Страх успеха | Тренинг-Центр Синтон

Успех измеряют разными способами. Для некоторых людей он связан с такими внешними вещами, как достижение карьерных целей, например, высокая должность в компании или успешная защита диссертации. Для других успех означает улучшение личной жизни: удовлетворяющие отношения, хорошие воспитанные дети; вклад в ощущение успеха может внести и хорошая сексуальная жизнь. Для третьих главной целью может быть психологический рост. Эта потребность в психологическом развитии может происходить из надежды преодолеть невротические конфликты или из только смутно понимаемой внутренней потребности в большем осознании.

В этих примерах чувство успеха переживается, когда человек использует свои способности для продвижения к более благоприятным ситуациям жизни. Это чувство является смесью потенции, независимости, свободы и позитивной самооценки. Желая успеха, люди обычно пытаются достичь цели, которую они сознательно поставили.

Однако люди со страхом успеха демонстрируют негативную реакцию, когда они понимают, что способствовали достижению своих целей. Их достижения вместо улучшения самооценки вызывают депрессию и тревогу.

В своей карьере люди со страхом успеха страдают от подавления, которое ведет к неспособности работать вообще или к серому существованию на уровне ниже своих возможностей. Будучи очень амбициозными и способными работать упорно над достижением целей, они проявляют особое отношение к выгоде, получаемой в результате успеха: она или отрицается, или уничтожается. Если успех на работе приводит к продвижению по службе, они или теряют интерес, или меняют работу. Если же успех приходит в виде денег, то деньги часто растрачиваются. Если они добиваются признания, то могут сделать что-то, что приведет к их публичному унижению.

Комплимент по поводу того, как хорошо этот человек выглядит или что-то выполнил, вызывает самопринижение, сопровождающееся заявлениями о том, как на самом деле он плох, или же перечислением недавно допущенных глупых ошибок. Многие прячут свои таланты за фасадом заурядного человека, посредственности. Всем нам известны люди, которые хорошо играют в пинг-понг, гольф или в шахматы в начале партии, но почему-то умудряются упустить победу в конце.

Боящиеся успеха люди испытывают трудности в завершении дел. Например, в школе они не подготавливают вовремя домашнее задание, не готовятся адекватно к экзаменам или начинают наспех зазубривать в последнюю минуту. Если, несмотря на все проволочки, их способности позволяют им все сделать хорошо, то они могут выпасть (выйти из конкурса), когда приближается оглашение результатов.

В отношениях они имеют тенденцию менять партнера из-за смутной неудовлетворенности, приводящей к прекращению отношений. Если же у них устанавливаются успешные отношения, весьма вероятно, что они заведут еще одну связь и поставят своего партнера в известность об этом. Хотя у них может и не быть каких-либо нарушений в сексуальности, они часто не могут получать от нее удовольствие.

Одним из самых общих проявлений страха успеха является неспособность принимать решения. Всем нам известны люди, которые пытаются заставить других сказать им, что делать в какой-то ситуации — потому, что сами они не хотят принимать ответственность за возможные ошибки. Боящийся успеха человек, однако, является нерешительным не из-за боязни неверных решений. Именно бессознательная связь, которую он устанавливает между решительностью и успехом, вызывает его страх.

Люди со страхом успеха приходят в анализ с сознательной целью психологического роста и смягчения болезненных симптомов, однако они демонстрируют парадоксальную негативную реакцию на успешное достижение этих целей. Они переживают тревогу и депрессию после терапевтических инсайтов или других позитивных знаков психологического развития. Они с тревогой отрицают прогресс в своем развитии и регрессируют перед его лицом. Часто именно тогда, когда улучшение на подходе, когда достигнуто некоторое важное понимание, углубление аналитических отношений или какие-то позитивные изменения в их внешней жизни, они неожиданно переживают ухудшение.

Юнг наблюдал страх успеха по отношению к психологическому развитию. Он приписывал его инстинктивной регрессивной силе, присущей самой психике, подавляющей психологический рост. В противовес ей действует побуждение к эволюции, заставляющее индивида искать личностный рост. Дифференциация эго от бессознательного и его развитие в качестве структуры самосознания с независимыми функциями частично являются результатом его отношения к этим противоборствующим тенденциям. В нормальном случае побуждение к росту пересиливает регрессивные компоненты психики. Однако может возникнуть патология: эго не развивает адекватных функций или боится их успешного применения. Например, Юнг писал о страхе принятия решений — когда люди не могут принимать решения. Он заметил, что нерешительность может сохраняться из-за желания остаться в инфантильном мире и избежать возможных опасностей независимой жизни. В отличие ситуаций сознательного принятия решений, ведущих к позитивной активности, в этом случае решения принимаются (и жизнь проживается) лишь в бессознательных фантазиях. Юнг считал, что это происходит из-за регрессивной компоненты психики, возобладавшей над тенденцией к развитию. Однако Юнг не уточнял, при каких обстоятельствах нормальные страхи индивидуума вырастают в заметную патологию страха успеха.

