы!», «Но ведь у нас нет секса. Секс нам заменяетгрелка!»; «Ты имеешь в виду: ляг на спину и думай обАнглии?»; «Пытаешься разгадать загадку, как англичанеумуд­ряются воспроизводить себе подобных?». И это говорилимои приятели и респонденты из числа англичан.Иностранцы порой тоже так шутят, но со стороны англичан это почтиоднозначная реакция. Судя по всему, представление о том, чтоангличане редко занимаются сексом и смехотворно ред­ко испытываютполовое влечение, воспринимается как об­щепризнанный факт. Даже —вернее, особенно — самими англичанами.

Так ли это? Неужели мы и всамом деле верим в сложив­шийся во всем мире стереотипбесстрастного, чопорного, наивного и неумелого в сексуальном планеангличанина? Неужели, в нашем представлении, все англичане-мужчинывместо секса предпочитают смотреть по телевизору футбол, а их жены —пить чай? И, если двигаться вверх по социаль­ной лестнице, всеюноши из частных школ неуклюжи, кос­ноязычны и робки ивстречаются с такими же бестолковыми дебелыми подружками, которыетолько и умеют что хихи­кать? Неужели мы видим себя такими?Неужели мы такие на самом деле?

Если исходить из фактов ицифр, наш асексуальный порт­рет составлен неверно. Англичане —живые существа, и секс для нас, естественно, столь же важен, как идля особей всех других видов. Репутацией полных профанов в делахсекса мы обязаны не цифрам и фактам, которые как раз свидетельс­твуюто том, что мы вполне способны совокупляться и раз­множаться, каквсе нормальные люди во всем мире. Если уж на то пошло, заниматьсясексом мы начинаем в более ран­нем возрасте. Среди промышленноразвитых стран Англия занимает первое место по половой активностисреди под­ростков: у нас 86 % незамужних девушек до девятнадцатилет ведут активную половую жизнь (у США по этому показате­лю —75 % — всего лишь скромное второе место). Многие другие народыбольшие пуритане в вопросах секса, чем анг­личане, которые, по ихмнению, слишком распущенны. Пусть наши драконовские законы болеесуровы, чем в других евро­пейских странах, и наши политикивынуждены уходить в от­ставку из-за скандалов, связанных с тем,что французы, ска­жем, называют мелкими сексуальными шалостями,но, в об­щем и целом, по международным стандартам в отношениисекса мы относительно либеральны.

Просматривая свои рабочиезаписи, я вижу, что у меня возникали трудности каждый раз, когда япыталась завести конструктивный разговор о сексе со своимиреспондентами из числа англичан. «Англичане просто не могутсерьезно го­ворить о сексе, непременно отпустят шутку, —сетую я в сво­ем блокноте. — Причем одну и ту же. Если ещекто-нибудь вызовется „помочь» мне в моей работе над главойо сексе, я закричу». При одном только упоминании слова «секс»англи­чане начинают изощряться в остроумии, а менеекрасноре­чивые произнесут какую-нибудь непристойную реплику или влучшем случае скабрезно фыркнут. Это больше чем прави­ло —это непроизвольная, бездумная реакция — коленный рефлекс. Стоиттолько упомянуть о сексе, и тут же дает о себе знать рефлексанглийского юмора. И нам всем известно, что уничижительные шутки —наиболее эффективная, высокоценимая форма юмора. Таким образом,колкости и остроты по поводу моей работы над главой о сексе необязательно оз­начали, что мы согласны с существующимипредставлениями об асексуальности англичан; это была просто типичноанглийская реакция на слово «секс».

Почему секс в нашем понимании— это нечто забавное? На самом деле это не совсем так: мы несчитаем, что секс — это смешно. Просто юмор — нашстандартный способ борь­бы со всем, что вызывает у нас дискомфорти неловкость. Ес­ли не знаешь, что сказать, шути. Это, внесомнения, одна из десяти заповедей английской самобытности. Да,другие на­роды тоже шутят по поводу секса, но никто, насколькомне известно, не реагирует на слово «секс» стольудручающе предсказуемо, как англичане. В других частях света сексмо­жет восприниматься как грех, форма искусства, вид здорово­годосуга, товар для продажи, политический вопрос и (или)психологическая проблема, от которой лечатся многие годы, в том числес помощью бесчисленных «учебников по взаимооношениям». ВАнглии секс — это шутка.

ФЛИРТ,ЗАИГРЫВАНИЯ, УХАЖИВАНИЯ

А вот представление о том,что свойственные нам чопор­ность и скованность порождаютсяотсутствием интереса к сексу, ошибочно. Да, эта тема вызывает у нассмущение, но к сексу мы не равнодушны. Особенно — благодаряправилам неприкосновенности частной жизни, вызывающим эффектзапретного плода, — жгучий, ненасытный интерес мы испы­тываемк сексуальной жизни других людей, который лишь частично удовлетворяютскандальные публикации в нашей бульварной прессе.

Наш интерес к сексуальнойжизни своих соотечествен­ников указывает на то, что мы всяческистремимся преодо­леть собственную скованность, и если мы небольшие мастеpa в искусстве флирта, то это вовсе не потому, что намне хватает практики. Я провела два больших исследования на темуфлирта, и в ходе последнего только 1 % опрошенных ан­гличан —в возрасте от 18 до 40 лет — заявили, что «никогда нефлиртовали», а более трети признались, что флиртовали с кем-то«сегодня» или «на минувшей неделе».Разумеется, ана­логичный результат можно получить и в другихстранах, поскольку флирт — одна из «человеческихуниверсалий», основной инстинкт, не имея которого род людскойдавным-давно исчез бы. Если верить некоторым психологам-дарвинистам,флирт — фундамент, на котором зиждется наша ци­вилизация.Они утверждают, что большой человеческий мозг — наш сложныйязык, превосходящий разум, культура, все, что отличает человека отживотного, — это аналог пав­линьего хвоста: средствоухаживания, призванное привле­кать и удерживать сексуальныхпартнеров. Если эта теория, которую в шутку называют «теориейэволюции флирта», верна, значит, достижения человека во всехобластях от искусства и литературы до ракетостроения являются простопобочным продуктом основополагающей способности очаровывать.

Такимобразом, англичане, как и все другие народы, гене­тическизапрограммированы на флирт, и мы, наверно, флиртуем не меньше, чемвсе остальные. Просто мы делаем это не столь умело, непринужденно иуверенно. Точнее, около 50 % англичан вовсе не умеют флиртовать. Есливнимательнее присмотреться к стереотипу сексуальнозакомплексованно­го англичанина, оказывается, что зачастую именномужчины становятсяобъектом критики и насмешек в этом отноше­нии. Несколькостандартных шуток и острот содержат наме­ки на мнимую фригидностьи неосведомленность англича­нок, но в основном в них высмеиваютсябессилие, индиффе­рентность и некомпетентность англичан-мужчин.Считается, что именно эти недостатки мужчин являются причинойнеа­декватного поведения в постели их разочарованных женщин. Вначале XVIII в. один швейцарский обозреватель58,характе­ризуя англичанок, писал, что они «…не оченьизбалованы вни­манием мужчин, которые уделяют им мало времени.Боль­шинство мужчин предпочитают женщинам вино и азартные игры,что заслуживает порицания, поскольку в Англии жен­щины гораздолучше, чем вино». Многие иностранцы, с кото­рыми ябеседовала, говорят почти то же самое, хотя вино они заменяютанглийским пивом и не жалуются на его качество.

——————

58Б.Л. де Мюральт (В. L de Murait) в своих «Письмах об англича­нах»(Lettres sur les Anglais).

Первые дваобвинения, предъявленные англичанам-муж­чинам — в бессилиии индифферентности, — беспочвенны и несправедливы, посколькуони основаны не на фактах или непосредственном наблюдении, а главнымобразом на впе­чатлении, которое создается по вине третьегонедостатка, приписываемого английским мужчинам, — что они невла­деют искусством обольщения. «По-видимому, англичане-мужчины не созданы для ухаживаний, — отмечает наш швейцарскийкритик. — Они не знают золотой середины между откровеннойфамильярностью и почтительным мол­чанием».Среднестатистический англичанин-мужчина мо­жет быть оченьсексуальным, но он, следует сказать, не завзя­тый сердцеед. Онпроявляет себя не лучшим образом, когда ему противостоит, каквыразился один из моих респонден­тов, «женщинапротивоположной породы». В таких случаях он обычно либомолчалив, косноязычен и неловок, либо в худшем случае груб, нагл ибестактен. 59

——————

59Некоторыеобозреватели искренне недоумевают, как английским поэтам-мужчинамудалось создать великолепные образцы любовной поэзии, которыесчитаются шедеврами мировой классики, Я здесь не вижу противоречия: изяшные любовные стихи пишут, когда объект воздыханий поэтанаходится, так сказать, на безопасном удалении; к тому же зачастуюв виршах находит отражение скорее любовь к словам, а не к женщине, алюбовь англичан к словам никогда не вызывала сомнения.

И,как правило, потребляет в больших количествах алкоголь, полагая, чтоэто поможет ему избавиться от скованности. А состояние опьяненияприводит лишь к тому, что мужчина из тушующегося сдержанногочеловека превращается в наглого, грубого мужлана. С точки зрениянесчастной англичанки, такая метаморфоза – не самый лучшийвариант, если только ей не отказывает здравомыслие, как это частобывает, если она выпила не меньшее количество спиртного. В этомслучае весь процесс флирта сводится к фразе:»Э…может,перепихнемся?» – что в представлении обоих являетсяверхом остроумия и красноречия.

Словом, ответ на загадку отом, как англичане умудряются воспроизводить себе подобных, кроется вбутылке. Ну, хорошо, я преувеличиваю – но совсем немного. Рольупотребления алкоголя в передаче английского ДНК нельзянедооценивать.

Общительность/алкоголь/общностьинтересов

Разумеется, есть и другиефакторы. Чтобы помочь англичанам усовершенствоваться в навыкахобольщения,однажды я, движимая духом патриотизма, придумала тест,основанный на широкомасштабных „полевых исследованиях”,призванных выявить наиболее действенные „зоны флирта” –типы социальной среды, благоприятствующие заигрыванию и ухаживанию.Свой тест я назвала „критерии ОАО”. Аббревиатурарасшифровывается следующим образом: общительность ( здесь я имею ввиду допустимость завязывания разговора с незнакомыми людьми внепринужденной манере), употребление алкоголя (необходимое средстводля скованных англичан, способствующее флирту) и общность интересов( среда, в которой люди находят общие интересы или общий объектвнимания, — среда , в которой есть „посредники”, помогающие англичанам преодолеть социальную неловкость). С помощьюэтих критериев мне удалось определить характер привычек англичан всоотношении флирта и неписанные правила поиска партнера в английскойкультуре.

Вечеринки и пабы

Вечеринкии торжественные мероприятия, несомненно, являются „зонамифлирта”. Казалось бы, пабы, бары и ночные клубы в первуюочередь следует отнести к „зонам флирта”, но онисоответствуют только двум критериям – факторам общительности иупотребления алкоголя; фактор общих интересов там отсутствует.Неписанные правила позволяют (хотя и с некоторыми ограничениями иоговорками) завязывать беседу с привлекательным незнакомым человекомв пабе, но отсутствие общих интересов означает, что нужно придумыватьтемудляразговора. Согласно общему английскому этикету, существуетуниверсальная тему – погода, но, если нет общихинтересов,процесс знакомства требует значительных усилий.

Данные опроса показали, что27 % англичан познакомились со своими нынешними партнерами в пабе –это то место, где англичане проодят большую часть своего свободноговремени.

Завсегдатаи клубов иправило „Никакого секса, пожалуйста. Нам здесь не до секса”.

Попоказателю общности интересов ночные клубы занимают более высокуюпозицию, поскольку обычно у всех завсегдатаев ночных клубов естьобщий интерес – музыка. Как бы то ни было, возможность завязатьразговор в клубе напрямую зависит от громкости звучащей музыки,вследствие чего словесное общение ограничивается обменом несколькимиодносложными выкриками, и посетителям приходится вести заигрыванияневербальными способами. Поскольку показателиобщительности и употребления алкоголя в ночных клубах высоки, этизаведения, казалось бы, должны занимать почти верхнюю строчку втаблице английских «зон флирта», но среди английскоймолодежи, посещающей ночные клубы, получило распространение весьмастранное новое правило, согласно которому танцы — и посещениеклубов в целом — рассматривается как асексуальная деятельность.Молодые англичане стремятся ощутить себя частичкой коллектива,достичь состояния эйфории, сливаясь воедино с толпой и музыкой (этопохоже на то, что антрополог Виктор Тернер называет «communitas»[от лат. «общность»], — активное, проникновенное,раскрепощающее коллективное общение, родство душ, возникающее междулюдьми в «пороговых» со­стояниях). Они будут сильнооскорблены, если кто-то выска­жет им в лицо предположение, будтоони пришли в клуб просто для того, чтобы «пообжиматься».

Например, по даннымобщенационального опроса, толь­ко 6 % завсегдатаев клубовпризнали, что для них важным элементом «танцевальныхмероприятий» является «знакомс­тво с предполагаемымисексуальными партнерами». Это от­крытие — примертого, что мы, исследователи, называем со­циально желательнойошибкой (поправкой на социальную приемлемость). Если помните, СЖО —«погрешность в отве­тах респондентов о себе, связанная с ихстремлением пред­ставить себя в социально привлекательном свете».Иными словами — ложь. Данные опросов завсегдатаев клубовпока­зали, что респонденты несколько грешат против истины,поскольку их ответы на другие вопросы свидетельствуют о том, чтоболее половины из них занимались сексом с теми, «с кем онипознакомились на дискотеке». А это говорит о том, чтознакомство с потенциальными сексуальными парт­нерами, пожалуй,более важный элемент посещения клубов, чем признают завсегдатаиночных клубов.

Однако СЖО — достаточноважный показатель, посколь­ку повторяющаяся схема таких«социально желательных» от­ветов указывает насуществование неписаного социального правила или нормы, действующих всреде какой-либо об­щности или субкультуры. В данном случае мнепредставляет­ся совершенно очевидным, что в среде молодыхангличан, посещающих ночные клубы, особенно в кругу тех, ктопро­тивопоставляет себя традиционной культуре и считает своивкусы в музыке «необщепринятыми», распространенонепи­саное правило «Никакого секса, пожалуйста. Нам здесьне до секса!». Считается, что только «некрутые»приходят в ночной клуб, чтобы подцепить сексуального партнера,поэтому, ес­тественно, завсегдатаи клубов неохотно признают, чтоста­вят перед собой эту цель. Если им случится оказаться впосте­ли с кем-то, с кем они познакомились в ночном клубе, этопросто случайный побочный результат вечернего развлече­ния, а нецель, которой они стремились достичь. Правило «Никакого секса,пожалуйста» соблюдается больше на сло­вах, чем на деле. Мыделаем вид, что секс нас не особо инте­ресует, однако умудряемсяслучайно-намеренно довольно много заниматься сексом. Вот вам и опятьнаше очарователь­ное английское лицемерие.

Завсегдатаи ночных клубов длягомосексуалистов, как я выяснила, более открыто и честно признаютсвою заинтере­сованность в сексе, чем англичане традиционнойсексуаль­ной ориентации. Некоторые из них придерживаются прави­ла«Никакого секса, пожалуйста. Нам здесь не до секса!», нобольшинство не скрывают, что флирт, поиск партнера и секс являютсядля них существенными причинами для посеще­ния ночных клубов.

Флирт на работе

И «флиртс намерением», и «флирт как развлечение» широкораспространены в английских учреждениях, компаниях и организациях. Поданным опросов, ныне до 40 % англичан знакомятся со своими будущимисупругами или сексуаль­ными партнерами на работе. А некоторыематериалы пос­ледних исследований свидетельствуют о том. чтофлирт — эффективное средство для снятия стресса и избавления отбеспокойства на работе: благодаря игривой атмосфере, со­здаваемойкокетливыми подшучиваниями, снижается напря­жение, а обменкомплиментами способствует повышению самооценки.Внастоящее время место работы в Англии по-прежнему считается одной изсамых благоприятных «зон флирта». Формально оносоответствует только двум из критериев ОАО, поскольку алкоголь, какправило, недоступен в учреж­дениях и на предприятиях, но напрактике коллеги по работе находят возможность выпить вместе, апоказатели общи­тельности и общности интересов на работе оченьвысоки. Особенно благоприятны для флирта, по мнению участников группдля тематического опроса, курсы повышения квали­фикации,конференции специалистов, научные конферен­ции и другие служебныепоездки и собрания, так как подоб­ные мероприятия одновременнообеспечивают и общность интересов, и условия для непринужденногодружеского об­щения, и возможность выпить.

Однако в английских компанияхи учреждениях флирт обычно приемлем только в определенных местах, сопреде­ленными людьми, в определенное время или при определен­ныхусловиях. На каждом предприятии или фирме существу­ет свойсобственный этикет, регулирующий поведение флиртующих коллег. Внекоторых компаниях, как я выясни­ла, неофициальными«обозначенными зонами флирта» слу­жат помещения, гденаходятся кофейный автомат, фотоко­пировальный аппарат икафетерий. В одной компании таким местом является балкон,облюбованный курильщиками, ко­торые обычно более общительны, чемте, кто не курит, или, по крайней мере, обладают чувствомсолидарности (одна женщина сказала мне, что сама не курит, но выдаетсебя за курильщицу, потому что с курильщиками «интереснейоб­щаться»).

Учебные заведения

Почти все учебные заведения —очаги флирта. Главным об­разом потому, что там учатся неженатые инезамужние юно­ши и девушки, предпринимающие первые попыткивыбора сексуальных партнеров. Во всех учебных заведенияхпри­сутствуют все три фактора ОАО. В школах, колледжах иуни­верситетах показатели общительности и общности интере­совочень высоки. Что же касается алкоголя, хоть его обычно и не подают вклассах и аудиториях, у студентов есть масса возможностей выпить вкомпании.

Фактор общности интересовособенно важен для англий­ских подростков. Подростки во всем мирезастенчивы, но юные англичане стеснительны особенно и не обладаютна­выками общения, необходимыми для того, чтобы завязать разговорпри отсутствии точек соприкосновения. Одинако­вый образ жизни,одинаковые заботы и неформальная ат­мосфера существенно облегчаютстудентам эту задачу. У по­тенциальных партнеров, просто потомучто они студенты, сразу появляется много общего, и им нет нуждыпридумы­вать сферы взаимных интересов.

Занятия спортом, клубы,хобби — и дилетантство

Степень кокетства средичленов английских любительских спортивных команд или клубов поинтересам находится в обратной зависимости от степенипрофессионализма учас­тников и их увлеченности данным видомдеятельности. За некоторым исключением все плохие теннисисты,неспособ­ные пройти даже милю по карте любители пешего туризма,криворукие художники, танцоры с заплетающимися ногами и т. д.флиртуют гораздо чаще и охотнее, чем их опытные и серьезнонастроенные на достижение результата товарищи по увлечениям. Дажесамые откровенные неумехи обычно притворяются, будто онипо-настоящему увлечены видом спорта или деятельностью, которым якобыпосвящен данный клуб. Они даже могут искренне верить в это (англичане— виртуозы в искусстве самообмана), но на самом деле ихтен­нисные ракетки, географические карты и кисти — в первуюочередь «помощники и посредники», способствующиеобще­нию, и зачастую удобные подручные средства для флирта.

Зрелищные мероприятия

Зрелищные мероприятия, внесомнения, являются для зрите­лей сферой взаимных интересов, инекоторые имеют отно­сительно высокий показатель общительности.Однако боль­шинство спортивных мероприятий и другихзрелищныхвидов досуга, например театр или кино, — не самыеблаго­приятные зоны флирта или поиска партнеров, поскольку всякоесоциальное взаимодействие там возможно лишь в рамках оченьограниченного времени или «за счет самого зрелища».

Наиболее примечательноеисключение из этого прави­ла — скачки, где «действие»происходит в течение несколь­ких минут, получасовой интервалмежду забегами/заездами посвящен общению, и дружеское взаимодействиемежду не­знакомыми людьми активно поощряется этикетом поведе­нияна скачках. Скачки проходят тест на ОАО по всем трем показателям идаже имеют дополнительное преимущество в виде готовой шаблонной фразысо словом «fancy»(«полагать, предпочитать»), помогающей завязать разговор:«Whatdo you fancy in the three-thirty?» («Кто, по-вашему,победит в сле­дующем заезде?»).

Вечера знакомств,агентства знакомствиправило «я не на свидании»

Вечера знакомств, клубы «Длятех, кому за…» и агентства зна­комств соответствуют всемтрем критериям ОАО, но лишь чуть-чуть. Показатель общности интересовтам не очень вы­сок. Это может показаться нелепым, ведь всехучастников связывает один общий интерес — поиск партнера,однако признаваться в этом стремлении стыдно, и, соответственно,данную тему нельзя использовать для того, чтобы завязать разговор.Даже в ситуациях, не связанных с сексом, англича­нам нужнопритворяться, будто они собрались все вместе с определенной целью, ане просто так, и потребность в мни­мом мотиве еще болеевозрастает, когда истинной целью ме­роприятия является стольличный и интимный вопрос, как поиск партнера. Даже когда мы «насвидании», само это сло­во англичане стараются неупотреблять, мужчины особенно. Слово «свидание» («date»)будто срывает завесу с тайны, сра­зу придает встрече официальныйхарактер. И слишком серь­езный. А мы не любим, чтобы насзаставляли относиться к процессу ухаживания слишком серьезно. Слово«свидание» противоречит духу правил английского юмора.

И все же есть что-тонепристойное в «организованном сводничестве». Вечера,устраиваемые для одиноких людей, и деятельность служб знакомстврасцениваются как нечто неестественное, надуманное, искусственное,лишенное ин­туитивного наития и непосредственности, характерныхдля романтических встреч. Многие стыдятся признавать, что ониприбегают к услугам агентств знакомств или посещают вечера,устраиваемые для одиноких людей: в их представле­нии это позор,признание собственной беспомощности. Ра­зумеется, ворганизованном сводничестве нет ничего пос­тыдного инеестественного. Это применялось на деле, не считаясь анормальным, напротяжении всей истории чело­вечества и до сих пор практикуетсяво многих культурах ми­ра. Но англичане, в силу собственнойскрытности, еще не­охотнее, чем жители других стран Запада,признают необхо­димость в такой пракгике.

Флирт из вежливости

Один из англичан, которых яинтервьюировала, заметил: «Можно флиртовать, так сказать,платонически с людьми, ко­торые состоят в браке или несвободны. Внекоторых ситуа­циях заигрывание почти обязательно — выдолжны оказы­вать знаки внимания, чтобы не показатьсяневежливым».

Данное замечание относится кнеофициальному правилу, предписывающему особую форму «безопасного»,«развлека­тельного» флирта, которой я далаопределение «флирт из вежливости». К такому флиртуприбегают главным образом мужчины, «приударяя» заженщинами из вежливости. (Жен­щины тоже иногда флиртуют извежливости, но делают это более осторожно, зная, что мужчины зачастуюневерноис­толковывают знаки внимания.) Флирт из вежливостирас­пространен как в Англии, так и в странах континентальнойЕвропы, но между английской и европейской формами есть едва заметныеотличия: англичане склонны к игривым под­дразниваниям, европейцыотдают предпочтение галантным комплиментам. Обе формы приводят взамешательство аме­риканцев, которые зачастую флирт из вежливостипринима­ют за настоящее ухаживание.

Принцип неопределенности

Даже когда англичанин-мужчинапо-настоящему увлечен женщиной, он зачастую не желает открытовыражать свою симпатию. Мы уже установили: а) что англичанин-мужчинане большой мастер по части флирта, он либо тушуется, бекает и мекает,либо держится с развязной наглостью, и б) что ему претит само понятие«свидание». Слово «свидание» («date»)в отношении встречи с женщиной — слишком точ­ное, четкое,официальное, недвусмысленное определение, откровенное заявление освоих намерениях в стиле «карты на стол», чего осторожныеот природы, уклончивые англича не-мужчины предпочитают не делать.

Даже будучи во хмелю, мужчинавряд ли употребит слово «date». Скорее заменит его грубым«shag» («трахаться») или подобным емуэквивалентом, что может показаться стран­ным, поскольку «shag»более откровенно, чем «date», но в по­нимании пьяногомужчины это вполне логично: в предложе­нии заняться сексом звучитменьше личного, сокровенного и нескромного, чем в приглашении на ужинв ресторане.

В идеале англичанин-мужчинапредпочел бы вовсе не предлагать заняться сексом и не приглашать наужин. Своей цели он постарался бы достичь намеками и ухищрениями,порой столь скрытыми и неясными, что их трудно понять. «Принципнеопределенности» дает ряд преимуществ: муж­чине нетребуется демонстрировать какие бы то ни было чувства; он неоказывается слишком быстро втянутым в то, что можно охарактеризоватькак «отношения» («relation­ship») (этослово ему еще более ненавистно, чем «date); ему не приходитсяделать или говорить что-то глупо-сентиментальное, что бросило бы теньна его мужское достоинство; и, ко всему прочему, никогда невысказывая прямых, недвус­мысленных просьб, он избавлен отунижения прямого, недвусмысленного отказа.

Англичанки привычны к такойуклончивой амбивалент­ной форме ухаживания — хотя даже мыпорой с трудом по­нимаем мужские знаки внимания и, бывает, сподругами часа­ми споримотом, что может«означать» тот или иной неясный намек или двусмысленныйжест. Принцип неопределеннос­ти выгоден и для женщин: хоть мыэмоционально и болеераскованны,чем наши мужчины, мы легко смущаемся и предпочитаем не выслушиватьскоропалительных призна­ний в любви. Принцип неопределенностидает нам время для того, чтобы всесторонне оценить потенциальногопарт­нера, прежде чем выказать к нему какой-либо интерес,благо­даря чему мы получаем возможность «отвергнуть»нежела­тельных кандидатов, не говоря им в открытую, что они насне интересуют.

Однако иностранок такаяуклончивая, неопределенная природа английского ритуала ухаживанияприводит в заме­шательство и даже сильно раздражает. Моииностранные приятельницы и респондентки постоянно жалуются нанеа­декватное поведение англичан-мужчин, которое они объяс­няютих робостью, высокомерием или подавлением гомо­сексуальныхнаклонностей — в зависимости от степени гне­ва. Имневдомек, что английский ритуал ухаживания — это, по существу,хитрая игра по сохранению престижа, главная цель которой не стольконайти сексуального партнера, сколько избежать оскорбления инеловкости.

Принцип неопределенности —согласно которому ни симпатию, ни антипатию никогда нельзя выражатьоткро­венно, а заигрывания и отклонение ухаживаний следуетосу­ществлять в форме намеков, а не прямых приглашений и от­казов— позволяет обеим сторонам «сохранить лицо». Игра вухаживания, как и любая другая, основана на принципе справедливости.

Правила подшучивания

Вбольшинстве других культур флирт и ухаживания подразу­меваютобмен комплиментами; англичане предпочитают обмениваться обиднымиколкостями. Точнее, шуточными колкостями. Мы называем это «banter»(«подтрунивание, под­дразнивание») — это однаиз самых популярных форм вер­бального взаимодействия (наряду свыражением недовольс­тва) и основной метод флирта. Все ключевыеэлементы ри­туала кокетливого подшучивания типично английские:юмор и прежде всего ирония; каламбуры; спор, сарказм; притвор­наяагрессивность; поддразнивания, уклончивость. Это нашиизлюбленныеаспекты общения. Что характерно, ритуал под­шучивания исключаетвсе, что нам не нравится и приводит нас в состояние конфуза: эмоции,сентиментальность, серь­езность и ясность.

Правила кокетливогоподшучивания позволяют влюблен­ным парам выражать друг другу своичувства, не говоря о том, что они подразумевают на самом деле, —это поставило бы в неловкое положение обоих. Ниже представлентипич­ный пример диалога флиртующих англичан, который япод­слушала в автобусе. Колкостями обменивались девушка и па­реньв присутствии своих приятелей.

«— У тебя что,лицензия на эту рубашку? Или ты носишь ее на спор?

— Ха! Кто бы говорил. У тебясамой все трусы наружу, метелка!

