Врать не по лжи

— Вранье принципиально отличается от лжи.
В. В. Захаров,
доктор психологических наук.
Так верилось, и вот случилось:
Всей верой, всей вселенской болью,
Всех праведных и правых кровью
Неправедное облачилось.
И наконец-то — Справедливость
Восторжествует над Любовью.
Л. Викторова, поэтесса,
кандидат педагогических наук.
Поздравляю вас, гражданин, соврамши…
М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

На занятиях я частенько совершенно честно заявляю: «Я не обещаю быть честным. Или, тем более, справедливым». Почему?

А почему, собственно?

Еще более честно я обычно поясняю, что такое обещание нашу работу существенно (и непродуктивно) ограничило бы: психология (тем более практическая) рассматривает жизнь, а жизнь, на мой взгляд, существенно богаче простого «да-нет», «правда-ложь», «единица-ноль». В самом деле, человек — не компьютер (слава Богу!), и его повседневная реальность (что называется, быт) далеко не всегда вписывается строго в одни рамки.

Точнее, если все-таки с виду вписывается, то либо человек нам врет, либо мы себе врем. К примеру, если человек представляется нам только и исключительно озабоченным проблемой голода в Африке, либо он не вполне искренен, либо это мы чего-то не заметили.

Реальность бывает объективная, а бывает человеческая. То есть соответственно выдуманная («объективная») и такая, какая она есть на самом деле («человеческая»).

Парадокс!

В чем тут дело: реальность «объективная» — это реальность измеренная, обсчитанная и учтенная, то есть оформленная с точки зрения весьма произвольных, но общепринятых (людьми придуманных и принятых, то есть изначально субъективных) правил и линеек. Которых в объективной природе не существует.

Правда, бывает еще реальность научная, где эта субъективность все-таки упорно проверяется эмпирически, то есть на практике. Проверяется, заметим, людьми — и на основе людьми же принятых представлений об этой практике. Наиболее радикальные философы в этой связи считают, что реальностью в мире называется тот вариант галлюцинаций, которого на данный момент придерживается большинство. Впрочем, мы говорим о повседневности, так что оставим большую Науку в покое.

А вот реальность человеческая начинается тогда, когда всем этим сантиметрам и килограммам кто-то из наших окружающих или мы сами начинаем придавать некий смысл. Вот, дескать, Таня толще Ани. На двадцать сантиметров в талии. Ну, и тяжелее на десять килограммов. Тут сразу все понятно?

По-моему, кстати, не сразу. Ну и что из того, что Таня толще? Само по себе это тоже ничего не значит. То есть тоже бессмысленно. Непонятно. А вот если я знаю, что Таня расстраивается и отказывается есть, а Аня радуется и Таню насмешливо подначивает, дескать, «Ваня не любит толстушек», тогда что-то начинает проясняться. Ну и так далее. Словом, на деле (в реальности?) получается, что объективность нас вообще не трогает. Интерес к ней мы начинаем проявлять, когда она нас как-то касается, когда мы находим в ней свой собственный смысл, то есть когда объективность обрастает нашим личным отношением, близкой для нас и понятной сердцу (и уму) субъективностью.

Объективно?

В чем тут смысл: в том, что если мы с вами не математики и астрономы (которые, кстати, тоже люди), и живем здесь и сейчас — в повседневности, то действительность «как она есть сама по себе» не имеет к нам решительно никакого отношения. Значение (лично для нас) имеет отношение, возникающее у нас — к ней. И при чем тут, скажите, правдивость?

Tо есть обязательство старательно отражать в речи свое представление (заметьте — все-таки «свое» представление, а другого ведь и нет) о «реальном положении дел». Реальность-то, как выяснилось, у каждого своя.

Напомним тут, что мы говорим не о геометрии или квантовой механике, а о психологии — то есть людях и их взаимоотношениях. Отсутствие в этих отношениях какой-нибудь общей для всех «правды-истины» уже давно стало общим местом и в бытовых разговорах, и в глубоких философских трудах. Поэтому, если Аня «честно» сообщит Ване, что Таня потолстела на столько-то сантиметров и килограммов, Ваня из этой «объективной» информации сделает свои, весьма субъективные, выводы. И, кстати, Аня, надо думать, об этом догадывается. Так что же, похвалить Аню за честность?

И кому эта честность делает честь?

Пример, очевидно, слишком прост. Реальность куда более многопланова, а значит, и возможностей для ее толкования в рамках «правильно-неправильно», «истинно-ложно», «честно-нечестно» еще больше. В ней далеко не всегда, хотя бы и косвенно, все сводится к сантиметрам. И вообще к чему-либо измеримому.

— Отвечай! Где ты был вчера вечером?!!!
— Ну, был.
— Я так и знала! Я всегда подозревала!!!

Ну, допустим. Кто-то знал и подозревал. Правда, и в этом примере честный ответ собеседника пока ни о чем не говорит. А скандал уже начался. И, видимо, выясняться будет не столько факт чьего-либо наличия или отсутствия в определенное время в определенном месте и даже не характер производимой деятельности (был или не был и что там делал). Выясняться будут — отношения. И тут суть уже не в «соврал — не соврал». Тут все куда тоньше.

Поэтому, когда дело касается людей и их личных отношений, «правда» представляется мне инструментом грубым не менее, чем «ложь». Может быть, обращать внимание стоит и вовсе не на это. Я обычно предлагаю подумать над таким рассуждением:

Если вы что-то говорите, и от этого кому-то хорошо и никому не плохо — то это хорошо.

А если от сказанного вами кому-то стало хуже и никому (учитывая и перспективу) — лучше, то это, сказанное — плохо. А если никому не стало никак, то разницы — были ли вы правдивы или наоборот — и вовсе нет. А жизненная повседневность располагается всякий раз где-то между этими «хорошо» и «плохо».

И если глубоко оценить ситуацию — с точки зрения последствий ваших слов — не представляется возможным, то здесь вероятность нанести кому-то вред не больше и не меньше, чем при несгибаемой правдивости или патологической лживости. Так, может быть, лучше все-таки задуматься о доброте своих поступков, чем об их «формальном соответствии»?

Словом, не так важно, будете ли вы говорить правду или врать в каждой конкретной жизненной ситуации. Важно, будете ли вы заботиться о тех, кто рядом с вами. И если ваша правда — для них добро, вы, наверное, скажете правду. И наоборот. А если вы не знаете, «чем слово… отзовется», то вы будете осторожны в словах, думая больше о том, как бы не навредить. Ни собеседнику, ни, кстати, самому себе.