Дорасти до любви

Что такое любовь? Чем измеряется это удивительное, но кажущееся таким знакомым чувство? Можно ли назвать любовью то, что мы чувствуем по отношению к своим близким?

Несомненно, большая часть всех текстов, когда-либо написанных людьми, так или иначе имеет отношение к любви, большая часть наших мыслей тоже о любви и самые сильные эмоции вызывает все та же любовь. Или то, что мы привыкли этим словом называть.

В нашем представлении все поле отношений мужчины и женщины — область любви, недаром столько поколений влюбленных сравнивают себя с Ромео и Джульеттой. А уж детско-родительские отношения — по определению сплошь любовь. Всегда ли это так?

По мысли классика психологии С. Л. Рубинштейна, «любовь — это утверждение неповторимого бытия другого человека». То есть это не чувство, не набор эмоций, пусть даже очень сильных. Это состояние, такой особый строй личности, когда мы можем при высоком душевном единении с любимым все же быть самими собой, это трудно дающееся умение оставаться духовно свободным самому и сохранять такую свободу у любимого. Это, если можно так сказать, ничем не вынужденное единство независимостей. То есть когда мы чувствуем себя отдельными, нисколько не зависимыми, при этом выбираем быть вместе с любимым, и выбор этот ничем не вынужден, свободен.

Признавать бытие другого человека неповторимым, значит признать, что он отдельная от нас личность со своим прошлым и со своим будущим (даже если мы — едина плоть), что, созданный по образу Божию, он свободен, в том числе и от нас. В этом смысле любовь счастлива, независимо от того, взаимна или нет. В любом случае, это радость. Вообще, радость — отличительная черта любви. Когда начинаются мелодрамы и путаница отношений, слезы и страдания, значит, вместо любви на сцену вышли самолюбие, обиды, ревность и т. п.— вся наша мелкость, убогая стандартность. Тогда мы упорно утверждаем собственную стереотипность, растиражированную в миллионах других людей, и ничего общего с неповторимым бытием не имеющую.

Полюбив, мы избираем человека из остального человечества, для нас он исключительный, уникальный. Все остальные становятся фоном, а он один — необыкновенный, единственный, отличный от других. Гештальт-психологи так и определяют эту ситуацию: фигура на фоне. Но как часто, вступив в брак с этой уникальной фигурой, мы стремимся переделать ее «под себя», перевоспитать, руководить ее жизнью по своему разумению. Но ведь этим самым мы лишаем любимого индивидуальности, нивелируем, как бы снова возвращаем в фон. И личность, выбранная нами именно за какие-то свойственные только ей черты, для нас меркнет; исчезает, уничтожается собственно объект любви. Мы лишаем его манкости, притягательности, которой обладает всякая необыкновенность.

Вместо того, чтобы радоваться со-бытию с особым для нас человеком, считать эту его особость богатством, которое стоит беречь, мы своим «воспитанием» упорно делаем его обыкновенным. Но обыкновенному у нас в сердце места нет, поэтому мы невольно освобождаем место для кого-то другого, пока еще для нас неповторимого. Т. е. супруг (а) еще есть, а сердце уже свободно. Переживать независимость и уникальность другого, как и собственные, непросто, но без этого не может быть любви.

Утвердить бытие другого человека — значит, совершенствуясь самому, способствовать совершенству другого. Т. е. важно создать для любимого человека такой жизненный контекст, в котором он мог бы раскрыться именно своими неповторимыми способностями и стремлениями, создать для него (именно для него одного с его особенностями) поле понимания, сокровенности, доверия и свободы. Это возможно только при условии, что мы и сами стремимся к душевному и духовному совершенству, изменяемся, растим в себе, создаем что-то новое, чтобы оставаться интересными и значимыми для любимых людьми.

Все сказанное выше справедливо по отношению к любым близким отношениям — девушки и юноши, супружеским, детско-родительским: «механизм» любви везде тот же.

К сожалению, почти никто из нас не способен на такие «высокие отношения», да немногие и стремятся к ним. По своей детскости, инфантильности, мы не только не хотим работать над собой и отношениями, созидать их, но даже не даем себе труда осмыслять себя и свою жизнь в этом ракурсе. Поэтому вместо любви и впадаем в любовную зависимость.

Технологически любовная зависимость — то же самое, что, например, и алкогольная или наркотическая, даже психотерапевтические подходы к ним одинаковы, но мы остановимся на зависимых отношениях между людьми.

Любая зависимость — в противовес свободе — это вынужденные отношения. В детстве мы абсолютно зависим от матери или другого воспитывающего нас взрослого, для нас это просто вопрос жизни и смерти. И мы вынуждены делать все, чтобы сохранить эту зависимость, а значит, и жизнь. Но и родители, особенно мать, психологически зависят от ребенка: он дает им почувствовать себя взрослыми, зрелыми; нуждаясь в них, он подтверждает их важность, значимость, спасает от одиночества и т. д. Если мать или отец не видят других способов утвердиться личностно, если они не умеют жить своей отдельной внутренней жизнью, то они вынуждены любыми путями удерживать возле себя ребенка, забота о котором заполняет все личностные и жизненные пустоты. Тогда они старательно не замечают взросления дитяти и даже препятствуют ему.

«Отпускание» ребенка в его неповторимое бытие — акт родительского мужества, очень трудный психологически. На него способны только осознанные, зрелые родители.