— Это ремень, придурок. Хотядля тебя что трусы, что ремень — всеравно неотличишь. А моих трусов ты не увидишь, и не надейся.

— На черта мне сдались твоитрусы? С чего ты решила, что я за тобой бегаю? Метелки не в моемвкусе!

— Уж лучше быть метелкой, чёмвонючим козлом!

— Стерва!

— Урод!

— Ме-е… Черт, мояостановка. Вечером выйдешь?

— Да. Подваливай часикам квосьми.

— Ладно.

— Пока».

После из разговора ихприятелей я выяснила, что эти двое уже некоторое время симпатизируютдруг другу, толь­ко что начали «встречаться» (в такомнепонятном, неопре­деленном английском стиле — вродевстречаются, а вроде и нет) и в ближайшем будущем должны стать«парой». Даже если б я не слышала этого разговора, вобмене колкостями двух подростков я все равно признала бы типичныйфлирт. Я отметила его в своем блокноте только потому, что в то времяпроводила исследование на тему флирта и собирала примеры из жизни.

Я также заметила, чтоанглийские подростки порой прак­тикуют особую форму«коллективного ухаживания», суть ко­торой заключаетсяв том, что небольшая группа юношейобмениваетсяколкостями — главным образом сексуально­го содержания —с небольшой группой девушек. Этот тип коллективного ухаживаниянаиболее распространен среди молодежи из среды рабочего класса,особенно в северных областях страны, где я однажды сталасвидетельницей того, как юноши и девушки, собравшись двумя отдельнымигруп­пами по разные стороны улицы, осыпали друг друга шутли­вымиоскорблениями. Английские подростки и молодежь постарше прибегают кэтой особой форме коллективного заигрывания и на отдыхе за границей,чем весьма озадачива­ют местных жителей, которым непонятно, какподобные шумные перепалки с оскорблениями и издевками могут статьпрелюдией к любви и браку. (И хотя я смело могу под­твердить, чтотак оно и бывает, в душе я восхищаюсь прони­цательностью местныхмужчин на испанских и греческих курортах, которые совершенносправедливо полагают, что молодые англичанки восприимчивы и к болеетрадицион­ным формам ухаживания, льстящих их самолюбию, изачас­тую благополучно отбивают англичанок у ихгрубиянов-ухажеров из числа англичан.)

Люди старшего возрастаподтрунивают над объектами своих вожделений, пожалуй, не такоскорбительно, как под­ростки, но используют все те же приемы:иронию, насмешки, издевки и т. д. Англичанки, возможно, предпочли быболее благородную, не столь завуалированную форму ухаживания, ноправила подшучивания, как и принцип неопределеннос­ти, большеимпонируют мужчинам, которые, в отличие от своих противников в лицеженщин, более скованны в эмо­циональном и социальном плане.Правда, мы, женщины, привыкли сообразовываться с этими правилами, иобычно делаем это неосознанно. Нам известно, что спор —основ­ной способ дружеского общения между мужчинами, апод­шучивание, соответственно, — это форма тесныхдружес­ких отношений, которая им хорошо знакома и не вызываетнеловкости. Нам известно, что, если мужчина постоянно на­смехаетсяи подтрунивает над нами, это обычно означает, что мы ему нравимся ичто если мы отвечаем ему взаимнос­тью, то лучше всего выражатьсвое отношение в форме ана­логичных подшучиваний иподдразниваний.Как и в случае с принципом неопределенности,иност­ранки не обладают инстинктивным, врожденным понима­ниемспецифической природы английских мужчин, и их на­смешки обычноприводят иностранок в замешательство, а порой и сильно обижают Я самаим объясняла, что «глупая корова» может быть вполнеласковым обращением, а фраза «ты не в моем вкусе»,произнесенная соответствующим то­ном и в контексте подшучивания,порой равносильна пред­ложению руки и сердца. Я не говорю, чтоангличане-мужчи­ны никогда не делают откровенных комплиментов илине приглашают женщин на свидание. Бывает и так. Но если естьвозможность достичь цели окольным путем, они непремен­но еювоспользуются.

ПРАВИЛАМУЖСКОГО ОБЩЕНИЯ И РИТУАЛ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ЖЕНЩИНАМИ

Пусть англичанин-мужчина незавзятый сердцеед и не умеет красиво ухаживать за женщинами, но когдадело доходит до дружеского общения с другими мужчинами, здесь он всвоей стихии. Я веду речь не о гомосексуальности, подавляемой илиочевидной, а об универсальной человеческой практике мужс­когообщения — способности мужчин устанавливать тесные дружескиеотношения и союзы с другими мужчинами. Уже говорилось, что мужчинамстоль же необходимо обще­ние с себе подобными, как необходимасексуальная близость с женщинами. В случае со среднестатистическимангличани­ном эта потребность, пожалуй, еще сильнее. Даже самыйоб­разцовый гетеросексуал, у которого все в порядке с половымвлечением, должен показать, что он отдает предпочтение об­ществумужчин. И это вовсе не признак того, что все англи­чане-мужчины вдуше гомосексуалисты. Если уж на то пошло, мужчины нетрадиционнойсексуальной ориентации в обще­стве женщин чувствуют себя болеенепринужденно и полу­чают от общества женщин больше удовольствия.Однако следует сказать, что многие английские ритуалы мужскогообщения направлены на то, чтобы мужчины могли доказы­вать своюмужественность и гетеросексуальность.

В первую очередь следуетупомянуть ритуал «наблюдения за женщинами». Этоанглийская версия освященного веками и, пожалуй, универсальногомужского времяпрепровождения, в процессе которого мужчиныобмениваются мнениями о физической привлекательности проходящих миможенщин. Разновидности данного ритуала можно наблюдать — если,конечно, вам это интересно — практически во всех пабах, ба­рах,кафе, ночных клубах или на улице. Английский вариант, как вы, должнобыть, уже догадались, исполняется на кодовом языке. Очень малоритуальных фраз понятны без толкования, однако расшифровать ихнетрудно, к тому же большинство этих шаблонных выражений можноразделить на две простые категории: одобрение (если женщинапривлекательна) и не­одобрение (если женщина непривлекательна).

Самая английская ипо-английски замысловатая из таких реплик — моя любимая: «Don’tfancyyoursmuch!»(«Твоя мне не очень нравится!») Это — стандартныйкомментарий в от­ношении любой пары женщин, одна из которых, помнению говорящего, менее привлекательна, чем вторая. Данной фра­зойговорящий не только демонстрирует свою способность отличать красивыхженщин от некрасивых (и здоровый мужской интерес к привлекательнымженщинам), но еще и «предъявляет права» на более желаннуюиз двух женщин, обозначая менее миловидную словом «yours»(«твоя»). Фор­мально реплика «Твоя мне не оченьнравится!» используется как комментарий в отношении парыженщин, но нередко мужчина употребляет это выражение, чтобы обратитьвни­мание своего приятеля на непривлекательность проходящей миможенщины, независимо от того, сопровождает ли ее бо­леесимпатичная женщина. Однажды в пабе в Бирмингеме я услышала изаписала следующий диалог.

1-й мужчина (глядя навходящую в паб группу из четырех жен­щин): «Твоя мне неочень нравится!»

2-й мужчина (оборачиваяськ женщинам и озадаченно морща лоб): «Э… Это которая?»

1-й мужчина (со смехом):«Неважно, приятель. Выбирай любую: они все твои!»

2-й мужчина смеется, но неочень весело; вид у него несколько смущенный, он посрамлен.

Другаязагадочная английская фраза из ритуала наблюдения за женщинами, наэтот раз из разряда «одобряющих» — «Notmanyofthosetothepound!»(«Не меньше фунта!»). Данный комментарий относится кразмеру груди женщины, привлек­шей внимание мужчин, иподразумевает, что грудь у нее очень большая. В данном случае «pound»— это мера веса, а не фунт стерлингов, и тогда фраза буквальноозначает, что такие груди не чета фруктам, их много не положишь начашу весов, которую уравновешивает гиря массой в один фунт. На самомделе это преуменьшение, поскольку большая грудь на­верняка веситбольше фунта, но мы не будем вдаваться в ма­тематическиеподробности. Как бы то ни было, это благо­склонное суждение:англичане-мужчины любят женщин с большой грудью, и даже те из них,кто втайне отдает пред­почтение маленькой груди, считают своимдолгом выразить одобрение. Комментарий «Не меньше фунта!»зачастую со­провождается жестом: держа руки перед грудью,говорящий словно взвешивает в руках тяжелые предметы, перемещаявверх-вниз обращенные вверх ладони с чуть согнутыми пальцами. Вот ещеодин диалог, на этот раз подслушанный в лондонском пабе. Возможно, высочтете, что я пересказываю театральную сценку, но я клянусь, что этопример из жизни.

1-й мужчина (о сидящейнеподалеку пышногрудой женщине): «Ни фига себе! Ты толькоглянь! Никак не меньше фунта, да?»

2-й мужчина: «Тсс!Думай, что говоришь, приятель. Теперь так го­ворить запрещено».

1-й мужчина: «Что?Иди ты куда подальше со своей феминист­ской политкорректностью!Как хочу, так и говорю про женские сиськи!»

2-й мужчина:«Размечтался! Запрет наложили не феминисты, а Палата мер ивесов. Фунты мы больше не используем, у нас те­перь метрическаясистема. Нужно говорить „килограммы»!»

Судя посамодовольному выражению лица второго муж­чины, тот, вероятно,воображал себя комедийным актером и только и ждал удобного случая,чтобы озвучить налюдяхпридуманнуюим остроту. Правда, он сам испортил впечат­ление, расхохотавшисьнад собственной шуткой, и сквозь смех добавил: «Хе, хе…Брюссель ввел новые правила, забыл, что ли? Мы теперь говорим: „Неменьше кило!Понял? Кило!»

«Iwould!»(«Я бы не прочь!») — более распространенноевыражение одобрения, подразумевающее, что говорящий был бы не прочьпереспать с женщиной, обратившей на себя внимание. «Definitelyaten-pinter!»(«Пинт десять, не мень­ше!») — уничижительноезамечание, означающее, что гово­рящему нужно выпить не меньшедесяти пинт пива, то есть напиться, прежде чем хотя бы подумать отом, чтобы всту­пить в сексуальную связь с данной женщиной. Когдадвое или группа англичан-мужчин, искоса поглядывая на находящую­сярядом или проходящую мимо женщину, выкрикивают «шесть»,«четыре», «два», «семь» и т. д.,это вряд ли означает, что они оценивают ее внешность подесятибалльной шка­ле, — скорей всего прикидывают, сколькопинт пива им при­дется выпить для того, чтобы решиться нафизическую бли­зость с ней. И неважно, что женщины, как правило,даже не замечают этих судей-самозванцев. Ритуал наблюдения заженщинами — это демонстрация мужской бравады в мужс­койкомпании, игра на мужскую публику. По молчаливой до­говоренностилюбители наблюдать за женщинами никогда не ставят под сомнениеспособность друг друга «снять» при­глянувшуюся имженщину, и этот коллективный самообман способствует укреплениюсоциальных связей между ними.

ПРАВИЛАКЛАССОВЫХ ОТЛИЧИЙ

Эндогамия

Как и всякий другой аспектжизни англичан, сексуальные от­ношения также регулируютсяправилами классовых отли­чий. Начнем с того, что существуетнеофициальное правило эндогамии, согласно которому браки междупредставителя­ми разных социальных слоев хотя и не запрещены, ноне по­ощряются и на практике заключаются очень редко. Внестра­ниц книг Барбары Картленд* и П. Г. Вудхауса* сыновьягерцогов и графов редко расстраивают своих родных, беря в жены бедныхофицианток. Мужчины из высшего общества заводят интрижки с женщинамииз рабочей среды и, бывает, даже страстно в них влюбляются, ноженятся они, как прави­ло, на девушках по имени Арабелла илиЛюсинда, которые выросли в глостерширских особняках, где у них былилабрадоры и пони. Арабеллы и люсинды, в свою очередь, в юности изчувства противоречия могли водиться с кевинами и дайвами, но потомони обычно «образумливаются» (как вырази­лись бы ихобеспокоенные мамаши) и выходят замуж за муж­чин «из своегокруга».

—————————

* Картленд, Барбара (р. 1904 ) — английская писательница,представительница романтического направления.

** Вудхаус, Пелем Гренвил (1881 — 1975) — английскийписа­тель-романист. с 1955 г. гражданин США

Есть два основных фактора —образование и брак, — ко­торые в Англии до сих пор влияютна социальную мобиль­ность**. Эти два фактора зачастуювзаимосвязаны, поскольку университеты относятся к числу немногихмест, где молодые искатели сексуальных партнеров из разных социальныхклассов общаются «на равных». Но даже в университетахоб­стоятельства складываются не в пользу межклассовых брач­ныхсоюзов: результаты исследований регулярно показыва­ют, чтоангличане, поступая в университет, непроизвольно выбирают себе друзейиз той же социальной среды, к кото­рой принадлежат сами.

—————————————

*** Социальная мобильность — перемещение индивида или группыиндивидов в социальном поле, что может происходить без изменениясоциального статуса (горизонтальная мобильность) или с его повышениемили понижением (вертикальная мобильность).

И все же студенты из разныхсоциальных классов, несмот­ря на присущее им стадное чувство,вынуждены общаться друг с другом, посещая одни и те же лекции исеминары, участвуя в спортивных играх или других видах внеаудитор­нойдеятельности, таких как студенческий театр или занятия музыкой.

Неравныебраки

Именно такие девушки,бунтарки из верхушки среднего класса, зачастую привлекают вниманиеинтеллектуальных мужчин из рабочей среды, и те, бывает, женятся наних. По­добные браки обычно менее удачны (хотя есть множествоисключений), чем те, в которых женщина является предста­вительницейболее низкого сословия. Это потому, что, со­гласно неписаномуправилу, партнер более низкого соци­ального статуса долженперенять вкусы и манеры того клас­са, к которому принадлежит егосупруга или ее супруг. Или, по крайней мере, в большей степенипоступиться собствен­ными привычками и приложить больше усилийдля того, чтобы адаптироваться в новой среде, чем партнер, имеющийболее высокий социальный статус, и перемещающиеся вверх по социальнойлестнице женщины в этом отношении более гибки, чем мужчины,выбирающие себе жен из более высо­кого сословия.

Когдамужчина из рабочего класса женится на представи­тельнице болеевысокого сословия, возникает конфликт между снобизмом и мужскимшовинизмом — между прави­лом неравного брака и принципамиглавенствующего поло­жения мужчины в семье, согласно которымженщина должна быть более уступчивой и податливой. Способные мужчиныиз рабочего класса, которые благодаря полученному образо­ванию«переместились в средний класс», и особенно те, ктоподнялся сразу на несколько ступеней вверх по социальной лестнице,сочетавшись браком с девушками из верхушки среднего класса, скоторыми они познакомились в универ­ситете, порой весьмаагрессивно и с раздражением реагиру­ют на то, что им приходитсяменять свои привычки. Напри­мер, ужин они продолжают называть«tea»(«чай»), сажают в саду пампасную траву и ноготки,отказываются расплющи­вать горох на выпуклой стороне вилки инарочно ставят в неловкое положение своих чванливых тещ, говоря«toilet»(«туалет») и «settee»(«диван») при их гостях на приемах по случаю Рождества. Утех же из них, кто охотно адаптируется в новой «высокопоставленной»среде, как правило, возника­ют проблемы со своими родителями,которых они начинают стыдиться. В общем, и так не хорошо, и такплохо.

Женщины,сочетающиеся браком с мужчинами более вы­сокого социальногоположения, обычно более податливы и прилагают гораздо больше усилий ктому, чтобы «соответс­твовать», хотя опять-таки естьисключения. Если уж на то пошло, они гораздо охотнее перенимаютакцент, язык, вкусы,привычки и манеры представителей того класса, к кото­ромупринадлежат их мужья, и в порыве энтузиазма упуска­ют весьмасущественные нюансы. Например, они носят «пра­вильную»одежду, но в неверных сочетаниях; употребляют «правильные»слова, но не в нужном контексте; выращивают «правильные»цветы, но не в тех горшках, — в общем, ведут образ жизниверхушки среднего класса в этаком анаграммном варианте. Обмануть имникого не удается; они лишь смущают своих родственников по мужу иотталкивают от се­бя своих родителей. Усердно пытаясь«переродиться», они превращаются в карикатуры; лучше быне пытались. Кроме того, слишком ярое рвение влечет за собойнарушение пра­вила «Как важно не быть серьезным».

Трения и конфликты порождаютне только браки между представителями удаленных областей социальногоспектра. Англичане гораздо больше презирают тех, кто «дышит имв затылок» на социальной лестнице, чем представителей клас­сас противоположного конца социальной шкалы. Напри­мер, вкусы ипривычки среднего слоя среднего класса у вер­хушки среднегокласса зачастую вызывают гораздо более сильное неприятие, чем вкусы ипривычки трудового люда.

Миф о недюжиннойпотенции мужчин из среднего класса

Некоторые женщины из верхушкисреднего класса грезят о мужчинах из рабочей среды — отчасти всилу бытующего штампа, что мужчины из этого сословия обладаютнедюжин­ной потенцией и как сексуальные партнеры гораздосостоя­тельнее, чем мужчины из верхушки и среднего слоя среднегокласса. Никаких опытных данных в поддержку этого стерео­типа нет.Возможно, мужчины из рабочего класса начинают заниматься сексом вболее раннем возрасте, чем представи­тели высших социальных слоевобщества, но, как правило, сексом они занимаются не чаще, и нетоснований полагать, что своим партнершам они доставляют большеудовольс­твия.Представление о том, что мужчины из числа простолю­динов всексуальном плане более сильны и раскованны, — это миф,навязанный образованным средним классам таки­ми людьми, как Д. Г.Лоренс и Джон Осборн, а всем остальным — эротическими фильмамии журналами, в ко­торых показывается и описывается, как женщиныиз средне­го класса только тем и занимаются, что воображают себяв постели с работягами — пожарными, строителями и мой­щикамиокон. Миф о недюжинной потенции мужчин из ни­зов обществаподкрепляется тем, что в последнее время вхо­дит в моду образпростого парня, наблюдается популяриза­ция его вкусов и интересов(футбол, автомобили, «телки», пиво и т. д.).

Живучесть данного мифа,думаю, зиждется главным обра­зом на ошибочном представлении отом, что грубо-хамский подход к флирту, характерный, по мнениюмногих, прежде всего, для мужчин из низших классов, указывает наболее вы­сокий уровень сексуальной потенции, чемсдержанно-смущенная манера, якобы присущая только мужчинам изверхуш­ки и среднего слоя среднего класса. Но дело в том, что обаэти подхода суть симптомы социальной неловкости и сексуаль­нойскованности, и ни тот, ни другой не могут служить на­дежныминдикатором могучей потенции или искусности в делах секса. В любомслучае подход к флирту англичанина- мужчины зависит не столько от егосоциальной принадлеж­ности, сколько от количества потребленногоалкоголя. Все англичане-мужчины верят в волшебную растормаживающуюсилу демонического зелья. Представители более высоких сло­евобщества просто убеждены, что благодаря алкоголю они становятся стольже неотразимыми грубиянами, как и любой секс-идол пролетарскогопроисхождения.

И, НАКОНЕЦ,ПОСТЕЛЬ…

А что же собственно секс?Некоторые из вас, должно быть, чувствуют себя обманутыми: я далаглаве название «Секс», а сама говорю о юморе, флирте,эндогамии и т. д. и практи­чески ни слова не сказала — несчитая развенчания мифа о недюжинной потенции мужчин из рабочей среды— о том, что англичанам на самом деле нравится в постели. Иразуме­ется, почти ничего об отличиях в сексуальном поведениимежду нами и другими народами.На это есть две причины. Во-первых, я —англичанка, а это значит, что говорить о сексемне неловко, поскольку это откровенно личная тема, поэтому я стараюсьоттянуть «мо­мент истины». (Если бы вы были у менядома, я нервно лепе­тала бы что-нибудь про погоду, бежала быставить чайник и т. д.) Во-вторых… хм… как бы это сказать? —существует про­блема дефицита данных исследований. Метод«включенного наблюдения» очень эффективен, но в данномслучае элемент наблюдения исключает непосредственное созерцаниепос­тельных сцен, а элемент участия не подразумевает вступле­ниев половую связь со всеми представителями репрезента­тивнойвыборки из числа моих соотечественников или иностранцев дляпроведения сравнительного анализа. Да, известны случаи, когдаантропологи вступали в близкие от­ношения с людьми, которых ониизучали (мой отец говорит, что такие связи в шутку называют«культурное проникнове­ние»), но подобные случаивсегда вызывали осуждение. По­лагаю, это допустимо, если тыизучаешь родную культуру, как я. И у меня, разумеется, быливозлюбленные из числа англи­чан, а также несколько иностранцев,но с научной точки зре­ния это далеко не полноценнаярепрезентативная выборка. Что же касается непосредственного опыта, явообще не впра­ве говорить за всю женскую половину населения.

Однако это все неубедительныеотговорки. Есть немало социологов, которые, не имея соответствующеголичного опыта, во всех подробностях пишут о сексе.

Правила разговоров осексе

Обсуждать с англичанамивопросы секса непросто: хоть мы и не законченные пуритане, даннаятема вызывает у нас нелов­кость, и наши методы борьбы сосмущением и попытки скрыть замешательство — с помощью юмора иразных спо­собов уклонения от разговора по существу —привели к тому, что огромную часть своего бесценного времени,посвящен­ного исследованию, я тратила на шутки, колкости,остроты, беседы о погоде и приготовление чая. Не забывайте также проправило «Как важно не быть серьезным», являющееся залогомтого, что добиться от англичан прямых, серьезных, неиро­ничныхответов на вопросы о сексе — это целая история.

Не облегчило мою задачу идругое неписаное правило, в соответствии с которым англичане-мужчинысчитают, что женщина, говорящая о сексе, пусть даже в завуалированнойформе, по всей вероятности, сигнализирует о своей доступ­ности, ато и откровенно вешается им на шею. Из-за этого правила у одной моейзнакомой американки возникли не­приятности. Она никак не моглавзять в толк, почему англи­чане-мужчины «клеятся» кней и жутко оскорбляются, когда она отвергает их ухаживания, —ведь она их к тому «совсем не поощряет». Желая помочь ей(причем с пользой для дела, поскольку это был эксперимент в чистомвиде), я стала на­блюдать со стороны (но находясь неподалеку) затем, как она общается с мужчинами в местном пабе, и выяснила, что онаначинает говорить вещи типа «но это случилось сразу же послетого, как я узнала, что мой муж голубой, поэтому я не­многокомплексовала по поводу своей сексуальности…» бук­вальнов первые десять минут знакомства с собеседником. Я объяснила ей, чтоподобные откровения о личной жизни, являющиеся, без сомнения, обычнымделом «в стране Опры Уинфри*», большинствоангличан-мужчин истолковывает фактически как официальное приглашениев постель. Пре­кратив откровенничать, американка туг же заметила,что ей перестали оказывать нежелательные знаки внимания.

Замечательно, подумала я. Ещеодин удачный экспери­мент по выявлению правила, причемэксперимент, в кото­ром подопытным кроликом выступила не я сама.Мой люби­мый метод «полевых испытаний». Но, хотяданный опыт под­твердил, что я верно определила неписаноеправило, само это правило, как я видела, препятствует моим попыткамис­следовать и охарактеризовать постельные привычки англи­чан.Эту проблему я обошла обычным способом — путем об­мана иухищрений. Я вела обсуждения главным образом с женщинами и с темимужчинами, которых я знала достаточ­но хорошо и которые, я былауверена, не истолкуют мои воп­росы превратно. Женщины —даже англичанки — могуг быть весьма откровенны и честны,обсуждая друг с другом наединепричуды и особенности своих любовников, да и свои собственныепостельные привычки, так что от них я уз­нала очень много оботношении к сексу представителей обо­их полов. И дляобъективности я выудила немало полезной информации и у своих друзей иреспондентов из числа муж­чин. Из них мне особенно помог один. Онне только обладал, так сказать, энциклопедическими знаниями осексуальном поведении англичанок (благодаря персональной «выборке»по системе «Мори»), но также был поразительно откровененсо мной, в самоуничижительной манере рассказывая о своих привычках иделясь своими мыслями.

———————————

*Популярнаяведущая собственного ток-шоу на американском телевидении.

Зона, свободная отправил

Итак, что я узнала осексуальной стороне частной жизни анг­личан за десять летнапряженной деликатной работы по сбо­ру информации? В целоминформация позитивная. По-ви­димому, постель — единственноеместо, где мы освобожда­емся почти от всех наших изнуряющихкомплексов, где мы излечиваемся, пусть хотя бы на время, от нашейсоциальной неловкости. Задвинув шторы, приглушив свет, раздевшись, мывдруг превращаемся в нормальных людей. Мы можем быть страстными,открытыми, пылкими, нежными, чувствен­ными, импульсивными —такими, какими мы обычно быва­ем только тогда, когда говорим освоих домашних питомцах.

Это — подлиннаяраскованность, не имеющая ничего об­щего с так называемойнепринужденностью «на отдыхе» — субботним вечеромили на курорте, — когда мы напиваемся и просто исполняемпредписанную нам социальную роль, усердно демонстрируем раскованноеповедение, точнее, свое представление о раскованности. А вот нашасексуальная раскованность — это наше истинное «я».

Конечно, некоторые из нас впостели более несдержанны и непринужденны. В постели мы остаемсясамими собой, что подразумевает широкий спектр различных сексуальныхсти­лей. Кто-то чуть робок и нерешителен, кто-то более уверен всебе; некоторые болтливы, другие молчаливы; одни неуклюжи, другиеумелые; кто-то изобретателен или эксцентричен, кто-то консервативен,кто-то бахвалится своей виртуозностью… Все зависит от разныхфакторов, таких, как возраст, опытность, индивидуальность,настроение, отношение к данному сексу­альному партнеру и т. д. Носуть в том, что все эти факторы, влияющие на особенности сексуальногостиля, носят лич­ный характер, то есть ничего не имеют общего с«правилами английской самобытности», регулирующими нашесоциаль­ное поведение.

Эти правила английскойсамобытности диктуют каждый шаг, ведущий к половому акту: где мызнакомимся с сексуаль­ными партнерами, как флиртуем, что едим наужин и как это едим, как говорим, как шутим, что пьем и как алкогольвлияет на наше поведение, на каком автомобиле едем домой и как еговедем (или как ведем себя в автобусе или такси), что пред­ставляетсобой наш дом, в который мы приглашаем сексуаль­ного партнера,как мы относимся к своему жилищу и как о нем говорим, какой породысобака встречает нас у двери, ка­кую музыку слушаем, чтопредлагаем выпить на ночь, как об­ставлена наша спальня, каквыглядят шторы, которые мы за­крываем, как раздеваемся… Каждыйшаг, буквально каждый шаг, вплоть до полового акта, нравится нам этоили нет, по крайней мере, отчасти обусловлен тем или иным негласнымправилом английской самобытности. В постели мы не пере­стаем бытьангличанами, но в тот относительно непродол­жительный промежутоквремени, когда длится сексуальная связь, наши действия нерегулируются исключительно анг­лийскими нормами и установлениями.Нами движут те же основные инстинкты, которые есть у всех людей; мыдемонс­трируем тот же спектр личных сексуальных стилей, что ипредставители всех других культур. Постель, по крайней ме­ре покамы занимаемся сексом, является зоной, свободной от правил.

Дефицит знаний отехнике секса

На основевышеизложенного можно сделать несколько обобщений относительноанглийской культуры секса. Напри­мер, англичане-мужчины, какправило, в отличие от своих американских собратьев, менее склоннычитать серьезные самоучители и руководства по технике секса.Англичанки черпаютэту информацию если и не из книг, то из множества женских журналов. Всвязи с этим до недавнего времени анг­личане не могли похвастать«эрудированностью» в вопросах секса, котораяприобретается в процессе чтения специаль­ной литературы.

