Этнопсихология

Актуальность решения проблем этнической психологии опре­деляется необходимостью развития социальной психологии, рас­ширения и углубления представлений о Социально-психологических закономерностях развития наций, народностей, этнических и этнографических групп.

Данные знания особенно важны для работы практического пси­холога в многонациональном государстве. Этническая психология является ареной острой идеологической борьбы, что определяет особую ее социальную значимость. Проблемы этнической психоло­гии начинают приобретать большое значение в последние годы. В современных условиях, в условиях общей тенденции интернацио­нализации и универсализации жизни возрастает этничность многих народов, которая выражается в их желании к сохранению своей культуры, своего образа жизни.

Такое положение вещей связано с тем, что быстро изменяю­щиеся экономические и политические условия не позволяют слабо развитым народам или странам третьего мира так же быстро адаптироваться в мировом сообществе. Как правило, это приводит к стремлению обособления, самосохранения. При этом объеди­няющим фактором выступает общность культуры, языка, террито­рии. Практически сталкиваются интернационализация и федеративность, национальная самостоятельность как два противопо­ложных направления.

Этнопсихологические проблемы имеют широкий спектр иссле­дований, и в 60-х гг. они оформились в самостоятельную науку — этническую психологию. Одной до сих пор как в отечественной, так и в мировой литературе нет систематического изложения ос­новных понятий, методов и истории развития этнопсихологии. Введение данного курса предполагает устранить определенные проблемы в этом направлении у психологов, которые готовятся в Университете внутренних дел для работы в системе ОВД, так их деятельность будет непосредственно сталкиваться с социальными проблемами, которые порождают межэтнические взаимоотноше­ния и необходимость их регулирования.

В подавляющем большинстве случаев этнопсихология выступа­ла как средство оправдания политики господствующих государств и выполняла скорее социальный заказ, чем представляла научно обоснованные взгляды на природу возникновения этнического многообразия населения планеты. Накопленный опыт достаточно разносторонних исследований в этнографии, антропологии и со­циологии, а также выделение этнической психологии в самостоя­тельную науку сегодня требуют введения ее как учебного предме­та, что и определило необходимость подготовки данного учебного пособия.

Многие политические конфликты, которые привели к возник­новению локальных войн, пытаются представить как результат эт­нической или религиозной розни, оставляя в стороне экономиче­ские интересы конфликтующих сторон. В целом ряде случаев этни­ческие и националистические вопросы преднамеренно заостряют­ся, чтобы создать ситуацию для военного вмешательства. Знание истинных основ этнопсихологии, причин появления и исчезновения различных этносов, наций, народов существенно изменяет взгляды на происходящие события и способствует поиску наиболее благо­приятных решений вопросов, возникающих в процессе интеграции мирового сообщества.

Практические психологи в своей деятельности в органах внут­ренних дел сталкиваются с необходимостью решения ряда соци­альных проблем, которые порождают межэтнические вопросы. Введение данного курса в учебный процесс будет способствовать устранению определенных проблем в этих вопросах у будущих пси­хологов.

ЧАСТЬ I

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ЭТНОПСИХОЛОГИИ

Этнопсихология, как и любая наука, возникла и развивается как социальная потребность общества, и в зависимости от конкретных социально-исторических условий, определяющих эту потребность, ее содержание отражает те представления и интересы общества, которые характерны для соответствующего времени и уровня су­ществующих знаний.

Этнические различия в социальной организации многих наро­дов, их быт, культура, обычаи всегда привлекали внимание при взаимодействии с ними путешественников, ученых, заставляя по­следних задуматься о сущности этносов и их различиях. Проблемы взаимного познания диктовались, прежде всего, практической по­требностью — обменом товаров, знаний. Трудно назвать время, когда эти интересы стали осознанной потребностью в развитии социальных отношениях между разными народами. Однако еще древнегреческие ученые и мыслители пытались понять причины различия в жизни тех или иных народов. Так, первые научные по­пытки объяснить природу этих различий можно найти в трактате Гиппократа «О воздухах, водах местностях» (около 424 г. до н.э.). Он полагал, что основная причина, которая приводит к существен­ным различиям жизни народов, содержится в геоклиматических условиях средь; их жизнедеятельности, т.е. климат, природные факторы, географическое положение страны полностью опреде­ляют внешние условия жизни и взаимообусловленные отношения между людьми. Однако эта всего лишь внешняя констатация не могла объяснить действительные причины этнических различий. Подчеркивая важное значение климатогеографических условий жизни, древние авторы не затрагивали тот фактор, что именно ус­ловия существования определяли экономический уклад, уровень развития языка, культуры научных знаний и т.д.

Тем не менее новым этапом в развитии науки об этносах мож­но считать середину XVIII в., когда развивающиеся буржуазные экономические и общественно-политические отношения потребо­вали расширения рынка сбыта, поиска новой дешевой сырьевой базы и производителя. В это время бурно начали развиваться внут­ринациональные отношения и межнациональные связи. Массовое производство товаров и их обмен существенно повлияли на нацио­нальную культуру, быт, традиции. Установление новых межгосу­дарственных отношений обусловило создание регулярных нацио­нальных армий, которые, с одной стороны, защищали государство от посягательств извне, а с другой — захватывали территории дру­гих стран и народов, расширяя свои потребительские интересы. Наука об этносах призвана была строго выполнять социальный за­каз своего времени и выступить с теоретическим обоснованием таких понятий, как единство культуры народов, его духовно-психологической общности. Об этом речь идет в работах Ш. Мон­тескье, И. Фихте, И. Канта, И. Гердера, Г. Гегеля.

Так, Ш. Монтескье (1689-1755) в своих воззрениях придержи­вался принципов географической детерминации этнических разли­чий у разных народов, утверждая, что национальный характер есть результат воздействия климатогеографических условий. В работе «О духе законов» он охарактеризовал национальные характеры се­верных и южных народов, сравнивая их добродетели и считая, что южане более порочны. В качестве промежуточной формы между ними французский мыслитель приводит страны с умеренным кли­матом. Крайне наивное обоснование природы этнических различий в культуре, быте, социальных отношениях и процессах, по его мне­нию, опирается на ряд объективных фактов. Естественно, уклад жизни и приспособление к суровым условиям требуют своеобраз­ных взаимообусловленных отношений, влияют на плотность насе­ления, способ добывания продуктов питания, т.е. на удовлетворе­ние естественных потребностей. Эта сторона вопроса практически затрагивает условия существования населения как биологического вида и составляет климатогеографические критерии границ выжи­вания, которые, несомненно, отражаются в элементах быта, куль­туре, традициях. Таким образом, климат является составной ча­стью биогеографического фактора развития этноса и влияет на границы его перемещения от привычных комфортных условий жизни.

В исследованиях ученых Сибирского отделения АН СССР, по­священных изучению аборигенов азиатского севера, указывается на разительное отличие норм медико-биологических показателей оценки здоровья европейской и азиатской части населения СССР

[Казначеев, Пахомов, 1984]. Однако в работах Ш.Монтескье и его последователей стремление найти объективные причины различий в климатобиологических факторах выглядело в чрезмерно упро­щенной форме.

Совершенно иное направление в освещении особенностей на­ционального характера прослеживается в трудах других представи­телей французского Просвещения. Так, К.А. Гельвеций (1715-1771) в работе «О человеке» выделил особый раздел «Об изменениях, происшедших в характерах народов, и о вызвавших их причинах», в котором проанализировал характерологические черты народа и причины, сформировавшие их. К.А.Гельвеций считал, что основ­ными факторами, влияющими на формирование национального характера, являются общественное воспитание и формы правления государством. Национальный характер в его представлении — это способ видения и чувствования, т.е. это то, что характерно только для одного народа, и зависит он от социально-политической исто­рии народа, форм правления им.

Таким образом, черты характера Гельвеций связывал с измене­нием политического строя, его свобод, форм правления. Он отри­цал влияние географических факторов на духовную структуру на­ции. Научная концепция Гельвеция послужила основой развития знаний о феномене национального характера в дальнейших иссле­дованиях, посвященных изучению проблем этносов. Им было также сформулировано представление о некотором диапазоне социаль­но-политических условий, характерных для той или иной нации, что в свою очередь и определяет национальный характер, быт, культу­ру, традиции. Таким образом, сторонники двух направлений по ис­следованию этнопсихологических проблем обосновывают наличие некоторого диапазона характеристик, которые, по их мнению, яв­ляются определяющими в формировании национального характера.

Первыми работами, в которых было сказано о влиянии и гео­графических, и социальных факторов на формирование этнических и национальных особенностей культуры и характера народа, яви­лись труды английского философа Д.Юма (1711-1776). Так, в рабо­те «О национальных характерах» он указал на значимость физиче­ских и моральных (социальных) факторов в формировании нацио­нальных черт психологии характера. При этом физическими фак­торами у него выступают природные условия жизни общности, ко­торые определяют характерные черты быта, традиции труда. К моральным факторам он относит социально-политические отно­шения в обществе, которые воздействуют на ум как мотивы и формируют определенные комплексы обычаев. Прежде всего, это формы правления, социальные конфликты, изобилие или нужда, в которых живет народ, его отношение к своим соседям.

Рассматривая социальные отношения как факторы формирова­ния психологии общностей и конкретных слоев общества, Д. Юм выдвинул тезис о необходимости учета психологии различных сло­ев общества и о соотношении их с общенациональными чертами. Указывая на особенность черт психологии различных социально-профессиональных групп, он отмечал, что определяющим в дан­ном случае являются различные условия их жизни и деятельности. Нация и этнос выступают не как однородная масса, а как сложная структура социально взаимообусловленных групп и слоев населе­ния. В формировании общности черт Д. Юм видел экономическую основу, подчеркивая, что на основе общения в профессиональной деятельности возникают общие склонности, обычаи, привычки, аффекты, что и составляет духовность той или иной социально-профессиональной группы. Эти черты углубляются под воздейст­вием политико-экономических интересов. Общие интересы способ­ствуют становлению общенациональных черт духовного облика, единого языка и других элементов национальной жизни. Таким об­разом, ведущим фактором в развитии исторических общностей Д.Юм выдвинул экономико-политические закономерности разви­тия общества. Этническую общность он не считал неизменной, подчеркивая, что нравы одного народа значительно меняются с течением времени из-за изменений системы правлений, из-за сме­шения с другими народами. Его заслуга в развитии вопросов эт­нопсихологии состоит в том, что он утверждал историчность фор­мирования национального характера.

Однако в работах Юма встречаются суждения о характерах различных народов, с присвоением одним народам черт мужества, другим трусливости и т.п. Эти стереотипы общественного созна­ния, не имея научного обоснования, оказались крайне живучими. Естественно, что заключения, сделанные им, во многом определя­лись уровнем развития в то время научных знаний о народоведении.

Существенный вклад в развитие этнопсихологических исследо­ваний внесла немецкая классическая философия конца XVIII — пер­вой половины XIX вв. Это прежде всего работы И. Гердера (1744-1808), И. Канта (1724-1804), Г. Гегеля (1770-1831).

Так, И.Гердер представлял взгляды немецких просветителей. Интерес к проблеме национального характера в немецком Про­свещении был обусловлен развитием интернационалистических экономико-политических отношений, которые актуализировали проблемы национальной специфики и межнационального общения. В его работах постулируются идеи этнической экологии и указыва­ется о предрасположенности различных народов к жизни в кон­кретных климатических условиях, что позволяет говорить об эко­логической гармонии и образе жизни. Он отстаивал идеи о единст­ве закономерностей истории общества и истории природы. Идеи единства развития приводят его к признанию взаимосвязи культур и их преемственности.

Существенное место в истории этнопсихологических исследо­ваний занимает наследие И. Канта. В работе «Антропология с прагматической точки зрения» Кант дает определения таким по­нятиям, как народ, нация, характер народа. Под словом «народ» он понимает объединенное в конкретном месте множество людей, которое составляет одно целое. Этому множеству или его части, которая в виду общего происхождения признает себя объединен­ным в одно гражданское целое, он дает определение нации. Одна­ко как в одном, так и в другом определении не указывается сила, объединяющая множество людей, что допускает довольно широ­кую трактовку этого понятия, но не указывается возможная мини­мальная численность данного множества. Характер народа опре­деляется в его отношении и восприятии других культур. Если при­знается только характер своего народа, то Кант определяет это как национализм.

Признавая влияние природных и социальных факторов на фор­мирование характера народа, И. Кант отдавал основное предпоч­тение врожденным чертам далеких предков, что существенно ос­лабляет ценность его научного вклада в развитие проблем этноп­сихологии.

Важным этапом в развитии представлений о характере нации стали работы Г. Гегеля. Основным произведением, посвященным этому вопросу, является «Философия духа». В суждениях Гегеля о характере народа присутствуют существенные противоречия. С одной стороны, он признает, что характер народа — это плод соци­альных явлений, а с другой, считает, что национальный характер выступает как абсолютный дух. Утверждая положение о том, что не все народы могут быть носителями духа, он отрицает их все­мирно-историческую принадлежность. Такой подход оказал суще­ственное влияние на более позднее развитие этнопсихологических концепций.

Во второй половине XIX в. наблюдается новая волна интереса к этнопсихологическим проблемам, особенно это касалось немец­ких ученых. В это время появилась совместная работа Г. Штейнта-ля и М. Лазаруса «Мысль о народной психологии». Фактически эта работа носит полумистический характер и не содержит глубоких научных результатов. Поставив задачу построить систему народной психологии как науки, авторы не смогли ее решить, так как идеали­зация народного духа, непризнание объективно действующих соци­альных факторов сделало последнюю неисторическим образованием.

Более весомый вклад в развитие этнопсихологических концеп­ций сделал В. Вундт. Именно он заложил в своих исследованиях основы социальной психологии. Его работа «Психология народов» явилась основой социально-психологических исследований боль­ших групп населения. «Душа народа», по мнению Вундта, не про­стая сумма индивидов, а связь и их взаимодействие, что порождает новые, специфические явления со своеобразными законами. Задачу народной психологии В. Вундт видел в изучении психических про­цессов, которые лежат в основе развития человеческого сообщест­ва и возникновения духовных продуктов всеобщей ценности. Вундт внес большой вклад в становление этнопсихологии как науки, оп­ределил более конкретно ее предмет, сделал разграничение между народной психологией (в последующем социальной) и индивиду­альной. Он отмечал, что психология народов является самостоя­тельной наукой наряду с индивидуальной психологией и обе эти науки пользуются услугами друг друга. В. Вундт, по замечанию со­ветского психолога С.Рубинштейна, ввел исторический метод при изучении коллективного сознания. Его идеи оказали существенное влияние на развитие этнопсихологических исследований в России.

Среди авторов, занимающихся народной психологией, необхо­димо отметить французского ученого Г. Лебона (1841-1931), рабо­та которого «Психология народных масс» вышла в 1995 г. на рус­ском языке. Его взгляды являлись вульгаризированным отражени­ем идей предшествующих авторов. Такой подход был отражением социального заказа того времени, связанного с необходимостью оправдания колониальных устремлений европейской буржуазии и развитием массового рабочего движения. Подчеркивая развитие народов и рас, он указывал на невозможность их равенства. Это позволяет классифицировать народы на первобытные, низшие, средние и высшие. Однако их слияние и единение невозможно, ибо для развития высших рас вполне допустимо освоение жизненного пространства низших с дальнейшей их колонизацией. В целом же взгляды Лебона.в своей сущности антисоциальны и антигуманны.

Жизненно необходимые проблемы этнонациональных отноше­ний и этнической психологии характерны, как известно, для много­национальных стран. Именно этим объясняется большой интерес общественной мысли России к исследованию проблем этнической психологии. Существенный вклад в разработку этих проблем внесли революционеры-демократы В.Г. Белинский (1811-1848), Н.А. Добро­любов (1836-1861), Н.Г. Чернышевский (1828-1889). В основу рас­смотрения вопросов национального характера они положили об­щесоциологическую теорию и теорию народа. Теория народа была важным средством изучения культуры как целостности в ее нацио­нальной форме, что позволяло рассматривать нацию с различных сторон, в том числе и социально-психологической.

Русские революционеры-демократы одни из первых в европей­ской науке четко сформулировали преобладающую значимость со­циальных отношений в формировании национальных качеств ха­рактера, в частности и характера народа в целом. Они отмечали, что умственные и нравственные формы поведения сильно видоиз­меняются под влиянием социальных обстоятельств и при их пере­мене происходят изменения в этих формах поведения.

Н.Г. Чернышевский подчеркивал, что каждый народ, имеющий историческое значение, представляет соединение людей очень раз­личных между собой по степени умственного и нравственного раз­вития. Неоднородность народа в его структуре во многом опреде­ляется социальными особенностями культурного развития групп, слоев, сословий. В каждом случае национальный характер выступа­ет как результирующая характеристика разных качеств, которые не наследуются, а формируются средой, формой бытия и являются результатом исторического развития. Именно этим и определяет­ся неоднородность понятия «народный характер». Структура на­ционального сознания включает в себя комплекс элементов и представляет системное, развивающееся явление. Сюда входят интеллектуальные, нравственные качества, язык, образ жизни, обычаи, уровень образования, идейные убеждения.

Следует отметить особую заслугу революционеров-демократов в том, что они дали глубокий критический анализ ходячих (сущест­вующих) представлений о характере народов, межнациональных стереотипов. Н.Г.Чернышевский подчеркивал, что ходячие понятия о характере народа созданы под влиянием обобщающих представ­лений о симпатии и антипатии к определенному народу и что они не соответствуют подлинному понятию многосложного характера того или иного народа и всегда преследуют социально-поли­тическую цель, являясь порождением социального заказа сущест­вующей власти. Ходячие характеры мешают общению и взаимопо­ниманию народов, вызывая недоверие друг к другу. Постановка вопроса о стереотипах понимания характера народа, основанных на социально-политических и идеологических факторах, является большим вкладом Н.Г. Чернышевского в развитие теории этнопси­хологии.

Несмотря на большой вклад, сделанный еще в конце XIX в. в развитие и изучение вопроса о национальном характере, в совре­менной литературе продолжают встречаться представления о межнациональных стереотипах поведения. Естественно, что при­рода этого явления носит прежний характер, и корни ее уходят в социально-политические цели.

Важной особенностью рассмотрения вопроса о характере наро­да всегда было соотношение национального и социального (клас­сового). Еще в работах Н.Г.Чернышевского отмечалось, что каж­дый народ имеет свое понятие о патриотизме, которое проявляет­ся в международных делах, и в этом общность представляет одно целое. Но во внутренних отношениях эта общность, как целое, со­стоит из сословий, групп, классов, чьи интересы, чувства патрио­тизма существенно различаются и могут входить в крайние проти­воречия, порождая социальные конфликты.

Сословное, классовое чувство патриотизма менее похоже внут­ри одной нации и своего народа, чем у соответствующих сословий и классов других народов. Именно эти факты и определяют интер­национальные стремления, с одной стороны, и национальные, с другой, и только социальное равенство сглаживает эти противопо­ложные силы.

В работе «Очерки научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории» Н.Г. Чернышевский подчеркивал, что по образу жизни и по понятиям земледельческий класс всей Западной Евро­пы представляет как будто одно целое; это же можно сказать о ре­месленниках, богатых простолюдинах, знатном сословии. Так, пор­тугальский вельможа по образу жизни и по понятиям был более похож на шведского вельможу, чем на земледельца своей нации; португальский земледелец — более похож в этом отношении на шотландского земледельца, чем на лиссабонского богатого него­цианта. Именно этим и определяется единство интересов при про­тивоположности в социальных конфликтах, которые возникают в различных нациях и государствах. Тогда как с одной, так и с другой стороны преобладают интернациональные устремления, которые порождены одинаковым социально-политическим положением конкретной части народа, социальных слоев или классов.

Анализ соотношения национального и социального в духовном облике нации является важным вкладом в теорию этнонациональ-ных отношений представителями русской школы, которая в более глубоком и обоснованном представлении отразила соотношение этих двух составляющих в истории развития народов, чем это сде­лали представители немецкой классической философии и школы народной психологии.

Особую роль в изучении национального характера сыграло ре­лигиозно-идеалистическое направление русской общественной мысли, представленное в работах славянофилов, которые создали свою социологическую теорию. В этой теории ведущее значение придавалось русской самобытности и национальному самосозна­нию. Основная их цель сводилась к определению места культуры русского народа в системе культур окружающих народов.

Национальная программа славянофилов включала в себя опре­деление понятий «нация», «народ» по отношению к человечеству вообще и индивиду, в частности, качественную оценку национальных «идей», национальной сущности исторического бытия различных народов, проблему их взаимоотношений. Наиболее яркими предста­вителями этого направления были И.В.Кришевский, ПЯ.Дани-левский, В.С.Соловьев, Н.А.Бердяев.

Так, В.С.Соловьев (1853-1900) подчеркивал стремление каждо­го народа выделиться, обособиться, считая это положительной си­лой народности, но способной переходить в национализм, против чего он всегда предостерегал соотечественников. Национализм в наиболее крайней форме, по его мнению, губит впавший в него народ, делая его врагом человечества. Подобные заключения В.С.Соловьева остаются одним из научных обоснований стремле­ния народов обособиться и сохранить свою самостоятельность. Поэтому сама по себе народность не имеет большой ценности, а на первый план у него выдвигается вселенская христианская идея -объединение всего мира в единое целое. В своих взглядах он пол­ностью игнорировал социально-экономические отношения в обще­стве, представляя всех людей как клетки тела одного организма, объединенных в более сложные органы — племена, народы.

Первые этнопсихологические исследования в советское время относятся к 1920 г. и связываются с именем Г.Г. Шпета (1879-1940), представителем феноменологической школы в философии. В том же году он организовал в МГУ первый в России кабинет этнической психологии, а в 1927 г. издал книгу «Введение в этническую психо­логию». В 20-е гг. уделялось огромное внимание изучению краеве­дения, характерных особенностей национальных меньшинств. Осо­бый интерес к исследованию проблем этнопсихологии и возник в связи с формированием нового многонационального государства -СССР. Г.Г. Шпет дал новую трактовку содержания коллективности, диалектики общего и особенного. В его представлениях, «дух» на­рода есть отражение коллективного единства, откликающегося на всякое событие в быту этого единства. Он много внимания уделял изучению таких понятий, как «коллективное», «коллектив». Кол­лективность у Г.Г. Шпета выступает предметом этнической и со­циальной психологии. По его мнению, этническая психология на­ходит свой предмет и определяется не как объяснительная, основ­ная наука для других дисциплин, а как описательная психология, изучающая коллективные переживания.

В настоящее время интерес к проблемам этнопсихологии вновь возрастает в связи с проведением коренных социальных преобра­зований как в стране, так и в окружающем мире. Вновь актуализи­руется проблемы этнопсихологии, намечаются перспективы ее развития, увеличивается число исследований, которые носят край­не противоречивый характер и определяют необходимость разра­ботки учебного курса, особенно в системе высшего образования в системе МВД, так как этнопсихология всегда использовалась в ка­честве теоретической основы в идеологической работе.

Вопросы для самоконтроля
1. Причины возникновения этнопсихологии как науки.

2. К какому времени и кому принадлежат первые научные обоснованияприроды этнических различий?

3. В чем видели причину этнических различий ученые древности?

4. Причины повышенного интереса к этнопсихологическим вопросам вXVIII вв.

5. Кто из ученых XVII-XVIII вв. занимался вопросами этнопсихологии?

Теоретические взгляды КЛ. Гельвеция на причины этнопсихологиче­ских различий.

Какие два независимых представления лежат в основе обоснования этнических различий народов?

8. Взгляды Д. Юма на природу формирования этноса.

9. Прогрессивный и ошибочный взгляды Д. Юма в обосновании природыэтнических различий.

Вклад немецкой классической философии в развитие этнопсихоло­гических исследований.

Этнопсихологические подходы И. Канта в его философии.

Г. Гегель о характере нации и народа.

Особенность рассмотрения этнопсихологических проблем во вто­рой половине XIX в. во взглядах немецких ученых

Вклад В. Вундта в этнопсихологическую науку.

Взгляды Г. Лебона на этнопсихологические проблемы в его работе «Психология народных масо».

Вклад в развитие этнопсихологии русских революционеров-демо­кратов.

Национальные программы славянофилов.

Этнопсихологические исследования в советской психологии 20-х гг.

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Специфика психологических особенностей в этнических общно­стях существенно влияет на построение национальных взаимоот­ношений, организацию деятельности людей, их поведение и обще­ние. Для решения задач, связанных с управлением этническими общностями, необходимо учитывать не только социально-эконо­мические, но и этнопсихологические закономерности, касающиеся интересов, потребностей, ценностей, традиций. В период социали­стического устройства общества происходило принудительное сближение, а в ряде случаев и принудительное расселение наций и народностей, формировалась новая историческая общность людей — советского народа — многонационального по составу и интерна­ционального по характеру, что не выдержало исторического испы­тания на прочность. В постсоветский период проблема этнопсихо­логических взаимодействий при образовании самостоятельных го­сударств с многонациональным составом приобретает особую ак­туальность.

В результате научно-технической революции, интернализации научной и экономической деятельности возрастают социальная и духовная роль личности, ее гармоничное развитие в формировании единства интернациональных и национальных интересов, выдви­гаемых самой жизнью принципиально новых форм связей между людьми.

Изучение этнопсихологических особенностей людей расширяет научное представление о человеке, позволяет вскрыть характерные закономерности социальной детерминированности и исторической изменчивости психики людей. Результаты исследований по этноп­сихологии служат основой критического анализа реакционных на­ционалистических теорий.

На протяжении всего развития этнической психологии в зави­симости от исторических условий, определяющих духовную жизнь общества, изменялась по своей структуре и методология. В связи с многоплановостью этнопсихологических явлений вопрос о том, какие свойства являются основными в формировании этноса, не решен и сегодня. Этническая психология занимается изучением психологических закономерностей формирования психических яв­лений отдельных этносов, исторических и культурных особенно­стей, отражающих характерные черты народа — его обычаи, тради­ции, культуру.

В настоящее время важное значение в изучении отдельных эт­нических общностей приобрела проблема распространения город­ского образа жизни, связанная с ростом и значимостью роли горо­дов в расселении человечества, что приводит к соответствующим изменениям в размещении производительных сил, социальной структуры общества, культуры.

В этнопсихологии сегодня выделяются две проблематики: кон­кретно-исторические этнопсихологические особенности людей той или иной общности либо группы и сфера межэтнических отноше­ний и общений. Исторический анализ таких общностей, как челове­ческий род, народность, нация, позволяет проникнуть в особенно­сти развития психологии людей.

Вполне допустимо, что в первобытном обществе неразвитым производительным силам и общественным отношениям соответ­ствовали и неразвитые формы межличностного общения. Это до­пущение является естественным заключением, вытекающим из принципа единства развития объекта и среды его существования.

Роль же межродовых отношений сводилась к согласованию со­вместных действий в распределении трудовых операций, сохране­нию социального опыта, организации совместной жизни, распре­делению результатов совместного труда, что и определяло психо­логию родового уклада жизнедеятельности, культуры, обрядов, религии. Возникновение племен положило начало расчленению единой многофункциональной общности и появлению дифферен­циальной функциональной деятельности.

С развитием производительных сил и разделения труда все в большей степени получают распространение опосредованные фор­мы отношений между людьми; происходит усложнение межэтниче­ской среды. Утрачивается необходимость прямого общения, а сле­довательно, всеобщего знания специфического языка конкретной профессиональной деятельности; возникают естественные условия для появления посредников во всех сферах взаимообусловленных отношений. Это приводит к дальнейшему развитию производст­венно-профессиональной и образовательно-квалификационной культуры и специфичности языкового общения.

В тех случаях, когда во взаимообусловленных отношениях воз­никает общение, появляется необходимость передачи информации в виде устной, а затем письменной речи. Специфичность сферы деятельности порождает своеобразную терминологию, которая существенно отличается от бытовой речи. Этот процесс возникает в сферах человеческой деятельности, когда определенная числен­ность людей вынуждена осуществлять вместе однородные формы поведения в многофункциональной сфере отношений. Это, с одной стороны, приводит к разделению функций, а с другой — к необхо­димости появления систем и лиц, осуществляющих посредничест­во. Происходит одновременное разделение и формирование спе­цифической знаковой системы общения, объединение и формиро­вание обобщенных взаимофункциональных связей и соответст­вующей знаковой системы взаимопонимания, которая и формиру­ет в различных видах посредническую деятельность по отношению к результатам конечного продукта деятельности дифференциро­ванного труда.

В условиях формирования народности становятся качественно иными этнопсихологические особенности людей; возникает необ­ходимость единого языка общения для различных этносов, общей культуры. В условиях появления новой исторической общности лю­дей с общими законодательством, границами, общностью эконо­мической жизни, языка, специфических черт национальной культу­ры возникает также коренное различие психологии представителей противоположных классов в данной нации.

Проблематика этнической психологии сложна и обширна, по­этому при исследовании ее закономерности важно рассматривать все в совокупности, что позволит представить полную картину жизни народов, выяснить внутреннюю структуру жизнедеятельно­сти людей.

Многогранность требует комплексного подхода с учетом дан­ных таких наук, как социология, лингвистика, демография. Только в такой взаимосвязи межпредметных знаний можно в полной мере осветить собственный предмет — этнические аспекты психики, воз­действие этнических факторов на жизнедеятельность и поведение людей.

Одной из важнейших проблем этнической психологии является направленность использования полученных знаний. Эта проблема носит глубокий социальный характер. В свое время Н.К. Фрейд од­нозначно сформулировал цели этнопсихологических исследований, подчеркивая, что «… знание [этнопсихологических] черт нацио­нального характера может служить многим целям. Наиболее суще­ственные из них дают возможность помочь понять действительно­го или потенциального врага. В этом случае оно — важное оружие: изучение слабости врага, норм и кодов его поведения, системы ценностей, способно облегчить окончательную победу над ним». Стремление использовать этнопсихологические научные данные с целью решения экономических, политических, идеологических про­блем сохранило свою направленность и сегодня. В полном соот­ветствии с Фрейдом определял цели этнопсихологических знаний Мид, который конкретно ставил задачу исследовать различные стороны русского характера чисто в политических целях, чтобы «…нащупать какие-либо противоречия в советской системе, кото­рые могли бы быть источником ее слабостей в настоящем или не­далеком будущем».

Глубокие знания этнопсихологических тонкостей в жизни одной из взаимодействующих сторон необходимы не только для коорди­нации враждебных действий, но в равной степени и для решения вопросов мирного урегулирования различного рода межнацио­нальных этнических и религиозных конфликтов.

Эти проблемы детерминируются самой социальной деятельно­стью, ее целями и задачами, вытекающими из потребностей сло­жившейся на сегодня геополитической структуры межнациональ­ных отношений. В ряде случаев при характеристике национальных проблем характерно выделение и абсолютизация одного из при­знаков нации и сведение к нему всей сущности нации. Из-за много­значности терминов допускается их однобокая интерпретация, не­верное сопоставление одних групп признаков с другими. Изменя­ется их долевая значимость в развитии рассматриваемых процес­сов. Во многих случаях национальная общность рассматривается в отрыве от ее социальной структуры, при этом отрицается непо­средственная взаимосвязь национального с социальным, игнори­руются объективные факторы возникновения нации. На первый план выдвигаются ее духовные признаки, а в необходимых случаях их отрицают как интерес нации. Во многих работах по этнопсихо­логии подчеркивается коренное своеобразие отдельных культур народов, но при этом духовная культура рассматривается совер­шенно обособленно и в отрыве от материальной основы общества. Причины возникновения и источник развития духовной культуры объясняются самобытностью, и совершенно игнорируется тот факт, что материальное производство всех благ является основой духовности.

Такое положение в этнопсихологической науке ставит пробле­му конкретизации терминологического аппарата и разработку ме­тодов исследования этнопсихологических характеристик человека на основе анализа всесторонней деятельности, общения и отноше­ний в различных этнических общностях.

Этнопсихологические проблемы в основном рассматриваются с точки зрения конкретного исторического периода, определяющего психологию людей, при этом описываются отдельные этносы, на­ции, их «психический склад», характер, самосознание, чувство наро­да. Используя многообразие терминов, большинство из которых трактуются совершенно по-разному, делаются выводы об особен­ностях нации, абсолютизируя эти характеристики на всех ее пред­ставителей. В настоящее время мало изучены вопросы восприятия народами друг друга и передачи представлений о жизни различных этносов и также причины складывающихся между ними взаимоот­ношений, их слияния, ассимиляции и исчезновения, образования нового единого целого. Эти процессы протекают в системе обще­ственных отношений, которые представляют производственно-экономические, политические, вытекающие из них правовые, этни­ческие, нравственные, идеологические и др.

Именно общественные отношения, которые протекают по строго объективным законам, детерминируют формирование и развитие различных этнических групп и социальное поведение их представителей.

Во многих работах по этнической психологии ставится пробле­ма формирования этноисторических типов личности, механизмов этнопсихологических взаимодействий в этнических группах. При этом привлекаются такие понятия, как восприятие людьми одной этнической общности людей другой, что имеет большое значение для формирования межэтнического сознания и отношений, памяти народа, этнического мышления, воли. Отмеченные понятия иссле­дуются как категории, заранее присутствующие и наследуемые эт­носом, что является существенной ошибкой в самой постановке вопроса. Причина такого состояния вопроса, прежде всего, заклю­чается в неправильной трактовке соотношения социального и пси­хологического в обосновании психологии масс. В различных рабо­тах можно выделить либо стремление перенести положения общей психологии, которые касаются изучения индивидуального поведе­ния, на массы, представляя последнюю как некую сумму проявле­ния совпадающих черт индивидов, либо стремление объяснить психические формы коллективного поведения чисто с социальных подходов организации общественных отношений, придавая при этом некий мистицизм таким понятиям, как память, воля народа, его характер, темперамент, чувства народа. Противопоставление социального и психологического понятий принципиально неверно, так как это два взаимонезависимых понятия, которые и составляют пространство событий, определяющее поведение больших групп населения. Как и во всяком пространстве, для описания протекаю­щего события или процесса нельзя исключить какую-либо коорди­нату, в противном случае теряется его полнота и задача утрачивает свою разрешимость.

Всегда следует исходить из того, что есть определенные психо­логические особенности поведения человека, составляющие некий диапазон их проявления: от предельно благоприятных до крайне отрицательных во взаимообусловленных отношениях. Этот диапа­зон можно представить как интервал от -1 до +1, понимая при этом плюс или минус как крайние формы проявления психического поведения.

Аналогичным образом можно говорить о наличии социального диапазона обусловленных совместных отношений от предельно благоприятных до предельно отрицательных, что и составляет ин­тервал условий совместной жизнедеятельности. В силу ортого­нальности или независимости этих характеристик они и выступают базовыми в построении пространства жизнедеятельности, в кото­ром описывается поведение масс. При установлении определенных закономерностей соотношения базовых характеристик можно го­ворить о кинематике социально-психологических особенностей по­ведения, но для понимания причин возникновения таких зависимо­стей надо определить движущие силы этих процессов, что позволя­ет говорить об их динамике. Соотношение кинематических и ди­намических характеристик в описании социально-психологических особенностей поведения этноса также является важной проблемой этнопсихологии.

Рассмотрение проблем этнической психологии в настоящее время важно для практической деятельности людей, учета их на­циональных особенностей, решения задач массовой коммуникации и пропаганды, службы семьи. Результаты исследований, получен­ных в этнической психологии, должны составлять основу идеологи­ческой работы, воспитания и обучения людей.

Проблемы формирования этнических типов личности, меха­низмы этнопсихологических взаимоотношений в этнических груп­пах, различные формы коллективного общения и их взаимоотно­шения остаются еще недостаточно изученными.

Задача этнопсихологии состоит в разработке конкретных путей и методов исследования этнопсихологических характеристик чело­века на основе анализа деятельности, общений и отношений в раз­ных этнических общностях, дальнейшего развития национального и интернационального в различных сферах культуры и образа жизни межэтнического мировоззрения и сознания.

Изложенные проблемы ставят ряд наиболее актуальных задач в области исследований этнической психологии, к числу которых можно отнести:

сравнительный анализ этнопсихологических направлений, развиваемых в разных теоретических школах;

изучение основных закономерностей формирования этниче­ских особенностей психологии людей;

исследование психологических основ взаимодействия общего и особенного, национального и интернационального в различных сферах культуры и образа жизни;

исследование психологических основ деятельности личности в международных группах и коллективах.

Однако первоначально следует обратиться к проблеме разра­ботки методологических и теоретических основ этнопсихологии. Эта проблема — «узкое» место в этнопсихологии. Ее острота сказы­вается особенно в последние годы в связи с тем, что фрагментар­ные психологические исследования не могут решить задач актуаль­ных потребностей практики межнациональных отношений.

Общественная практика выдвигает на первый план такие фе­номены социальной реальности, как этнокультурные образования, эволюция форм этнической специфики. Практически до сих пор остается на уровне интуитивных представлений вопрос о задачах этнопсихологии, направленности комплекса научных и социально-практических проблем. За пределами внимания остаются сущест­венные методологические проблемы, связанные с обоснованием предмета и объекта проводимых исследовательских изысканий. Сегодня еще не сформированы теоретические концепции этнопси­хологии, отсутствуют специальные курсы, учебники и учебные по­собия для студентов.

Вопросы для самоконтроля
Что составляет проблемы этнопсихологии?

Что определяет психологию родового уклада жизни?

Что определяет интернализацию отношений между людьми разных национальностей ?

Причины возникновения опосредованных форм отношений между людьми.

Природа возникновения народностей и необходимые условия ее орга­низации.

Пели этнопсихологических исследований по Фрейду и Миду.

Основные ошибки при оценке социокультурных этнических сообществ.

В каком пространстве событий описывается поведение больших групп населения?

Основные задачи в области исследования этнической психологии.

10. Многозначность этнопсихологических терминов как проблема формирующейся науки.

ПЕРСПЕКТИВЫ И ПУТИ РАЗВИТИЯ ЭТНОПСИХОЛОГИИ КАК НАУКИ

Рассматривая ту или иную область знаний как научное направ­ление, необходимо определить объект, предмет и методы иссле­дования. Общность объекта исследования всегда определяет меж­предметные связи смежных областей знаний, которые углубляют понимание изучаемых проблем.

Объектом исследования этнической психологии как отрасли науки являются этнопсихологические особенности народов во всем их многообразии.

Этнические общности представляют отличающиеся друг от друга динамические образования, которые имеют сходство и раз­личие психологических особенностей их народов, а также характер­ные изменения психологических черт в процессе социально-исторического развития людей.

Изучение закономерностей, которые определяют динамику развития этнических отношений, представляет предмет исследова­ния этнической психологии.

Используемые методы исследований в области этнической пси­хологии полностью определяются ее межпредметными связями. Особое, ключевое место в этом отношении занимает этнография, которая рассматривает проблемы национального характера, этни­ческой идентичности личности, последствий межэтнических кон­тактов. Этнопсихологические проблемы затрагиваются и в значи­тельной мере раскрываются в философии, лингвистике, социоло­гии, истории, демографии, однако круг психологических проблем может быть решен только психологами и психологическими мето­дами исследования. Следовательно, касаясь методов исследования этнопсихологии, всегда необходимо учитывать, что именно иссле­дуется, и в зависимости от межпредметного взаимодействия опре­делять соответствующие методы исследования.

Однако определяющим фактором в трактовке полученных дан­ных играет методология, которая заложена в основе концептуаль­ных положениях как самой науки, так и в тех межпредметных дис­циплинах, с которыми она связана, что в полной мере определяет перспективность развития любой из наук, и этнопсихологии в част­ности.

На рубеже ХІХ-ХХ вв. наблюдались многочисленные вариан­ты создания целостных этнопсихологических концепций и направ­ленности конкретных исследований. В это время были начаты соб­ственно экспериментальные исследования сравнительно-культур­ных различий. Так, У. Риверс в своих исследованиях в Океании по­казал, что сложные перцептивные восприятия плоских образов фо­тографических изображений являются не врожденными, а культур­но приобретенными.

В начале 20-х гг. проводились сравнительно-культурные иссле­дования мышления с помощью методов интеллектуальных тестов. Однако неверная интерпретация полученных результатов сыграла отрицательную роль в развитии этнопсихологии как науки в целом. Трактовка полученных различий интеллектуального развития как биологическое неравенство рас, превосходство одних народов над другими или одних групп населения над другими позволила ис­пользовать эти расистские положения в соответствующей пропа­ганде официальной немецкой психологии в период фашизма. Не­критическое применение тестов IQ в 30-е гг. в нашей стране дис­кредитировало не только этнопсихологию, но и педологию.

Решение применять доктрины в практике диагностики различ­ных слоев населения с помощью тестов на интеллект явилось при­чиной ошибок методологического подхода в оценке полученных результатов. Этнопсихологические отличия рассматривались как абсолютные категории в отрыве от конкретных социально-исторических условий, определяющих положение того или иного этноса либо группы населения. Основная ошибка заключалась в том, что отрывалась детерминированность этих процессов от со­циально-исторической изменчивости психики людей.

Анализ исторических фактов свидетельствует о том, что образо­вание племен уже положило начало расчленению единой много­функциональной общности. С развитием производительных сил об­щества и дальнейшим разделением труда все большее распростра­нение получают опосредованные формы общения и отношений ме­жду людьми; усложняется межэтническая среда. Она становится бо­лее многообразной, возникают такие проблемные ситуации, реше­ние которых выходит за пределы родоплеменной общины.

В условиях формирования народности этнопсихологические особенности людей становятся качественно новыми. Для народно­сти с точки зрения развития психологии характерна смена прежних кровнородственных связей территориальной целостностью, пле­менных языков — единым языком наряду с существованием ряда диалектов. Внутри каждой народности возникает общая культура.

Анализ формирования психологических черт и свойств свиде­тельствует о глубоком их взаимодействии, дальнейшем развитии в условиях возникновения новой исторической формы общности лю­дей с одним законодательством, с одним национальным классо­вым интересом, с одной таможенной границей. Помимо общности экономической жизни, общий язык, общая территория и некоторые особенности общественной психологии нации, проявляющиеся в специфических чертах национальной культуры, отнюдь не снимают коренного различия психологии представителей противоположных классов в данной нации. На это указывали еще революционеры-демократы.

Развитие национальных чувств тесно связано с системой мате­риальных условий и соответственными общественными отноше­ниями. Над различными формами собственности, над социальны­ми условиями существования возвышается целая надстройка раз­личных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений. Любой социальный слой творит и формирует все это на основе своих ма­териальных условий и соответственных общественных отношений.

Фактически, в методологии оценки результатов этнопсихоло­гических исследований прошлого времени не учитывался факт единства законов развития объективного мира, в котором человек и его психика являются неотъемлемым компонентом.

Принадлежность этнопсихологии к междисциплинарной облас­ти знаний не нуждается в доказательстве, однако ее принадлеж­ность к той или иной области знаний существенно определяет пер­спективы ее развития как самостоятельной дисциплины. Ряд спе­циалистов детерминируют направленность ее развития, исходя из этимологии термина «этнопсихология». Этнопсихология — это об­ласть знаний, объединяющая психологию и этнографию. Тем не менее этнография входит в систему исторических наук, и если учесть все междисциплинарные связи, то статус этнопсихологии оказывается чрезмерно объемным. В самой психологии также су­ществует многообразие самостоятельных дисциплин, и трудно от­дифференцировать, какая из отраслей психологии — общая, дет­ская, социальная психология является теоретическим фундамен­том научной этнопсихологии.

Классификация источников этнопсихологии с максимально полным их охватом и анализ того вклада, который они вносят в ее развитие, составляют самостоятельную область исследований. Междисциплинарная область знаний не является простым объеди­нением исходных предметных областей знаний и их методов ис­следования. Практически необходимо создать психологическую этнопсихологию, соответствующую современному уровню разви­тия психологических знаний.

Сегодня практические потребности развития общества ставят перед этнопсихологией следующие проблемы, которые и опреде­ляют перспективу ее развития как науки на данном этапе. Это ана­лиз отношений психологических и этнокультурных составляющих. «Психология культуры» должна установить связь между психоло­гическим миром человека и внешним социально опредмеченным, этнокультурным. Такая связь не вызывает оспаривания, но требует установления, закономерностей ее формирования и динамики из­менения. При этом следует со всей глубиной понимать составные компоненты культуры — ее духовные и материальные составляю­щие. Огромный интерес в этом плане представляет установление закономерностей влияния традиционных этнокультурных норм и ценностей на общение и взаимодействие людей близких и далеких, равных и обладающих разным статусом, разного пола и возраста; установление закономерностей связи материального производства с психологическими переменными всей системы внешних, объек­тивных характеристик данного общества.

Все большую актуальность сегодня приобретает сравнительно-культурный подход. Интенсивное развитие этнографии, антропо­логии, лингвистики способствовало выявлению множества само­бытных и неповторимых этнических культур, которые имеют суще­ственные различия в сфере психологического и, в то же время мно­го общего в природе формирования культурных ценностей. В пер­вом случае акцент делается на высокую вариативность психических проявлений в условиях различных культур, а во втором — на универ­сализм единства психики и ее инвариантность в отношении много­образия культур. Крайности первого подхода использует расизм. Именно поэтому необходимо со всей глубиной показать научную обоснованность этнокультурных различий в сфере психического для исключения расовой предубежденности. Тем более, что раси­стская идеология и практика используют в своих целях самые раз­нообразные научные факты и открытия, равно как и факты наду­манные. Сам феномен расизма является этнопсихологической проблемой и требует обоснованного психологического его раскры­тия. Вторая крайность подчеркивает универсализм механизмов, не подверженных влиянию культурных факторов. В историческом плане вначале доминирующим оказалось первое направление, в настоящее время все шире получает свое развитие второе направ­ление. Практически наиболее перспективным оказывается синтез обоих направлений.

Сегодня в связи с индустриальной и научно-технической инте­грацией общества особую важность приобретают исследования в области «взаимодействия культур», которые могут составить само­стоятельную этнопсихологическую направленность исследований.

Второй проблемой этого направления является проблема эт­нических стереотипов, предрассудков, этнических предубежденно-стей. Требуется ясное понимание психологических механизмов, лежащих в основе формирования стереотипов и обусловливающих их содержательные, структурные и динамические особенности. Эт­нографы, социологи много сделали в том, что касается качествен­ного описания и распространения этнических стереотипов, однако необходимы специальные психологические, а не иные исследова­ния этого вопроса с использованием психологических средств ана­лиза.

В этом отношении важным является развитие направления «гипотезы контакта», в котором исследуются вопросы снижения этноцентризма и стереотипности в оценках и суждениях, создания климата взаимопонимания и доверия. Это особенно важно сего­дня, когда в ряде случаев предшествующая напряженность в ме­жэтнических отношениях, недостаток информации друг о друге, отрицательные установки, наполненные этноцентризмом и преду­бежденностью, приводят к усилению антагонизма и враждебности. Важно правильно понимать психологическую природу переноса поведения отдельной личности на представителей всей группы, и наоборот, характерные особенности всех ее представителей на от­дельную личность.

К третьему перспективному направлению можно отнести и ис­следование проблемы идентичности личности в условиях взаимо­действия и взаимопроникновения культур. Решение этой проблемы имеет огромное теоретическое и практическое значение. Требуют ответа вопросы: какая роль этнической идентичности в структуре самосознания личности? Как меняется этническое самосознание в условиях межэтнических контактов? Как адаптируется личность к новым этнокультурным условиям?

Человек, оказавшийся в иной этнической среде, поставлен пе­ред необходимостью овладения не только новым языком, но и представлениями, нормами, ценностями, правилами, предписа­ниями, которые регламентируют все стороны его жизни. Эта про­блема со всей остротой встает перед тысячами эмигрантов, лица­ми, несущими службу в интернациональных подразделениях меж­дународных сил, при обмене научными кадрами и трудовыми кол­лективами, обучении иностранных студентов.

Несмотря на большую предысторию этнопсихологии — психо­логии народов, психологии масс, — сегодня требуется развитие и совершенствование ее теоретической и методологической основы.

Вопросы для самоконтроля

Объект исследования этнопсихологии.

Что определяет межпредметные связи этнопсихологии?

Методы этнопсихологических исследований.

Предмет исследования этнопсихологии.

Ошибки в анализе этнопсихологических исследований, проводимых в первой половине XX в.

Психология культуры как проблема этнопсихологических исследований.

«Сравнительно-культурный подход» как проблема этнопсихологиче­ских исследований.

«Гипотеза контактов» и идентичность личности в условиях взаи­модействия культур.

Задачи, стоящие перед современной этнопсихологией.

БАЗОВЫЕ ПОНЯТИЯ ЭТНОПСИХОЛОГИИ

Сложность в дальнейшем развитии этнической психологии за­ключается в неопределенности ее базовых понятий, их свободной трактовке и замене одних на другие как идентичные, с последую­щим наполнением их иным содержанием. Такое положение приво­дит к необходимости их систематизации и конкретизации смысло­вого содержания.