Целью этой статьи является клиническое описание страха успеха. Я хочу показать, что особые типы интеракционных травм, полученных на разных стадиях психологического развития, приводят к явным тревогам, которые проявляются как страх успеха. Этими тревогами являются уничтожение, потеря любви, потеря контакта с реальностью, зависть и кастрация. Хотя эти тревоги в некоторой степени присущи каждому, в крайней форме они связаны с определенными психологическими нарушениями. Проще говоря, различные тревоги будут представлены в связи с разными патологическими состояниями. Каждый тип нарушений имеет свою собственную динамику и психотерапевтические рекомендации. Будет подчеркнута взаимосвязь между переносом и контрпереносом. В конце я предложу выводы о психотерапевтическом подходе к проблеме страха успеха и размышления о некоторых связанных с этим архетипических темах.

Пограничные личности.

Пациентка с пограничным расстройством пришла на анализ с историей неудач при завершении задач. Десятью годами раньше она ушла из колледжа за семестр до окончания. Она вернулась в колледж перед началом анализа, но не могла сдавать работы вовремя. Когда ей не удавалось что-либо сделать успешно, она впадала в депрессию. В анализе проявился тот же паттерн. Каждое продвижение сопровождалось сильной депрессией и регрессией. В ее фантазиях и снах проявлялся страх, что аналитик в действительности не хочет ее роста. Другой страх состоял в том, что аналитик выкинет ее из анализа до его завершения. После сдачи экзамена и последовавшей за ним серьезной депрессии (вместо гордости) она рассказала следующий сон:

Старая женщина, одетая в черное, сидит в большом кресле, похожем на трон. С ней рядом большая собака. Эта женщина имеет магическую власть и очень злая. Ранее во сне я сделала что-то успешно. В ее присутствии я боюсь и становлюсь слабой и нерешительной. От этого она радуется. Ее кресло сделано из материала, похожего на ваш (кресло аналитика).

Старая женщина во сне (образ Великой матери) является архетипически связанной с богиней Гекатой. Богиня смерти Геката символизирует пожирающий аспект психики. Однако в противоположном аспекте Геката рассматривалась как богиня свадьбы и рождения, а следовательно, и символического роста, а не только смерти.

Психика ребенка проецирует пожирающий и питающий аспекты архетипа Великой матери на реальную мать. Эго на ранних стадиях развития еще не интегрировалось в согласованную психологическую структуру. Подобным же образом образ Великой матери еще не объединен. Вместо этого питающий и пожирающий полюса этого образа переживаются последовательно (отдельно).

В нормальном случае эго по мере взросления развивается в согласованную структуру, переживающую полярности Великой матери в качестве частей единого архетипического образа. У пограничных пациентов это объединение не происходит. Напротив, питающий только-хороший аспект Великой матери силой удерживается в стороне от пожирающего только-плохого аспекта с помощью защиты расщеплением. И эго не развивается в унитарную структуру. Опыт показывает, что индивидуумы с пограничными расстройствами на стадии сепарации пережили травмы, которые воспрепятствовали объединению материнского образа и эго. Развились патологические отношения между этими отщепленными структурами, которые затем проявились в личной психологии этих индивидуумов.

В своих исследованиях детей Малер наблюдала нормальную фазу симбиоза, когда я ребенка не дифференцировано от матери. Из этого состояния единства матери и ребенка постепенно происходит сепарация. На последней фазе стадии сепарации ребенок начинает понимать свою отдаленность от матери и испытывать сепарационную тревогу. Малер наблюдала, как постоянная эмоциональная недоступность матери на сепарационной фазе прерывает адекватное развитие автономного эго-функционирования и интегрированного ощущения себя.

У матерей, чьи дети испытывают страх успеха, часто наблюдается избыточная тревога сепарации. Когда эти дети достигают сепарационной стадии развития, тревога матерей становится невыносимой, и они защитным образом отстраняются. У ребенка вместо безопасного ощущения, что мать присутствует, возникает впечатление, что если он отдалится от нее, то не к кому будет возвращаться. Боясь уничтожения, маленький ребенок цепляется за мать. Когда он боится и цепляется, сепарационная тревога матери ослабляется, и она награждает его любовью. Ребенок сразу же приходит к заключению, что любой знак независимости, уверенности в себе, инициативности или успеха опасен для матери и будет вести к отвержению; с другой стороны, слабость, цепляние или неудачи будут вознаграждены.

Например, упомянутая пациентка переживала постоянное отвержение в детстве всякий раз, когда пыталась отделиться от матери. Пациентка вспоминала, что каждый вечер мать просила ее дать отчет о проделанных за день делах. Однажды девочка отказалась, и мать погрузилась в молчание. После многих часов (как ей показалось), девочка сдалась и рассказала матери о проведенном дне. В другом воспоминании (когда ей было два года), она настаивала на том, чтобы надеть вещи, которые ей нравилась, вместо того, чтобы, как обычно, подчиниться матери и одеть то, что она скажет. В ответ на это проявление независимости мать вышла из комнаты и оставила ее одну. В этот момент девочка фантазировала, что мать никогда не вернется и что ее оставили здесь умирать. Она переживала такую сильную тревогу, что когда мать в конце концов вернулась, девочка умоляла ее выбрать ей одежду.

Мастерсон в своем исследовании пограничной патологии заметил, что индивидуумы, переживавшие постоянное отвержение на сепарационной фазе, не развивают целостный образ матери с позитивными и негативными чертами. Вместо этого образ расщепляется на два: отвергающий аспект и вознаграждающий аспект. Соответственно, эго разделяется на успешное и на слабое. С одной стороны, когда человек чувствует себя слабым, награждающий аспект расщепленного материнского образа заставляет человека чувствовать любовь и чувство безопасности. С другой стороны, ощущение собственной силы вызывает отвергающий образ матери. Тогда индивидуум чувствует себя отвергаемым, депрессивным, боящимся смерти. Таким образом, для индивидуума с пограничной патологией любая успешная активность ведет к страху потери и уничтожения. От этих мучительных чувств защищает избежание успешного завершения дел.