Но теперь в английскихжурналах, предназначенных для «простых парней», печатаютиллюстрированные статьи на те­мы «Как привести женщину вэкстаз», «Три простых шага для достижения множественногооргазма» и т. д. А неграмотные могут смотреть образовательныепрограммы о сексе, которые транслируются по четвертому каналу поздновечером, или псевдообразовательные эротические передачи по пятомука­налу (которые — очень удачно — начинают показыватьспус­тя некоторое время после закрытия пабов), так что нашимуж­чины быстро наверстывают упущенное. Например, многие юноши —и даже некоторые продвинутые мужчины более старшего возраста, —судя по всему, пришли к выводу, что в постели нужно отдатьсимволическую дань оральному сек­су, — дабы доказать, чтоты не неандерталец. И некоторые уже даже не ждут, что за это имповесят медаль на шею.

Поведение англичанпосле сексуальной близости

После секса или, если мызаснули, на следующее утро к нам возвращается наше привычнаянеловкость. Мы говорим:

«Мне ужасно стыдно, ноя точно не помню… Как тебя зовут?»

«Не возражаешь, если япозаимствую у тебя полотенце?» «Пойду, поставлючайник…»

«Не смей, Монти!Положи! Нельзяесть лифчик благородной леди! Что о нас подумают? Брось! У-у,противныйпес!»

«Прости, тост немногоподгорел. Тостер у меня с характером — не любитпонедельники…»

«Нет, нет, всезамечательно. О да… чай! Чудно, спасибо!» (Это бы­лопроизнесено таким же тоном, что и жаркие слова, звучавшие прошедшейночью.)

Ну, хорошо, я немногопреувеличиваю, но лишь совсем чуть-чуть: все это подлинные, дословныевыдержки из диалогов, состояв­шихся наутро после бурной ночи.

LeviceAnglais/забавные«задницы»

В книге Джереми Паксмана«Англичане» первые четыре стра­ницы главы о сексепосвящены тому, что французы называ­ют «le vice Anglais»— «английский порок», собственно шлеп­кам «помягкому месту». В конце своего занимательного об­зора наданную тему, построенного на примерах из жизни, он заключает: «Былобы глупо утверждать, что „английский порок» широкораспространен среди англичан. Вовсе нет. И несмотря на то что этотпорок называют английским, он распространен не только средиангличан». Вот именно. (И еще Паксман мог бы добавить, что самоназвание не име­ет никакого значения, поскольку французыобозначают сло­вом «Anglais» («английский»)все то, что они не одобряют или хотят высмеять.)

Но если этот сексуальный бзикне есть английская осо­бенность и присущ не нам одним, тогдазачем так много пи­сать о нем? Паксман утверждает, что«двусмысленность» практики «наказание — этонаграда, боль —удовольствие — это английское лицемерие вчистом виде». Может быть. Но, думаю, есть куда более простоеобъяснение тому, что он на­чал главу о сексе с рассмотрения этогоне очень английского порока, и это — юмор как коленный рефлекс.Любое упоми­нание о сексе мгновенно пробуждает в нас чувствоюмора, и мы тут же обращаем разговор на эту тему в шутку. Кромето­го, смех у нас вызывает и всякое упоминание «задницы».Поэ­тому, если вам случится говорить о сексе, начинайте разго­ворс какой-нибудь шутки о «задницах»60.

————————

60Надеюсь, вы поняли, что я ни в коем случае не хотела своимизамечаниями выказать неуважение к Джереми Паксману. Как разна­оборот: его книге стоит уделить самое пристальное внимание,она просто блистательна.

Страница №6 инеэротичная грудь

Затем, если возможно,пошутите по поводу женской груди — в нашем представлении этотоже весьма забавная тема. Пакс­ман утверждает, что«англичане-мужчины помешаны на жен­ских грудях». Вдоказательство он ссылается на ежедневный «парадженских грудей» на третьей странице изданий жел­той прессы.Я с ним не согласна. Не думаю, что англичане-мужчины более «помешанына женских грудях», чем, скажем, американцы, австралийцы,скандинавы, японцы или немцы. Тем не менее ежедневная выставкаженских грудей на треть­ей полосе газеты «Сан» (TheSun) и другихбульварных изда­ний — весьма интересное английское явление,достойное более пристального внимания.

По данным опросаобщественного мнения, проведенного «Мори», только 21 %англичан осудили показ женских грудей на странице номер 3. Фотографиидевушек с обнаженной грудью на 3-й странице газет меньше всеговызывают непри­ятие, гораздо меньше, чем другие виды демонстрациисексу­альности в СМИ. Даже среди женщин только 24 % опрошен­ныхвыразили неодобрение по поводу фотографий на 3-й странице газет, затопочти вдвое больше, 46 %, высказались против продажи в киоскахжурналов эротического содержа­ния (таких как «Плейбой»с аналогичными фотографиями), и 54 % заявили, что показывать вкинотеатрах порнографи­ческие фильмы — это безнравственно.Конечно, это не озна­чает, что остальные 76 % женщин судовольствием любуются полуголыми девушками на 3-й странице, носвидетельствует о том, что многие из нас не считают это«порнографией», а расценивают это как нечто безобидное,хотя данные фо­тографии мало чем отличаются от тех, что публикуютв эро­тических журналах.

Я была заинтригована, когдаознакомилась с этой статис­тикой, и принялась проводить своисобственный опрос, пы­таясь выяснить, почему и мужчины, и женщиныне ставят фотографии на 3-й странице газет в один ряд спорнографи­ческими журналами. В цифровом выражении моя «выборка»была гораздо меньше, но результаты получились те же, что и приопросе, проведенном «Мори»: только пятая частьопро­шенных мною респондентов высказала возражения противфотографий на 3-й странице. Я очень удивилась, обнаружив, что даженаиболее феминистски настроенные респонденты не особенно возмущалисьаморальностью публикацией эро­тических фотографий на 3-йстранице. Чем это объяснить? «Потому что… э… девочки на 3-йстранице… В общем, они вро­де шутки, — сказала однаженщина. — Их нельзя воспринимать серьезно». «Ну…полагаю, мы просто к этому привык­ли», — объясниладругая. «3-я страница — это нечто вроде игривых открытокс девочками на пляже, — заметила еще одна особо проницательнаяреспондентка. — Легкомыслен­ные фотографии с глупымиподписями в виде ужасных ка­ламбуров. Разве можно на такоеобижаться?» Девочка-подросток высказалась столь жепренебрежительно: «По сравне­нию с тем, что выкладывают вИнтернете или показывают по телику, фотографии на 3-й странице —сама невинность».

Я обратила внимание, чтопочти все, кого я спрашивала про 3-ю страницу, даже те, кто выражалнеодобрение, как пра­вило, смеялись или, по крайней мере,улыбались, отвечая на мои вопросы. Они закатывали глаза или качалиголовами, но как-то смиренно, в снисходительной манере, будтоговорили о пустячных провинностях шаловливого ребенка или домаш­негопитомца. Фото на 3-й странице газет — это традиция,ус­тановление, нечто успокоительно привычное, как «Арчеры»*или дождь в праздничный день. Джордж Оруэлл, характе­ризуяанглийский рабочий класс, сказал, что его представители «обожаютнепристойные шутки», и отметил «поразительнуювульгарность» примитивных комических открыток «Сиськи икаламбуры» на 3-й странице не более порнография, чемизоб­ражения грудей и каламбуры на игривых пляжных открытках илив кинофильмах серии «Продолжайте». В принципе, они дажене сексуальны. Фотографии на странице номер 3 слиш­ком глупые,слишком карикатурные, слишкоманглийские,чтобы волноватьвоображение и возбуждать.

«В Англии, возможно, исовокупляются, но эротики в этой стране нет», — сказалДжордж Майкс в 1977г. Это более вы­сокая оценка, чем та, что он дал нам в 1946 г.(«народы кон­тинентальной Европы занимаются сексом, аангличане спят с грелками»), но все равно не очень лестная.Однако он прав, что подтверждают результаты моих опросов о 3-йстранице: только англичане способны превратить фотографии рос­кошныхполуобнаженных красоток в нечто столь неэротич­ное, как 3-ястраница.

——————

*«Арчеры» (TheArchers)— популярная радиопрограмма Би-би-си о жизни вымышленнойдеревенской семьи; передается ежедневно с 1951 г.