А неповзрослевшие мамы и папы будут цепляться за любимое чадо всеми средствами. В ход пойдут деньги («я тебя содержу, делай, как я говорю!»), шантаж («я такой больной, не огорчай меня!»), будет внушено чувство вины («я тебе всю жизнь посвятила!») и т. д. Парадоксально, но в таких случаях родители бывают бессознательно заинтересованы даже в болезни ребенка, часто просто объявляют его больным или преувеличивают опасность, т. к. это усиливает его зависимость, привязанность к ним. 

Зависимые, симбиозные отношения всегда взаимовыгодны. Дети таких родителей часто и не спешат из родительских объятий, им удобно быть в центре внимания и опеки, без забот и ответственности, они другого на деле не хотят. Потому что другой жизни они и не знают! Они вынуждены жить так, потому что у них нет выбора, они по-другому не умеют. Да и где им было научиться, когда родители вместо них думали и всегда принимали решения, и, словно «двое из ларца» в мультике, все делали за них. А если бы не делали, то были бы детям не нужны, а не нужны детям — не нужны никому. Такая вот болезненная родительская философия.

Внутри симбиоза жить трудно. Представьте, что вас крепко веревками привязали к кому-то. Любое незначительное движение другого будет причинять вам неудобство или даже боль. Пребывающие в таких отношениях люди много обижаются, жалуются друг на друга, но ничего с этим не делают, ничего не меняют и не меняются. Обе стороны бессознательно заинтересованы, чтобы все оставалось по-прежнему. В таких семьях душно, воздух затхлый, люди не стремятся общаться с ними, что только усиливает взаимное «зацикливание».

Склонные к зависимым отношениям родители часто сознательно и бессознательно препятствуют браку детей. Но представим себе, что такой ребеночек все же обзавелся семьей. В какой любви он признается супругу (е)? Выросший в несвободе, сможет ли он утверждать неповторимое бытие? Скорее всего, он «честно» признается: «я без тебя не могу». И не может, бешено ревнуя и устраивая сцены, если его не опекают. Хотя вторая половина, как правило, с радостью берется опекать. Только очень часто это проявляется в виде тотального контроля, пресса, удушающей «заботы» по принципу «я лучше знаю, что тебе нужно!». И, конечно, родители (к сожалению, чаще — мамы) не ослабляют хватку, считая внутреннюю, очень интимную, сокровенную жизнь детей своим делом.

Как бы ни менялись обстоятельства жизни таких супругов, суть отношений будет неизменной. Они как будто связаны стальным каркасом, не позволяющим никаких отступлений от однажды заведенного порядка. В случае ухода из семьи одного из них, другой будет считать свою жизнь уничтоженной. Это и понятно: жить он может только так, и если это так разрушилось, то разрушилось все.

Тот же «каркас», сильно смахивающий на тюремную решетку, хорошо виден во всех вариантах любовной зависимости. Их множество. Например, один из супругов всю жизнь стоит в наполеоновской позе, как бы говоря другому: «Докажи мне, что ты достоин моей любви». А тот другой все время бессознательно доказывает и все время угождает, вместо того, чтобы жить. Или один — настоящий тиран, от которого не знаешь, чего в какой момент ожидать, а другой — вполне добровольная «жертва». И так далее. Где есть зависимость — невозможна любовь, т. к. она — дитя свободных пространств.

Конечно, в любовных, родственных отношениях чрезвычайно важна забота и даже опека в нужный момент, действительно важно подтверждать словами и делами свою любовь, но отличие от зависимости в том, что все это будут наши свободные проявления, что мы можем творчески подходить к любой ситуации, быть разными, потому что остаемся внутренне свободными. У нас всегда есть выбор, как поступить, нет ничего застывшего. Важная черта любой зависимости — стремление все оставить, как есть, это трагический личностный застой, «пробуксовка» жизни. Тогда как настоящая любовь — это путь души, движение, созидание не только собственной личности, но и отношений. Это непрерывный труд, часто связанный с далекими от лирики вещами — глубинным самопознанием, самоограничениями, смирением.

Все будет более очевидным, если вспомнить определение любви у ап. Павла. Кто из нас, таких, какие мы сейчас, способен в любви долготерпеть, милосердствовать, не завидовать, не превозноситься, не гордиться, не бесчинствовать, не искать своего, не раздражаться, не мыслить зла, все покрывать, все переносить? Наши любимые могут быть прекрасно свободны рядом с нами только в той степени, в какой нам доступны эти высоты духа. Т. е. их свободу мы обеспечиваем только своей терпимостью, способностью понимать и ценить их своеобразие, умением прощать ошибки, стремлением вместе расти, а не самоутверждаться за их счет.

Важно ощущать любовные отношения как единство, команду, где «прикрыта спина», где проблемы и радости — достояние двоих, а не отдано на обсуждение родителей, друзей и т. д. Где главное — сохранить отношения тепла, нежности и заботы, а все остальное — вторично.

На первый взгляд парадоксально, но подлинное неразрывное единство двоих обеспечивается их умением держать правильную дистанцию в отношениях между собой, их вместе — со всеми остальными.

Мы гарантируем свободу любимым, в конечном счете, собственной свободой, наполненностью собственной жизни, широтой души, вмещающей все разнообразие бытия. Но наши сердца по большей части узки любовью, как говорил архиеп. Иоанн (Шаховской). Где уж тут утверждать неповторимое бытие другого, когда мы и своего-то не имеем.

Нет ничего дороже и прекраснее любви, и не удивительно, что к ней в итоге направлены все наши стремления. Но как же мы должны еще повзрослеть и сколько поработать над собой, чтобы иметь право сказать, не погрешив против истины: я тебя люблю!