Эти особые конфликты, которые индивидуумы с пограничным страхом отвержения переживают вокруг темы успеха, проявляются и в их межличностных отношениях. Когда эти люди переживают успех, отвергающий аспект материнского образа проецируется ими на друзей, коллег, супруга или аналитика. Чтобы защититься от спроецированного негативного материнского образа, они проявляют слабость и неудачу. А тот, на кого направлены проекции, может чувствовать что-то вроде отвержения.

Например, один коллега просил меня проконсультировать его по поводу трудного случая. Из-за контрпереносных проблем он идентифицировался с проекциями отвергающей матери со стороны пациентки и отреагировал их. Всякий раз, когда пациентка чувствовала себя успешной в личной жизни или по поводу прогресса в анализе, аналитик огорчался, что она больше в нем не нуждается и прекратит анализ. Он очень тревожился из-за этих мыслей. Защищаясь от сепарационной тревоги, он бессознательно ее отвергал; это заставляло пациентку чувствовать себя небезопасно и цепляться за него. Пациентка переживала эмоциональную недоступность аналитика как ужасную угрозу. Когда бессознательное поведение аналитика было проинтерпретировано и привнесено в сознание, он испугался желания подорвать успех пациентки и скомпенсировался через поощрение ее роста. Сны пациентки и ее ассоциации показали, что она неверно поняла чрезмерные поощрения аналитика — как попытку избавится от нее. Тогда в качестве защиты пациентка спросила, как будто цепляясь, возможна ли будет их личная дружба после завершения анализа. Защитные заверения аналитика успокоили пациентку, но в ее снах проявилось отчаяние. В то время как сознательно она успокоилась, бессознательно она поняла, что ее сепарационная тревога никогда не будет проанализирована, потому что ей как бы говорят, что сепарация никогда не произойдет.

С технической точки зрения, для этого аналитика важно суметь пережить такую межличностную динамику без отреагирования одной стороны архетипа (через отвержение) или другой его стороны (через чрезмерную поддержку). После внутренней проработки этих чувств аналитик должен отреагировать интерпретацией, чтобы помочь пациентке связать оба аспекта этой расщепленной структуры. Это донесло бы до сознания пациентки те защитные отношения, которые существуют между ее успешным эго и негативным материнским образом, и начать исцелять расщепляющий процесс.

Нарциссические личности.

В адекватной ситуации развития эксгибиционизм и грандиозность ребенка постепенно трансформируются в способность взрослого к амбициям и наслаждению достижениями. Соответствующее отражение матерью является одним из основополагающих условий для такой интеграции.

Страдающие от нарциссизма люди обычно воспитывались нарциссическими матерями, неспособными к позитивному отзеркаливанию. Эти матери обретали самоценность и идентичность через достижения своих детей, которых они воспринимали как продолжение самих себя. Поскольку ребенок существовал для отзеркаливания родителей, он не должен был предъявлять права на индивидуальность. Гордость ребенка в виде грандиозности и эксгибиционизма показывает, что позитивные атрибуты и достижения принадлежат ему, а не родителю. Это вызывает зависть нарциссического родителя. Они чувствуют никчемность; интенсивное чувство неполноценности вызывает путаницу между «обладать чем-то ценным» и «быть ценным самим по себе». Чтобы предотвратить болезненное чувство зависти и сопутствующего самопринижения, они нападают на то, в чем видят источник своей зависти — на ценность ребенка. В самых примитивных случаях это проявляется в прямых яростных нападениях матери или в отказе обеспечить необходимые условия для развития ребенка. В более тонких случаях мать не будет восхищаться достижениями ребенка и будет уходить из-за своей зависти при их демонстрации.

В результате этих серьезных нарциссических травм грандиозность и эксгибиционизм ребенка не трансформируются и остаются в архаической форме. У некоторых людей это упорство в удержании грандиозного я может вести к большим достижениям и радости. Экстравагантные требования фантазий могут подталкивать их к оптимальному использованию своих способностей, и таким образом они могут реально достичь выдающихся успехов. У других людей может развиться страх поражения. Таким людям трудно пережить события, которые не подтверждают их совершенство. Чтобы избежать боли поражения, они могут или пытаться избегать их, или защитно погружаться в активность, которая подкрепляет их грандиозность — вроде повторяющихся сексуальных подвигов или спорта.

У людей третьего типа давление неизмененного грандиозного я может привести к страху успеха. Общий страх взрослых, страдающих от нарциссических конфликтов из-за подобной фиксации,— что успешные достижения могут привести к сильному вторжению в их взрослую личность примитивной грандиозности и эксгибиционистских чувств. Они боятся потерять контакт с реальностью, боятся всеобъемлющей изоляции в нереалистических фантазиях и пугающих переживаний стыда и самоосознания. В экстремальных случаях человек может настолько сильно идентифицироваться с экстравагантным бредом, временно или на длительный период, что возникает опасность психоза.