ОБРЯДЫИЗМЕНЕНИЯ ГРАЖДАНСКОГО СОСТОЯНИЯ
Я назвалапоследнюю главу «Обряды изменения гражданс­кого состояния»,а не «Религия» потому, что религия как таковая побольшому счету сегодня не играет особой роли в жизни англичан, норитуалы, которые викарии англиканс­кой церкви непочтительноназывают «hatchings,matchingsand dispatchings» («рождения,свадьбы и смерти»), и другие менее значимые церемонии пока ещене утратили своего значения. Многие честные англиканскиесвященнослужите­ли охотно признают, что обряды бракосочетания,погребе­ния и в меньшей степени рождения — нынеединственное время их соприкосновения с большинством прихожан.Не­которые из нас ходят в церковь на рождественскую службу, ещеменьше — на пасхальную, но для большинства англичан посещениецеркви ограничивается свадебными и похорон­ными церемониями и,возможно, крестинами.
РЕЛИГИЯ ПОУМОЛЧАНИЮ
Елизаветинский придворныйДжон Лили*утверждал, что ан­гличане — Богом «избранный иособенный народ». Если это так, то, надо признать, со стороныГоспода это весьма свое­образный выбор, потому что мы, наверно,самая нерелигиоз­ная нация на свете.
————————
*Лили,Джон (1554— 1606) — английский писатель и драматург,создал стиль прозы, названный позднее «эвфуистическим»(«Эвфуэс, или Анатомия остроумия», 1578 г.; «Эвфуэси его Англия», 1580 г.).
Согласно данным опросов, до88 % англи­чан относят себя к той или иной христианскойконфес­сии — в основном к англиканской церкви, — нона практике только 15 % из этих «христиан» регулярнопосещают церковь. Большинство бывает только на вышеупомянутых«об­рядах изменения гражданского состояния», а многиеиз нас вступают в контакт с религией только на последнем из этихобрядов — на похоронах. Большинство англичан в наши дни некрестятся, и только около половины венчаются в цер­кви, но почтивсех хоронят по-христиански. Не потому, что смерть вдруг пробуждает внас религиозность, — это, так сказать, «выбор поумолчанию»: нехристианские похороны требуют определенныхусилий, четкого понимания, чего мы хотим вместо этого, иподразумевают массу неприятных хлопот и смущающей суеты.
Как бы то ни было,англиканская церковь — наименее ре­лигиозная церковь вмире. Церковь с расплывчатым кредо, терпимая к пороку и недостаткам ипоразительно нетребо­вательная. Мы не задумываясь указываем ванкете или заявле­нии, что мы по вероисповеданию англиканцы, «СofЕ»* (мы предпочитаем по возможности употреблять именно этуформулу, как в речи, так и на письме, поскольку слово «church»(«церковь») пронизано религиозностью, a«England»(«Англия») звучит несколько патриотично), потому что этоне подразумевает ни соблюдения религиозных предписа­ний, ни верыво что бы то ни было — даже в существование Бога. АланБеннетт** однажды заметил, в речи к Обществу молитвенника***, что вангликанской церкви «вопрос о вере в Бога как-то всегда обходятстороной. Задавать его непри­лично. Кто-то сказал, чтоангликанская церковь так устроена, что ее члены, по сути, могутверить во что угодно, но, разуме­ется, почти никто ни во что неверит».
—————————
*C of E – Church of England (англиканская церковь).
**Беннет, Алан (р.1934) – английский драматург, сценарист иактер.
***Общество молитвенника – создано с целью защиты традиционногопорядка проведения церковной службы, по канонам „Книги общеймолитвы”, официального молитвенника и требника англиканскойцеркви, выпущенного в новой редакции в 1662 г.
Я вспоминаю один разговор,который подслушала, когда сидела в ожидании своей очереди в приемнойтерапевта. Школьница 12—13 лет с помощью матери заполнялакакую-то медицинскую форму. Дочь спросила: «Вероисповедание?Какое у меня вероисповедание? Разве мы исповедуем какую-то религию?»— «Нет, — ответила ей мать. — Просто напиши„С ofЕ»». — «Что значит „С ofЕ»?» — поинтересовалась девоч­ка. «ChurchofEngland».— «А это религия?» — «Да, в некото­ромроде. Ну, не совсем… Просто мы всегда так пишем». Как ипохороны по христианскому обряду, «С ofЕ» — это «выбор по умолчанию», нечто вродеварианта ответа «все равно» в вопроснике —апатичная, бесстрастная, умеренная религия для духовно «нейтральных»людей.
Трудно найти кого-то, ктоотносился бы серьезно к анг­ликанской церкви — даже средиее верных служителей. В 1991 г. тогдашний архиепископКентерберийский, доктор Джордж Кэри, сказал: «В моемпредставлении это пожилая женщина, которая сидит в уголке и что-тотихо бормочет се­бе под нос, старушка, которую почти никтоникогда не заме­чает». И эта реплика в духе ослика Иа-Иапрозвучала в интер­вью, которое он дал сразу же после того, какего назначили на самый высокий пост в англиканской церкви. Если ужар­хиепископ Кентерберийский сравнивает свою церковь с дряхлой,забытой всеми старухой, стоит ли удивляться тому, что и все мы безстеснения игнорируем ее?
БЛАГОДУШНОЕБЕЗРАЗЛИЧИЕ
Ключевое слово в егостенаниях — «негласный». Мы — не нациятвердых открытых атеистов. И мы не агностики. И то, и другоеподразумевает некий интерес к вопросу о том, есть ли Бог,существование которого мы отвергаем либо ставим под сомнение.Большинство же англичан просто не задумы­ваются на эту тему.
Согласно данным общественногоопроса, около 60 % на­селения нашей страны на вопрос «Верителивы в Бога?»61от­вечают положительно, но доктор Кэри прав, что не прини­маеттакой ответ за чистую монету. Сама я, задавая тот же вопрос, пришла квыводу, что многие отвечают «да», потому что они:
——————-
61Кстати, всего лишь 56 % англичан верят в опросы обществен­ногомнения.
— не особенно религиозны, но,в общем-то, верят в то, что над нами есть Кто-то;
— в принципе готовы признатьсуществование Бога, поэ­тому отвег «нет» прозвучал бынесколько категорично;
— хотели бы думать, что Богесть, хотя это маловероятно;
— не знают, есть ли Бог, ноготовы принять Его на веру;
— честно говоря, никогда незадумывались об этом, но, да, конечно, что-то есть.
Одна женщина объяснила так:«Ну, на первой странице я на­писала, что я христианка, втом смысле, что я не мусульманка и не индуска, поэтому подумала, чтои на вопрос о существо­вании Бога тоже нужно ответить „да»,иначе с моей стороны это выглядело бы непоследовательно».
Умные исследователи «Мори»недавно придумали форму опросов, более соответствующую расплывчатым,ни к чему не обязывающим религиозным убеждениям англичан. Те­перьони предлагают следующие варианты.
«Я— активный верующий»:только 18 % англичан поставили галочку в данной графе, в том числевсе мусульмане, индусы, сик­хи и т. д., исповедующие религию вполном смысле этого слова.
«Я— неактивный верующий»:имеются в виду те, кто автома­тически ставит галочку против графы«С оґЕ»(англиканство); таковых набралось 25 %.
«Вдуше я верующий, но фактически не принадлежуни к ка­кой религии»:довольно расплывчатая формулировка, на кото­рую откликнулись 24 %англичан, в их числе предположительно 31 % верящих в астрологию, 38 %— в привидения, 42 % — в те­лепатию, 40%— в ангелов-хранителей и т. д.
«Я— агностик (не уверен, что Бог существует):,требует большойработы ума; всего 14 %.
«Я— атеист (убежден, что Бога нет)»:тоже требует боль­шой работы ума, к тому же слишком определенноезаявление; всего 12 %.
«Неотношусь ни к одной из вышеозначенных категорий»:охвачены все возможные варианты; всего 7 %.
«Незнаю»-,если предложено столько двойственных, уклончи­вых вариантов,неприлично не выбрать из них один; лишь 1 %.
Итак, хотя только 12%англичан в конечном итоге реши­лись назваться атеистами, думаю,замечание бывшего архи­епископа о том, что в Англии «негласныйатеизм празднует победу», абсолютно верно. Если бы мы былинастоящими атеистами, ему и его церкви было бы с кем спорить ибороть­ся. Ситуация же такова, что нам все равно.
Мы не просто безразличны.Ужасно то (с точки зрения ан­гликанской церкви), что мывежливобезразличны,толеран­тнобезразличны,благодушнобезразличны. В общем-то, мы ничего не имеем против Бога. Если на наснадавить, мы даже признаем, что Бог существует, — ну, если и неБог, то какое-то Высшее существо, которое можно назвать и Богом, хотябы ради мира и покоя. Бог так Бог — прекрасно. Главное, что Онна своем месте, то есть в церкви. Приходя в Его дом — насвадьбы и похороны, — мы ведем себя так же вежливо, как вгостях, хотя нелепая выспренность нашего поведения нас са­михнемного смущаег. А за пределами церкви Бог крайне ред­козатрагивает наше существование и присутствует в наших мыслях. Те, ктохочет поклоняться Ему, пусть поклоняются — мы живем в свободнойстране, — но это сугубо личное дело, и негоже навязывать своивзгляды другим или смущать и бес­покоить остальных своейнабожностью. (Все показное англи­чане ненавидят больше всего насвете.)
Наше благодушное безразличиеостается благодушным до тех пор, пока верующие, к какой бы религииони ни при­надлежали, не досаждают духовно нейтральномубольшинст­ву своим религиозным рвением. Религиозный фанатизмвы­зывает у нас подозрительность и раздражение.
РОЖДЕНИЯ,СВАДЬБЫ И СМЕРТИ
Ладно, с религией мыразобрались. Но что же такое так назы­ваемые обряды перехода,которые до сих пор часто проис­ходят в церкви или которыепредполагают отправление не­ких религиозных церемоний, пусть хотябы «по умолчанию» или ради удобства? Термин «обрядыперехода»{rites de pas­sage)ввел в 1908 г. антрополог Арнольд ван Геннеп*, давший
—————————
*Геннеп, Арнольд ван (1873—1957) — французский этнограф,фольклорист, исследователь первобытной религии.
данному понятию следующееопределение: «обряды, кото­рыми сопровождается каждаяперемена места, состояния, социального положения и переход из однойвозрастной ка­тегории в другую». Ван Геннеп отмечает, чтовсе животные рождаются, достигают зрелости, размножаются и умирают,но, пожалуй, только человек испытывает потребность в том, чтобыобозначить культовыми песнями и танцами каждый этап жизненного цикла,— а также некоторые календарные периоды62,— исполняя сложные ритуалы и наделяя каждый переходбиологического и сезонного характера глубоким социальным смыслом.Другие животные тоже борются за господство и высокое положение всвоем стаде или в иной социальной группе и устанавливают связи исоюзы с равны­ми им по статусу избранными особями. Но,опять-таки, толь­ко люди устраивают грандиозные представления послучаю таких событий, обозначая обрядами, ритуалами и церемони­ямикаждое свое продвижение по социальной лестнице или присоединение ккакой-то подгруппе.
————————
62Позже Виктор Тернер дал новое определение понятию «обря­дыперехода» — исключил ритуалы, обозначающие жизненныецик­лы природы, и сосредоточился только на переходах, связанных ссоциальными превращениями индивида. Но, поскольку данный тер­минпридумал ван Геннеп, ему решать, что он означает, и потому яиспользую его — более широкое — определение.
Таким образом, обрядыперехода — это отнюдь не анг­лийское явление. Подобныеритуалы есть в любом челове­ческом обществе, и, хотя в каждойкультуре они имеют свои характерные особенности, ван Геннеп показал,что первоос­нова у всех приблизительно одна и та же, состоящая изтрех ступеней, или элементов: отделение (прелиминальная фаза),маргинальность/переход (лиминальная фаза) и реинкорпорация(постлиминальная фаза).
Даже по своим характернымособенностям большинство английских обрядов перехода схожи саналогичными ритуа­лами многих современных западных культур: прикрещении наших детей одевают в белое, и у них есть крестные; нашидевушки тоже выходят замуж в белом и в сопровождении подружекневесты, а после свадьбы молодоженам полагается медовый месяц; напохороны мы надеваем черное; на Рождествообмениваемся подарками и т. д. Нет ничего сверхосо­бенного впроцедуре обряда, скажем, типично английских похорон или свадьбы, чтопоказалось бы необычным или незнакомым гостю из Америки, Австралииили Западной Ев­ропы.
Правила двойственногоотношения
Итак, что же все-таки есть(если есть) исключительного анг­лийского в английских «обрядахперехода»? Чтомогло бы показатьсястранным или непривычным гостю нашей стра­ны или иммигранту изродственной нам современной запад­ной культуры? Разумеется, чтобывыяснить это, я принялась опрашивать иностранцев и иммигрантов. «Делоне в обыча­ях и традициях, — сказала одна наблюдательнаяамерикан­ка, сама принимавшая участие в свадьбах (один раз вкачест­ве невесты, второй раз — как мать одного избрачующихся) по обеим сторонам Атлантики. — Вы правы, все онипри­мерно одинаковы. Дело в отношении, в подходе в целом. Этотрудно выразить словами. В отличие от нас, англичане, как бы этосказать,не.участвуютполностью в брачной церемо­нии — они всегда держатся…даже не знаю… как-то отстра­нение; вид у них циничный иодновременно смущенный — они будто наблюдают за происходящим состороны». Еще один заокеанский респондент высказался так «Мневсегда казалось, что англичане должны чувствовать себя во времяритуалов как рыба в воде. Помпезность,церемонность —это все их стихия. И в общем-то так оно и есть: когда речь идет окрупных событиях национальной важности, таких как коро­левскиесвадьбы, похороны общественных деятелей, — в этом им нетравных. Но на обычной частной свадьбе и так далее все какие-точопорные, ходульные, неестественные. Или напиваются и превращаются вкруглых идиотов. Сред­него не дано».
Проблема в том, что «обрядыперехода» по определению суть общественные мероприятия,подразумевающие обяза­тельное взаимодействие с другими людьми напротяжении длительного периода времени. Хуже того, в ходе проведениямногих из таких общественных мероприятий «частные»семейные дела (бракосочетание, оплакивание утраты близких, достижениесовершеннолетия) становятся достоянием «пуб­лики». Ковсему прочему, на этих церемониях необходимо выражать чувства.Правда, не очень бурно: англичанам не­свойственно рыдать напохоронах, вопить от радости на свадьбах или громко умиляться накрестинах. Но даже мини­мальное, символическое выражение чувств,предусматривае­мое английскими «обрядами перехода»,для многих из нас является сущим испытанием. (Многие не выносят дажепро­цедуру «пожелания мира и покоя» — ритуал,исполняемый в ходе обычной церковной службы по настояниюдоброжела­тельных викариев, когда требуется пожать руку сидящемуподле вас человеку и пробормотать: «Да будет мир с вами».«Все, кого я знаю,ненавидят ритуал«пожеланиямира»,— признался мне один англичанин. — Я без дрожи дажеподу­мать об этом не могу».)
Разумеется, в других странахобряды, знаменующие этапы жизненного цикла, тоже требуют от ихучастников напряже­ния душевных сил. События, обозначаемые«обрядами пере­хода», часто влекут за собой большиеперемены, которые вы­зывают страх и беспокойство. Даже события,расцениваемые как позитивные перемены, поводы для торжества —крести­ны, церемонии по случаю достижения совершеннолетия илиокончания учебного заведения, помолвки и свадьбы, — этострессовые ситуации. Переход из одного социального со­стояния вдругое — напряженная процедура, поэтому неуди­вительно, чтотакие события в большинстве культур неиз­менно связаны спотреблением значительного количества алкоголя.
Но для англичан эти «обрядыперехода» особенно болез­ненны, и, думаю, наша неловкость —это отражение нашего двойственного отношения к ритуалу. Нам нужно,чтобы ри­туалы исполнялись в соответствии с определеннымипра­вилами и установлениями, и в то же время сами церемониивызывают у нас неловкость и смущение. Как и в случае с плать­ем,мы на высоте, когда мы «в форме» — то есгь когдаприсутс­твуем на пышных королевских или государственныхритуа­лах, где расписаны каждый шаг и каждое слово и нет местадля неуверенности или неуместных социальных импровизаций.
Пусть участие в этихмероприятиях не доставляет нам боль­шого удовольствия, но, покрайней мере, мы знаем, что де­лать и что говорить. Англичане неособо жалуютофициоз и не любят подчиняться удушающим ханжеским правилам иустановлениям, но, как отметила я в главе об одежде, пос­колькумы лишены природной деликатности и не способны общатьсянепринужденно, нам трудно совладать с нефор­мальностью.
Свадебные и похоронныецеремонии, а также другие «пе­реходы», в которыхглавными действующими лицами явля­ются простые англичане,достаточно официальные мероп­риятия, вызывающие у нас раздражениеи заставляющие за­мыкаться в скорлупу чопорности, и в то же времянастолько неформальные, что мы невольно демонстрируем своюсоци­альную неловкость. Требуемая официозом набожность иба­нальности, которые мы слышим и говорим, слишком искус­ственносерьезны, неестественны и во многих случаях про­низаны смущающейрелигиозностью,отчего мы морщимся, теребим воротники и переминаемся с ноги на ногу.Но мо­менты неформальности, когда мы предоставлены сами себе, длянас еще более затруднительны. На свадьбах и других «об­рядахперехода» у нас возникают, по сути, те же проблемы, что и в«обычных» социальных ситуациях, связанных с об­щением,когда мы неумело знакомимся и неловко приветс­твуем друг друга,не зная, что сказать и куда деть руки, только эти наши проблемыусугубляются соразмерно важности со­бытия.
Рождение детей и обрядыпосвящения
Лишь около четверти англичанкрестят своих детей. Это, пожалуй, больше свидетельствует обезразличии англичан к ре­лигии, чем о нашем отношении к детям.Однако половина из нас венчается в церкви, и почти всех хоронят похристианс­кому обряду, так что относительная непопулярностькрес­тин, возможно, все-таки отражает некое безразличие к детям внашей культуре. Хотя, конечно, это не означает, что мы ни­как неотмечаем пополнение в семье. Рождение ребенка, вне сомнения,радостное событие, просто англичане, в отличие от многих другихнародов, не устраивают по этому поводу пир на весь мир. Обычноновоявленный гордый отец угоща­ет напитками приятелей в пабе (этатрадиция, как ни стран­но, известна под названием «обмываниеголовки ребенка», хотя сам младенец при этом не присутствует,что, пожалуй, и к лучшему), но, с другой стороны, англичане готовывыпить в пабе почти по любому поводу. О новорожденном говорятнедолго: как только отец получил свою долю добродушных похлопыванийпо плечу и выслушал оханья относительно утраты свободы, бессонныхночей, потери либидо и прочих ужасов, связанных с детьми, данная темасчитается исчер­панной и разговор возвращается в привычное русло.
Дедушки с бабушками, другиеблизкие родственники и подруги матери проявляют более неподдельныйинтерес к новорожденному, но главным образом во время неофици­альныхвизитов, а не на «обрядах перехода» с большим чис­ломприглашенных. Иногда практикуется американская тра­диция «смотринноворожденного», организуемых для буду­щей мамы, но вАнглии данный обычай не получил широкого распространения, и в любомслучае эти «смотрины» устраи­ваютсядо родов, когдамладенца как такового еще нет. Крес­тины — тихое, спокойноемероприятие, на котором при­сутствует относительно немного людей,но даже там младе­нец недолго остается объектом внимания: уангличан не принято возбужденно ворковать и сюсюкать над детьми. Внекоторых случаях (в справочнике «Дебретт» такаяпрак­тика порицается) родители новорожденных, стремящиеся.подняться по социальной лестнице, устраивают крестины лишь для того,чтобы заполучить в крестные для своих детей «светских»,богатых и влиятельных людей. Только, пожалуйс­та, не поймите менянеправильно. Я вовсе не утверждаю, что англичане не любят и не лелеютсвоих детей. Безусловно, они их любят и лелеют и обладают теми жеприродными ро­дительскими инстинктами, что и все остальные люди.Прос­то мы какпредставители определенной культурыне це­ним своих детей так высоко, как другие народы. Мы любим ихкак индивидуумов, но, вводя их в социальный мир, не уст­раиваемпышных обрядов посвящения. Часто говорят, что о своих животныхангличане заботятся больше, чем о детях.
Это несправедливоепреувеличение, но то, что Националь­ное общество защиты детей отжестокого обращения было основано у нас лишь через шестьдесят летпосле появленияКоролевского общества защиты животных от жестокого об­ращения,уже само по себе говорит об иерархии приорите­тов в нашейкультуре.
Правила веденияразговора о детях
Англичане гордятся своимидетьми так же, как и родители в любой другой культуре, но об этом выникогда не догадае­тесь, слушая, как они говорят о них. Правилоскромности не только запрещает нам хвастаться своими отпрысками, ноеще и предписывает принижать их достоинства. Даже те, кто испытываетнеимоверную гордость за своих детей, должны закатывать глаза, тяжеловздыхать и жаловаться друг другу на то, какие у них шумные,надоедливые, ленивые, никчемные и несносные дети. Однажды навечеринке я стала свидетельни­цей того, как одна мамашапопыталась похвалить ребенка другой: «Я слышала, твой Питерсдает 10 предметов на аттес­тат об общем среднем образовании.Должно быть, он очень умный…» В ответ мать «гения»пренебрежительно фыркнула: «Умный-то умный, только совсем незанимается — все в ту­пые игры компьютерные играет даслушает чокнутую музы­ку…» На что первая мамаша сказала:«Ох, и не говори. Сэм все свои экзамены завалит. Он только иумеет, что на скейтборде кататься, а за это пятерки не ставят, я емутак и говорю. Да он меня, конечно, не слушает…» Оба мальчика,вероятно, были примерными учениками, и их матери это знали. Всущности, отсутствие беспокойства в голосе каждой предполагало, чтоони уверены в хороших результатах, но заявить об этом пря­мо былобы дурным тоном.
О детях следует говорить снеким бесстрастным, шутли­вым смирением, подразумевающим, что выкак родительобожаете своихчад, но считаете их непослушными озорни­ками. Есть родители,которые нарушают эти неписаные пра­вила, до небес восхваляядостоинства и успехи своих детей или умиляясь ими, но подобноеповедение порицается как же­манство и претенциозность, и с такимиродителями обычно стараются не общаться. В кругу семьи или близкихдрузей англичане могут выражать свои истинные чувства к детям —обожание, гордость или сильное беспокойство, но в разгово­ре сознакомыми у школьных ворот или на светской вече­ринке почти всепринимают слегка насмешливый вид кри­тичной непредвзятости,стремясь перещеголять друг друга в умении принизить достоинства своихнесчастных детей.
Но этот ритуал порицания втипично английском стиле имеет совершенно противоположный подтекст.Англичане, как я уже говорила, от природы не более скромны, чем любаядругая нация, и хотя они подчиняются неписаным правилам скромности,их душевный настрой — это совершенно иное дело. Многиеуничижительные замечания о собственных де­тях — на самомделе скрытое хвастовство, в лучшем слу­чае — неискренность.Жалуясь на лень и нежелание своих детей делать домашнее задание,англичане таким способом косвенно намекают, что их дочь или сыннастолько умны, что способны хорошо учиться, не прилагая усилий.Ругая «несносных» детей за то, что они все время болтаютпо теле­фону или «шляются бог знает где» со своимидрузьями, мы подразумеваем, что они пользуются популярностью средисвоих сверстников. Когда мать, закатывая глаза в притвор­номотчаянии, сетует на то, что ее дочь чрезмерно увлечена модой икосметикой, это означает, что девочка очень краси­ва. Если вы спритворным раздражением говорите о том, что ваш ребенок одержимспортом, значит, вы в завуалирован­ной форме восхищаетесь егоспортивным мастерством.
Если привычки и поведениеребенка по-настоящему вы­зывают у вас беспокойство, вы все равнообязаны выражать свою озабоченность притворно отчаянным тоном.Подлин­ное отчаяние допустимо выказывать лишь в кругу оченьблизких друзей; у школьных ворот или на вечеринках можно толькоделать вид, что вы в отчаянии, даже если вы не нахо­дите себеместа от беспокойства. Слушая подобные разгово­ры, я иногдазамечала, как в голос какой-нибудь матери, жа­лующейся на своего«никчемного» ребенка, закрадываются нотки подлиннойбезысходности.В этом случае ее собесед­ники начинали смущаться, отводили глазаи неловко пере­минались с ноги на ногу, всем своим видомпоказывая, что предпочли бы уйти. Обычно забывшаяся женщиначувство­вала, что ее откровения вызывают дискомфорт уокружаю­щих. Она тут же брала себя в руки, вновь переходя набес­печный, шутливый тон. Англичане должны демонстриро­ватьбеззаботность, даже когда им невыносимо тяжело.
Согласно правилам игры «мойребенок хуже», строго-на­строго запрещается критиковатьдетей своих собеседников. Своего можете поносить сколько душе угодно,но не смейте слова худого сказать об отпрысках других жалующихсяро­дителей (по крайней мере, им в лицо). В ответ на сетованиясобеседников по поводу проделок и недостатков их детей позволительновыразить сочувствие, но в мягкой, деликат­ной форме, так чтобы ненанести им оскорбления. Умыш­ленно уклончивое «Да-а,представляю»или неодобритель­ное цоканье языком и удрученное покачиваниеголовой — единственно безопасные формы ответа, а следомнеобходимо непременно посетовать на слабости собствен­ных детей.
Во всем этом нет никакогорасчета или сознательного ли­цемерия, как это может показаться.Большинство англичан следуют правилам выражения недовольства своимидетьми машинально, не задумываясь. Они непроизвольно прибега­ют кциничному тону притворного отчаяния и напускают на себя несчастныйвид. Они на подсознательном уровне чувс­твуют, специально ненапоминая себе, что хвастать и выка­зывать эмоции неприлично.Даже скрытое, непрямое хвас­товство — хвастовство,замаскированное под осуждение, — это не результат продуманнойхитрости. Англичане не говорят себе: «Хм, хвастаться запрещено,как бы мне так вы­бранить моего сына/дочь, чтобы все поняли, чтоон/она — гений?» Подобное лицемерие у нас в крови. Мы непривыкли говорить то, что имеем в виду. Ирония, самоуничижение,преуменьшение, намеки, двусмысленность и вежливое при­творство —это все в нашей плоти и крови. Без этого англи­чане — неангличане. Этот особый склад ума воспитывается в нас с детства, и ктому времени, как наши дети идут в школу, они уже в совершенствевладеют искусством непрямого хвастовства и способны самостоятельнозаявить о своих до­стоинствах путем самоуничижения.
Переходный возраст,которого якобы не существует
Что, пожалуй, и к лучшему,поскольку в нашей культуре дети воспринимаются как тяжкое бремя, аподростки — сущее наказание. Подростков считают одновременноранимыми и опасными; они нуждаются в защите и в то же время ихследу­ет держать в узде. В общем, от них одни неприятности.Пото­му, наверно, не удивительно, что в очень немногих культурахпринято отмечать наступление этапа полового созревания. Этот трудный,неловкий период, когда начинают бурлить гормоны, мало кто расцениваеткак повод для торжества.Ан­гличане предпочитают зарывать головы в песок, делая вид, будтос их детьми ничего не происходит. В англиканской цер­кви естьцеремония конфирмации для детей, достигших соот­ветствующеговозраста (обычно 11 — 14 лет), но она еще ме­нее популярна,чем крестины, а светского аналога данному ритуалу не существует, такчто большинство английских де­тей лишено официального «обрядаперехода», который озна­меновал бы их вступление в поруполового созревания.
Поскольку в честь подростков,вступающих в период пе­реходного возраста, не устраиваютторжеств, они придумы­вают свои собственные «ритуалыпосвящения», связанные с незаконной деятельностью, —употребляют спиртное, экс­периментируют с наркотиками, занимаютсякражами в мага­зинах, разрисовывают стены, угоняют автомобили ит. д. или пытаются еще каким-нибудь способом привлечь внимание ксвоему новому сексуальном статусу (например, среди стран Европы мызанимаем первое место по подростковой бере­менности).
Но официально их «принимают»в полноправные члены общества только после того, как они преодолеютэтап поло­вого созревания и достигнут восемнадцати лет —возраста, знаменующего их переход в категорию взрослых. Длянеко­торых устраивают маленький обряд посвящения, когда они сдаютэкзамен на водительские права, но восемнадцать лет — возраст, скоторого англичане получают право участ­вовать в выборах,вступать в брак, не спрашивая родителей, вступать в гомосексуальнуюсвязь, смотреть фильмы катего­рии «X» и — чтонаиболее важно для большинства — покупать спиртные напитки. Да,многие к этому времениуже не­сколько лет как пьют, занимаются сексом и смотрят фильмы«для взрослых», а многие в шестнадцать оставили школу и стех пор работают полный рабочий день, возможно, даже же­нились/вышлизамуж или живут в гражданском браке, забе­ременели или уже имеютсвоих детей. Но восемнадцатый день рождения все равно считаетсяважной вехой, и его рас­ценивают как повод для того, чтобыустроить большую шум­ную вечеринку или хотя бы напиться сильнее,чем в обыч­ный субботний вечер.
«Свободный»год: перерыв в учебе и новые испытания
У образованных классов за«обрядом перехода» по достиже­нии восемнадцати летзачастую следует «свободный» год — длительный«промежуточный» период между окончанием школы ипоступлением в университет, в течение которого молодые люди несколькомесяцев путешествуют за грани­цей. При этом многие занимаютсяблаготворительной де­ятельностью (помогают перуанским селянамстроить школу, работают в румынском приюте для сирот, спасаюттропи­ческие леса, копают колодцы и т. д.), знакомясь с настоящим(то есть бедным) миром и набираясь жизненного опыта, ко­торыйформирует характер. Путешествие, предпринятое в «свободный»год, рассматривается как своеобразный обряд посвящения — менеетрудный вариант обычая, практикуе­мого в некоторых племенныхобществах, суть которого за­ключается в том, что взрослеющихмальчиков на некоторое время посылают в джунгли или в дикуюместность, где те бо­рются с трудностями и тяготами, доказывая,что они достой­ны быть официально принятыми в сообществовзрослых.
Для детей из среды высшегообщества и верхушки сред­него класса таким испытательнымполигоном зачастую явля­ется закрытая частная школа, кудародители их отправляют на весь период отрочества. До относительнонедавнего вре­мени представители высшего класса и аристократиибыли убежденными противниками интеллектуальности (в этом, а также всвоей увлеченности спортом и азартными играми они схожи с рабочимклассом) и смотрели свысока на средние классы, почитающие высшееобразование. Их дети мог­ли учиться в университете, но это несчиталось жизненной необходимостью — служба в армии,сельскохозяйственный колледж* или какое-либо другое учебное заведениеих бы то­же вполне устроили, — а уж дочерям, по их мнению,высшее образование и вовсе не к чему. Леди Диана Спенсер никогдаособо не стыдилась своей необразованности и, выступая пе­редобщественностью, весело шутила по поводу своих удру­чающе низкихрезультатов в средней школе. Девушка из среднего класса скорее бысквозь землю провалилась. С не­которых пор представители верхушкиобщества несколько пересмотрели свое отношение к высшему образованию,осо­бенно ее низшиеили менее богатые слои, дети которых ны­не вынужденыконкурировать за престижные рабочие места с представителями среднихклассов, имеющих университет­ское образование. Молодые люди извысшего класса и даже аристократии, в том числе королевских кровей(например, принц Уильям), теперь общаются, взаимодействуют в одномколлективе и сравнивают следы от укусов москитов с юно­шами идевушками из средних классов в ходе поучительных путешествий,предпринятых в «свободный» год.
————————
*Сельскохозяйственный колледж — специальное одногодичное илидвухгодичное учебное заведение, государственное или частное.
Считается, что молодые людивсех классов, прошедшие ис­пытание «свободным» годом,должны вернуться из путешест­вия зрелыми, сознательными,серьезными людьми, готовыми к самостоятельной жизни в университетскомобщежитии, способными постирать свою одежду и иногда открытькон­сервную банку с бобами, если к моменту их возвращения из пабакафетерий уже закрылся. Студенты первого курса, «пе­режившие«свободный»год», смотрят свысока на тех, кто поступил в университет «сразупосле школы». Они считают себя более зрелыми и умудреннымижизненным опытом и постоянно подчеркивают, что онигораздо взрослеесвоих ин­фантильных, глупых, «непосвященных»сверстников.
В некоторых менеепривилегированных слоях общества аналогом «свободного»года является срок, проведенный в тюрьме или в колонии длянесовершеннолетних преступников примерно в таком же возрасте.Считается, что в этих ис­правительных учреждениях так жезакаляется характер, как и во время испытаний «свободногогода», поэтому «выпуск­ники» тюрем и колонийзачастую демонстрируют то же чувс­тво превосходства по отношениюк своим незрелым, не знаю­щим жизни ровесниками. В сущности,можно заметить пора­зительное сходство в манере изъясняться тех,кто «побывал за решеткой», и тех, кто прошел испытания«свободного» года.
Студенческие ритуалы
Неделя первокурсника
Для привилегированноймолодежи, поступившей в универ­ситет, за празднованиемвосемнадцатилетия, сдачей экзаме­нов и иногда «свободным»годом следует еще один важный «обряд перехода» —неделя первокурсника. Этот ритуал пос­вящения проходит поклассической модели, выявленной ван Геннепом: отделение(прелиминальная фаза), маргинализа­ция/переход (лиминальная фаза)и инкорпорирование (постлиминальная фаза). Сначала новички расстаютсясо своими родителями, знакомым окружением и социальным статусомшкольников. Большинство из них прибывают в университет всопровождении одного или обоих родителей в машинах, набитых вещами изих прежней жизни (одежда, книги, компакг-диски, одеяло, любимаяподушка, плакаты, фотографии, плюшевый мишка) и купленными специальнодля новой жизни (сияющий новенький чайник, кружка, мис­ка,тарелка, ложка, полотенце и т. д.).
Родители, как только онипомогли выгрузить вещи из ма­шины, становятся смущающей помехой,и новичок с бесце­ремонной поспешностью пытается отправить ихдомой, не­терпеливо повторяя: «Да, да, все будетв порядке. Нет, ясам распакуюсь,справлюсь без вас. Несуетитесь, ладно?Да, за­втра позвоню. Да,понял. Ну, все,пока. Пока…» На самом деле новичка мучает страх и до слезпугает разлука с родителями, но он знает, хотя о том ему никто неговорил, что нельзя вы­казывать эти чувства перед другиминовичками, иначе тебя сочтут маменькиным сынком.
Едва новоявленные студентыуспели повесить на стены несколько плакатов, начинается «лиминальная»фаза, и они окунаются в дезориентирующую круговерть шумныхутоми­тельных вечеринок, выставок и мероприятий, организуемыхбесчисленными студенческими клубами и обществами са­мой разнойнаправленности — спортивными, обществен­ными, театральными,художественными, политическими, — которые стремятся навязать имучастие в самых разных ви­дах внеклассной деятельности. Эти«официальные» мероприятия перемежаются посещением пабов,ночными посиделками с пиццей или кофе (а также бесконечным стоя­ниемв очередях, чтобы записаться на курсы, получить сту­денческиебилеты и заполнить какие-то непонятные фор­мы). Эта недельная«лиминальная» фаза — период культур­нойремиссии и адаптации, в течение которого новичок находится всостояния психологического дисбаланса, вы­званного алкоголем,недосыпанием и новой средой, бросив­шей вызов его прежнейиндивидуальности, средой, в кото­рой стерты грани междусоциальными категориями, а доступ в новый социальный мир обеспечиваетчленство в студен­ческих клубах и обществах. К концу неделиновичок приоб­ретает новый социальный статус: его приняли встуденчес­кое «племя», и теперь он может немногоотдохнуть, успоко­иться, начать посещать лекции и участвовать внормальной студенческой жизни.
Описывая «неделюпервокурсников», студента любят употреблять такие эпитеты, как«сумасшествие» и «хаос», но, как и вбольшинстве случаев культурной ремиссии, это на са­мом делерегулируемое правилами предсказуемое узаконен­ное отклонение отусловностей. На период ритуала посвяще­ния в студенты действиеопределенных социальных норм приостановлено или они действуют вобратном порядке. На­пример, заводить разговор с незнакомымилюдьми не только позволительно, но и желательно. В одной избесчисленных инструкций о том, как вести себя и что делать во время«не­дели первокурсника», которые издают студенческиесоюзы, новичкам напоминают, что они вправе заводить разговор ссовершенно незнакомыми им людьми и, поскольку, «вероят­но,такая возможность им вряд ли когда-нибудь еще представится»,советуют использовать этот шанс на все сто. Подтекст абсолютно ясен:по окончании «недели первокурсника» во­зобновляетсядействие традиционных норм английского этикета, и без уважительнойпричины инициировать разго­вор с незнакомцами будет запрещено.Новичкам предлагают заводить как можно больше друзей среди студентов— то есть игнорировать классовые барьеры, — но при этомнаме­кают, что знакомства, завязанные в лиминальный период«недели первокурсника», «ни к чему не обязывают»и никто не требует, чтобы они продолжали общаться с людьми «неих круга». «Вы встретите бессчетное множество новых людей(многих из них после первых двух недель вы больше никогда не увидите)и выпьете бессчетное множество пинт пива (ко­торое вы будете питьопять, уже на следующее утро)», — гла­сит одна изтипичных инструкций о том, «как пережить „не­делюпервокурсника».
Напиваться в течение «неделипервокурсника», в общем-то, обязательно(«вы выпьетебессчетное множество пинт пи­ва»). В данном случае важно,что англичане верят в волшебнуюсилу алкоголякак растормаживающего средства — без этой веры приостановкадействия традиционных социальных пра­вил общения с незнакомымилюдьми не имела бы смысла, так как большинство новичков вообще ни ккому не посмели бы подойти. На всех вечеринках и мероприятиях визобилии бес­платные спиртные напитки («социальныйпосредник»), в ко­тором новички не должны себе отказывать.Ожидается, что они напьются и будут вести себя раскованно. Количестводо­пустимых моделей поведения в состоянии опьянения тожеограничено. Например, «оголять задницу» позволительно, нодемонстрация гениталий порицается; споры и даже драки одобряются, нонесоблюдение очереди по-прежнему строго запрещено; непристойные шуткиприветствуются, расист­ские — вызывают осуждение. Средиангличан расторможенность в состоянии опьянения регулируется жесткимиправи­лами, и «неделя первокурсника», котораяпроходит под знаком кутежей и анархии, на самом деле являет собойчереду четко спланированных традиционных ритуалов — каждыйоктябрь первокурсники по всей стране сбрасывают с себя од­ни и теже узы ограничений одними и теми же освященными временем способами.
Выпускные экзамены ицеремония вручения дипломов
Следующие важные «обрядыперехода» для студентов — вы­пускные экзамены,послеэкзаменационные торжества и це­ремония вручения дипломов,знаменующие вступление в на­стоящую взрослую жизнь. Годыстуденчества сами по себе рассматриваются как затянувшийся«лиминальный» пери­од — некое переходноесостояние, когда ты уже не подрос­ток, но еще и не полноценныйвзрослый. Университет ус­пешно отсрочивает наступление подлиннойзрелости еще на целых три года. В отличие от многих других переходныхсостояний, это — довольно приятное: студенты пользуются почтивсеми привилегиями взрослых членов общества, но фактически не несутникакой ответственности. Английские студенты постоянно жалуются другдругу на «непомерно» большую нагрузку, у них всегда, какони выражаются, «писа­тельский кризис» (это значит,что им нужно срочно написать эссе), однако большинство учебных курсовне очень обреме­нительны в сравнении с занятостью полногорабочего дня.
Выпускные экзамены —это еще один повод для жалоб и нытья, но этот терапевтический ритуалстенаний осущест­вляется в соответствии с присущими емусобственными не­писаными правилами. Самое важное из них —правило скромности: даже если вы относительно спокойны за резуль­татсвоего экзамена, говорить о том не принято. Вы должны делать вид, чтотрясетесь от страха, не верите в собственные силы, убеждены, чтопровалите экзамен, поскольку (это само собой разумеется, хотя выпостоянно об этом твердите) не подготовились как следует. Толькосамые заносчивые и са­монадеянные студенты, которым все равно,как к ним отно­сятся окружающие, могут признать, что онидосконально выучили весь материал. Такие люди встречаются редко, иобычно они не пользуются симпатией у своих. товарищей.
Даже если вы не поднималиголову от книг и вызубрили все, что можно, признать это позволительнотолько в самоуни­чижительной манере: «Я всю задницу отсидели все равно не разобрался в генетике — не сдать мне этотпредмет. Так или иначе, непременно попадется вопрос, который я плоховыучил. По закону подлости». Всякое выражение уверенностидолжно уравновешивать выражение неуверенности: «Думаю, ссоци­ологией я справлюсь, но вот от статистики у меня ум за разумзаходит…»
Перед экзаменом студентыприбегают к ритуалу стена­ний из суеверия или из страха выставитьсебя в глупохм свете, однако скромность необходимо выказывать ипосле того, какбыл достигнут желаемый результат. Те, кто хорошо сдал эк­замен,всегда должны делать вид, что они удивлены своим ус­пехом, дажеесли в душе считают, что их оценили по заслу­гам. «О Боже!Даже не верится!» — это типичный возглас сту­дента,получившего хорошую оценку. Ликование, конечно, ожидаемо, но свойуспех нужно объяснить везением — «Мне повезло. Билетхороший попался», — а не отнести за счет собственноготаланта или упорного труда. Студент медицин­ского факультетаОксфордского университета, получивший степень бакалавра с отличиемпервого класса, на торжест­венном обеде, устроенном в его честь,в ответ на поздравле­ния друзей и родственников, пожимал плечамии, опустив голову, твердил: «В естественных науках — этообычное де­ло. Тут не нужно быть семи пядей во лбу. Все оченьпросто: вызубри материал и дай правильные ответы. Типичноепопу­гайство».
На послеэкзаменационныхторжествах студенты обычно жалуются на «опустошенность».На каждой вечеринке можно слышать, как они говорят друг другу о том,что выжаты как лимон. «Я знаю, что должен прыгать от счастья ипраздно­вать, но, кроме опустошенности, ничего не чувствую»,«Все в эйфории, а я… даже не знаю, что я чувствую…»Каждый из вы­пускников уверен, что до него/нее никто подобного неис­пытывал, однако жалобы на опустошенность — типичноеявление среди студентов, и таких, у кого и в самом деле при­поднятое,праздничное настроение, меньшинство.
Следующее событие, во времякоторого не принято выка­зывать радостное возбуждение, —это церемония вручения дипломов. Все студенты всегда говорят, что этомероприя­тие — сплошная тоска, они умирают от скуки; никтоникогда не признает, что он горд собой. Это просто утомительныйритуал, который нужно вытерпеть ради любящих родителей. Как и настарте «недели первокурсника», родители — смущающаяпомеха. Многие студенты из кожи вон лезут, чтобы не подпустить своихродителей к присутствующим на церемо­нии друзьям, кураторам ипреподавателям. «Ненадо, папа! Неспрашивай его о моих «дальнейших перспективах». Это неродительское собрание…»; «Послушай, мам, только невыкинь что-нибудьсентиментальное,ладно?»; «Бабушка, ради бога, неплачь!»Этовсего лишь диплом, а не Нобелевская премия…» Студенты, укоторых слишком беспокойные родители, при­нимают скучныйраздраженный вид — закатывают глаза и тяжело вздыхают, особенноесли в пределах видимости или слышимости находятся их знакомые.
Последние несколько страницбыли посвящены исклю­чительно «обрядам перехода»образованных средних клас­сов — «свободный год»,«неделя первокурсника», оконча­ние университета. Этопотому, что нет аналогичных госу­дарственных — официальных— ритуалов для тех, кто покинул школу в шестнадцать лет, илидаже для тех, кто по­кончил с дневным образованием ввосемнадцать. Выпускни­ки школ, возможно, как-то отмечаютокончание школы со своими друзьями и/или родными, но их переход отучебы в школе к профессиональному обучению, трудовой деятель­ностиили безработице не отмечается никакими официаль­ными,церемониями. Тем не менее первая работа (или посо­бие побезработице) — важная веха и, вне сомнения, гораздо болеезнаменательная перемена, чем просто переход из шко­лы вуниверситет. Внекоторых школах устраивают так назы­ваемый актовый день свручением наград и т. д., но торжест­венной церемонии,организуемой в честь выпускников, как таковой нет (во всяком случае,нет ничего подобного амери­канской церемонии для выпускниковшкол, мероприятию, которое является важным событием, болееграндиозным и тщательно подготовленным). Результаты экзаменов попро­грамме средней школы на обычном и повышенном уровнях высылаютвыпускникам по почте через несколько месяцев после окончания школы,так что выпускники в любом случае отмечают только расставание сошколой, а не успехи в учебе, что, собственно, и подразумевает слово«graduation» («окон­чание»).И все же обидно, что переход из школы во взрослую трудовую жизнь неотмечается каким-либо более значимым ритуалом.
Обрядыбракосочетания
Вначале данной главы я указала, что гость из любой современнойзападной культуры не усмотрит ничего странного или незнакомого впроцедуре обычной английской свадьбы. У нас почти все так же, как и умногих других народов: накануне свадьбы мальчишник («stagnight»)и девичник («hennight»)(у американцев это называется соответственно «bachelorparty»и«bacheloretteparyt»);потом венчание в церкви или гражданская церемония; прием; шампанское;невеста в белом; свадебный торт; подружки невесты (на ее усмотрение);шафер; речи; особые бдюда; танцы (необязательно); семейные ссоры иконфликты (более или менее обязательно) и т.д. С точки зренияантрополога, английская свадьба имеет много общего даже с ритуаламибракосочетания экзотических племен, которые показалисьбы весьмастранными представителям большинства современных западных культур.Несмотря на внешниеотличия, ритуалы бракосочетания всех народов строятся по общейформуле «обрядов перехода», выведенной ван Геннепом(отделение – переход – инкорпорация), в соответствии скоторой люди посредством церемониала переходят из одной фазыжизненного цикла в другую.

Послучаю помолвки англичане не устраивают больших торжеств, в отличиеот многих других народов. В некоторых обществах обручение/помолвкасчитается таким же важным событием, как и свадьба. (Возможно, чтобынаверстать упущенное, мы оттягиваемся на девичниках и мальчишниках,которые зачастую гораздо более продолжительные и веселые, чем самасвадьба).

Справочникпо этикету «Дебретт» напоминает нам, в несколькопессимистичном тоне, что «важная функция помолвки – датьвозможность родным со стороны жениха и невесты привыкнуть друг кдругу и таким образом устранить как можно раньше все разногласия ипроблемы». Это нам очень многое говорит об отношении англичан ксвадьбе. Мы знаем, что свадьба – это радостное событие, но сприсущим нам пессимизмом расцениваем это событие как тяжелоеиспытание, полное трудностей и опасностей. (Или – сновазаглянем в неунывающий «Дебретт» — как «минное поледля тех, кто тревожится за свой социальный имидж, и кошмар дляорганизаторов», а также как «источник межсемейныхконфликтов».) Что-то непременно пойдет не так, и кто-то будетсмертельно обижен, — и потому что мы верим в волшебную силу алкоголякак растормаживающего средства, мы знаем, что оболочкаблаговоспитанной праздничности треснет, а таившиеся под неймежсемейные разногласия выльются в истеричные слезы и ссоры. Даже если нам удастся соблюсти приличия в день свадьбы, потом все равнобудут жалобы и взаимные упреки. В любом случае мы знаем, что даже присамом удачном раскладе ритуал бракосочетания в целом доставит намодни неудобства.

Табуна разговор о деньгах

Когдатрения возникают из-за денег, как это часто бывает, — не в последнююочередь потому, что свадьба – мероприятие недешевое, -ощущение дискомфорта усиливается вдвойне. В отличие от представителейбольшинства других культур, мы упорно стоим на том, что любовь и бракне имеют ничего общего с деньгами и что всякое упоминание о деньгах«снизит тонус» торжества. Например, обручальное кольцоневесте обычно покупает жених, выкладывая за него месячное жалованье(в Америке как минимум вдвое больше, поскольку, по мнениюбольшинства, обручальное кольцо символизирует статут мужчины, каккормильца), но спрашивать или говорить о том, в какую сумму обошласьпокупка, неприлично. Это не мешает всем и каждому строить своипредположения или спрашивать про камни и оправу, дабы окольным путемопределить цену кольца, но только жених (и еще, может быть, егоповеренный) знает точную стоимость, и только очень невоспитанный,вульгарный жених станет хвастаться или жаловаться по этому поводу.