В этнопсихологии, этнографии, демографии, социологии, исто­рии широко используются термины: этнос, нация, народ, населе­ние, национальность, страна, государство, народность, род, племя, раса, популяция. Каждое из них настолько часто встречается в спе­циальной литературе и в повседневном обиходе, что предполагает­ся интуитивное их понимание. Однако научная терминология тре­бует более строгого определения. С этой целью приводится интер­претация отмеченных терминов строго в научных изданиях с по­следующим их анализом. В силу неоднозначности их определения в различных источниках дается несколько существующих трактовок их смыслового содержания.

Род — коллектив кровных родственников, ведущих происхожде­ние от общего предка. Роды объединяются в племена.

Род — основная общественная организация первобытнообщин­ного строя, объединенная кровным родством.

Род — основная общественная организация в первобытном об­ществе, представляющая собой союз больших семей, находящихся в родственных отношениях и ведущих общее хозяйство.

Из определения рода следует, что предшествующим ему поняти­ем является семья, а последующим — племя. В данном и в последую­щих случаях многозначность определения какого-либо понятия связа­на не с их правильностью или ошибочностью, а с тем, что различные авторы в многокомпонентном понятии, в силу конкретных причин придают большую или меньшую значимость отдельным составляю­щим характеристикам, подчеркивая их главенствующую роль.

Семья — основанная на браке или кровном родстве малая груп­па, члены которой связаны общностью быта, взаимопомощью, мо­ральной ответственностью. Семья имеет историю и этапы своего формирования. В специальной литературе, изучающей историю возникновения семьи, выделяют:

Орда — временные супружеские пары. Половые связи между ро­дителями и детьми, сестрами и братьями.

Кровнородственная семья — исключались половые связи между родителями и детьми.

Пуналуальная семья — исключались половые связи между утроб­ными братьями и сестрами, а на втором этапе и между боковыми линиями, т.е. двоюродными, троюродными. Сестры становились ядром одной общины и имели общих мужей из другого рода. Братья являлись ядром другой общины. Род материнский — матриархат.

Патриархальная семья — первая форма моногамии (единобра­чие), наследование шло по отцу. Управление велось отцом, причем в его подчинении находились не только члены семьи, но и их по­томки, а также домашние рабы. В основе преобразования семьи лежала частная собственность.

Индустриализация разрушила домашнее производство, сохра­нив за семьей организацию быта.

Нуклеальная семья — семья состоит из супругов и их детей.
В современном обществе действуют две противоположные тенденции:

1) Обновление семьи на основе промышленного и культурного прогресса, т.е. превращение семьи в морально-право­вой союз мужчины и женщины.

2) Рост семейных коллизий, увеличение числа разводов, семей­ные отношения характеризуются равноправием. Одна и другая тенденция допускает многократность создания семьи с каждой из сторон.

Племя — совокупность людей, сходных по физическому типу, объединенных родовыми отношениями, общим языком, хозяйст­венной деятельностью и территорией.

Племя — этническая и социальная общность людей, связанных родовыми отношениями, территорией, культурой, языком и само­названием.

Племя — тип этнической общности и социальной организации эпохи первобытнообщинного строя. Характерны: кровнородствен­ные связи между его членами; деление на роды и фракции, общ­ность территории, некоторых элементов хозяйства, самосознания и самоназвания, обычаев и культов.

Образование союзов племен вело к смешению племен и воз­никновению более крупной общности — народности.

В определении понятия «племя» используется термин «этниче­ская общность», что предполагает ее предшествование племени, однако следующим этапом усложнения общности людей, как сле­дует из вышеприведенного определения, является народность.

Народность — исторически сложившаяся языковая территори­альная, экономическая и культурная общность людей, следующая за племенем и предшествующая нации. Народности возникают в различные исторические эпохи, начиная с рабовладельческой, вплоть до современной.

Непосредственно с понятием «народность» связано понятие «народ», однако в ряде случаев в его смысловое содержание вкла­дываются более объемные представления, что следует из его оп­ределения.

Народ — основная трудовая масса населения страны. По своему смыслу идентична понятиям — «люди», «группа людей», «нация», «национальность», «народность».

Народ — связанная одинаковым происхождением и языком культурная общность людей.

Народ — совокупность людей, объединенных по какому-либо признаку или ряду признаков. Народ — синоним понятия «люди».

Народ — все население определенной страны.
Народ — народные массы, включающие на различных этапах ис­тории классы и слои, которые по своему объективному положению способны участвовать в решении задач развития общества.

Народ — различные формы исторической общности (племя, на­родность, нация).

В определении понятия «народ» встречается термин «населе­ние», которое не имеет четкого очертания.

Население — жители, люди, проживающие в каком-либо месте.

Население — совокупность людей, живущих на определенной территории, народонаселение.

Население — объединенная принадлежность к одному государ­ству, жители страны.

Население — то же, что нация, национальность.
Уже на данном уровне понятийного аппарата в этом определе­нии встречаются компоненты более сложных и возникающих позже определений. Родственным по своему содержанию с понятиями «народ» и «население» является понятие «популяция» (populis -народ, население).

Популяция — совокупность индивидов, длительно занимающих определенное пространство и воспроизводящих себя в течение большого числа поколений.

Популяция — элементарная единица процесса эволюции, спо­собная реагировать на изменения среды перестройкой своей струк­туры.

Этнос — (ethnos — народ) по смыслу: принадлежность к какому-либо народу с его культурой.

Этнос — исторически сложившаяся этническая общность — пле­мя, народность, нация.

Этнос — естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующих как систе­ма, которая противопоставляет себе другим подобным системам, исходя из подсознательного ощущения (комплементарности) вза­имной симпатии и близости людей, определяющих деление на «своих» и «чужих».

В этом определении под стереотипом поведения понимается специфические правила, стандарты поведения членов этнической системы, передаваемые потомству путем научения. Научение -наиболее низкая, предшествующая форма обучения, из чего следу­ет, что если убрать историю и не передать ее следующему поколе­нию, то этнос исчезает.

В свою очередь в стереотип поведения входит понятие «этни­ческая система» — сообщество людей, объединенных мироощуще­нием и стереотипом поведения. Эти дополнения взаимно ссыла­ются друг на друга. Входящее в них понятие «мироощущение» — это фиксированное сознание отношения человека к идеальным ценно­стям и материальному миру.

Этническая общность (этнос) — исторически сложившийся вид устойчивой социальной группировки людей, представленных пле­менем, народностью, нацией. Термин «этнос» близок к понятию «народ». Иногда им обозначают несколько народов (украинцы, по­ляки, белорусы, русские — этническая общность).

Этногенез — процесс возникновения, развития и исчезновения этносов. Наряду с понятием этноса в ряде случаев появляются но­вые термины: «конвиксия» и «консорция».

Конвиксия — группа людей с однохарактерным бытом и семей­ными связями; низший элемент в этнической иерархии.

Консорция — группа людей, объединенных общей исторической судьбой, где под исторической судьбой следует понимать цепочку событий, казуально связанных их внутренней логикой — причинно-следственными связями между событиями, детерминирующими дальнейший ход самих событий.

Нация — (natio — племя, народ) историческая общность людей, складывающаяся в процессе формирования общности их террито­рии, экономических связей, литературного языка, этнических осо­бенностей культуры и характера. Возникает в период формирова­ния капиталистических экономических связей, образования внут­реннего рынка. Складывается из различных племен и народностей.

Нация — определенный народ, связанный общностью самосоз­нания и социальной структуры.

Нация — общность по принадлежности к определенному госу­дарству.

Нация — исторически сложившаяся устойчивая общность лю­дей, образующаяся в процессе формирования общности их терри­тории, экономических связей, литературного языка, особенностей культуры и духовного облика.

Нация — исторически сложившаяся часть человечества, объеди­ненная устойчивой общностью языка, территории, экономической жизни и культуры.

Нация — народ, создавший себе зависящее от него правительст­во и имеющий в своем распоряжении территорию, границы, кото­рые признаются другими государствами (народ, организованный в государство). Нации могут образовывать несколько народов или части разных народов. Данное определение наиболее расплывчатое и туманное, особенно в той части, где говорится о создании зави­сящего от него правительства. До настоящего времени ни один народ не имел зависящего от него правительства.

Нация — исторически сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни и психического склада, прояв­ляющегося в общности культуры. Нация, как и все исторические явления, подлежит закону изменения.

В определении нации фигурирует понятие «страна», которое также имеет многозначное определение.

Страна — местность, область, территория.

Страна — территория, имеющая собственное государственное управление или управляется другим государством.

Страна — крупная территория, выделенная по географическому положению и природным условиям в политическом и географиче­ском отношении. Территория, имеющая определенные границы и государственный суверенитет или находящаяся под властью друго­го государства.

Государство — структурная организация, обеспечивающая коор­динацию и управление обобщенными функциями во взаимообу­словленных совместных производственных отношениях.

Государство — аппарат, обеспечивающий координационную деятельность господствующих интересов, связанных с организаци­ей производства потребностей, способа их распределения и защиты распределенного от внутренних и внешних посягательств.

В приведенных определениях фигурирует понятие «экономи­ка». В данное понятие вкладывается следующий смысл.

Экономика — (искусство ведения домашнего хозяйства) сово­купность производственных отношений определенного общества, его экономический базис.

Экономика — совокупность производственных отношений, со­ответствующих данной ступени развития производственных сил общества, господствующий способ производства в обществе.

Экономика — (домоводство) хозяйственный уклад, хозяйствен­ный строй, хозяйственная жизнь общества, его производство и рас­пределение.

Одной из проблем этнопсихологии и перспективных направле­ний ее исследования является этноцентризм и его природа, что тесным образом связано с понятиями «раса» и «расизм», «нацио­нализм», «сепаратизм», «шовинизм», «фашизм».

Раса — исторически сложившаяся группа человечества, объеди­ненная общностью наследственных физических признаков (цветом кожи, глаз, волос, формой черепа, конституцией тела), обусловлен­ных общностью происхождения и первоначального населения (вы­деляются европейская, монголоидная и негроидная), по цвету ко­жи — белая, черная, желтая, красная.

Раса — одна из групп, на которую условно делят человечество в зависимости от наличия той или иной совокупности исторически сложившихся физических признаков (цвета кожи, особенности во­лосяного покрова, формы головы, пропорций тела).

Стремление возродить этническую особенность, с одной сто­роны, ведет к стремлению освободиться от гнета и приобрести независимость, а с другой — к сепаратизму и признанию расового превосходства, что и определяет необходимость ознакомления с рядом терминов.

Сепаратизм — стремление к разделению, обособлению и созда­нию собственного государства.

Федерация — форма государственного устройства; союзное го­сударство, состоящее из ряда государств или их образований, каж­дое из которых, наряду с общефедеральными, имеет собственные законодательные, исполнительные и, как правило, судовые органы.

Федерация — союз обществ или организаций.

Конфедерация — объединение, союз отдельных независимых го­сударств или организаций, объединенных общими управляющими органами, создан для достижения определенных, в основном для внешнеполитических и военных, целей.

Национализм — идеология национального превосходства (ис­ключительности), национальные интересы ставятся превыше ин­тересов социальных, классовых; провозглашение национальной нетерпимости, разжигание национальной вражды.

Шовинизм — крайний национализм, проповедующий нацио­нальную и расовую исключительность.

Фашизм — идеология воинствующего шовинизма и расизма.

Нацизм — (нем. Nazismus, сокращенное от Nationalsozialsmus -национальный социализм) — название фашизма в гитлеровской Германии.

Расизм — идеология превосходства одной расы над другой.
Интернационализм — международная солидарность людей раз­ных наций (рас), основанная на общности их интересов в стремле­нии к прогрессивному и справедливому развитию общества.

Космополитизм — теория, которая проповедует безразличное отношение к отечеству и своему народу, отстаивающая необходи­мость замены национального гражданства мировым.

Разновидность приведенной терминологии и ее неоднознач­ность объясняется тем, что в основу этих понятий входит опреде­ленная совокупность признаков, которая присутствует в каждом из них в различной степени проявления. В свою очередь при опреде­лении каждого из используемых понятий могут выделяться в большей или меньшей степени какой-либо признак или их сочета­ние, что и приводит к различным их формулировкам. Для более четкой связи этих понятий и установления их отношений целесооб­разно в табличной форме указать набор признаков и меру присут­ствия каждого из них в соответствующем понятии.

Приведенные термины, составляющие базовые понятия в эт­нопсихологии, характеризуются общностью набора признаков, но значимость каждого из них в определении понятия различна. Сле­довательно, возникает необходимость введения определенного масштаба измерения каждого из признаков и последующего сопос­тавления их в каждом из понятий. В силу того, что рассматривает­ся 10 последовательно усложняющихся понятий, введем 10-балль­ную оценку. Данная мера введена произвольно и не имеет какого-либо теоретического обоснования. Практически для каждой харак­теристики признака может быть введена своя мера. Следует сде­лать замечание по содержанию и порядку расположения самих терминов. В этом отношении последовательность размещения оп­ределена тем, что в источниках литературы по этнопсихологии предлагается такое усложнение понятий, вытекающих одно из дру­гого. Однако единого подхода в понимании этих терминов нет. Часто понятие «этнос» охватывает понятия от «рода» до «нации». В отдельных случаях говорят об этнических особенностях расы.

Общая хоз.
деятель­ность и быт

Единый язык

Кровное родство

Единая территория

Числен­ность людей

Общность культуры

1. Семья

10

10

10

10

п>2 человек

10

2. Род

10

10

10

10

п>2 семей

10

3. Племя

10

10

9

10

п>2 родов

10

4. Народ

5

3

0

6

п> 2 племен

8

5. Популяция

9

8

9

10

п> 2 родов

8

6. Этнос

5

6

0

5

п> 2 родов

8

7. Страна

9

5

0

10

п> 2 родов

6

8. Государство

10

7

0

10

п> 2 нации

7

9. Нация

7

6

0

7

п> 2 народов

6

10. Раса

0

0

0

0

п> 2 народов

0

Подобного рода свободная трактовка базовых понятий создает существенные трудности в понимании и возможном разрешении задач этнопсихологии. Наличие такой степени свободы в исполь­зуемых определениях создает высокую толерантность пространст­ва рассматриваемых событий. В свою очередь степень толерантно­сти определяет сложность разрешимости стоящей задачи. Отсюда как следствие вытекает невозможность обоснования основных по­ложений и трактовок этнопсихологии, если не будет введена кон­кретная мера каждого признака, входящего в используемые терми­ны. Исходя из этого положения, в дальнейшем при изложении ма­териала будем исходить из установленного порядка вытекающих друг из друга понятий с учетом долевой значимости каждого при­знака, входящего в их определение.

Наиболее полное описание из приведенных понятий имеет се­мья. Именно семья явилась предметом научного изыскания Л.Г.Моргана, Ф.Энгельса, В.А. Ковалевой, Сукарна, А.Бебеля. Воз­никновение семьи в понимании сегодняшнего дня прошло длин­ный и сложный путь, в котором, определяющим фактором лежали экономические отношения и возникновение прежде всего частной собственности. Семья как понятие в истории развития общества стоит позже, чем род. Однако род можно представить как большую семью, не имеющую каких-либо ограничений в половых связях, ни возрастных, ни родственных. В приведенной таблице понятие «се­мья» стоит на первом месте, так как это более мелкое дробление совместной связи индивидов по приведенным признакам. Следует также отметить, что между каждым из последующих понятий так­же нельзя провести грань с четким указанием, где кончается одно понятие и начинается другое. Такое положение вытекает прежде всего из принципа мультипликативного обеспечения конечного результата (в данном случае используемого понятия), так как оно во всех многофункциональных системах выступает критерием по­добия в равновозможном сочетании входящих в них признаков.

Вопросы для самоконтроля

Чем определяется понятие «род»?

Что лежит в определении понятия «семья» и какие виды семьи суще­ствуют?

Что вкладывается в понятие «племя» ?

Что вкладывается в понятия «народность», «народ», «население»?

Что вкладывается в понятие «популяция»?

«Этнос» — базовое понятие этнопсихологии, его смысловое значение.

Содержание понятий «этногенез», «консорция», «конвиксия».

Определение понятия «нация».

Определение понятий «страна», «государство».

Определение понятия «раса».

В чем суть понятий: «сепаратизм», «федерация», «национализм», «шовинизм», «фашизм», «нацизм», «расизм», «интернационализм»?

В какой взаимообусловленности находятся базовые понятия эт­нопсихологии?

ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ФАКТОРЫ ПСИХОЛОГИИ ЭТНОСА

Этнографические сравнения и исследования, которые проводи­лись с глубокой древности, показали существенную разницу в быте, хозяйственном укладе, культуре различных народов. Первыми ис­точниками таких сведений явились торговые отношения, путеше­ствия, а затем целенаправленные этнографические исследования. Пытаясь объяснить столь различные условия быта, первые теоре­тические обоснования исходили из природно-географических и климатических условий существования различных народов. Такое заключение вытекало, прежде всего, из очевидности этого различия.

Естественно, климатогеографические и природные условия су­щественно влияют на конституциональную особенность телосло­жения, обмен веществ и функционально-адаптивные механизмы приспособления к конкретной среде существования. Отсутствие таких знаний вплоть до середины XX в. приводило к многим оши­бочным теориям в антропологии и этнопсихологии, а в решении практических задач стоило большого числа потерянных жизней в результате несоответствия индивидуальных особенностей адап­тивных процессов и климатогеографических условий среды при переселениях на новые места обитания.

Первыми работами в этом направлении можно считать наблю­дения харьковского паталогоанатома, профессора Государственно­го университета Крылова (1900), обратившего внимание на раз­личные конституциональные особенности строения тела и причи­ны ненасильственной смерти или тяжелых заболеваний. Научное обоснование этим явлениям дал врач-эндокринолог, профессор Ленинградского университета М.Я. Брейтман еще в 1924 г. и 1949 г. в своей работе «Дифференциальная диагностика и семиотика эн­докринных заболеваний. Однако до появления научных исследова­ний по индивидуальной норме, которые проводились в 1965-1975гг. в различных странах, многие вопросы этнографических и антропо­логических исследований остались нерешенными.

Работы, проводимые В.П. Казначеевым в Сибирском отделе­нии АН СССР, показали исключительно большую разницу в харак­теристиках критериев оценки нормы здорового человека, которая действует на европейской части СССР и соответствует нормам ВОЗ, и аборигенов азиатского севера. Установленная разница ока­залась столь разительной, что стало очевидным несоответствие использованных среднестатистических клинических норм европей­ской части страны в азиатской. Например, уровень в норме сахара в крови североазиатского аборигена соответствует гипогликамиче-ской коме у европейца. Аналогичные положения установлены по отношению содержания витаминов и других констант. За работами Казначеева появляются исследования Хирата в Японии, Хит-Картера в Америке, де Кура-Думики в Европе, но все они только повторяют открытие, сделанное Крыловым и Брейтманом еще в первой половине века за 50 лет до окончательного установления факта биологической различимости жителей планеты, которые находятся в специфических климатосредовых условиях.

Данные исследования дали теоретическое обоснование выво­дов первых работ в этнографических исследованиях, где ведущее место в наблюдаемых различиях отводилось географическим осо­бенностям окружающей природы, климату и другими физическим факторам среды. Полученные выводы по изучению «нормы» физи­ческой оценки имеют исключительно важную роль в правильной оценке понятия лучшей нации или расы. Фактически, это абсурдное заключение, которое игнорирует один из принципов самооргани­зации, а именно «единство среды и объекта существования». Луч­шее — это то, что имеет соответствующую адаптивную форму по­ведения.

Перемещение больших трудовых масс населения, контингента вооруженных сил вызвало у некоторых из них специфические нару­шения в состоянии здоровья. Эта проблема возникла и при обуче­нии студентов-иностранцев, прибывающих на учебу в Москву из самых различных районов мира.

Проводимые в этом направлении исследования показали, что каждый индивид имеет определенные возможности по скорости адаптации к новым условиям и степени адаптации. Для конкретно­го региона эта характеристика имеет среднестатистические пока­затели, которые и отражают биологические особенности лиц, про­живающих в нем. Этот факт везде играл существенную роль при миграции населения. Лица, не соответствующие по своим адап­тивным возможностям к жизни в новом регионе, либо покидают его, либо погибают.

Следовательно, природные факторы среды оказывают сущест­венную роль в особенности биологического развития коренного населения, проживающего на конкретной территории планеты. Эти различия состоят в особенностях конституции тела, устойчиво­сти организма к специфическим условиям среды пребывания, но не в принципах биологической организации вида. Говоря об особенностях национального или этнического темперамента, можно утвер­ждать определенные различия последнего по скорости протекания нервных процессов, их иррадиации и концентрации, подвижности, но нет никаких оснований считать, что климатические условия влияют на интеллектуальное развитие.

Природные условия существенно влияли и влияют на форму хозяйственной деятельности, а следовательно, и на взаимообу­словленную организацию отношений в сообществе, отношений с соседями, культуру производства, норму морали, охраны границ и пр. Однако- эта категория социальной организации сообщества подчиняется строго объективным законам и является независимой от биологических особенностей характеристикой эволюции обще­ственного развития.

Особенности социальной организации сообщества, будь это род, племя или некая нация, могут существенно отличаться и иметь тупиковое развитие в конкретных условиях отношений с со­ответствующим социальным общением с другими соседями. В за­висимости от существующих потребностей и возможности их раз­решения определяются формы отношений. Важным положением, которое следует отметить, является необходимость строгого учета при оценке и характеристике этнопсихологических особенностей развития того факта, что все процессы необходимо рассматривать и представлять в поле социально-психологических характеристик, не выделяя какую-либо из них как определяющую. Каждая из них является независимой координатой в поле событий, определяющих жизнедеятельность этноса (рис. I).

Ось «биологические факторы» определяет допустимый диапа­зон колебаний последних, в пределе которых возможна жизнедея­тельность сообщества. Это так называемая экологическая ниша.

Ось «социальные факторы» определяет допустимый диапазон изменений взаимообусловленньк отношений двух сторон, где под стороной можно понимать отдельное лицо, группу лиц, социаль­ные слои, классы или целые государства и их коалиции.

Нахождение в любом месте данного поля системообразующих отношений определяет перспективность развития сообщества или его исчезновение за счет ассимиляции в другое сообщество либо гибель в конкурентной борьбе.

Стремление сохранить социальную устойчивость приводит к организации соответствующих форм отношений, взаимопонима­ния и взаимозависимости. В этом плане и следует рассматривать качественные характеристики системы взаимодействия этнопсихо­логических особенностей людей.

Вопросы для самоконтроля

Влияние климатогеографических условий на этнические особенно­сти развития.

Значение биологических и социальных факторов среды в формирова­нии этноса.

Влияние индивидуальных норм адаптации на миграцию.

Соотношение биологических и социальных факторов в организации жизнедеятельности этноса.

Отечественные ученые, вскрывшие роль индивидуальных факторов развития, которые влияют на отдаленность миграции.

ПРИРОДА ФОРМИРОВАНИЯ ЭТНОСА

Завышенная значимость отдельных компонентов, входящих в определение понятия «этнос», приводит к неверным заключениям о сущности самого термина. Именно это положение и создает большие трудности в обосновании причин, которые вызывают не­обходимость людей в совместной жизнедеятельности и порожда­ют этнические образования.

Поведение человека формируют потребности. В зависимости от их разрешимости в конкретной среде пребывания находится та ниша, в которой наблюдается наибольшее удовлетворение. Благо­приятные места приводят к скоплению, что в свою очередь вызы­вает необходимость общения. Форма и содержание такого обще­ния полностью зависят от тех потребностей, которые возникают в этой природной и социальной среде. Конкретные формы общения возникают при дифференцировании деятельности и необходимо­сти обмена ее результатами.

Таким образом, можно говорить об определенной схеме проте­кания этого процесса, которая сводится к следующему; потреб­ность влечет необходимость ее разрешения, степень разрешимости определяет удовлетворенность; наиболее высокая удовлетворен­ность в конкретной природной и социальной среде определяет по­иск устойчивой ниши; благоприятные условия приводят к увеличе­нию численности и в зависимости от возросшей потребности к конкуренции, которая в свою очередь порождает новые формы от­ношений, либо к вытеснению определенной численности, либо к увеличению пространства ниши.

При удовлетворении потребностей возникают условия необхо­димости объединения совместных усилий. Это могут быть защита от неблагоприятных воздействий, совместное достижение цели, которая не под силу одному или небольшой группе людей. Во всех случаях представляет интерес определить, какая численность лю­дей, участвующих в совместной деятельности, оказывается наибо­лее эффективной.

Нижний предел численности совместной взаимообусловленной деятельности определяется минимальной достаточностью лиц, необходимых при их максимальном усилии для получения конечно­го, положительного результата. Естественно, что увеличение чис­ленности облегчает достижение цели и снижает долю участия и затрату напряжения. Изменение усилия в этом случае пропорцио­нально числу участвующих в его обеспечении.

В свою очередь, при достижении положительного результата, его необходимо распределить между участниками для удовлетво­рения потребности, что и определяет верхний предел численности совместной взаимообусловленной деятельности, связанный с обес­печением допустимым минимумом в удовлетворении потребности за счет достигнутого результата. За этим пределом оказываются лишние участники.

Именно эти граничные условия и определяют численность лиц, осуществляющих совместную хозяйственную либо экономическую деятельность и в зависимости от конкретных условий быта форми­руют рода и племена, государства и их коалиции. Во всех случаях необходимость достижения цели и раздел достигнутого определя­ют верхнюю и нижнюю границы совместных отношений и форму поведения участников, осуществляющих совместную деятельность.

В пределах верхней и нижней границ численности совместной взаимообусловленной деятельности существует определенный оп­тимум организации такой деятельности. Диапазон между этими границами определяет резерв или устойчивость системы. На верх­нем пределе численности отмечается минимум затрат усилий и минимум получения результата. На нижнем пределе — максимум затраченных сил и максимум распределения. Но в обоих случаях это границы допустимого существования: в первом случае за счет недостатка пополнения своих возможностей, т.е. удовлетворения потребностей, а во втором за счет чрезмерной затраты усилий, ко­торые уже невозможно пополнить любым положительно достигну­тым результатом.

Исходя из того, что скорость достижения соответствующего эффекта пропорциональна числу участвующих в его обеспечении лиц, а частота наиболее характерного состояния такой системы отношений соответствует нормальному закону распределения, данный процесс может быть описан соответствующими уравне­ниями и представлен графически, что позволяет определить зоны различных состояний во взаимообусловленных отношениях. При­водимое описание и его графическое изображение является общим для любого уровня организации совместной деятельности (рис. 2). Частные особенности определяются только в коэффициентах, ко­торые влияют на скорость изменения кривизны и уровня асимпто­тического поведения функции. < Во всех случаях объединения для совместной деятельности не­обходимо наличие потребности, которая и определяет прочность связи этого объединения. Таким образом, во всех случаях, когда осуществляется совмест­ная деятельность по выполнению однородных форм поведения, возникают объективные условия, определяющие численность лиц, участвующих в такого рода процессе. Стремление уменьшить за­трату сил всегда ведет к привлечению дополнительного участия исполнителей. При достижении конечного результата в этих усло­виях определенная численность исполнителей может оказаться лишней, что приводит к необходимости избавления от них или экс­плуатации на уничтожение. Как форма организации совместной хозяйственной деятельности она получила свое развитие в рабо­владельческом строе. Определяющим фактором достижения большего результата и уменьшения затраты сил явилась совместная хозяйственная дея­тельность. Одним из факторов повышения производительности этого рода деятельности является разделение функций между уча­стниками совместной, однородной деятельности, которая протека­ет более чем в одной функциональной среде. Все это в целом при­водит к необходимости общения для обмена ее результатами и возникновения языка, тем более богатого, чем сложней производ­ственная деятельность. Следовательно, возникновение общего языка и производитель­ной культуры отношений является следствием совместной хозяй­ственной деятельности. Именно условия организации хозяйствен­но-экономических отношений порождают самобытность культуры, быта, языка - определяющих атрибутов этноса. В антропологических исследованиях отмечается два сущест­венных скачка в эволюции социального развития человека. Факти­чески они связаны с резким расширением среды взаимообуслов­ленных отношений человека. Первый скачок связан с целенаправ­ленным использованием огня в жизнедеятельности и возникнове­нием дифференциации труда, а следовательно, и необходимостью появления членораздельной устной речи. Второй скачок в социаль­ном развитии связан с потребностью сохранения и передачи зна­ний в области производственной деятельности, и, как следствие, появлением письменной речи. Таким образом, культура, язык, общность правил совместной жизнедеятельности, территория, численность лиц, объединенных во взаимообусловленных хозяйст­венных отношениях, являются следствием уровня развития произ­водства, его возможностью обеспечения потребностей. Эффективность хозяйственной деятельности порождала благо­приятные условия жизни, рост численности населения, рода, пле­мени. Однако различные колебания природных условий могли су­щественно изменить достаточность удовлетворения, резко снижая уровень жизнедеятельности. Засухи, неурожай, падеж скота приво­дили к тому, что в благополучной родовой или племенной структу­ре возникали лишние члены общины. Обострялась борьба за пере­распределение жизненных условий. Это приводило либо к поиску новых мест обитания всей общины, либо к разделу численности и уходу ее части, либо к вымиранию слабых. Уход на новые территории приводил к столкновению интере­сов тех, кто уже находился на благоприятных территориях, и при­шельцев. В этих случаях возникало прямое столкновение сил и на­правлений интересов, и возможны следующие варианты отноше­ний: либо активное вытеснение конкурента, либо ассимиляция с ним. Во всех случаях все многообразие поведения можно отразить в системе активного и пассивного поведения, направленного на подчинение или подчиненность, при этом важен конечный резуль­тат выживания. Следовательно, конкретная деятельность опреде­ляла те средства, которые необходимы были для достижения цели. В зависимости от достигнутого результата они и формировали стереотип последующего поведения. Такое многообразие форм поведения можно представить в упорядоченном виде в пространстве событий: «форма поведения -отношение к среде». Данное пространство можно представить как ортогональную систему двух дихотомических структур (рис.3). Первая зона соответствует ассимиляции, когда пассивная фор­ма проникновения в среду, уступая ее требованиям, постепенно приводит ее к трансформации и изменению в сторону ассимили­рующей стороны. Это особенно ярко наблюдается в изменениях различных форм культур. Вторая зона определяет насильственное изменение условий среды, характеризуется авторитарностью поведения и установле­нием своего господства. В общей психологии такая форма поведе­ния получила название маскулинной. Третья зона соответствует ассимиляции в среде, когда актив­ное наступление сопровождается подчинением среде и активным участием в удовлетворении потребностей и новой формой жизне­деятельности. Четвертая зона связана с ассимиляцией, когда пассивное про­никновение в среду приводит к утрате своей специфичности и пол­ной ассимиляции со средой и подчинению ей. Происходит погло­щение одной стороны другой. В общей психологии такая форма поведения носит название феминной.
Пятая зона соответствует форме отношений, которой харак­терно присутствие всего многообразия отношений и возникнове­ние среднего, впитавшего в себя все разновидности поведения, ха­рактерного для сталкивающихся сторон.

Следовательно, вне зависимости от конкретного уровня разви­тия этноса, его особенностей и места происхождения, контактов конечный результат определяется целью осуществляемых дейст­вий и используемыми средствами ее достижения. Такой подход в описании результата действия позволяет выделить общие положе­ния построения поведения и его классификации вне зависимости от уровня развития сталкивающихся сторон. В основе классифика­ции такого подхода лежит цель действий и средства. Цель имеет два варианта конечного проявления: или нанести вред или принес­ти пользу, если это касается средств, то они могут быть доброже­лательными или насильственными. Таким образом, полное поле событий можно представить в виде системы координат, где одна ось — это цель действий, другая — средство, третья — результат. Ка­ждая из осей представляет дихотомическую структуру. Результат определяет преемственность использования выбранной формы поведения. Общая картина упорядоченной формы поведения пред­ставлена на рис. 4.

Такое представление форм поведения может быть описано с учетом осознанного и неосознанного поведения, а также в описа­нии направленности результатов действия по отношению к себе либо к другой стороне.

Первая зона соответствует альтруистической, миролюбивой форме построения отношений, возникающих в добрососедском взаимодействии двух сторон. Наиболее яркое ее проявление дос­тигается в точке А.

Вторая зона может характеризоваться как доброжелательная форма поведения, но с авторитарной формой принуждения одной из сторон, вступившей во взаимоотношения. Форма такого пове­дения соответствует точке В.

Третья зона характерна как агрессивная форма поведения, ко­гда насильственная форма действий целенаправленно ставит зада­чу нанести вред противной стороне. Наиболее яркое ее проявление достигается в точке С.

Четвертая зона охватывает форму поведения, которую можно характеризовать как коварство, злорадство, когда целенаправленно делается зло через доброжелательную форму поведения. Предель­ная форма такого поведения соответствует точке D.

Выделенная пятая форма поведения включает равномерно все четыре формы с неярким выражением их проявления.

На рис.4Б, добавляется третья координата — результат. При ис­пользования той или другой формы поведения достигается кон­кретное выражение результата, что и закрепляет ее как стереотип­ную в случае успеха.

Какой бы сложной и многообразной формой отношений не ха­рактеризовалась та или другая текущая ситуация, она всегда связа­на с соотношением сталкивающихся сил и направленностью их от­ношений. Силы могут быть равны или превосходить одна другую, а направленность их совпадать или быть разной. Именно такое представление характерных особенностей складывающихся отно­шений без указания о конкретном содержании понятия сил, кото­рые могут быть интеллектуальными, физическими, экономически­ми или их интеграцией, и направленности их действия позволяет описать динамику построения структуры отношений двух сторон, что представлено на рис. 5.

Первый квадрат соответствует условиям, когда встречаются разные силы и разное их направление. В этих условиях в зависимо­сти от превосходства одной силы над другой происходит принуди­тельное поведение в форме диктата, что в конечном счете опреде­ляет и формирует господствующую структуру отношений, одной стороны над другой либо сильной над слабой. Предельная форма такого поведения соответствует точке А.

Второй квадрат является следствием первого, и при сформиро­вавшемся однонаправленном действии разных сил проявляется по­ведение командного характера, определяющее необходимость кон­кретной деятельности. Результатом такого рода отношений являет­ся постепенное выравнивание сил, однонаправленных в своей дея­тельности сторон и переход к состоянию отношения равных сил и однонаправленности их действия. Наиболее яркая форма команд­ных отношений наблюдается в точке В. В данной четверти происхо­дит развитие формы поведения, заложенной в первой четверти.

Третья четверть характерна как поведение равных по силе сто­рон с однонаправленными интересами. Наиболее яркое проявле­ние этой формы отношений соответствует точке С. В данной фор­ме отношений формируется независимость каждой из сторон в си­лу полного доверия, что в конечном счете приводит к разнонаправ­ленное™ выбора стратегии поведения и может характеризоваться как стадия созревания, влекущая разобщение и последующее рас­сеивание. Естественно, разная направленность приводит к анархи­ческому поведению.

Четвертая четверть характерна как раз тем, что начинают про­тиводействовать равные по силе, но разные по направлению про­цессотношения. Разнонаправленность в достижении цели равных сил приводит к тому, что какое-либо из направлений оказывается более успешным, чем остальные и именно в нем зарождается бу­дущая доминирующая структура отношений. Наиболее яркое про­явление этого поведения наблюдается в точке D.

В пятой зоне проявляются все формы отношения сторон, в та­кой же цикличности своей смены.

Если учесть, что направленность и соотношение сил имеют два варианта проявления относительно равенства их значения, то схему рисунка А можно развернуть как сложенную вчетверо, где центром является точка равных отношений — демократия. В таком случае цикл перехода от одной фазы развития отношений к другой будет иметь сложную форму вблизи точки «демократия». Если он приближается к точке «демократия» достаточно близко, то возможен любой из трех остальных вариантов развития событий. Графически данную систему представить сложно, однако ее решение в компьютерном варианте дает возможность наблюдать ход траектории событий, исходя из ус­ловий конкурентных отношений двух сторон От того, в какой квадрат перейдет процесс, зависит соотношение сил и их направленность в переходной период зарождения (рис. 5.)

Всевозможные формы таких отношений имеют только девять разновидностей, которые могут быть описаны дифференциальны­ми уравнениями, представленными в табл.2.

В приведенной таблице под N’, и N’2 понимается численность взаимодействующих единиц с каждой из сторон, но при необходи­мости под N можно понимать дискретное выражение величины сил каждой из взаимодействующих сторон. Коэффициенты отра­жают некоторое текущее состояние и в модельных построениях могут выступать как медленно меняющиеся параметры, знаки вы­ражают направленность взаимоотношений сторон.

Как видно из таблицы, для математического описания доста­точно выделить шесть из девяти форм описания отношений, так как три из них симметричны относительно друг друга. Упорядо­ченное пространство событий, в котором протекает та или иная из девяти форм поведения, представлено на рис. 6.

В зависимости от отдаленности от точки 0;0, соответствующей равновесному состоянию, определяются постоянные коэффициен­ты как координаты плоскости. Каждая из осей координат отражает состояние активности и направленность интересов сторон. По вер­тикали может быть принята для определенности ось N1, а по гори­зонтали — ось N2. Размерность активности изменяется для каждой из сторон от -1 до +1 как максимальной формы проявления на­правленности выражаемых интересов. Диагональ, соединяющая вершины (—); (++), отражает переход от диаметрально противо­положных интересов, а диагональ (-+);(+-)- зеркально распре­деленные. Практически, какое бы многообразие отношений двух сторон в их взаимообусловленных отношениях не наблюдалось в конкретно выраженных социально-средовых проявлениях, все они могут быть сведены к аналитическому отражению, не выходящему за пределы представленного описания, что при использовании со­ответствующих программ позволяет прогнозировать ход разви­вающихся событий. Прогнозировать, но не изменять в глобальном плане их развития, так как их движущим фактором является опо­средованный результат функциональных отношений, который и выступает как внутренний фактор развития системы отношений.

Таблица 2

В рассмотренных теоретических положениях, которые охваты­вают все возможные формы взаимообусловленных отношений, не указывается конкретное их социально-средовое наполнение. Опре­деляющим фактором в этом случае является величина силы и на­правленность ее действия. Если рассматривать содержание того, что вкладывается в величину силы и направленность ее действия, то в каждом конкретном случае можно описать процесс в терми­нах, характерных для данной ситуации. Во всех случаях увеличение силы связано с одновременным участием определенного числа лиц в достижении какого-либо положительного результата. В более конкретной форме это удовлетворение возникшей общей потреб­ности, которая может формировать общий мотив и цель действий. По направленности, выражение этих совместных усилий связано или с достижением, или с избавлением от чего-либо.

Стремление достичь что-либо, необходимое для конкретной совокупности лиц, численность которых определяется ранее ука­занным положением о верхнем пределе взаимообусловленных уча­стников совместной деятельности, отражает увеличение силы. Но следующий этап, этап распределения достигнутого, формирует другую тенденцию — конкуренцию за перераспределение результа­та, что является обратным процессом и ведет к разобщению инте­ресов. Направленность интересов может быть представлена в трехмерном пространстве событий.

Фактически в самой структуре взаимообусловленных действий заложено противоречие, что и определяет периодичность проявле­ния общности и различий направленности совместных усилий. Так как в любом случае перехода от одного крайнего состояния к дру­гому необходимо пройти через точку равновесия, то любая общ­ность имеет три возможных узловых состояния, которые можно определить как отрицательное (-), положительное (+) и нейтраль­ное (0). Естественно, необходимо говорить о переходных состоя­ниях с долей присутствия положительного и отрицательного ком­понентов. Такое положение указывает, что какую бы общность не приходилось рассматривать, она является неоднородной структу­рой, поэтому, говоря об этносе, нельзя утверждать о единстве его культуры, интересов, взглядов на его представительство, полити­ческих и классовых убеждений.

Во всех случаях совместные усилия позволяют достичь резуль­тата с меньшими затратами для каждого из участников и диктуют­ся возникшей общей потребностью. По мере ее достижения следу­ет этап удовлетворения потребностей, который приводит к разделу достигнутого. Это этап разобщения, конкуренции, и только после­дующая потребность диктует соответствующую справедливость в распределении достигнутого, порождая цикл «запрос — удовлетво­рение». Практически он может повторяться неограниченное число раз. Численность участвующих в этом процессе определяется усло­виями достаточности как в достижении, так и в удовлетворении (сформулированные ранее положения).

Аналитически этот процесс описывается моделью «Вольтерра-Лотки», которая известна как модель отношений «хищник-жерт­ва», «паразит-хозяин», «зайцы-волки», «запрос-удовлетворение».

Во всех рассмотренных случаях совместной взаимообусловлен­ной деятельности не указывается численность участников. Практи­чески их может быть от двух лиц как минимально возможного пре­дела совместных отношений до неограниченного верхнего преде­ла. Последний определяется сложностью взаимообусловленной деятельности и ее производительностью, следовательно, главным фактором взаимообусловленных совместных отношений выступает хозяйственная деятельность, все остальные составляющие являют­ся ее производными.

Чем сложнее и многостороннее хозяйственная деятельность и выше ее производительность, тем больше лиц, или в данном слу­чае народа, может быть объединено ею. Территория, на которой она осуществляется, должна находиться под единой юрисдикцией. Высокая производительность не определяет столь же высокого уровня удовлетворенности, особенно если вся структура достигла верхнего предела допустимой численности, когда достигается пре­дельный уровень минимума удовлетворенности. Такой фактор, как кровное родство, практически утрачивает свою значимость вообще. Язык как необходимый фактор общения не является обязательным для всей общности, так как «многонациональное» или разноязыко-вое объединение людей может находить общие интересы через посредников, выполняя свою функцию в более ограниченном объ­единении, но это не обязательно должен быть этнос.

Практически в таких категориях, как страна, нация, государст­во, раса единый язык не является определяющим фактором объе­динения, о чем свидетельствуют крупные страны, империи, госу­дарства.

Общность культуры как производная хозяйственной деятельно­сти столь же многообразна, как многообразна структура хозяйст­венной деятельности, и, имея духовную и материальную стороны, последняя будет, естественно, отличаться в зависимости от уровня научно-технического развития производственной деятельности.

Можно говорить о более высокой культуре тех народов, кото­рые достигли более высокого уровня научно-технического прогрес­са в результате развития своей хозяйственной деятельности. Но это не дает основания говорить о тупиковых развитиях тех или иных этнических образований как биологических ветвей человече­ского рода.

Таким образом, именно совместная хозяйственная деятель­ность является определяющим фактором взаимообусловленных отношений. Стремление сохранить постоянный уровень удовле­творения при благоприятных условиях протекания этой деятельно­сти ведет к увеличению верхнего предела участвующих в ней и уве­личению территории, что может привести к столкновению интере­сов, если эти территории уже освоены.

В свою очередь при неблагоприятных условиях ведения совме­стной хозяйственной деятельности должен снижаться верхний пре­дел численности, а это ведет к появлению лишних людей, не имеющих возможности удовлетворить свои потребности. И в пер­вом, к во втором случае возникает конфликт, который разрешается в форме, зависящей от состояния сталкивающихся сил и их направ­ленности.

Первая причина конфликта имеет «внешнего врага», который снижает жизненный уровень или не дает его улучшить за счет себя. В этом случае можно говорить о единстве общих интересов нации или государства, страны, народа, этноса, племени. Возникает по­требность в объединяющей идеологии, культуре языка.

Во втором случае при недостатке в распределении и появлении лишних людей возникают внутренние противоречия между соци­альными слоями, классами, отдельными группами. Формируется внутренний социальный конфликт, который, приобретая политиче­скую окраску, направлен на справедливость распределения общест­венного продукта. Это вносит разобщение культур, идеологии внутри структурной организации взаимообусловленных производ­ственных отношений и стремление восстановить равенство в пра­вах и обязанностях. На первом этапе формирования социального протеста возникает скрытая форма недовольства, которая порож­дает латентную нелегальную форму поведения, ведущую непре­менно к формированию нарастающей потенциальной силы проти­водействия. Достигая определенной величины, эта сила выступает как реальная оппозиция, которая переходит от призывов и перего­воров к открытой физической борьбе за свои права. Схема после­довательности такого поведения приводилась ранее.

Следовательно, структурная организация общности, объеди­ненной совместной хозяйственной деятельностью, подчиняется объективным законам развития самоорганизующихся систем и имеет в своей основе наличие взаимопротивоположных сил, кото­рые определяют ее жизнеспособность. Именно отношение этих характеристик и лежит в оценке качественного различия этниче­ских образований.

Вопросы для самоконтроля

Что определяет необходимость совместной жизнедеятельности?

Какие условия определяют численность лиц во взаимообусловленных отношениях?

Роль хозяйственно-экономической деятельности в формировании этноса.

Причины социальных скачков в развитии этнических сообществ.

Возможные формы поведения при сталкивании общих потребностей различных взаимообусловленных групп.

Основные характеристики причин, лежащих в основе классификации и форм организации межэтнических отношений.

Формы межэтнических отношений в зависимости от соотношения их сил и направленности интересов.

Виды и характеристики этнических взаимоотношений.

Характеристики жизнедеятельности этноса, которые определяют их качественное развитие как социокультурного образования.

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЭТНИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЛЮДЕЙ

В характеристике этноса широко используют такие понятия, как воля народа, его память, мышление, психический склад, харак­тер, чувства народа, сознание. В подавляющем большинстве случа­ев используемые характеристики имеют крайне неопределенное значение. Понятие «психический склад» в различных источниках литературы интерпретируется совершенно по-разному с большой неопределенностью в содержании, аналогичное положение наблю­дается и в использовании других терминов. Причина подобного результата заключается прежде всего в том, что осуществляется прямой перенос психологических характеристик на сообщество, которое представляется как единое целое, а этнос рассматривается как однажды сложившаяся неизменяемая общность.

Общности народов тесно переплетаются с этническими обра­зованиями, которые возникают и исчезают, ассимилируя друг в друга или вытесняя более слабых, подчиняя или уничтожая их пол­ностью. Следовательно, этнические факторы необходимо рассмат­ривать в системе общественных отношений, и прежде всего эконо­мических или хозяйственных, которые порождают соответствую­щие им политические, правовые, этические, культурные и другие формы отношений.

В процессе удовлетворения своих потребностей возникает не­обходимость общения, в котором и формируются отношения. Об­щественные отношения групповой деятельности людей развива­ются по объективным законам, которые и детерминируют форми­рование этнических образований и социальное поведение отдель­ной личности, являющейся членом той или иной этнической общ­ности. Факт этнической или национальной принадлежности, как высоко значимый на первом этапе общения, отступает на второй план в сравнении с факторами группового воздействия, среди ко­торых определяющими является цель группового взаимодействия, характер совместной деятельности, результативность взаимодей­ствия. Это порождает своеобразное пространство событий «цель -действие — результат», которое и определяет форму совместных отношений объединенных усилий взаимодействующих сторон.

Каждый человек попадает в исторически сформированные от­ношения людей к природе и друг к другу, формируясь как личность в этом окружении. Исторический процесс порождает множество различных форм межэтнического общения, которые опосредованно связаны между собой, и в этом процессе в качестве субъектов вы­ступают только индивиды, воспроизводящие свои отношения, оп­ределяемые сложившимися формами совместной деятельности.

В работах К.Маркса и Ф.Енгельса отмечается, что с появлени­ем универсального развития производственных сил устанавливает­ся универсальное общение среди людей. Существующие этнические формы отношений и так называемый «психический склад» являют­ся чисто историческим продуктом развивающейся совместной хо­зяйственной деятельности. Любой этнос и нация, лишенные своей истории, утрачивают свой «психический склад» и другие атрибуты своего существования.

Следовательно, любая общность людей, занятая совместной хозяйственной деятельностью, которая протекает в сходных усло­виях исторического развития, вне зависимости от места нахожде­ния во времени и пространстве, приобретает характерные черты взаимообусловленных отношений, сладывающихся этой формой деятельности. В антропологических исследованиях говорится о конвергенции и дивергенции развития общности, что еще раз ут­верждает положение единства среды и объекта существования и изоморфизма действия общих принципов самоорганизации. Оди­наковые условия среды всегда порождают адекватные условия со­ответствующих адаптивных форм поведения и наоборот, разнона­правленные изменения среды приведут в конечном счете к различ­ным, вплоть до противоположных, адаптивных стереотипов пове­дения.

Если вернуться к понятию «психический склад», то в него, как правило, вкладываются наиболее устойчивые черты психологии людей, сложившиеся на основе длительной истории развития того или иного народа. Психический склад часто отождествляется с по­нятием характера, который трактуется как система свойств, чаще всего проявляющихся в многочисленной группе людей, нации или народности. В ряде случаев считается, что характер является более узким понятием, чем психический склад и понимается как совокуп­ность всех устойчивых свойств психики. Можно дать более четкое определение характера, рассматривая его как совокупность стерео­типных форм поведения, наиболее часто встречающихся во взаи­мообусловленных отношениях совместной жизнедеятельности. Данное определение носит статистическую основу и не может чет­ко установить перечень стереотипов поведения, давая его среднее значение и вариативность в сигмальном отклонении от среднего или наиболее характерного. Следовательно, как «психический склад», так и «характер народа» являются некоторым диапазоном устоявшихся форм поведения, который у каждого народа имеет свой размах вариативности и местонахождения в поле социально-биологического пространства существования.