Формой защиты от болезненного затопления является отстранение от источника возбуждения. Существуют бесчисленные способы, которыми человек, боясь потерять контакт с реальностью из-за инфляции, будет защищаться от успеха, стимулирующего это наводнение. Можно избежать успешного завершения, переводя функционирование на более низкий уровень. Другая форма защиты — чрезмерная работа в какой-то одной области, чтобы не хватило времени на достижение успеха в других более уязвимых областях, имеющих большую важность. Обычно такие люди развивают фобии. Наркотики и особенно алкоголь становятся для них привычными формами защиты.

Коллега рассказал мне о личном опыте, который ясно иллюстрирует эту проблему. В течение первого года аналитического обучения у него состоялась отличная презентация перед собранием своих коллег и в присутствии известного аналитика, который вел семинар. После презентации его поздравили не только друзья, но и учитель; будучи обычно сдержанным человеком, он подошел и пожал ему руку. В течение часа чувства коллеги поднялись от оправданной гордости за хорошо выполненную работу до потока грандиозных фантазий. Он стал самонадеянным и несносным и начал прерывать других своими высказываниями, отчуждаясь таким образом от коллег и учителей. Он не мог спать и не мог остановиться, навязчиво думая о своем триумфе. После почти двух недель таких страданий он взмолился о том, чтобы все это скорее закончилось. После этого опыта он стал бояться любого успеха и на несколько лет замкнулся, проявляя позицию покорности и застенчивости.

Страхи нарциссических родителей или собственные страхи, а также проецируемая зависть часто вызывают конфликтные чувства в отношении успеха. Очень статный анализируемый характеризовал себя как невзрачного; он вспоминал, что его мать агрессивно высмеивала его вид. Этот пациент был также одарен интеллектуально; эти способности также высмеивались его матерью, которой не позволяли посещать колледж ее родители и которая чувствовала неполноценность перед своим хорошо образованным мужем. Эта мать, в свою очередь, препятствовала сыну в получении удовольствия от школы. Пациент боялся своих позитивных качеств. Он знал, что они могут пробудить зависть матери и привести к агрессивной критике. Пациент реагировал на это принижением своих собственных способностей и уклонением от успеха.

Пациенту, находившемуся под влиянием материнской зависти, не удавалось в полной мере развить свой потенциал. Успешно продвигаясь в актерской карьере, он защищался против интроецированной завистливой матери, принижая свою карьеру как глупое и бесполезное занятие. В конце концов, на вершине успеха он резко прервал свои занятия и вернулся в колледж. Его интеллектуальные таланты снова принесли ему успех. И снова он не смог им наслаждаться. Он выбрал не подходящую ему академическую карьеру, постоянно беспокоился по поводу аттестаций — вместо того, чтобы стать уверенным в себе лучшим студентом — и вообще довел себя до отчаяния. В сущности, пациент говорил своей матери: «Даже если я делаю все правильно, это не повод для твоей зависти, потому что я несчастен и не придаю ценности достигнутому».

Отношения с нарциссическими родителями проявляются и в личных отношениях людей, страдающих от нарциссических конфликтов. Когда человек чувствует успех, завистливый родитель может быть спроецирован им на друга, коллег или супруга. Из-за страха и в целях защиты от ожидаемой зависти этот человек, вероятно, будет приуменьшать свои достижения. Другие люди, через идентификацию с проецируемой завистью, могут переживать завистливый гнев и желание отравить ощущение успеха у этого человека. Если тот, на кого спроецирована зависть, отреагирует завистливые реакции, нарциссический человек будет переживать повторение отношений с завидующим родителем, а не отзеркаливание, необходимое для того, чтобы получить опыт позитивных качеств и соответствующей самооценки.

С другой стороны, люди с нарциссическими конфликтами могут идентифицироваться с завистливым родителем и чувствовать зависть к чужим достижениям. Завистливый родитель не способен пережить реальную или сфантазированную самоценность другого и пытается заставить другого чувствовать неполноценность принижающими комментариями и поведением. Например, завистливые анализируемые могут заставить провалиться анализ только для того, чтобы аналитик не почувствовал успех. Если аналитик не понял этого, он может быть фрустрирован и впасть в отчаяние по поводу своей неспособности способствовать прогрессу в терапии. Это может приводить к острой депрессии у аналитика, чувству неполноценности и защитным попыткам прекратить анализ.

Один обучающийся аналитик, которого я супервизировал, боялся зависти к своим анализируемым. Спроецированная зависть одной пациентки заставила его компенсироваться и навязчиво превозносить, а не адекватно отзеркаливать ее позитивные качества. Это слишком стимулировало грандиозность пациентки и вызвало страх потери контакта с реальностью. К тому же пациентка, страдающая от нарциссических конфликтов, восприняла необычный аспект поведения аналитика как свидетельство его потребности в усилении его собственной самооценки. Пациентка верила, что ее успех в анализе был нужен для блага аналитика, и полагала, что ее функция состоит в отражении терапевта, как она делала это по отношению к родителям.

Аналитик также может страдать от страха успеха из-за гиперстимуляции. Это ведет к контрпереносным реакциям и защитам. Например, ранее упомянутые грандиозные фантазии супервизируемого были стимулированы идеализацией пациентки. Защищаясь от своей грандиозности и эксгибиционистских потребностей, супервизируемый пытался помешать идеализации преждевременными интерпретациями, отсылающими назад к реальности, и принижением достижений пациентки. Чтобы избежать гиперстимуляции от успеха анализа, супервизируемый пытался преждевременно завершить его, рационализируя свою мотивацию как нежелание вызвать зависимость пациентки.