Тратятся на свадьбутрадиционно родители невесты, но в наши дни за все платят совместносами брачующиеся или/и дедушки с бабушками или другие родственники.Однако независимо от того, кто оплатил основную часть расходов, женихв своей речи непременно поблагодарит родителей невесты за «эточудесное торжество» (возможны другие эв­фемизмы) —слова «деньги» или «заплатили» неупотребля­ются. Если родители жениха, дедушка с бабушкой или дядязаплатили, скажем, за шампанское или медовый месяц, их поблагодарятза «содействие» или «подарки» — слово«пла­тить» подразумевает использование денег. Мы всепрекрасно знаем, что без денег свадьбу не сыграешь, но заострять наэтом внимание считается дурным тоном. Типичное английс­коелицемерие. За этими вежливыми эвфемизмами порой кроются неприятныефинансовые споры, а в некоторых слу­чаях возмущение по поводутого, кто и за что заплатил и что вообще вся эта свадьба —неоправданное расточительство. Если вы испытываете денежныезатруднения, нет смысла влезать в долги, чтобы устроить для своейдочери пышную свадьбу. В других культурах ваши старания, возможно,оце­нили бы по достоинству, но англичане только скажут, что этопоказуха, и спросят, почему вы не организовали «что-нибудьскромное и непритязательное».
Юмор
Помимо трудностей, связанныхс деньгами или запретом на разговор о деньгах, в наши дни непременновозникают тре­ния из-за состава двух семей, участвующих в ритуалебрако­сочетания: почти всегда родители одной из сторонразведе­ны, возможно, имеют уже новые семьи или живут вграждан­ском браке с другими партнерами, иногда имеют детей отвторого или даже от третьего брака.
И даже если никто не устроилпьяный дебош, все остались довольны, как их рассадили и как былорганизован транс­порт, и шафер никого не обидел в своей речи,всегда найдет­ся кто-то, кто сделает или ляпнет что-либовызывающее не­ловкость. На первой английской свадьбе, на которойя при­сутствовала, таким человеком оказалась я, хотя мне тогдабыло всего пять лет. Отец рассказал нам про союз двух сер­дец,описал свадебные обычаи и обряды разных культур и объяснил, чем могутбыть чреваты браки между двоюродны­ми братьями и сестрами поматеринской линии. Мама взяла на себя задачу объяснить про «фактыжизни» — про секс, откуда берутся дети и т. д. Моихсестер рассказы родителей не очень увлекли (они тогда были ещеслишком малы: одной три года, другой — четыре), а я слушала какзачарованная. На следующий день я с не меньшим интересом наблюдалацере­монию в церкви, и в минуту затишья, — возможно, послето­го, как священник произнес: «Скажите сейчас или хранитемолчание вечно», — я повернулась к матери и громкимсвис­тящим шепотом спросила: «И сейчас он ее оплодотворит?»
После этого меня нескольколет не брали на свадьбы, что, в общем-то, несправедливо, ведь яухватила суть вещей, лишь немного перепутав хронологическуюпоследовательность. Помнится, в следующий раз я уже присутствовала насвадьбе в Америке: второй раз женился мой отец. Тогда мне было восемьили девять лет, то есть я была достаточно взрослой, чтобы выслушатьлекцию о кузенных, патрилокальных и матрилокальных браках сиспользованием соответствующей терминологии и диаграмм. Тем не менеево время самой тор­жественной части церемонии меня начал душитьсмех (сла­ва богу, беззвучный). Тогда мне было ужасно стыдно зато, что я веду себя как ребенок — отец всегда говорил мне: «Небудь ребенком», — но теперь я понимаю, что мой приступсмеха был чисто английской реакцией. Любая торжествен­наяситуация нам кажется, нелепой и вызывает дискомфорт. В самыесерьезные, важные моменты официальных церемо­ний нам, кнесчастью, хочется смеяться. Это неестественный, нервный смех —близкий родственник юмора как коленно­го рефлекса. Юмор —наш излюбленный механизм защит­ной реакции, а смех —традиционныйспособ борьбы с на­шей социальной неловкостью.
Английские свадебныеторжества — и большинство дру­гих «обрядов перехода»— полнятся смехом: фактически любой обмен репликами в ходебеседы пронизан явным или скрытым юмором. Правда, это не обязательноозначает, что все счастливы и весело проводят время. Кто-то,возмож­но, и впрямь от души веселится, но даже эти людиподчиня­ются неписаным правилам английского юмора —прави­лам, которые столь глубоко укоренились в нашем сознании,что превратились в непроизвольный, бессознательный рефлекс.
Похоронные обряды
И это является одной изпричин того, что мы совершенно не умеем себя вести на похоронах. Насвете мало найдется «об­рядов переходов», где царилабы такая напыщенно-ходульная атмосфера всеобщей растерянности исмущения, как на типичных английских похоронах62.
—————————
62Я имею в виду обычные похороны по англиканскому обряду, как хоронятбольшинство англичан. Этот ритуал можно считать ти­пичноанглийским.
Отсечение юмора
На похоронах мы лишены нашегоосновного механизма за­щитной реакции, благодаря которомучувствуем себя отно­сительно свободно в процессе взаимодействия сдругими людьми, поскольку шутить и смеяться на столь скорбныхме­роприятиях не принято. При других обстоятельствах мы постоянношутим по поводу смерти, как и обо всем, что нас пугает и выводит изравновесия. Но похороны — единствен­ная социальнаяситуация, когда юмор, — по крайней мере, такой юмор, которыйвызывает более выразительную реак­цию, чем просто невеселаяулыбка, — неуместен и расцени­вается как неуважение кпокойному и скорбящим. А лишен­ные возможности шутить, мычувствуем себя незащищенны­ми, все наши социальные комплексыобнажаются.
Наблюдать это интересно, номучительно, как за поведе­нием животного, которому жестокийвивисекционист отре­зал какой-то орган. Наблюдать за поведениемангличан на похоронах — все равно что смотреть на черепах, скоторых содрали панцири. Не имея возможности шутить, мы чувству­емсебя ужасно уязвимыми, будто нам отсекли какой-то жизненно-важныйсоциальный орган. По сути, так оно и есть. Юмор — существенный,неотъемлемый элемент английс­кой натуры, и, когда нам запрещено(или мы жестко ограни­чены в возможности) использовать этотэлемент, с психоло­гической точки зрения для нас это равносильноампутации пальцев на ногах: без юмора мы просто не в состояниифунк­ционировать в обществе. Правила английского юмора —это «правила» преимущественно в четвертом значенииданного слова по определению «Оксфордского словаря английскогоязыка»: «нормальное или обычное состояние вещей».Как на­личие пальцев на ногах. Или как дыхание. На похоронах мыобездолены и беспомощны. Не иронизировать! Не насме­хаться! Недразнить! Не подтрунивать! Не прибегать к шутли­вомупреуменьшению! Не каламбурить! Не говорить двус­мысленности! Таккак же, черт возьми, нам общаться?
Приостановка действиятабу на излишнюю серьезность/норма слез
Мало того что нам недозволено освобождаться от напряже­ния, ломать лед и в целомизбавляться от своей хронической неловкости, так мы еще обязанысохранять важный вид. Нам полагается говорить скорбящим родственникамнапыщен­ные, серьезные, сердечные слова или реагировать напроис­ходящее с важным, серьезным и искренним видом, еслитя­желую утрату понесли мы сами.
Но и искренность не должнабыть чрезмерной. Табу на из­лишнюю серьезность исентиментальность на похоронах продолжает действовать, только снекоторыми ограничени­ями. Даже тем родным и друзьям покойного,которые скор­бят всем сердцем, не дозволено рыдать и в голосоплакивать покойного. Слезы допустимы: можно тихо всхлипывать ишмыгать носом, но громко плакать, что считается вполне ес­тественными, в сущности, принято на похоронах во многих других культурах, у насрасценивается как недостойное и не­подобающее поведение.
Даже социально приемлемыетихие слезы и всхлипы вы­зывают у окружающих неловкость идискомфорт, если вы плачете слишком долго, и, пожалуй, Англия —единственная культура в мире, где отсутствие слез на похоронахсчитается абсолютно нормальным явлением. Большинство взрослыхангличан-мужчин прилюдно на похоронах не плачут; если у них на глазахнаворачиваются слезы, они обычно смахивают их быстрым сердитым жестоми «берут себя в руки». Женщи­ны из числародственников и друзей усопшего, бывает, всплакнут пару раз, но еслиглаза у них сухие, это вовсе не значит, что они, бессердечны или нескорбят, при условии, что они сохраняют подобающее случаю угрюмоевыражение ли­ца, на котором время от времени блеснет «храбраяулыбка».
В принципе подобнаясдержанность у многих вызывает восхищение. Возможно, кто-то икритиковал некоторых чле­нов королевской семьи за их «бездушную»реакцию на ги­бель Дианы, принцессы Уэльской, но никого неудивило, что ее юные сыновья на похоронах пролили всего по две-трислезинки, да и те украдкой, и сохраняли самообладание все то долгоевремя, что шли за гробом, и вообще на протяжении всей церемониипогребения. Все отметили, что они держа­лись мужественно и сдостоинством. Их хвалили за то, как они со сдержанными улыбками итихими словами благодар­ности принимали выражения соболезнованиятолпы. Эти улыбки и тихие «спасибо» были кудатрогательнее, чем гром­кие рыдания. Для англичан слезы не мерилогоря. Обилие слез расценивают как разнузданность и даже как эгоизм инесправедливость. Считается, что скорбящие родственники усопшего,которые не плачут или плачут очень мало на по­хоронах, выказываютуважение и предупредительность к ок­ружающим, бодрятся, чтобыподбодрить гостей; они не тре­буют к себе внимания, не требуют,чтобы их утешали. Стре­мясь быть точной и при этом рискуя«скатиться» в «режим подсчета горошин», явывела следующую закономерность в отношении нормы слез на обычныханглийских похоронах.
Взрослые мужчины (близкиеродственники или очень близкие друзья покойного): один-два раза ихглаза на­полняются слезами, которые они смахивают резкимдвижением; сдержанные улыбки.
Взрослые мужчины (всеостальные): глаза сухие, но при этом угрюмое/сочувственное выражениелица; печальная/озабоченная улыбка.
Взрослые женщины (близкиеродственницы или очень близкие подруги покойного): один-два разавсплакнут во время похоронной церемонии; бывает, шмыгают носом,иногда в ответ на выражения соболезнования их глаза наполняютсяслезами, которые они с винова­тым видом промокают носовымплатком; сдержанные улыбки.
Взрослые женщины (всеостальные): глаза сухие или один раз за время похоронной церемониинаполня­ются слезами; печальное/сочувственное выражение лица;печальные/озабоченные улыбки.
Мальчики (близкиеродственники/друзья почившего/ей): могут плакать сколько угодно, еслиочень малень­кие (скажем, до десяти лет); мальчики постаршетоль­ко раз всплакнут за время похоронной церемонии; храбрыеулыбки.
Мальчики (все остальные):норма слез такая же, как и для взрослых мужчин (за исключениемблизких родс­твенников и близких друзей).
Девочки (близкиеродственницы/подруги почившего/ ей): могут плакать сколько угодно,если очень малень­кие; для девочек постарше норма слез вдвоебольше, чем для взрослых женщин; храбрые улыбки.
Девочки (все остальные): неплачут, но один раз за вре­мя похоронной церемонии их глаза могутна мгнове­ние наполниться слезами; могут шмыгнуть носом.
Помимо того что мы, бывает, ивпрямь охвачены неподде­льным горем, запрет на юмор, временнаяотмена табу на из­лишнюю серьезность и нормы слез превращаютанглийские похороны в весьма неприятное испытание. Нас заставляют«отключить» рефлекс юмора, выражать чувства, которых мыне испытываем, и подавлять те, что нас переполняют. Ко всему прочему,англичане воспринимают смерть как нечто неск­ромное инеприличное, о чем мы предпочитаем не думать и не говорит Нашаинстинктивная реакция на смерть — это форма отрицания: мыпытаемся ее игнорировать и делать вид, что никто не умер, а напохоронах это плохо удается.
Неудивительно, что мыстановимся косноязычными, чо­порными и неуклюжими. Не существуетобщепринятых «по­хоронных» фраз или жестов (особеннов среде высших клас­сов, которые утешающие банальности считаютвыражениями «простолюдинов»), поэтому мы не знаем, чтоговорить друг другу и как себя вести, и в результате только итвердим: «Та­кое горе», «Как прискорбно»,«Даже не знаю, что сказать», — неуклюже обнимаемсяили неловко похлопываем друг друга по плечу. Если усопшему илиусопшей было за восемьдесят (или как минимум семьдесят пять), можнотихо сказать, что он/она «хорошо пожил/а на свете». Вэтом случае на помин­ках допустимы мягкие шутки, во всехостальных — только удрученное покачивание головой имногозначительные тя­желые вздохи.
Священнослужителям и тем, ктовыступает на похоронах с официальной надгробной речью, повезлобольше: у них есть набор штампов, которые они могут использовать.Выра­жения, с помощью которых характеризуют почившего, —это своеобразный шифр. О мертвых плохо не говорят, но всем известно,что, например, фраза «всегда был душой об­щества» —это эвфемистический синоним пьянства; «не вы­носил людскойглупости» — вежливый способ сказать, что покойный былмелочным, сварливым человеком; «щедро да­рила свою любовь»— значит, была неразборчива в связях; а «закоренелыйхолостяк» — это всегда гомосексуалист.
СЕЗОННЫЕОБРЯДЫ И ДРУГИЕ ПЕРЕХОДЫ
Сезонные обряды — этотакие большие календарные празд­ники, как Рождество, Новый год идругие, которые отмечают­ся ежегодно в одно и то же время —Пасха, майский празд­ник*, праздник урожая (в конце сентября —начале октября), канун Дня Всех Святых (31 октября) и Ночь ГаяФокса**, а также День матери (второе воскресенье мая), День святогоВалентина и неприсутственные дни***.
————————
*Майский праздник — народный; отмечается в первое воскре­сеньемая танцами вокруг майского дерева и коронованием короле­вы мая.
**Ночь Гая Фокса — вечер 5 ноября, когда по традиции отмеча­етсяраскрытие «Порохового заговора» (был устроен католиками 5ноября 1605 г. с целью убийства короля Якова I) сожжением пуга­лаи фейерверком (назван по имени главы «Порохового заговора»Гая Фокса).
***Неприсутственные дни — общие дни отдыха помимо воскре­сенья,а именно: Рождество, день Нового года, великая пятница, пер­выйпонедельник после Пасхи, последний понедельник мая, послед­нийпонедельник августа или первый понедельник сентября.
В эту категорию я такжевключаю ежегодные летние каникулы/отпуска, так как они носят сезонныйхарактер и, по существу, являются ка­лендарным праздником, хоть ине имеют фиксированной даты. (Некоторые педанты, возможно, заметят,что летние каникулы/отпуск, это, строго говоря, не «обряд»или, по край­ней мере, обряд не в том же смысле, что Рождествоили праз­дник урожая, но, думаю, это верное определение, и позжея объясню почему.) Также к данной категории я причисляюежедневные/еженедельные ритуалы перехода от трудовой деятельности кразвлечениям/отдыху (посещение пабов после работы), но это я ужеподробно рассматривала в главе о работе.
К категории «другиепереходы» я отношу ритуалы, знаме­нующие переход из однойфазы жизненного цикла в другую (за исключением наиболее важных,которые я анализирова­ла выше): выход на пенсию, «знаменательные»дни рождения (юбилейные даты) и годовщины свадеб (серебряная,золо­тая), а также ритуалы, обозначающие другие «переходы»,свя­занные с переменами социального статуса/работы/местажительства, — «отвальная», новоселье.
Все это вдобавок к огромномумножеству ритуалов, боль­шинство из которых, как и основные«переходы» жизненно­го цикла, во многих отношенияхсхожи с их аналогами в других современных культурах промышленноразвитых стран Запада. Подарки, вечеринки, особые блюда, песни иук­рашения на Рождество; шоколадные яйца на Пасху; открыт­кии цветы в День святого Валентина; употребление алкоголя по случаюпочти всех торжеств; в большинстве случаев праз­дничный стол и т.д. Я не стану описывать каждый обряд в мельчайших подробностях, асосредоточусь главным обра­зом на неписаных социальных правилах,регулиующих ис­ключительно английские модели поведения,ассоциирую­щиеся с этими обрядами.
Любая человеческая культураимеет свои праздничные ритуалы, обозначающие «переходы»сезонного или социаль­ного характера. Животные автоматически«регистрируют» такие явления, как смена времен года, иподстраивают под них свое поведение. Люди же должны устраиватьторжества по поводу каждой пустячной знаменательной календарной даты. К счастью для антропологов, люди также вполне пред­сказуемыи примерно одинаково отмечают такие события — точнее,празднества, существующие в разных культурах, име­ют много общихчерт. Например, пение и танцы. Во многих случаях это еще также ипраздничный стол, и фактически всегда употребление алкоголя.
Роль алкоголя
Роль алкоголя в процессепразднования особенно важна для понимания природы англичан и требуетнекоторого пояс­нения. Во всех культурах, где принято употреблятьспиртные напитки, алкоголь необходимая составляющая торжества. Томуесть две основные причины. Во-первых, карнавалы и праздники —это нечто большее, чем развлечение: в боль­шинстве культур этисобытия подразумевают «культурную ремиссию» —узаконенное ослабление социального конт­роля над нашимповедением. Модели поведения, которые при обычных обстоятельствахпорицаются или даже запре­щены (например, флирт со всеми безразбору, громкое пе­ние, появление на людях в одеждепредставителей противо­положного пола, купание в фонтане,завязывание разговора с незнакомыми людьми и т. д.), в периодпроведения празд­нества могут активно поощряться. Это лиминальныеперио­ды — оторванные от повседневного существованиямарги­нальные, пограничные промежутки, когда мы в течениеко­роткого времени можем безнаказанно испробовать альтернативныеспособы бытия. Существует некое природ­ное сходство междуалкоголем и лиминальностью, и, соот­ветственно, ощущениеопьянения отражает состояние лиминальности, приобретенное в ходеритуала, а результаты воз­действия алкоголя — культурныйнастрой празднества.
Но, хотя в человеке, судя повсему, живет глубокая потреб­ность в таких измененных состоянияхсознания, в избавле­нии от ограничений повседневной обыденности,лиминальность его пугает. Достижение стадии измененного состояниясознания и поиск альтернативных реальностей мы позволя­ем себетолько в особых ситуациях, а значит, наше стремле­ние к подобнойсвободе ни в коем случае не однозначно — его уравновешиваетстоль же сильная потребность в стабиль­ности и надежностиобыденного существования. Нам хочется окунуться в раскрепощающуюатмосферу праздни­ка, но лиминальность нас страшит. Нам нравитсяпосещать альтернативные миры, но жить в них мы бы не хотели.Алко­голь играет двойственную или «уравновешивающую»роль в контексте праздничных ритуалов: в измененных благодаряалкоголю состояниях сознания мы можем исследовать же­ланные, нопотенциально опасные альтернативные грани реальности, в то время каксоциальные функции пития — правила дружеского общения вколлективе, непременно ас­социирующиеся с потреблением алкоголя,— служат урав­новешивающей силой. Потребляя алкоголь, мысоздаем ат­мосферу лиминальности, которая является важнейшимэлементом праздничных обрядов, но привычные, повсед­невные,успокаивающие социальные ритуалы употребления напитков в компании,наполнения бокалов и угощения по очереди, дружеское общение,отождествляющееся с питием, помогает нам неким образом приручить илидаже «одомаш­нить» выбивающее из равновесия влияниеэтого лиминального мира.
Итак, в том, что касаетсяроли алкоголя, существуют опре­деленные универсалии, но есть инекоторые кросскультурные отличия. Во всех обществах, где употребляютспиртные напитки, между алкоголем и празднованием существует тес­наявзаимосвязь, но в «амбивалентных» пьющих культурах —таких, где отношение к алкоголю обусловлено понятиями нравственности,где человеку требуется повод для того, что­бы выпить (например, вАнглии), — эта взаимосвязь более прочная, чем в«интегрированных» пьющих культурах, где употреблениеалкоголя — нейтральный элемент повседнев­ной жизни, нетребующий обоснования. Англичане (наряду с жителями США, Австралии,большей части Скандинавии, Исландии и др.) считают, что они должнынайти поводдля того, чтобы выпить; и самый распространенный и популяр­ныйпредлог — торжество. В «интегрированных» пьющихкультурах (Франция, Испания и Италия) употребление алко­голя невызывает или почти не вызывает осуждения, поэтому народам этих страннезачем искать повод для того, чтобы выпить. В этих интегрированныхкультурах празднество на­прямую ассоциируется с алкоголем, но неиспользуется в ка­честве оправдывающего обстоятельства каждый разпри употреблении спиртных напитков: торжество редко обхо­дитсябез алкоголя, но каждый бокал спиртного не требует торжества.
Повод дляторжества/вера в магическую силу слова «торжество»
и алкоголя
Помимо того что вместе сосвоими коллегами из ИЦСП я участвовала в исследовательской работе,посвященной упот­реблению алкоголя на торжествах в разныхкультурах, не­сколько лет назад я также провела исследование натему праз­днований в Англии и отношения англичан к праздникам.Для сбора материала я использовала, как всегда, в сочетании тритрадиционных метода: наблюдение на местах, неформальные беседы иизучение данных общенациональных опросов.
Основной вывод, который ясделала, заключается в том, что мы, судя по всему, нация закоренелых«любителей вече­ринок», используем почти любуювозможность, чтобы вы­пить по случаю какого-либо события.Примерно 87 % рес­пондентов помимо признанных календарныхпраздников в качестве поводов для торжества упомянули весьма странныеили тривиальные события, в том числе такие, как «день рож­дениямоего плюшевого мишки», «мой приятель проглотил свойзуб», «змея моего соседа, которую мы считали самцом,отложила яйца», «первая пятница недели» и«четырнадцатая годовщина со дня смерти моего хомячка».
В дополнение к наиболеедиковинным причинам более 60 % признали, что для них вполнеоправданным поводом для распития спиртного является такое банальное инезна­чительное событие, как «визит приятеля». Болееполовины населения страны отмечают «субботний вечер»,чуть меньше половины — «пятницу» и почти 40 %молодых респондентов сказали, что для них хороший повод для веселойпопойки — «окончание рабочего дня».
Слово «празднование»позволяет нам забыть о нашем двойственном отношении к алкоголю,празднество — законный повод для употребления спиртных напитков— ко всему прочему фактически служит официальным разреше­ниемдля раскрепощения. Празднования — по определению «лиминальные»ситуации, когда на время отменяются неко­торые социальныеограничения, действующие в обычной жизни. Бокал спиртного, которым«отмечают» какое-либо событие, как растормаживающеесредство еще более эффек­тивен, чем просто бокал спиртного.«Празднование» — вол­шебное слово, превращающееобычный процесс пития в «ве­черинку», на которой ееучастники не испытывают обычного прессинга социальных норм поведения.Абракадабра! Мгно­венная лиминальность!
В других культурах подобноеволшебство тоже имеет мес­то, да и напитки сами по себе могутопределять и «диктовать» природу торжества, никакие словане нужны — ни волшеб­ные, ни прочие. Например, определённыевиды напитков столь строго ассоциируются с определенными формамисоциального взаимодействия, что, когда их подают, это уже само посебе подразумевает и даже предписывает особые модели поведения. Вбольшинстве западных культур шам­панское отождествляют сторжеством, поэтому, если его за­казывают или подают по случаюнекоего «ординарного» со­бытия, кто-нибудьобязательно спросит: «Что мы отмечаем?» Шампанскоеспособствует возникновению атмосферы праз­дничности, беззаботноговеселья, вот почему этот напиток неуместно подавать на поминках. ВАвстрии sekt(игристое вино) пьютна официальных торжествах, aschnapps(шнапс) — вболее теплой компании. Тип подаваемого на­питка одновременноопределяет и природу события, и взаи­моотношения между егопьющими участниками. Выбор на­питка дигаует манеру поведения, такчто появление на столе бутылки шнапса порой побуждает участниковторжества пе­реключиться с «учтивой» формы обращения(sie — «вы»)на фамильярную (du —«ты»). В Англии, где не существует столь четкихлингвистических разграничителей, пиво считается более неофициальным,обычным напитком, чем вино, и, ес­ли его подают к блюдам, этослужит сигналом к неформаль­ному, непринужденному общению.Меняется даже осанка гостей: они уже не сидят за столом так, будтокол проглотили,принимают более вальяжные позы и жестикулируют болееоживленно.
В общем, в этом отношенииангличане не очень отлича­ются от других людей, но мы сильнееверим в раскрепощаю­щую силу алкоголя и волшебных слов инуждаемся в них больше, чем другие народы, поскольку нам труднеепреодо­левать свои социальные комплексы. Наше двойственноеот­ношение к алкоголю и вера в его чудодейственные свойс­тва— характерные черты всех английских обрядов перехо­да, отсамых важных, знаменующих этапы жизненного цикла, до самыхтривиальных и надуманных, таких, например, как празднование днярождения плюшевого мишки.
Рождество/канун Новогогода
Английский год пунктуационноразмечен национальными календарными праздниками. Некоторые из нихпросто запя­тые, другие, более важные — точки с запятыми, аРождество и канун Нового года — полноценные точки. Большинствообрядов сезонного характера изначально были религиозны­мипраздниками, зачастую языческими, которые позднее присвоило себехристианство, но христианское значение многих из этих обрядов вомногом игнорируется. Напротив, эти праздники, можно сказать, как этони забавно, вновь об­ретают свою языческую природу.
Рождество и канун Нового года— самые важные праздни­ки. Рождество (25 декабря) считается«семейным» ритуалом, в то время как Новый год —более шумное торжество, чаше от­мечаемое в кругу друзей. Однако,когда англичане говорят о «Рождестве» (например: «Чтовы делаете на Рождество?» или «Терпеть не могуРождество!»), они чаще подразумевают весь праздничный период с23/24декабря до самого Нового года, традиционно включающий следующиеритуалы:
канун Рождества (отмечается всемейном кругу; магази­ны в последний момент; паника и ссорыиз-за пустяков; на елке зажигают огни; употребление спиртныхнапит­ков; поедание в больших количествах орехов и шокола­да;возможно, посещение церкви — рождественские песнопения раннимвечером или полуночная служба);
первый день Рождества (всемейном кругу; елка; вруче­ние подарков; долгие хлопоты,связанные с приготов­лением рождественского обеда, потом долгоезасто­лье; выступление королевы по телевидению/радио —кто-то специально не смотрит/не слушает королеву; отход ко сну —кто-то, возможно, засыпает прямо во время просмотра фильмов «Звукимузыки», «Волшеб­ник страны Оз» и т. п.; опятьзастолье с едой и напитка­ми; беспокойная ночь);
второй день Рождества(похмелье; прогулка всей се­мьей, хотя бы в местном парке;длительная загород­ная прогулка; посещение родственников; побегиз до­ма в паб);
27—30 декабря(несколько странный «промежуточ­ный» период; кто-топытается работать, но зачастую безуспешно; другие отправляются вмагазины, гуляют, пытаются развлекать детей; опять переедание иупот­ребление спиртных напитков; посещение друзей/родственников;телевизор, видео; пабы);
канун Нового года (в кругудрузей; большие шумные вечеринки с употреблением большого количестваспиртного или посещение пабов; нарядные платья; громкая музыка;салют; «Auld LangSyne»*;новогодние зароки; попытка поймать такси/ возвращение домой пешком похолоду пешком);
1 января (сон допоздна;похмелье).
—————————
*«AuldLang Syne» («Доброестарое время») — шотландская песня на слова РобертаБернса, которую по традиции поют на прощание в конце праздничногообеда, митинга и т. п.
Не все проводят Рождество поописанному выше сцена­рию, но многие включают в свой распорядокнекоторые из названных ритуалов, и большинство англичан, по крайнеймере, признают,что это — обычная программа традицион­ного Рождества.
Зачастую понятие «Рождество»имеет более широкий смысл. Когда люди говорят: «НенавижуРождество», — или жалуются, что «Рождество —это не праздник, а сущий кош­мар», тяжелое испытание, ониобычно подразумевают все «приготовления» и «круговерть»,связанные с празднованием Рождества, которые начинаются как минимумза месяц. Это и корпоративные рождественские вечеринки, и«рождест­венские покупки», и «рождественскоепредставление для де­тей», а для тех, у кого дети школьноговозраста, еще и «пьеса о Рождестве» или рождественскийконцерт — не говоря уже про ежегодный ритуал рассылки огромногоколичества рож­дественских открыток. В понимании англичан«Рождест­во» — это все названные обычаи и видыдеятельности, а так­же собственно праздничная рождественскаянеделя.
Школьная «пьеса оРождестве» (инсценировка евангель­ской легенды о рожденииИисуса Христа) для многих единс­твенное мероприятие религиозногосодержания, с которым они сталкиваются в рождественский период, хотяего рели­гиозное значение, как правило, теряется в драматизме ири­туалах социального характера, связанных с этим событием. Вчастности, родителей больше заботит то, чьим детям дове­рилиисполнять главные роли (Мария, Иосиф), чьим — вто­ростепенные(Три Царя, лавочник, пастух, Ангел Господень), а чьи должны терпетьунижение, играя массовку — безликих пастухов, сонм ангелов,овец, коров, ослов и т. д. Или, бывает, школу охватит приступполитической корректности, и ад­министрация пытается заменитьтрадиционную инсцени­ровку каким-нибудь «многокультурным»представлением («Мы все здесь сторонники культурногоплюрализма», — за­явил мне один молодой рабочий-азиатиз Йоркшира). В Анг­лии споры и стычки относительно распределенияролей и других вопросов редко ведутся открыто; чаще родителидо­биваются своего путем скрытых интриг. Бесчестноеманипу­лирование и недовольное ворчание. Отцы, как правило,опаздывают на представление и снимают на видео лишь вто­рую егочасть, нередко направив камеру не на ту «овцу».
Рождественское представлениедля детей — эксцентрич­ный английский обычай. Почти каждыйместный театр в стране ставит на Рождество какую-нибудь детскуюсказку — «Аладдин», «Золушка», «Котв сапогах», «Дик Уиттингтон», «МатушкаГусыня» и т. д., — в которой мужчины в женских платьяхисполняют главные женские роли, а женщина в муж­ской одеждеиграет юного героя. Традиция требует, чтобы в спектакле участвовалидети, сидящие в зале. По ходу дейс­твия они должны громкокричать: «ОН ПОЗАДИ ТЕБЯ!», «НЕТ, ОН НЕ ТАМ!»,«ДА, ЭТО ОН!» (ритуал, в котором взрослая пуб­ликазачастую участвует с не меньшим энтузиазмом). На взгляд взрослых,сценарий полон непристойных двусмыс­ленностей (над которыми детивесело смеются, прежде тер­пеливо объяснив родителям их смысл).