Путаница в понятиях «психический склад» и «характер народа» возникает из-за смешивания общего, особенного и единичного, не­определенности самих терминов и слабо разработанных теорети­ческих положений проблемы психического склада нации и его структуры. Сущность многих ошибок и непонимания содержания этих терминов заключается прежде всего в том, что многие авторы пытаются вывести их определение либо только на базе социально­го, либо на базе психологического, не учитывая при этом, что ре­альные процессы протекают в двумерном поле событий, где каж­дая из характеристик выступает как независимая координата этого пространства.

Пытаясь детализировать термин «этнический характер», в него стараются вложить биологическую сущность темперамента как особенности протекания психических процессов в поведении чело­века. В отдельных случаях характер связывают с эмоциональными проявлениями народа, но эмоциональное проявление — это состоя­ние, отражающее отношение к текущему процессу, а не стереотип наиболее часто встречающихся форм поведения. В иных случаях в характер вкладывается различие социальных установок, ценност­ных ориентации, морали, отношения к труду и т.д. Именно такой подход наиболее близок к истине, так как стереотипы этих характе­ров имеют устойчивое отношение с формой совместной хозяйст­венной деятельности и являются характерными в ее организации, и, естественно, в поведении тех, кто связан с ее обеспечением.

Ошибочны положения о врожденности характера народа и пе­редаче его по наследству. Социальная среда в стабильности своего проявления определяет формирование личности, а проявление сформированных стереотипов может быть вариативным в зависи­мости от темперамента индивида. Перенося этот термин на все сообщество, следует понимать более конкретно содержание опре­деляющих характеристик этого понятия. В этом случае необходимо говорить о процессе активности масс, связанной с положительным и отрицательным отношением к происходящему, скорости разви­тия, силе, соотношении положительного и отрицательного, степе­ни распространения этого отношения среди масс и локализации убеждений в отдельных ее образованиях. Такое представление темперамента народа имеет общее с темпераментом личности только в природе построения пространства отражения протекаю­щих процессов, но это не дает основания переносить понятие тем­перамента из области физиологических процессов в область соци­альных. Говоря о национальном темпераменте, необходимо иметь в виду активность масс, их общее развитие, их отношение к проис­ходящему. Управление этими процессами в известной мере осуще­ствляется идеологической формой воздействия, с одной стороны, и принудительной, с другой. Это в известной мере соответствует принципам управления и биологической природой темперамента личности, но в данном случае можно говорить об изоморфизме общих принципов организации сложных систем.

Оценивая национальный темперамент, необходимо говорить о превалировании той или иной характеристики, которая обеспечи­вает устойчивое состояние общности и среды ее развития, а имен­но скорости распространения активности в массах, степени ее ир­радиации и концентрации, силе проявления, преобладании одобре­ния или недовольства. Близкие по структуре своей организации социальные процессы порождают родственный национальный темперамент, характер, психический склад. Таким образом, темпе­рамент определяет особенности проявления характера и психиче­ского склада этноса, нации, народа. Особенность проявления тем­перамента можно представить в виде пространства событий, в ко­тором удобно давать его характеристику, сравнивая различные формы его проявления.

Многие авторы выделяют память как существенную характери­стику этнической общности. Память как пространственно-вре­менной след о предшествующем опыте сохраняет знания, которые приобретаются в опыте общения с окружающей средой, и дает возможность целесообразно их использовать при смене поколений в историческом процессе.

Взаимообусловленные отношения внутри этнической общности сохраняются в виде традиций, ритуалов, обычаев. Внешние отно­шения с соседями формируются либо как дружеские, либо как вра­ждебные, что сохраняется в виде заветов, былин, убеждений и об­разов врага с особым выпячиванием наиболее опасных черт его поведения. Такие формы сказаний являются идеологической рабо­той, возникшей раньше, чем появился термин, определяющий ее. Сегодня формирование представлений как о внутренних формах взаимоотношения в сообществе, так и внешних его отношениях целиком определяется средствами массовой информации и на­правленностью идеологической работы. Именно через кино, книги, радио и телепередачи целенаправленно формируется и поддержи­вается необходимая информация. Следовательно, неверно говорить о памяти народа как некой особой характерной черте этноса, которая является вечным хранилищем его культуры, самобытности.

Природа стабильности народной памяти является результатом стабильности взаимообусловленных совместных отношений. Именно их постоянство репродуцирует сохранность традиций, культуры, систематического поддержания наиболее важных сторон отношения как внутри общности, так и с окружающими соседями. Общность условий жизни, уровня экономического состояния поро­ждает одинаковые образы, которые характерны для жизни любого этноса. Изменение условий жизни уносит с собой память о про­шлом, стираются детали истории, и уже через несколько поколений новая среда формирует новые потребности, воплощая их в нормы, традиции, направленно избавляясь от прошлого, если оно препят­ствует организации новых форм отношений. Все то, что связывает отношения людей, как память сохраняется в языке живописи, эпо­се, формируя чувства народа как взаимоотношения, возникающие в общественной жизни между людьми этнических общностей, отра­жая его общие моральные качества. Когда говорят о национальном чувстве или национальном настроении, то гораздо более обосно­ванно говорить о условиях быта, характерных для возникновения таких чувств и настроений. И если говорят о «глубокой грусти», пронизывающей большинство ирландских песен как отражение на­ционального чувства, то такая же грусть пронизывает напевы укра­инцев, русских, эстонцев и любой большой или малой нации или национальности, которая находилась или находится в идентичных условиях.

Если чувства народа являются отражением переживания исто­рической действительности, то его целенаправленная деятель­ность проявляется в волевой активности, которая особенно ярко выступает в любой этнической общности, нации, страны в период стихийных бедствий, войн и других явлений, когда затрагивается наиболее важное, дорогое, объединяющее данную общность как самостоятельное совместное образование.

Волевая активность людей обусловливается материальным бытием, производственными отношениями. Для того чтобы иметь одну и ту же волю, члены большинства должны иметь одинаковые интересы, одинаковое жизненное положение, одинаковые условия существования. Таким образом, волевая активность народа детер­минирована условиями жизни и деятельности людей, зависит от цели этой деятельности и ею определяется.

Важную роль в функционировании этнической общности играет этническое сознание и самосознание. Можно говорить о различном типе этнического самосознания, которое определяется господ­ствующими идеологическими отношениями людей в данном обще­стве, а в конечном счете — условиями их материальной жизни. Со­держание этнического и национального самосознания претерпева­ет существенные изменения на разных этапах своего общественно-исторического процесса. На его формирование прежде всего влия­ют общественная деятельность, сотрудничество, общение, межэт­нические отношения.

Исторический процесс порождает множество различных форм межэтнического общения, которые опосредованно связаны между собой. Каждый индивид застает «исторически создавшиеся отно­шения людей друг к другу», что и выступает как память народа. В историческом процессе в качестве субъекта выступают только ин­дивиды, а их взаимоотношения как производились, так и произво­дятся заново и определяются развитием производительных сил. Именно последние влияют на качественное преобразование ме­жэтнической среды, деятельности, изменения мотивов, потребно­стей, интересов, общения. Этнические или национальные факторы, которые играют существенную роль в начале общения, уходят на второй план в сравнении с факторами совместной взаимообуслов­ленной деятельности, к которым можно отнести цель взаимодей­ствия, характер деятельности, эффективность взаимодействия.

Этнопсихологические исследования показывают, что в мире не существует «чистого» народа, не впитавшего множества чуждых элементов и сохранившего некие постоянные свойства. Сущест­вующие этнопсихологические различия вызваны не постоянными свойствами этнических общностей, а локальными особенностями исторического развития. Поэтому задачей этнической психологии на современном уровне развития общества является изучение на­циональных отношений и их особенностей в становлении новых интернациональных отношений.

Вопросы для самоконтроля

Основные условия жизнедеятельности, которые определяют харак­терные особенности социокультурных отношений.

«Психический склад» как этническая характеристика и его истори­ческая сущность.

Понятие «характер народа» и определяющие его условия.

«Национальный темперамент», природа его проявления и характе­ризующие признаки.

Память народа, ее природа.

Природа формирования национальных чувств.

Детерминирующие факторы воли народа.

Этническое сознание, его сущность и содержание.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЭТНИЧЕСКОГО СООБЩЕСТВА КАК СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

Природа совместной деятельности определяется необходимо­стью удовлетворения потребностей. В зависимости от стабильно­сти их проявления и доступности удовлетворения определяется соответствующая численность сообщества и длительность ее суще­ствования. Ранее отмечалось, что минимальная численность со­вместной деятельности в удовлетворении возникающей потребно­сти должна быть таковой, которая бы позволила достичь конечного положительного результата. Что же касается верхней границы чис­ленности, то в этом случае она определяется минимальной доста­точностью в распределении достигнутого конечного результата. Эти границы не остаются жестко закрепленными в силу неста­бильности среды, что приводит в определенные периоды к форми­рованию благоприятных и неблагоприятных условий совместных взаимообусловленных отношений, а последние определяют психо­логию взаимных отношений членов этого сообщества.

Вторым, не менее важным условием, влияющим на природу взаимоотношений в сообществе, является сложность самой струк­туры сообщества, дифференцировка в нем производственной дея­тельности, взаимной потребности в отдельных членах сообщества или групп. Все это в целом порождает определенное социокуль­турное образование. Его жизнеспособность полностью определя­ется средой, под которой следует понимать как природные, так и социальные условия жизнедеятельности.

Стабильные, систематически воспроизводящиеся формы жиз­недеятельности требуют таких же стабильных отношений, что по­рождает традиции, закрепленные в форме культуры, моральных и нравственных форм поведения, а в последующем — закрепленных прав и обязанностей. Таким образом складываются понятия чести, достоинства, верности долгу, преданности. Осознанное представ­ление необходимости совместной жизнедеятельности в данных условиях существования формирует понятие отечества, родины. В силу того, что любая закрепленная с детства стереотипная форма поведения становится доминирующей со своими ключевыми и пус­новыми факторами среды, в которой они непрерывно репродуци­руются, члены этого сообщества, попадая в иные условия, сталки­ваются с определенными трудностями в организации своих отно­шений.

Огромный материал этнографических исследований показыва­ет, сколь многообразны условия, в которых возникают и развива­ются различные социокультурные сообщества. В этом отношении этнопсихологический анализ позволяет осуществить классифика­цию конкретных людей в конкретном обществе со всей специфич­ностью их отношений, которые и трактуются как этнические. Сюда относятся традиционные нормы и ценности в общении и взаимо­действии людей — близких и далеких, равных в социальном отно­шении и обладающих разным статусом, разного пола и возраста.

Выявление связей объективных характеристик, определяющих взаимные индивидуальные и групповые отношения в данном об­ществе, начиная с форм материального производства и кончая раз­нообразными формами духовной и этнической культуры, привело сравнительно-культурные этнопсихологические исследования к двум прямо противоположным утверждениям.

Первое заключалась в выявлении различий между культурами, установлении множества самобытных и неповторимых этнических культур. Но следует отметить, что, накапливая еще с середины XIX в. соответствующий материал, этнографы, антропологи, лингвисты часто интерпретировали резкие отличия установленных культур как проявление отсталости, дикости, «невежества», не связывая конкретные формы проявляющихся отношений с порождающими их условями. Крайностью этого подхода являлась абсолютизация различий между культурами в содержании и структуре психических процессов, что в целом ряде случаев находило использование в различного рода расистских идеологиях, дискредитируя направ­ленность данных исследований. ,

Второе направление в социокультурных этнических исследова­ниях заключалось в установлении сходства культур. Его крайно­стью явилось отрицание какой бы то ни было специфики между ними и соответствующих различий в сфере психического. Ошибоч­ность выводов второго направления исследований, сделанных на базе выявленной общности элементов культуры, заключалась в ут­верждении необходимой миграции народов.

И в первом, и во втором случае слабость теоретического обос­нования, но прямолинейность и категоричность выводов приводи­ли к скептицизму в отношении сравнительно-культурных этнопси­хологических исследований. Противопоставление этих двух на­правлений является принципиально ошибочным, так как они до­полняют друг друга при условии соблюдения основных положений самоорганизации социальных объединений. К числу таких положе­ний относится прежде всего единство рассматриваемой социо­культурной структуры и порождающих ее условий.

Глубокое изучение связей средовой обусловленности специфи­ки общения и психологии его восприятия крайне важно в решении вопроса «взаимодействия культур», возможности их взаимовос­приятия или порождения неприязни.

В данном случае решается обыкновенная психологическая за­дача переноса навыков как доминирующих стереотипных форм по­ведения, но в отношении сложившихся социокультурных форм по­ведения конкретных этнических образований.

В настоящее время остается актуальным противопоставление этноцентристских и интернациональных стереотипов поведения. Каждая из форм имеет свои детерминанты и при их переносе не­обходимо знать степень совместимости составных компонентов встречающихся культур. В решении проблемы межэтнических взаимоотношений была выдвинута «гипотеза контакта», согласно которой непосредственное взаимодействие между представителя­ми различных групп снижает уровень недоверия, стереотипности суждений, создает климат взаимопонимания и доверия, улучшая отношения между группами. Однако практика показывает, что в ряде случаев достигается крайне противоположный результат. Ме­ханическое осуществление подобного рода контактов, естественно, дает самый разнообразный результат. Без учета цели совместных отношений, степени совместимости стереотипов поведения, дли­тельности взаимодействия результат «контакта» практически не­предсказуем.

В настоящее время все в большей мере приходится сталкивать­ся с проблемой взаимопроникновения культур. Обучение студентов в других странах, миграция населения, создание международных трудовых групп, экипажей, целых подразделений ставит проблему нахождения в иноэтнической среде, в которой необходимо овладе­вать новым языком, представлениями, нормами, ценностями, предписаниями, ограничениями, которые охватывают и регламен­тируют все стороны жизнедеятельности. Решение этой задачи воз­можно только при наличии предварительной информации и соот­ветствующей подготовке с целью оптимизации совместной дея­тельности. В условиях все более интенсивного международного сотрудничества данная задача приобретает особую практическую значимость.

Теоретическое объяснение и обоснования взаимообусловлен­ных отношений достаточно глубоко изучены и могут быть пред­ставлены как формы поведения двух сторон, имеющих определен­ную силу своих стереотипов поведения и их направленность. В за­висимости от соотношения силы стереотипа и силы мотива совме­стных отношений, а также их направленности возможно выделить девять форм поведения, которые хорошо изучены и описаны мате­матически. Исследования этих модельных описаний отношений двух сторон подтверждают объективность существования кон­фликтных ситуаций и условий, способствующих упреждению этих конфликтов.

Конкретные формы сопоставления социокультурных отноше­ний охватывают как бытовые, так и производственные их проявле­ния. При этом необходимо учитывать социальный статус, возраст, пол. К первой группе необходимо отнести представления о семей­ном укладе, отношение к родителям, детям, социальное положение женщины, ее положение как жены, матери, отношение к собствен­ности, значимость служебного положения.

Ко второй группе факторов, которые необходимо учитывать во взаимных контактах, относятся идеологическая убежденность, ре­лигия, экономический уклад, принадлежность к конкретному соци­альному слою. Естественно, что во всех случаях важно знание язы­ка, но данный компонент гораздо более устраним, чем стереотипы норм поведения, идеология, мораль. Эти составные элементы со-циокультуры тем более консервативны, чем старше их возраст. Значительную роль в проявлении социокультурных форм поведе­ния при взаимном контакте играют индивидуальные особенности характера человека, к какому бы этническому образованию он не относился.

Существенная разница встречающихся культур зависит от дос­тижений сообщества в подчинении природы, в технике, в образова­нии, общественном строе. Твердо устоявшиеся формы культуры отвечают столь же стабильному экономическому укладу общества. В данном случае следует отметить неоднородность любой этниче­ской общности, что порождает внутренние противоречия. Таким образом, в любом этническом сообществе всегда можно выделить совокупность факторов, которые обусловливают сплоченность вза­имных отношений, и факторы, которые порождают противоречия между различными социальными слоями общества и в пределах отдельного социального слоя — групповые противоречия. Внутрен­нюю динамику развития структуры этноса определяют также на­правленность двух сталкивающихся сил и их величина.

Любые совместные взаимообусловленные отношения пресле­дуют цель увеличения силы господствования или власти над тем, по отношению к чему или на кого эти силы направлены. Глубокое понимание цели этого поведения делает сообщество единым, сплоченным образованием, аналогичное сплочение наблюдается при противостоянии насильственным воздействиям другой сторо­ны при ее посягательстве на целостность устоявшегося уклада жизни. В обоих случаях возникает острая борьба, защищающая вы­живаемость этноса как единой структуры. В идеологическом плане для усиления этих форм поведения используются любые направле­ния культуры, возносящие преданность, самопожертвование, при­вязанность к родному очагу, Родине как политическому устройству, защищающему соответствующую общность людей и каждого ее члена в отдельности. Проявление единства встречается при проти­востоянии природным стихийным катаклизмам, враждебным на­шествиям, грозящим физическому и нравственному уничтожению; в стремлении достичь более благоприятных условий жизни, кото­рые создают для всех более высокий бытовой уровень жизни.

В условиях необходимой миграции, которая связана с переме­щением трудовых ресурсов или беженцев из жизненно опасных районов в районы более благоприятные для жизни, непременно происходит столкновение интересов немигрирующего коренного населения. Стремление коренного населения сохранить свой при­оритет, а мигрантов — достичь благополучия порождает противо­речия, которые могут развиваться в острые межнациональные или межэтнические конфликты. В основе данных процессов лежит пре­жде всего экономическая сторона жизнедеятельности, которая объединяет мигрантов в землячества с сохранением элементов их прежней культуры, языка как средства взаимопонимания, сохране­нием только этнических браков. То есть происходит попытка вос­становления прежней среды жизнедеятельности. В этом случае ис­ключительно важным является численность мигрантов и потреб­ность их производственной деятельности в новом сообществе. В зависимости от численности общины или землячества последние могут существенно сохранить пришедшую культуру, язык, мораль­ные нормы поведения. В данном случае определяющую роль игра­ет принцип достаточности исходных возможностей. При незначи­тельных численностях происходит полная ассимиляция либо их вытеснение из данной среды. Попадая в естественную необходи­мость совместной жизнедеятельности, различные этнические общ­ности в своем взаимодействии порождают новую культуру, которая опосредует все полезные формы организации совместной деятель­ности. В данном случае важным является цель, которую преследу­ют при организации совместной деятельности. Это зависит от спо­соба организации хозяйственной деятельности и распределения конечного продукта труда. В условиях преднамеренного сохране­ния избытка производительных сил и возможности их контроля наиболее эффективным является сохранение межэтнической на­пряженности, разжигание розгін как средства упреждения единого социального противостояния. Однако это приводит к ослаблению общенационального единства, к организации национальной отчуж­денности и в последующем к национально-освободительным дви­жениям. Организация неравноправного распределения приводит к существенным социальным расслоениям общества. Одинаковые социальные условия являются более сильным фактором, чем этни­ческое единство в той мере, в какой часть населения остается обез­доленной либо господствующей. Именно этот фактор порождает культуру класса с общностью их интересов и целей. В сообществе возникают антагонистические противоречия, связанные с общест­венной организацией труда и частным распределением его резуль­тата. Фактически с момента дифференциации производства и от­чуждения производителя от средств производства и появления ча­стной собственности началась эра собственности на человека. Рас­слоение общества на антагонистические классы существенно ос­лабляет его производительный потенциал, резко увеличивая не­производительные социальные слои, деятельность которых связа­на с защитой системы производственных отношений и способа распределения, накопление внутренних противоречий, которые непременно ведут к стремлению восстановить социальную спра­ведливость.

Этот процесс не может быть произвольно ускорен или замед­лен. В основе его протекания лежат объективные законы развития экономических отношений и связанных с ними взаимообусловлен­ных производственных связей.

Следовательно, общность этнических культур или их различие следует искать прежде всего в общности или различии экономиче­ского развития данного сообщества, учитывая всю полноту его от­ношений с окружающим жизненным пространством. Так как моти­вация поведения полностью определяется стремлением удовле­творить потребности, а последнее зависит от текущих потенциаль­ных возможностей, то и психология поведения этноса как некой социокультурной сообщности будет отражать те формы поведения, которые наиболее эффективно обеспечивают насущные потребно­сти. Стремление приписать представителям того или иного этноса некие особые наследственные свойства является идеологической пропагандой, всегда преследующей конкретные политические цели.

В этнопсихологии до настоящего времени используются мето­ды психологии, этнографии, социологии, языкознания, которые в определенной мере адаптируют принадлежащий данным наукам инструментарий в соответствии с конкретными целями исследова­ний. Такой подход приводит к разнообразию результатов исследо­вания, увеличивая сложность оценки и вызывая сомнение право­мерности сопоставления результатов, полученных таким способом в различных этнических обществах. Однако при всем многообразии и уникальности разных культур существуют универсальные поло­жения, определяющие организацию человеческого сообщества вне зависимости от этнокультурной принадлежности. В этом случае поведение человека все более унифицируется под влиянием разви­тия техники, средств массовой информации, а также в связи с необ­ходимостью общения в новой интерсоциальной среде. Это требует создания гибкой методической основы, обеспечивающей сопоста­вимость анализа и широкую интерпретацию полученных данных. Взятые методы из социальной психологии не обладают достаточ­ным совершенством, поэтому повторные этнопсихологические ис­следования дают в ряде случаев совершенно разные результаты.

Эксперименты в этнопсихологии практически исключают их повторение в одних и тех же условиях. В связи с этим этнопсихоло­гические методики должны быть более унифицированы, обладать высокой точностью и обобщенностью получаемых данных, отра­жать объективное описание структуры этнического самосознания. Такой подход не только способствует, но и определяет необходи­мость математизации исследований с широким использованием машинной обработки полученных данных и анализа модельных построений. Именно установление обобщенных особенностей эт­нического сообщества позволит построить модельное их отраже­ние и изучать поведение не реального сообщества в различных ус­ловиях его развития, а поведение модели, что ни в коей мере не нанесет какого-либо вреда реальному процессу жизнедеятельности.

К такого рода унифицированным характеристикам этноса от­носятся условия, определяющие необходимость устойчивой совме­стной жизнедеятельности. Следовательно, тот или иной класс по­требностей может быть удовлетворен только объединенными уси­лиями. Необходимость систематического удовлетворения таких потребностей порождает мотивацию поведения, определяет кон­кретную цель деятельности, а также форму ее осуществления. Ре­зультат деятельности, направленной на удовлетворение потребно­сти, определяет дальнейшее ее развитие. Таким образом, схема поведения остается абсолютно одинаковой, вне зависимости от специфики социокультуры этнического сообщества. Однако усло­вия, в которых протекает деятельность, обеспечивающая удовле­творение потребностей, играют существенную роль в организации структуры социокультурных отношений. В данном случае общая схема удовлетворения потребностей может быть представлена как определенный, периодически повторяющийся цикл. Закономер­ность воспроизводимости такого цикла описывается отношением потребности как запроса и деятельности как удовлетворения. В стабильной среде этот цикл носит устойчивый характер и проявля­ется в стереотипных социокультурных формах поведения.

Модель таких отношений описывается системой уравнений «Вольтерра-Лотка». Что же касается формы отношений в процессе взаимообусловленного поведения, то ее характеристика может быть определена из условий взаимодействия сил, направленных на достижение цели, связанной с удовлетворением потребностей. В обобщенной форме эти силы можно представить как усилия сооб­щества, с одной стороны, а с другой — средовые условия, которые могут быть благоприятными либо неблагоприятными вплоть до враждебных. Следовательно, речь идет о соотношении сил и их на­правленности. К средовым условиям могут быть отнесены как природные, так и социальные факторы.

Говоря о соотношении сил, всегда предполагается действие двух сторон, и в этом случае под стороной могут пониматься лю­бые взаимодействующие — отдельный человек, группа, социальный слой, этнос, коалиция и т.п. В процессе взаимоотношений, естест­венно, изменяется соотношение сил, что зависит от способа взаи­модействия, потенциального запаса сил, их репродукции. Кроме этого, в зависимости от ситуации может изменяться направлен­ность взаимодействия. Эти факторы существенно изменяют саму форму и содержание отношений двух сторон, как во внутренних взаимоотношениях социальнокультурного сообщества, так и во взаимоотношениях между различными этносами. Во всех случаях природа таких отношений зависит от выделенных характеристик -силы взаимодействия и ее направленности.

Исходя из этих положений, можно рассмотреть все многообра­зие результатов подобного рода взаимоотношений, не прибегая к прямым экспериментальным исследованиям и не ожидая случая, когда предполагаемые условия совпадут с реальными. Процесс от­ношений можно представить в поле событий «сила-направлен­ность». При этом возможны варианты, по отношению сил: равен­ство сил, сила (Г^) больше силы (F2), сила (F2) больше силы (F,). По направленности их взаимодействия — совпадение по направлению в одну или другую сторону либо разнонаправленность. Если обоб­щить понятие «разнонаправленность действия», то вариативность в направлении сил будет описываться в интервале от общего на­правления до противоположного, аналогично к силе взаимодейст­вия — силы могут быть равные либо превосходящие одна другую.

Причем важно не то, какая из них больше, а во сколько раз больше. Такие характеристики присущи жизнедеятельности любого сооб­щества вне зависимости от времени и уровня развития этноса. Учитывая указанные варианты соотношения, можно наблюдать, как отмечалось ранее, не более девяти специфических форм взаи­мообусловленного поведения, все остальные являются переход­ным процессом и выступают как результат опосредования предше­ствующих процесс-отношений.

Равнонаправленность и равенство сил — наиболее благоприят­ное состояние, обладающее высокой надежностью, но низкой ус­тойчивостью, что ведет к постепенному расхождению направлений и приобретению равновозможных направлений. Из многообразия направлений одни оказываются более успешными, другие менее успешными, что и позволяет определить наилучший вариант раз­вития событий, господствующую доминанту отношений в данных условиях. Усиление доминирующего положения непременно про­текает в острой конкурентной борьбе, формируя доминирующие стереотипы поведения. При достижении однонаправленности или господствующего формирования, происходит развитие различных уровней стереотипного поведения, что в конечном счете приводит не только к одинаковой направленности их действия, но и к одина­ковой силе проявления. Затем цикл повторяется вновь. В данном случае учитывались условия обобщения понятий «разные силы» и «разные направления». Если ввести детализацию в решение задачи -какая из сил больше или в каком направлении отличие, то получа­ется как бы развертка данного поля событий на четыре совершенно аналогичных по построению, т.е. полный процесс событий, кото­рый описывается этими же девятью уравнениями, но с изменением знаков переменных величин. Графическое представление этого процесса дано в предшествующей главе. Такое представление раз­вития социокультурных процессов позволяет широко использовать компьютерную технику для изучения и прогнозирования конкрет­ных этнических событий.

Взаимодействие различных этнических сообществ либо неких сил внутри одного сообщества определяется не только их соотно­шением и направленностью, но и отдаленностью их друг от друга. Эта характеристика, как и две предшествующие, носит абсолютный характер и присуща любому этносу, на любом уровне его организа­ции. Степень отдаленности встречающихся сил влияет на структу­ру организации совместных взаимоотношений. Если эта характери­стика остается константой, то только при определенной ее величи­не возможны стационарные взаимообусловленные отношения в совместной деятельности. При отклонении в одну из сторон взаи­мообусловленность сливается в целостную систему, а в другую -каждая из сторон приобретает независимость в своей организации.

Модель такого процесс-отношения можно представить сле­дующим образом. Пусть взаимообусловленность отношений явля­ется результатом некоторого мультипараметрического комплекса. Получаемый конечный результат будет являться связывающей ха­рактеристикой, которую можно выразить как произведение услов­ных вероятностей, складывающихся на Момент рассмотрения про­цесса. Это позволяет представить данную характеристику как сте­пенной одночлен. Заданная вероятность конечного результата мо­жет меняться по определенному закону. При рассмотрении числа взаимодействующих сторон п > 2 в плоскости отношений будет по­лучено уравнение лемнискаты Бернулли. Данная модель позволяет изучать условия слияния и отчуждения взаимообусловленных инте­ресов, а также ту численность и тот уровень активности членов со­общества, которые приводят к формированию новых уровней ор­ганизации.

Рассматривая обобщенные характеристики этнообразования, следует отметить, что любые взаимоотношения имеют опреде­ленную скорость протекания или подвижность. Она может иметь самые различные характеристики проявления, но всегда можно говорить о некотором диапазоне — от максимально быстрого охва-тывания всего сообщества какой-либо деятельностью или интересе к ней до минимального распространения. Не менее важной харак­теристикой сообщества является распространяемость каких-либо интересов по числу охвата лиц. В данном случае можно говорить о концентрации и иррадиации доминирующих интересов в сообще­стве. Естественно, что протекание любой деятельности всегда ре­гулируется активизирующими и ограничивающими механизмами отношений. Таким образом, вне зависимости от конкретно рас­сматриваемого сообщества можно представить протекание его жизнедеятельности в некотором трехмерном пространстве «под­вижность — распространяемость — регулируемость отношений». Частные особенности каждого этноса будут определяться местом нахождения их ниши существования в этом пространстве.

Если в данное пространство ввести четвертое измерение в виде плоскости, которая будет выступать эквивалентом силы сталки­вающихся взаимоотношений, то, используя изложенные выше уравнения, отражающие взаимообусловленные отношения сторон, и уравнение лемнискаты Бернулли, описывающее структурную их организацию, можно полностью представить динамику такого ро­да преобразований с учетом взаимопоглощения либо отчуждения взаимодействующих сторон.

Наблюдаемые формы отношений в развитии различных этно­сов как внутри сообщества, так и между сообществами дают об­ширный материал для анализа. Во всех случаях возникает вопрос об условиях взаимных отношений, при которых наблюдается наи­более справедливая организация общества. В данном случае по­становка какого-либо социального эксперимента неприемлема, ожидание благоприятного случая развития необходимых событий утрачивает смысл научных изысканий. Единственно доступным вариантом решения поставленной задачи является математиче­ское моделирование рассматриваемых процессов. Проведенные обобщения позволяют в известной мере осуществить этот подход.

Любые совместные отношения людей порождены удовлетво­рением необходимых потребностей. Именно взаимосвязь запроса и его удовлетворения и определяет жизнеспособность обществен­ной структуры. Сама жизнеспособность как процесс характеризует­ся надежностью сложившихся отношений и их устойчивостью. Взаимообусловленность запроса и удовлетворения с достаточной эффективностью моделируются уравнениями «Вольтерра-Лотка». В свою очередь как запрос, так и удовлетворение реализуются в некотором диапазоне возможного их существования. Характерной особенностью реализации является неравномерность распределе­ния различных вариантов конкретно наблюдаемых условий как в запросе, так и в его удовлетворении. Во всех случаях математиче­ская модель этого процесса с достаточно хорошим приближением описывается кривой Гаусса (нормальным распределением) в ин­тервале односигмального отклонения от центра распределения, фактически до точек перегиба.

Динамика отношений «запрос-удовлетворение» тесным обра­зом связана с вариативностью выбора возможности их реализации из областей значений этих характеристик (допустимых диапазо­нов). Исследование на устойчивость этих отношений позволяет установить наиболее эффективную зону данных отношений. Инте­ресным результатом решения данной задачи является обнаружи­ваемая связь «нормального» распределения и «Ципфа-Парето» через уравнения «Вольтерра-Лотка». Именно из условий анализа поведения математической модели можно получить интересуемые характеристики о численности сообщества, соотношении потен­циала возможностей как средства удовлетворения и потребностей как динамики взаимообусловленных отношений. Взаимосвязь этих характеристик представлена на рис. 7.

В многокомпонентных вариантах удовлетворения потребно­стей использование модели многофокусной лемнискаты Бернулли позволяет установить, в какой последовательности и с какой сте­пенью надежности реализуются те или иные способы удовлетворе­ния. Такой подход открывает широкие возможности в анализе ди­намики развития социокультурного сообщества как самооргани­зующейся системы.

Таким образом, выделенные общие характеристики, лежащие в основе развития любого этноса, позволяют проводить сопоставле­ния их по размерам диапазона проявления характеристики, месту его нахождения и силе проявления, что в полной мере отражает индивидуальность их развития. Учитывая аналитическую зависи­мость описываемых процессов в представленных пространствах событий, возможно изучение динамики развития этих событий с прогнозирующим результатом их завершения.

Наиболее характерные отношения, которые складываются в процессе развития любого социокультурного этнического сообще­ства, — внутренние социальные конфликты, протекаемые в виде протестов, восстаний, революций, и внешние войны. Именно эти вопросы представляют конкретный интерес в условиях сегодняш­него протекания геополитических процессов.

Вопросы для самоконтоля

1.Условия, определяющие природу внутренних взаимоотношений в со-циокультурном сообществе.

Подходы в оценке природы этнической культуры.

Этноцентризм и интернационализм и их причинная обусловленность.

Положения, которые необходимо учитывать при организации «ме­жэтнических контактов».

Факторы жизнедеятельности, которые приводят к сплочению эт­носа как социокультурного образования.

Факторы взаимообусловленных отношений, которые порождают внутренний антагонизм в социокультурном образовании.

Какие условия этнопсихологических исследований приводят к необ­ходимости использования математического моделирования?

Какие особенности взаимообусловленных отношений могут быть описаны моделью «Вольтерра-Лотка»?

Какой моделью могут быть отражены структурные процессы орга­низации социокультурного сообщества?

Какие определяющие характеристики используются в пространст­ве событий, в котором отражается динамика развития социокультурных отношений в сообществе?

Какие возможности открывает метод математического модели­рования в этнопсихологических исследованиях?

Какие математические модели находят широкое использование в описании динамики развития социальных процессов?

ВНУТРЕННИЕ ФАКТОРЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ СТРУКТУРУ ЭТНОСА

Развитие хозяйственной деятельности, которая привела к про­изводству и накоплению экономического потенциала в виде избы­точного продукта, создало все условия для выделения в автоном­ную личность человека, который владеет этими «избытками». По­лучая определенную автономию, такие личности стремятся закре­пить свое положение — освободить или уменьшить свои усилия в производстве конечного продукта и максимально увеличить свою долю при распределении продукта удовлетворения или его мено­вого эквивалента. С одной стороны, сотрудничество и борьба соз­дают социальную ситуацию, когда антагонистические отношения приводят к формированию структур, участвующих в производстве и требующих проявления совместных организованных усилий для достижения более высокой производительности, а с другой — поро­ждают стремление минимизировать удовлетворение производите­ля и присвоить излишки продукта как потенциал свободного пове­дения.

Данный потенциал надо сохранить и закрепить, кроме того, следует защитить право на участие в такого рода перераспределе­нии конечного совместного продукта производства. Возникающее с этой целью общественное образование является социальной струк­турой экономически господствующих индивидов — обладателей собственности. Такая структура эволюционирует в институты, обеспечивающие доминирование классовых интересов, которые в процессе автономизации и борьбы за обладание политической вла­сти свои руководящие органы повсеместно формируют из «сило­вых образований» — «вооруженных дружин», имеющих привилеги­рованный статус и осуществляющих жесткий, непримиримый ха­рактер соблюдения установленного порядка функционирования общества как целостной системы.

Таким образом, двойная природа взаимообусловленных совме­стных отношений, связанная со стремлением увеличить число участ­ников с целью облегчения усилий для получения конечного резуль­тата и минимизировать их число при его распределении, порождает объективные условия для возникновения насильственных действий в перераспределении остатка или излишка продукта совместной дея­тельности и превращении самого производителя в товар.

Сложный труд порождает необходимость координации совме­стной деятельности с учетом ее структурной сложности. Не менее сложна и проблема распределения конечного продукта труда, т. е. удовлетворение потребностей участников совместной деятельности.

Однотипная деятельность позволяет оценить долю труда каж­дого участника и определить, какое дополнительное усилие надо приложить при его отсутствии. Этот критерий и определяет опти­мальную численность совместно участвующих лиц в однотипно организованной деятельности. Рост эффективности результата со­вместных усилий имеет линейную зависимость, а его потребление -геометрическую, что и порождает критический уровень развития интенсивного производства. Любой из участвующих в удовлетво­рении своих потребностей может настолько предъявлять свое пра­во, насколько значимы его усилия в получении конечного результа­та. Данного рода процессы не могут носить национального или эт­нического характера. Следовательно, значимость его притязаний может соответствовать осуществленному вкладу, когда без его уча­стия уменьшается или становится недоступным получение конеч­ного результата. В свою очередь, самостоятельная деятельность с целью достижения удовлетворения своих потребностей невозмож­на. Этот факт определяет зависимость индивида в совместной жизнедеятельности, которая ставит его в подчинение от общества.

Накопление избытка труда увеличивает потенциальные воз­можности. Когда этот потенциал достигает величины обеспечения индивида, выбывшего из совместной деятельности на время более напряженной работы, после которого ее интенсивность нельзя со­хранить, то он может использовать право получения своей доли результата совместного труда. Фактически накопленный потенци­ал дает свободу поведения или определенную независимость. На­копление потенциального запаса на более чем допустимое время работы повышенной интенсивности оставшихся индивидов, кото­рые обеспечивают взаимообусловленную деятельность, ставит в зависимость их от поведения выбывшего, и тогда он может прину­дительно присваивать тот объем излишка, который остается после удовлетворения достаточного минимума остальных. Это снижает общую возможность или свободу, а сам избыточный продукт ста­новится средством удовлетворения привилегий, что порождает социальные условия среды удовлетворения, за которые организу­ется борьба, т. е. стремление завладеть избытком труда. Следова­тельно, возникает вопрос об установлении необходимого и доста­точного индивидуального потенциала, который обеспечивал бы наиболее эффективные и устойчивые совместные отношения.

В данном случае удовлетворение потребности направлено не на деятельность по созданию того, что может удовлетворить по­требность, а на приобретение того, что удовлетворяет эту потреб­ность. В зависимости от того, что требует меньше усилий, реализу­ется та форма поведения, которая более экономична в своей орга­низации.

Более сложно оценить значимость долевого участия в деятель­ности, которая строится на объединении разнопрофильного труда. Но и в этом случае оценка идет по конечному результату труда. Зависимость индивида будет определяться настолько, насколько без его участия снижается конечный эффект совместной деятель­ности. Если взаимозаменяемость позволяет его заменить с опре­деленной напряженностью в работе оставшихся, то это и составля­ет его свободу. Она эквивалентна степени увеличения напряжения оставшихся. Если же специфика деятельности отдельного индиви­да (или группы) полностью нарушает возможность получения ко­нечного результата совместного труда, то это определяет его по­тенциальное право получить весь избыток совместного труда. Это возможно в случае, когда накопленный потенциал достаточен, что­бы обойтись без результатов совместной деятельности. Для упре­ждения такого рода влияния создается резерв (своего рода депо) звена, однозначно определяющего конечный результат совместной деятельности.

С одной стороны, к этому стремятся те, кто зависит от диктата «узкого места» в организации совместной деятельности. Это про­является в увеличении числа лиц, способных выполнять необходи­мую работу, но с учетом возможностей удовлетворить потребно­сти всех. Так проявляется возможность повысить устойчивость и надежность взаимообусловленных отношений, но существует опас­ность объединения этой группы людей и их совместного диктата условий распределения конечного продукта относительно всех ос­тальных. На межличностное поведение индивидуумов этой группы распространяются ранее описанные отношения.

С другой стороны, существование господствующего звена -«узкого места» делает его привлекательным для освоения многи­ми. По мере своих,возможностей определенное число лиц достига­ет необходимого результата и этим снижает значимость «узкого звена», позволяя при предъявлении претензий одними заменить их более сговорчивыми или неприхотливыми. Все это в целом со сто­роны координирующего совместную деятельность органа требует целенаправленного учета спроса и предложения.

Рассмотренные условия определяют границы вариации прав и обязанностей взаимообусловленных совместных отношений в со­ответствующей социокультурной общности. В любых случаях коор­динация этих отношений требует установления механизма распре­деления избыточного продукта; или находящегося у господствую­щей части лиц, или как общественной собственности. В том или в другом случае это охрана от посягательств на потенциал, опреде­ляющий степень свободы, и координация использования этого по­тенциала. Общественные структуры, обеспечивающие эту деятель­ность, и составляют суть институтов власти. Появление государст­ва как института власти в соответствующем сообществе и предна­значено заниматься перераспределением результатов совместного труда, защитой сложившихся прав и обязанностей и координацией взаимообусловленных отношений.

В зависимости от эффективности совместной производствен­ной деятельности избыток труда или экономический потенциал позволяет при использовании его как общественного достояния уменьшить интенсивность труда всех участников взаимообуслов­ленных отношений либо при сохранении прежней интенсивности освободить или уменьшить усилия отдельных лиц, заняв их непро­изводственной деятельностью. Этот резерв или потенциал и опре­деляет уровень организации совместной взаимообусловленной дея­тельности или культуру соответствующего этнического сообщества.

Появление избыточного производства, распределение этого избытка или потенциала в одинаковой мере определяет структуру социальной организации общественных отношений в любом этни­ческом сообществе. На каждом уровне организации этих отноше­ний существуют определенные диапазоны индивидуальной авто­номности личности и ее зависимости от общественного труда. На­копление потенциала (избыточного труда) позволяет защитить себя при снижении функциональной деятельности вплоть до ее полного прекращения. Полные возможности отношений опреде­ляются суммой потенциально^ запаса и непосредственной функ­циональной деятельности. Накопление потенциальных запасов дает превосходство, но для накопления потенциальной энергии в виде результатов конкретного труда, его эквивалента, либо в свя­зях, обеспечивающих взаимозачетные обмены, существует предел. Этот предел определяет возможности социальной организации общественных отнощений конкретного социального слоя либо всей социокультурной структуры в целом. В пределах каждого социаль­ного уровня идет борьба за сохранение господствующего положе­ния, показатель которого можно определить как К = П, / П2, где К -коэффициент значимости стороны, обладающей потенциалом II,, к общественному потенциалу П2. Вариациями таких отношений мо­гут быть: господствующее положение либо «автономных» лично­стей, либо государства как обладателя общественной собственно­сти, либо промежуточный вариант распределения этого потенциа­ла между всеми членами общества, что увеличивает их взаимоне­зависимость, а следовательно, и организованность совместной деятельности.

Особенность психологии восприятия «мое» и «наше» заключа­ется в том, что, оценивая свой вклад, индивидуум исходит из той доли труда, которую он вносит для получения конечного результа­та. При этом возможна определенная ошибка в истинности этой оценки, но в целом среднестатистическая характеристика «мое» остается соответствующей доле внесенного труда. В свою очередь, со стороны оценки «наше», значимость вклада отдельного индиви­да определяется той средней напряженностью каждого, которая ложится на них в случае выбывания из «целого» отдельного лица. Значимость одного и того же вклада имеет существенную разницу со стороны «мое» и «наше». Фактически, свобода индивида опре­деляется отношением его вклада в общий результат, а значимость этого вклада оценивается каждой стороной различно, порождая объективные противоречия между индивидуальностью и общно­стью. «Целое» может оставаться при некотором увеличении на­пряженности совместного труда, а отдельное лицо нет.

Следует отметить, что избыточный индивидуальный потенци­альный запас создает свободу поведения личности, а следователь­но, меньшую организованность совместной деятельности и приво­дит к ослаблению общего потенциала социальной структуры в це­лом. Для сохранения определенной организованности во взаимо­обусловленных отношениях требуется осуществление контроля за допустимой границей индивидуального потенциала и его свобод­ным поведением, которое не должно нарушать эффективности со­вместной взаимообусловленной деятельности. В этом состоит од­на из функций институтов властной деятельности как координи­рующих социальных структур.

Построение устойчивых взаимообусловленных отношений из всевозможных вариантов осуществляется по принципу наименьше­го расхода усилий. Господствующее звено может осуществлять не­справедливое перераспределение конечного продукта, что прояв­ляется в эксплуатации на износ или уничтожении в том случае, если существует депонирующий запас производителя, т.е. возможность компенсации выбывшего лица. Этот путь реализуется путем при­нудительного подчинении исполнителей, физического насилия, либо создания условий безвыходного выбора своего социального положения.

Истинное устойчивое состояние взаимообусловленных совме­стных отношений будет характеризоваться удовлетворением воз­никающих потребностей за счет-соответствующей функциональной активности членов сообщества и частичного использования потен­циального запаса в случае временно возросшего неадекватного за­проса. Соотношение удовлетворения за счет функциональной дея­тельности и депонированного потенциала требует строгого кон­троля, что должно координироваться соответствующей структурой властного управления.

Практически, рядовой производитель в субординационном подчинении утрачивает индивидуальность в координации общего взаимоотношения и выступает статистической частью в получении итогового результата своей деятельности. Его осведомленность в целенаправленном распределении «избыточной деятельности» стремится к нулю. Фактическая координация может осуществлять­ся тем звеном социальной структуры, которое владеет знаниями о структуре социального запроса в целом и важности удовлетворе­ния конкретных потребностей на текущий и более отдаленный мо­мент времени.

Следовательно, в любом социокультурном сообществе власть выполняет многогранную координирующую деятельность, которая охватывает как принудительное подчинение в совместной дея­тельности, так и добровольную ее организацию. Для обеспечения этих форм организации совместной деятельности требуются соот­ветствующие структуры, которые определяют правовые и идеоло­гические основы поведения, свободу поведения личности.

Фактически, необходимость подобного рода структур, порож­дающих в конечном счете государство, возникает в результате об­щественного разделения труда и распределения «избыточного продукта» как собственности. Все это в целом требует развития особой системы органов и учреждений, выполняющих властные функции и определяющих нормы совместных отношений и правил дозволенного поведения, вытекающих из структуры экономических отношений и обусловленных характером производственных отно­шений и способом производства. Эти права распространяются и охватывают определенную территорию, где и строятся соответст­вующие взаимообусловленные совместные отношения. Государст­во, которое может охватывать сотни этносов, сохраняя целост­ность их социальной структуры и экономических основ, как инсти­тут верховной власти определяет внутреннюю и внешнюю полити­ку, исходя из интересов сложившегося общества как единой систе­мы и распространяя действие закона и правила поведения на всех членов общества, охватывая выполнение общих дел, вытекающих из природы их отношений.

При этом аппарат управления не является абстрактной струк­турой и имеет всегда конкретных лиц, представляющих его дея­тельность. Эффективность управления, определяемая объектив­ными законами экономического развития, во многом зависит от личности, представляющей власть, ее психологии, поведения, ин­теллекта, направленности идейных убеждений, понимания объек­тивных законов, определяющих взаимоотношения общественных и личных интересов в совместно организованной трудовой деятель­ности, обеспечивающей наибольшую ее жизнедеятельность.

Именно направленность совместной деятельности и уровень осознанности или понимания целесообразности ее осуществления определяют стиль и форму организации управления на любом уровне организации как отдельных социальных структур, так и все­го общества в целом. Фактически везде, где встречается совмест­ная деятельность, можно говорить о ее направленности или цели, осознанности или уровне понимания и вытекающей формы орга­низации, обеспечивающей производство продуктов удовлетворе­ния членов сообщества. Соотношение этих характеристик опреде­ляет необходимость использования различных мер принуждения как формы насилия, либо убеждения как формы добровольно осоз­нанного согласия. Важным фактом, определяющим стабильность складывающихся отношений, является степень осознанности того, что необходимо делать. Эта характеристика выступает тем поло­жительным или отрицательным потенциалом, который составляет культуру этноса или нации и который надо учитывать в ответном действии власти (руководства) для сохранения равновесного со­стояния всей системы в целом.

Движущей силой смены форм управления власти является со­отношение возможностей сторон, составляющих совместные от­ношения. Особую роль в этом играют скрытые или потенциальные возможности, которые увеличивают независимость взаимообу­словленных сторон и позволяют изменить их горизонтальную и вертикальную субординацию. Стремление, с одной стороны, со­хранить соотношение исходного положения, а с другой, приобрести потенциальный запас для пересмотра сложившихся отношений, требует рассмотреть, что составляет потенциальные (скрытые) воз­можности сторон и каким образом изменяются эти возможности.

Возможность присвоить часть общего результата, сохранив удовлетворенность всех, стала достижимой, когда появился избы­точный результат труда. Дифференцированный труд создает большую толерантность в количественной оценке его достаточно­сти. Более того, избыточный труд идет на содержание лиц, координирующих взаимообусловленность отношений. Реализуется вариант, когда добытый совместной деятельностью результат труда как потенциал жизнедеятельности остается недоступным для контроля всеми участниками. Возникает возможность его накопленного счет присвоения, увеличивая свой потенциал жизнедеятельно­сти. Такой результат присвоения может быть достигнут как за счет прямого грабежа, так и за счет мошенничества. В массе общественного излишка доля отдельного лица утрачивает свою значимость, но его зависимость от общества становится все большей.

Наличие орудий труда сделало труд более эффективным и увеличило суммарный или общий потенциал жизнеобеспечения. Об единение лиц, выполняющих однотипную деятельность, увеличивает их потенциал. Этот эффект становится еще большим при дифференцировке совместной деятельности, что приводит еще к большему уменьшению вариативности трудовой деятельности, освобождению индивида от других форм труда, получаемых им счет своего. С дифференциацией труда растет зависимость ин вида от совместной деятельности. Результат, полученный отдельным индивидом, является частью конечного продукта. Эту часть надо объединить с другими, чтобы получить целое, т.е. «деталь» целого. Сам процесс дифференциации труда приводит г, необходимости объединения лиц в совместной деятельности снижению значимости отдельной личности в производстве. В этом осуществляется удовлетворение спроса и накопление вирі как потенциального запаса. Чем больше потенциал запаса, тем нее значим потенциал деятельности производителя. Последи может быть прекращена без ущерба для остальных, кто нуждает в ее результатах. Кто владеет этим потенциалом, тот может вли­ять на взаимообусловленные отношения, определяемые его потребностью. Лишение потенциалу самих производителей ставит в рамки бесполезности для остальных на период расходования по­тенциала.