Депрессивные личности.

Исследования показывают, что люди с депрессивными расстройствами страдают от суровой потери объекта любви в ранней жизни, и они развивают идею, что за эту потерю ответственно их личное зло. Этот вывод обычно подкрепляется родительским моральным критицизмом, указывающим на «плохость» ребенка.

Однако, несмотря на отчаяние, эти люди с депрессивной патологией таят бессознательную надежду, что другой потерян не навсегда. Эта идея, что можно вернуть любовь другого, основана на опыте, что тот, другой человек, когда-то был любящим. Спитц в своем исследовании сделал наблюдение, что депрессивное расстройство развилось у тех детей, которые имели позитивный опыт материнской заботы, утраченный впоследствии. В результате этой первоначальной заботы и идеи, что их плохость повлекла эту утрату, депрессивные пациенты верят, что при соответствующем искупительном поведении их полюбят вновь. Они хотят, чтобы с возвращением другого также вернулись их собственные позитивные чувства к себе.

Для пациента с депрессивным расстройством важно избегать временной потери, которая может пробудить детский опыт потери. Дела, которые могут привести к потере, вызывают депрессивную тревогу и избегаются. Если потеря любви (действительная или сфантазированная) происходит, эти пациенты реагируют искупительным актом подчинения.

Люди с выраженной депрессией — очень зависимые. Из детских переживаний у них сформировались устойчивые ассоциации: с одной стороны, потеря любви приводит к независимости; с другой стороны, любовь возможно обрести вновь, если стать зависимым от другого. Успешное поведение для них связано с силой и независимостью, а это, в свою очередь, связано с тем, что они являются нелюбимыми и плохими. Когда они осознают, что чувствуют себя успешными, активируется их детский комплекс по поводу потери любви. Они автоматически реагируют на это попытками превратить проецируемого отвергающего родителя в принимающую фигуру через искупительное подчиненное поведение. Они становятся беспомощными, слабыми и укоряющими себя.

Например, одна пациентка с депрессивным расстройством связывала свою успешную карьеру в недвижимости с использованием своих способностей для получения выгоды. Следовательно, делать что-то для себя бессознательно означало потерять зависимость и любовь, быть успешной значило быть нелюбимой, что вело к депрессивной реакции, принижению значения своих достижений. Ее упреки себе показывали, что она себя не любит и нуждается в ком-то, кто бы о ней заботился. Чтобы доказать себе и другим, что от нее самой ничего хорошего не исходит, пациентка приписывала успех другим людям, сыгравшим только минимальную роль в ее карьере.

Депрессивные люди страдают от избыточной и иррациональной вины: они считают, что недостойны того, чтобы с ними произошло что-либо хорошее. Поскольку быть успешным вызывает болезненное чувство вины, они начинают бояться успеха.

Например, упомянутая выше пациентка реагировала на терапевтический прогресс ухудшением своего состояния. В ее фантазии аналитик представлял ее мать, которая чувствовала неполноценность и замыкалась в депрессии всякий раз, когда пациентке удавалось проявить свои способности. Таким образом, пациентка вместо явного поощрения чувствовала вину, потому что в ее фантазии она заставляла аналитика впадать в депрессию по поводу ее успешного роста.

Склонные к депрессии люди часто выросли в ситуации, требующей развития экстраверсии в качестве защиты на угрозу потери. Они обычно воспитывались в условиях, когда родители предлагали им свои способы понимания чего-либо и запрещали все остальные. Вследствие этого внимание этих людей стало направленным почти исключительно на понимание и удовлетворение других. Склонные к депрессии люди также развили страх интраверсии. Интроспекция и понимание индивидуальных реакций сами по себе являются актами сепарации, независимости и полагания на себя — теми самыми качествами, которых индивидуумы с депрессивными проблемами боятся, потому что они ведут к угрозе потери любви.

Развитие ориентации на других и страх своих собственных реакций вызывают у депрессивных людей трудности в ситуациях, требующих выбора. Выбирать, в отличие от подчинения авторитету,— значит быть отдельным, автономным и независимым. Эти качества поднимают тему потери любви за неподчинение. Выбор также включает способность оценивать. Склонные к депрессии люди с экстравертированной ориентацией смотрят на других, желая понять, что те хотят, и выбирают это, чтобы получить их любовь. Вместо понимания самой ситуации и осознания своих собственных мнений и чувств, эти люди часто чувствуют замешательство в ситуации выбора и будут беспомощно апеллировать к любому доступному авторитету, чтобы тот сказал им, что делать.

Одна депрессивная пациентка попросила совета «И Цзин» для принятия решения. Ответ ее не устроил, и она попыталась депрессивно подчиниться авторитету аналитика, чтобы тот принял решение за нее. В переносных фантазиях пациентки аналитик нес образ матери, желающей, чтобы она была слабой и беспомощной. Для нее это была ситуация выбора, и следовательно, ситуация угрозы потери любви, и она бессознательно снова пережила первоначальную детскую потерю. Депрессия пациентки была и реакцией на ее потерю, и апеллированием к аналитику-матери через подчинение — чтобы снова стать любимой.