Выражения недовольствапо поводу Рождества
«Рождественскиепокупки» — это то, о чем думают многие англичане, когдаговорят, что ненавидят Рождество. Под рождественскими покупкамиобычно подразумеваются рож­дественские подарки, продукты дляпраздничного стола, от­крытки, украшения и прочие атрибутыданного праздника. Заявлять о нелюбви к магазинам считается признакомму­жественности, поэтому мужчины особенно склонны ругатьРождество. Однако ныне выражение недовольства по поводу Рождества —это почти что национальная традиция, и пред­ставители обоих половобычно уже с начала ноября начина­ют жаловаться на тяготы,связанные с Рождеством.
Фактически существуетнеофициальное правило, пред­писывающее ругать Рождество в этовремя года, и редко встретишь человека старше восемнадцати лет,который бе­зоговорочно признал бы, что ему нравится «справлять»этот праздник. Те, кто ненавидит Рождество, чуть ли не с гордос­тьюзаявляют о своей неприязни, словно они первые замети­ли, что «наРождестве пытаются нажиться все кому не лень»,что «скаждым годом оно начинается все раньше и раньше — скоро, чертпобери, уже в августе можно будет видеть рож­дественскиеукрашения», что с каждым годом это все более дорогоеудовольствие и что улицы и магазины переполнены так, что просто непротолкнуться.
Любители поругать Рождествоповторяют одни и те же банальности каждый год, убеждая себя, что всеэто — их оригинальные мысли и что таких, как они, несчастныхпро­видцев меньшинство, в то время как чудаки, которымрож­дественские покупки и все прочие рождественские ритуалыдоставляют истинное удовольствие, скрывают свои эксцентричные вкусы.Из вежливости и чтобы не показаться белыми воронами они дажепринимают участие в ежегодном ритуа­ле стенания по поводуРождества — равно как люди, кото­рым нравится дождь, частоучтиво соглашаются, что погода отвратительная. Циничная позиция«Вздор! Ерунда!» — это норма (особенно средимужчин, многие из которых начина­ют подозревать в нетрадиционнойсексуальной ориентации представителей своего пола, если те признают,что им нра­вится отмечать Рождество). И потом, раз все любятпоругать Рождество, так зачем же портить людям удовольствие? Те изнас, кто любит Рождество, почти извиняющимся тоном гово­рят освоем пристрастии: «В общем-то, все так, но… э… Есличестно, мне нравятся все эти нелепые украшения, нравится искатьподарки… Смешно, конечно…»
Однако не все, кто ругаетРождество, бездумно, по при­вычке подчиняются неписаному правилу.Существует две ка­тегории ненавистников Рождества, у которых естьвсе осно­вания жаловаться, и которым я глубоко сочувствую. Эторо­дители с низкими доходами, для которых затраты нарождественские подарки для своих детей — это целая про­блема,и работающие матери, для которых, даже если они не бедны, подготовкаи проведение Рождества — это скорее ис­пытание, чемудовольствие.
Рождественские подарки
Подарки, как скажет вам любойстудент-первокурсник, изу­чающий антропологию, бескорыстными небывают. Во всех культурах подарок подразумевает некую отдачу, что, воб­щем-то, неплохо: взаимный обмен подарками — важная формасоциального взаимодействия. Даже подарки малень­ким детям,которые не могут отплатить вам взаимностью, не являются исключениемиз этого универсального правила: от детей, получающих подарки наРождество, ждут благодар­ности и хорошего поведения. И неважно,что в этом отноше­нии они не всегда оправдывают надежды взрослых:правило не утрачивает законной силы только потому, что кто-то егонарушает. Интересно отметить, что маленьким детям, кото­рые покаеще не понимают этого правила, мы не вручаем рождественские подарки«от себя». Мы говорим, что подарки им принес Санта-Клаус(придуманное нами волшебное су­щество). Когда дети узнают, чтоникакого Санта-Клауса не существует, это травмирующие открытие изаставляет их по­нять, что есть некие законы взаимности и чторождественс­кие подарки — это не бескорыстные дары.
В данной ситуации комплексыангличан в отношении де­нег могут создавать определенныесложности, особенно для представителей верхушки среднего класса ивысшего обще­ства, которые особенно щепетильны в этом вопросе.Назы­вать стоимость рождественского подарка неприлично. Если выупомянете цену подарка или хотя бы скажете, что он «до­рогой»,это будет расценено как верх непристойности. Жа­ловаться надороговизну рождественских подарков в целом допустимо, но постояннообсуждать финансовые аспекты ритуала обмена подарками — этопризнак вульгарности и эгоистичности, поскольку вы ставите окружающихв нелов­кое положение.
Расходы на рождественскиеподарки, по-видимому, об­ратно пропорциональны уровню доходов.Живущие бедно представители рабочего класса стараются делать щедрыепо­дарки, особенно детям, и зачастую одалживают для этогоде­ньги. Средние классы (особенно из категории «менторов»)ханжески осуждают подобную практику и хвалят себя за бе­режливость,а сами в это время уплетают за обе щеки чрез­мерно дорогие овощии восхищаются изысканностью вик­торианских украшений на своейелке.
Канун Новогогода/упорядоченный беспорядок
Многие англичане признают,что им нравится отмечать Но­вый год, хотя, разумеется, находятсяи нытики, которые каж­дый год жалуются в одних и тех жевыражениях на утоми­тельное однообразие данного ритуала. Тем неменее ново­годняя ночь — праздник в полном смысле этогослова, которому присущи все обычные, стандартные элементылиминальности: культурная ремиссия, узаконенный отход от условностей,измененное состояние сознания, раскрепоща­ющее коллективноеобщение и т. д. И совершенно очевидно,что этот праздник —прямой потомок языческих зимних праздников, которые впоследствии былиупорядочены хрис­тианами путем «облагораживания»обрядов и внешнего оформления.
Как и в случае с «неделейпервокурсника», корпоративные рождественские вечеринки ибольшинство других английс­ких праздничных обрядов описываютсякак разгульные пи­рушки, на которых царят невоздержанность ианархия. Та­кую славу им создали брюзги с пуританскими взглядами,осуждающие подобные празднества, и те из их участников, которымхочется видеть себя необузданными бунтарями, жаждущими развлечений.На самом деле наши новогодние кутежи представляют собой довольноупорядоченный бес­порядок: допустимо нарушение лишь определенныхтабу и раскрепощение в определенных рамках. При этом действу­ютстандартные правила поведения в состоянии опьянения: обнажать задможно, гениталии — нельзя; устраивать драки можно, лезть безочереди — нельзя; отпускать скабрезные шутки можно, расистские— нельзя; флиртовать и, в некото­рых кругах,целоваться/обниматься с чужими мужьями/женами/сексуальными партнерамиможно, заниматься с ними сексом — нельзя; половая распущенностьдопустима, но не­льзя вступать в гомосексуальную связь, если вычеловек тра­диционной сексуальной ориентации, или вгетеросексуаль­ную — если вы гомосексуалист; опорожнятьжелудок и (если вы мужчина) мочевой пузырь на улице можно, опорожнятькишечник — нельзя и т. д.
Второстепенные обрядысезонного характера/запятые и точки с запятыми
Поскольку считается, чтоНовый год — самый разгульный из наших календарных праздников,значит, все остальные (ка­нун Дня Всех Святых, Ночь Гая Фокса,Пасха, майский празд­ник, День святого Валентина и т. д.)достаточно спокойные, хотя происходят они от шумных языческихпраздников.
Наш майский праздник, вовремя которого можно видеть, как степенные, респектабельныеангличане, обычно средних лет, исполняют танец моррис*, иногда вокругневинного де­тского майского дерева**, напоминает древнийязыческий праздник Белтейн. В некоторых районах страны вместе состепенными танцорами и «отцами города» майский празд­никотмечают и представители контркультуры с несуразны­ми прическамии в несуразных нарядах — весьма странное соседство, но обычномиролюбивое. Канун Дня Всех Святых (маскарадные костюмы и сласти)произошел от праздника общения с мертвыми, отмечавшегося в канун днявсех душ. Этот обряд тоже имеет языческие корни и в разных формахотправляется во многих культурах мира.
Разведение костров и сжиганиечучел в начале ноября — еще один языческий обычай, практикуемыйво время всех «праздников огня», знаменующих приход зимы(чучела сим­волизируют уходящий год). Данный обычай укоренился унас в XVII в. — в память о провале заговора Гая Фокса,наме­ревавшегося взорвать здание парламента. Этот праздник до сихпор известен под названиями «Ночь костров» или «Ночьфейерверков»64и ныне отмечается вечеринками с фейервер­ками как минимум двенедели, а не всего лишь одну ночь 5 ноября.
————————-
*Моррис — народный театрализованный танец; исполняется во времямайских празднеств; мужчины в средневековых костюмах ско­локольчиками, трещотками и т. п. изображают легендарныхгероев.
**Майское дерево — столб, украшенный цветами, разноцветны­мифлажками и т. п., вокруг которого танцуют во время майскогопраздника.
64Судя по всему, мы имеем обыкновение называть праздники в честьглавных символов, которые с ними ассоциируются, а не в честь самихсобытий, которые они призваны увековечить. Например, по­минальноевоскресенье больше известно под названием «день ма­ков»(Poppyday):в этот день мы прикрепляем к своей одежде искус­ственные маки —в память о погибших в мировых войнах. У органи­заторов Дня смеха(ComicRelief) хватилоума опередить нас, назвав день, в который они по всей стране проводятблаготворительную ак­цию по сбору средств, Днем красных носов —в честь пластмассо­вых красных носов, которые в этот день принятопокупать и носить.
День святого Валентина(открытки, цветы, шоко­лад) — облагороженный христианамивариант древнеримс­ких луперкалий, праздник, изначальноотмечавшийся 15 февраля. Тогда это было довольно непристойноепразд­нество в честь «прихода весны» (иными словами,наступления сезона спаривания), призванное обеспечить урожайностьпо­лей, прирост поголовья скота и рождаемость у людей.
Многие думают, что Пасха —один из немногих подлин­но христианских праздников, но даже самоего название (Easter)нехристианское, происходит от имени англосаксон­ской богиниОстары (Eostre),и в основе многих из наших пасхальных обычаев — яйца и т. п. —лежат языческие обря­ды плодородия. Некоторые из неактивныхверующих-хрис­тиан могут посетить церковную службу в пасхальноевоскре­сенье, и даже безоговорочные атеисты «отказываютсяот чего-нибудь» в традиционный период Великого поста (в этовремя принято «садиться на диету», вновь пытатьсяпривести в исполнение зарок, данный себе под Новый год, о котором ктретьей неделе января обычно забывают).
Согласно календарнойпунктуационной разметке, все эти праздники главным образом запятые.Пасха расценивается как точка с запятой, поскольку предполагаетоднодневный выходной и к тому же служит своеобразной точкой отсчета:люди говорят, что им нужно сделать то-то и то-то «к Пасхе»или «после Пасхи» или что-то должно произойти «наПасху». День святого Валентина тоже считается точкой с запятой(хотя этот день выходным не является), потому что данный праздникиграет важную роль в наших обычаях ухаживания и бракосочетания (вовсяком случае, в этот день резко воз­растает число самоубийств).
В дополнение к этим«традиционным» национальным ка­лендарным праздникамкаждое этническое или религиозное меньшинство в Англии имеет своисобственные ежегодные пунктуационные знаки: у индусов это Дивали(пятидневный Праздник огней) и Джамаштами (празднование дня рожде­нияКришны); у сикхов — Дивали и Вайсахи; у мусульман —Рамадан, Эйд-уль-Фитр и Аль-Хиджра; у евреев — Ханука (ПраздникОсвящения), Иом-кипур (День Всепрощения) и Рош га-Шана (иудейскийпраздник Нового года). Я назвала лишь некоторые праздники, которыесразу пришли на ум. И каждая английская субкультура тоже имеет своисобствен­ные календарные вехи, обозначающие ежегодные «племенные»собрания и празднества. К этой категории, в частности, я отношусветский сезон высшего общества; его главные со­бытия —«Королевский Аскот», Хенлейская регата и Уимблдонскийтеннисный турнир (обычно все три называют со­кращенно: «Аскот»,Хенли и Уимблдон).
Братство любителей скачек,помимо «Аскота», посещает «Гранд Нэшнл»*,«Челтнемский золотой кубок»** и «Дерби»,Готты ежегодно прово­дят свой «партийный съезд» вУитби (Йоркшир); привержен­цы стиля «нью-эйдж»,представители других субкультур и молодые меломаны организуют свойфестиваль в Гластонбери. Современные друиды отмечают летнеесолнцестояние в Стоунхендже. Литераторы собираются в местечкеХей-он-Уай, любители оперы — в Глайндборне и Гарсингтоне.Лю­бители собак посещают «Крафтс»***, байкеры —ежегодное ралли в Питерборо, организуемое Британской федерациеймотоциклистов, любители конного спорта — Бадминтон- хаус****,Хикстедское дерби и ежегодные соревнования «На­ездник года»(проводится в закрытом манеже в Уэмбли) и т. д. Существуют тысячитаких дат — все не перечислишь, — от­мечаемыхпредставителями разных субкультур, и каждое из этих праздничныхмероприятий для его поклонников, воз­можно, гораздо важнее, чемРождество. А ведь я упомянула только «рождества»: каждаясубкультура имеет свои собс­твенные маленькие праздники —точки, точки с запятыми и запятые.
Но даже незначительныепунктуационные знаки необхо­димы: нам нужны эти особые дни, этималенькие праздники, отвлекающие нас от рутины и придающие некуюструктур­ность нашему году, — так же как завтраки, обеды иужины определяют структуру наших дней. Разумеется, мы прежде всеголюди, а потом уже англичане, но, судя по всему, нам, ан­гличанам,особенно необходимы регулярные «перерывы», на времяизбавляющие нас от жесткого социального контроля.
—————————
*«ГрандНэшнл» — крупнейшие скачки с препятствиями; проводятсяежегодно весной на ипподроме Эйнтри.
**«Челтнемскийзолотой кубок» — ежегодные скачки на иппод­роме в г.Челтнеме (Глостершир).
***«Крафтс»— крупнейшая ежегодная выставка собак в Нацио­нальномвыставочном центре в Бирмингеме.
****Бадминтон-хаус— усадьба герцога Бофортского в графстве Глостершир; известнокак место проведения крупнейших состяза­ний по конному спорту.
Отпуск/каникулы…
Теперь поговорим оканикулах/отпуске и, в частности, о лет­них каникулах/отпуске,которые я включила в категорию «обряды сезонного характера»(хотя педанты, возможно, ука­жут, что с формальной точки зренияэто вовсе не обряд), поскольку это ежегодно повторяющееся событие, вкультур­ном плане имеющее, пожалуй, даже еще большее значение,чем Рождество. И так как каникулы/отпуск случаются каждый год, в моейкниге они соотносятся с понятием «сезонный», а«лиминальный» ритуал, согласующийся со структурой«об­рядов перехода», определенной ван Геннепом, вмоей книге называется «обряд». (И, поскольку этомоя книга,«обрядом сезонного характера» я вправе называть все, чтомне забла­горассудится.)
На языке знаков препинания(метафоры я тоже вправе придумывать, если хочу) летниеканикулы/отпуск — это многоточие (…), три точки, обозначающиепериод времени, или что-то невысказанное, или большой перерыв, паузув по­вествовании, зачастую подразумевающую некую тайну. Мневсегда казалось, что в этих трех точках есть что-то безогово­рочнолиминальное. Во всяком случае, летние каникулы/от­пускопределенно подразумевают лиминальность: этот двух-трехнедельныйпериод — время вне рамок привычно­го повседневногосуществования, особая пора, когда пере­стают действовать обычныерычаги контроля и сдерживаю­щие факторы заведенного порядка и мыизбавляемся от ру­тины и обыденности. Не нужно ходить на работу,в школу или заниматься домашним хозяйством. Это — время отдыха,«свободное время», время, которое мы посвящаем себе. Наотдыхе мы говорим: «Твое время принадлежит тебе».
Летние каникулы /отпуск —это альтернативная реаль­ность. Если есть возможность, мывыезжаем за границу; мы иначе одеваемся, иначе питаемся —балуем себя вкусненьким («Ну же, съешь еще мороженое, ведь ты вотпуске!») и ведем себя иначе. Летом на отдыхе англичане болеераскованны, более общительны, более непосредственны. (Согласнодан­ным опроса, проведенного моими коллегами из ИЦСП, «бо­лееобщителен» — один из трех наиболее распространен­ныхответов на вопрос: «Что у вас в первую очередь ассоции­руетсяс летом?»; два других ответа — «пабы на открытомвоздухе» и «пикники» — также подразумеваютобщитель­ность.) Каникулы/отпуск в нашем понимании — этопора, когда «можно расслабиться», «повеселиться»,«выпустить пар», «сбросить напряжение»,«немного побузить». Мы даже можем заговаривать снезнакомцами. Правда, это все, на что мы способны в «пороговом»состоянии.
Поведение англичан на отдыхеи, в частности, во время летних каникул/отпуска регулируется теми жезаконами культурной ремиссии, которые действуют во время праздни­кови народных гуляний. Как и «празднование», «отдых»— волшебное слово. Правда, как и в случае с праздниками, здесьпод культурной ремиссией имеются в виду не анархия, раз­нузданностьи вседозволенность, а скорее контролируемое бесчинство,непосредственность лишь в определенных си­туациях, отказ отусловностей по определенным правилам.
На отдыхе англичане неперестают в одночасье быть анг­личанами. Присущие нам характерныечерты никуда не ис­чезают: мы по-прежнему ведем себя всоответствии с укоре­нившимися в нашем сознании правилами юмора,лицеме­рия, скромности, классовых отличий, справедливости,социальной неловкости и т. д. Просто мы немного теряем бдительность.Культурная ремиссия на отдыхе не излечивает нас от социальнойнеловкости, просто симптомы этой «бо­лезни» невыражаются столь ярко.
Разумеется, мы не становимсявиртуозами в искусстве об­щения словно по волшебству, но мы болеенастроеныоб­щаться — более открыты, менее чопорны. Это не всегда намльстит и не всегда выглядит достойно, как вам подтвердят местныежители некоторых из облюбованных нами зару­бежных курортов.Честно говоря, некоторые из нас куда бо­лее приятные люди, когдамы не раскрепощаемся без огляд­ки, сбрасывая с себя штаны ибюстгальтеры, громогласной отрыжкой где ни попадя сотрясая воздух —и заодно вместе со всем этим теряя свое достоинство. Как я ужеуказывала, на­ша хваленая вежливая сдержанность и не менеезнаменитое хамство — это две стороны одной и той же монеты: дляне­которых из нас волшебное слово «отдых» — этосигнал к то­му, чтобы перевернуть эту самую монету непригляднойсто­роной.
Хорошо ли, плохо ли, нозаконы лиминальности, действу­ющие в периоды празднеств/отпуска,распространяются и на незначительные календарные вехи, как, например,непри­сутственные дни — и даже на обычные выходные(суббота/ воскресенье). (В частности, некоторые поклонникинетра­диционных субкультур имеют возможность ощутить себя«альтернативной» личностью, окунуться в «альтернативный»образ жизни, поносить «альтернативное» платье только вэти короткие лиминальные паузы. А более преданные своей суб­культуреили просто более удачливые полноценные предста­вители этих«племен» о «временщиках» пренебрежительноговорят «готт по выходным» или «байкер повыходным».) Ве­чера и обеденное время — тожемини-ремиссии, и даже пе­рерывы на кофе и чай — что можетбыть короче? — своего рода наноремиссии. Маленькие оазисыпередышки; крошеч­ные, почти гомеопатические дозы исцеляющейлиминаль­ности.
После каникул/отпуска мыговорим о «возвращении в действительность» или«возвращении в реальный мир», и от­части назначение ифункция каникул/отпуска — дать более четкое определение этому«реальному миру». Каникулы/отпуск и мини ремиссии неотрицают и не отвергают нормы и законы повседневного бытия, действиекоторых зачастую приостанавливается в период отдыха. Напротив,каникулы/ отпуск подчеркивают и закрепляют эти правила. Употребляя вотношении каникул/отпуска такие эпитеты, как «особый»,«необычный» и «нереальный», мы напоминаемсебе о том. что есть «норма» и «реальность».Нарушая правила «по пра­вилам», мы лишний раз длясебя обозначаем эти важные нор­мы, и это является гарантией того,что мы будем подчиняться им по возвращении «в реальность».Каждый год находящиеся на отдыхе англичане тяжело вздыхают при мыслио «возвращении в реальный мир» и утешают друг другамудрыми сло­вами: «Мы бы не ценили это, если бы так быловсегда». Истин­ная правда. Но верно и обратное:каникулы/отпуск помогают нам оценить упорядоченность и определенность— и даже ограничения — нашего повседневногосуществования. Лиминальность англичане выносят только в определенныхдо­зах. К концу летних каникул/отпуска мы устаем от излишеств иневоздержанности и начинаем тосковать по умеренности.
Другие «переходы»:обряды частного характера и неправильные глаголы
Дни рождения-юбилеи игодовщины свадьбы, новоселья, увольнения с работы и выход на пенсию —обычно неболь­шие торжества, отмечаемые в неформальнойобстановке, в отличие от значимых «переходов» жизненногоцикла, опи­санных выше, хотя некоторые из них для виновниковтор­жества не менее значимы.
Поскольку эти «переходы»отмечаются в узком кругу, с близкими родственниками и друзьями, наэтих торжествах, как правило, царит не столь напряженная, неловкая инапы­щенная атмосфера, как на больших церемониях, знаменую­щихэтапы жизненного цикла, — например, на свадьбах или похоронах.В узком кругу, среди людей, которые им очень хорошо известны,англичане вполне способны быть сердеч­ными, открытыми, искреннимии выражать всю гамму чувств, неизменно ассоциирующихся с дружескими исемейными узами. Некоторые из нас более сердечны и открыты, чемдру­гие, но это уже вопрос индивидуальных качеств личности, неимеющий ничего общего снациональнымхарактером.
Празднования по случаю выходана пенсию и «отваль­ные» мероприятия, которыеустраиваются на работе, — ис­ключения, поскольку на них необязательно присутствуют только близкие друзья виновника торжества.Соответственно, для этих обрядов характерны все обычные особенностианг­лийской самобытности: симптомы социальной неловкости, которыемы пытаемся подавить с помощью юмора и алкого­ля; вежливыйэгалитаризм, маскирующий классовые отличия; скромность,самоуничижительные речи, преисполненные скрытого хвастовства; ритуалыстенания; преподнесение по­дарков в шутливой форме; раскрепощениев состоянии опь­янения; неловкий обмен рукопожатиями, неуклюжиепохло­пывания по спине и смущенные объятия.
По-настоящему неформальные«обряды перехода» — дни рождения, годовщины иновоселья, отмечаемые в кругу близ­ких друзей и родных, —гораздо менее предсказуемы. Во время этих торжеств соблюдаютсякакие-то общепринятые традиции (торт, воздушные шарики, пение,праздничный стол, напитки, тосты), но они реализуются в другойинтер­претации, да и сами участники торжества ведут себя совсеминаче, причем манера поведения обусловлена не только воз­растом иклассовой принадлежностью, что вполне естест­венно, но такжеиндивидуальными свойствами характера, привычками, настроением имотивацией — в общем, таки­ми факторами, которые относятсяк ведению психологов и психиатров, а не социологов.
В какой-то степени это жесамое можно сказать и о более формальных «обрядах перехода»,в конце концов, на этих церемониях каждый из нас присутствует какотдельная лич­ность, а не как робот, действующий исключительно встро­гом соответствии со стереотипами национального характе­ра.Я ни в коем случае не хочу лишить каждого из нас своейиндивидуальности, но настаиваю на том, что наше поведе­ние наэтих многолюдных, менее неформальных собраниях откровеннопредсказуемо и сообразуется с основными «грамматическими»правилами нашей культуры.
Но это вовсе не значит, чтона неформальных церемони­ях наше менее предсказуемое поведение несоответствует правилам «грамматики». Подобные события —это своего рода неправильные глаголы: они имеют свои собственныеправила, допускающие гораздо большую степень сердечнос­ти,непосредственности и открытости, чем мы обычно мо­жем себепозволить.
Мы не «нарушаемправила» во время этих обрядов част­ного характера. Когдамы находимся в узком кругу, среди лю­дей, которых мы знаем икоторым доверяем, правила англий­ской самобытности способствуюттому, чтобы мы больше походили на нормальных людей.
ПРАВИЛАКЛАССОВЫХ ОТЛИЧИЙ
Вместо того чтобы закончитьповествование на трогатель­ной оптимистической ноте, я намеренапоговорить о клас­совости. Опять. Неужели вы думали, что мы вданной главе ограничимся всего парой реплик о классовой системе?
Собственно говоря, вы теперьи сами способны дата пол­ный анализ классовых отличий. Ну же,смелей! Чем отлича­ются похороны в среде рабочего класса отобряда погребе­ния у средних классов? Или свадьба представителейсредне­го слоя среднего класса от обряда бракосочетания в средеверхушки среднего класса? Проведите сравнительный ана­лиз поклассовым индикаторам материальной культуры, сти­лям одежды инадежности социального положения. Ну, хо­рошо, я сама это сделаю.Только не ждите сюрпризов: вы и сами видите, по тому, что «страницыстановятся все короче», как писала Джейн Остин, что мы почти уцели. И если мы до сих пор не разобрались во всех английскихиндикаторах классовой принадлежности, то уже никогда и не разберемся.
Как и следовало ожидать,бесклассовых «обрядов перехо­да» в Англии несуществует. Каждый элемент свадебного об­ряда, Рождества,новоселья или похорон — от терминологии и одежды участников доколичества горошин на вилке — хо­тя бы в некоторой степениобусловлен классовой прина­длежностью.
Обряды рабочего класса
Как правило, «обрядыперехода» рабочего класса самые до­рогостоящие (если судитьпо уровню затрат относительно уровня доходов). Например, свадьба всреде рабочего клас­са — это почти всегда большое «событие»с ужином в ресто­ране, пабе или гостинице, это большой модныйавтомобиль, на котором невесту доставляют в церковь; нужноеколичест­во похожих одна на другую подружек невесты в облегающихоткрытых платьях; огромный трехъярусный торт; гости в новенькихизысканных нарядах с подобранными по тону и стилю аксессуарами;профессиональный свадебный фото­граф и фирма, снимающая свадьбына видео; многолюдная шумная вечеринка с танцами, алкоголь льетсярекой; медо­вый месяц на каком-нибудь курорте с жарким климатом.«Мы за ценой не постоим». «Все самое лучшее длянашей принцессы».
Похороны (огромные роскошныевенки, роскошный гроб), Рождество (дорогие подарки; много еды инапитков), дни рождения детей (самые современные игрушки, дорогаяфутбольная форма и фирменные спортивные штаны) и дру­гие обряды всреде рабочего класса осуществляются пример­но по тем жепринципам. Даже если у вас туго с деньгами, важно дать понять, что выпотратили кругленькую сумму, в том числе на выпивку. Это обычнодостигается следующим образом: организаторы мероприятия предпринимаюттак называемый алкогольный круиз — отправляются на день задешевой выпивкой в Кале.
Обряды низших и среднихслоев среднего класса
«Обряды перехода»низов и среднего слоя среднего класса, как правило, церемонии болеескромные, с меньшим коли­чеством участников. Возьмем, например,свадьбу. Родители из среднего слоя среднего класса лучше помогутмолодым внести начальный взнос по ипотечной ссуде, чем «спустятвсе деньги на большую свадьбу». Тем не менее они оченьста­раются, чтобы все было сделано «надлежащим образом»и «со вкусом» (именно для этой категории населенияпишутся справочники по свадебному этикету), и очень переживают, какбы кто из родственников не «испортил торжество» и ненавлек на них позор, устроив «пьяный дебош».
Идеал рабочего класса —эффектная свадьба знамени­тостей, как у Пош с Бексом*. Эталоннизов и среднего слоя среднего класса — королевская свадьба:никаких модных ве­яний и диковинок, все «традиционно»,старательно изыскан­но и элегантно.
—————————
*Пош и Бекс — чета Бекхэм.
Эти свадьбы буржуа илиметящих в буржуа англичан — весьма напыщенные церемонии, гдевсе проду­мано до мелочей: салфетки по тону сочетаются с цветами,цветы — с именными карточками у приборов на столе, кар­точки— с доминирующим цветом пастельного костюма-двойки материневесты. Но этой «гармонии» никто не заме­чает, покамать невесты сама на то не укажет. Пища диети­ческая, меню как вгостиничных ресторанах, где самое невзыскательное блюдо обозначаюткрасивым названием. Порции не такие большие, как на свадьбах рабочегокласса, зато на вид весьма нарядные, «украшены» петрушкойи реди­сом, вырезанным в форме цветка. «Хорошее вино»иссякает слишком быстро — потому что спиртное покупалось израс­чета один-два бокала на человека, — но шафер все равноумудряется напиться и «запороть» свою речь. Невеста отсты­да готова сквозь землю провалиться, ее мать в ярости. Шафе­раникто не укоряет, поскольку никто не хочет портить праз­дникбезобразной склокой, но все возмущенно перешепты­ваются междусобой и с тетушками и до конца вечера сверлят его ледяныминеодобрительными взглядами.
Обряды верхушкисреднего класса
«Обряды перехода»верхушки среднего класса обычно менее напыщенны и затейливы, покрайней мере, в кругу тех, у кого нет оснований тревожиться за свойсоциальный статус. Но даже те из представителей этого социальногослоя населе­ния, кто не уверен в надежности своего социальногополо­жения, стремятся к безыскусной элегантности, в отличие отвыходцев из средних слоев, которые хотят, чтобы всезаме­тили,сколько сил и умственного труда они вложили в устро­ениеторжества. Но, как и в случае с «естественным» макия­жем,достижение атмосферы безыскусной непритязательной элегантности насвадьбе требует от верхушки среднего клас­са большой работы ума,огромных усилий и немалых средств.
Радеющие за свой социальныйимидж представители этой категории населения, прежде всего из числаобразо­ванных «болтливых» классов, проживающих вгороде, оза­бочены не столько тем, как бы все устроить«правильно», сколько тем, чтобы устроить этопо-особенному.Стремясь отличиться и дистанцироваться от средних слоев среднегокласса, они стараются избегать не только вычурности, нои«традиционности». На их свадьбе не могут звучать «старыйдобрый свадебный марш» или «те же избитые утомительныегимны», как на свадьбах среднего слоя среднего класса, жи­вущихв псевдотюдоровских особняках или, не приведи гос­поди,обитателей Пардонии. У них появление невесты в цер­квисопровождается малоизвестной музыкой, которую никто не узнает икоторую гости активно обсуждают все то время, что невеста шествует калтарю. Они выбирают малоизвест­ные трудные гимны, которые никтоне может петь. Зачастую по этому же принципу они накрывают исвадебный стол: блюда «необычные», с выдумкой, но есть ихне всегда легко и приятно. То же и в одежде: платья по последнеймоде, но но­сить их не всегда удобно, да и смотреть на них тоже,бывает, не очень приятно.