Следовательно, заложенная в потенциале свобода поведения переходит к тому, кто им владеет. Именно приобретение «излишков деталей» производства является мотивом для получения сво­боды, которая является эквивалентом власти. Если собрать излиш­ки различных производств, то все производители попадают в зависимость от владельца этого суммарного потенциала. С одной стороны, они взаимообусловлены и не свободны друг перед другом, с другой, не имея излишков своего труда, они все зависимы от рас­пределителя этих излишков.

В любом этническом сообществе создается излишек труда или потенциала, но свобода в поведении будет принадлежать тому, ко­му принадлежит этот потенциал. Естественно, существует опти­мальное соотношение в свободе распорядиться результатом своего труда. Скопление излишка у лиц, производящих некоторый про­дукт, либо полное их лишение этого избытка и накопление его у другого лица нарушает устойчивость совместных взаимообуслов­ленных отношений. Наиболее справедливые отношения могут су­ществовать только в определенной зависимости «производитель -потребитель», либо «свобода — необходимость», либо «права — обя­занности». Все эти отношения могут быть описаны моделью «Вольтерра-Лотка», известной под одной из ее разновидностей «запрос-удовлетворение». Анализ этой модели указывает на суще­ствование наиболее эффективного отношения «производитель -потребитель» с допустимыми границами прав и обязанностей с каждой стороны для сохранения наиболее устойчивого отношения. Определяющим фактором в данном случае является уровень по­тенциальных возможностей каждой из сторон. Отклонение от оп­тимального уровня отношений приводит к накоплению неудовле­творенности, т.е. к скрытому протесту. Стремление выразить про­тест приводит к объединению недовольных. Достигнув определен­ного уровня возможностей, протест выражается в адекватной ему форме.

Форма этой борьбы во многом зависит от уровня культуры, от глубины индивидуального понимания взаимообусловленных отно­шений как целостный процесс, а участвующих в совместной дея­тельности — как неотъемлемую часть себя. Следовательно, уровень культуры сообщества существенно влияет на взаимообусловлен­ность отношений в этносе, составляя в каждом конкретном случае его индивидуальность.

Существенной особенностью психологии поведения властвую­щей стороны в любом социокультурном сообществе является по­нятие свободы как вседозволенности, что в конечном счете обост­ряет антагонизм между предельным обнищанием, с одной сторо­ны, и чрезмерным накоплением излишков труда, с другой. Этот процесс находится, вне зависимости от уровня технического и куль­турного развития общества, а определяется способом распределения.

Невозможность обеспечить свое существование за счет полез­ной трудовой деятельности приводит к попытке получения уже го­тового результата труда путем грабежа, шантажа, мошенничества. Сохранность присвоенного продукта становится все дороже, и на определенном этапе целесообразнее удовлетворить потребности производителя, чем тратить накопленный потенциал на защиту этого накопления.

В рассмотренных случаях любому сообществу вне зависимости от его этнического состава необходимы социальные образования, которые координируют распределение произведенного продукта совместной деятельности и обеспечивают его сохранность от пося­гательств.

Любые варианты организации общественных отношений тре­буют обязательного наличия двух форм поддержания обществен­ного порядка. Одна из них заключается в создании структуры идео­логического убеждения в целесообразности данной организации общественных отношений, а другая — в создании структуры прину­дительного подчинения, они и составляют содержание социокуль­турной основы конкретного сообщества. Эти формы существенно зависят от способа распределения «избыточного продукта» обще­ственной собственности — либо присвоение отдельной группой лиц или отдельным лицом, либо смешанная форма.

Следует еще раз отметить, что под «потенциалом» понимает­ся «излишек» производственного труда, производственные связи, обменный эквивалент труда в виде денег или материальных ценно­стей, служебное положение, в котором возможно использовать власть, военное, физическое и интеллектуальное превосходство, ложь, объединение долевого участия отдельных лиц, уважение, до­верие, признание и многое другое. Однако все многообразие раз­новидностей потенциальных возможностей имеет свою упорядо­ченность, что позволяет ввести меру и оценить сложность и уро­вень потенциальных возможностей. Это представляет самостоя­тельную проблему этнокультурных исследований и требует рас­смотрения содержания потенциала в каждом конкретном сообще­стве, что составляет содержание частной этнопсихологии или этно­графии. В данном случае используется обобщенное понятие «по­тенциал», как запас возможностей, которые могут быть реализова­ны. Единственным разделением «потенциальных» возможностей является деление их на положительные и отрицательные.

Наиболее простой формой увеличения потенциальных воз­можностей является объединение совместных усилий.

Объединение усилий приводит к расширению возможностей взаимодействия со средой. Но при этом возникает необходимость организации совместной деятельности, подчинения ее определен­ному мотиву, а тем самым ограничения индивидуального поведе­ния. Совместные отношения формируют соответствующую психо­логию поведения. С одной стороны — понимание себя как части и своей зависимости от других, а с другой — представление других как своего дополнения, позволяющие увеличить свои возможности. Эти два противоположных восприятия себя во многом зависят от биологической природы индивида и тех условий среды, в которых он формируется, но в целом это и есть выражение воли либо всей нации, либо класса, либо сословия.

Любая совместная деятельность приводит к дифференциации труда. Фактически объединение индивидуумов в совместной дея­тельности происходит с учетом разновидности трудовой деятель­ности или ее детализации, таким образом каждый человек или их группа обеспечивает некоторую «деталь» общего, составляя в це­лом сложную социокультурную общность.

Дифференциация трудовой деятельности требует появления интегрирующей деятельности. Фактически ни одна из разновидно­стей трудовой деятельности не сможет существовать сама на себе. Для каждой из них выполнение своей «детали» превращается в создание некой меновой стоимости, и для получения конечного продукта надо сделать ее столько, сколько вложено совместной деятельностью в конечный продукт. В данном случае произойдет равный обмен. Основой его оценки является средняя статистиче­ская характеристика вложенного труда. Она имеет три составляю­щие: индивидуально воспринимаемую, статистическую и реальную оценку. Это создает неточность координации во взаимообуслов­ленных отношениях. В пределах возникающей неточности возмож­но неконтролируемое присвоение результата совместной деятель­ности. Конкретно существующая доступность и анонимность удов­летворения потребностей и определяют специфику организации сообщества.

Способность выполнить определенный объем своей «детали» является характеристикой потенциала. Именно стремление увели­чить свои возможности приводит к минимизации расходов на свою деятельность, что влечет к объединению производителей. Это, в конечном счете, определяет появление общего специализирован­ного рабочего места и инструмента (орудий труда, а в целом средств производства), которые существенно повышают потенци­альные возможности производителей. Выполняемая «деталь» мо­жет выпускаться в большем количестве либо с меньшим объемом затраченного усилия. Возникшие объединенные потенциальные возможности в виде средств производства не могут принадлежать какому-либо одному производителю в целом. В то же время они требуют специализированного труда для их сохранения и воспро­изводства. Это создает определенную отчужденность производи­теля от необходимых средств производства и приводит к взаимо­зависимости с теми, кто их создает, использует и владеет ими.

Взаимозависимость в этих отношениях является новым соци­альным уровнем организации, которая требует эффективного ме­ханизма координации более сложной совместной деятельности. В данном случае производитель сам становится товаром со всеми характерными особенностями для данного понятия. Это и явилось началом эры собственности на человека. Отрыв производителя от средств производства является началом рождения антагонистиче­ских отношений внутри сообщества. Представление о значимости общего потенциала у «элементарного производителя» могут иметь самые смутные очертания, но его труд должен иметь достаточную «избыточность» для содержания всей структуры. Такие структуры возникают в каждой сфере разделенного труда, и их интеграция в единую производительную сферу общества требует следующего более высокого уровня координации совместного потенциала. С появлением каждого нового уровня интеграции результатов диф­ференцированного труда усложняется контроль «элементарного» производителя за значимостью результатов его труда. Сам он, как и его труд, становится статистической характеристикой в сложной социальной иерархии, и значимость осуществляемого вклада ста­новится незаметной и полностью заменимой. Практически, инди­видуальная ценность личности в обобществленном труде имеет многоуровневую значимость, и чем более отдаленные уровни и их сложность, тем меньше значимость личности, а в условиях его от­чужденности от средств производства он полностью становится товаром, утрачивая какую-либо защищенность себя как личности.

Таким образом, человек в целом приобретает большую свободу в подвластной среде пребывания при обобществлении труда, но утрачивает себя как целостную личность, составляя часть «целого». Это порождает психологическую основу внутреннего противоречия -осознанность увеличения своих возможностей в объединении и усиление зависимости от того целого, в которое вливаешься.

Сложность системы взаимообусловленных отношений порож­дает увеличение толерантности в распределении результатов тру­да, что в свою очередь создает достаточную доступность в его бес­контрольном присвоении. С развитием общественных отношений совершенствуется и возможность скрытого присвоения результа­тов общественного труда. Это латентное паразитирование имеет столько оттенков и уровней, сколько разновидностей дифференци­рованного труда. Подобная природа построения общения не зави­сит от социокультурного образования, присущего тому или иному этносу. Это общая картина психологии власти различных уровней социальной организации, которая формируется отношением и це­лью накопления потенциальных возможностей. Базовые уровни социальной пирамиды являются определяющими в обеспечении жизненных потребностей, и в зависимости от того, насколько они могут удовлетворить запрос общества, определяется появление любых других форм потенциальных возможностей. Практически, средой управления, с целью удовлетворения потребностей, являет­ся нижележащий, подчиненный уровень. Оптимальные условия ор­ганизации «внутренней среды» (социальной структуры) увеличи­вают ее потенциал и свободу во внешней среде. Эту свободу пове­дения определяют те, кто владеет общим потенциалом всей соци­альной структуры. В зависимости от того, насколько правильно расходуется этот потенциал, определяется состояние и целост­ность всей системы, ее жизнедеятельность и эффективность орга­низации.

Следовательно, правильно организованным будет то социо­культурное сообщество, которое наиболее эффективно обеспечива­ет непротиворечивость всей системы как единого целого. В этом случае важным фактором является установление природы принад­лежности власти как частной или общественной собственности, понимая под властью совокупность потенциала, обеспечивающего свободу выбора действий при удовлетворении потребностей. Гово­ря о потребностях, надо всегда определиться, чьих. Здесь сущест­вуют варианты использования общественного потенциала как вла­сти социальной структуры над внешней средой в личных интересах или общественных. Потому, характеризуя какое-либо этническое сообщество, необходимо говорить о власти, рассматривая три ее составляющие: содержание (тот потенциал, которым владеешь), структура (через какие механизмы определяется управление) и действия — формы проявления управляемых действий (дисциплина отношений в широком смысле).

На первом этапе формирования общественных отношений, ко­гда внешняя среда обитания определила необходимость объедине­ния усилий противодействия с целью расширения своей свободы, каждый имел свой потенциал как свою собственность, которая оп­ределяла структуру внутренних отношений. Эта определяющая связь создавала прочность союза. Накопление в соответствующей мере жизнеобеспечивающего потенциала освобождало индивида от этой зависимости на период расходования своего потенциала. Средством сохранения целостности системы отношений с целью расширения возможностей освоения внешней среды являлось ог­раничение индивидуального потенциала и накопление его в от­дельных руках, что давало власть над внутренней средой и свободу совместных действий во внешней среде. Возникала естественная природа дисциплины как диктата общего над частным. Кто владел обобщенным потенциалом, тот в соответствующей мере опреде­лял направленность поведения целой системы взаимообусловлен­ных действий. Этот процесс осуществлялся в меру психических возможностей, которые позволяли осознать оптимальные условия отношения социальной структуры и среды ее жизнедеятельности. Цель овладения или объединения потенциала каждого определяла методы и средства достижения власти над целым. В целом эти процессы практически не имеют этнической окраски и характерны на любом уровне социокультурной организации любого сообщества.

Дифферейцирование производственной деятельности, которое привело в конечном счете к обобществлению орудий труда и средств производства, породило внутреннюю среду существования объединенного производства. Фактически, средства производства и орудия труда являются внутренней средой существования произ­водителей. Происходит как бы внутреннее отображение отноше­ний «объект — среда». В данном случае, в самом социальном «объ­екте» возникает внутренняя среда. Общественный потенциал в ви­де средств производства не может быть разделен на долевые части при выходе отдельного производителя, так как это уже целостная самостоятельная структура. Функции самой деятельности и средств, обеспечивающих ее осуществление, разделились. Будучи общественной средой, она является их собственностью и потен­циалом. Стремление получить господство всегда направлено на владение или ограничение потенциала той стороны, над которой устанавливается власть. Чем больше общественный потенциал, тем меньше прав на него имеет отдельный производитель. По­следний может входить и выходить из совместной деятельности и получать частично компенсацию в виде эквивалента труда, что не обеспечивает среды его существования в виде обобществленного потенциала, представленного средствами производства.

Такая ситуация позволяет обменять один потенциал на другой или их эквивалент, завладев последним как средой существования, через которую репродуцируются потребительские ценности и дос­тигается власть над ними. Возникает односторонняя зависимость между владеющим средой существования и существующими в этой среде. Такая зависимость позволяет односторонне влиять на от­дельных производителей, так как они составляют сумму участни­ков и при их избыточности могут эксплуатироваться вплоть до уничтожения. Владеющий потенциалом среды существования за­интересован в уменьшении потенциала отдельного производителя и упреждении объединения их возможностей как неотъемлемой части производства в целом. Следовательно, происходит расход потенциала власти на формирование дисциплины повиновения и организацию системы защиты избранной структуры управления взаимообусловленными отношениями. Однако устойчивость со­вместных отношений как целостная система подчиняется объек­тивным законам, и отступление от них приводит к существенным затратам для сохранения устойчивого состояния избранной орга­низации сообщества.

Возникающая форма принудительного поведения не обеспечи­вает сознательного согласия с существующей структурой взаимо­обусловленных отношений. Стремление противостоять отрица­тельным факторам внутренней сферы приводит к объединению отдельных носителей потенциальных возможностей в единую структуру. Это выражается в координации действий потенциала производителя как целого и создании единой структуры, объеди­няющей производителя и средства производства, которые высту­пают как единая репродуктивная система удовлетворения потреб­ностей, работающая по принципу «запрос-удовлетворение».

Именно соотношение частной и общественной собственности на всех уровнях социальной организации общества определяет со­держание, структуру и действия социокультурных отношений этно­са. Частная собственность — это часть собственности от общего или частичная — то, что увеличивает независимость в среде, дает боль­шую свободу, уменьшает степень подчиненности, но уменьшение степени подчиненности «части» снижает возможности целостной системы во внешней среде. В свою очередь полная подчиненность создает осознанное представление достаточности своего труда. Индивидуальное представление этого сознания может существен­но отличаться от среднестатистической и текущей потребности как границы вариации средней величины. Это требует со стороны структуры, координирующей общественное поведение, известной степени принуждения. Степень и средства такого принуждения оп­ределяются тем, как и на что используется индивидуальный потен­циал и как он достигается, т.е. в чем проявляется свобода и за счет чего достигается.

В любом этническом сообществе для стабильного состояния его частного потенциала позволительно создать продукт обмена своим трудом и в счет его приобрести продукт, удовлетворяющий возникшие потребности. Накопленный потенциал может быть на­правлен на приобретение не только продукта или его эквивалента, но и труда других в форме обмена своего на чужой. Если при этом не происходит неравного обмена в понимании каждой из сторон, то не возникает вопроса о перераспределении сделанного. Но это не означает, что в данном случае не произошло присвоение. Более глубокое понимание значимости выполняемого обмена одной из участвующих сторон позволяет без какого-либо протеста с другой присвоить часть обмениваемого потенциала. Такая форма отно­шений может быть расценена’ как скрытая форма обмана, однако она является начальным звеном воровства или грабежа и выступа­ет в их латентном проявлении. Практически в латентной форме происходит присвоение чужого за счет неправильной оценки обме­на результатами труда. Это так называемая толерантность про­странства общения. Если уровень знаний и понимания происходя­щего у одной стороны во взаимообусловленных отношениях выше, т.е. толерантность ее пространства меньше, то такие действия вполне осуществимы. Систематические «ошибки» в отношениях обмена в конце концов приводит к тому, что несправедливое при­своение становиться очевидным, т.е. скрытая форма может быть обнаружена. В свою очередь увеличение толерантности простран­ства событий взаимообусловленных отношений часто существенно затрудняет контроль и управление совместной деятельностью. В многонациональных государствах, экономика которых основана на частной собственности на средства производства, всегда существу­ет тенденция разобщить этнические сообщества, противопостав­ляя их интересы друг другу.

Следовательно, формирование потенциальных возможностей совместной деятельности всегда сталкивается со стремлением ор­ганизации отношений и их оптимизации, возникновением проти­воречий в общности интересов, стремлением подчинить общий потенциал определенной власти, организацией структуры этой власти в форме государства, которое выступает как система защи­ты свободы, в понимании этой свободы как дозволенной необхо­димости во взаимообусловленных отношениях.

Неоднородность возникающих потребностей и их удовлетворе­ния всегда порождает несогласие и скрытое противоречие, что ле­жит в основе накопления отрицательного потенциала и теневой борьбы за определение целесообразности взаимообусловленных отношений в том видении, которое предполагается более эффек­тивным.

Анализ взаимообусловленных отношений как целостной сис­темы показывает, что накопление потенциальных возможностей увеличивает устойчивость и независимость. Рассматривая соци­альную структуру как систему, следует всегда иметь в виду наличие общественного потенциала, который увеличивает свободу системы как «целого» во взаимоотношениях с внешней средой, а следова­тельно, и свободу каждого его члена, гарантируя устойчивость су­ществующих отношений. В свою очередь, увеличение индивиду­ального потенциала (частного) увеличивает свободу «части» цело­го, что, естественно, снижает сложность организационной структу­ры целого из-за возникновения взаимонезависимости его частей. Соотношение устойчивости и надежности порождает жизнеспособ­ность системы, которая определяется оптимальным отношением «личный — общественный потенциал». Эти отношения не могут быть определены как статические, застывшие формы. Любое опо­средование взаимообусловленных действий непременно приводит к их динамике.

Увеличение свободы «части» непременно приводит к само­стоятельности отдельных образований, их конкуренции, развалу целого, но непременному последующему установлению целостного монопольного образования.

Любые по сложности взаимообусловленные отношения могут строиться на определенной структуре общения, именно структура общения и его организация определяют культуру общества, его возможные механизмы управления и организации взаимного влия­ния на уровне как межличностных, так и групповых отношений. В данном случае в понятие «общение» вкладывается смысл средств, определяющих взаимообусловленные связи. Именно деятельная сторона социокультурного сообщества проявляется в сложной сис­теме общений, которые и составляют специфику этнического обра­зования. Сами принципы, которые лежат в основе формирования этого процесса, носят абсолютный характер и не зависят от кон­кретных условий.

Таким образом, в основе любого поведения отдельной лично­сти или их группы всегда лежит принцип удовлетворения потреб­ностей. Взаимообусловленные отношения строятся как необходи­мость расширения возможностей, направленных на удовлетворе­ние этих потребностей. Возникновение возможностей создания потенциального запаса порождает неравнозначность в функцио­нальных отношениях, которая приводит к несправедливости пере­распределения конечного полезного продукта.

Нарушение соотношения между накоплением потенциального запаса и непосредственной функциональной деятельностью по его воспроизводству порождает антагонистические противоречия. Процесс объединения лиц, лишенных удовлетворения своих по­требностей, приводит к объединению их усилий до уровня, доста­точного для достижения своей цели.

В процессе поиска взаимопонимания существенную роль игра­ет язык, но ведущим фактором являются экономические интересы, так как они определяют жизненно важные потребности. Это и при­водит к расслоению общества на антагонистические социальные группы. Общность интересов уже не носит этнического или нацио­нального характера, она формируется единством ущемленных прав и интересов. На этот факт обращали внимание еще революционе­ры-демократы, подчеркивая общность и схожесть интересов оди­наковых социальных слоев и социальных групп в различных госу­дарствах, а не в пределах одного государства разных социальных слоев и социальных групп. К этому приводит именно экономиче­ское положение. Такой антагонизм порождает неустойчивость со­циокультурного сообщества, ослабляя его возможности противо­стоять внешнему воздействию. Если такое сообщество является многонациональным, то у одной стороны наблюдается стремление освобождения от национального неравенства. Это стремление объединяет общие усилия по национальному признаку, но в своей основе оно не снимает антагонистических противоречий. Доведен­ное до крайнего проявления, такое движение переходит в национа­лизм, затем национальный шовинизм и в конечном счете — фа­шизм. Тупиковость его развития заключается в том, что против фашизма выступают все остальные нации и этносы, объединяя свои усилия, в то время как внутри нации, поставленной над всеми, остаются неразрешенными внутренние социально-экономические противоречия.

Интернализация интересов антагонистических по характеру отношений социальных групп или социальных объединений не из­меняет природы противостояния, а только выводит ее на более высокий уровень. В конечном счете, будучи взаимообусловленным в своих отношениях, это противостояние приводит к необходимо­сти социального выравнивания как единственного фактора, лежа­щего в основе стабилизации равновесного состояния в обществе. Форма разрешения этого противоречия или социального конфлик­та может протекать в самых различных проявлениях, что зависит в существенной мере от уровня грамотности населения, правильного понимания истинности сложившейся ситуации, соотношения внеш­них и внутренних сил.

Стремление достичь цели с каждой стороны приводит к фор­мированию своей идеологии и физических возможностей противо­стояния. Если последние не позволяют достичь необходимого уровня, часть населения мигрирует в поисках лучших мест, однако это только оттягивает разрешение конфликта. Аналогичные си­туации всегда порождают родственные стереотипы их разрешения. Таковой была ситуация на рубеже XX в., когда обездоленная и до­веденная до крайнего отчаяния часть населения покидала свои края в поисках лучшей доли.

А.М. Коллонтай в 1915 г. в работе «Кому нужна война» писала: «…пусть спросят себя те, кто собирается умирать «за отечество», спросят честно, по совести: какое такое отечество есть у рабочего, у всего неимущего люда? Есть ли оно? Кабы было, разве потяну­лись бы ежегодно из всех стран в чужие края «эмигранты», неиму­щие, безработные, покидая родное гнездо, веря, надеясь: авось «чужая сторонушка» будет более ласковой мачехой, чем родина-мать? Разве были бы и у нас в России сотни тысяч голодных, разо­ренных, нищих «переселенцев»?».

Таким является и конец XX в., когда в мире миллионы бежен­цев ищут лучшую долю на чужбине. Практически обобщенность интересов порождается обобщенностью социального положения и осознанностью этого общего как единого целого. Данное положе­ние еще раз указывает на важность соотношения функциональной взаимообусловленности и потенциальных индивидуальных накоп­лений, которые порождают функциональную независимость. Имен­но в определенном диапазоне этих отношений и существует ниша наиболее устойчивого и надежного социокультурного сообщества, обладающего максимальной жизнеспособностью. Естественно, что данное соотношение не может выступать как застывшая, статиче­ская характеристика, но в ее динамике должен наблюдаться некий стационарный процесс.

Само сообщество в своей организации характеризуется объек­тивными законами развития, которые являются инвариантными для любых условий, что и определяет существование теории все­общего единства образования различных этносов.

Специфичность конкретных условий среды порождает все мно­гообразие культур, как результат различных начальных и краевых условий развития, что и позволяет утверждать исключительную специфичность каждого этноса, его неповторимость.

В силу динамичности процесса этнообразования о конкретном этносе можно говорить, только определив временные границы, так как за их пределами отдельные черты конкретного этноса могут исчезать либо появляться новые, что не позволяет утверждать о незыблемости культур и вечности существования наций, народов, этнических сообществ.

Вопросы для самоконтроля

Дихотомическая природа взаимообусловленных производственных отношений и возникающие противоречия в их организации.

Нарушения в отношении спроса и производства как причина возник­новения внутренних конфликтов.

Устойчивость отношений «запрос-удовлетворение» как наиболее стабильное состояние социокультурного образования.

4. Государство как институт власти, направленный на определение обусловленности взаимообусловленных отношений в социокультурном сообществе.

5. Формы сохранения взаимообусловленных отношений.

В чем заключаются потенциальные возможности и их роль в орга­низации внутренних отношений в социокультурном сообществе?

Свобода и необходимость как основные компоненты организации отношений в социокультурном сообществе и причины возникновения пара­зитирующих форм отношений.

Причины возникновения скрытых форм поведения и природа его ла­тентного развития.

Природа развития социокультурных отношений и причины возник­новения внутренних конфликтов.

Какие положения взаимообусловленных отношений носят абсо­лютный характер и определяют общие черты развития любого социо­культурного этнического образования?

В чем заключаются специфика и своеобразие развития различных этнических образований и причины неравнозначности их достижений?

ВНЕШНИЕ ФАКТОРЫ, КОТОРЫЕ ОКАЗЫВАЮТ ВЛИЯНИЕ НА ОРГАНИЗАЦИЮ ЭТНОСА

Любое социокультурное этническое образование развивается в условиях окружающей его природной и социальной среды. Клима-тогеографические и природные характеристики определяют мате­риальные богатства и быт, формы организации трудовой деятель­ности, ведения хозяйствования и целый ряд других особенностей. Полная совокупность этих условий — богатства недр, географиче­ское положение, климатические условия, животный и раститель­ный мир, уровень развития экономики определяет метериальную сторону жизнедеятельности и благосостояния конкретного народа.

Эти же условия могут привлекать и соседние этнические сооб­щества, и в этом случае происходит сталкивание интересов. В зави­симости от их направленности и соотношения сил возможны са­мые различные варианты решения возникающих проблем. В об­щем они имеют такую же природу развития, как и в случае сталки­вания интересов двух индивидов. Выше отмечалось, что данная задача имеет общее решение и было введено понятие отношения двух сторон, где под сторонами в равной мере можно понимать как отдельное лицо, так и группу, либо социальный слой, класс, госу­дарство. В данном случае под сторонами выступают различные этнические сообщества либо государства.

Окружающие определенный этнос межэтнические сообщества либо государства составляют внешнюю социальную среду разви­тия. Интересы внешних «соседей», как непосредственно гранича­щих с ними, так и существенно отдаленных, обычно связаны с при­родными ресурсами территории либо ее стратегическим значени­ем. И в том, и в другом случае возникают притязания к данному этническому сообществу. Наиболее распространенным способом их разрешения является захват территории и вытеснение либо по­рабощение местного населения. Как и в случае внутренних сил, оп­ределяющих развитие этноса, так и во внешних социальных услови­ях одним из основополагающих факторов являются экономические потребности каждой из сторон. В силу существующих притязаний соседей на имеющиеся богатства требуются средства защиты, сре­ди которых физическое противостояние является определяющим.

Следовательно, вторым основополагающим фактором развития является наличие сильной армии, способной эффективно выпол­нять как защиту от посягательств, так и осуществление самих пося­гательств.

Для достижения своих интересов могут использоваться самые разные приемы, которые выступают как средства достижения цели. Обоснование своего поведения относительно внешней и внутрен­ней политики всегда связано с идеологией, которая составляет третий основополагающий фактор общественного развития.

Таким образом, материальные, физические и идеологические основы жизнедеятельности определяют эффективность развития любого социокультурного этнообразования. В зависимости от уровня соотношения этих характеристик и складывается форма отношений с соседствующим окружением.

Потребности, мотивы и цели отношений всегда более отчетли­вы, чем стремление представить их в глазах общественности.

Из всех вариантов решения проблем внешнего взаимоотноше­ния всегда привлекает внимание война, как наиболее жестокая форма достижения цели. Проблема войн являлась предметом ис­следования различных научных школ. И этнопсихология выступала в данном случае как идеологическая основа, оправдывающая более сильную сторону. С окончанием второй мировой войны междуна­родное сообщество прилагает много усилий для упреждения по­добного рода социальных катастроф. Организация Объединенных Наций 10 декабря 1948 г. приняла Всеобщую Декларацию прав че­ловека, однако локальные войны и ныне используются для разре­шения прежних проблем, а права человека в таких случаях остают­ся только декларацией. Пятьдесят лет усилий ООН обеспечить реализацию прав человека во всем мире — только небольшой отре­зок пути, который предстоит пройти человечеству. В последние годы все с большим размахом, вспыхивают локальные военные конфликты, которым придается этническая или религиозная окра­ска, хотя фактически истинные корни составляют либо природные богатства, либо стратегическое значение территории, либо необ­ходимость устранения сильного конкурента и создание рынка сбы­та своих товаров и прежде всего оружия.

Как наглядный пример специфического, самобытного развития этнических сообществ можно привести любое государство, сущест­вующее на политической карте мира. Для определенности рас­смотрим Никарагуа.

Осенью 1987 г. Национальная ассамблея Никарагуа приняла за­кон о предоставлении автономии национальным меньшинствам, населяющим атлантическое побережье. Этому предшествовал длительный процесс изучения национального вопроса на различ­ных уровнях, а на протяжении последних двух лет законопроект обсуждали во всех индейских общинах побережья. Десятки тысяч жителей участвовали в выработке окончательного текста закона, открывающего перед коренным населением страны широкие воз­можности сохранения его вековых традиций, языка, обычаев, его экономического, социального и культурного развития.

Это соответствовало договоренностям, которые были достиг­нуты на гватемальской встрече президентов пяти центрально­американских государств в августе 1987 г., относительно поиска путей установления длительного и прочного мира и стабильности в регионе.

Закон об автономии затрагивал так называемую «страну «Мос-китию». Она занимает почти половину территории страны, но жи­вет там лишь 5% никарагуанцев — народов мискито и сумо, рама и гарифона, а также негров, называющих себя креолами. Нынешние мискито и сумо все еще живут охотой, рыболовством, сбором лес­ных плодов.

Разрешаемые сегодня никарагуанские проблемы возникли еще в XVI в., когда на ее территории появились испанские конкистадо­ры. В XVII-XVIII вв. здесь появляются английские колонизаторы. Получив в 1821 г. независимость от Испании, Никарагуа попадает под влияние США. В начале XX в. борьба за «контроль над Ника­рагуа» обостряется в силу ее особого географического положения, так как через ее территорию возможно строительство межокеан­ского канала. После сооружения Панамского канала США исполь­зовали все свое влияние в регионе, чтобы недопустить строитель­ство подобного канала на территории Никарагуа. В данном случае столкнулись интересы Англии, Японии и США. Возможности про­тивостоять более сильным державам Никарагуа не имела и в 1912 г. была оккупирована США. В данном случае определяющей причи­ной явились экономические интересы более сильных соседей, кото­рые и решили ход развития исторических событий. Любые усилия Никарагуа в решении своих вопросов на тот период не могли дос­тичь успеха, так как определяющим фактором явилось географиче­ское расположение ее территории и соотношение сил ведущих эко­номических держав.

Аналогия развития межэтнических конфликтов может быть отмечена на территории бывшей Югославии, в странах Ближнего Востока, африканских странах, на территории отдельных госу­дарств — членов СНГ. Этническое противопоставление является наиболее удобным средством завуалировать истинные политиче­ские интересы, отражающие экономическую заинтересованность.

Ведущим фактором в развитии экономики любого государства является энергетическое обеспечение его экономики. Сегодня это нефть, газ, уголь, атомное топливо. В постсоветском пространстве распределение энергетических источников оказалось крайне нерав­номерным, и повышенный интерес к их использованию как среди стран СНГ, так и всего мирового сообщества стал определяющим фактором в организации межрегиональных отношений. Богатые нефтеносные районы на территории среднеазиатского и кавказско­го регионов представляют серьезную конкуренцию странам Ближ­него Востока и нефтеносным районам северного шельфа. Близкая географическая расположенность к основным потребителям дела­ет особо предпочтительным развитие энергетической отрасли хо­зяйства в этих странах как для них, так и для стран-потребителей. Однако такое положение дел затрагивает интересы стран-произ­водителей, которые уже владеют энергетическим рынком. Такое положение дел приводит к неизбежности предельного обострения отношений. Форма их разрешения определяется физической мо­щью государства, вернее коалицией государств, которые заинтере­сованы в определенной направленности решения данного вопроса.

Таким образом, результирующая противостояния определяется потенциалом страны, физической силой ее армии и идеологиче­ской деятельностью, которая создает психологическую убежден­ность в справедливости проводимой политики. Идеологическая работа является исключительно важным компонентом защиты ин­тересов государства, но она в полной мере зависит от окружения.

Сохранение благополучия возможно в той мере, в какой удает­ся объединить общность интересов партнеров и в какой мере в этой общности представлены и защищены интересы владельца бо­гатств. Сохранение мира и целостности является сложной психоло­гической борьбой, в которой необходимо владеть максимальной информацией среды окружения неумением ее использовать в реше­нии политического выбора. Естественно, что надеяться на полную поддержку и понимание как внутри общества, так и со стороны внешнего окружения невозможно. Именно в такой ситуации возни­кает многоплановость интересов отдельных групп и социальных слоев общества, которые выражаются их партиями и организация­ми. Как внутри, так и вне общества проявляются стремления найти поддержку у более сильных союзников для достижения частных интересов. В этих условиях поднимаются этнические, националь­ные, религиозные интересы. Все приобретает характер абсолютной необходимости достичь «своей свободы», «своей справедливости».

Происходит разобщенность социокультурной общности, что существенно ослабляет ее потенциал. Получает развитие этноцен­тризм. Возникают локальные вооруженные конфликты. Начинает­ся массовое перемещение беженцев или вынужденные миграцион­ные процессы, которые существенно изменяют этнический состав страны, принимающей их.

Несмотря на тяжелое экономическое положение, Украина на протяжении всего перестроечного периода сохранила мир, избежа­ла межнациональных конфликтов, что способствовало наибольше­му потоку беженцев на ее территорию. В период Приднестровского вооруженного конфликта в Украину прибыло более 78 тысяч бе­женцев. В этот же период возвращаются представители депорти­рованных народов, в частности в Крым вернулось около 250 тысяч татар. В Крыму уже проживает 4,7 тысячи армян, 1,4 тысячи бол­гар, 3,5 тысячи греков, 2,5 тысячи немцев. В свою очередь, покину­ло Украину более 124 тысяч, выехав в Российскую Федерацию. За счет иммиграции украинцев на 60% сформировалось рекордное позитивное миграционное сальдо.

Вся сложность заключается в том, что проблему с депортиро­ванными Украина вынуждена решать своими силами. Этот процесс связан не только с геополитическими изменениями на пространст­ве бывшего СССР, но и с межэтническим и социально-полити­ческим напряжением в отдельных регионах. Из-за гражданской войны на территории Российской Федерации существенно вырос поток беженцев, составляющий часть миграции в Украину. В ре­зультате трагических событий в Азербайджане в 1989 г. в Украине появились первые 18 тысяч беженцев. Прибыло несколько тысяч турков-месхетинцев из Узбекистана, прибывали беженцы из Гру­зии, Таджикистана, Российской Федерации. Особенно вырос на­плыв беженцев в связи с войной в Чечне. Основную численность беженцев составляют украинцы, но с ними возвращаются и члены смешанных семей, граждане, которые связаны с Украиной родст­венными отношениями.

Кроме выходцев из ближнего зарубежья, в Украине проживают беженцы и из многих стран Африки, Юго-Западной Азии, Ближне­го Востока. В отдельных случаях можно говорить о транзитных ми-фантах, которые пользуются «прозрачностью» украинских границ и стремятся перебраться через Украину на территорию Восточной или Центральной Европы. Эта категория лиц находится на терри­тории Украины без необходимых документов. Географическое по­ложение Украины и наличие границ с Восточной и Центральной Европой обусловили тот факт, что возникла массовая миграция граждан третьих стран и число этих лиц продолжает расти. Уже в 1994 г. число таких нарушителей превзошло 20 тысяч человек. К этому процессу причастны представители криминального мира.

Данное положение пытаются использовать дестабилизирую­щие силы как внутри, так и вне государства. Неоднократно пред­принимались попытки дестабилизации положения в Крыму, проти­вопоставления интересов восточного и западного регионов Украи­ны. Все это в целом составляет давление на направленность разви­тия Украины в удобном направлении для внешнего окружения.

Может ли какое-либо государство, имея статус свободной дер­жавы, независимо решать свои проблемы от внешнего окружения? Естественно, что на этот вопрос может быть дан только отрица­тельный ответ. Сущность вопроса заключается в том, чтобы, учи­тывая противоположные интересы окружения, свести предприни­маемые усилия в достижении поставленной цели к минимальным, Любое стремление к самоизоляции приведет к полной дестабили­зации и потере самостоятельности.

Экономический потенциал страны на протяжении всего перио­да вхождения Украины в Российскую империю, а затем в СССР формировался с учетом общей экономики и существенно зависит от нее и теперь. Единое энергетическое обеспечение, предприятия-смежники, научный потенциал, материальные и технические ресур­сы, система транспорта и навигации — все это тесным образом свя­зывает нынешние страны СНГ, которые недавно составляли еди­ное экономическое пространство на 1/6 части земной суши. Стрем­ление изменить ранее сложившиеся отношения, поставив в зави­симость теперь самостоятельные государства, приводит к деста­билизации экономического положения во всех странах СНГ. Как выход из этого положения является стремление найти новых парт­неров. Выгодное географическое положение Украины позволяет ей с большей доступностью, чем другим странам СНГ, осуществить эти шаги и влиться в мировое сообщество. Но на этом пути возни­кают существенные препятствия. С одной стороны, в Европейском сообществе установлены экономические, военно-политические свя­зи и изменение их с учетом нового конкурента воспринимается За­падом крайне неоднозначно, с другой стороны, бывшие партнеры стремятся удержать Украину, но на выгодных для себя условиях. Благодаря высокому экономическому, военному, политическому потенциалу Украина имеет возможность выбора дальнейшего раз­вития с сохранением мирного пути его разрешения. Существенное влияние на формы решения этих вопросов оказывает идеологиче­ское наследие. Сформированная на протяжении нескольких поко­лений идеологическая убежденность, особенно старшего поколе­ния, не приемлет процесса перестройки, и это положение имеет обоснование, которое оправдывается резким снижением жизнен­ного уровня, ростом безработицы, социальной незащищенности населения. Все это существенно усложняет однозначность даль­нейшего развития государства.

Подобное можно увидеть в развитии таких стран постсоветско­го пространства, как Узбекистан, Казахстан и ряда других. Однако последние не смогли избежать вооруженных конфликтов, которые в большей степени навязаны из вне. Небольшие территориальные, ранее автономные образования, а теперь претендующие на само­стоятельность — Карабах, Чечня (РФ), Черногория, Сербия, Маке­дония, Словения (Югославия) полностью зависят от интересов внешнего окружения. Решение их судьбы определяется привлека­тельностью тех значимых экономических, природных или геогра­фических характеристик, которые представляют жизненные инте­ресы для могущественных стран. Со стороны заинтересованных стран в достижении своих интересов проводится всестороннее дав­ление, начиная от экономической и политической блокад вплоть до прямой агрессии.

В силу того, что прямая военная агрессия встречает серьезное противодействие со стороны мировой общественности, системы массовой информации обрушивают на население всю силу психоло­гической обработки, обосновывая крайнюю необходимость приме­нения военной силы для восстановления «подлинной демократии», свободы национальных, этнических и религиозных меньшинств, за­щиты прав беженцев и целого ряда других прав человека. Как пер­вый шаг в этом направлении на фоне резкого падения экономиче­ского благосостояния разжигается национальная рознь, усиливаются этноцентрические интересы. Для этих целей используются наемные бандформирования, не имеющие никакого отношения к подлинно этническим, религиозным или национальным интересам тех стран, в которых они действуют. Их задача состоит в создании внутренней нестабильности и благоприятных условий для внешнего вмешатель­ства с целью восстановления «справедливости».

Таким образом, к внешним факторам, которые определяют ор­ганизацию этноса, необходимо отнести экономические, военные и идеологические интересы окружения и их соотношения с возмож­ностями соответствующего этнокультурного сообщества. Значи­мость влияния любого из отмеченных факторов определяется те­кущими условиями. Если рассматривать конкретное государство с его многонациональным населением как некоторую единую струк­туру, а внешнее окружение — как среду его существования, то меха­низм, определяющий отношение двух сторон, полностью соответ­ствует описанному ранее при оценке внутренних факторов развития.

Развитие этноцентристских стремлений осуществляется не с целью достижения всеобщего равенства. Истинный их результат связан с отрывом от интеграции культурных достижений. Стрем­ление сохранить самобытность и оторванность того или иного на­рода от мировой культуры заведомо ставит этот народ на путь ту­пикового развития, обрекая на роль экспоната в музее истории раз­вития цивилизации.

Обучение на родном языке является существенным завоевани­ем, но возникает вопрос о возможности освоения современных знаний, которые станут полностью недоступны, если не знать ве­дущих языков мира. Телевидение, Интернет, международное об­щение становятся недоступными для самобытного изолированного сообщества. Пытаясь вернуть каждому этносу свою культуру, язык, традиции и провозглашая эти стремления как борьбу за права че­ловека, во всех случаях забывается экономическое равенство, кото­рое гарантирует подлинное равное удовлетворение как природных, так и социальных потребностей. Экономическое равенство непре­менно ведет к интернационализации, проникновению культур, их интеграции, стиранию этнической отчужденности и «характерных» национальных черт. Равные условия жизни всегда порождают оди­наковые социокультурные потребности.

Кроме этого, говоря о реставрации этнической самобытности, следует указать временной промежуток образования этих черт са­мобытности. Практически во всех случаях анализа любого этноса его самобытность так переплетается с другими народами, что ста­новится сомнительным возможность утверждений о характерных особенностях ее происхождения. В результате оказывается, что из­вестные сегодня этнические образования возникли как следствие слияния ранее существующих и давно исчезнувших социокультур­ных этнообразований. Более того, не имея подлинных историче­ских документов, во многих случаях приходится полагаться на большей или меньшей степени убедительные гипотезы, которые в подавляющем случае являются^ результатом социального заказа своего времени. И если задаться вопросом о цели доказательства самобытности того или иного этноса и его особенностях, то не­пременно в этом будут просматриваться чисто экономические уст­ремления, связанные с обоснованием своего превосходства и права на более высокую власть.

Вопросы для самоконтроля

Что определяет причины внешних притязаний ближних и дальних «соседей»?

Какое значение имела Всеобщая Декларация прав человека за послед­ние 50 лет ее принятия ООН?

Война как средство решения межнациональных отношений и причи­ны ее развязывания.

Роль Америки в судьбе Никарагуа и ее интересы на территории Ни­карагуа.

Положение коренного населения Никарагуа до и после Сандинист-ской революции.

Цель использования межэтнических противоречий в решении поли­тических вопросов.

Провокационная деятельность как средство разжигания межэтни­ческой вражды.

В чем аналогия развития межэтнических конфликтов в Никарагуа, Югославии, в странах Ближнего Востока, СНГ?

9. Что является истинной причиной развязывания межэтнических конфликтов?

10. Цель этноцентристских стремлений.

ЧАСТЬ II

В настоящее время после распада СССР, представлявшего уни­версальный и уникальный канон моноэтничности, которому соот­ветствовало понятие «советский народ», происходит в противовес этноидентичности восстановление традиций предшествующих ис­торических периодов. Создаются национальные истории. Каждая национальная история является вариантом истории для себя.

Украинский вариант реставрации национального прошлого часто базируется на таком далеком и легендарном прошлом, когда украинцы еще и не были «украинцами». Скорее это воображаемая этническая общность «истинных славян». Однако действительные представления о возникновении Украины и ее появление на поли­тических картах Древнего Мира можно установить по сохранив­шимся письменным источникам, которые с большей или меньшей степенью точности позволяют воссоздать историю возникновения славянского этноса и украинцев как одного из трех братских наро­дов — белорусов, русских и украинцев.

Проблеме появления славян в Центральной и Восточной Европе уделено много внимания. В теоретических работах представлены крайне противоречивые данные. В подавляющем большинстве слу­чаев они являются отражением острой политической борьбы. Но во всех случаях приходится обращаться к древним рукописям и преда­ниям. Из многочисленных работ, в которых тщательно приводится анализ исторического материала, касающегося возникновения сла­вянского этноса и русов, следует отметить работы А.Г. Кузьмина, М.Н. Тихомирова, В.Д. Иванова, В.Г. Васильевского.

Наиболее упорядоченная и систематизированная картина воз­никновения славянского этноса и русов дается А. Г. Кузьминым в написанных им предисловиях к историческим романам В.Д. Ива­нова. Именно эти материалы и используются в специальной части, отражающей сложную картину формирования одного из предста­вительного этнического образования Европы — славян.

Подобная сложная история возникновения и развития может относиться к любому этносу. Уходя в глубь веков, за пределы до­шедших до нас рукописных источников, представления о возмож­ных народах и их отношениях могут носить только гипотетический характер. С достаточной достоверностью о появлении славян мож­но судить по иностранным источникам, которые позволяют про­следить этот процесс на границах V-VI вв.

ИСТОКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СЛАВЯН НА ТЕРРИТОРИИ ЕВРОПЫ

«Откуда есть пошла Русская земля?» Почти тысячу лет назад этим вопросом задался один из первых летописцев, составляя «По­весть временных (т.е. минувших) лет». Летописец жил в Киеве, отождествлял себя с потомками издавна проживавшего здесь пле­мени полян, которых и считал собственно «русью». Он пересказал предания о том, как теснимые волохами славяне, и в их числе по-ляне-русы, покинули Норик — римскую провинцию, расположенную между верховьями Дравы и Дунаем по соседству с Паннонией (ны­нешняя Западная Венгрия). Славяне разошлись по разным землям и обосновались на новых местах. Поляне-русы при этом заняли ле­состепную область в Среднем Поднепровье. Когда это было, лето­писец не знал. Не пояснил он и того, кто такие волохи, поскольку современники его знали, о ком идет речь.

А некоторое время спустя в Новгороде возникла другая версия о начале Руси. Новгородский летописец настаивал на том, что русы -это варяги и сами новгородцы происходят «от рода варяжска». Приходят варяги-русы с Варяжского — Балтийского — моря сначала в северо-западные земли и лишь потом спускаются к Среднему Поднепровью. Первым князем «русским» был вовсе не Кий, как уверял киевский летописец, а Рюрик, которому определены и годы правления:826-879.

Спор летописцев продолжался вплоть до конца XI — начала XII в. А потом в летописных сборниках-сводах оказались обе версии. Что-то в ходе полемики было опущено спорящими сторонами, что-то добавлено для связи позднейшими летописцами-сводчиками. Потомкам же достались разные версии с отголосками некогда жаркого и не вполне понятного позднее спора.

Со временем было забыто, чем возбуждались страсти. В тече­ние ряда веков летопись переписывали со всеми противоречиями и полемическими выпадами летописцев друг против друга, и текст ее застыл. К такому застывшему тексту долгое время и обращались в поисках истоков Руси. Одни принимали версию, что русы — это поляне, другие признавали русов варяжским племенем. Так разде­лились приверженцы южного и северного варианта начала Руси. При этом сторонники первого разошлись в определении этниче­ской природы южных русов, а сторонники второго — в вопросе о том, кто такие «варяги», где они жили, на каком языке говорили. Русские источники позднего средневековья (XVI-XVII вв.) поме­щали варягов по южному берегу Балтики. В годы бироновщины (30-е гг. XVIII в.) 3. Байером и позднее Г. Миллером была выдви­нута гипотеза, что под варягами следует разуметь скандинавов, а под варягами-русами — шведов. Так родилась «норманская теория», имеющая многих приверженцев и в современной исторической, лингвистической, археологической литературе.

Ожесточенность спора о начале Руси на протяжении двух с по­ловиной столетий проистекает из-за политической важности во­проса. Не случайно, например, Гитлер, Гиммлер, Геббельс, исходя из своих интересов, включились в полемику о народах «способных» и «неспособных» к поддержанию «порядка», к созданию собствен­ной государственности. «Организация русского государственного образования, — утверждал Гитлер в «Майн кампф», — не была ре­зультатом государственных способностей славянства в России; на­против, это дивный пример того, как германский элемент проявля­ет в низшей расе свое умение создавать государство… В течение столетий Россия жила за счет этого германского ядра своих высших правящих классов». А отсюда следовал и практический вывод: «Сама судьба как бы хочет указать нам путь своим перстом: вручив участь России большевикам, она лишила русский народ того разу­ма, который породил и до сих пор поддерживал его государствен­ное существование». Идеи эти внушали в памятке немецкому сол­дату, инструкции сельским управляющим на оккупированных тер­риториях и т.п. Подобные представления и поныне бытуют в изда­ниях на Западе (главным образом в Германии, Англии, США), и поныне они несут ту же идейную нагрузку.