Когда депрессивные люди чувствуют успех, они проецируют отвергающие родительские образы на значимых других в своей жизни. Например, в личных отношениях страх потери любви другого приводит их к тому, что они обращаются к друзьям и супругу с интенсивными просьбам заботиться о них. Они становятся требовательными, критичными и злыми, если их родителям не удается ответить на их беспомощность советом, контролем или любыми другими знаками заботы.

В анализе, если эти люди начинают видеть прогресс в своем психологическом росте, отвергающий родитель может проецироваться на аналитика, и в этом случае пациент пытается подчиниться ему через депрессию. Контрперенос аналитика может включать переживание отвергающих чувств родителя пациента, который теперь проецируется на него. В других случаях аналитик может обнаружить свое огорчение по поводу страданий пациента и вину за то, что он не был достаточно полезен. Вместо проработки этих реакций для понимания их значения в психодинамике аналитик может защищаться, удовлетворяя требования пациента в совете или открытой поддержке. В этой ситуации для пациента снова подтверждается идея взаимосвязи подчинения и родительской любви, а не связь между успехом и поддержкой аналитика.

Аналитик нуждается в сопротивлении этому давлению и проработке этих чувств внутри себя. Тогда в соответствующий момент аналитик сможет проинтерпретировать, что пациент чувствует себя как несмышленый ребенок, о котором надо заботиться и на которого сразу отреагируют, если он покажет беспомощность. Если пациент реагирует дальнейшими депрессивными симптомами, аналитик должен снова отметить, что это происходит из-за того, что забота о себе и обладание своими ресурсами делают пациента нелюбимым, в то время как состояние беспомощности и зависимости приносит порцию любви.

Эдипальная ситуация.

Эдипальная фаза развития центрируется вокруг влечения к родителю противоположного пола и агрессивных конкурентных чувств к родителю своего пола. Представим это в схематическом виде для мужской психологии: мальчик ассоциирует свои приятные генитальные ощущения с желанием исключительного обладания матерью. Вместе с тоской по матери приходит желание устранения любых соперников — обычно отца и братьев или сестер. Что здесь самое важное, так это интенсивность вовлеченных чувств: ребенок наполнен импульсами любви и ненависти, тоски и ревности, ярости и страха. Но эти крайние желания вызывают конфликты в ребенке, которые центрируются вокруг страха мщения. Главный страх ребенка относится к причинению телесного вреда, а именно к фантазии о кастрации. В добавление к этому страху родительской мести, мысли об устранении родителя своего пола вызывают у ребенка чувства вины, зависимости, и небезопасности из-за перспективы потери защиты и заботы родителя. Конечно, чаще всего конфликт между импульсами и страхами, связанными с их отреагированием, разрешается. Страх ребенка интернализируется и подавляется в бессознательное, враждебные импульсы вытесняются желанием походить на родителя своего пола.

На эдипальный период, среди прочих переменных, могут также повлиять такие доэдипальные моменты, как возможная болезнь или смерть родителя, от которого ребенок желает избавиться, или которым он хочет обладать, сексуальное соблазнение ребенка, рождение сиблингов, родительские реакции на эдипальные события. Значительные травмы в течение эдипального периода могут привести к патологическому страху успеха.

Для мужчин основной формой бессознательно фантазируемой мести со стороны эдипального отца является кастрация и гомосексуальное подчинение. Поскольку в нашем обществе маскулинность связывается с силой, доминированием и превосходством, не удивительно, что люди, страдающие от эдипальных конфликтов, часто связывают успех и решительность с фаллической потенцией, которая у них буквально ассоциируется с пенисом. Для них быть успешным означает иметь большой взрослый пенис. Обладание взрослым пенисом, однако, вызывает у них бессознательное соревнование с отцом за мать. От возникающей в итоге кастрационной тревоги они защищаются самокастрацией. Они чувствуют и презентируют себя так, словно они не имеют взрослого пениса. Это может проявляться в фантазии, что их пенис слишком мал, чтобы удовлетворить женщину, или они могут быть погружены в гомосексуальные фантазии. Обе эти фантазии ведут к симптомам тревоги, которые часто обостряются после успеха.

У одного пациента, который сам был терапевтом, проявлялись эти симптомы. Он боялся прогресса в своей собственной терапии и боялся показать свой интерес к профессиональным темам. Пациент фантазировал, что аналитик будет воспринимать его желание стать опытным терапевтом как соревнование за превосходство и попытается навредить ему. Эти фантазии заставляли его держать в секрете свой интеллектуальный, профессиональный и психологический рост. Вместо этого в лечении он демонстрировал только слабости и конфликты. Пациент также фантазировал, что у терапевта есть связи с его пациентками. В конце концов пациент завязал отношения с пациенткой другого аналитика. Он страдал от сильной тревоги, рассказывая своему аналитику об этой связи, и фантазировал, что аналитик гневается. Ассоциации пациента показывали, что он бессознательно рассматривал свою связь как победу над аналитиком и связывал свой успех с обладанием большим взрослым пенисом. Эти ассоциации раскрыли эдипальное соперничество с аналитиком. Он стремился стать экспертом, который будет лучшим аналитиком, чем его собственный. В его фантазии тогда все пациенты аналитика перешли бы к нему, особенно женщины. Далее он представлял, что он и аналитик покажут свои пенисы женщинам, которые увидят, что его пенис больше и привлекательней. В фантазии аналитик становился злым и угрожал ему ножом мясника. Пациент тогда чувствовал себя беспомощным. Обладание большим пенисом помещало его в ситуацию соревнования с аналитиком-отцом и вызвало страх кастрации. Он защищался против этого страха, представляя себя уже кастрированным, скрывая свою фаллическую потенцию.