Брачующиеся более зрелоговозраста — а представители верхушки среднего класса обычно неженятся и не выходят замуж рано — часто регистрируют отношенияв загсе (в не­которых случаях просто потому, что ошибочнополагают, будто для церковной церемонии необходимо верить в Бога) илидаже устраивают «альтернативную» светскую церемо­нию,на которой обмениваются клятвами собственного со­чинения. Как нистранно, содержание этих клятв обычно ма­ло чем отличается оттрадиционного церковного брачного обета, разве что они болеемногословны и менее удачно сформулированы.
Обряды высшего класса
Свадьбы высшего класса болеетрадиционны, хотя и не в сти­ле низших и средних слоев среднегокласса, строго придер­живающихся свадебного этикета, описанного всправочни­ках. Представители высшего общества привычны к большимприемам — благотворительные балы, балы охотников*, большиезваные обеды и ужины, крупные события светского сезона являютсянеотъемлемыми составляющими их повсед­невного существования, —поэтому они не сходят с ума из-за свадеб и других «обрядовперехода», как мы, все остальные.
—————————
*Бал охотников — традиционный, ежегодный танцевальный ве­чердля членов охотничьего общества и их семей.
Свадьба в высшем обществе —довольно спокойное мероп­риятие, самое обычное дело. Егопредставители не несутся сломя голову в магазины покупать новый наряд«по случаю свадьбы», так как в их гардеробах многоподходящих туале­тов. Мужчины надевают парадные костюмы дляутренних и дневных приемов. Что же касается женщин, для «Аскота»мо­жет и следует приобрести что-то особенное, но, как сказала мнеодна знатная дама: «Так часто приходится бывать на свадьбах —не будешь же каждый раз менять гардероб».
Зелен виноград
Верхушка среднего класса ивысший класс, если они не мо­гут позволить себе богатую свадьбу(или богатые похороны, Рождество, торжество по случаю дня рожденияили какой-нибудь годовщины), зачастую прибегают к уловке «зеленви­ноград» — говорят, что они не хотят «ничегограндиозного, показного», что их вполне устроит «скромныйсемейный ужин с близкими друзьями». Они не станут, как рабочийкласс, влезать в долги, или, как низший и средний слои сред­негокласса, использовать свои сбережения. В данном случае правилоскромности, несовместимое с хвастливой демонс­трацией богатства,играет на руку бедным представителям верхов общества: все, что они немогут себе позволить, они презрительно называют «показухой»или «пошлостью».
Этим же принципом скромностируководствуются низ­шие и средние слои средних классов, называя«пустотой тра­той денег» и «глупостью»пышные торжества, на которые они смотрят с тайной завистью, и спренебрежением отзываясь о людях, у которых «денег больше, чемума». «Респектабельная» верхушка рабочего классапорой придерживается той же по­зиции, тем самым подчеркивая своюрасчетливую респекта­бельность и демонстрируя подход, присущийскорее средне­му классу, чем простолюдинам, суть которогозаключается в том, чтобы выражать презрение к «помпезности»и «хвастли­вости» грандиозных изысканных церемоний.«Она устроила шикарный прием в отеле, — фыркнула однареспондентка, рассказывая о серебряной свадьбе своей соседки. —Это за­ведение (местный паб, где состоялась наша беседа) ей,види­те ли, не подошло. Чванливая корова».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ОСОБЕННОСТИАНГЛИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ
В начале книги я поставилаперед собой задачу выявить «ха­рактерные черты английскойсамобытности», пристально наблюдая за поведением англичан,определяя скрытые пра­вила, регулирующие поведенческие модели, изатем устанав­ливая, что эти правила говорят нам о национальномхарак­тере. Некая полунаучная методика, но по крайней мере в нейесть система. Однако, несмотря на все мои решительные за­явления,сделанные во «Введении», я тогда плохо представля­ла,что у меня может получиться, поскольку данный метод изучениянационального характера никогда раньше не при­менялся.
Судя по всему, мой подходоказался вполне эффективным. Хотя, возможно, я несколькосамонадеянна! Во всяком слу­чае, данный подход, вне сомнения,позволил мне лучше по­нять «грамматику» —«умонастроение», «характер», „geme-ingeis”(общинный дух) или «культурный геном», как ни на­зови,— английской самобытности. Теперь, если я наблюдаю какие-либостранные или нелепые формы поведения англи­чан (сейчас, когда япишу эти строки, у нас сезон Рождества), я говорю себе (например):«Ага, типичный случай социаль­ной неловкости, врачуемойалкоголем и праздничной лиминальностью, + юмор + умеренность».(Обычно вслух я это не произношу, иначе меня сочтут ненормальной.)
Однако цель данного проектане в том, чтобы я могла гор­диться своей осведомленностью исвысока смотреть на кол­лег. Я стремилась помочь другим. Как вызнаете, глава за гла­вой я дотошно анализировала все нашиповеденческие реалии, так что книга моя немного похожа на контрольнуюработу по математике, в которой, как требует учитель, пока­занпроцесс решения задачи, а не просто итоговый ответ. Соответственно,если я, на ваш взгляд, неверно ответила на вопрос «Что такоеанглийская самобытность?» — у вас есть возможность найтидопущенные мною ошибки. Это также означает, что на данном этапе вамизвестно столько же, сколько и мне, об определяющих чертах английскойсамо­бытности, которые мы пытались выявить. Я не припрятала врукаве козырь для грандиозного финала. Если хотите, може­те самидописать завершающую главу.
ПЕРЕЧЕНЬОСОБЕННОСТЕЙ
Но я обещала представить, какминимум, полный перечень наших определяющих черт, в лучшем случае —схему или диаграмму, показывающую, как эти черты соотносятся одна сдругой.
Так что начнем с перечня. Впроцессе «решения» постав­ленной задачи я выработаласвоеобразную стенографичес­кую систему обозначения этих черт —называла каждую из них одним словом или словосочетанием («социальнаяне­ловкость», «умеренность», «пессимизм»и т. д.), не раскрывая смысла этих терминов каждый раз, и зачастуюрасширяла, пересматривала и совершенствовала их определения в светеновых данных. Но, сколь бы я ни любила придумывать новые слова иобыгрывать уже существующие, я понимаю, что есть опасностьокончательно перейти на заумный профессио­нальный язык,фактически порождающий новую, никому не нужную дисциплину («наукаоб английской самобытности» или что-нибудь столь жебессмысленное) со своей непонят­ной терминологией. Чтобы избежатьэтого и избавить чита­теля от необходимости постоянно уточнять,что я имела в виду, говоря «эмпиризм», «справедливость»и т. п., на этот раз я попытаюсь дать четкое определение каждой изхарактер­ных черт. Их всего десять: «ядро» и три«ответвления» — реф­лексы, мировоззрения иморальные ценности.
Ядро: социальнаянеловкость
«Сердцевина»английской самобытности. Социальная нелов­кость —стенографическое обозначение всех наших хронических социальныхкомплексов и дефектов. Социальная не­ловкость англичан —это врожденное расстройство на гра­ни не поддающихсядиагностированию аутизма и агорафобии («политически корректный»эвфемизм — «ис­пытывающий трудности в социальномобщении»). Это — от­сутствие непринужденности,дискомфорт и некомпетент­ность в сфере (на минном поле)социального взаимодейс­твия; смущение, замкнутость,стеснительность, нравственная извращенность, эмоциональнаяконстипация, боязнь близ­ких отношений и вообще неспособностьнормально, откры­то общаться с другими людьми. Когда мыиспытываем нелов­кость в социальных ситуациях (то есть почтипостоянно), мы становимся либо чрезмерно вежливыми, чопорными икосноязычными, либо шумными, крикливыми, грубыми, аг­рессивными ив целом несносными. И наша хваленая «анг­лийскаясдержанность», и наше пресловутое «английскоеху­лиганство» — это все симптомы социальнойнеловкости, равно как и наша мания уединения. Некоторые из наспора­жены этой «болезнью» в большей степени, другие —в мень­шей. Социальная неловкость поддается лечению (временно­гоослабления/ремиссии можно достичь с помощью таких «посредников»,как игры, пабы, клубы, погода, киберпро- странство, домашние питомцыи т. д. и/или ритуалы, алко­голь, магические слова и другихисцеляющих средств), но полностью избавиться от этого недуга мы не всостоянии, хотя периоды «естественной» ремиссии вуединении или среди близких доставляют нам удовольствие. Большинствоособенностей поведения англичан обусловлены — прямо иликосвенно — этой социальной напастью. Ключевые фра­зы: «Домангличанина — его крепость»; «Чудесный день, вы ненаходите?»; «Э… на что пялишься?»; «Не лезьне в свое де­ло»; «Не люблю совать нос в чужие дела,но…»; «Не суетись»; «Не устраивай сцену»;«Не привлекай к себе внимание»; «Де­ржисьособняком»; «’Еге wego, ‘еге wego»; «Еng-ег-lаnd!Еng-ег-1аnd!»(последние две фразы — слова из песни футболь­ных фанатов«СоmеоnЕng-ег-lаnd!»).
Рефлексы
Наши врожденные импульсы. Нашбессознательный, бездум­ный образ бытия/действий. Нашинепроизвольные реакции. Наши «режимы по умолчанию».Культурные аналоги закона тяготения.
Юмор
Пожалуй, важнейший из нашихтрех основных рефлексов. Юмор — наше самое эффективное,заложенное в нас гене­тически противоядие от нашей социальнойнеловкости. Когда Господь (или Нечто, управляющее миром) наслал нанас Английскую социальную неловкость, Он/Она/Что-то смягчил удар,даровав нам Английское чувство юмора. Анг­личане не обладаютмонополией на юмор, но что и впрямь отличает английский юмор, так этоего вездесущность и не­заменимость в повседневной жизни икультуре англичан. В других культурах юмору отводится «время иместо»; у анг­личан юмор — это константа, нечтоданное. У насвсегда и вовсем чувствуетсяскрытый юмор. Фактически все виды раз­говора или социальноговзаимодействия между англичана­ми содержат в той или иной степенитакие элементы, как подтрунивание, поддразнивание, ирония,острословие, на­смешки, каламбуры, сатира, преуменьшение,шутливое само­уничижение, сарказм, высмеивание напыщенности илипросто глупость. Юмор — не особый, отдельный тип разго­вора.Это наш «режим по умолчанию». Юмор для нас как воз­дух,без него мы не способны функционировать. Английский юмор — эторефлекс, непроизвольная реакция, особенно когда мы испытываемдискомфорт или неловкость: если не знаешь, что сказать, шути. Табу наизлишнюю серьезность глубоко укоренилось в сознании англичан. Нашареакция на излишнюю серьезность — это типично английская смесьпассивного цинизма, ироничного безразличия, брезгливого неприятиясентиментальности, упорного нежелания быть одураченными красивымисловами и озорства (мы обожаем высмеивать напыщенность и важничанье).(Не путайте юмор англичан с «добродушием» или«веселостью». Зачастую это не­что обратное. Революциии восстания англичанам заменяет сатира.) Одна из ключевых фраз —«Ой, да будет тебе!» (наш девиз наряду с выражением «Воттак всегда!»). Остальные пе­речислить невозможно —английский юмор содержится в контексте, то есть вофразах-преуменьшениях: «неплохо» (значит, «потрясающе»,«великолепно»); «досадная неприятность»(нечто ужасное, катастрофическое, травмирующее); «не оченьдружественный поступок» (акт гнусной жестокос­ти); «Богдаст, поживу еще» («Скоро умру» — хотя,конечно, смешного в этом мало).
Умеренность
Еще один врожденный,непроизвольный рефлекс или «ре­жим по умолчанию». Подтермином «умеренность» я подра­зумеваю целый рядвзаимосвязанных качеств. Стремление избегать крайностей, чрезмерностии напряженности лю­бого рода. Боязнь перемен. Боязнь суеты.Порицание не­воздержанности и потребность обуздывать своижелания. Осмотрительность, привязанность к дому и тяга к спокой­нойжизни. Амбивалентность, апатия, манера выражаться расплывчато,нейтральная позиция, выжидательный образ действий и консерватизм —и до некоторой степени терпи­мость, что, по крайней мере, отчастиобусловлено благодуш­ным безразличием. Умеренное трудолюбие иумеренный ге­донизм (мы живем по принципу «трудись в меру,веселись в меру», а не согласно тому девизу, который любимцитиро­вать: «трудись усердно, веселись до упаду»).Стремление к по­рядку и особенно к «упорядоченномубеспорядку» — нашему собственному изобретению. Склонностьк компромиссу. Полнейшая заурядность. За некоторым исключением, даженаша мнимая оригинальность носит главным образом «кол­лективный»характер и, по сути, традиционна. Мы все делаем в меру; толькоумеренными не можем быть в меру: умерен­ность мы доводим доабсурдных крайностей. Английская «сегодняшняя молодежь»отнюдь не безрассудна и беспечна; наши юноши и девушки даже еще болееумеренны, осторож­ны и благоразумны, чем поколение их родителей.(Только 14 % молодежи не помешаны на умеренности — так что вплане новаторства и продвижения прогресса в будущем мы можемрассчитывать лишь на этих малочисленных любите­лей риска.)Ключевые фразы: «Не раскачивай лодку»; «Не лезь вониз кожи»; «Не переусердствуй»; «Во имя мира ипокоя»; «Не стоит»; «Все хорошо в меру»;«Живой и невредимый»; «Соблюдайте порядок!»;«Чашка хорошего чая»; «Если бы так было всегда, мыбы это не ценили»; «Не переборщи»; «Хоро­шегопонемножку»; «Золотая середина»; «Чего мыхотим? ПОСТЕПЕННЫХ ПЕРЕМЕН! Когда, по-нашему, это должно произойти? ВСВОЕ ВРЕМЯ!»
Лицемерие
Еще один «режим поумолчанию». Один из стереотипов, «подноготную»которого я пыталась постичь. Англичане по праву заслужили славулицемеров. Это вездесущая черта, прослеживающаяся почти во всехмоделях нашего поведе­ния — и даже в «идеалах»,которые мы особенно ценим, та­ких как скромность, вежливость исправедливость. Однако с помощью специального «микроскопа»,который я использо­вала в процессе работы над данным проектом,удалось выяс­нить, что лицемерие англичан — не стольотвратительное качество, как может показаться на первый взгляд. Всезависит от того, как на это смотреть. Можно сказать, что все нашиформы вежливости/скромности/справедливости прониза­ны лицемерием,но верно и то, что почти всегда наше лице­мерие — это формавежливости: мы скрываем свои истин­ные чувства и мнения, чтобы необидеть или не поставить кого-то в неловкое положение. Лицемериеангличан — это скорее неосознанный коллективный самообман(между на­ми существует негласная договоренность, обязывающая наслгать самим себе), а не умышленная, циничная, расчетливая попыткаввести в заблуждение других. (Пожалуй, самый яр­кий пример —наш «вежливый эгалитаризм»: замысловатая шарада,составляющими которой являются вежливая скром­ность исправедливость; тяжелый случай того, что психоте­рапевты назвалибы «отрицанием» наличия у нас обострен­ного чувстваклассового сознания.) Лицемерие нам дается легко не потому, что мы отприроды подлы и коварны (во вся­ком случае, мы подлы и коварны небольше, чем все другие народы), — просто в силу своейсоциальной неловкости мы по натуре более осторожны, скрытны,непрямолинейны, не склонны говорить то, что имеем в виду, илиподразумевать то, что говорим, и искренности предпочитаем вежливоепритворство. Наше лицемерие также дает представление и о нашихценностях. От природы мы не более скромны, учтивы или справедливы,чем представители других культур, но у нас больше неписаных правил,обязывающих насдемонстриро­ватьвсе эти качества, которым мы придаем большое значе­ние. Ключевыефразы: их слишком много — все не перечис­лишь. Разговорыангличан сплошь состоят из вежливых эв­фемизмов и прочихзавуалированных фраз, обманных уловок и отрицаний. В среднемфактически каждое второе «пожалуйста», «спасибо»,«простите», «мило» и «чудесно»(плюс улыбки, кивки и т. д.) — это лицемерие.
Мировоззрения
Наши убеждения. Наш взгляд намир, наше миропонимание, мировосприятие, образ мыслей относительноприроды ве­щей. Наша социокультурная «космология».
Эмпиризм
Важнейший пункт в данном«ответвлении». Эмпиризм — еще один термин, которымя обозначаю целый ряд понятий, ха­рактеризующих отношениеангличан к жизни. Строго гово­ря, эмпиризм — этофилософская доктрина, согласно ко­торой всякое знание происходитиз чувственного опыта, и, соответственно, его близкий родственник«реализм» фор­мально может означать только то, чтоматерия существует независимо от нашего восприятия. Но я используюданные термины в их более широком, неформальном смысле, под­разумеваяпод ними также такие элементы нашей философс­кой традиции, какантитеория, антиабстракция, антидогма (в частности, наше глубокоенедоверие к обскурантистско­му, отвлеченному теоретизированию ириторике «европей­цев»), и нашу пассивнуюприверженность фактам, конкрети­ке и здравомыслию. «Эмпиризм»— это наша приземленность, прозаичность, наш прагматизм, нашациничная бесцеремонная практичность; наш несгибаемый реализм; нашенеприятие всего искусственного и претенциозного (да, я понимаю, этопротиворечит тому, что я говорила о на­шем лицемерии, вежливыхэвфемизмах и т. д., но я никогда и не утверждала, что мыпоследовательны в своих словах и действиях). Ключевые фразы: «Ой,да будет тебе!» (содержит юмористический подтекст; английскийюмор зиждется на эмпиризме); «В конечном итоге»; «Насамом деле»; «Внятно, членораздельно»; «Поверю,когда увижу собственными гла­зами»; «Вот так всегда!»(содержит элемент пессимизма, а пессимизм тоже происходит отэмпиризма).
Пессимизм
Нечто большее, чем простонепрерывное нытье. Да, мы ноем, стонем и жалуемся постоянно, что самопо себе поразитель­но, но не это главное. Для английского нытьяхарактерно од­но качественное отличие. Оно совершеннонеэффективно: мы никогда не выражаем недовольство, адресуясь к«источ­нику» нашего недовольства, а беспрестанноплачемся друг другу. И правила выражения недовольства запрещают нампредлагать практические решения. Но ритуал стенаний сам по себе оченьполезен. Это весьма действенный «посредник» присоциальном взаимодействии и дружеском общении. Ри­туал стенанийтакже доставляет нам удовольствие (это одно из любимых развлеченийангличан, и наблюдать их за этим занятием весьма любопытно и приятно)и дает возможность продемонстрировать свое остроумие. Почти всегдаритуал стенаний «в компании» — это притворноевыражение недо­вольства. Жаловаться по-настоящему, со слезами наглазах, можно лишь очень близким людям. Даже если вы доведены доотчаяния, нужно делать вид, что вы притворяетесь отчаяв­шимся(невыносимая легкость бытия англичан). Под «песси­мизмом»я подразумеваю умонастроение/мировоззрение, нашедшее воплощение внашей национальной фразе «Вот так всегда!». В нашемпредставлении природа вещей такова, что ничто никогда не идет как помаслу, всегда что-то случа­ется, и мы испытываем извращенноеудовлетворение, когда видим, что наши мрачные пророчества сбылись. Мыодно­временно раздражены, стоически сдержанны и гордимсясобственной прозорливостью. Пессимизм — это наш осо­бый видфатализма, этакий радостный пессимизм. Ключевые фразы: «Ха! Воттак всегда!»; «Страна рушится»; «А чего ещевы ожидали?»; «Это сразу было ясно»; «Всегдачто-то случится»; «Не ропщи»; «Не падайдухом»; «Не бери в голову»; «Благо­словенныте, кто ничего не ждет, ибо они не будут разочаро­ваны».
Классовость
В любом человеческом обществеесть своя социальная ие­рархия и методы обозначения социальногостатуса. Англий­скую классовую систему отличает следующее:
наши вкусы, поведение,суждения и формы взаимо­действия обусловлены классовойпринадлежностью (и/или надежностью социального статуса);
о классовой принадлежности мысудим не по богатству, а в некоторой степени по роду занятий, ноглавным об­разом по индикаторам неэкономического характера,таким, как речь, привычки, вкусы, образ жизни;
у каждого из нас есть«внутренний» высокочувстви­тельный датчик социальногопозиционирования;
мы отрицаем, что нам присущевсе вышеперечислен­ное, и проявляем ханжескую щепетильность вотноше­нии классовости, скрываем свои классовые предрас­судкиили выражаем их косвенно, иносказательно;классовое сознание англичанпо природе своей — это лицемерие и самообман (такой подходособенно ха­рактерен для средних классов);
мы исповедуем «вежливыйэгалитаризм»;
в нас еще живет предубеждениепротив «коммерции»;
все наши индикаторы классовойпринадлежности по­разительно нелепы и смехотворны, равно как инаши классовые предрассудки;
и все мы высмеиваем своюсистему классовых отли­чий.
Ключевые фразы: «Стоитодному англичанину открыть рот, как у другого тотчас же просыпается кнему либо нена­висть, либо презрение»; «С таким-топроисхождением…»;«Не говори «serviette»,дорогой: мы называемэто «napkin»»;«вла­делец«мондео»»;«Немногогрубовато/простовато/вычурно/вульгарно/неизящно/мелкобуржуазно/встиле нувори­шей/Шарон и Трейси/обитателей грязныхокраин/псевдо­тюдоровских особняков…»; «Этачванливая выскочка (кретинка/светскаядура/зазнайка/воображала/Камилла…) думает, что она лучше нас»;«А что еще можно ожидать от «выбившейсяв люди»дочери лавочника?»; «Тот милый че­ловечек измагазина».
Моральные ценности
Наши идеалы. Наши основныеруководящие принципы. Мо­ральные нормы, в соответствии с которымимы стараемся строить свою жизнь, хоть нам и не всегда это удается.
Справедливость,«честная игра»
Национальная религия.Несоблюдение принципа справед­ливости порицается больше, чемлюбой другой грех. Англий­ское понятие «честная игра»— это не некий непреложный догмат или эгалитарная утопия. Мыпризнаем, что всегда и во всем есть победители и проигравшие, носчитаем, что каждому должен быть предоставлен шанс; при условии, чтобудут соблюдаться правила, никто не будет прибегать к об­ману иперекладывать свою ответственность на других. При­нцип честнойигры лежит в основе почти всех аспектов не­писаногоповеденческого этикета, а не только спортивных игр и развлечений, скоторыми он прежде всего ассоцииру­ется. Соблюдение очереди,угощение напитками по очереди, правила поведения за столом,«упорядоченный беспорядок», правила поведения за рулем,правила флирта, деловой эти­кет, вежливый эгалитаризм и т. д. —все это основано на при­нципе честной игры. (Вежливый эгалитаризмпронизан ли­цемерием. Этовидимостьсправедливости, способ маски­ровки вызывающих у нас неловкостьнеравенства и неравноправия, но, по крайней мере, раз нас этосмущает,значит, мы понимаем, что неравенство и неравноправие —это проявление несправедливости.) Наша склонность к ком­промиссу,постоянное сравнивание и уравнивание всех «за» и «против»— зачастую расцениваемое как бестолковость, в лучшем случае кактерпимость — это результат приверженности принципамсправедливости и умеренности. Наша склонность поддерживать слабуюсторону — и с опаской от­носиться к большому успеху —это тоже проявление при­нципа честной игры. Наше обостренноечувство справедли­вости зачастую по ошибке принимают за нечтодругое — в том числе за социализм и консерватизм, и даже захристи­анство. Почти все категории морали англичан связаны спо­нятием «честная игра». Ключевые фразы: «Ну,если честно…»; «При всей справедливости…»;«Если дать шанс»; «Да будет те­бе, это жесправедливо»; «Справедливость есть справедли­вость»;«Согласен, справедливо»; «Строг, но справедлив»;«Честно и справедливо»; «Жди своей очереди»;«По очереди»; «Будь справедлив»; «Поделом»;«Это не по правилам!»; «Чест­ная конкуренция»;«Не жадничай»; «Живи и дай жить другим»; «Сдругой стороны…»; «Всегда есть оборотная сторона»;«По зрелом размышлении»; «Ну что, каждый остаетсяпри своем мнении?».
Вежливость
Очень важная норма, усвоеннаянами фактически на подсо­знательном уровне, так что поройпроявляется в форме не­произвольной реакции. В частности, мы незадумываясь го­ворим «извините», когда наталкиваемсяна кого-то. Однако зачастую вежливость требует от нас осознанногоусилия, по сути, заставляет смущаться. Все с восхищением отзываютсяоб «английской вежливости» и ругают нас за«сдержанность», то есть за высокомерие, холодность инеприветливость. Вне сомнения, наша сдержанность — это симптомсоциальной неловкости, но — по крайней мере, в какой-то степени— еще и формавежливости — так называемая отрицательная вежливость, каксказали бы социолингвисты, вежливость в угоду потребностям другихлюдей, не желающих, чтобы им навязывались или вмешивались в ихчастную жизнь (в противовес «положительной вежливости»,связанной с потреб­ностью людей в общении и общественномодобрении). Мы судим о других по себе и считаем, что все, как и мы,верны принципу неприкосновенности частной жизни, поэтому мызанимаемся своим делом и вежливо игнорируем всех осталь­ных. Нонаши вежливые «простите», «пожалуйста» и«спаси­бо» неискренни и несердечны; мы говорим этислова не от души. Вежливость по определению подразумевает некуюис­кусственность и лицемерие, но английская вежливость —это почти всегда чистая формальность, соблюдение правил, а невыражение подлинного участия. Поэтому, когда мы на­рушаем своисобственные правила, мы становимся неснос­нее и неприятнее, чемдругие, менее «вежливые» народы. Мы не обладаем природнымдаром коммуникабельности; нам нужны все эти правила для того, чтобыони защищали нас от самих себя. Ключевые фразы: «Извините;«Пожалуйста»; «Спа­сибо» (эти слова естьв любой культуре, но мы употребляем их чаще); «Боюсь, что…»;«Мне очень жаль, но…»; «Вы не про­тив?..»;«Не могли бы вы?..»; «Не думаю, что…»; «Какваши дела?»; «Чудесный день, вы не находите?»; «Да,в самом деле»; «Про­стите, будьте так добры,передайте, пожалуйста, джем»; «Про­стите, мне, право,неловко, но вы, кажется, стоите на моей но­ге»; «Привсем уважении я вынужден заметить, что тот благо­родный господиннесколько погрешил против правды».
Скромность
Англичане от природы не болеескромны, чем представите­ли других народов, но (как и в случае свежливостью) у нас существуют строгие правила, предписывающие намсозда­ватьвидимость скромности,в том числе запрещающие хвас­товство и важничанье в любой форме,и есть правила, обязы­вающие нас принижать свои достоинства ишутить над са­мими собой. Мы высоко ценим скромность, мыстремимся бытьскромными. Но зачастую мы демонстрируем ложную или — выражаясьболее мягко — ироничную скромность. Наше знаменитоесамоуничижение — это форма иронии. Мы говорим обратное тому,что хотим дать понять людям, или используем умышленное преуменьшение.Это своеобразный код: всем известно, что самоуничижительноезаявле­ние наверняка означает противоположное сказанному илисодержит значительную долю преуменьшения, и мы, как и полагается,восхищены и успехами или способностями го­ворящего или говорящей,и его (ее) нежеланием «трубить» о них. Проблемывозникают, когда англичане пытаются играть в эту довольно глупую игрус иностранцами, которые не по­нимают ироничного кода и склонныпринимать наши само­уничижительные реплики за чистую монету.Правила скром­ности также предписывают нам умалять или отрицатьраз­ницу в уровне социального положения/общественногостатуса/богатства. Вежливый эгалитаризм — это совокуп­ностьвсех трех «ключевых ценностей» (вежливость, скром­ность,справедливость) + лицемерие. Скромность англичан зачастую содержитэлементсоревновательности —«а у ме­ня хуже», — хотя эта игра, по сути,скрытое хвастовство. Скромность англичан, какой бы характер ни носилиее про­явления (соревновательный, лицемерный или неподде­льный),всегда приправлена солидной порциейюмора — этоее характерная особенность. Наши правила скромности служатпротивовесом нашей врожденной заносчивости, рав­но как нашиправила вежливости защищают нас от нашей же агрессивности. Ключевыефразы: «Не хвались»; «Не рисуйся»; «Незанимайся саморекламой»; «Не умничай»; «Небудь на­зойливым»; «Я немного занимаюсь спортом»(то есть «Я толь­ко что завоевал олимпийскую золотуюмедаль»); «Ну, пожалуй, я кое-что об этом знаю» (тоесть «Я — признанный специалист мирового класса в этойобласти»); «Ой, боюсь, я не очень в этом разбираюсь»(смысл тот ж, что и в предыдущей фразе); «Это только кажется,что трудно; на самом деле ерунда»; «Просто по­везло»(две последние фразы — стандартные ответы на выра­жениевосхищения успехами собеседника).
ДИАГРАММА
Итак,характерныечерты английской самобытности. Похо­же, они уже сами по себевыстроились в некий систематизи­рованный перечень. У нас есть«ядро», и мы выделили три категории (рефлексы,мировоззрения и моральные ценности), каждая из которых содержитгруппу из трех особенностей. Диаграммы — не самая сильная моясторона (неанглийский читатель сочтет, что я скромничаю), но, судя повсему, мне удастся сдержать свое несколько опрометчивое обещаниепредставить все это в некоей наглядной форме65.
————————
65Если я говорю о предстоящей работе без особого вдохновения, так этопотому, что я знаю, что: а) людям свойственно ожидать слиш­коммногого от диаграмм, и они порой вместо прочтения всей книги целикомдовольствуются знакомством с одними лишь схемами и таб­лицами (яи сама так делаю); б) в простой диаграмме заметить огрехи инедостатки гораздо легче, чем в тексте объемом 400 с лишним стра­ниц,что делает их легкой мишенью ддя придир и «блохоловов».
Невозможно показать всевзаимосвязи и взаимозависи­мости между отдельными чертами —я пыталась это сделать на протяжении нескольких дней, но у менякаждый раз полу­чался запутанный клубок спагетти, только менееаппетит­ный. Как бы то ни было, я поняла, что эти связи имеютзначе­ние или даже очевидны тольков отношенииотдельных ас­пектов, особенностей или правил английскогоповедения. Например, табу на разговор о деньгах — это результатсоци­альной неловкости в сочетании со скромностью, лицемери­еми щепетильностью в отношении классовых отличий (то есть «ядро»+ по одной черте из каждого «ответвления»); выра­жениенедовольства по поводу Рождества — это пессимизм + вежливость +лицемерие (вновь по одной черте из каждого «ответвления»,которые все косвенно соотносятся с «ядром»). Такимобразом, чтобы показать все эти взаимосвязи, мне при­шлось бывключить в диаграмму все элементы наших моде­лей поведения иправил, то есть фактически всю книгу.
Остановимся, пожалуй, наболее простом варианте. Отста­вим свой микроскоп, сделаемнесколько шагов назад и взгля­нем на всю картину целиком. Этаосновополагающая диаграм­ма самобытности английской культуры нескажет нам ничего такого, что мы уже не выяснили из помещенного выше«по­вествовательного» перечня. На ней простообозначены опре­деляющие черты, показано, как их можноклассифицировать и что все «ответвления» связаны одно сдругим и с центральным «ядром». Но по крайней мере надиаграмме видно, что английская самобытность — это динамичнаясистема, а не статичный перечень. И главное, эту систему мы сумелиумес­тить на одной странице, что очень удобно. Во всяком случае,если нужно что-то быстро уточнить. Или получить представ­ление обанглийской самобытности с одного взгляда. Да и на вид диаграмма оченьаккуратная и симметричная.
Рефлексы
Юмор