В полемике всегда существует тенденция занять противопо­ложную позицию. Норманисты изначально писали о «дикости» и неорганизованности славян, отсутствии у них наследственной кня­жеской власти, неразвитости язычества. Возражая им, антинорма-нисты XVIII-XIX вв. искали доказательства относительно высокой культуры славян, приверженности их к своим наследственным вла­детелям и т.п.

Современная методология привнесла иную ценностную шкалу, поставила иные вопросы. Напрочь снимались рассуждения о «спо­собных» и «неспособных» народах, о чем бы ни шла речь. Отличия народов друг от друга не могут оцениваться понятиями «лучше» или «хуже», даже когда очевидно стадиальное различие: ускоренное или замедленное развитие одних и тех же явлений. Это в особен­ности относится к вопросу о времени возникновения государства и его характера. Дело в том, что государство не является единствен­но возможной формой организации взаимообусловленных отно­шений в условиях резкого размежевания классов и социальных групп. Идеальная форма организации — самоуправление. Оно суще­ствовало в доклассовом обществе, и к нему общество вернется с ликвидацией классов.

Форма государства во многом зависит от традиций догосудар-ственного строя того или иного народа. Традиции эти живут очень долго, и сейчас сложно представить, в какую глубокую древность уходят многие наши правила общежития.

Очень долго первичной формой организации был род или большая кровнородственная семья. Затем их вытеснили террито­риальные формы организации, в основе которых лежала террито­риальная община. У разных народов заметно различались и формы родовой организации, и характер территориальной общины, и вре­мя вытеснения первых вторыми. А эти древнейшие формы органи­зации неизбежно влияли на последующие. Поэтому нельзя понять специфики государственной системы на любой территории, если не учесть тех форм, в которых социальная организация существо­вала у проживавших на этой территории племен и народов до об­разования государства.

Не познав прошлого, нельзя познать самих себя. О прошлом можно узнать, задавая самим себе вопросы о том, что мы есть. Но пути познания и того и другого исключительно сложны.

Особенно трудны для понимания древнейшие эпохи. Сведений о них сохранилось мало, а круг вопросов, подлежащих решению, намного шире, чем при обращении к современности или к недав­нему прошлому. Почти по всем этим вопросам среди ученых суще­ствуют расхождения, так как многие из них не решены или даже не изучены исторической наукой.

Когда речь идет о прошлом, тем более об отдаленном про­шлом, нельзя руководствоваться нравственными нормами и пси­хологией настоящего времени.

О «русской загадке» говорят давно в положительном и в отри­цательном смысле. В работах В.Д. Иванова с большой убедитель­ностью объясняются потоки того особенного, что отличает Россию и русских на протяжении многих столетий. Это позволяет в значи­тельной степени уяснить, «откуда пошла Русская земля», как на новгородском Севере действовали варяги и норманны. Осмысли­вается движение славян на восток, приведшее к созданию огром­ного многонационального государства.

Заслугой В.Д. Иванова является стремление показать в своих произведениях Русь на самом широком международном фоне. Как ученый, он тонко почувствовал, что социальная психология, нрав­ственность создаются историей народа, а будучи созданными, ста­новятся активной силой, воздействующей на следующие поколения.

Главная особенность мировоззрения славян вообще и русского народа в частности — в изначальном отсутствии чувства племенно­го эгоизма, в широкой распахнутости славянства по отношению к иным языкам и народам, независимо от того, колонизуют ли сла­вяне земли, заселенные иными языками, или же иноземцы прихо­дят к ним для поселения. В славянском миропонимании совершен­но исключается расовое, кровнородственное начало, и многовеко­вое постоянное смешение с иными народами не меняло специфики народного, национального характера.

Летописцы в поисках начала Руси ставили три вопроса: «откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал первое княжити и от­куда Русская земля стала есть». Они, следовательно, различали происхождение народа и государственности. А такой взгляд пред­полагает первоочередное внимание не просто к социально-хозяй­ственной организации народа в пору возникновения классов и госу­дарства, но к его этническим традициям, которые накладывают отпечаток на сложение новых форм организации.

Вопрос о начале славянства и русов чрезвычайно сложен, обще­принятого решения нет и сегодня, и вряд ли оно будет в ближай­шем будущем. Далеко не ясен также вопрос о соотношении славян и русов. Вплоть до X в. большинство авторов их разделяет, что, кстати, и является главным источником, питающим норманизм. Остается крайне сложным представить, как можно соединить по­морских русов с «роксоланами» на реке Роси. Вопрос этот совер­шенно неясен, и ни в одну из существующих точек зрения он не мо­жет вписаться.

Приняв гипотезу о происхождении Руси от племени по Роси, которое должно быть малочисленным, так как больше не размеща­ется на речном побережье, следует считать, что распространение имени «Русь» на обширную территорию несло бы характер случай­ности. А ведь в этот период в Центральной Европе были племена, насчитывавшие сотни тысяч сородичей.

В.Д. Иванов в своих работах не опускается глубже VI в. Именно в эту эпоху византийские источники заговорили о славянах, кото­рые оказались самой активной силой на огромной территории от Иллирии до Нижнего Дуная и вскоре заселили большую часть Бал­канского полуострова, многие эгейские и среднеземноморские ост­рова, многотысячными группами проникли в Малую Азию. В это же время славяне доходят до побережья Балтийского и отчасти Северного моря, река Эльба становится славянской почти во всем ее течении, а с верховьев Дуная они просачиваются в Северную

Италию, в предгорья Альп и верховья Рейна. Откуда они расселя­лись? Где та территория, которая вскормила сотни тысяч, миллио­ны людей с общим языком и верованиями?

Автор VI в. Иордан поясняет, что славяне раньше назывались «венедами», «вендами», «виндами». «Венодами» называют балтий­ских и полабских славян многие германские источники. Называют они их также «вандалами», причем «вандалы» и «венеды» в этом случае понимаются как разные названия одного и того же этноса. В XV в. неизвестный польский автор пояснял, что тех, кого поляки называют «поморцами», немцы (тевтоны) зовут «венедами», галлы и итальянцы — «вандалами», а «рутены»-русские — «галматами».

В науке племя вандалов, продвинувшееся в первые века нашей эры от Прибалтики к Подунавью, обычно считается германским. Однако правильнее вопрос о языке и этносе всех прибалтийских племен оставить открытым. Конечно, не случайно, что германские источники столь дружно смешивают славян с «вандалами»: и те и другие были для них иноязычными. С «венедами» тоже вопрос не прост. Венеды известны по юго-восточному побережью Балтий­ского моря, по крайней мере, с начала нашей эры, а само море на­зывалось «Венедским заливом». Позднее так назывался Рижский залив. На его побережье венеды-венды упоминаются еще в XIII в. и даже позднее. Но славянских поселений здесь не было. Следова­тельно, венеды древних авторов — это племена с особым языком, лишь смешавшиеся позднее со славянами, растворившиеся в них, давшие славянам в некоторых случаях свое имя.

Этноним «венеды» негреческого происхождения, и из греческо­го языка он не может объясняться. «Венеты» и «прасины» в Кон­стантинополе — партии болельщиков на ипподроме — «голубые» и «зеленые» (по цвету одежды возничих).

У самих славян в памяти жило представление о дунайской пра­родине. При этом в польских и чешских хрониках называли «мате­рью всех славянских народов» Паннонию — область Среднего По-дунавья, а русская летопись, как было сказано, помещала прароди­ну славян несколько выше по Дунаю, в Норике. Историческое пре­дание — факт, с которым надо считаться, противоречия тоже фак­ты, которыми нельзя пренебречь. Любая концепция должна учесть и то и другое.

В многочисленной литературе о начале славянства обсуждают­ся обычно два глобальных вопроса: когда обособился славянский язык и где это произошло. Эти вопросы обязательно должны увя­зываться друг с другом, потому что споры о прародине теряют смысл, если имеются в вид разные эпохи. И в настоящее время хронологическую глубину истории славянства определяют от III—

II тысячелетия до н.э. до первых упоминаний славянства в VI в. н.э. Территориально прародину славянства ищут в междуречье Днепра и Западного Буга, в междуречье’ Вислы и Одера, в Северном При­карпатье, в Припятье, в прибалтийской части междуречья Вислы и Одера, в Подунавье.

Лишь в самое недавнее время в нашей литературе нашли вы­ражение почти все эти гипотезы. А.Л. Мопгайт настаивает на том, что начало разных народов надо вести со времени их первого упо­минания, и вопрос о «прародине» таким образом снимался: жили там, где их застали первые упоминания. Другой автор, археолог И.П. Русанова, выделяет славян в рамках пшеворской культуры, существовавшей в южной половине Польши со II в. до н.э. по IV в. н.э. В.В. Седов ищет начало славянства в более раннее время и в более северных районах, обращая внимание на так называемую культуру клешевых погребений (IV в. до н.э. — ІІ в. до н.э.). Боль­шинство польских археологов и лингвистов помещают прародину славян между Вислой и Одером, а начало ее ведут от лужицкой культуры, возникающей в XIII в. до н.э. в Центральной Европе. Из­вестный советский лингвист Ф.П. Филин, в целом соглашаясь с та­кой датой (хотя и не определяя ее точно), искал славян в междуре­чье Днепра и Западного Буга. Б.А. Рыбаков, неоднократно обра­щавшийся к проблеме начала славянства, как бы объединил обе точки зрения, расширил зону формирования славян на обе предла­гаемые территории, связав их с более ранней культурой, так назы­ваемой тшинецкой (около 1450 г. до н.э.).

Летописная версия была популярна в прошлом столетии. Но затем она стала подвергаться критике и просто отвергаться, как отвергалось практически все, что воспринималось как объяснение средневековых авторов. Но недавно в эту концепцию вдохнул но­вую жизнь известный лингвист О.Н. Трубачев. Аргументы его поч­ти исключительно лингвистические. Он обращает внимание, в ча­стности, на одно имеющееся в литературе противоречие: славян считают «молодым» народом, потому что их язык поздно отделил­ся от общеевропейской основы, и его считают наиболее «архаич­ным» из индоевропейских языков. О.Н. Трубачев разрешает это мнимое противоречие простым допущением, что область форми­рования индоевропейцев совпадает с прародиной славян. Как пря­мые наследники давних индоевропейцев на данной территории, славяне сохраняют больше архаических индоевропейских черт, и их отрыв от языка-матери не носил такого характера, какой обычно бы­вает при дальних переселениях, ведущих к изоляции от прародины.

Антропологические исследования истории разных европейских народов существенно затрудняются тем, что примерно с середины

II тысячелетия до н.э. и вплоть до принятия христианства у многих европейских народов, включая славян, было трупосожжение, соот­ветствующее определенным языческим представлениям. Этому вопросу посвящен ряд работ Т.П. Алексеевой.

Установлено, что один из важнейших компонентов, вошедших в состав позднейшего славянства, появляется в Центральной Европе -как раз в области, где искали свою прародину сами славяне — на рубеже III и II тысячелетий до н.э. (так называемая культура колоколовидных кубков, в частности). Кроме того, в славянстве широко представлен более северный, близкий к балтийскому антропологи­ческий тип. В результате славяне предстают очень рано, может быть, даже изначально смешанным в расовом отношении народом, и это могло сказаться на специфике его характера.

Именно в изначальной смешанности, по крайней мере, двух равноправных компонентов следует искать истоки той особенной славянской психологии, которую верно выявил и в той или иной степени показал В.Д. Иванов. У славян значительно раньше, чем у германцев и многих других их соседей, исчезла кровнородственная община, уступив место общине территориальной. На территории предполагаемого расселения славян с эпохи бронзы прослежива­ются небольшие жилища-полуземлянки, которые могли вместить лишь «малую семью», тогда как по соседству жили племена, жи­лища которых принимали помногу десятков человек — «большую семью». Это исконное различие оказывается весьма существенным при становлении классового общества и государства. На западе с распадом кровнородственных общин последняя исчезает вообще, а выделяющаяся на ее обломках малая семья оказалась лицом к лицу с государством, с феодалом, с властью. У славян община была формой территориальной организации, которую государство не могло ни заменить, ни уничтожить. А потому она сохраняется на многие столетия, становясь между крестьянином или посадским человеком и государством. Поскольку община носит территори­альный, а не кровнородственный характер, она легко может при­нять «чужих», а славянин в иной среде быстро усваивает чужие обычаи. Этим и объясняется высокая способность ассимилировать и ассимилироваться.

Процесс разложения кровнородственной общины и утвержде­ния общины соседской занимал столетия, а то и тысячелетия. Не­большое племя «россичей» возможно представить уже смешан­ным: три рода из десяти идут от скифов. Скифы к VI в. давно ис­чезли, растворились в иных племенах и народах. Само имя «скифы» покрывало разные языки и культуры. Поначалу так называли все племена, подчиненные скифам, а позднее — народы, проживающие на той же территории. В составе этого обобщенного названия мно­гие историки и археологи до сих пор ищут славян.

С другой стороны, несомненно, что в Поднепровье и Северном Причерноморье славяне ассимилировали иранские и какие-то иные племена, в том числе восходящие, возможно, еще к индоарийской ветви. Известно, что многие ученые именно из Северного Причер­номорья выводят самих индоарийцев. Древнерусское божество Хо­ре, которое, как и Даждьбог, связывалось с солнцем, имеет прямую параллель с божествами Индии и, весьма вероятно, уходит в ин-доарийскую древность. Следы пребывания в Причерноморье ин­доарийцев успешно ищет в топонимике О.Н. Трубачев, причем компактные группы индоарийцев местами сохранялись чуть ли не до эпохи образования Древнерусского государства.

Большинство источников, как было сказано, обособляют русов от славян. Поэтому многие специалисты искали предков этого племени в неславянском населении Северного Причерноморья. Еще в средневековых памятниках русов отождествляли с роксала-нами — ветвью иранского племени алан. Эту версию затем принял М.В. Ломоносов, а еще позднее видный антинорманист Д.П. Ило­вайский. Наиболее привлекательной она оставалась и среди совет­ских ученых. В какой-то мере особому интересу к аланам способст­вовала их высокая активность и подвижность в эпоху великого пе­реселения: они прошли до побережья Северного моря и Атланти­ческого океана, прошли в Испанию и Северную Африку, объединя­ясь то с готами, то с вандалами, то с иными племенами, всюду уча­ствуя в сложении новых государств и народностей.

С племенем роксаланов или аорсов увязывал русов известный советский историк и этнограф СП. Толстов, причем он полагал, что племена эти изначально принадлежали к неиранской языковой группе и лишь позднее были иранизированы. Позднее украинский археолог Д.Т. Березовец отождествил русов с аланами Подолья. Развивая наблюдения СП. Толстова и Д.Т. Березовца, украинский археолог и историк М. Ю. Брайчевский связывает с «сарматской Русью» «русские» названия днепровских порогов в записках визан­тийского императора Константина Багрянородного (середина X в.), тех самых названий, которые до сего времени остаются одним из главных оснований норманизма. Иранскую подоснову, восходящую к эпохе Черняховской культуры (II—IV вв.), видит в земле полян-руси московский археолог П.В. Седов. К этой же мысли склонялся и известный археолог П.Н. Третьяков, но он предпочитал оставить вопрос открытым, так как видел в поднепровских древностях следы и западного — германского или западнославянского влияния.

О.Н. Трубачев склонен связывать русов с выявленными им остат­ками древнего индоарийского этноса.

Норманистская точка зрения также остается достаточно пред­ставительной в нашей археологии и лингвистике. Ее придержива­ются, в частности, археологи Д.А. Мачинский, Г.С. Лебедев, к ней склонялся в последние годы жизни М.И. Артамонов, к ней близок лингвист Г.А. Хабургаев. Многие лингвисты и историки, не считая русов норманнами (германцами-скандинавами), тем не менее при­знают значительную роль скандинавов в образовании Древнерус­ского государства, как раз исходя из данных, касающихся именно русов. Особенно часто такого рода подмены встречаются в общих работах или же в обзорах, имеющих целью отыскание следов пре­бывания скандинавов на территории Восточной Европы. Именно «русские» названия порогов и имена князей и дружинников «рбда русского» более всего служат убеждению в существовании «нор­маннского периода» в истории Руси. В этом, как правило, ограни­чиваются отысканием чего-то похожего в Скандинавии, игнорируя более двух столетий назад высказанное меткое замечание М.В. Ло­моносова: «На скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования».

В.Д. Иванов примыкает в целом к концепции Б.А. Рыбакова. Помещая русов на реке Роси, Б.А. Рыбаков как бы включает их в историю славянства на этой территории. Но он отмечает и особен­ности выделяемой им области в материальной культуре, особенно­сти, которые могут иметь и этническое значение. Речь идет прежде всего о составе предметов Мартыновского клада, который и опре­деляется как «древности русов». Пальчатые фибулы, поясные на­боры и некоторые другие найденные там предметы не имеют ме­стных корней, но широко представлены в Подунавье вплоть до Ад­риатики, где они, по-видимому, первоначально и появляются. Ду­найские элементы прослеживаются и в культуре населения, поя­вившегося в конце V в. в восточном Крыму и на Таманском полу­острове, то есть там, где позднее византийские источники зафик­сируют росов.

Вопрос о славянской прародине сложен потому, что неизвест­но, с какого времени начинать. Вопрос о начале Руси еще сложнее, потому что нет уверенности в знании языка этого племени. А ис­точники дают столько различных «Русий», что среди них легко рас­теряться и затеряться. Только в Прибалтике упоминаются четыре Руси: остров Рюген, устье реки Неман, побережье Рижского залива и западная часть Эстонии (Роталия-Руссия) с островами Эзель и Даго. В Восточной Европе имя «Русь», помимо Поднепровья, свя­зывается с Прикарпатьем, Приазовьем и Прикаспием. Недавно Б.А. Рыбаков обратил внимание на сведения о Руси в устье Дуная. Область «Рузика» входила в состав Вандальского королевства в Северной Африке. И едва ли не самая важная «Русь» помещалась в Подунавье. В Х-ХШ вв. здесь упоминается Ругия, Рутения, Руссия, Рутегская марка, Рутония. Во всех случаях, очевидно, речь идет об одном и том же районе, каковым мог быть только известный по источникам V-VIII вв. Ругиланд или Ругия. Располагалась Ругия-Рутения на территории нынешней Австрии и северных районов Югославии, то есть именно там, откуда «Повесть временных лет» выводит полян-русь и всех славян. Возможно, ответвлением этой Руси явились два княжества «Русь» (Рейс и Рейсланд, то есть Рус­ская земля) на границе Тюрингии и Саксонии. Об этих княжествах, пожалуй, мало кто и слышал. А они известны источникам, по край­ней мере, с XIII в. вплоть до 1920 г., когда были упразднены. Сами «русские» князья, владевшие этими землями, догадывались о какой-то связи с восточной Россией, но не знали, в чем она заключалась.

Помимо названных «Русий», русские летописцы знали «Пурга-сову Русь» на нижней Оке, причем даже в XIII в. эта Русь не имела отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле.

Академиком М. Н. Тихомировым упоминалось о «русской» ко­лонии в Сирии, возникшей в результате первого крестового похода. Колония носила названия «Ругия», «Руссия», «Росса», «Ройа». При­мерно с тем же чередованием мы имеем дело и при обозначении других «Русий». Не исключено, что в каких-то случаях совпадали различные по смыслу, но сходно звучавшие названия. Но и факт широкого рассеяния родственных родов и племен тоже нельзя иг­норировать. Эпоха великого переселения народов дает множество примеров такого порядка. В сущности, все охваченные им племена в конце концов распались, рассеявшись по разным частям Европы и даже Северной Африки. Притязания одних родов на господство по отношению к другим, им родственным, побуждали последних от­деляться и уходить подальше от честолюбивых сородичей. Руги-русы, очевидно, пережили примерно то же, что наблюдалось у го­тов, аланов, свевов, вандалов и других племен. Еще в X в. визан­тийцы называют русь «дромитами», то есть подвижными, странст­вующими.

В настоящее время ответа на возникающие вопросы еще нет: никто и не пытался нанести на карту все упоминания Руси. Но и неразрешимым это тоже считать не следует: дело может сдвинуть­ся с места, если вопрос будет верно поставлен. «Правильная по­становка вопроса и есть его решение», — говорил К. Маркс. В дан­ном случае важно держать в поле зрения как раз противоречивые сведения ради отыскания закономерности в самих противоречиях.

Именно с этой целью дается подборка сведений иностранных ис­точников о Руси, причем источники XII-XIV вв. часто проливают свет как раз на процессы предшествующего времени. Наличие в Европе «Русий» в этот период может оказаться основанием для понимания сведений о «русских» графах, герцогах и т.п. в VIII-IX вв., а также для понимания сюжетов, саг и сказаний, в которых «рутены», «русские», воюют с готами, гуннами, данами еще в V-VIII вв.

Разные представления об изначальной этнической природе ру­сов сопровождаются обычно и соответствующими осмыслениями самого этнонима. Норманисты указывают обычно на финское на­звание шведов «Руотси», не объясняя, что вообще это название значит (а означать это слово в финских языках может «страна скал»), сторонники южного происхождения названия указывают на обозначение в иранских и индоарийских языках светлого или бело­го цвета, который часто символизировал социальные притязания племен или родов. Источники дают достаточно представительный материал и для иного подобного толкования. В Западной Европе Русь, как говорилось, называлась также Ругией, Рутегией, иногда Руйей или Руйяной. В первые века в Галлии существовало кельт­ское племя рутенов, которое часто называли «флави рутены», то есть «рыжие рутены». Это словосочетание в некоторых средневе­ковых этногеографических описаниях переносилось и на Русь, и, как это указывалось в нашей литературе, для такого перенесения тре­бовалось какое-то хотя бы внешнее основание. И действительно, в X в. северо-итальянский автор Лиутпранд этноним «Русь» объяс­нял как простонародное греческое: «красные», «рыжие». Во фран­цузских источниках дочь Ярослава Мудрого Анна Русская также осмысливалась и как Анна Рыжая. Название Черного моря как «Русского» встречается более чем в десятках источников Запада и Востока. Обычно это название связывается с этнонимом, служит, в частности, обоснованием южного происхождения Руси. Это не ис­ключено и даже вероятно. Но надо иметь в виду и то, что само это название осмысливалось как «Красное». В некоторых славянских источниках море называется не «Черным», а «Чермным», то есть Красным. Так же оно называется в ирландских сагах, выводящих первых поселенцев на острове Ирландии из «Скифии» (в ирланд­ском языке: «Маре Руад»). Само название «рутены» происходит, видимо, от кельтского обозначения красного цвета, хотя на ругов-русов это название перешло уже в латинской традиции.

В русской средневековой традиции тоже была версия, что на­звание «Русь» связано с цветом «русый». Традицию эту обычно все­рьез не принимают. Тем не менее у нее весьма глубокие истоки. Так, в некоторых ранних славянских памятниках зафиксировано обозначение месяца сентября как руен или рюен, то есть почти так, как в славянских языках назывался и остров Рюген (обычно Руйяа). Значение этого названия месяца то же, что и прилагательного «ру­сый»: именно коричнево-желтый, багряный (уже позднее слово «русый» станет обозначать несколько иной оттенок). По существу, все формы обозначения Руси в западноевропейских источниках объясняются из каких-то языков и диалектов как «красный», «ры­жий». При этом необязательно речь должна идти о внешнем виде, хотя и внешний вид в глазах соседей мог этому соответствовать. Красный цвет в столь важной для средневековья символике озна­чал могущество, право на власть. Красный цвет могли специально подчеркивать, как подчеркивал автор «Слова о полку Игореве» «черленый», то есть красный цвет щитов русичей. Для язычников эпохи военной демократии было свойственно и ритуальное рас­крашивание, на что обращал внимание Юлий Цезарь, говоря о бриттах (они красились в синий цвет).

О языке русов сведений пока мало, и нужна конструктивная концепция, которая позволила бы объяснить разрозненный мате­риал. Выше упомянуто любопытное сообщение неизвестного авто­ра XV в., согласно которому рутены называли поморян «галматами». В этой связи напрашивается параллель с иллирийскими далматами, тем более что и известных по германским источникам гломачей называли также делемичами. Географ XVI в. Меркатор язык рутенов с острова Рюген называл «словенским да виндальским». Очевидно, какое-то время рутены были двуязычными: пере­ходя на славянскую речь, они сохраняли и свою исконную, которую Меркатор считает «виндальской», т.е., видимо, венедской. В со­временной германской лингвистике имеет широкое распростране­ние и обоснованная версия, по которой в северных, прибалтийских пределах некогда жили не германцы, а илирийцы или венеты, так называемые «северные иллириццы».

Доказывается этот тезис главным образом материалом топо­нимики. Значительная часть топонимики северо-западного побе­режья Адриатики имеет аналогии в Юго-Восточной Прибалтике. Добавим, что та же топонимика встречается также в северо­западной части Малой Азии и прилегающих к ней европейских об­ластях.

Топонимика иллирийско-венетского облика уходит в достаточ­но глубокую древность, может быть, к концу эпохи бронзы, когда по всему Европейскому континенту происходят значительные пе­редвижения племен, в том числе передвижения, вызванные пора­жением Трои и ее союзников из Малой Азии, а также венетов (XII в. до н.э.). Именно в последней четверти II тысячелетия до н.э. на юго-восточном побережье Прибалтики появляется чуждое для это­го района узколицее население, которое и доныне отражается в облике живущих на морском побережье литовцев, латышей и эс­тонцев. Именно эта часть Балтийского моря называлась некогда Венедским заливом, и такое название применительно к Рижскому заливу сохранялось вплоть до XVI в.

Как соотносились иллирийский, фракийский и венетский языки, остается неясным, но принадлежали они, по всей вероятности, к одной группе. Близок к этой группе был и кельтский язык, хотя кельтские черты в культуре южного берега Балтики, которые вы­являются немецкими археологами в последнее время, возможно, имеют уже вторичное происхождение, наслаиваются на более ран­нюю венето-иллирийскую культуру. Имена послов и купцов «от рода русского», называемые в договорах русов с греками, Олега’ и Игоря, находят более всего аналогий и объяснений именно в вене-то-иллирийском и кельтском языках. Встречаются в их числе и та­кие, которые могут быть истолкованы из иранских языков, что не­удивительно, если учесть глубокие местные традиции этого языка в Поднепровье, а также в эстонском (чудском) языке.

Вопросы для самоконтроля

Южная и северная теории возникновения Руси, источники о народо­населении Европы на рубеже и в начале первого тысячелетия.

Представления ведущих отечественных и зарубежных ученых об этнообразовании и формировании славянского этноса.

Индоарийская и норманская теории происхождения славян.

Лингвистические подходы в установлении истории возникновения славян.

Археологические и антропологические теории происхождения славян.

РОЛЬ МИГРАЦИИ И ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ В ФОРМИРОВАНИИ СЛАВЯНСКОГО ЭТНОСА

Исторические судьбы трех поначалу разных народов — русов, словян, венедов оказались настолько тесно переплетены, что в районе Восточной Европы они со временем стали представлять собой своеобразное единое целое. Процесс объединения (ассими­ляции) проходил на основе славянского элемента, но этнические различия сохранялись еще довольно долго, в частности, эти разли­чия отразились в «Повести временных лет». Единое целое трех народов стало основным компонентом формирующейся в ІХ-ХІ вв. древнерусской народности. В то же время наличие различных этно­сов в немалой степени повлияло на форму и характер государства Киевской Руси и народа, населявшего его территорию.

В настоящее время большинство народов Европы говорят на индоевропейских языках. Само название этой группы языков ука­зывает на районы их древнего распространения — Европа и Индо­стан. Долгое время индоевропейские племена занимали также территорию Средней Азии, значительную часть Малой и Передней Азии. В свою очередь, в Европу проникали или в ней сохранялись и племена, говорившие на иных языках. Остатком очень древнего неиндоевропейского населения являются проживающие в Испании баски. На северо-востоке Европы издревле жили племена, гово­рившие на языках уральской группы, позднее угро-финские племе­на. К последним в настоящее время относятся финны, карелы, ко­ми, марийцы, мордва, а в Центральной Европе — венгры, пришед­шие сюда из Предуралья в конце IX в. Около начала нашей эры в степи Причерноморья начали проникать с востока также тюркские племена, часто смешанные еще на востоке с уральскими и индоев­ропейскими племенами.

Вопрос о времени зарождения больших языковых групп племен остается спорным, поскольку до конца еще неясны закономерности языкового и социального развития в ту отдаленную эпоху. Можно сказать лишь, что они тесно связаны между собой. Как правило, интенсивность социального развития ускоряет и языковые измене­ния. Но воздействуют и иные факторы. Так, выделение особых диалектов неизбежно, если племена занимают обширные террито­рий. Контакты же с племенами иных языков еще более ускоряют обособленность. С другой стороны, многое зависит от прочности племенного строя. В отдельные периоды привязанность к племен­ным традициям сильнее, нежели связь с занимаемой территорией. На одной и той же территории могли долгое время удерживаться различные племена, не смешиваясь друг с другом.

Можно отметить и еще одну закономерность. Очень часто тра­диции (и в том числе язык) лучше сохраняются у отколовшейся части этноса. Особенно прочными они могут оказаться в изоляции (например, где-нибудь на острове). Изолированность может быть достигнута и искусственным путем: население держится своей тра­диционной общины либо потому, что на ее права покушается ка­кое-то большинство, либо потому, что община обеспечивает своим членам определенные преимущества.

Древнейшие эпохи жизни человечества доступны пока главным образом археологии и антропологии, в меньшей части лингвистике (в основном названия рек и других местностей) и этнографии. Письменная история народов начинается с эпохи становления классового общества и государств, хотя в историко-географические сочинения обычно попадают и народы, еще не вступившие в эту стадию.

Первым народом Северного Причерноморья, известным по письменным источникам, являются киммерийцы. Киммерийцы совершали походы в Переднюю и Малую Азию. Они участвовали в сокрушении Трои в знаменитой Троянской войне (XIII или XII в. до н.э.), то есть выступали уже в то время союзниками греческих городов, видимо, будучи заинтересованными в торговле с ними. В VII в. до н.э. киммерийцы были вытеснены из Причерноморья пришедшими с востока скифами. Разные источники сохранили све­дения об отступлении киммерийцев в Малую Азию, Кавказ и в За­падную Европу по дунайской долине. Проникали киммерийцы в Западную Европу и раньше.

Археологические следы пребывания в Западной Европе кимме­рийцев обнаруживаются в разных местах от Италии и Южной Франции до северо-запада Европы. Можно ли связать киммерий­цев с каким-либо позднейшим европейским этносом? Ответа на этот вопрос пока нет. В античных сочинениях встречались утвер­ждения об общности происхождения киммерийцев, кимеров — од­ного из ответвлений кельтов (в настоящее время это название со­храняется за уэльсцами) и кимеров, живших на рубеже нашей эры на севере Шотландского полуострова. В ирландских сагах сохрани­лась версия, что эта группа кельтского населения вышла «из Ски­фии», с территории между «Красным» (так называется в сагах Чер­ное море) и Каспийским морями, причем идет это население на запад на протяжении многих поколений берегами Средиземного моря до Испании, а затем уже переселяется в Ирландию. Предания о переселении из Восточной Европы были известны и еще одной группе кельтского населения — проживавшим в Шотландии пиктам. На севере Европы у норманнов сохранялись предания о «цветущей Азии». Правда, выводили себя скандинавские норманны из Малой Азии, из-под Трои. Но у французских норманнов — норманнов, осевших на севере Франции (в Нормандии), жила версия о том, что их во II в. вывел Роллон с Дона. Эта версия могла быть заимство­вана норманнами у ранее прибывших сюда, причем действительно с Дона, аланов — ираноязычного племени.

В науке издавна существуют два больших направления. Одни ученые объясняют практически все особенности культуры и соци­ального развития местными условиями — так называемые автохто-нисты, другие — миграциями и заимствованиями. В действительно­сти же имел место и одно и другое. Но в разные периоды менялось соотношение этих факторов. Столетиями люди могли жить на од­ном месте, а потом вдруг приходили в движение. «Вдруг» — это так нам кажется теперь. А тогда для переселении возникали веские причины. Внезапное или почти внезапное изменение климата, пе­ренаселение, давление воинственных соседей, изменение в спосо­бах хозяйствования и многие другие, теперь нам малопонятные причины могли побудить население покинуть насиженные места и искать новые места для поселения. Если при этом не меняются прежние условия, то в памяти народа остаются предания о могилах предков и т.п., как это и отмечалось у некоторых кельтских и север­ных племен. Но верования тоже могли изменяться, а с усвоением иных верований могли усваиваться и чужие предания. Поэтому-то в памяти народной часто жили весьма противоречивые сказания о собственном происхождении. В тюзднейшее время хранители исто­рии — жрецы — могли и сочинить какую-то более красивую версию. Так, у большинства народов Европы память о переселениях опус­калась до Троянской войны. Но эта война и действительно привела к большим перемещениям населения: союзники троянцев в значи­тельной части должны были покинуть Малую Азию и переселиться в отдаленные области Европы.

Война эта по времени, видимо, совпала с большими перемеще­ниями населения в Европе, вызванными другими причинами, а распространение на Центральную Европу нового погребального обряда — трупосожжения — связано с малоазиатским влиянием, где этот обряд (и соответствующие религиозные представления) заро­дился значительно раньше. Да и топонимика указывает на значи­тельное перемещение населения: языковеды отмечают совпадение большого числа географических наименований по треугольнику: северо-запад Малой Азии и примыкающие области Балканского полуострова — северо-запад Адриатики — юго-восточное побережье Балтики, хотя топономика и не позволяет установить время, когда эти перемещения происходили.

Другая большая волна переселения приходится на VIII—VII вв. до н.э. Она, видимо, была связана с вторжением в степи между Волгой и Дунаем многочисленных скифских племен. Но есть вер­сия, что киммерийцы покинули и причерноморские степи ранее появления скифов по каким-то внутренним причинам (возможно, климатическим). Незадолго до начала нашей эры начинается пере­селение племен с морского побережья северо-запада Европы. Од­ной из причин этого переселения было опускание суши. Климат в этой части Европы менялся заметнее, чем в более южных районах. В Скандинавии за сравнительно короткое время он изменялся от оледенения до почти субтропиков, а Балтийское море то заливало прибрежные территории, то превращалось в закрытое неглубокое озеро.

Период с IV по VI вв. н.э. получил название «Великого пересе­ления народов», поскольку с места снялись почти все народы Ев­ропы и произошла грандиозная перекройка этнографической кар­ты, сопровождавшаяся колоссальным перемещением разных пле­мен и народов. Именно в этот период закладываются основы со­временных народов Европы. Но из-под пепелищ великого пересе­ления в ряде случаев можно извлечь и древние традиции, пере­жившие бурное время.

Славяне появляются на исторической карте лишь в VI в., но яв­ляются одним из самых архаичных индоевропейских народов. Оче­видно, они либо не попадали в поле зрения древних авторов, либо были известны им под другими именами. Основную часть сведе­ний этого периода составляет четвертая книга Геродота — грече­ского историка V в. до н.э. Геродота часто называют «отцом исто­рии». Это не совсем верно. У него были предшественники в горо­дах малоазиатского побережья Эгейского моря. Сам Геродот ис­пользовал, в частности, труд историка и географа VI в. до н.э. Гека-тея. И тот и другой пользовались также сведениями, полученными от жрецов — традиционных хранителей исторической памяти наро­дов. Но Геродот особенно интересен потому, что он сам посетил Северное Причерноморье и дал описание Скифии во многом как очевидец. В книге «Геродотова Скифия» Б.А. Рыбаков дал самую высокую оценку добросовестности греческого историка. В этой книге Б.А. Рыбаков как раз и стремится отыскать славян па север­ной окраине Скифии. Он связывает со славянами одну из переска­занных Геродотом версий о происхождении скифов. Поддерживает Б.А. Рыбаков и выдвинутую ранее версию О.Н. Мельниковской о том, что так называемая милоградская культура VII—II вв. до н.э. была славянской и что именно племена этой культуры у Геродота названы именем «невры». Примечательно также, что лесостепная культура IX-VIII вв. до н.э. (так называемая чернолесская), сло­жившаяся еще в киммерийское время, По своей конфигурации сов­падает с архаичным слоем славянской топонимики. В целом же картина оказывается таковой, что на переходе от эпохи бронзы к железному веку славяне скрывались под разными именами и вхо­дили в состав разных в материальном отношении культур.

Но археологические и антропологические данные убеждают в том, что население лесостепной полосы не покинуло своих земель вместе с киммерийцами. Древнее население сохранилось также в Приазовье (меоты, синды и др.), которое, кстати, и могло принад­лежать к индоарийской ветви. Другое дело, что нам неизвестно, как далеко простирались славянские или другие местные языки на за­пад в Центральную Европу и где вообще эти языки зародились. Та же упомянутая выше тшинецкая культура старше чернолесской на полтысячелетия и простирается до центра Европы, а появление в Центральной Европе культуры колоколовидных кубков относится ко времени еще на полтысячелетия более раннему.

Геродот более, чем кто-либо из его предшественников, обра­щал внимание на обычаи разных племен, почему его справедливо считают «отцом этнографии». По-своему это было закономерно. Развитие классового общества и государственности в Греции отда­ляло греков от «варваров», делало более заметными отличия их обычаев от тех, что сохранялись народами с еще прочным племен­ным строем. И слушатели его «Истории» теперь уже с удивлением узнавали о таких странных обычаях, которые в большой мере были свойственны и их собственным предкам.

Необходимо помнить, что обычаи, даже самые будто бы неле­пые, чаще всего являлись спутниками определенных верований. Геродот старался понять именно религиозные истоки странных для эллина эпохи расцвета Древней Греции обычаев разных наро­дов, естественно, обращая внимание прежде всего на экзотические особенности. Вместе с тем он склонен и сомневаться в правильно­сти отдельных рассказов, если они оказывались слишком непохо­жими на то, с чем ему постоянно приходилось сталкиваться. И не верил он не только тому, что существуют, например, люди с козли­ными ногами, но и тому, что финикийцы действительно обогнули морем Африку. Геродоту показалось невероятным, чтобы солнце вдруг стало светить с другой, северной стороны, поскольку понятия об экваторе не было. Зато теперь его можно поблагодарить за столь ценные сведения, в реальность которых сам он не верил.

«История» Геродота, как и все сочинения того времени, пред­назначалась для чтения перед публикой. Поэтому в ней много от­дельных рассказов, занимательных для слушателя.

Помимо «Истории» Геродота, в данном разделе помещаются сведения античных авторов о венетах-венедах. Сведения эти не от­личаются такой цельностью, как рассказ Геродота, но это именно те сообщения, которыми пользуются в разысканиях о начале сла­вянства.

Как было сказано, в германской средневековой литературе «ве­нетами», «венедами», иногда «вандалами» именовали либо всех славян, либо их прибалтийскую часть. «Вендами» вплоть до XVIII’ в. называли себя сами балтийские и полабские славяне. Вопрос об их тождестве, однако, наталкивается на очевидное противоречие: об­ласть первоначального расселения венедов не совпадает с терри­торией достоверно известных славян. Племена венедов уже в рим­ское время шли по берегам Балтийского моря, куда славяне прихо­дят лишь в VI в. Но позднее название Балтийского моря как «Ве-нетского» закрепляется лишь за одной его частью — Рижским зали­вом, то есть опять-таки областью, куда славяне не доходили. А «Венетским» эту морскую акваторию называют и авторы XVI в. Олаус Магнус и Герберштейн.

Помимо проблемы соотношения венедов и славян, выяснения причин их позднейшего смешения, существует еще проблема соот­ношения разных этнических групп, носящих название «венеты». Некогда венеты (энеты) жили на южном побережье Черного моря в Малой Азии, где их остатки находил еще и географ II в. до н.э. Страбоп. Эти венеты согласно преданию целиком или частично переселились в Европу, где во времена Юлия Цезаря существовали три группы племен с таким названием: венеты на полуострове Бретань в Галлии, венеты в долине реки По (Пад) (память о них живет в названии города Венеция), а также упоминавшиеся уже балтийские венеты. Данных о британских венетах мало, а потому трудно проводить какие-либо сопоставления их с другими группа­ми венетов. Что же касается венетов малоазиатских и адриатиче-ских, а также венетов прибалтийских, то о их связи в какой-то мере можно говорить. И римляне, и венеты адриатические считали себя переселенцами из Малой Азии, покинувшими родные места после падения Трои. Может быть, эти предания послужили причиной то­го, что венеты никогда не воевали против римлян.

В античной традиции интерес к венетам адриатическим был связан главным образом с тем, что через них в Средиземноморье поступал балтийский янтарь. Месторождение янтаря связывали с рекой Эриданом, которую отождествляли либо с По, либо с Роной (Роданом) в Южной Галлии, либо с северной рекой Рулон (предпо­ложительно Неманом). Еще в IV в. до н.э. северные страны посе­тил Пифий из Массилии (Марселя), добравшийся до «твинонов», поставлявших янтарь. Запискам Пифия многие не верили. Вів. н.э. Плиний Старший написал целое исследование о янтаре, где рас­смотрел разные версии о местоположении легендарной реки Эри-дан. В его время уже точно было известно, где именно добывается янтарь: при императоре Нероне (54-58 гг.) на поиски янтарной ре­ки было отправлено специальное посольство, которое достигло янтарных берегов и вернулось с богатейшими подарками с побе­режья Балтики.

В литературе обьино разные группы венетов-венедов рассмат­ривают как различные по происхождению племена. Но у самих ве­нетов, похоже, жили предания о связи их с малоазиатскими вене­тами. Вождем венетов в «Илиаде» Гомера назван Пилимен. У Ти­та Ливи, римского историка рубежа новой эры и уроженца адриа-тической Венеции, он носит имя «Палемон». Палемон почитался венетами адриатическими и, возможно, также венетами балтий­скими. Примечательно, что это имя носил легендарный предок династии литовских князей. Имя это греческое (означает «борец», «борющийся»), следовательно, занесенное в Прибалтику с юга. В позднейшей традиции Палемона считали племянником Нерона, в чем, возможно, отразилась память о римском посольстве эпохи Нерона. По побережью Балтийского моря были распространены предания о постройке здесь городов Юлием Цезарем Августом. Нерон был последним из рода Юлиев (все они носили имя Юлий Цезарь Август), причем род этот особенно настойчиво подчерки­вал свое родство с троянцами.

Сознанием родства, возможно, объясняется и тот любопытный факт, что именно через венетов адриатических шла торговля Бал­тийским янтарем. Плиний Старший сообщает, что у венетовских женщин янтарь был в изобилии, причем использовали его не столько в качестве украшений, сколько в виде лечебного средства от ряда женских болезней.

О времени появления венедов «по берегам Венедского залива» письменных данных нет. Но интересно, что именно в эпоху Троян­ской войны на этой территории появляется явно пришлое населе­ние, отмечаемое вдоль побережья антропологами. Население это отличалось от местного прибалтийского более узким лицом, и сей­час их потомки составляют довольно многочисленную часть в при­брежном населении Литвы, Латвии и Эстонии. Известный антро­полог Н.И. Чебоксаров, изучавший состав населения Прибалтики в 1952 г., выделял эту специфическую группу как «поптийскую», то есть причерноморскую. Давно было замечено также, что в так на­зываемой поморской культуре (VII—II вв. до н.э.) распространены «лицевые урны» — погребальные урны со стилизованным изобра­жением на них человеческого лица. Подобные урны ранее были из­вестны в Трое. Позднее они встречаются также у этрусков в Италии.

Вопрос о взаимоотношениях разных групп венетов в настоящее время не решен.

Великое переселение народов — эпоха, в которую погибает ка­завшаяся вечной Римская империя, гибнет античный мир и начи­нается средневековье, одним казавшееся мрачным, другим — оздо­ровляющим. Эпоху великого переселения датируют обычно IV-VI вв. н.э. В действительности началось оно раньше: с конца последнего тысячелетия до нашей эры устремляются на юг некоторые народы с побережья Северного и Балтийского морей, постоянно надвига­ются разные, в основном ираноязычные, племена с востока (сар­маты, аланы, роксаланы). Кельты и германцы теснят друг друга с одних и тех же территорий, то продвигаясь к границам империи, то уходя далеко на север или на восток, разорванными группами рас­селяются остатки некогда обширного фракийского мира. О многих племенах и языках и вовсе ничего не известно, поскольку у них не нашлось непосредственных наследников.

И все-таки эпоха великого переселения отличается от предше­ствующих. Отличается не столько масштабами переселений, захва­тившими огромные территории, сколько условиями, в которых они совершались. На рубеже нашей эры племена и народы часто гнали те или иные стихийные бедствия, может быть, перенаселенность и нищета. В IV в. народы снимались с насиженных мест, не выдержав первых испытаний богатством. Во II—IV в. в Причерноморье скла­дывается яркая и быстро прогрессирующая Черняховская культура. Пестрая в этническом отношении, она предстает довольно одно­образной на больших пространствах. Это свидетельство широких культурных и экономических связей. Недаром ученые говорят о процессе формирования в ее рамках новой народности, а также государственности. В Центральной Европе, вдоль границ Римской империи, возникают подобные культуры в рамках так называемого «кельтского ренессанса» — возрождение некоторых кельтских тра­диций в условиях ослабления влияния римских культур. Начало эпохи великого переселения обычно связывают со вторжением в конце IV в. в область Среднего Подунавья гуннов и союзных с ни­ми или же подчиненных им племен. Сюда уходит большая часть населения, занимавшего Северное Причерноморье, того населе­ния, которое и составило ранее Черняховскую культуру. Сюда же продвигается ряд племен с побережья Балтийского и Северного морей. Здесь смешивались и сталкивались разные языки, но не языки разделяли союзы племен.

Много загадочного несут в себе гунны. Принято считать, что это те самые племена, которые китайские летописцы еще до нашей эры называли «жун». Но название «гун» может относиться к раз­ным племенам, потому что в уральских языках оно означает чело­века, мужа вообще. В Европе были и «свои» гунны — так называлось одно из крупнейших фризских племен у побережья Северного моря, и по имени этого племени занимаемая им область называлась Гун-наланд. Этих гуннов знали по всему северу Европы, и с ними, оче­видно, связаны северные имена Гунар, Гундобад, Гундерикс и т.п.

Гунны в Причерноморье впервые упоминаются около 160 г. Дионисием Периегетом, а двумя десятилетиями позднее крупней­ший географ этого времени Птолемей помещает их между бастар-нами и роксаланами у берегов Борисфена — Днепра. Гунны, следо­вательно, изначально входили в союз племен, составивших Черня­ховскую культуру, задолго до появления здесь тюркоязычных пле­мен. Многие римские и византийские авторы IV-V вв. помещают родину гуннов на «севере». Приск Панийский, ездивший к гуннам в V в., указал на наличие у них разных языков. Собственно «гунн­ский» язык отличался от языка племенной верхушки гуннов. На гуннском языке, в частности, напиток назывался «медос», а яства ~ «стравой». «Мед» в качестве напитка известен не только славянам. «Страва» же, видимо, указывает на славян. В Древней Руси этим словом обозначалось вообще продовольствие, довольствие, а позднее также подати, выплачиваемые продовольствием. В диа­лектах слово жило до самого недавнего времени.

Предполагается, что собственный язык гуннов был тюркским. В именах гуннов есть отдельные тюркские имена, однако их не­много. Большинство имен гуннских предводителей, включая Ат-тилу, индоевропейские. «Гуннское» название реки Днепр «Вар» -одно из главных обозначений воды (реки, моря) в индоевропейских языках.

Аттиле удалось создать огромный союз племен от Черного моря до Рейна. Но союз этот оказался крайне непрочным. Римля­нам удалось взорвать его изнутри, в результате чего в знаменитой битве 451 г. на Каталунских полях в Галлии (современная Франция) Аттила потерпел поражение. Через два года он при загадочных обстоятельствах скончался, а вскоре в результате очередного столкновения варварских племен на Дунае гунны были снова раз­громлены — на сей раз своими бывшими союзниками — гепидами. Как сообщает Иордан, они вернулись назад на восток, к Причерно­морью. С ними были, очевидно, и некоторые из оставшихся вер­ными им союзников, в том числе одна группа ругов (другая часть ругов выступала на стороне гепидов). Крушение гуннской державы привело к созданию вдоль римских границ ряда варварских коро­левств. В 476 г. пала Западная Римская империя, а несколько позд­нее на территории у Италии возникает королевство остготов. Тем временем на огромных пространствах от Иллирии до Днепра при­ходят в движение славянские племена, которые вскоре окажутся у побережий Северного и Балтийских морей, Адриатики, Эгейского моря, заселят Балканы, включая ряд островов Средиземного моря, большими группами проникнут в Малую Азию, ассимилируют многие народы в одних случаях и ассимилируются сами в других. Где они жили раньше, под какими именами скрывались? Об этом историки, как было сказано, спорят. Широкое распространение славянской речи в VI в. свидетельствует о многочисленности сла­вянских племен и, следовательно, весьма широкой исконной тер­ритории, на которой эти племена разрастались. Архаичный строй славянских языков свидетельствует также о большой их древности. Но в VI в. они явно разрастаются за счет включения в свой состав иных языков, иных народов. В числе последних, по-видимому, од­ним из наиболее значительных были племена венетов, живших в римское время у юго-восточного побережья Балтики, а с первых веков нашей эры большими или меньшими группами устремив­шихся на юг, к Подунавью и Поднепровью, так что Иордану, исто­рику готов, они казались одной из ветвей славян.