Адекватные интерпретации страха успеха пациента в терминах эдипального конфликта вызвали следующий сон: «Я нахожу мои украденные ботинки в магазине для гомосексуалистов. Когда я забираю их назад, на меня нападает хулиган с желтыми волосами, который бьет меня по заднице каким-то инструментом». Он ассоциировал ботинки со способностью удержать фаллическую силу, а желтоволосого — со львом, причем его отца звали Лео. Он понял, что сон подтверждает его эдипальный страх иметь маскулинную силу. В течение последующих недель он начал переживать иррациональный гнев на мужские фигуры на улице, который впоследствии направился на обижавшего его директора клиники, в которой он работал. Он сумел вовремя отделить свои амбиции от конкурентных чувств к другим и освободиться от ненужной тревоги.

Осознание успеха вызывает не только страх мщения. Поскольку оно символически приравнивается к сфантазированному убийству своего родителя, оно также вызывает вину. Опыт победы ребенка над матерью в эдипальном периоде может привести к вине за агрессивные чувства. Подавление притязаний может, в свою очередь, привести к фобическому поведению. Если успех достигается, потребность снизить вину через страдания или выплату штрафа может привести к потребности в искуплении, в самонаказании или к мазохистическому приспособлению. Бессознательная потребность в наказании может быть связана не только с действительными злодеяниями. Она может быть связана с фантазиями или желаниями, которые считаются аморальными. Мы видим это в людях, которые наносят себе неумышленный вред, терпят неудачу в карьере, когда они почти достигли цели, или же не могут позволить себе наслаждаться чем-либо. У одного пациента, когда ему было четыре года, умер отец. Пациент бессознательно фантазировал, что его сексуальные желания к матери и агрессивные импульсы к отцу сделали его отца больным и убили. Вследствие этого пациент чувствовал, что он выиграл мать, но виновен в смерти отца. Поэтому он переживал ужасную вину всякий раз, когда достигал успеха в чем-либо. Чувствуя, что из-за своих гнусных преступлений он не достоин жить, он полагал, что его жизнь должна стать искуплением через страдания.

Аналитики уязвимы к контрпереносу на пациентов, которые прорабатывают свои эдипальные конфликты. Их реакции часто центрируются вокруг конкуренции с анализируемыми. Аналитик может идентифицироваться с кастрирующей агрессией спроецированного отцовского образа и давить своими интерпретациями на пациента. В таком случае пациент может бояться проявлять свою силу, сопротивляясь тому, что он переживает как требования подчинения со стороны аналитика-отца. Вместо этого своими неудачами пациент сопротивляется аналитику и одновременно конкурирует с ним. Если аналитик не осознает эту динамику, его фрустрация из-за отсутствия прогресса может привести даже к еще более подавляющим интерпретациям.

В результате идентификации с кастрированными чувствами пациента, аналитик может начать чувствовать себя импотентным или пытаться снова достичь превосходства над пациентом. Пациент, реагируя на агрессивную конкурентность аналитика, идентифицируется с ним и затем удовлетворяет его потребность во власти, приписывая свои успехи ему, а не себе. Таким образом пациент избегает страха кастрации, потому что переживает успех не как свой собственный, но как возникший благодаря воображаемым атрибутам аналитика.

Психотерапевтические выводы и теоретические размышления.

В этой статье я предположил, что страх успеха происходит от регрессивных сил в психике, которые символизируются образом пожирающей Великой матери. На различных онтогенетических уровнях развития эти силы проявляется по-разному. Эти тревоги есть в каждом из нас — от низкого до среднего уровня — и могут быть обнаружены даже у взрослых. Однако в результате травматических нарушений в ранней жизни развивается патологический страх, который с того времени действует бессознательно. Форма, которую примет этот страх, определяется особенностями травм и стадий развития. Обнаружение регрессивного материала предполагает необходимость редуктивного терапевтического подхода.

Юнг не был против редуктивного анализа — он был только против догматического и неподходящего его применения. Он считал, что в зависимости от отдельных терапевтических потребностей пациента ему подходит или редуктивный, или синтетический подход. Редуктивный подход востребован, когда «что-то надо разрушить, растворить или уменьшить…». Редуктивный анализ освобождает психическую энергию от патологических проявлений, связывая текущее невротическое поведение с ранними конфликтами, из которых оно и произошло. Редуктивная интерпретация говорит страдающему, что «его симптомы произошли из настоящего и прошлого, а не только из того или другого. Было бы несправедливо считать, что редукция в данном случае неправильна». В отличие от ретроспективного акцента редуктивного подхода синтетический метод фокусируется на потребности психики в развитии. Юнг говорил, что энергия, освобождающаяся из патологических проявлений через редуктивный метод, имеет свой градиент. Этот градиент определяется потребностью индивидуума в индивидуации. Через продуцируемые психикой символы синтетический подход дает понимание и представляет человеку то направление, в котором он будет развиваться.