Боюсь, моя диаграммаособенностей английской культуры не очень-то похожа на «грамматику»или «геном», и, вне сом­нения, она разочарует тех,кто ожидал чего-то более сложно­го и научного. Но те геномы ипрочее — это всего лишь ме­тафоры, и сколь бы мне нинравилось обыгрывать метафоры и в целом «издеваться» надними, английскую самобытность нельзя «втиснуть» ни в однуиз существующих научных струк­тур, поэтому мне пришлось придуматьсвою довольно при­митивную упрощенную модель. И она оказаласьпохожа на молекулу, — вы не находите? — что, на мойвзгляд, выглядит вполне «научно». Как бы то ни было, я неставила перед собой цель поразить читателя некой грандиознойдиаграммой — просто хотела вывести схему, которая помогла бынам по­нять и осмыслить особенности и нюансы обычного поведе­нияангличан.
ПРИЧИНЫ
Исследуя особенностианглийской культуры, мы не рассмот­рели один вопрос. Если нашапресловутая социальная нелов­кость и в самом деле «ядро»английской самобытности, то каковы же причины этой «болезни»?
На протяжении всей книги явыступала в качестве этнолога-психиатра, обследуя пациента(англичан), у которого был «обнаружен» целый комплекссложных форм необычно­го и нелогичного поведения, странныеубеждения и эксцен­тричные маниакальные привычки. В течениедолгого време­ни внимательно наблюдая за «пациентом»и задавая «ему» множество нескромных вопросов, я в концеконцов начала замечать повторяющиеся модели и характерные черты и витоге поставила следующий диагноз: состояние, которое я называю«социальная неловкость англичан». Я не могу исце­литьот этой «болезни», но поставленный мною диагноз сам посебе в какой-то степени является лечебным средством.
Но этиология этой «болезни»по-прежнему остается за­гадкой. Как и в случае со многимирасстройствами психоло­гического характера, никто точно не знает,чем вызван наш недуг. И хотя я считаю, что в данной книге впервыенаша со­циальная неловкость была диагностирована должнымобра­зом, — в том смысле, что были обозначены все тревожныесимптомы, характеризующие состояние социальной нелов­кости, —сами эти симптомы, конечно же, не я первая заме­тила и описала.Все, кто пытался дать определение нашему национальному характеру,непременно упоминали про «ан­глийскую сдержанность»,и многие ломали головы над ее противоположностями: хамством,хулиганством и другими антиобщественными формами поведения англичан.Мой вклад заключается лишь в предположении, что эти на первый взглядпротиворечивые тенденции, так сказать доктор Джекилл и мистер Хайд*,— это элементы одного и того же синдрома (примерно какманиакальность и депрессивность явля­ются составными того, чтоназывают маниакально-депрес­сивным психозом). Возможно, этотдиагноз и помогает понять самобытность английской культуры, ноопределение и название расстройства ничего не говорят о его причинах.
———————————
*Доктор Джекилл и мистер Хайд — добрая и порочная ипостасиглавного персонажа фантастической повестиР.Л. Стивенсона (1850—1894) «Странная история доктораДжекилла и мистера Хай­да» (1886).
Разные авторы называютнесколько причин. Многие склонны винить английский климат. Возможно,наша погода и впрямь немаловажный фактор, но я скептически отношусь ктакому объяснению, поскольку наш климат не сильно от­личается отклимата стран Северной Европы, — не говоря уже про Шотландию,Ирландию и Уэльс, население которых не проявляют подобныхсоциопатических наклонностей. Это не значит, что мы не должнырассматривать погоду в ка­честве причины (не все курильщикизаболевают раком лег­ких), но предполагается, что должны быть идругие факторы.
Ряд авторов указывают пальцемна нашу «историю», но, судя по всему, нет единого мненияотносительно того, на ка­кие этапы английской истории следуетвозложить ответс­твенность за нашу нынешнюю «болезнь».Мы имели и поте­ряли империю, но ведь то же самое могут сказать осебе рим­ляне, австрийцы, португальцы и многие другие народы,однако никто из них не стал такими, как мы. Некоторые по­лагают,что тенденции, о которых я пишу, появились относи­тельно недавно(автор книги «Англичане: разве они люди?» винитпривилегированные частные школы, якобы воспиты­вающие вангличанах чопорность; а антрополог Джеффри Горер отдельные чертынашего национального характера, в частности самоконтроль и подчинениезаконам, объясняет влиянием нашей полиции). Некоторые дажеутверждают, что хамское антиобщественное поведение как явлениезароди­лось у нас, вместе с сексом, в 1963 г. и что до этоговремени нравы были другие и молодежь умела себя вести. Правда,дру­гие, ссылаясь на примеры, относят зарождение английскойсдержанности и английского хамства к XVII в., а я уже упоми­налао средневековых футбольных баталиях. Я не историк, но, по информациисведущих в этой области людей, «соци­альная неловкость»,возможно, в других формах, уже давно не дает нам покоя, и началоразвития этого «заболевания» нельзя связать с каким-либоконкретным историческим со­бытием или процессом.
Итак, если климат и историяне виноваты в нашем недуге, тогда, может быть, география? Тообстоятельство, что мы — «островная раса», время отвремени выдвигается в качестве объяснения некоторых особенностейнашего национально­го характера, например замкнутости. Возможно,в этом есть доля правды, но я не думаю, что островное обитание самопо себе является главной причиной, ведь существует много ост­ровныхнародов с совершенно другими национальными ха­рактерами, хотя унас с ними, наверно, и есть что-то общее. С другой стороны, еслипринять во внимание размеры на­шего острова и плотностьнаселения, тогда довод в пользу географии начинает выглядеть болееубедительно. Это не просто остров, а относительно небольшой иперенаселен­ный остров — благодатная почва для формированияу лю­дей таких качеств, как сдержанность, скованность,скрыт­ность, стремление иметь свою территорию, насторожен­ность,неловкость и неумение вести себя в обществе. Только в таких условияхи могла возникнуть культура, в которой гос­подствует«отрицательная вежливость», культура, где вежли­вость— это в первую очередь форма отказа от вмешательс­тва вчастную жизнь людей и навязывания им своего обще­ства; культура собостренным восприятием классовых отличий, где каждый озабочен своимсоциальным статусом и боится, как бы его не причислили к более низкойкатего­рии населения; общество, для членов которого характернынеловкость, застенчивость, двусмысленность, боязнь близ­кихотношений/выражения чувств/возбуждения; общество, балансирующее междучрезмерной вежливостью и агрессив­ной воинственностью… Язаметила ряд существенных сход­ных особенностей англичан ияпонцев (хотя во многом мы очень разные) и подумала, что, возможно,фактор маленько­го перенаселенного острова все-таки имеетзначение.
Но этот сомнительныйгеографический детерминизм не более убедителен, чем доводы в пользуклиматического и ис­торического факторов. Если география стольважна в фор­мировании национального характера, почему же тогдадат­чане так сильно отличаются от других скандинавских наро­дов?Или почему французы — это французы, а немцы — это немцы,хотя их разделяет лишь произвольно проведенная граница? Или жителиШвейцарских и Итальянских Альп? И так далее. Да, наверное, географияиграет определенную роль, но это никак не главная причина. Неисключено, что наша социальная неловкость обусловленасовокупностью этихфакторов — климата, истории и географии.
Мне очень жаль, но, на мойвзгляд, простого ответа на данный вопрос не существует. Честноговоря, я не знаю, по­чему англичане такие, какие они есть, —да и никто не знает, нужно только в том честно себе признаться. Ноэто не зна­чит, что мой диагноз не имеет силы. Я вправе сказать,что ан­гличане страдают аутизмом или агорафобией (или тем идругим одновременно, если уж на то пошло) или просто ис­пытываюттрудности в социальном общении, не зная при­чин этих расстройств.Психиатры только так и ставят диа­гнозы, а этнопсихиатры чемхуже? Вы можете оспорить мой диагноз или, если не согласны с ним,поставить свой.
Но, прежде чем я поставлюточку в своем исследовании (или меня четвертуют за злоупотреблениеметафорами), хо­чу предупредить: английская самобытность заразна.Кто-то более восприимчив к ней, кто-то — менее, но если выне­много поживете среди нас, то, вполне вероятно, к своемуудивлению, вскоре обнаружите, что на любую неприятность от задержкипоезда до катастрофы международного масшта­ба реагируете типичноанглийской фразой «Вот так всегда!», а на любой намек наизлишнюю серьезность или напыщен­ность — восклицанием «Ой,да будет тебе!» и совершенно те­ряетесь при знакомстве сновыми людьми. Не исключено, что вы начнете верить, будто большоеколичество алкоголя помогает раскрепоститься, а в качествеприветствия будете спрашивать: «Холодновато сегодня, правда?»Но вполне ве­роятно, что вы окажетесь в числе более удачливыхгостей страны или иммигрантов, обладающих прочной культурной иммуннойсистемой, которая защищает от нашей социаль­ной неловкости. Есливы все же задались целью влиться в на­шу среду или просто хотитепосмеяться над нами, думаю, моя книга поможет вам симулировать нужныесимптомы.
ЭПИЛОГ
И вот спустя три года явновь на вокзале Паддингтон. На этот раз без бренди, потому что мнене нужно сталкивать­ся с прохожими или лезть без очереди. Передомной просто чашка вкусного чая и печенье — по-моему, только таки сле­довало бы, по-английски скромно и сдержанно, отметитьза­вершение моего проекта, посвященного исследованиюса­мобытности английской культуры.
Я сейчас не «на работе»— просто жду поезд на Оксфорд, как обычный человек. И вдруг яловлю себя на том, что маши­нально заняла самую выгодную позициюдля наблюдения в привокзальном кафе, с которой замечательно видно всюочередь у прилавка. Полагаю, сказалась привычка. Метод «включенногонаблюдения» тем и примечателен, что, раз применив его, потомнепроизвольно используешь всю жизнь. Каждое путешествие поездом,каждое посещение паба или магазина, каждый дом, мимо которого идешь,каждое мимолетное взаимодействие с каждым, кто встречается на пути, —это все возможность собрать новый материал для исследования илипроверить какую-либо гипотезу. Ты даже не способен просто таксмотреть телевизор или слушать ра­дио — обязательно приэтом делаешь заметки по поводу ан­глийской самобытности, черт быее побрал.
Книга написана; свой блокнотя оставила дома (сейчас пишу на салфетке). А когда ехала в таксинекоторое время на­зад, на тыльной стороне ладони записываласлова водителя — не могла удержаться. «То все дождь,дождь, а летом вон опять засуху обещают. Как всегда!» О Боже.Должно быть, это уже се­мисоттысячный пример недовольстваанглийской погодой. Вот уж и впрямь полезная информация, Кейт. Да тыпросто помешалась на сборе данных. Ты же подобрала ключ к шифру,внесла свою лепту в преодоление кризиса национальной идентичности.Оставь все это в покое. Перестань с маниа­кальной одержимостьюнаблюдать за очередями, считать го­рошины и записывать реплики опогоде. Радуйся жизни.
Да. Хорошо. Все верно.Хорошего понемножку.
Так, стоп, минуточку. Что этотам? Женщина с ребенком в прогулочной коляске приблизилась к прилавкуне с той сто­роны. А у прилавка уже очередь из трех человек. Хм.Пытает­ся пролезть без очереди или просто хотела посмотреть напирожки и бутерброды перед тем, как встать в очередь? Пока неясно. Новедь ситуация у прилавка далека от двусмыслен­ной: очередьдовольно четкая. Ее попытка была бы слишком очевидной. Очередь изтрех человек заволновалась: подоз­рительные косые взгляды,демонстративное покашливание, ряд сомкнулся… Ага! Двоепереглянулись, вскидывая брови. (Интересно, они стоят вдвоем или поотдельности? Как же я так сплоховала — не обратила внимания?)Один из них шум­но вздохнул (женщина с коляской заметит?). Да!Заметила. Идет в конец очереди, но вид у нее оскорбленный: она и недумала лезть без очереди, просто смотрела, какие есть бутер­броды.Стоящие в очереди опускают или отводят глаза, ста­раясь невстречаться с ней взглядами. Ха! Она ни в чем не ви­новата —так я и думала! И все же, те двое, что переглянулись, друзья илинезнакомцы? Это очень важно. Неужели угроза несоблюдения очередивынудила двух незнакомцев обме­няться взглядами? Так, посмотрим,будут ли они делать заказ вместе? Черт, объявили мой поезд! Надо же,прибывает вов­ремя. А тут на моих глазах разворачиваетсяувлекательней­шая драма. Вот так всегда! Может, поехать наследующем?..
ОТАВТОРА
В нарушение традиции,согласно которой родные автора почему- то всегда упоминаютсяпоследними «по порядку, но отнюдь не по важности», преждевсего я хочу выразить признательность моему жениху Генри Маршу и егодетям Уильяму, Саре и Кэтрин. Целых три года, пока я писала эту своюкнигу, они мирились с моими стрессами и одержимостью и — нарядус моей матерью Лиз и сестрой Энн — читали и комментироваликаждую новую главу. Моя сестра Элли дважды организовывала мнечудесный отдых в Ливане, который я бесстыдно использовала каквозможность для проведения кросскультурного сравнения. И конечно же,особой благодарности за­служивает мой отец, научивший меня методу«включенного наблю­дения». Все мои близкие неизменнопомогали мне, оказывали подде­ржку, проявляли выдержку итерпение. Питер Марш, с которым мы вместе возглавляемИсследовательский центр социологических проблем, взял меня на работу,когда мне было семнадцать лет, и с тех пор является моим наставникоми большим другом. Он оказал мне много услуг, в том числе предоставилполугодичный отпуск, чтобы я могла завершить работу над даннойкнигой. Я также благодарна Де­смонду Моррису за помощь, советы ипроницательность. Книга «На­блюдая за англичанами»основана на исследовательском материале, собиравшемся более десятилет, поэтому невозможно перечислить всех, кто внес вклад в моюработу. Но в числе тех, кто так или иначе помогал мне на протяжениипоследних трех лет напряженной ис­следовательской и писательскойработы, я хотела бы поблагодарить Ранджита.и Сару Банерджи, АннализуБарбьери, Дона Бартона, Крис­тину Белински, Саймона и ПрискуБрэдли, Анжелу Бердик, Брайана Каткарта, Роджера Чапмана, ПитераКоллетта, Кэрол Колонна-Шос- новски, Джо Коннэра, Джеймса Кьюмза,Пола Дорнана, Алану Фосетт, Вернона и Энн Гибберд, Уильяма Глейзера,Сьюзан Гринфилд, Джанет Ходжсон, Селуина и Лайзу Джоунс, Жана-Луи иВойкицу Джу- эри, Полла и Лоррейн Хан, Эли Хатер, Мэтью Нила, СэмаНоулза, Славу и Машу Копьевых, Мег Козера, Эстер Лейси, ЛоренсаМарша, Таню Матайас, Роджера Майлса, Полу Милн, Тони Мюллера,Саймо­на Ная, Джеффри Смита, Линдси Смит, Ричарда Спвенса, ДжеймиСтивенсона, Лайонела Тайгера, Пэтси То и Романа Золтовски. Выра­жаюпризнательность всем сотрудникам издательства «Ходцер эндСтотон» и особенно Руперту Данкастеру, самому доброму итерпели­вому в мире редактору, и Керри Худ, самому симпатичномугению рекламного бизнеса. Также хочу поблагодарить Хейзел Орм,блестя­щего литературного редактора, и Джулиана Александера,самого трудолюбивого и вдумчивого агента.
БИБЛИОГРАФИЯ
Aslet, Clive: Anyone forEngland? A Searchfor British Identity,London, Little, Brown, 1997.
Bennett, Alan: The OldCountry, London, Faber& Faber, 1978.
Bryson, Bill: Notes froma Small Island,London, Doubleday, 1995.
Brown, P. and Levinson, S.C.:Politeness: Some Universals in Language Usage,Cambridge, Cambridge University Press,2000.
Collett, P. and Furnham, A. (eds):Social Psychology> atWork, London,Routledge, 1995.
Collyer, Peter .RainLater Good, Bradfordon Avon, Thomas Reed, 2002.
Cooper, Jilly: Class: AView from Middle England, London, Methuen,1979-
Daudy, Philippe: LesAnglais: Portrait of a People, London,Headline, 1992.
De Muralt, B. L:Lettres sur les Anglais, Zurich, 1725.
De Toqueville, Alexis:Journeys to England and Ireland, London,Faber & Faber,1958.
Dunbar, Robin.-Grooming, Gossip and the Evolution of Language,London, Faber & Faber,1996.
Fox. Kate: Passport tothe Pub: The Tourist’s Guide to Pub Etiquette,London, DoNot Press, 1996.
Fox, Kate: The racingTribe: Watching the Horsewatchers, London,Metro, 1999.
Fox, Robin.- TheRedLaynp of Incest, New York, Penguin,1980.
Gorer, Geoffrey: jExploringEnglish Character, London, Cresset Press,1955.
Hodkinson, Paul: Goth:Identity, Styleand Subculture, Oxford, Berg, 2002.
Jacobs, Eric and Worcester, Robert:We British, London, Weidenfeldand Nicholson, 1990.
Marsh, Peteret al:The Rules of Disorder, London, Routledge,1978.
Marshall Thomas, Elizabeth:The Harmless People,London, Seeker &Warburg, I960.
Mikes, George: How to bea Brit, London, Penguin, 1984.
Miller, Daniel:/! Tloeoryof Shopping,polity Press, Blackwell, Cambridge,1998.
Miller, Geoffrey: TheMating Mind, London, Heinemann, 2000.
Mitford, Nancy (ed): Noblesse Oblige,London, Hamish Hamilton, 1956.
Morgan, John: DebretVsGuide to Etiquette & ModemManners, London, Headline, 1996.
Noon, M. and Delbridge, R.: News from behind myhand: Gossip in organization. Organization Studies, 14,1993.
Orwell, George:Collected Essays, Journalism and Letters 2,London, Penguin, 1970.
Paxman, Jeremy: The English: A Portrait of aPeople, London, Michael Joseph, 1998.
Pevsner, Nikolaus: TheEnglishness of English Art, London, Architectural Press, 1956.
Priestley, J. B.: English Humour, London, WilliamHeinemann, 1976.
Quest-Ritson, Charles: The English Garden: ASocial History, London,Penguin, 2001.
Renier, G. J.: The English: Are They Human?,London, William & Norgate,1931.
Storry, Mike and Childs,Peter (eds): British Cultural Identities,London, Routledge, 1997.
Scruton, Roger: England: An Elegy, London, Chatto& Windus,2000.
Van Gennep, Arnold: Rites of Passage, London,Routledge, I960