В последующей эпохе в Европе завершается распад прежних племенных образований и начинается формирование новых этни­ческих общностей — народностей. В итоге великого переселения народов многие древние языки вообще перестали существовать, и их теперь трудно даже и развести по известным языковым груп­пам. Довольно скоро исчезает готский язык — один из наиболее по­пулярных в эпоху великого переселения, хотя бы потому, что готы возглавляли многие племенные союзы на разных территориях. Лишь в Крыму, где осела небольшая группа готов и где они нико­гда не господствовали, их язык сохранится до позднего средневе­ковья. Также лишь у небольшой группы венедов-венетов и, может быть, у рутенов Восточной Прибалтики сохранится свой язык до XIII и даже до XVI в. Большинство же их задолго до этого раство­рилось в иных племенах и народностях, главным образом славя­ноязычных.

Ученые считают, что процесс, приводящий через несколько столетий к формированию древнерусской народности и государст­венности, начинается примерно с VI в. Помимо славян, участника­ми этого процесса являлись и многие другие племена Центральной и Восточной Европы — балтийские, угро-финские, иранские, час­тично тюркские, может быть, еще индоарийские, германские, фра­кийские, венето-иллирийские и кельтские. Определить удельный вес их теперь не всегда возможно. Но надо иметь в виду, что про­сматривающиеся в разных источниках различия в описании обыча­ев и верований могут относиться как раз к многообразию истоков.

Иордан, живший в VI в., о многом пишет как очевидец. Расска­зывая же о предшествующей истории готов и связанных с ними племен и народов, он опирается на некоторые более ранние пись­менные источники, а также на устную традицию. Иордан одним из первых упоминает славян, причем ему известны какие-то предания, ведущие к IV в. Именно у Иордана венеты, склавины и анты рас­сматриваются как родственные племена. Именно Иордан проти­вопоставляет готов и ругов, не считая последних германским пле­менем. Мы необязательно должны верить Иордану, когда он, на­пример, относит к славянам венедов: славянской речи он, очевид­но, не знал. Но мы не можем не доверять ему, когда он исключает венедов и ругов из числа германских племен, поскольку германские языки были ему хорошо знакомы.

У Иордана, применительно к событиям IV в., упоминается и племя росомонов где-то в Поднепровье, что может расшифровы­ваться как «народ рос». Народ с таким именем упоминается в При­черноморье одним сирийским источником VI в. «Русы» в связи с событиями VI в. названы также в двух восточных источниках позд­нейшего времени. Отражались ли в них события VI в., или же позднейшие авторы перенесли в прошлое и позднейшую ситуацию, решить сейчас трудно. Но эти сведения могут быть сопоставлены с другими, воспроизводимыми в описанных источниках.

Многие географические наименования, встречающиеся у Иор­дана, с трудом поддаются расшифровке. Дело в том, что наряду с традиционными греческими он знал и современные ему названия, принадлежавшие племенам, населившим Причерноморье во II-V вв. Согласно традиции, большая часть Европы делится у Иордана на Германию и Скифию, которые граничат у истоков Дуная — Истра и бассейна Вистулы — Вислы. Восточное побережье Балтики в боль­шинстве географических сочинений средневековья включается в состав Скифии, почему иногда и само Балтийское море называется Скифским. Сами скандинавские племена подчас именуются «се­верными скифами». И означает это опять-таки не то, что они дей­ствительно были скифами, а то, что они не были изначально гер­манцами, которые проникают в этот район лишь с началом нашей эры, причем свевы, видимо, приходят сюда уже после распада гунн­ского союза.

Прокопий Кесарийский — крупнейший византийский историк середины VI в. характеризовал славян. Его данные признаются наиболее достоверными и продуманными. Византийский историк указывал на то, что славяне не знают судьбы. Действительно, пред­ставление о судьбе, столь значимое для большинства средиземно­морских и западноевропейских народов, у славян совсем иное. Язы­ческое мировоззрение знает и неотвратимый фатум — рок, и из­менчивую судьбу — фортуну. Славянское язычество принимало лишь второе. Это обстоятельство скажется позднее и на форме христианства: католичество больше акцентирует внимание на пре­допределении, нежели православие, распространяющееся преиму­щественно на славянских землях. На Руси не получит распростра­нение столь близкая Западу астрология, хиромантия, каббалистика. Отмеченное Прокопием Кесарийским отличие, с одной стороны, побуждает искать для славян какие-то отличные от романо-греческого мира условия формирования, а с другой — присматри­ваться и к особенностям отношения к судьбе, например, славян и русов.

У Прокопия Кесарийского мы находим и любопытные данные о варинах, или варнах, племени, которое позднее будет славянизи­ровано и станет славяноязычным племенем варны, но во время византийского хрониста сохраняло еще все свои этнографические и языковые особенности. Помимо Прокопия о варинах упоминал также предшественник Иордана, историк готов Кассподор. Касспо-дор указал, в частности, на то, что создатель государства остготов в Италии Теодорих назвал короля варнов сыном и получал от него оружие — обоюдоострые, широкие, косые, с изогнутыми краями ме­чи. Варны сами привозили в Италию оружие и вознаграждались из королевской казны. Упоминание это важно потому, что может ука­зывать на тот район, где производились славившиеся в Европе и за ее пределами мечи. Некоторые сведения о варинах имеются также у историка VI в. Агафия. Последний сообщает об участии отряда варинов в походе византийского полководца Нарзесса на Италию. Варнов, следовательно, в VI в. в Византии достаточно хорошо представляли.

Феофилакт Симокатта жил в первой половине VII в. В «Исто­рии» получили отражение события эпохи императора Маврикия (582-602). Приводимое описание свидетельствует о распростране­нии славянской колонизации до побережья Балтийского и Север­ного морей. Примечательно также использование в качестве по­сланников музыкантов-гусляров. У всех народов на стадии военной демократии барды-песнотворцм пользовались самым высоким уважением и авторитетом как хранители традиций народа.

«Житие святого Северина» отражает события, происходившие на территории того самого Норика, откуда летописец выводил по-лян-русь и вообще славянские племена. Северин (ум. 482) — «апо­стол Норика», видный и влиятельный деятель эпохи падения За­падной Римской империи, оказавший, как видно из «Жития», опре­деленную поддержку Одоакру, происходившему либо из ругов, ли­бо из какого-то родственного им племени и свергшему в 476 г. по­следнего императора Западной Римской империи. Автор «Жития» Евгиппий был учеником Северина и писал хотя и спустя несколько десятилетий после самих событий (в 520 г.), но в основном как не­посредственный свидетель и очевидец. Именно «Житие Северина» является наиболее значительным источником по истории Ругилан-да в V в., поскольку Йорик, по крайней мере своей северной ча­стью, входил в его состав или же являлся областью фактического господства королей ругов. Позднее этот район называется Ругией или Руссией, причем считается, что расцвет ее как особой области в составе Священной Римской империи или в сфере ее притязаний приходится на ХП-ХШ вв.

На Дунай после столкновения с готами пришла большая часть ругов из Прибалтики. Римские источники упоминают их в качестве федератов-союзников с начала IV в. В V в. руги входят в состав Гуннской державы, сохраняя собственных королей. После смерти Аттилы (453 г.) руги были втянуты в усобицы, раскалываясь, как правило, на противоположные лагеря. В результате отдельным их группам из Подунавья приходилось выселяться. В борьбе за Север­ную Италию Одоакра и Теодориха в конце V в. руги были и на сто­роне одного, и на стороне другого, хотя в целом готы считались одним из главных врагов ругов, видимо, еще со времени их столк­новений в Прибалтике.

Именно в результате многочисленных расколов, усобиц, внеш­них вторжений разные группы ругов расселяются в отдаленные районы или соединяются в союзы с другими племенами. И почти повсеместно само название «руги» позднее вытесняется именем «русы», что и заставляет внимательно отнестись ко всем упомина­ниям тех и других.

Наиболее трудным для понимания и использования источни­ком является сага о Тидреке Бернском. Сага не хроника. В ней за­писаны песни и сказания, прожившие в народе не одну сотню лет, причем записаны даже не там, где эти песни сложились и где ко­гда-то развертывались изображаемые в них действия. Подобно тому как былины о богатырях, защищавших Киев, долее всего жили на онежском или печерском Севере, так и германский эпос хранил­ся в Исландии и Норвегии.

Сага о Тидреке Бернском в России известна давно, а в начале нашего столетия под руководством известного филолога А.Н. Ве-селовского был сделан и перевод на русский язык тех ее частей, в которых идет речь о «русских» и «вильтинах». Однако используется она в литературе редко, и опять-таки потому, что содержащийся в ней материал не укладывается в основные противоборствующие концепции норманизма и антинорманизма. А ведь сага интересна уже тем, что представление о «русских» в ней — это как бы квинтэс­сенция понимания их и отношения к ним всего германского мира от юга до севера. Она непреложно свидетельствует о том, что «рус­ский» мир мыслился как внешний по отношению к германскому.

Упомянутый выше Тидрек Бернский — это основатель королев­ства остготов Теодорих, резиденция которого находилась в Вероне, именовавшейся у германских племен Берном. Около 471 г. Теодо­рих возглавил остготов в Паннонии, а в 488-493 гг. возглавляемые им остготы отвоевали Северную Италию у Одоакра. Здесь Теодо­рих и правил вплоть до кончины в 526 г.

Как это часто бывает, популярность Теодориха стала возрас­тать на фоне последующего упадка остготского государства, в 540 г. вообще прекратившего свое существование. Готы вспоминали о прошлом величии созданного под их верховенством государствен­ного объединения, а местное римское население на фоне беззако­ния византийской администрации вспоминало время Теодориха как чуть ли не идеальное с точки зрения социальной справедливо­сти. Зародились сказания о Тидреке-Теодорихе, естественно, там, где жили или куда отступили остатки германских племен, пришед­ших с конунгом в Италию. Такой областью долгое время остава­лось Подунавье — Бавария, Австрия. Еще и в начале XI в., как со­общают Квадлинбургские анналы, в Южной Германии песни и ска­зания о Тидреке знал едва ли не каждый крестьянин. И в конечном счете сага становится одной из самых популярных во всех герман­ских землях, а сам Тидрек предстает общегерманским героем.

Как и во всех других эпических сказаниях, в саге события сме­щаются во времени, а герои, жившие в разные периоды, соединя­ются в качестве современников. Так, современником Тидрека в саге называется Аттила, хотя тот умер примерно тогда, когда Тид­рек только родился. Пребывание Тидрека под покровительством Аттилы отражает другой факт: остготы занимали Нижнюю Пан-нонию до их переселения в Италию. Именно здесь, на территории бывшей державы Аттилы, был провозглашен конунгом над остго­тами и Тидрек. Сага в целом сохраняет благожелательное отноше­ние к Аттиле, и в этом такжб проявляется представление о нем, характерное для племен, живших в области среднего и верхнего Дуная. У франков и некоторых других племен отношение к Аттиле было резко отрицательным.

В саге упоминаются некоторые исторически достоверные лица. В ней действует Бледа — брат Аттилы; реальное лицо. Реальным лицом является Эрка, жена Аттилы, по саге — дочь русского конун­га (в источниках — Керка). У гуннов было многоженство, отражен­ное в саге. Многие другие имена по письменным источникам неиз­вестны. В предисловии к записи саги сказано, что имена меняются в зависимости от языков и территорий, где распространена сага. Само имя Тидрек вместо Теодориха указывает на север (сага запи­сана в Норвегии). Но этнографическая ситуация, отраженная в са­ге, во многом восходит как раз к эпохе переселения народов.

Сага о Тидреке (Дитрихе) Бернском послужила одним из глав­ных источников знаменитой «Песни о Нибелунгах». На севере она пользовалась особой популярностью именно потому, что Аттилу считали выходцем из Фрисландии, конунгом которой по саге был его отец Милиас. Имя Аттилы многие столетия звучало у балтий­ского побережья, где его признавали первым князем поморян. Версию эту, как было сказано, нельзя считать совершенно беспоч­венной: на севере знали гуннов-фризов, с которыми и связывали события, развернувшиеся в V в. на Дунае. Не случайно, очевидно, что имена гуннов были такого типа, что и имена племен, которые признавались за германские. Иордан сам готские имена считал по происхождению гуннскими. И имя Аттила до сих пор сохраняется у кельтских народов (в частности, в Шотландии), означая «отец», «батюшка».

Самое загадочное в саге сюжеты, связанные с участием рус­ских и вильтинов. Отождествление вильтинов с вяльцами или лю­тичами — одним из самых крупных славянских племен вендской, или венедской группы — кажется самым естественным. Время по­явления этого племени у южных берегов Балтики — эпоха великого переселения народов — тоже исторически достоверно. В саге отра­жен тот период, когда славянские племена господствовали там и политически. Соперниками же их были не племена северной груп­пы германцев, а русские. Именно русская династия в конечном сче­те утверждается и у вильтинов.

О каких «русских» могла идти речь применительно к событиям V-VI вв.? География походов и политической деятельности Тидре-ка-Теодориха в общем известна. Он был какое-то время заложни­ком и затем на службе в Византии. С юных лет он вождь остготов в Паннонии, затем ведет борьбу с Одоакром за Италию, где и про­ходят последние десятилетия его жизни. В Восточной Европе он, конечно, не бывал. Не возвращался туда после переселения на Ду­най и Аттила. Между тем, по саге, русские не эпизод, а постоянный политический партнер Тидрека и гуннов. Пролог саги указывает на «Россию» рядом с Швабией и Венгрией на пути с юга к Виндланду, то есть земле балтийских славян. В саге Русь чаще всего именуется Ругиландом. И очевидно, что имеется в виду прежде всего именно территория Ругиланда, позднейшей Руссии, а также тех прибалтий­ских областей, которые источники также называют Ругией или Рус-сией. Война ругов с готами на территории от Дуная до Северной Италии занимает заметное место в истории всего этого района. А для северогерманских племен не менее значительной была и борь­ба с ругами-русами у южных и восточных берегов Балтики. При этом «русские люди» четко отделяются и от скандинавов, и от кон­тинентальных германцев.

Некоторое недоумение вызывает то, что в саге не упоминается Одоакр, борьба с которым за Италию является одним из самых ярких эпизодов в биографии вождя готов. В литературе высказыва­лось предположение, что его место занял Германарих, герой ран­него готского эпоса, погибший еще в Причерноморье в результате столкновения с росомонами. Сказателям почему-то надо было принизить героя древнейших песен, прославляя Тидрека. Но какие-то черты Одоакра мог принять на себя и русский конунг Озантрикс, павший, по саге, от руки родича Тидрека.

Что касается Одоакра, то он становится героем славянских ис­торических сказаний позднего средневековья, причем его чаще все­го называют «русским» квязем. Вместе с тем потомки Одоакра позднее являлись графами Штирии, в XII в. они были также герцо­гами Австрии, имели определенный вес в составе богемского и чешского дворянства. Может быть, и это обстоятельство побужда­ло сказателей не упоминать Одоакра (Оттокара), не сталкивать Тидрека с героем, также популярным у значительной части поду-найского населения.

Имя другого русского конунга, брата Озантрикса Вальдемара, возможно, навеяно событиями уже позднейшей русской истории, в частности славянорусским эпосом, посвященным Владимиру Свя­тому. Но у гуннов и позднее у готов было известно сходное имя Владимир. Не исключено, что разное звучание, как обычно, приоб­ретало одно и то же имя, то самое, которое германские авторы объясняли из славянских языков как «обладание миром». Русский Вольдемар в саге погибает непосредственно от руки Тидрека. Если учесть, что вся деятельность Теодориха сосредоточивается на тер­ритории Северной Италии и Подунавья, перемещение Вальдемара на восток может связываться нё с походами Тидрека, а с направле­нием миграции ругов.

Примечательно, что в XIII в. была известна еще одна немецкая поэма, посвященная Ортниту, племяннику Ильи, русского по мате­ри, и этот отпрыск легендарных русских конунгов правит в Гарде, в Ломбардии (Северная Италия). В данном случае неважно, насколь­ко исторически достоверно содержание поэмы. Важно, что наличие «русских» в Ломбардии не удивляло немецких сказателей даже и в XIII в. С другой стороны, в рассказе о падениях Царьграда в 1204 г. новгородский летописец напоминает, что один из предводителей крестоносцев был родом из Берна, «идеже бе жил поганый злый Дедрик». В Новгороде, следовательно, тоже помнили о Тидреке, причем помнили как о заклятом враге Руси.

Сага о Тидреке Бернском известна по ряду оттисков. На рус­ский же язык был переведен лишь отрывок. Перевод был сделан слушателями академика А.Н. Веселовского в начале нашего столе­тия. В напечатанном тексте было унифицировано и приближено к оригиналу прочтение отдельных топонимов или названий стран (скажем, Руциланд, а не Россия или Русь), а также заменены неко­торые устаревшие, трудно понимаемые обороты. В самой саге встречаются противоречия, связанные с неоднократным редакти­рованием и соединением разных версий.

«Датская история» Саксона Грамматика (ум. 208) на русский язык не переводилась. Мало она привлекала и специалистов. Обычно используется рассказ о походе датчан на остров Руйяну (Рюген) в 1168 г., который Саксон описал как очевидец. Многочис­ленные же сведения о Руси, Рутении, рутенах из первой части сочи­нения остаются, как правило, вне поля зрения историков и филоло­гов. Дело в том, что первые книги написаны Саксоном по материа­лам устной традиции, исторических сказаний, саг. И так же как в саге о Тидреке Бернском, «русские» этой части «Датской истории» не укладываются в обычные норманистские и антинорманистские схемы: норманистов эти сведения не устраивают потому, что речь явно идет не о шведах, готах, датчанах и норвежцах, а антинорма-нисты не могут объяснить, почему столица этой Руси — Ротала -находится на восточном побережье Балтики (провинция Роталия в Эстонии), а имена рутенских «царей» нигде не находят аналогий.

Между тем Русь на Балтике известна многим источникам XII-XIII вв. Английский хронист Матфей Парижский (ум. 1259) сооб­щает о войнах, которые датский король Вальдемар II (1202-1241) вел «во Фризии и Русции» ради обращения тех и других в христиан­ство. Войны с теми и другими составляют важную тему датских хроник и эпоса, причем обычно речь идет о язычниках, каковые к XIII в. сохранялись лишь на островах и восточном побережье Бал­тики. Другой английский автор XIII в., Рожер Бэкон, упоминает о «великой Русции», которая опоясывает Левковию — Литву «с обеих сторон» Балтийского моря.

Сведения о рутенах-русах в разных районах Прибалтики встре­чаются уже в документах X в. И позднее они упоминаются в источ­никах ВПЛОТЬ до XVI СТОЛеТИЯ РутеНОВ, ЖИВуЩИХ На Севере ОТ ПО­ЛЯКОВ; упоминает в середине XII в. продолжатель хроники Оттона Фреизпингенского. О них много говорят авторы Жития Оттона Бамбергского Герборд и Эбон, сопровождавшие епископа, когда тот в 20-е гг. крестил поморян. Рутены оставались язычниками и счи­тали христиан своими врагами. В хронике Петра Дюсбургского, написанной в начале XIV в., упоминается о рутенах, которые поя­вились у устья Немана незадолго до прихода туда немецких рыца­рей, то есть на рубеже ХН-ХШ вв. Откуда они пришли, не сообща­ется. Но можно думать, что это были рутены, покидавшие остров Рюген после захвата его датчанами. В папских буллах XIII в. Ливо­ния, в которой учреждались католические епархии, именуется «Рус-сией». В середине XIV в. в ряде областей Эстонии произошло вос­стание против немецких феодалов. Наиболее успешно оно прохо­дило в Роталии, в особенности на острове Эзель. Организаторами и основной боевой силой восставших были «русские». В поздней­ших шведских источниках Роталия неоднократно называется «Рус-сией». К «Руссии» причислялась и соседняя с Роталией область Вик. Позднее в этом районе документы упоминают «русские села».

Тексты Саксона Грамматика во многом перекликаются с сюже­тами саги о Тидреке Бернском. Примечательно, что столица Рота-лии-Руссии Ротала имела тезку на Дунае, где располагался Ругиланд и позднее Руссия — Рутения. Некоторые имена рутенских вождей у Саксона Грамматика имеют явно южное происхождение, а упоми­нание «геллеспонтцев», родственных рутенам, и вовсе поразительно, так как Геллеспонт — это провинция в Малой Азии, примыкающая к Троаде, то есть и в этой топонимической детали обнаруживается реальная или легендарная связь с Малой Азией и Троей.

Легендарным родоначальником датских конунгов, по Саксону Грамматику, является Хадинг, которому наследует его сын Фротон. Постепенное «удревнение» генеалогии в средние века, дости­гавшееся часто за счет выстраивания в единый ряд частных пле­менных генеалогий, привело к тому, что Хадинга пришлось ото­двинуть куда-то в третье тысячелетие до н.э. На самом деле опи­сываемые события происходили вряд ли ранее VII-VIII вв., когда на эти территории либо вернулись, либо прибыли вновь этнические группы, рассеянные в ходе многочисленных «битв народов» V-VI вв. Кстати, на территории Юго-Восточной Прибалтики этот прилив отражается и в материальной культуре: появляются пальчатые фи­булы и некоторые другие атрибуты одежды и снаряжения дунай­ского типа. Но было ли это возвращение или бегство от врагов и родственников, теперь установить трудно.

Имена рутенов никогда не были германскими. Но и ранние имена данов тоже не являлись таковыми. Имя Фротон известно у иллирийцев (Фронтон) и у галлов (Фронту). В этом, возможно, ска­зывается древнее иллиро-венетское влияние, которое побуждает и Данию включать в область, первоначально занятую «северными иллирийцами». Долго здесь держалось и кельтское влияние. Зна­менитый датский конунг X в. Горм осуждался немецкими хрони­стами за гонения на христиан, причем имя его они объясняли от немецкого «ворм» — червь. На самом деле это кельтское имя, озна­чающее «знатный», «благородный» (от горм — кровь). Имена знати в Европе обязательно означали и социальное превосходство. А по­тому истолкования, подобные тем, что дали немецкие хронисты, просто невозможны. Значит же все это, что в X в. даже и на терри­ториях, ассимилируемых германцами, сохранялись негерманские этнические традиции, уходящие в глубину веков.

«Повесть временных лет» является главным источником по истории Древней Руси, памятником, наиболее полцо вобравшим в себя идеи и представления эпохи образования Древнекиевского государства. В литературе равнозначным этому названию является также условное наименование — Начальная летопись. Возникло такое название в начале прошлого столетия, когда предполагали, что это была именно первоначальная летопись, написанная в нача­ле XII в. монахом Печерского монастыря Нестором. Позднее было установлено, что летопись, в основном повторяющаяся в большин­стве позднейших летописных компиляций, также является сводом предшествующих исторических сочинений, сказаний, документов. Было предложено несколько различных гипотез об источниках и времени сложения различных ее частей. Наиболее популярной яв­ляется схема А.А. Шахматова (1864-1920) который, однако, на про­тяжении двух десятилетий занятий летописями постоянно менял свое понимание и сути, и этапов летописной работы, причем в ли­тературе нашло отражение даже не последнее его мнение. Он, на­пример, постоянно колебался в определении автора Начальной летописи (Нестор или Сильвестр) и установлении состава первона­чальной редакции.

По мнению Л.Л. Шахматова, первоначальное летописание за­рождается при Ярославе Мудром (древнейший Киевский свод да­тировался 1039 г.). Советские ученые М.П. Тихомиров, Л.В. Череп­ний, Б.А. Рыбаков указали на вероятность ведения летописи уже в княжение Владимира, вскоре после принятия христианства. И дей­ствительно, в летописи 996 г. является как бы завершением какого-то рассказа о предшествующих временах. Под 997 г., видимо позд­нее, было добавлено легендарное сказание «о белгородском кисе­ле». А затем, до конца правления Владимира, даются лишь от­дельные краткие сведения, почерпнутые из синодиков или погре­бальных надписей.

Позднейшие летописцы не просто переписывали предшест­вующий текст. Что-то они добавляли, что-то опускали. Летопись оставалась полем идеологической борьбы, ареной борьбы соперни­чающих политических группировок, княжеских фамилий и родов. Поэтому и текст до 996 г. не сохранился полностью в том виде, как он некогда был написан, а в летописном изложении в этих хроноло­гических пределах есть позднейшие вставки, отражающие взгляды другой эпохи.

Принципиальное значение имеет, естественно, вопрос о перво­начальном составе древнейшей летописи. Мнения ученых в этой связи расходятся. Все признают, что древнейший текст не знал ска­зания о призвании варягов, что последнее было включено в лето­пись либо в XI, либо даже в XII в., хотя на севере оно, конечно, могло жить долго и за пределами летописной традиции. Первона­чальный текст, видимо, не знал и разделения на годы. По летопис­ному тексту в пределах X в. заметно, как хронологическая канва привносится извне, разрывая связное изложение. А это обстоя­тельство может иметь и принципиальное значение. Дело в том, что «повесть» и «летопись» — это разные жанры. Повесть предпо­лагает связное изложение какой-то конкретной темы, тогда как летопись — это запись разнородных событий, происшедших в том или ином году. Практически это означает, что название «Повесть временных лет» могло относиться к недатированному сказанию о начале Руси и первых киевских князьях, тогда как авторы конца XI и начала XII в. вели «летописание», распределяя различные мате­риалы по годам.

Особенно важно правильно продатировать этнографическое введение «Повести временных лет». Дело в том, что в нем идет речь о древнейшем периоде славяно-русской истории. Если счи­тать, как это часто делают, что введение написано лишь в XII в., то ценность его как источника минимальна. Другое дело, если речь идет именно о введении в первоначальную историю полян-руси, которая явно в первую очередь интересовала составителя «Повес­ти». В таком случае летописец мог иметь дело с вполне живыми еще традициями и преданиями.

Этнографическое введение, как и весь летописный текст, также носит на себе следы неоднократного редактирования. В этом легко убедиться, обратив внимание на то, что этнонимы «русь», «варя­ги», «чудь» имеют различное содержание даже в соседних по рас­положению текстах. Но основная канва изложения все-таки должна быть отнесена именно к концу X в., когда создавался первый исто­рический труд, посвященный началу Руси. Такое заключение могло бы вытекать и из общего взгляда на задачи первого труда: расска­зать, откуда пошла Русская земля, и о первых русских, киевских князьях. Имеются и непосредственные данные, позволяющие от­нести работу первого летописца именно к концу X в. Данные эти тем более важны, что связаны с наиболее значительными по со­держанию текстами.

Много написано по «варяжской проблеме», много различных домыслов имеется в литературе о том, кого и почему именовали «варягами». А как раз в начальной части этнографического введения дается единственное прямое указание, где варяги живут. Летописец говорит о том, что к морю Варяжскому «приселять» «Ляхове, Пруси, Чудь». Уже в этом сообщении заложена большая информация. Во-первых, летописец знает у Балтийского побережья лишь три боль­ших этногосударственных образования. Преобладание Пруссии в литовских землях относится именно к Х-ХІ вв. Во-вторых, — и это главное, — Поморье вошло в состав Польского государства лишь в конце X в., в 907 г. было создано епископство в Колобжеге. Но уже около 1010 г. оно вновь отпало и вторично было включено в состав Польского государства и окрещено лишь в 20-е гг. XII в.

К этому же времени может относиться включение в состав ляшских племен поморян и лютичей. На лютичей власть польского князя распространялась всего лишь несколько лет, впоследствии они никогда в состав Польского государства не входили, более то­го, распри поляков и лютичей в конечном счете явились одной из главных причин общего поражения балтийских славян в борьбе против наступления немецких феодалов. Примечательно также, что в перечне славянских племен, даваемом по изложению в Сла­вянской грамоте, нет наиболее западных — ободритов и вагров-варинов. Очевидно, потому, что именно эти племена считались «варягами» в узком смысле слова. Летописец четко обозначает за­падные пределы расселения варягов: земля Волошская и Агнян-ская. Англы — западные соседи варинов. В IX в. англам, жившим в южной части Шотландского полуострова, и соседним варинам дана была специальная «Правда», как бы вариант действовавшего в Франкской империи законодательства. До недавнего времени по­граничная с землями балтийских славян датская провинция носила название Ангельн. «Волошской землей» здесь могла именоваться и Священная Римская империя, возникшая в 962 г. как некая преем­ница старой Римской империи. У западных же славян «волохами» именовали именно итальянцев (возможно, жителей Северной Италии, которая и входила в состав новой империи). Как раз в кон­це X и начале XI в. территория Вагрии и область ободритов входи­ли в состав саксонской «марки Вэрингов», то есть варяжской марки. Эта марка была ликвидирована около 1018 г. в связи с распростра­нением на эту территорию власти Кнута Великого, датского коро­ля, объединившего под своей властью также Англию и южноскан­динавские земли.

Вопросы для самоконтроля

Период зарождения больших языковых групп племен, населявших Европу.

Народы, населявшие территорию Европы в период с XIII по II в. до н.э.

Научные направления о возникновении культуры и социального раз­вития — автохтонисты и миграционисты.

Периоды великих переселений народов в Европе.

Основные племена, населявшие Центральную Европу в период до н.э. и в начале н.э.

Период формирования Черняховской культуры.

Распад племенных образований и формирование новых этнических общностей и народностей на территории Европы.

Первые упоминания о русских на территории Центральной и Вос­точной Европы.

Рутены-русы в районах Прибалтики.

10. Достоверность сведений древнейших летописей о происхождении народов.

ВЕХИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ДРЕВНЕКИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА

К концу X в., по-видимому, относится ограничение состава Руси всего шестью племенами или землями. В состав Руси еще не вхо­дили кривичи, хотя летописец их знал, как знал и их город Смо­ленск. За пределами Руси оставались также радимичи и вятичи.

В приведенном материале используется древнейшая часть ле­тописи, доведенная до 996 г., с добавлением сказания о «белгород­ском киселе». Именно в этом тексте отыскивается древнейшая ле­тописная основа, та самая, которую в свое время создал первый летописец полян-русов. Собственно этнографическая часть пред­ставляет экскурсы в отдаленное прошлое славян и русов. Полемика о происхождении первых киевских князей возникла, вероятно, уже после эпохи Владимира.

«Повесть временных лет» неоднократно переводилась на со­временные языки. В последние десятилетия публиковались пере­воды В. Панова, Д. С.Лихачева и Б. А. Романова, польского ученого Ф. Селицкого и ряда других. Следует иметь в виду, что перевод -это всегда и модернизация текста. К тому же древнерусский язык много теряет в образности при переводе.

Как и в других переводах, за основу здесь положен Лаврентьев-ский список. Дефекты списка исправляются по Радзивилонскому списку, а также в отдельных случаях по Ипатьевскому. Именно из них взят текст сказания о призвании варягов, испорченный в Лав-рентьевской летописи.

«Откуда русская земля стала есть?» Именно этими словами древнейший летописец определил важнейший в его понимании рубеж: устроение словянских землях, создание Древнекиевского государства.

Оценивая условия возникновения Древнекиевского государст­ва, необходимо учитывать одно обстоятельство. Известно, что главной ячейкой первоначальной организации в родовом обществе является род и большая семья. Им на смену приходит территори­альная община. Территориальное деление Энгельс рассматривает в качестве одного из признаков государства, и сам переход к такой организации общества, как правило, вызывает к жизни те или иные ранние государственные формы.

Таковы общие закономерности. В реальной же действительно­сти оба типа общины могли сосуществовать, как и было в I тысяче­летии нашей эры. Известный советский лингвист О.Н. Трубачев обратил внимание на такой факт: германские племена часто носят названия по происхождению, тогда как кельты и славяне — по тер­ритории (поморяне, висляне, поляне, древляне и т.п.), что указыва­ет на торжество у них территориального принципа перед кровно­родственным.

От чего зависело преобладание тех или иных форм общины? Причин, по всей вероятности, было много. Но на одну закономер­ность можно обратить внимание. Как правило, у племен, занятых оседлым земледелием, территориальная община вытесняет кров­нородственную раньше, чем у скотоводческих, кочевничьих. Оче­видно, тип хозяйства имеет в этом случае первостепенное’ значе­ние. При достижении определенного уровня развития «малая се­мья», то есть семья, состоящая из родителей и детей — всего двух по­колений, в состоянии обеспечить необходимый жизненный уровень.

Другая причина расхождений — различные формы брака. У сла­вян и некоторых других племен Европы было многоженство (2-4 жены). У римлян, части германцев (но не у всех) — моногамия и покупной брак: за невесту полагалось вносить выкуп (как это и позднее сохранялось у многих восточных народов). Естественно, что родственные чувства слабее у тех народов, где сохранялось многоженство. А в областях оседлого земледелия такая семья фактически распадалась на ряд самостоятельных. В Киеве археоло­ги обратили внимание на обычно по соседству расположенные группки из трех-четырех жилищ, в которых и могли размещаться по существу самостоятельные семьи, имеющие одного отца, но разных матерей.

Многоженство у земледельческих племен было иным, чем у ко­чевых народов. Оно могло и не означать права собственности. Примечательно, что положение женщины у племен, державшихся моногамии, было менее свободным, чем у славян. «Покупной брак» превращал женщину в собственность мужчины, рода, причем она обычно не имела права наследования имущества мужа.

Третья причина расхождений — традиции. Складываются они исторически, но в условиях древних обществ часто принимают ре­лигиозную окраску и переживают на много поколений обстоятель­ства, некогда вызвавшие их к жизни. Так, на севере Европы, на по­бережье Северного и Балтийского морей долго соблюдались обы­чаи, напоминающие обычаи племен, населявших степь. Здесь наи­более прочно держался «покупной брак», старинный индоевропей­ский счет родства «до седьмого колена», культ рода вообще, выли­вающийся в бесконечный ряд поколений предков, а также культ коня, более всего распространенный у венедов и родственных им племен. Коней часто держали там, где они не играли никакой хо­зяйственной роли. Такова, в частности, была священная конюшня из 300 лошадей в городе Арконе на острове Рюген. Живых коней ве­неды (позднее славяне-венды) затаскивали на морские суда, веря, что они принесут им победу.

Разные типы общины в большой степени предопределяют и пути образования государств. У племен с сильными пережитками кровнородственных отношений идет расслоение внутри родов и между ними. Это примерно то, что Энгельс определил как «рим­ский» вариант. В самых последующих работах показано, что имен­но этот путь является преобладающим и для стран Африки и Азии, причем обычно он соединяется и с третьим путем: завоеваниями.

Выделение ряда племен и родов, установление их своеобразной субординации четко прослеживается в бурную эпоху великого пере­селения народов. Готы, например, разделились на восточных и за­падных (остготы и вестготы) из-за соперничества родов амалов и балтов, каждый из которых претендовал на первенство. В итоге вестготы, признавшие притязания балтов, ушли на запад в Галлию и далее в Испанию, где пытались встать над иноязычными мест­ными племенами и народами. Упоминавшийся выше историк го­тов Иордан более всего возвышал амалов, которые неизменно ки­чились своими реальными или мнимыми заслугами. Но для того чтобы добиться покорности или признания со стороны «незнат­ных» соплеменников, их надо было чем-то заинтересовать. Про­стая попытка подчинения большинства меньшинству привела к тому, что это большинство отделилось от претендентов на господ­ство и осталось Нижнем Дунае, занимаясь мирным пастушест­вом. Позднее Теодориху удалось увлечь в поход на Одоакра, пра­вившего в Северной Италии, до^цвухсот тысяч человек. Со време­нем, их осталось лишь несколько тысяч. Остальные, разочарован­ные, разбрелись кто куда. «Взаимное приспособление» попросту не состоялось.

Корпоративные притязания отдельных родов отличают прак­тически все королевства, возникшие в результате великого пересе­ления: Вандало-аланское в Северной Африке, государства вестго­тов в Испании, лангобардов в Северной Италии, бургундов, свевов, рассеянных по разным областям Европы. В их Баварской правде VIII в. прямо записаны роды («генеалогии»), которым отдается предпочтение перед остальными. В это время Бавария утратила статус королевства, войдя в состав Франкского государства как герцогство. Согласно Правде, «герцог, который стоит над наро­дом, всегда был из рода Агилольфингов и должен быть, потому что относительно их так решили короли, наши предки». Следую­щими после Агилольфингов Правда выделяет пять родов: Хози, Драоцци, Фаганы, Хахилинги, Анионы, являющихся «как бы пер­выми после Агилольфингов». Этим пяти родам положено было оказывать «двойной почет» по сравнению с остальными.

История оставила весьма любопытные факты: с этнографиче­ской карты быстрее всего исчезали племена, отдельные роды ко­торых претендовали на особенно глубокую родословную и «знат­ное» происхождение. Так исчезли готы, вандалы, лангобарды, бур-гунды и многие другие племена, чья слава гремела в сказаниях эпо­хи великого переселения. «Знатные» фамилии, придавая вроде бы первостепенное значение происхождению, на самом деле отдаля­лись от своих сородичей вплоть до полного с ними разрыва. Одна­ко из таких оторвавшихся от соплеменников аристократических семей уже в раннее средневековье складывается «голубой интерна­ционал». В рамках этого «интернационала» тоже идет борьба за место в иерархии. Отдельные индивиды образуют класс лишь по­стольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против ка­кого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов. Фео­дальные усобицы и рыцарские турниры — в известном смысле од-нопорядковые явления. Должности и титулы каждого должны быть признаны конкурентами. Но такое признание оказывается важнее признания собственных народов, и браки заключаются лишь в пре­делах своего социального круга независимо от языка и даже рели­гиозной принадлежности, обычно более важной для той эпохи.

На землях, охваченных территориальными общинами, государ­ство возникает несколько иным путем. В рамках такой общины нет культа рода и племени. В ее состав легко принимаются выходцы из других племен. Управление здесь в большей степени связано с хо­зяйственными задачами, значительнее влияние выборных должно­стных лиц на дела всех членов общины. Расслоение в конечном сче­те возобладает и здесь: город поднимается над сельской округой, в нем выделяется привилегированный центр и т.п. Но территори­альная община как форма организации прочнее, чем род. Она спо­собна дольше отстаивать права своих членов перед наступлением внешней власти.

У славян господствовала территориальная община. Исключе­ния обычно предполагали сохранение неславянских традиций у ас­симилированного населения. У германцев такого единообразия нет, но различия в социальной организации также могут связы­ваться с заимствованиями в ходе переселений. Ближе всех к славя­нам находились франки. Как и у славян, у них не было глубоких ге­неалогий, и им не придавалось большого значения. Лишь на пер­вых порах после завоеваний франки пользовались преимуществами по сравнению с римлянами. С созданием же империи Карла Вели­кого племя и вовсе было оттеснено от ключевых должностей в ап­парате власти. Уже «Салическая правда» при Меровингах выделяет этнически безликую, но привилегированную корпорацию антру-стионов, защищенных самым высоким вергельдом (штрафам за убийство) — 1800 солидов и вместе с тем лишенных права возбуж­дать тяжбы друг против друга. Как заметил Валентин Иванов, от­рывающаяся от общества власть более всего боится именно своего народа, а потому стремится опереться на иноплеменников.

Византийские авторы VI в. многого не могли понять в быте славян. Славянская демократия казалась им неуправляемой стихи­ей. И тут же приходилось удивляться, как скоро славяне овладевали военным искусством греков и одерживали победы в сражениях с многотысячными отрядами. Можно указать и на еще одну особен­ность: завоевав практически весь Балканский полуостров, славяне нигде не устанавливают господства над завоеванными и даже ра­бов, по истечении определенного срока, либо отпускают на свобо­ду, либо оставляют у себя в качестве равноправных членов общины. У славян, следовательно, была организация, обеспечивавшая успех на полях сражений с лучшим войском тогдашнего мира, но не спо­собная стать внешней, господствующей властью по отношению к завоеванным территориям. Что же это за организация?

В некоторых художественных произведениях народное собра­ние изображается дикой полупьяной массой. Представление это глубоко ошибочно и питается оно мнением, будто «порядок» прив­носит только внешняя власть. В действительности в общине под­держивался строгий «порядок» так как к общим делам были при­влечены все ее члены, причем каждому было определено его ме­сто. Круг лиц, которым разрешалось выступать на собрании, был невелик. Обычно таким правом пользовались жрец, песнотворец -хранитель памяти племени, а также должностное лицо, осуществ­лявшее суд и следившее за сохранением обычая. Кто-то из старей­шин обычно вел собрание, и только через него можно было про­сить слова рядовому соплеменнику. Глашатай в таких случаях обра­щался к собранию, которое и решало: давать или не давать слово.

Мысль Гегеля о том, что личность может найти полное вопло­щение лишь в рамках государства, в принципе правильна. Но заин­тересованность личности в делах ближних и дальних далеко не одинакова. Хозяйственные потребности сельской общины ограни­чивались в основном пределами волости, в рамках которой надо было поделить сенокосы, леса, промысловые угодья. На более об­ширных территориях общий интерес затрагивал лишь отдельные сферы: обмен, «игрища между селами» во время праздников и в пору свадеб, поклонение общим богам, отношение с иными племе­нами. В зависимости от потребностей и строилась снизу вверх ие­рархия управления.

Письменная история застает славян с четко действующей орга­низацией управления. Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что к IX в. славянские «племена», «земли», «княжения» занимали огром­ные территории, превышавшие земли большинства европейских королевств. В сущности, это были государства афинского типа. Здесь существовала уже обособившаяся от общества, но еще не оторвавшаяся от него окончательно княжеская власть.

«Повесть временных лет» сохранила некоторые данные об ор­ганизации управления в древлянской земле. Во главе стоит князь, и княжеская власть является здесь давней, традиционной. Во всяком случае, древлянские послы, пришедшие к Ольге, противопоставля­ют «добрых» древлянских князей «русскому» князю Игорю как пра­вителей, озабоченных не просто сбором дани, а и процветанием земли. Древляне возделывают нивы, пасут стада, а «держат зем­лю», то есть управляют ею, «лучшие люди», которые, однако, за подтверждением прав должны обращаться к «земле». В конечном счете именно «земля» и направляет их в качестве послов к Ольге. У древлян есть города, управляемые старейшинами. Такие города обычно служили административными центрами племен и местом укрытия окрестного сельского населения в случае внешней опасно­сти. Поначалу добровольно, а затем и по принуждению сельская округа обеспечивала город необходимыми продуктами и участво­вала в строительстве оборонительных сооружений.

Сведения о Киеве конца X в. уточняют типичную картину. На­селение города и, видимо, также и сельской округи делилось на десятки, сотни, иногда на полусотни и полутысячи. В городе вер­шиной такой администрации был тысяцкий. Но существовал здесь и совет старейшин — «старцы градские», которые осуществляли руководство народным собранием — вече, а также следили за вы­полнением принятых решений.

Древняя Русь была государством изначально многоэтничным, а потому неизбежно в рамках его сочетались разные формы управ­ления. Славянская форма была наиболее распространенной и ус­тойчивой, и она в конечном счете просматривается позднее в усло­виях феодальной раздробленности. У балтов и угро-финнов скла­дывается подобная же форма, причем в значительной степени это, видимо, было следствием славянского влияния. Дело в том, что у тех и других еще не был четко отлажен племенной уровень органи­зации, а разрозненные местные общины (территориальные или родовые) включались в систему, привносимую славянскими коло­нистами, и скоро ассимилировались.

На юге Руси ассимилировались остатки ираноязычных племен. Это население издавна имело довольно развитые формы органи­зации и долго могло их сохранять. Наибольшее же значение имели русы на юге и варяги на севере Восточной Европы.

Именно вопрос об этнической принадлежности русов и варягов, а также о их роли в создании большого государственного объеди­нения на территории Восточной Европы послужил основанием длительного спора норманистов и антинорманистов. Спор этот всегда имел много оттенков от чисто научных до откровенно поли­тических, спекулятивных. Эти оттенки сохраняются и сейчас, что требует рассмотрение этой проблемы несколько подробнее.

В летописи соединены разные представления о начале Руси. Один из древнейших летописцев поставил в начале своего труда три вопроса: «откуда пошла Русская земля», «кто в Киеве нача первее княжити» и «откуда Русская земля стала есть». Ответ на эти вопросы действительно есть в летописи: русы — это поляне, некогда они, как и другие славяне, вышли из Норика — римской провинции на Правобе­режье Дуная. Первыми князьями в Киеве были Кий и его братья, после чего «род их» княжил у полян-русов. Летописец не знал точно, когда все это было, хотя до него дошли предания о дунайских похо­дах Кия, о приеме его неким византийским «царем». Не знал он и о том, почему полян стали называть русами. Но он настойчиво под­черкивал, что «поляне, яже ныне зовомая русь» — племя славянское, что вместе с другими славянскими племенами оно получило начала христианства еще в Норике от апостола Павла и т.п.

Другой летописец считал, что «русь» — это варяги, которые пришли в середине IX в. к северо-чападным славянским и чудским (угро-финским) племенам и установили господство над ними, а затем спустились вниз по Днепру и обосновались в Киеве, сделав его «матерью городов русских». Судя по «Слову о полку Игореве» и позднейшим славянским хроникам, были и иные версии происхож­дения Руси и начала Русского государства, по крайней мере, проис­хождения династии. Но две названные оставались главными, по­влиявшими и на позднейшую историографию.

Норманистская концепция зародилась в годы бироновщины (30-е гг. XVIII в.), когда правящей группировке важно было исто­рическими примерами подкрепить и оправдать свою заведомо ан­тинародную и антигосударственную деятельность. Это был эпоха повсеместного торжества абсолютизма, эпоха, когда верили, что от главы этого государства целиком зависит благосостояние государ­ства и подданных, а любой произвол монарха оправдывался его якобы обязательно благими намерениями. Это была эпоха, когда на раздавленный аппаратом угнетения народ смотрели как на «не­способный» на какую-либо самодеятельность. А начавшееся с раз­витием буржуазных отношений формирование наций придавало заключению о «способности» и «неспособности» и этнический ха­рактер: одни народы более «способны», другие — менее. Славяне попадали в число последних, германцы, у которых пробуждение на­ционального сознания началось несколько ранее, — в разряд первых.

Откровенная тенденциозность создателей норманнской теории З.Байера и Г.Миллера вызвала резкую отповедь М.В. Ломоносова, доказывавшего, что варяги-русь — выходцы с южного и восточного берегов Балтики, принадлежавшие к славянскому языку. Если учесть, что такое представление было распространено в источниках XV — начала XVIII в., причем не только славянских, то говорить о Ломоносове как о родоначальнике антинорманизма можно лишь условно: по существу, он восстанавливал то, что ранее уже было известно, лишь заостряя факты, либо обойденные, либо произ­вольно интерпретированные создателями норманно-германской концепции. Спор в это время довольно четко выявлял и позиции: немецкая часть Академии наук и бюрократии держались норма-низма, русские ученые и кое-кто из придворных — антинорманизма.

В XIX в. картина становится более сложной. Против норма-низма выступит немец Г. Эверс, а одним из столпов норманизма станет выходец из крепостного сословия М.П. Погодин (1800— 1875). Правда, его эмоциональные восклицания в защиту норма­низма слишком слабо подкреплялись конкретным материалом. Он вообще считал, что «главное, существенное в этом происшествии, относительно к происхождению Русского государства, есть не Нов­город, а лицо Рюрика, как родоначальника династии». «Младенец Рюриков, Игорь, — поясняет эту мысль Погодин, — с его дружиною есть единственный ингредиент в составлении государства, тонкая нить, которою она соединяется с последующими происшествиями. Все прочее перешло, не оставив следа. Если бы не было Игоря, то об этом северном новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может быть, говорить в русской истории или только мимоходом». Иными словами, норманнское участие в сложении государства сво­дится у Погодина к происхождению государя.

В наше время многие из тех, кто отводит норманнам куда большую роль, кто признает норманнской не только династию, но и дружину и вообще социальную верхушку, не считают себя норма-нистами. Это произошло потому, что вопрос о составе социальной верхушки стал отодвигаться как несущественный, а внимание со­средоточилось на отыскании элементов социального неравенства, которое должно вести к образованию классов и государства.

Спор норманистов и антинорманистов действительно не мо­жет теперь восприниматься так, как это было в прошлом столетии. Возможности князя с дружиной вовсе не были столь беспредель­ными, как это казалось дворянско-буржуазным историкам и социо­логам. Внутренние законы развития общества в конечном счете преодолевают внешнее воздействие. Но только в конечном счете. А живущее поколение может и не дождаться торжества историче­ской закономерности, потому что на пути ее встанет какая-то извне появившаяся сила. Татаро-монгольское иго оказалось петлей, на­кинутой извне. А оно не только намного столетий задержало есте­ственное развитие народа, но и деформировало весь процесс. В эпоху феодализма достаточно простых случайностей, вроде втор­жений варварских народов или даже обыкновенных войн, чтобы довести какую-нибудь страну с развитыми производительными силами и потребностями до необходимости начинать все сначала.

В старой норманистской литературе обычно подчеркивался благодетельный характер норманнского завоевания или просто утверждения норманнов на верху социальной лестницы. Но в от­дельных работах и публицистических сочинениях просматривалось и чисто расистское упоение превосходством силы.