Хотя Юнг предложил всего несколько терапевтических идей относительно страха успеха, он сделал одно полезное обобщение по поводу осознания автоматических реакций. Он говорил про таких пациентов: «Он должен узнавать автоматизмы, враждебные развитию его личности, и через это знание постепенно учиться освобождать себя от них; но он также должен учиться использовать силу полезных автоматизмов». Первая часть комментария Юнга относится к редуктивному анализу, исследованию причин автоматического поведения, которое подавляет развитие. Вторая часть относится к поддержке импульса к развитию в психике.

Клинические данные этой статьи показывают, что при работе с пациентами со страхом успеха редуктивный подход должен предшествовать синтетической интерпретации. Редуктивный интерпретативный подход помогает установить отношения между успехом и специфическими прошлыми страхами, с которыми он связан. Преждевременный акцент на поощрении потребности в развитии в психике через синтетические интерпретации вызывает бессознательные страхи и соответствующие защиты у пациента.

Одной из ценностей редуктивного подхода является то, что он выявляет негативный перенос. Этот перенос дает пациенту шанс стать сознательным в отношении темной стороны Самости. Страх, боль, гнев и ненависть, которые пациент начинает осознавать, являются решающим опытом для развития. Через эти переносные отношения с аналитиком пациент сначала боится, затем гневается на фигуры, которые, как он фантазирует, мешают его развитию.

На этой фазе процессу часто мешают непонятые контрпереносные реакции. Аналитик должен справиться с тем, что к нему относятся как к наносящей вред непитающей жестокой родительской фигуре. К тому же ему потребуется воля, чтобы увидеть, что враждебные желания мешают развитию пациента. Особенные внутренние реакции аналитика — будь то отвержение, зависть, нелюбовь или кастрация — должны помочь ему в понимании соответствующих страхов пациента. Аналитик может ошибочно стать поддерживающим, чтобы успокоить напуганного пациента, что, по его мнению, будет полезным для его развития. Такие контрпереносные реакции могут мешать негативным фантазиям пациента проявиться в переносе. Когда аналитик демонстрирует свою поддержку пациенту слишком рано, пациент чувствует, что его притязания не адекватны и сильнее подавляет их — вместе с энергией, необходимой для его развития.

Пациенты со страхом успеха открывают через анализ негативного переноса, что подавляемое ими чувства и их страхи являются на самом деле позитивными чувствами, связанными с успехом, а также агрессией, которая необходима для борьбы за эти чувства. Когда страх успеха разрешается, присущая психике потребность в развитии ускоряет процесс развития личности. По Юнгу, рост личности никогда не является случайным или функцией сознательного решения, он определяется процессом индивидуации личности. Синтетический процесс, который поощряет эти тенденции развития, связывая их с целями, символизируемыми бессознательными продуктами, полезен на этой фазе.

Хотя у меня нет достаточно информации от пациентов, чтобы делать четкие выводы, я хотел бы предложить некоторые размышления о внутренних целях, которых, в конце концов, и боится человек. Во всех примерах страха успеха, которые я исследовал, внешний страх успеха оказывался проявлением внутреннего страха психологического развития. Если человек преодолевает страх своего собственного внутреннего развития, страх достижения внешних целей также уходит. Во многих примерах внешняя цель — будь то слава, любовь, положение в обществе или что-то еще — были пересмотрены и изменены, когда было осознано, что они не соответствуют потребностям внутренней личности. Это показывает, что внешние цели часто неверно понимаются и мешают проявлению символических событий.

Юнг говорил, что психическая энергия может быть пережита только через проявления в конкретной форме. Энергия Самости, например, никогда не переживается прямо, но только через воплощение в феноменальном мире. Калшед и Шварц-Салант говорили, что Самость через идеализации трансмутируется в психическую структуру. Ранее я предположил, что именно нуминозный аспект Самости через процесс идеализации интернализируется и строит психические структуры.

Однако эти размышления кажутся мне слишком абстрактными и далекими от опыта. Психологические структуры являются гипотетическими конструктами, которые, как считается, лежат за всяким поведением. Психологические структуры сами по себе не могут быть пережиты прямо. Если энергия Самости воплощается только через психологические структуры, они не могут быть познаны на опыте, но только посредством гипотез. Такой вывод противоречит и моему собственному пониманию и выводам других людей, пережившим в своей жизни опыт нуминозного. Скорее, энергии Самости могут воплощаться через развитие психических структур, а переживаются человеком только через действия этих структур. Я считаю, что именно целенаправленные действия человека являются первичными средствами воплощения Самости в сознании.

Юнг приблизился к подобным выводам через толкование пассажа из «Розариума», когда он писал: «Художник не действует по своему собственному капризу, но принуждаем к действию материалом. Всемогущим мастером является не кто иной как Самость. Самость хочет быть проявленной, и по этой причине опус является процессом индивидуации, становлением собой». Юнг здесь показывает, что энергия Самости проявляется в действиях человека и что эти действия только кажутся сознательно выбранными. В действительности они определяются потребностью Самости в воплощении.

Следовательно, на отношение человека к ориентированным на цель действиям влияют его отношения с Самостью, а также его достижения во внешнем мире. Фактически, повседневные дела можно переживать как нечто похожее на религиозный опыт. Успешно функционирующее эго переживает себя как сосуд, через который проявляется творческая энергия Самости. Я считаю, что в этом конечная терапевтическая цель разрешения страха успеха.