Антинорманисты обычно указывали на отсутствие германиз­мов в языке, языческих культах, вообще в культуре. Нынешние не-онорманисты часто этим аргументам противопоставляют указания на то, что норманны в Европе не оставили никакого следа. Однако это утверждение неверно. Норманны всюду оставили след, причем след кровавый, разрушительный. Правильнее было бы сказать, что они нигде не играли созидательной роли. А такой вывод будет по­лезен для сопоставления с тем^ что происходило в Восточной Ев­ропе. Он, во всяком случае, должен учитываться нынешними при­верженцами идеи «норманно-славянского синтеза», пытающимися представить дело таким образом, будто известные всей Европе кровожадные разбойники сразу «размякли», как только увидели созревших для получения государственности славян.

Выше был приведен материал об этнической природе руси и ее взаимоотношениях со славянами в разных районах, главным обра­зом в Подунавье.

Существенный интерес представляют данные источников о ру­си и варягах ІХ-ХІ вв., так как вопрос затрагивает формы органи­зации главных «действующих лиц» процесса складывания обшир­ного государства на территории Восточной Европы.

Необходимо подчеркнуть, что норманнскую теорию нельзя оп­ровергнуть общими соображениями. Исходя из теоретических по­ложений, можно лишь отвергнуть рассуждения о «способных» и «неспособных» к чему-либо народах. А эти рассуждения, вытекая из норманистской концепции, вовсе для нее не обязательны. Не име­ет особого значения и спор о роли пришельцев. Если это норман­ны, то, по аналогии с Западной Европой, ее следовало бы оценить как отрицательную. Но и такая оценка не подрывала бы норма-низма. Иными словами, норманизм опирается на самые различные методологические посылки, причем все, кто принимает фактиче­скую аргументацию норманистов, неизбежно являются ее привер­женцами, как бы далеко они ни расходились в оценке роли и влия­ния норманнов в Восточной Европе.

Некоторое время назад решающим доводом против норманизма служило убеждение, что все народы из века в век развивают­ся примерно на одной и той же территории. Теперь этот аргумент помогает, скорее, норманизму, так как факт многочисленных пере­селений и перемещений народов очевиден. В Европе не найти ни одной страны, народ которой не включал бы в свой состав выход­цев из десятка языков и племен. В Восточной же Европе следует учитывать, когда и с чем пришли сюда те или иные племена и на­родности. Это, кстати, прояснит, что привнесли германцы, если они что-то привнесли.

О форме организации славянских племен, точнее, племенных союзов в VI-IX вв. говорилось выше. По существу, это стройная, созданная снизу, прежде всего в хозяйственно-экономических це­лях, система, в которой высший слой еще не отделился от низовых звеньев. Сейчас несколько искусственно заостряется вопрос о том, можно ли эту весьма устойчивую систему назвать государством или же следует ограничиться более осторожным определением. А говорить стоило бы о возможных альтернативных государственных формах и их эффективности в данных условиях. И в этом плане ин­тересны представления о задачах высшей власти, свойственные людям той давней эпохи.

У автора «Повести временных лет» на первом месте понятие «земля», — «Русская земля». «Деревская земля», позднее также «Новгородская» и «Суздальская земля». Не род, не племя и не князь. Само понятие «племя» в этом случае предполагает тоже не кровнородственное, а территориально-историческое значение, т.е. не кровных родственников, а людей, объединенных общей терри­ториальной организацией. В заслугу Владимиру летописец ставит то, что он вместе со старейшинами радел «о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем». В гриднице Владимира шли пиры, на которые свободно могли приходить «бояре и гриди, и соцкие, и десяцкие, и нарочитые мужи, при князе и без князя». Здесь, правда, уже нет простонародья, но представители народа еще есть, и князь заинтересован в привлечении их на свою сторону.

Древний киевский летописец поставил и вопрос о начале кня­жеской власти в Киеве. Но принципиальное значение придавалось ему лишь потому, что кто-то оспаривал княжеское достоинство Кия и его преемников, как и княжеское достоинство правителей отдельных земель. Очевидно, сам летописец ставил выше власть, идущую от земли, по сравнению с той, которая ложится на землю извне, будь она «своя» или «чужая».

В сказании о призвании варягов, возникшем явно позднее, над «землями» возвышается внешняя и извне пришедшая власть. По летописи, потребность в ней возникла потому, что освободившись от варяжской дани, племена словен, кривичей, веси, чуди и мери утонули в усобицах. Поэтому они договорились пригласить в каче­стве третейского судьи князя извне.

Экономических потребностей в объединении обширнейшей тер­ритории союзов племен не было ни в IX в., ни много позднее. Со­единение разноязычных территорий могла осуществить только внешняя власть. Развитие частной собственности способствовало возникновению противоречий в племенной организации, но уничто­жить ее не могло. Эту организацию не сломала и внешняя власть, хотя она к этому стремилась. Именно на этой российской террито­рии вплоть до XIX в. сохранилось обычное право, противостоящее государственному законодательству. Это обстоятельство обыграл А.Н. Островский в драме «Горячее сердце»: градоначальник обра­щается к купцам с вопросом, судить ли их «по закону, или по совес­ти», пугая пухлыми томами Полного собрания российских законов. Купцы апеллируют к «совести» не только потому, что «законов у нас много», но и потому, что законы редко считались с действительно­стью. Общество откупалось от внешней власти взятками, но внутри его продолжали действовать законы, которые нельзя было обойти: законы традиции, законы взаимообусловленных отношений.

В сказании о призвании появляется и идея «права» на княжение единственного рода. Насаждалась эта идея Мономаховичами, от­стоявшими от родоначальника династии Игоря на целых семь по­колений. И похоже, что, кроме них, никто и не вел себя от Рюрика. Во всяком случае, в «Слове о полку Игореве» легендарным родона­чальником русских князей признается Троян, а главный герой -Игорь Святославович — назван его «внуком», то есть потомком.

Необходимо иметь в виду, что и слово «владение» под пером летописца означало нечто иное, нежели позднейшее феодальное или княжеское владение. В славянском языке не случайно (так же, как в кельтском) одним словом обозначалась и земля, и управле­ние на ней: власть (волость). «Владение» в этом смысле не означа­ло ни господства, ни собственности. Это была форма — почетной и доходной, но все-таки обязанности. На практике, конечно, вла­дельцы стремились стать и господами, и собственниками. Тем не менее княжеский удел никогда не сливался с государственным вла­дением. Да и в рамках домена собственность князя ограничива­лась. Не случайно, что, когда в середине XIX в. в канун крестьян­ской реформы возник вопрос, кому принадлежит земля, ясного от­вета на него никто не мог дать.

Как было сказано, экономически целесообразная земская власть не могла простираться на обширные территории. Возвы­ситься над ними могла лишь внешняя власть. Таковая, естествен­но, пользовалась противоречиями между отдельными землями-княжениями и, конечно, не забывала напомнить о своих заслугах в поддержании «порядка», а также в организации обороны или же походов на внешнего врага. На юге таким племенем-объедини­телем оказались поляне-русы.

Дунайские воспоминания древнейшего киевского летописца относятся к эпохе великого переселения. Но восстановить ход со­бытий с VI по IX в. в Поднепровье в настоящее время не представ­ляется возможным. Можно лишь предполагать, что здесь сосуще­ствовали еще не слившиеся собственно славянские и русские пле­мена вместе с остатками какого-то иного местного и пришлого населения. Кое-что летописец прояснил, сам того не подозревая. Ему очень хотелось возвысить полян, обосновать их право на пер­венство в славянских княжениях, а показал он то, что поляне сохра­няли еще черты, характерные для многих племен эпохи переселений.

Существенные отличия от остальных славян поляне сохранили в двух наиболее стойких традиционных сферах: в формах семьи и в погребальном обряде. У всех славян было трупосожжение. Поляне же придавали умерших земле, и это сообщение летописца подтвер­ждается археологическим материалом. У славян при сохранении многоженства преобладала малая семья. И это тоже подтверждает­ся археологическими данными: размеры полуземлянок (10—20 квад­ратных метров) могли вместить только малую семью. «Большие дома» Черняховской культуры (II—IV вв.) обычно достигали сотни и более квадратных метров. Летописец особое значение придавал форме брака, отметив, что у славян вообще «брака не было», а было умыкание во время игрищ между селами по договоренности с невес­той («с нею же кто совещашеся»). Браком в данном случае обознача­ется своеобразная коммерческая сделка, покупка жены. У полян со­хранилась даже такая специфическая особенность, распространенная у племен эпохи великого переселения, как «утренний дар» жениха молодой супруге после первой брачной ночи.

Летописец специально остановился на том, что молодежь древлян и других славянских племен не почитает старших, родите­лей. Молодые сами решают и устраивают свои семейные дела. Та­кое положение естественно, когда основной ячейкой является ма­лая семья, а .община строится по территориальному, а не кровно­родственному принципу. У полян положение другое. Здесь моло­дежь в подчинении у старших, которые заключают и браки, причем молодую обязательно приводят в дом родителей жениха. «Боль­шая семья» — обычно наследие кровнородственной общины. Судя по данным, относящимся к Центральной Европе, руги-русы всюду долго сохраняли ту форму общежития, которая была ранее харак­терна для готов, лангобардов и некоторых других племен. За осно­ву здесь принималась не земля, не территория, а родственная группа, которая легко могла сменить место проживания. Но по­скольку группы эти были сравнительно малочисленными, они так или иначе должны были включаться в местную территориальную структуру. Киевский летописец, прославляя полян, уже и не замеча­ет, что «большая семья» менее гармонирует с территориальным принципом организации общества, чем семья «малая».

Как отмечалось ранее, руги-русы обычно всюду отличались из­вестными претензиями на особое положение, кичились древностью рода, знатностью происхождения. С какими-то притязаниями высту­пал и «род русский» в Поднепровье. Но суть их летописец не разъяс­нил, да он и не отделял русов от славян по языку и происхождению.

Киевский летописец не слишком жаловал княжескую власть. Для него она была лишь вершиной земского устроения, а о ее на­следственном характере он говорит лишь потому, что кто-то оспа­ривал права местной киевской династии. Очень существенно, что киевские князья не могут даже и похвалиться древностью своего рода: не перед кем. Может быть, сказывается и другое: в VII-IX вв. поднепровские племена, по летописи, платили хазарам дань, а ос­вобождение от нее пришло извне, со стороны варягов-русов. Между тем в Западной Европе, где титулованию придавалось особенно большое значение, русские князья неизменно называются «коро­лями», тогда как, польские князья лишь «герцогами». Адам Бре-менский и Гельмольд специально отмечают, что у западных славян «королей» имеют только руяне (русы) с острова Рюген. Королев­ское достоинство всех русских князей уходит, следовательно, в уже забытую древность, видимо, в ту пору, когда дунайски руги получи­ли статут федеративного по отношению к Риму королевства.

По договорам 911 и 945 г. видно, что главными занятиями «ро­да русского» были война и торговля. В договоре Игоря названо 25 послов от княжеской семьи и бояр, причем от каждого индивиду­ально, и еще 26 послов-купцов, представляющих, видимо, осталь­ных русов — торговцев и ремесленников. Многочисленное посоль­ство в данном случае свидетельствует о противоречиях в корпора­ции, претендующей на первенствующее положение, о слабости са­мой княжеской власти, а также о господстве в рамках корпорации частной собственности. В сущности, у этого рода не было никакой общей собственности, если не считать притязаний на обладание славянскими землями по пути «из варяг в греки», что в X в. озна­чало сбор дани и замену в некоторых случаях местных княжеских династий сыновьями киевского князя.

«Род русский», известный по договорам, в большинстве! види­мо, состоял из пришельцев с севера, хотя в числе дружинников и купцов было много носителей имен, характерных для Иллирии и Подунавья, а в княжеской династии преобладали славянские имена. Но пришельцы с севера вопреки мнению норманистов не только сами не были шведами, но даже и в состав дружины их еще практи­чески не включали. Ведь даже после принятия христианства, до конца XI в., у шведов господствовало многоженство, тогда как у полян-русов была моногамия. Не было у шведов и наследственной королевской власти. Иван Грозный даже в XVI в. упрекал шведско­го правителя Юханана III в том, что он некоролевского рода и что в Швеции вообще никогда не было королей, а потому якобы и не могла шведская сторона претендовать на равный с московским царем дипломатический этикет.

Разумеется, из того, что шведские конунги вплоть до XIV в. из­бирались племенными собраниями, никак не может следовать вы­вод, подобный тому, что сделал Иван Грозный. Такая система -признак не «отсталости», а целесообразности. Она эффективна практически во все времена. Именно такая система помогла Скан­динавии очиститься от викингов и избежать крепостного права. Но это явно не та система, что характеризовала русов на любой зани­маемой ими территории.

С точки зрения хозяйственных потребностей, привесок в виде «рода русского» был совершенно излишним, паразитарным для славянских княжений. Тем не менее объединение оказалось доста­точно прочным. Объясняется это тем, что взяли на себя русы столь важную вообще в эпоху становления государственности и особенно важную на границе степи и лесостепи внешнюю функцию. Показа­тельно, что дань с племен нигде не превышала той, что ранее пла­тили хазарам, в ряде случаев она вообще была номинальной, а обя­занность защиты подвластных племен князь и дружина на себя все-таки принимали. Естественно, не обходилось и без конфликтов. По вине Игоря из Поднепровья ушли племена уличей, сам князь пал жертвой собственной жадности в результате восстания древлян. Каждому очередному князю приходилось заново подчинять ранее вроде бы покоренные племена. И именно в ходе этой борьбы в ко­нечном счете определялась форма взаимодействия «земли» и из­вне пришедшей высшей власти. Существование такой власти при­знавалось и оправдывалось лишь постольку, поскольку сама власть оказывалась способной поддерживать соответствующее представ­ление о ней. Рассказывая о больших походах Олега, Святослава, летописец не забывает отметить, что добыча делилась между все­ми землями, поставившими войско для походов.

Однако неизбежные конфликты между «родом русским» и соб­ственно славянским населением, по крайней мере, в X в. не несли межэтнического антагонизма. Русы ощущали себя аристократиче­ским, но славянским родом. Не случайно, что славянские имена-титулы распространялись прежде всего в княжеской семье, а дого­воры писались на славянском языке (предположительно с помо­щью глаголического, «русского» письма). Естественно, что шло и обычное в таких случаях «размывание» рода в результате брачных контактов, включения в его состав иноплеменных дружинников и, главным образом, за счет стирания различий в культурной сфере, прежде всего в верованиях. Но при этом киевские русы все-таки не забывали о своих сородичах в Подунавье, в Центральной Европе, в Прибалтике. Правда, и во всех других районах, где оседали группы ругов-русов, преобладала славянская речь, и центральноевропей-ские рутены также обычно рассматриваются в источниках как осо­бая ветвь славян.

Вопросы для самоконтроля

Состав Руси к концу Хв. н.э.

Формы общины, характерные для населения Древней Руси.

Значение территориальной общины в формировании славянского этноса и Древней Руси.

Организация управления славянских племен и племенных союзов.

Версии о происхождении Руси и начале Древнекиевского государства.

Споры норманистов и антинорманистов о происхождении государ­ственности на Руси.

Причины соединения разноязычных территорий.

Княжье и государственное владение.

Особенности княжеской власти в представлении киевских летописцев.

10. Появление киевских русое.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ КИЕВСКОЙ РУСИ

В традиционном норманизме этнонимы «русь» и «варяги» вос­принимались как равнозначные, а потому скандинавское происхож­дение варягов доказывалось обычно материалами, относящимися к русам. Большинство советских ученых считали русов южным, при­черноморским (хотя и неславянским) племенем, варягов же в со­гласии с норманистами признавали за шведов. Между тем, если о неславянстве русов говорят многие источники, то в отношении ва­рягов ІХ-Х вв. таких материалов вообще нет. Норманизм держит­ся на том, что послы от «кагана росов» в Германии в 839 г. вроде бы оказались «свеонами», что в 844 г. на Севилью напали русы, пришедшие откуда-то с севера, что Константин Багрянородный в середине X в. называет днепровские пороги славянскими и «рус­скими» именами, что хронист Лиутпранд в X в. отождествляет «ру­сов» с нордманнами и что сами имена «рода русского» в договорах — неславянские. Но ведь это все именно русы, а не варяги. Варяги же могут рассматриваться в этом контексте лишь в той мере, в ка­кой они русы, в какой оправданно их отождествление.

Совершенно очевидно, что именем «варяги» в разных случаях покрываются разные этносы. «Варяги-русь» — это, по всей вероятно­сти, действительно русы — русы балтийские, родственные дунайским, поднепровским и прочим. Так могли называть и обитателей Рюгена, и группы русов-ругов, рассеянных по восточному побережью Балти­ки. Может быть, особое внимание должна привлечь Роталия (Запад­ная Эстония), поскольку в русском именослове много имен явно чудского, эстонского происхождения, а такие имена, как «Игорь», «Игельд», «Иггивлад», могут прямо сопоставляться с «иговским языком», особо выделяемым Курбским еще в XVI в. на территории Эстонии. Эстония занимает особое место и во всех сагах, где речь заходит о Руси, в частности в сагах об Олафе Трюгтвасоне.

Вместе с тем киевский летописец имеет в виду нечто иное, когда говорит о варягах. В самом раннем упоминании варягов — именно свидетельстве летописца времени Владимира — они живут на восток от чуди (эстов) до «предела Симова», под которым разумелась Волжская Болгария. Это были как раз те земли, на которых утверди­лись варяги, пришедшие с Рюриком. Самих варягов и южные и се­верные летописцы выводили «от рода варяжска». Западные пределы расселения варягов киевский летописец ограничивает, с одной сто­роны, польским Поморьем (Поморье принадлежало Польше в кок X в.) и с другой — территорией Дании, называемой в «Повести врь менных лет» «землей агнян», то есть англов — германского племени, занимавшего южную часть Ютландского полуострова. Соседями англов на южном берегу Балтики были «варины», «вары», «ваары», «вагры» — племя, принадлежавшее к вандальской группе и к IX в. ославянившееся. В генеалогии саксонского рода Веттинов, состав­ленной в XIII в., в связи с событиями конца X — начала XI в. упоми­наются два маркграфа, управлявших «маркой Верингов».

Тождество «варягов» с «варинами» с языковой точки зрения оче­видно. У этнонимов один и тот же корень, а различия в этнообра-зующих суффиксах обычны для всей этой территории; в кельто-романских языках этноним должен звучать как «варины», в герман­ских — «вэринги», у балтийских славян — «варанги», у восточных -«варяги». Достаточно очевидно и значение этнонима. В немецкой литературе давно принята этимология племенного названия «вари­ны» от старого индоевропейского «вар» — море, вода. В сущности, это одно из основных обозначений воды в индоевропейских языках, вариантами которого являются также «мар» или «нар» («варангов» -варягов — в Византии иногда звали также «марангами). И только заведомо тенденциозное желание перенести «вэрингов» в Сканди­навию побуждало искать для них какую-то иную этимологию.

Варяги, следовательно, — это просто поморяне. Поэтому назва­ние это всегда распространялось на разные морские народы, и только на морские.

Каждой эпохе свойственно смотреть на предшествующие свы­сока. Сколько раз летописцам приходилось подвергаться критике и поучениям со стороны не слишком благодарных потомков! Почему это варяги, построив новый город, называют его «Новгород»? По­чему они дают название «Белоозеро» городу, воздвигнутому на территории, куда еще и славяне\то не проникали? Почему Изборск, Плесков-Псков — и ни одного «хольма», «бурга», «штадта»? А во времена, когда писал летописец, просто еще не было этой пробле­мы. Он рассказал, что приходили варяги «из-за моря», а язык их был понятен и киевлянам. В XVIII в. летописца начнут журить за наивность и простоту. И XVIII в. покажет, что даже не слишком многочисленного иноземного слоя в высших эшелонах власти доста­точно, чтобы на тех же территориях место «градов» заняли «бурги».

Сейчас главным прибежищем норманизма является археоло­гия. Но и интерпретация археологических данных оказывается под­час полярной. Известный ленинградский археолог Г.С. Лебедев в ряде работ готов был увязать с норманнами чуть ли не все погре­бения киевской знати X в. А в другой работе он признает, что к скандинавским может быть отнесено лишь одно погребение из 146. Почему-то до сих пор многие археологи просто закрывают глаза на известные археологические же факты. Так, по всему северу Руси распространена специфическая фельдбергерская керамика, харак­терная для балтийских славян VIII-X вв. На посаде города Пскова она составляет в соответствующих слоях свыше 80 процентов. Много ее в Новгороде и других городах, доходит она до Верхней Волги и Гнездова на Днепре, то есть до тех областей, где киевский летописец помещал варягов. А в Киеве ее нет вовсе. И с такого рода фактами, видимо, и связано противопоставление «варягов» и «руси», прослеживающееся в ряде летописных текстов.

Влияние Балтийского Поморья сказалось даже на антрополо­гическом облике населения Северной Руси. Проанализировав ма­териалы, относящиеся к X-XIV вв., известный специалист В.В. Се­дов установил, что «ближайшие аналогии раннесредневековым че­репам новгородцев обнаруживаются среди краниологических се­рий, происходящих из славянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, славянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащие ободритам». То же население дости­гало и Ярославского и Костромского Поволжья, то есть того рай­она, к которому всегда привлечено особое внимание норманистов.

Даже и в наше время сохраняются островки, где живут непо­средственные потомки тех давних переселенцев. Так, обследовав недавно население Псковского обозерья (западное побережье Псковского озера), антропологи Ю.Д. Беневоленская и Г.М. Давы­дова обнаружили группу, принадлежащую к «западнобалтийскому типу», который наиболее распространен у населения южного побе­режья Балтийского моря и островов от Шлезвиг-Гольштейна до «Советской» Прибалтики.

Колонизационный поток с южного побережья Балтики на вос­ток должен был начаться с конца VIII в., когда Франкское государ­ство, сломив сопротивление саксов, стало наступать на земли бал­тийских славян и остатки давнего местного населения. В этом же направлении отступает и часть фризов (из области нынешних Ни­дерландов), особенно после крупного поражения датчан в битве при Бравалле в 786 г. Распространение здесь христианства все бо­лее стирает этнические различия, но углубляет религиозные и со­циальные. Опорные же пункты язычества оказываются на южном берегу Балтики.

Сама Скандинавия также оказалась на пути колонизационного потока, идущего с запада на восток. В Скандинавии долго сохраня­лись славянские поселения. В поток этот неизбежно вовлекались и собственно скандинавы, не говоря уже о вооружении в предметах быта, которые можно было и купить, и выменять, отнять силой на любом берегу Балтийского моря. Необходимо только иметь в ви­ду, что в ІХ-Х вв. уровень материальной культуры на южном бере­гу Балтики был едва ли не самым высоким в Западной Европе, а варины еще в VI в. славились изготовлением мечей, которые при­возились на продажу в Италию.

В сказании о призвании варягов особенно подчеркивалась знатность рода Рюрика, хотя никаких доказательств в пользу этого не приводилось. В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика с братьями выводили из рода ободритских князей (их считали сыновьями Годлава, убитого датчанами в 808 г.), а тех в свою очередьпривязывали к венедо-герульской генеалогии, по древности уступавшей только датской. Других альтернативных генеалогий для Рюрика нет, если не считать откровенно фантастическую легенду о родстве его с римскими Августами (кстати, и в этом случае его выводили с южного берета Балтики). Но летописцы, настаивавшие наприоритете Рюрика перед другими династиями, видимо, и не могли ни на что реальное опереться, так как на севере княжеская власть явно имела меньшее значение, чем на юге, в Киеве. Варяги привносили с собой вовсе не монархическую систему, а что-то вроде афинского полиса. Древнейшие города севера, включая Поволжье, управлялись примерно так же, как и города балтийских славян. Кончанская система Новгорода близка аналогичному территориальному делению Штеттина. Даже необычно важную роль архиепископа Новгорода можно понять лишь в сравнении с той ролью, которую играли жрецы в жизни балтийских славян, по крайней мере, некоторых из них. И не случайно, что позднее, когда княжеская власть будет осваивать Волжско-Окское междуречье, в противовес старым «боярским» городам будут воздвигаться новые, княжеские, а в самой новгородской земле княжеской власти так и не удастсяутвердиться.

Варяжский тип социально-политического устройства — это в ко­нечном счете тот же славянский (во всяком случае, более славян­ский, чем собственно русский), основанный полностью на террито­риальном принципе, на вечевых традициях и совершенно не преду­сматривающий возможность централизации. Отличительной осо­бенностью этого типа является большая роль города вообще и торгово-ремесленного сословия в частности. Именно высокий уро­вень материальной культуры и отлаженность общественного управления обеспечили преобладание переселенцев на обширных пространствах севера Руси, а также быструю ассимиляцию местно­го неславянского населения.

Таким образом, правы те, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения Рюриковичей или каких-то иных династий. Только естественная государственность в эту эпоху не могла простираться на необозримых пространствах. Соединить их могла лишь какая-то внешняя сила, внешняя для большинства областей. Да и при этом условии единство могло сохраняться лишь при определенной взаимной заинтересованности. Например, осво­бождение от хазарской дани могло создать внешней власти необ­ходимый авторитет, а невысокие размеры дани поначалу окупались выгодами относительной безопасности и вовлечением в междуна­родную торговлю, а также в дальние походы. Внешней силой в IX-X вв. является «род русский», видимо соединивший выходцев из Поднепровья, Подунавья и Прибалтики. Варяги и отчасти фризы, включившиеся в колонизационный поток с конца VIII в., могли по­полнить княжеские дружины, но самостоятельной роли все-таки не играли, а на севере Руси именно они повлияли на создание полис­ной системы, не принимающей централизации.

Русь издавна была связана с Византией, и извечно отношение к ней было неоднозначное. В XIX в. были приверженцы Византии, считавшие, что от нее идет все лучшее на Руси. Отстаивались и противоположные мнения. В споре со славянофилами Герцен на­звал славян «варварами по своей молодости», а греков — «варвара­ми по своей дряхлости». Византия в его представлении — это «Рим времен упадка, Рим без славных воспоминаний, без угрызений со­вести». И причину этого он видел в том, что общественный строй империи «основывался на неограниченной власти, на безропотном послушании, на полном поглощении личности государством, а го­сударства — императором». В свою очередь, Г.В. Плеханов именно в «византинизме» усматривал худшие черты русского самодержа­вия. Ф.Энгельс давал общую оценку столкновению варварского мира со старой цивилизацией: «…Только варвары способны были омолодить дряхлый мир гибнущей цивилизации». «Омоложение» несла с собой община. Местами она напрочь разрушала издавна существовавшие здесь крепостнические отношения. Именно засе­ление славянами Балканского полуострова, так пугавшее визан­тийских авторов VI-VII вв., на несколько столетий отсрочило па­дение Восточного Рима.

Затем Рим стремился обезглавить варварские племена, чтобы таким образом ослабить врагов римского народа. Теперь Констан­тинополь делает побежденных и поверженных варварских вождей своими патрициями, подчиняя таким образом и варваров машине власти. И руководствовались цезари ничуть не христианскими за­поведями любви к ближнему. «Ближнего» они как раз не любили и боялись. Как гласит народная мудрость, «хозяин кормит собак, да­бы укрощать непослушное стадо». Для охраны империи нужны воины чуждой подданным крови. Вновь и вновь подтверждается закономерность: власть, оторвавшаяся от своего народа, более всего его-то и боится.

Стремление понять власть изнутри, психологически, сущест­венно обогащает и понимание ее социальной природы. У варваров власти обычно выбирались для решения каких-то общественных дел. На востоке же власть столетиями, а то и тысячелетиями ото­ждествлялась, с господством. Как господство предстает она в Вет­хом завете, и христианство принимает формулу «всякая власть от бога», стремясь примирить подданных с заведомо негодным управлением. Не только государства, народы гибли от дурного правления, как это случилось с персами. Вообще «люди связаны совестью, империи — насилием».

В работе «К критике гегелевской философии права» вскрывает­ся суть монархическо-бюрократического государства, в котором господствующий класс выдает свой частный интерес за всеобщий, а бюрократия — корпоративные интересы за государственные. «Бю­рократы — иезуиты государства и его теологи», — концентрирует мысль Маркс. «Бюрократия считает самое себя конечной целью государства… Государственные задачи превращаются в канцеляр­ские задачи, или канцелярские задачи в государственные. Бюрокра­тия есть круг, из которого никто не может выскочить. Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей, низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение.

Бюрократия есть мнимое государство наряду с реальным государ­ством… Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюде­ние этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархи­ческой организацией, а по отношению к внешнем миру — ее замкну­тым, корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому предательст­вом по отношению к ее тайне. Авторитет есть поэтому принцип ее знания, и боготворение авторитета есть ее образ мыслей».

Сначала на Руси этого не было. В годы бироновщины Измай­ловский полк в точности повторяет приемы византийских импера­торов: в нем не было не только русских офицеров, но даже и рус­ских солдат. Правительство уже не скрывало своей антинародной и антигосударственной сути. Принадлежность к «голубому интерна­ционалу» оборачивалась прямым предательством по отношению к собственной стране.

В XI в. Русь была на подъеме во всех отношениях потому, что народ еще участвовал в управлении, не позволял власти слишком обособиться. Перелом наступил позднее. Татаро-монгольское иго более двух столетий давило народную самодеятельность, часто уничтожая и хранителей традиций. Борьба за освобождение от ига укрепила авторитет великокняжеской власти и позволила ей встать над народом.

Время от времени «земля» еще заявляла о себе. В Смутное время начала XVII в. она восстановила снизу развалившееся из-за пороков «верхов» государство. А отремонтированная машина от­благодарила «землю» введением крепостного права, все более ос­вобождая общину от прав и нагружая ее всевозможными обязанно­стями. В XVIII в. разрыв стал неизбежным. Свояк Петра I, извест­ный дипломат Б.И. Куракин сокрушался: высший правящий слой поразила коррупция, и никакая перспектива на улучшение уже не просматривалась. А в России повторялось именно то, что уже бы­вало ранее, что было, в частности в Византии VI в. Оторвавшаяся от народа власть служит лишь «мнимому» государству, спекулиру­ет на идее «общего блага», занимаясь вымогательством всюду, где только возможно. «Земля» же откупается взятками, и никакие иные отношения между занятой делом «землей» и паразитирую­щей на теле государства внешней властью невозможны.

Кризис крепостнического строя — это результат полного «торжества» внешней власти и связанного с ней господствующего класса, живущих уже по принципу: «После нас хоть потоп». А прижатая к самой земле, задавленная община теперь уже не способна что-нибудь противопоставить мощному репрессивному аппарату власти. Она теперь лишь усугубляла положение своих членов. Освобождение принесли новые социальные слои, объединенные новыми формами организации.

Уже из приведенной подборки сведений о Руси видно, что за этим названием в разных случаях скрываются не одни и те же тер­ритории и, может быть, не один и тот же народ. В разные эпохи имя господствующего племени распространялось на подчиненные народы. Бывало и иначе: в арабских источниках «франгами» стано­вятся все европейцы, поскольку с франками арабы вели длитель­ные войны в Испании. В русских же источниках название «фряги» (франки) закрепилось за генуэзцами, возможно, потому, что в Вос­точную Европу первыми проникли генуэзские купцы.

Имя «Русь» многозначно также в «Повести временных лет». Под пером иностранных писателей эта многозначность нередко превращается в путаницу, а потому всякий раз надо учитывать, ко­гда сделана запись и к чему именно она относится. Вместе с тем о многих событиях ІХ-Х вв. можно узнать только из иностранных источников. Они же дают определенные указания и на формы по­литической организации славян и русов этого периода.

На протяжении ІХ-Х вв. Византия не раз входила в столкнове­ние с росами в Причерноморье. Византийские источники делятся в основном на два типа: церковные, связанные с распространением христианства у росов, и светские, говорящие о военных столкнове­ниях и дипломатических контактах. В церковных сочинениях, осо­бенно в житиях святых, много трафаретных картин, «чудес», свя­занных с исцелением, подвигами и т.п. Как правило, такие картины никакой информации не несут, они просто сочинены, причем чаще всего много времени спустя после смерти героя. Но в житиях часто содержатся отдельные обстоятельства его деятельности, важные сведения бытового характера. Именно таковым является упомина­ние русов в житиях Стефана Сурожского и Георгия Амастридского. Ценность их прежде всего в том, что они свидетельствуют о при­сутствии в Причерноморье русов задолго до «призвания варягов». Ранее этого события датируется и нападение русов на Константи­нополь, о котором сообщил патриарх Фотий в документе, предна­значенном для не слишком фанатичной византийской паствы. Фо­тий стремится преуменьшить силу «неименитого» народа, дабы объяснить успехи росов только божьим гневом за ослабление веры. На самом же деле из его послания вытекает, что у «северного Тав­ра» сложилось мощное объединение племен во главе с росами. Че­рез несколько лет, в 867 г., тот же Фотий оповестит Империю о принятии росами христианства. С IX в. в числе митрополий, под­чиненных константинопольскому патриарху, будет постоянно упо­минаться «Росия». Как предполагают исследователи, речь идет о городе Росия, располагавшемся на территории нынешней Керчи.

В византийских источниках росы часто называются или «тавра­ми», или «тавроскифами». Некогда у «северного Тавра» — Крым­ских гор проживало племя тавров, с которыми позднее смешалась какая-то ветвь скифов. Само отождествление с тавроскифами сви­детельствует о том, что византийцы считали росов местным, во всяком случае издавна в Причерноморье проживающим народом. Название также говорит, что именно с крымскими росами ранее всего вошли в соприкосновение византийцы. Позднее этноним «тавро-скифы» применяется и по отношению к киевским росам. Вообще византийские источники не различают Русь Приднепров­скую и Причерноморскую, рассматривая их как части единого це­лого. В то же время Константин Багрянородный в середине X в. выделяет две разные Руси: «ближнюю» и «дальнюю», или «внеш­нюю». «Ближней» в этом случае названа Приднепровская Русь. Во­прос же о «дальней» Руси остается до сих пор открытым.

Из западных источников наибольший интерес представляет со­общение Вертинских анналов под 839 г. о возвращении на родину посольства «народа рос», побывавшего в Византии. О местонахож­дении этой «Руси» высказывались самые различные предположе­ния. Несомненна, однако, какая-то связь ее с одним из каганатов: аварским, болгарским и хазарским, поскольку титул правителя Руси -каган — мог возникнуть лишь под их влиянием. О расширяющихся связях киевских князей свидетельствует поездка Адальберта в Киев в 961-962 гг., причем в то время в имперской канцелярии киевских русов отождествляли и с ругами.

Наиболее трудными для анализа являются восточные источники -арабские и персидские. Их авторы знали Европу главным образом с трех точек: из Булгара Волжского, со стороны Северного Кавказа и Испании. Естественно, что сведения, полученные в одном месте, переосмысливались под влиянием информации из другого района. К тому же Европа представала арабским писателям прежде всего как страна франков, славян и русов, между которыми нередко распреде­лялись и другие народы. Этим отчасти объясняется расплывчатый, а иногда — фантастическиий характер описаний русов.

Арабские авторы славян и русов то противопоставляют, то рас­сматривают как части некоего целого. Такая неустойчивость по­нятна, учитывая, что в ІХ-Х вв. процесс ассимиляции русов славя­нами полностью еще не был завершен, а почти все государствен­ные образования, возникавшие с участием русов, имели в своем составе также и славян.

Весьма любопытно приводимое ниже повествование Ибн-Русте (начало X в.) о государственном образовании у славян с центром в городе Джарваб (предположительно Хорват). Титул второго после «главы глав» (нечто вроде великого князя) лица в государстве «жу­пан» (супанедж) указывает на южных и западных славян. В литера­туре неоднократно высказывалось предположение, что Ибн-Русте воспроизводил более ранний источник, рассказывающий о прикар­патском государственном объединении VIII-IX вв., возглавляв­шемся, видимо, хорватами.

К IX в. восходят и два постоянных сюжета арабской географи­ческой литературы: сведения об «острове русов» и упоминание о «трех группах» (или «видах») руси. Титул кагана имел как раз пра­витель островных русов, отличавшихся особым религиозным рве­нием. О местоположении острова, так же как об идентификации трех групп руси, исследователи продолжают спорить, и это неиз­бежно, поскольку описания довольно туманны. Интересно, однако, что одна группа руси называется «Славней» и, очевидно, мыслится как земля славян.

Арабские авторы дают дв.а совершенно разных обряда погре­бении русов. В одном случае — это ингумация (трупоположение) в больших камерах, наподобие киевских или салтово-маяцких (в По-донье VIII-IX вв.) захоронений. В другом случае — трупосожжение, характерное для славянских, германских и некоторых других наро­дов. Разные типы захоронений предполагают разные верования, но сочетание того и другого подтверждается и археологически.

Описание погребения знатного руса у Ибн Фадлана чаще других привлекает внимание норманистов. Действительно, в Киеве по­добных захоронений нет, и у киевских русов этой поры была моно­гамия. Но некоторые детали обряда, описанного Фадланом, обна­руживаются на юго-восточном побережье Балтики у пруссов (ли­товское племя). У них, в частности, перед принесением в жертву коней специально загоняли. Этот обычай могли перенять русы, селившиеся по соседству с пруссами.

Наконец, интересен рассказ о приходе русов в Бердаа (юго-восточное побережье Каспийского моря). Он передает понимание задач власти самими русами: претендуя на первенство, они принима­ют на себя и обязанность править справедливо, обещают подчинен­ным благополучие и спокойствие. Это может дать представление о порядках, которые устанавливались на завоеванных русами землях.

Выше было сказано, что норманизм, по крайней мере, в нашей литературе держится главным образом на прямой подмене: дан­ные, относящиеся к руси, переносятся на варягов, а неславянство руси служит основанием для отождествления варягов со скандина­вами. Между тем сведения о руси старше самых ранних упомина­ний о варягах, а данные о варягах намного древнее сообщений о норманнах на Руси и в Византии.

Сведения о варягах так же противоречивы и неоднозначны, как и данные о руси. Но можно прдследить и эволюцию этнонима «ва­ряги», и сосуществование двух осмыслений — узкого и широкого, и, наконец, понять причины пересечения или отождествления варя­гов и руси. Достоверны, видимо, обе версии начала Руси, переме­жающиеся и соперничающие в «Повести временных лет». В По-днепровье оказались и выходцы из Норика — Ругиланда, и откуда-то с побережья Балтийского моря. Только первые пришли значитель­но раньше, а вторые обосновывались прежде всего на севере Руси.

В какой мере южные и северные русы осознавали свое родство — теперь трудно утверждать, как нельзя судить и об отношении по-лян-руси к варягам-русам, появившимся в конце IX в. в Киеве в со­ставе дружины Олега. Зато достаточно очевидно, что в Х-ХІ вв.

Киев и Новгород соперничали, и киевские летописцы не пропуска­ли случая уязвить новгородцев: их высмеивает апостол Андрей, у них ветер рвет паруса после победоносного похода Олега на Царь-град, к ним отказываются идти на княжение законные сыновья Святослава, их в 1016 г. дразнят киевляне как «плотников» (а не воинов). В свою очередь, новгородские летописцы «поправляли» киевскую летопись таким образом, чтобы поставить Новгород вы­ше и старше Киева.

Пока не удается проследить истоки сказания о призвании варя­гов. В летописи оно легко выделяется как довольно поздняя встав­ка. Но само по себе это мало что объясняет: ведь сказание могло длительное время существовать вне летописных традиций, как, по-видимому, и было. Указанная в летописи дата основания Новгоро­да — 864 г. — достоверна: ее подтверждает археологический матери­ал. А точность датировки предполагает запись, близкую по време­ни к событию. Но где могла быть сделана запись? Письменность такого рода на севере в IX в. могла быть только у христиан, а хри­стианство пока практически не выходило за рамки областей, бли­жайших к Франкской империи, прежде всего собственно Варяжской земли — Вагрии, где долго соперничало и боролось христианство и язычество. В IX в. какие-то записи, по-видимому, делались также в славяно-русских монастырях Византии.

В Киеве самые ранние сведения о варягах были записаны, ви­димо, в конце X в. вместе со всем этнографическим введением (текст его помещен в приложении к первой книге). С преданием о призвании варягов летописец, похоже, не был знаком. Русью он считал только переселенцев из Норика, а новгородцев и вообще северных славян числил в ряду «варягов». О происхождении новго­родцев «от рода варяжска» говорили и новгородские летописцы, которые, конечно, варягов знали лучше: они с ними общались вплоть до начала XIII в., отличая их от «свевов» и других прибал­тийских народов. И 1188 г. варяги ограбили новгородских купцов в разных городах Балтики, и новгородцы разорвали с ними отноше­ния. А в 1201 г. варяжское посольство прибыло в Новгород и было отпущено с миром. Примечательно, что прибыли варяги «горою», то есть сухопутным трактом. Шли они, следовательно, с южного побережья моря. Откуда именно — остается неясным. Вагрия в это время входила в состав Священной Римской империи, а остров Рю-ген был захвачен Данией. Варягам-язычникам оставались острова и побережье в более восточных областях.

Примечательно, что германские авторы Х-ХІ вв. считали ва-ринов-вэрингов одним из славянских племен. Между тем ассими­ляция их славянами едва-едва завершалась. Еще в конце VIII — на­чале IX в. «веринам» (называемым в этом случае также тюринга-ми) вместе с англами, жившими на юге Ютландского полуострова, Карлом Великим была пожалована особая «Правда». Очевидно, обычаи двух народов в это время были близки, причем от собст­венно германских они заметно отличались, но отличались и от сла­вянских. По всей вероятности, германские авторы потому и не за­метили, как ославянилисъ варины, что и изначальный их язык был чужд германскому. В ранних источниках это племя рассматривает­ся как ветвь вандалов, и это, видимо, соответствует действитель­ности. Позднее же и славян, живших на этой территории, стали на­зывать вандалами, опять-таки потому, что германские авторы не различали их языков. Подобным образом и славяне именовали разноязычных соседей «немцами».

Выше говорилось о значительном этническом слое у южного и юго-восточного побережья Балтийского моря, именуемом обычно «северными иллирийцами». Видимо, не только руги, но и варины принадлежали именно к этой группе племен, которые впоследст­вии частично ославянились, частью были германизированы, частью растворились в населении восточного берега Балтики. Изначаль­ная близость ругов и варинов могла послужить позднее причиной их постоянного смешения: на ругов-рутенов распространяется об­щее название «варяги», и, наоборот, область Вагрии в XII—XIII вв. нередко именуется «Руссией».

Наступление франков побуждало варинов искать новые места поселений. В VIII в. во Франции появляется «Варанге-вилл» (Ва­ряжский город), в 915 г. возник город Вэрингвик (Варяжская бухта) в Англии, до сих пор сохранилось название Варангерфьорд (Варяж­ский залив) на севере Скандинавии, по соседству с «Мурманским», то есть норманнским берегом. С VIII-IX вв. имена Варин или Вэ-ринг широко распространяются по всей Северной Европе, свиде­тельствуя также о рассеянии отдельных групп варинов в иноязыч­ной среде. Но в конечном счете основным направлением переселе­ний окажется восточное побережье Балтики и берега рек и озер на пути из Прибалтики в Волжскую Болгарию. Именно города южно­го побережья Балтики ранее всего вошли в торговые контакты с арабами в Булгаре, и здесь обнаруживаются самые ранние клады арабских монет.

Киевский летописец конца X в. к варягам относился, как и по­ложено киевлянину, недоброжелательно и иронически. Варяги хо­тели было получить «окуп» с киевлян по две гривны с человека -суммы огромной (2 гривны — стоимость коня смерда). Но Влади­мир обманул своих наемников. Оставив у себя «мужей добрых, смелых и храбрых», раздав им -города, он отправил остальных в Ви­зантию, предупредив «царя», чтобы он не держал их «в граде», то есть в Константинополе, чтобы они не причинили зла, как это, ви­димо, случилось в Киеве.

У летописца нет намека на иноязычие варягов, они были лишь чужими для киевлян. Показательно и то, что он не упоминает при­шедших с Владимиром новгородцев, которые, конечно, составляли основу княжеской дружины. Очевидно, и к ним относилось обозна­чение «варяги».

При Ярославе роль варягов, видимо, возрастает, причем те­перь » числе наемников должны были появиться и шведы: в 1019 г. князь женился на дочери шведского короля и внучке ободритского князя (по матери) Ингигерд. Судя по обмену посланиями между Иваном Грозным и Юханом III, и в Швеции и в России лишь с это­го момента включали шведов в число варягов на русской службе. Так оно, видимо, и было на самом деле.

В 1015-1016 г. в Новгороде происходили постоянные столкнове­ния между новгородцами и набранными Ярославом за морем варя­гами. Именно эти столкновения послужили непосредственным по­водом для создания «Правды Ярослава», которая регулировала главным образом отношения между теми и другими. Помимо варя­гов, «Правда» упоминает также колбягов, в которых еще В.Н. Тати­щев узнал поморян из области Колобжега (околобережья). Намеков на различия в языке по-прежнему не видно, но антагонизм между пришельцами и коренными новгородцами нарастал. Этому способ­ствовали и религиозные различия: в Новгороде утвердилось христи­анство, а варяги, шедшие на восток, были преимущественно язычни­ками. Установленная еще Олегом дань с Новгорода заморским ва­рягам в размере 300 гривен в год неизбежно подогревала вражду. Сразу же после смерти Ярослава выплата этой дани прекратилась, как прекратился и набор наемников в заморских землях. Само имя варягов переосмысляется, распространяясь на выходцев вообще из католического запада, а летописцу, рассказывавшему о призвании варягов в IX в., пришлось объяснять, что это были не шведы, не нор­вежцы или датчане, а варяги-русь. Разъяснение это, правда, давал киевский летописец. В Новгороде, как было сказано, шведов варяга­ми не называли вплоть до XIII в.

Сопоставив язычество скандинавов с древнерусскими верова­ниями, можно отвергнуть возможность общего их происхождения. Варяго-русские божества в общем известны, как известны и боги скандинавов. Обычно главные боги — это боги победителей, преоб­ладающего в политическом или культурном отношении племени. Языческий пантеон, созданный Владимиром, указывает и на широ­кий допуск: каждая этническая группа может молиться своим бо­гам. Эта характерная для славяно-руссов широкая веротерпимость вполне созвучна общему интенсивно проходившему процессу асси­миляции различных племен славянами на территории от Оки до побережья «дышачего» океана.

В Северной Руси кое-где встречались и упоминания скандинав­ского бога Одина в форме Водан. Эта форма сюда могла прийти также с южного берега Балтики, где она.встречается у балтийских славян. Функции этого божества у славян были переосмыслены, как переосмысляются вообще заимствованные верования. До Южной Руси отражения скандинавских верований не дошли вовсе.

Поскольку «варяжская проблема» в своих истоках имеет этни­ческие и политические процессы на берегах Балтийского моря, здесь воспроизводятся источники, относящиеся прежде всего к об­ласти расселения балтийских славян, то есть той области, которая определена как варяжская. Хронологически самым ранним являет­ся документ, хотя и данный франкским государством, но фикси­рующий нормы обычного права и отчасти какие-то более ранние местные установления. Это «Правда англов и веринов или тюрин-гов», относящаяся к тому времени, когда только начиналось дви­жение из области Вагрии на восток, то есть к концу VIII — началу IX в.

Сведения о балтийских славянах в источниках ІХ-Х вв. остава­лись довольно отрывочными. Германцы вели с ними войны, фор­мально включали их в состав империи, здесь постепенно распро­странялось христианство, но, по существу, между германским и славянским миром оставалась непереходимая граница: повседнев­ная жизнь славян и остатков неславянского населения южного бе­рега Балтики германским авторам оставалась малоизвестной и малопонятной. Лишь в ХІ-ХІІ вв. появились сочинения, в которых давалось описание быта, верований и политического устройства славянских земель. Несмотря на естественную тенденциозность, свойственную всем христианским авторам, пишущим о язычниках, да еще о язычниках, ведущих активную борьбу против церкви, не­сущей им феодальный гнет, в большинстве описаний проскальзы­вает удивление высоким уровнем искусства, обилием продуктов, богатством городов. Раскопки, проводимые немецкими археоло­гами под руководством И. Херрмана, показывают, что примерно с VIII в. именно южный берег Балтики выходит на первый план в экономическом развитии. Не случайно, что через города южнобал­тийского побережья конца VIII в. поступает с востока (из Волжской Болгарии) арабское серебро — знаменитые дирхемы.

Скандинавы, как было сказано в предисловии, включаются в движение на восток лишь с конца X в., то есть два столетия спустя после того, как по этому пути пошли варяги, русы, в какой-то мере фризы. Скандинавские саги не знают никого из киевских князей ранее Владимира (978-1015) и никого из византийских императо­ров ранее Иоанна Цимисхия (ум. 976), причем последнего они зна­ли тоже не непосредственно, а по чужим воспоминаниям. Сага о йомских викингах дает представление о том, каким именно путем попадали скандинавы на Русь: они включались в движение по давно налаженным путям с южного берега Балтики на Ладогу и Новго­род, иногда, может быть, становясь и во главе смешанных славяно­норманнских отрядов. Как правило, у балтийских славян находили приют скандинавские язычники, изгнанные из своих стран. А из­гнанники обычно и верно служат своим покровителям, и быстрее ассимилируются в новой среде.

В работе выдающегося русского византиниста В.Г. Васильев­ского (1838-1899), в которой рассмотрены все сведения о варягах в Византии, показано, что норманны появляются там и вступают в дружину варангов (то есть варягов) уже после ее возникновения.

Примечательно, что варяги в Византии ни в XI, ни в XII в. не были католиками. В этой связи интересно упоминание христиан-«греков» в городах южного берега Балтики в источниках ХІ-ХІІ вв.: в Европе «греками» часто называли ирландских миссионеров, яв­лявшихся носителями особого варианта христианства, более близ­кого востоку, чем западу. Влияние ирландской церкви сохранилось и позднее на севере Европы, в том числе и на Руси. С ним, в част­ности, связаны известные на северо-западе каменные кресты, про­образы которых находятся в Ирландии. Кельтское влияние отра­жалось в Житии Антония Римлянина и в самом создании Антоние-ва монастыря в Новгороде в начале XII в. Знакомство с ирланд­ской практикой проявляется и в известном рассуждении доместика этого монастыря Кирика (ок. 1136 г.) о замене епитимий заказны­ми литургиями.

В.Г. Васильедский показывает, что в источниках середины XI в. «варанги» и «русь» обычно отождествляются, причем имеются в виду отнюдь не норманны. Особенно наглядно это видно из при­вилегий разных императоров 60-70-х гг., предусматривающих ос­вобождение от постоя и сбора денег. Здесь варяги и росы упомяну­ты в смысле «русские варяги». Упоминаются здесь также «кулпин-ги», очевидно, соответствующие русским «колбягам», которые также не имеют отношения к Скандинавии, поскольку сами скан­динавы помещают их в «Гардарики». У Атталиоты, описывающего распри 1078 г., В.Г.Васильевский находит и прямое отождествление варангов и росов.

Есть, однако, один источник, в котором варанги и русь разде­ляются и который существенно подкрепляет позицию тех автоно­мий, кто отождествляет варангов со скандинавами. Это памятник, найденный и опубликованный самим В.Г. Васильевским, — «Советы и рассказы Кекавмена», теперь заново переведенный и снабженный богатым комментарием советским византинистом Г.Г. Литавриным.

Уникальность этого источника проявляется уже в том, что ав­тор был весьма наслышан о Гаральде, будущем зяте Ярослава Мудрого, и даже, возможно, был с ним лично знаком. В чем-то эти сведения реабилитируют саги, подвергнутые резкой критике В.Г. Васильевским. Но в чем-то, может быть, и подкрепляют его точку зрения, по крайней мере, на то, что Гаральд не был главой всех варангов.

Разделение русских и варангов ощущается в рассказе Кекавмена о нападении норманнов на город Онранто в Италии (видимо, в 1064 г.). В числе обороняющих город он называет «русских и варя­гов, кондаратов и моряков», причем текст можно понять и как профессиональное разделение: русские — сухопутное войско, варяги -морское.

Еще существеннее рассказ Кекавмена о Гаральде, приводимый в «советах василевсу» (написанных, как полагают, в конце 70-х гг.). Рассуждая о том, «как следует награждать иноплеменных наемни­ков», Кекавмен прежде всего советует ориентироваться на соци­альное положение пришельца на его родине, но ни в коем случае не возносить его выше ромеев. Он напоминает о том, что никто из царствовавших предшественников «не возвышал франка или варя­га в достоинство патрикия». И в числе примеров рассказывает о Гаральде:

«Рассказав твоей царственности еще об одном примере, закон­чу об этом речь. Аральт был сыном василевса Варангии. У него был брат Юлав, который после смерти своего отца и занял отцов­ский престол, признав своего брата Аральта вторым после себя лицом в управлении царством.» Аральт же, будучи юношей, поже­лал отправиться преклонить колена пред Михаилом Пафлагоня-нином и увидеть ромейские порядки. Привел он с собой и войско, пятьсот отважных воинов. Итак, он прибыл, и василевс его принял, как положено, затем отправил Аральта с его войском в Сицилию (ибо там находились ромейские военные силы, ведя войну на ост­рове). Придя туда, он совершил великие подвиги. Когда Сицилия была подчинена, он вернулся со своим войском к василевсу, и тот почтил его чином манглавита. После этого произошел мятеж Де­ляна в Болгарии. Аральт участвовал в походе вместе с василевсом, имея при себе свое войско, и в борьбе с врагами совершил дела, достойные его благородства и отваги. Покорив Болгарию, васи­левс вернулся. Впрочем, сражался и я тогда за василевса по силам своим. Когда мы прибыли в Мосинополь, василевс, награждая Аральта за то, что он участвовал в войне, почтил его титулом спа-фарокандидата. После смерти Михаила и его племянника экс-василевса Аральт при Мономахе захотел, отпросясь, уйти в свою страну. Но не получил позволения — выход перед ним оказался за­пертым. Все же он тайно ушел и воцарился в своей стране вместо брата Юлава. И Аральт не роптал из-за того, что удостоился (лишь) ранга манглавита или спафарокандидата! Более того, даже будучи королем, он сохранял дружбу и верность к ромеям».

Кекавмен заинтересован в том, чтобы преувеличить заслуги Га-ральда перед Империей (дабы подчеркнуть, что даже такого героя держали на весьма низких должностях). К тому же он с излишним доверием отнесся к рассказам самого Гаральда или лиц из его окру­жения. Гаральд был сыном знатного норвежца не королевского рода. Соправителем Олафа (брата по матери), занимавшего норвежский трон в 1016-1028 гг., он не был. А с 1028 по 1035 гг. Норвегия нахо­дилась под властью Кнута Великого, которому подчинялись также Дания, Британия и земли поморских славян. Очевидно, в окружении Гаральда сознательно скрывали действительную обстановку в се­верной Европе. После смерти Кнута Великого в Норвегии восстано­вилась власть собственных королей и королем стал сын Олафа Маг­нус, к которому в 1046 г. присоединился Гаральд.

В Византию Гаральд попал через Русь, и через Русь же он воз­вращался назад, причем и на пути туда и обратно он задерживался здесь по нескольку лет. В это время на Русь вообще приходит немало скандинавов, особенно в связи с браком Ярослава и Ингигерд.

Самый трудный вопрос в тексте Кекавмена — «Варангия», в ко­торой якобы правили предки Гаральда. Собственно, предки Га­ральда нигде не правили. И если речь идет о времени прибытия в Византию Гаральда и его спутников (то есть 1033-1034 гг.), то поч­ти весь север (за исключением Швеции) был действительно объе­динен в одних руках — во власти Кнута. «Варангией» в таком случае могла признаваться либо вся эта территория, либо ее определен­ная часть. «Повесть временных лет» знает два разных представле­ния о варягах: как одно племя и как все прибалтийские народы, жизнь которых проходит на море. Второе значение, очевидно, бо­лее позднее. Но со времен Ярослава оно, по-видимому, уже проби­вает себе дорогу. Могло суждение о Варангии принадлежать и са­мому Кекавмену.

Без достаточных оснований В.Г. Васильевский связывает со скандинавами указание хронистов Скилицы и Кедрина, что в 1043 г. вместе с Русью на Константинополь шли союзники, «обитающие на северных островах океана». На Балтике тоже было большое коли­чество густо заселенных островов — от Рюгена до Даго. Эти же хро­нисты называют варангов кельтами. Разъяснение Скилицы и Кед­рина трудно переоценить: оно указывает на происхождение если не всех, то каких-то конкретных варангов. Кельтское присутствие не­изменно отмечалось в Прибалтике еще в прошлом столетии. А по­сле раскопок, проведенных немецкими прхеологами спорить можно лишь о том, как и когда кельты появились в Южной Прибалтике.

Вероятно, В.Г.Васильевский недооценил и еще один приводи­мый им источник. Никифор Вриений во второй четверти XII в. за­писал, что варяги, защищавшие в 70-х гг. Михаила Дуку, происходи­ли «из варварской страны вблизи океана и отличались издревле верностью византийским императорам». Именно южные и восточ­ные берега Балтики, расположенные как раз «вблизи океана», еще не были освоены германским рыцарством и римской церковью.

Таким образом, противоречия источников в данном случае яв­лялись прямым отражением противоречий самой жизни. Едино-язычие византийских варангов с русскими в начале XI в. означало их славяноязычие. Но это не потому, что варанги шли из Руси и были русскими, а потому, что в это время через Русь шли главным образом славяноязычные «варяги». Шли не от хорошей жизни: ча­ще всего возвращаться им было некуда, так как их земли захватили немецкие феодалы. Это-то и обеспечивало их верность императо­рам. В дальнейшем прибытие в Константинополь собственно нор­маннов не столько укрепило, сколько расшатало сложившееся по­ложение: дружины варангов втягиваются в придворные интриги, целью становится добыча, которую затем надо переправлять на родину. Согласно сагам, Гаральд переслал на сохранение к Яросла­ву в Киев несметные богатства, с которыми позднее и вернулся в Норвегию.

С 80-х гг. XI в. происходит резкая смена состава варяжских дру­жин: вместо варяго-русских они хггановятся английскими. Василь­евский это связывает с волнениями среди варягов в 1079-1080 гг. К тому же «новая династия (Комниных), воцарившаяся в 1081 г., от­личалась от предыдущих императоров особенною наклонностью и любовию к западу».

В.Г. Васильевский отмечает, что толчком к переселению англо­саксов явилось норманнское завоевание Британии в 1066 г. Но он говорит и о том, что до 80-х гг. заметной миграции еще не было. По ряду косвенных признаков он устанавливает, что «только после 1085 г. англо-саксы сделались варингами в смысле лейб-гвардии». Его аргументация может быть существенно усилена и дополнена.

Резкое обострение ситуации в Британии вызывалось не только притязаниями норманнских феодалов, но и алчностью римской церкви. В 1073 г. папой римским стал Григорий VII Гильдебрандт, известный своей религиозной нетерпимостью и стремлением ре­шительно возвысить церковную власть над светской. В 1074 г. Гри­горий VII предал анафеме женатых священников. Это было выпа­дом и против греческой церкви, где целибата не придерживались. Но в гораздо большей степени анафема адресовалась особой брит-то-ирландской церкви, где даже монахи могли жить с семьями, а наследование епархиальных кафедр от отца к сыну было обычным явлением. Незадолго до своего падения и смерти (1085 г.) Григо­рий VII в ультимативной форме потребовал перевода всех мона­стырей на римский устав и фактической ликвидации самостоятель­ности бритто-ирландской церкви, которая была всегда гораздо ближе к Константинополю, нежели к Риму. Поэтому массовая ми­грация коснулась в первую очередь не англо-саксов, в большинстве своем давно подчинявшихся Риму, а бриттов и других кельтов. Это и объясняет, почему Иоанн Киннам в связи с успешными дейст­виями варангов против печенегов в 1122 г. замечает, что «это бри­танский народ, издревле служащий императорам греческим». Ни­кита Хониат (XII в.) называет английского короля «властителем секироносных бриттов, которых теперь называют англичанами».

Можно заметить, что варангов из Англии византийские писа­тели знали лучше, чем более ранних, местоположение которых обычно точно не определялось — «страна вблизи океана». Но при­мечательно, что и новая волна мигрантов, как было сказано, не является католической. Поэтому она удовлетворяется ранее суще­ствующей здесь варяжской церковью Богородицы, принадлежав­шей Константинопольскому патриаршеству.

Таким образом, русские, византийские и западные источники дают в целом сходную картину появления и эволюции этнонима «варяги». До IX в. это варины или вэрины, которые во времена Прокопия Кесарийского занимали области Северной Германии вплоть до Рейна. Германцы их называли также вэрингами, а запад­ные славяне — варангами. Именно в западно-славянском варианте этноним достиг Византии. В Восточной же Европе рано исчезли носовые звуки, и самым ранним источникам известно написание «варяги».

В Восточной Европе варяги появляются, видимо, с конца VIII в., когда начинается наступление франков на земли балтийских спавян и остатков проживавшего здесь ранее неславянского населения. Названия основанных в IX в. городов говорят о славяноязычии ва­рягов этого времени. В Византии дружина варангов создается лишь в конце X в. В XI в. в эту дружину включаются и группы скандина­вов-норманнов, в результате чего постепенно размывается и ее состав, и содержание этнонима. Изменение содержания происхо­дит опять-таки примерно одновременно на Руси и в Византии.

Сегодня можно говорить о том, что племя полян, осевшее в Приднепровье, основало в V в. свой центр — Киев. В русских лето­писях город известен с 860 г.

После царьградского похода Руси был заключен договор о «ми­ре и любви». В 907 и 911 гг. князем Олегом заключен договор о международных нормах торговли и мореплавания. В 944 г. князь Игорь заключает договор о территориальной неприкосновенности и военной помощи Византии, в 971 г. князь Святослав заключает договор о ненападении Руси на Византию. С IX по XII в. Киевская Русь приобретает мировую известность, ее столицей стал Киев. Киевская Русь как древнерусское государство ІХ-ХІІ вв. возникла в результате объединения земель полян, ильменских славян, ради­мичей, кривичей и других княжеств. При правлении князей Игоре, Ольге, Святославе, Владимире, Ярославе Мудром в Х-ХІ вв. фор­мировался феодальный способ производства: развивались ремесла, устанавливались связи с южными и западными славянами, Визан­тией, Западной Европой, Кавказом, Средней Азией. Велась борьба с хазарами и печенегами. В этот период складывалась древнерус­ская народность. Территория Киевской Руси этого периода зани­мала пространство с севера на юг от Балтийского до Черного мо­рей, с запада на восток — от Карпат до бассейна Оки и верховья Волги.

Междоусобная война князей и постоянные набеги половцев привели в 1132 г. к распаду целостности государства и феодальной раздробленности.

Формирование феодального государства сопровождалось сис­тематическими восстаниями народа. Киевское восстание 1068 г. вынудило к бегству князя Изяслава Ярославовича.

Восстание 1113 г. было усмирено Владимиром Мономахом проведением определенных ограничений, которые снизили экс­плуатацию.

В 1146-1147 гг. восставшие в Киеве убили князя Игоря Ольговича, не дав Ольговичам закрепиться в Киеве.

После смерти князя Юрия Долгорукого в 1157 г. произошло Киевское антифеодальное восстание. Восставшие разгромили кня­жеские дворы, захватили их имущество. Восстание прекратилось с приглашением на киевский престол черниговского князя Изяслава Давидовича.

Практически древнерусское Киевское княжество с ИЗО г. попа­дало в зависимость от владимировских, черниговских, смоленских, галицко-волынских князей. В 1240 г. захвачено монголо-татарами,

Киев как центр государства разрушен. С 1362 г. входит в Великое княжество Литовское. В период с 1394 по 1440 гг. управлялось ли­товскими наместниками, а с 1471 г. — воеводами.

В 1380 г. под руководством великого князя московского и вла­димирского Дмитрия отряды русских, украинских и белорусских воинов разгромили монголо-татаров, что положило начало осво­бождению от монголо-татарского ига.

Фактически на настоящей территории Украины классовое об­щество возникло еще в первом тысячелетии до нашей эры. Во вто­рой половине первого тысячелетия формируется феодальный спо­соб производства.

В ІХ-ХІІ вв. возникает государство Киевская Русь, явившееся основой для формирования древнерусской народности, из которой впоследствии образовались три восточнославянских народа: рус­ский, украинский и белорусский.

В конце XII в. образовалось Галицко-Волынское княжество. В XIII в. оно подверглось монгольскому завоеванию, в XIV в. попа­дало под власть Великого княжества Литовского, Польши и других, в XV в. возникло Крымское ханство.

Вопросы для самоконтроля

Появление русое в Приднепровье и образование Киевской Руси — «рода русского».

Соперничество Киева и Новгорода.

Связь Руси с Византией.

Русь до XI в.

Представление о славянах и русах арабских авторов.

Появление варягов-русов в Киеве.

Отношения полян-руси к варягам-русам.

ІХ-ХІІ вв. — период мировой известности Киевской Руси.

Границы Киевской Руси до порабощения монголо-татарами.

10. Особенности формирования государственного правления в Киевской Руси.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ УКРАИНСКОЙ НАРОДНОСТИ И ФОРМИРОВАНИЕ УКРАИНСКОГО ГОСУДАРСТВА

К XV в. в основном сложилась украинская народность. В XVI в. образовалась Запорожская Сечь — центр украинского казачества.

Название Запорожская Сечь происходит от наименования главного укрепления Сечи. До 1656 г. структура казацкой Сечи бы­ла представлена «республикой». Ее верховным органом была сече-вая рада, которая возглавлялась кошевым атаманом. Вся Сечь де­лилась на курени — войсковые подразделения, всего их было до 38 с принадлежащими им жилыми помещениями.

Запорожская Сечь играла определяющую роль в борьбе с крымскими, турецкими, польско-украинскими феодалами. В 1709 г. Старая Сечь была ликвидирована, а в 1734 г. правительством соз­дается новая Сечь. Через 21 год она ликвидируется царизмом, что было связано с подавлением Крестьянской войны под руково­дством Е.И. Пугачева.

В конце XVI в. прокатились крестьянско-казацкие войны 1591-1593 гг., 1594-1596 гг. В XVII в. под руководством Богдана Хмель­ницкого войной украинского народа завершилась борьба против польско-литовской шляхты и турецкой агрессии 1648-1654 гг. В 1654 г. произошло воссоединение Украины с Россией.

В 1660 г. Юрий Богданович Хмельницкий, Гетман Украины (1659— 1663), разорвал союз с Россией и подписал с Польшей Слободищенский трактат. В последующем Украинское казацкое войско участвовало в Полтавском сражении (1709 г.).

В последующем к отделению Левобережной Украины от Рос­сии стремился Иван Степанович Мазепа. Во время Северной вой­ны (1700-1721) он перешел на сторону вторгшихся на Украину шве­дов. После Полтавской битвы в 1709 г. бежал в турецкую крепость Бендеры.

Во второй половине XVIII в. южноукраинские земли освобожда­ются от турецкого ига, в конце XVIII в. Правобережная Украина вос­соединилась с Россией. Отмена крепостного права 1861 г. ускорила развитие капитализма в Украине.

Трудящиеся Украины участвовали в революции 1905-1907 гг., Февральской и Октябрьской революциях 1917 г. Советская власть установлена в ноябре 1917 — январе 1918 г.

Украинская Советская Социалистическая Республика образова­на 25 декабря 1917 г.

В период становления власти в Украине идет жестокая борьба. Органом государственной власти в Украине с марта по декабрь 1917 г. являлась Центральная Рада, которая находилась в Киеве, а с января по апрель 1918 г. — в городах Житомире и Сарны. Председа­телем являлся М.С.Грушевский. Исполнительным органом был Генеральный секретариат. После Октябрьской революции провоз­гласили Украинскую Народную Республику, которая стала одним из общероссийских центров борьбы против Советской власти.

В гражданской войне 1918-1920 гг. были разгромлены Цен­тральная рада, Директория, войска белой гвардии, австро-германс­ких и англо-французских интервентов. В результате советско-польс­кой войны в 1920 г. Западная Украина отошла к Польше. В ноябре 1939 г. Западная Украина воссоединилась с УССР. В июне 1945 г. Закарпатская Украина воссоединилась с УССР, а в 1954 г. в состав УССР вошла Крымская область. С 1922 по 1991 гг. УССР находи­лась в составе СССР. Такова сжатая история украинского этноса и образования украинского государства.

Формирование украинского этноса неотделимо от истории раз­вития древней руси. Стремление выделить особые черты, которые присущие только украинскому и не свойственные белорусскому или русскому этносу, всегда имело беспочвенную основу. На протяже­нии тысячелетий своего развития эти братские народы всегда объ­единяла внешняя опасность, вне зависимости от того, приходила она с запада или с востока.

В мирные периоды своего существования на протяжении тыся­челетий во всех социокультурных образованиях междоусобные рас­при, внутриэтнические, социальные конфликты систематически потрясали жизнь общества. Стремление выделить особые психоло­гические черты славянского этноса, и украинского в том числе, не­пременно приводит к анализу условий жизни народа в конкретных социально-исторических условиях. Полученные результаты, естест­венно, носят характерные особенности, но они не могут трансфор­мироваться как неизменные и присущие всегда только данному этнокультурному образованию.

Занимая благоприятное географическое положение и находясь в центре евроазиатского континента, территория Украины всегда являлась привлекательной зоной как для хозяйственно-торговых отношений, так и для грабительских военных нападений. Откры­тые со всех сторон государственные образования на этой террито­рии могли выжить, применяя как тактику военного противостоя­ния, так и мирной ассимиляции с соседними государствами. Имен­но общность социально-средовых условий тысячелетних формиро­ваний жизнедеятельности многих славянских народов породила специфичность этнического образования, объединенного экономи­ческими условиями жизни, соответствующими культурой общения, политическим укладом, языком общения. Как и на протяжении все­го предшествующего периода развития, сегодня продолжается формирование этнокультурного образования, которое объединяет­ся под названием «украинцы». Данный процесс не может зависеть от желания или усилий отдельных личностей и искусственного на­вязывания пути развития нации.

Как и на протяжении всей истории развития общества, процесс его самоорганизации определяется внешними геополитическими соотношениями сил и внутренними социально-экономическими противоречиями государственного устройства общества. В целом, в мире все в большей мере идут интеграционные процессы, интер­национализация отношений, и стремление разделить людей на эт­нические образования, замыкание их в узких границах этнического самосознания не имеет будущего. На данном этапе эти стремления имеют целенаправленное действие именно в том плане, чтобы ос­лабить конкурентоспособность и военным или экономическим пу­тем присоединить новые жизненные пространства к сильнейшему в данный период времени. Процесс самоорганизации общества не­изменно подчиняется объективным законам развития мира, и глу­бокое понимание их позволяет с меньшей остротой конфликтных противоречий решать как внутригосударственные, так и межгосу­дарственные отношения. Именно этим определяется значимость этнопсихологии как социально-политической науки. У каждого на­рода имеются свои герои, которые являются предметом гордости и достоинства, есть предатели, которых презирают, враги, которых необходимо ненавидеть, друзья, на которых полагаются и которым доверяют.

Абсолютизация тех или иных из них относительно какого-либо этноса носит чисто воспитательный характер и преследует психо­логическое воздействие формирования нужного стереотипа пове­дения. Но сложившиеся столетиями формы отношений в виде тра­диций, представлений, ритуалов не могут быть сразу разрушены, так как они продолжают поддерживаться конкретными социально-средовыми условиями. Изменение последних делает эти традиции пережитками прошлого, которые безболезненно уходят в историю. Сохранение стабильных условий взаимообусловленных отношений делает столь же стабильными особенности социально-средового наполнения поведения этноса или народности со всеми специфиче­скими чертами, которые определяются средой жизнедеятельности. Этот факт и дает основания говорить об особенностях психологии поведения, характерной для данного социокультурного образования.

Вопросы для самоконтроля

Период окончательного формирования украинской народности.
Организация украинского казачества.
Союз Украины и России и его политическое значение.
Период создания Украинской Народной Республики.
Формирование Украины в составе СССР.

МИГРАЦИЯ КАК ФАКТОР ИЗМЕНЕНИЯ ЭТНИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ ОБЩЕСТВА

В культуре, быте, языке любого государства, даже этнически чистого, всегда присутствуют элементы заимствования не только у близких, но и у весьма отдаленных соседей. Эта отдаленность мо­жет быть как во времени, так и территориальной и иметь различ­ную силу проявления. В одних ситуациях присутствие таких эле­ментов связи и их проявление составляют предмет гордости и чес­ти. В других случаях их стараются скрыть, отмежеваться от какой-либо общности, утверждая чистоту этноса. Одна и та же состав­ляющая истории этноса в разных условиях и в разное время можетиметь разное значение. Этот фактор играет исключительно важ­ную роль в психологии массового воздействия, в формировании идеологической работы, в ведении пропагандистской деятельности.

Причины постоянного процесса перемешивания этнических ли­ний на протяжении всего существования общества людей остаются одинаковыми и носят абсолютный характер, что говорит о наличии объективных закономерностей этого процесса. На каждом истори­ческом этапе этот процесс имеет свое социально-средовое отобра­жение и форму разрешения. Во всех случаях перемешивание этни­ческих составляющих населения связано с процессом его миграции, причина которой может быть как привлечение одной стороны дру­гой, так и гонение, что говорит о двух видах побуждающих условиях -положительных и отрицательных. В различных ситуациях долевая значимость этих составляющих может быть разной.

Для понимания причин, побуждающих потребность в миграции населения, необходимо представить существующую классифика­цию этого процесса и определить социальную и биологическую его составляющие.

Перемещение населения из одной страны в другую носит на­звание эмиграции (выселение), что означает добровольный или вынужденный уход людей из страны, гражданами которой они яв­ляются, и их расселение в какой-либо другой стране, либо имми-грацы (вселение), когда граждане одного государства поселяются постоянно или на длительный промежуток времени на территории другого государства.

Как вселение, так и выселение являются составной частью об­щего, объединяющего их понятия «миграция», поэтому для харак­теристики каждого из них и введения классификации достаточно рассмотреть природу миграционного процесса в общем.

Миграция (migratio от migro — переселяюсь) — перемещение людей, связанное со сменой места жительства. Подразделяется на безвозвратную, временную, сезонную. Миграция может подразде­ляться на внешнюю и внутреннюю. Внутренняя миграция связана с перемещением сельского населения в город и городского в село. В связи с индустриализацией жизни как тенденцией развития на со­временном этапе миграция сельского населения в город представ­ляет серьезную проблему во всем мире. Внутреннюю миграцию можно рассматривать в целом как смену района жительства.

Выделяются так называемые маятниковые миграции — регу­лярные поездки к месту работы, учебы, лечения за пределы своего места проживания. Этот вид миграции может быть как внешним, так и внутренним.

Во всех случаях процесс миграции приводит к перемешиванию в результате общения элементов культуры, обычаев, ознакомле­нию с образом жизни других народов или ближайших соседей.

В основе миграционных процессов всегда лежат побуждающие причины, которые определяют мотивацию такого рода поведения, как смена места жительства. Потребность в этом может быть про­диктована как принуждающими, так и привлекающими факторами. То есть в диапазоне различных жизненных ситуаций можно выде­лить крайние границы как принуждающие (-1), так и привлекающие (+1), которые побуждают к смене места жительства. В свою оче­редь все многообразие жизненных ситуаций охватывается социаль­ными и биологическими условиями жизнедеятельности, что и со­ставляет поле системообразующих условий, диктующих миграци­онные процессы. В стабильных условиях жизни в пределах этого поля наблюдается нормальное распределение граждан по оседло­сти и побуждающим причинам перемещений (рис.8).

Биологические условия оседлости или необходимого переселе­ния были в полной мере объяснены исследованиями по изучению индивидуальной нормы функциональной жизнедеятельности орга­низма. В работах ученых Сибирского отделения Академии Наук СССР были показаны существенные различия в константах меди­цинских норм здоровья жителей европейской части страны и або­ригенов азиатского севера. Аналогичные исследования проводи­лись в 60-70-е гг. XX в. во всех странах. Была также установлена отдаленность перемещения одного народа по территории плане­ты, а также допустимая скорость такого перемещения, когда не наблюдаются неблагоприятные изменения в состоянии здоровья.

Истинная причина этого явления стала понятна только в последнее десятилетие благодаря развитию математической биологии.

Человек, находясь в конкретной среде существования и будучи тесно связан адаптивными адекватными формами поведения, представляет как бы сжатое внутреннее отображение окружающей его внешней среды жизнедеятельности. Именно климатогеографи-ческие условия, микроэлементы в продуктах питания влияют на структуру обменных процессов. Последние при всей допустимой их вариации проявляются в конституции телосложения, темперамен­те характера поведения и являются внешним своим проявлением. Именно этим и объясняется многообразие конституциональных типов телосложения для конкретных регионов на нашей планете, что определяет расовые и этнические типы. Однако это ни в коем случае не определяет уровень интеллектуальных различий такого вида типизации людей и однозначно указывает на невозможность существования высшей расы, способной расселиться по всей плане­те без ее трансформации под влиянием физических условий окру­жающей среды.

Подробно эти вопросы изучаются в курсе антропологии. В дан­ном случае необходимо лишь понимать наличие диапазона биоло­гических факторов среды, которые могут быть причиной миграци­онного процесса для одних лиц и строгой оседлости для других. Пренебрежение этими сведениями или их незнание может приво­дить к тяжелым нарушениям здоровья с летальным исходом, что констатируется большим объемом практических наблюдений из истории вынужденного переселения большого контингента людей.

Наряду с биологическими факторами, но вне зависимости от них существуют социальные условия организации жизнедеятельно­сти людей, которые могут создавать условия, побуждающие к уходу из данной среды жизнедеятельности. Эти условия всегда связаны со стремлением улучшить свою .жизнедеятельность либо стабили­зировать ее до уровня нормальных условий. Во всех случаях этот процесс можно рассмотреть как результат действия сил принужде­ния к переселению и противостояния им. В зависимости от их со­отношения и определяются формы миграционного процесса как в его внутренних, так и внешних проявлениях.

Из всего многообразия факторов среды существования, кото­рые могут явиться причиной миграционных процессов, можно вы­делить базовые. Использование последних позволяет системати­зировать пространство событий, приводящее к условиям миграции или оседлости населения. К числу базовых характеристик можно отнести физические условия жизни, экономические и морально-нравственные. Последующее определение стабильности или осед­лости зависит от соотношения этих базовых характеристик. Как и в предшествующем случае, каждая из этих характеристик имеет не­который диапазон своего проявления, который заключается от -1 до +1. Таким образом, полное упорядоченное пространство собы­тий, отражающих миграционные процессы, можно представить как трехмерное декартовое, где одна ось — физические условия жизне­деятельности, вторая — экономические (э) и третья — морально-нравственные (м-н), что видно на рис.9.

В данном трехмерном пространстве событий диагональ АС, соединяющая вершины всех трех положительных и всех трех отри­цательных значений базовых характеристик, может быть названа диагональю миграционных проекций.

Вершина отрицательных значений характеризуется принуди­тельным изгнанием из среды по всем трем параметрам.

Вершина положительных значений характеризуется доброволь­ным стремлениям покинуть среду и переместиться в более благо­приятные условия. Если провести перпендикулярные плоскости к диагонали миграционных процессов, то можно определить либо классифицировать степень миграционных побуждений и числен­ность лиц, которые проявляют эти стремления. Если миграцион­ные процессы невозможны, то в таком случае формируются спосо­бы стабилизации среды и в зависимости от соотношения противо­действующих сил проявляется одна из девяти ранее описанных форм отношений в действии сил, приводящих к миграции и проти­востоящим им (рис. 10).

Наибольшую площадь сечения из проведенных перпендикуляр­ных плоскостей имеет та, которая проходит через пересечение осей координат и соответствует точке уравновешенных отношений или оседлости населения. По мере удаления в обе стороны активность к перемещениям нарастает. Пространство между плоскостями 2 и 3 соответствует готовности покинуть свой край, здесь находится зона функционального оптимума организации жизненных условий оседлости, она охватывает 68% населения. В данном пространстве можно установить предельные границы сочетания различных со­ставляющих условий жизнедеятельности, при которых формируют­ся стабильные условия организации сообщества.

Между плоскостями 3 и 5, 2 и 4 находится пространство актив­ных миграционных побуждений и стремления покинуть свою среду пребывания. Область 3-5 — по мотивам неблагоприятных условий (принуждение). Область 2-4 — по мотивам привлекательного улуч­шения жизни (привлечение). Объем этого пространства составляет 28% (по 14% в каждой области).

Между плоскостью 4 и вершиной, а также плоскостью 5 и соот­ветствующей вершиной заключаются условия, которые приводят к миграции как единственному и безвыходному решению возникшей ситуации. Общий объем лиц, побужденных этими стремлениями, составляет 4%: по два в каждой области.

Изложенные положения представляют полезный материал для целенаправленного формирования процесса миграции при созда­нии условий или представлений о них по всем трем координатам, что и используется в средствах психологического воздействия через средства массовой информации в целях формирования и управле­ния общественным мнением.

Условия миграции естественным образом ведут к этническим перемещениям, внедрению элементов иной культуры, быта, иных традиций, обычаев. В зависимости от их различия происходит ас­симиляция либо конфронтация, что приводит в одном случае к возникновению новых оттенков культуры, а в другом — к созданию обособленных землячеств, автономий, либо скрытых организаций, тайных обществ, сект, а при крайней нетерпимости — к уходу из этой среды либо гибели. Возможный исход таких отношений зави­сит от степени отличия социальных условий среды существования. Именно в обобщенном упорядоченном пространстве условий со­вместной жизнедеятельности представляется возможность дать теоретическое обоснование тех критериев межэтнического взаи­модействия, когда наблюдается взаимное слияние интересов и ас­симиляция культур либо полное безболезненное поглощение одной этнической общности другой.

В силу того, что взаимопонимание и преемственность воспри­ятия утрачиваются прямо пропорционально отдаленности пред­ставлений и убеждений о чем-либо, в системе «представление-сила убежденности в правильности двоих представлений — степень от­даленности взгляда на наблюдаемый процесс» будет отмечаться экспоненциальная зависимость (рис. 11).

При полном совпадении этнических культур говорить о разли­чиях не приходится. Единственным фактором неприятия «чужого» является полное насыщение среды и невозможность принятия до­полнительной численности без ущемления своих интересов благо­получия. Если же еще до насыщения плотности мигрирующие на­рушают местные традиции, правила общения, то возникает непре­емственность инородного присутствия, и чем это возмущение больше, тем острее развивается конфликт, разрешение которого может приобрести неблагожелательный характер, что описывается уравнениями конкурентных отношений.

Взаимообмен и объем новизны в представлениях друг о друге зависит от полноты понимания и отдаленности взглядов. Следова­тельно, объем обмена и взаимного дополнения в отношении двух сторон может быть представлен как площадь прямоугольника, вписанного под кривой падения взаимопонимания. Задача нахож­дения оптимальных условий взаимодополнения и наиболее быст­рой интеграции отношений, проявляющихся во взаимной ассими­ляции этносов, сводится к определению максимальной площади вписанного прямоугольника. Ее решение дает значение ординаты, равное 1/е, где е — число Непера, равное 2,72, что с соответствую­щей степенью точности можно принять за 0,37, или 37%. Таким образом, допустимая степень несовместимости интересов не мо­жет превысить границы 37%. Следовательно, интенсивность взаи­мопонимания и взаимопроникновения за пределами этой границы начинают быстро падать. Общая картина этого процесса может быть представлена на рис. 12.

Взаимное общение представителей различных социокультур­ных этнических образований не может нести полного объема пред­ставлений о всей общности, тем более, что она не представляет однородную структуру. Тем не менее, в силу психологических осо­бенностей формирования стереотипных представлений о событиях или явлениях, связанных с обобщающим характером создаваемых заключений, поведение отдельного представителя этноса или группы переносится в нашем представлении на всех его представи­телей. Через средства массовой информации либо прямое меж­личностное общение характерные черты более ярко концентриру­ются и представляются как типичное поведение любого предста­вителя этноса или нации.

Именно эта психологическая особенность формирования обоб­щенных представлений лежит в основе пропаганды, и в зависимо­сти от конкретно поставленных целей усиливаются одни характер­ные черты поведения и ослабляются другие. При этом формирует­ся образ врага или друга.

В многонациональных государствах этнический вопрос всегда составляет актуальную проблему и является ядром национальной политики. Его решение во многом зависит от конкретных социаль­но-экономических условий и на каждом этапе может решаться по-разному, от стремления достичь межнационального единства, до разжигания межнациональной розни. Так как ни одно государство не является изолированным образованием, то в межгосударствен­ных отношениях при решении конкретных задач также широко ис­пользуются стереотипы обобщенного этнического образа. Во всех случаях для правильного понимания развиваемых представлений как результата уже сформированной цели следует видеть причины, породившие подобного рода пропаганду и формирование общест­венного представления. При возникновении неблагоприятных ус­ловий всегда осуществляется поиск причин, породивших эти усло­вия, то есть виновных в создавшейся ситуации. Начинается разгра­ничение на коренных жителей и мигрантов, которые усложняют ситуацию. Срабатывают условия верхней границы допустимой чис­ленности, которая определяет минимально допустимое удовле­творение. За ее пределами возникают лишние люди. Нарастающая неудовлетворенность, подобно эмоциональному состоянию в ин­дивидуальном поведении, резко сужает объективность суждений.

В поле зрения попадают причины, наиболее характерные сте­реотипному образу или формируемому целенаправленно. Все от­рицательное, что характерно и «своему», приписывается «чужаку» как основной причине создавшейся ситуации.

В период роста и становления, если успешному развитию спо­собствует «чужой», происходит обратный процесс. Все хорошее приписывается «чужому», потому что там лучше, и обобщение дос­тояния «соседей» переносится на отдельного их представителя. Этот процесс имеет полный аналог формирования индивидуально­го мнения при первом общении о ком-либо. Вне зависимости от достоинств или недостатков определенной личности создание о ней первого представления из предшествующих каналов формиру­ется на основе предшествующего опыта и воображаемого резуль­тата. На основе порожденного представления происходит первое знакомство, когда уже целенаправленно ожидается предполагае­мая форма поведения. Такое отношение существенно нарушает долевую значимость ожидаемого поведения в общей структуре личности. Подтвержденное ожидание даже незначительным его проявлением утверждается с коэффициентом характерного вооб­ражения.

Этот эффект создания воображаемого представления и пере­носа частного на общее и общего на частное как результат обоб­щающего свойства в организации стереотипного образа в психике отдельной личности полностью наблюдается в психологии масс. Будучи неоднородными по своей структуре, массы тем не менее имеют структуру своего распределения, и основное ядро индиви­дуумов составляет то среднее представление из предшествующего опыта, которое сохраняется в культуре, традициях и порождает во­ображение о предполагаемом поведении «чужих». Именно знание культуры и традиций этноса и позволяет при правильной организа­ции работы идеологических структур и пропагандистской деятель­ности целенаправленно манипулировать мнением масс.

Основным требованием в успешности этой деятельности явля­ется установление структуры распределения этнического пред­ставления о внешнем или инородном для ее культуры, быта, тра­диций. В любой культуре этноса имеются отрицательные и поло­жительные составляющие в построении структуры взаимного об­щения с внешним или инородным. Установление диапазона вариа­ции от предельно отрицательного до предельно благожелательно­го представляет структуру социальной составляющей этого этноса. Установление этого диапазона может осуществляться не только через непосредственное общение, но и посредством изучения ли­тературы, традиций, обычаев, периодической информации, всех тех сведений, которые накопила этнография. Установление наиболее характерного ядра культуры в распределении ее проявления в диа­пазоне от наиболее отрицательного до предельно благоприятного и будет соответствовать математическому ожиданию в структуре распределения. Наличие асимметрии или эксцессов в таком рас­пределении свидетельствует о динамике какого-либо процесса преобразования данного общества или конкретного этноса. Нор­мальное распределение будет указывать на стабильность положе­ния. В любом случае, зная социокультурное средовое накопление отрицательного и положительного представления о чужом и ино­родном, можно целенаправленно влиять на изменение этих пред­ставлений, даже если они не будут опираться на объективные факты.

В силу инертности перестройки стереотипов мышления — при переходе от отрицательного к положительному на определенном промежутке времени можно сформировать мнение о чем-либо, основываясь на воображаемом представлении без реального под­крепления.

При формировании такого мнения масс требуется учитывать соотношения в представлениях о хорошем и плохом у чужого или инородного, т.е. уравновешенность в их представлениях и вообра­жении.

Не менее важной особенностью в психологии целенаправлен­ного формирования массового мнения является необходимость учета границ его распространяемости или локализации. Эта черта в психологии этноса или масс аналогична процессам иррадиации и концентрации в отражении индивидуальной психики. В психологии масс это свойство определяется коммуникативностью среды, ее средствами массовой информации, степенью значимости или важ­ности в передаче информации для жизнедеятельности.

Таким образом, ранее рассматриваемый темперамент нации имеет практически реальные структурные основы своего проявле­ния в любой нации или этносе и в своей основе соответствует структурной организации темперамента личности.

Что же касается характера народа или личности, то это не что иное, как наиболее типичное проявление конкретных форм пове­дения в отношении «свой-чужой» заполненное данным социально-средовым содержанием, которое и позволяет установить принад­лежность индивида к той или иной общности с точностью обоб­щенного переноса частного на общее и общего на частное.

При условиях миграции, если она осуществляется целенаправ­ленно, необходимо учитывать все эти факторы и планомерно ими пользоваться. В условиях непредвиденного миграционного процес­са неизбежно будут возникать конфликтные ситуации и их пути разрешения будут определяться отношением силы сталкивающих­ся интересов и их направленности, что было подробно рассмотрено ранее. В данном случае действуют объективные законы разреше­ния ситуации, но они остаются неуправляемыми со стороны от­дельной нейтральной позиции, если нет подробных сведений об истинных причинах или потребностях, которые привели к такой активной миграции.

К числу причин или потребностей как внешней, так и внутрен­ней миграции, в соответствии с отмеченной ранее классификацией можно отнести следующее. Положительные потребности в обмене знаний и культур влекут к приглашению ученых и специалистов на постоянную или временную работу, посылке студентов и специали­стов на учебу, обмену театральными выступлениями, выставками культурных и научных достижений, торговле промышленными и бытовыми товарами, туризму, проведению международных науч­ных исследований, созданию политических и общественных орга­низаций, проведению их съездов и симпозиумов, организации спортивных встреч и соревнований.

Естественно, перечисленные*положительные факторы, опреде­ляющие миграцию людей самых различных национальностей, со­ставляют незначительный процент, но средства массовой инфор­мации организуют всячески пропаганду к увеличению численности этой части мигрирующего населения. Во всех случаях всегда можно определить степень проявления трех составляющих компонентов миграционного перемещения — экономического (материального), морально-нравственного, или духовного, и физического. В каждом конкретном случае долевая значимость той или иной причины мо­жет быть ведущей.

Отрицательные причины принудительной миграции также свя­занны с решением материальных, духовных или физических про­блем, но в данном случае население, гонимое создавшимися не­удобствами и невозможностью их разрешения, стремится найти более благополучную нишу своего существования, при этом проис­ходит сталкивание интересов пришедшего и коренного населения. В зависимости от существующих потребностей и возможностей местных условий развиваются отношения с эмигрантами. Условиями изгнания могут быть политические или религиозные преследования, материальное бедствие, тяжелое состояние здоро­вья, которое может быть поправлено (или имеется надежда на это) именно в той или иной стране. Массовая миграция связана с при­родными бедствиями, с войнами, что создает потоки беженцев, переселенцев, эвакуантов, депортированных и резко обостряет возможность удовлетворения неожиданно выросших потребностей.

Как положительные, так и отрицательные факторы этнической миграции обеспечивают непрерывную ротацию культур, знаний, усиливая интернализацию и стирание этнической ограниченности в развитии человека. С одной стороны, этот факт является прогрес­сивным элементом социального развития человека и способствует стиранию этноцентристских течений, порождающих националисти­ческие амбиции и вражду между людьми. С другой стороны, в мно­гонациональном обществе при наличии определенной обособлен­ности всегда есть возможность посеять рознь, провоцируя усиле­ние превосходства одних этнических групп над другими. Именно этот рычаг является основным при проявлении интересов одного государства на обладание необходимым в другом государстве. Осуществление провокационных действий на почве этнических, религиозных различий создает нестабильность внутреннего поло­жения, ведет к разрознению общности совместных интересов и как последующий шаг — оказание помощи мнимо пострадавшей части этнического населения в целях восстановления прав человека. Под прикрытием благовидных устремлений в оказании помощи всегда решаются строго конкретные потребности, связанные с экономи­ческими целями, которые находят свое разрешение в политических или военных акциях, экономических блокадах, что в целом не при­носит разрешения внутренних межэтнических проблем государст­ва, но в значительной мере ослабляет его потенциал противостоя­ния агрессивным намерениям со стороны внешнего воздействия.

В настоящее время особое значение приобретают средства массового воздействия в формировании общественного мнения и наибольшую роль в этом отношении играют радио и телевидение. Важность средств массовой информации в идеологической обра­ботке масс осознается в любом государстве и используется в соот­ветствующих интересах. В целях идеологической борьбы создаются вещательные радиостанции, телецентры, спутниковое телевидение.

В фашистской Германии с 1936 г. особое внимание уделялось массовой пропаганде, которая осуществлялась через кино, радио, массовые митинги. Радио набирало свою мощь как средство веща­ния, кино стало уже звуковым, еще не было телевидения, но на съезде НСДАП в Нюрнберге говорилось: «Пропаганда помогла нам прийти к власти. Пропаганда поможет нам удержать власть. Пропаганда поможет нам завоевать весь мир». Если в этих словах и было преувеличение, то не слишком большое. Трудно переоце­нить значение тотального манипулирования массовым сознанием, которое использовалось в то время. Сегодня возможности подоб­ного влияния на массы во много раз возросли. Телевидение прони­кает в каждый дом, широкий арсенал передач, охват зрителей не­ограничен как по месту нахождения, так и по возрасту и по времени воздействия.

В настоящее время идет острая идеологическая борьба между национальными культурами и массовой культурой, которая насаж­дается Соединенными Штатами Америки. Американское кино и телевидение практически вытеснили национальные кино и теле­программы во всех странах мира. Глобальность господства США является основной идеологией этого государства. Достижение им своих целей во многом осуществляется через использование этни­ческих и национальных отношений в многонациональных государ­ствах. Аналогичным образом в ряде случаев решались и решаются вопросы внутренней политики ряда государств. Национальный во­прос, будучи порожденным государственным образованием, так или иначе ведет к дальнейшей интернационализации мировой эко­номики и культуры, стиранию национальных или этнических гра­ней, и на этом пути для достижения экономического благополучия одних народов этнический или национальный фактор является только удобным инструментом в разрешении этих проблем.

Естественно, что в социальном развитии человечество достиг­нет равенства в своих знаниях, культуре, условиях жизни. Постоян­ная миграция, какой бы незначительной она не была, систематиче­ски стирает генетическую и расовую чистоту этноса и нации, и на этом пути не может быть господствующей нации либо этноса. Так же как и минувшие тысячелетия, уходят в историю одни народы, формируются другие. Процесс развития нации непрерывен, и стремление закрепить ее присутствие на века является несостоя­тельной задачей.

В настоящее время вновь остро встают проблемы беженцев, массовых переселений в связи с локальными войнами (Чечня, Ко­сово, Нагорный Карабах, Абхазия и др. районы), с экологическими катастрофами, плановой эвакуацией по различным причинам. Все это, естественно, нарушает стабильность ранее сложившихся жиз­ненных устоев. Возвращение ранее депортированных народов на места прежнего проживания сталкивается с неудовлетворенностью ожидаемого благоустройства и притязаний на ранее существующее положение этих народов. При этом не учитываются потребности нынешнего коренного населения. Подчеркивая насильственность процесса депортации и стремление восстановления исконных прав ранее проживаемых народов, абсолютно умалчивают истинные причины их депортации.

Расценивая прошлые переселения целых народов как геноцид, необходимо всесторонне представить истинные причины подобно­го процесса. Ибо их возвращение на уже занятую территорию практически является планируемым конфликтом, который носит только форму этнического конфликта. При необходимости исполь­зуется только эта сторона представления, хотя истинное положе­ние дел связано с экономическим удовлетворением потребностей основной массы переселенцев. Именно с этими процессами стал­кивается и Украина, как новое государство. Они не являются ха­рактерными только для данного государства. Их можно наблюдать в любом многонациональном государстве, и способы разрешения этих проблем часто решаются силовыми методами, которые при­водят к физическому истреблению друг друга и массовым жертвам.

Интеграция Украины в европейское сообщество и ее тесная связь с предшествующей историей в Советском государстве, ко­нечно, создают своеобразные особенности в развитии националь­ной политики в многонациональной Украине, но взвешенность в решении этих вопросов позволяет сохранить на всем промежутке перестроечных процессов гражданский мир и исключить остроту межэтнических противоречий, что является естественным дости­жением государственного строительства в Украине.

Вопросы для самоконтроля

Возможно ли существование чистого этнического образования?

Какие потребности приводят к миграции?

Какое смысловое содержание в терминах «эмиграция» и «иммиграция»?

4. Классификации по продолжительности миграционного процесса и его виды.

Социально-биологические факторы, определяющие миграционные процессы.

Базовые характеристики, определяющие качественную основу мигра­ционного процесса и их использование для детализации причин миграции.

Полное пространство событий, отражающее многообразие явления миграции.

8 Количественное распределение населения по стремлению к миграци­онным процессам и их причины.

9.Представление процесса взаимопонимания двух сторон в зависимости от отдаленности их убеждений и силы их проявления.

Условия оптимального взаимодополнения в общении различных этнических культур.

Стереотипные формы поведения и их перенос на отдельную лич­ность и наоборот. Причины различного восприятия «своего» и «чужого» в различных социальных условиях.

Объективность национального темперамента и его характери­зующие показатели.

Чем определяется характер народа и отдельной личности?

Какую роль играет многоэтническая структура государства в межгосударственных отношениях?

Роль средств массовой информации в формировании массового мнения.